Майада. Дочь Ирака

Глава пятая. Жена Саддама, «леди» Саджида

Две или три женщины, желая помочь Самаре, попытались ее поднять, но не удержали, и она снова упала. Майада тоже подбежала к ней, но, к ее удивлению, у нее помутнело в глазах, и рука Самары показалась ей сначала очень маленькой, словно она смотрела на нее с большого расстояния, а затем стала увеличиваться до огромных размеров. Майада, дрожа, прижалась к тюремной стене. Она чувствовала прохладу бетона, но ее окружала почти непроницаемая темнота, а женщины-тени вдруг предстали перед ней в виде туманных фигур, они напоминали спирали дыма, которые быстро тают в воздухе.

Майада видела все хуже, она повернулась к стене, чтобы успокоиться. В бетоне были трещины, и она увидела на ней отметины, сделанные ногтями. Она отпрянула назад. Она поняла, что эти следы оставили вконец отчаявшиеся люди. Они в ужасе пытались выбраться из ада, в который превратилась их жизнь. Майада поднесла руку к поцарапанному бетону и, замирая от страха, подумала, что ее ладонь, ее пальцы соответствуют оставленным царапинам. Ей хотелось убежать, но бежать было некуда. Она — пленница в крошечной камере, так же как другие женщины. Она привалилась к стене, с трудом пытаясь взять себя в руки. Она ничего не могла сделать, но слышала, как сокамерницы пытаются помочь Самаре.

В омерзительном настоящем стали появляться мысли о далеком прошлом. Дело было в 1982 году. Как-то доктор Фадиль зашел к ним, чтобы вернуть матери две книги, которые он взял из обширной библиотеки. Вскоре после его ухода Майада услышала, как в дверь позвонили. Мать сидела в саду и читала, поэтому Майада подошла, чтобы открыть дверь. Она немного удивилась, когда увидела, что к ним пришла Ум Сами, мать семейства, проживающего в соседнем доме.

Несмотря на соседство, семьи не общались. Раньше они только вежливо кивали друг другу, сталкиваясь на улице. Но, впрочем, недавно Майада и Сальва обсуждали Ум Сами: раньше она была полной, но всего за несколько недель она словно испарилась, и теперь казалась скорее худой. Кроме того, они не раз замечали, как Ум Сами ходит по саду и рвет на себе волосы и одежду. Очевидно, она кого-то оплакивала. За неделю до того, как соседка неожиданно появилась у дверей их дома, Майада подошла к ней и спросила, не умер ли у нее кто-то из родственников. Но Ум Сами жестом показала, чтобы она уходила, и Майада повиновалась.

Может, теперь ей удастся найти причину слез бедной женщины?

Ум Сами на минуту замерла у порога, а затем быстро проговорила:

— Здесь только что был доктор Фадиль? Шеф тайной полиции?

Майада кивнула, зная, что иракцы легко узнают доктора Фадиля, потому что его фотографии часто помещали в газетах и показывали по телевизору. Майада догадалась, что с Ум Сами или ее семьей случилось что-то ужасное.

— Да, это доктор Фадиль, — подтвердила она.

Ум Сами бросилась к Майаде, воскликнув:

— Я ищу своих сыновей. У меня близнецы, Омар и Хасан. Им всего четырнадцать лет. Они пошли на рынок за новым футбольным мячом, но так и не вернулись.

Майада вежливо пригласила Ум Сами в гостиную.

— Проходите, садитесь, пожалуйста, — предложила она.

Ум Сами никак не могла успокоиться.

— Мы обыскали весь Багдад. Мы звонили в больницы. В полицейские участки. Были на кладбищах. Но ничего не нашли. Ничего. Ничего! — плакала она. — Мои любимые сыновья как будто под землю провалились!

Майада поспешила налить Ум Сами воды и села рядом с несчастной соседкой. Майада смотрела на ее лицо, сгорбленные плечи и трясущиеся руки.

Ум Сами отпила воды и осторожно поставила стакан на круглый столик. Откашлявшись, она продолжила:

— Сегодня утром мужу позвонил неизвестный человек. Он сказал, что раньше сидел в тюрьме тайной полиции. Наши сыновья были с ним в одной камере. Они дали ему телефонный номер. По его словам, они шли по улице, и вдруг двое мужчин, члены «Мухабарат», напали на них, стали бить и давать пощечины. Мои мальчики якобы смотрели на них. — Женщина взволнованно посмотрела на Майаду. — Смотрели! С каких пор это считается преступлением?

Майада сцепила руки.

— Продолжайте.

Ум Сами ударила себя по лицу и громко запричитала:

— Мои сыновья еще дети. Они учатся в школе. Они никогда не делали ничего плохого.

Майаде стало дурно: она вспомнила, как Омар и Хасан играли на улице в футбол. Это были вежливые, симпатичные мальчики. Они всегда улыбались и прекращали игру, когда Майада выезжала на улицу. И эти дети оказались в тюрьме? За то, что осмелились совершить «преступление» — посмотреть на кого-то? Вряд ли в их учебниках говорилось о таком злодеянии.

— Что я могу для вас сделать? — пробормотала она.

Ум Сами взволнованно, неуверенно посмотрела на Майаду и коснулась ее щеки.

— Я знаю, доктор Фадиль поможет. Пожалуйста, позвони ему от моего имени. Попроси найти моих детей. — Она машинально притронулась к подбородку длинным бледным пальцем. — Они наверняка в тюрьме. Звонивший в точности описал их. Высокие, стройные мальчики с темными волосами. Разве в Багдаде много близнецов, которые так выглядят? — Ее голос смягчился, затем опять настойчиво возвысился. — Этот человек сказал, что их пытали! Пытали! Я должна найти своих сыновей. — Сказав это, Ум Сами опять ударила себя по лицу, и Майада схватила ее за руки и крепко сжала их.

Она знала, что самым благоразумным было бы ничего не делать, но она не могла забыть о горе Ум Сами. Бедная женщина так исстрадалась, что Майада бездумно пообещала:

— Завтра я свяжусь с доктором Фадилем и попрошу его узнать, где находятся ваши сыновья. Если они в тюрьме, он освободит их.

Ум Сами вскочила на ноги и расцеловала Майаду в обе щеки.

— Я верила, что ты мне поможешь!

Вдруг женщины обратили внимание на то, что говорят по телевизору. Начались вечерние новости. На экране возник улыбающийся мужчина; за его спиной показывали солдат на фоне фейерверков. Он запел песню о Саддаме. Ее повторяли перед каждым выпуском новостей:

Затем появился Саддам Хусейн. Сначала показали, как он гладит по кудрявым головкам школьниц в кипенно-белых платьицах. Зрители увидели, как Саддам выходит на балкон, чтобы помахать сторонникам, которые приветственно гудели внизу. Затем появился ведущий новостей. Он продолжил славить Саддама.

Майада и Ум Сами переглянулись, посмотрев на экран. Ни одна не призналась в том, что подумала, но Майада почувствовала: Ум Сами считает Саддама злодеем.

В течение долгих лет иракцы то впадали в отчаяние, то обманывались надеждой, становясь свидетелями переворотов или попыток переворотов. В итоге простые граждане утратили всякую связь с правительством. В 1968 году, когда партия «Баас» захватила власть, иракцы надеялись, что новая партия не окажется очередным тираном, сменившим старого. Сначала Саддам очаровал людей, убеждая, что прислушивается к ним. Но теперь его жизнь была словно скрыта за занавесом, и люди видели лишь проблески истины.

Ум Сами попыталась улыбнуться, но, подойдя к двери, она сморщилась, как от боли, и повторила:

— Я сказала мужу, что ты мне поможешь. Я верила. Я знала, что ты мне поможешь.

На следующее утро Майада проснулась рано. Она оделась и пошла на работу на час раньше обычного, чтобы позвонить доктору Фадилю и объяснить, что случилось.

Сначала он разговаривал с ней дружелюбно, но затем холодным, безразличным тоном сказал:

— Майада, я бы предпочел, чтобы ты занималась своими делами.

Майада не сдавалась. Она настаивала:

— Но не в этом случае! Ум Сами обезумела от горя. Мальчикам всего четырнадцать лет. Я сама видела, что они лишь ни в чем не повинные дети. Я знаю, что вы можете им помочь. Пожалуйста!

Доктор Фадиль молчал. Майада представила, как он втянул щеки, обдумывая свои действия. Наконец он сказал:

— Передай Ум Сами, чтобы она пришла в полицейский участок в парке Аль-Садун. Она должна быть там в десять утра завтра. — Затем он добавил: — Майада, надеюсь, это было в первый и последний раз. Возможно, мальчишки были убийцами или контрабандистами. Все матери считают, что их дети ни в чем не виноваты.

Майада повесила трубку, ничего не сказав, и ушла с работы, чтобы быстрее сообщить Ум Сами радостную новость: доктор Фадиль собирается помочь ее сыновьям.

Прошло несколько дней. Майада ждала хороших новостей о мальчиках. Когда доктор Фадиль ненадолго зашел к ним, чтобы задать Сальве несколько вопросов о книгах Сати, Майада спросила его о деле. Но доктор Фадиль ледяным тоном парировал: «Ты веришь в то, что преступники говорят правду?» И быстро добавил: «Я обсуждаю подобные вещи только в рабочем кабинете». Затем он попросил позвать Сальву и повернулся спиной, разглядывая стопку книг Сати, которые лежали на столе. Его поведение отбило у Майады охоту задавать дальнейшие вопросы.

Она была так разочарована его бездушностью, что быстро, насколько позволяли правила приличия, вышла из библиотеки.

Но позже, оказавшись у себя в комнате, она представила счастливый миг, когда Ум Сами появится у ее дверей вместе с сыновьями. Омар и Хасан станут снова играть в футбол на улице, а она — махать им рукой, уходя на работу. Майада ощутила прилив энергии при мысли, что близнецы вернутся домой, и решила испечь в честь их спасения торт, чтобы они устроили небольшой праздник для друзей.

Несколько дней не было никаких вестей. Майаде не терпелось убедиться в том, что мальчики вернулись из тюрьмы в целости и сохранности. Наконец, она решила сама сходить к соседям. Ум Сами подошла к двери и, увидев взволнованное лицо Майады, прижала палец к губам, показывая, что в доме говорить небезопасно, и жестом пригласила следовать за собой.

Последовав за Ум Сами, она заметила, что бедная женщина совсем опустилась. Ее одежда была ужасно измята, будто она спала в ней, волосы растрепаны, а туфли истерлись от старости.

Майада вздохнула и перевела взгляд на сад. Стояла весна, деревья и кусты расцвели. В воздухе носился приятный аромат. Майада коснулась белых цветов на низко свисающей ветви, и лепестки посыпались на узкую извилистую тропинку.

Когда они дошли до дальнего уголка сада, Ум Сами встревоженно огляделась по сторонам, а затем прошептала:

— Кроме близнецов у меня есть еще два старших сына. Они женаты и живут в отдельных домах. Им пригрозили, чтобы я не беспокоила знакомых доктора Фадиля — в том числе тебя.

Повисла напряженная пауза. Майада пожалела о том, что захотела узнать новости. Она старалась стоять спокойно, хотя мечтала убежать и скрыться в своей спальне, спрятаться в знакомом месте, взяв в руки любимую книгу, чтобы забыть о жестокости окружающего мира. Она облизнула губы и приготовилась слушать.

— Я пришла в участок, как мне велели, — рассказывала Ум Сами. — У ворот ждали сотни людей, но наша фамилия была в списке, и нас впустили внутрь. Охранники обращались с нами очень вежливо, ведь сам доктор Фадиль заинтересовался нашим делом. Нас провели в квадратную комнату. В дальнем углу комнаты находилась большая дверь: она вела в огромную морозильную камеру, куда поместили десятки трупов. Я была в шоке, потому что, когда шла в парк Аль-Садун, верила, что найду сыновей в камере и приведу их домой. Нам велели прочитать список, чтобы выяснить, есть ли там фамилии наших детей. Мы внимательно просмотрели его, но их там не было. Тогда нас провели в другую комнату. В ней стояла ужасная вонь, и мне пришлось прикрыть рот абайей. Внутри лежало множество тел, но я сразу увидела сыновей. Когда они были живы, между ними существовала удивительная связь, она не исчезла и после смерти. В этом кошмарном месте они сидели бок о бок. — Ее губы задрожали, и она быстро-быстро заговорила: — Моих дорогих сыновей жестоко пытали: лица, руки и ноги покрывала черная запекшаяся кровь. Я видела следы ожогов.

Я закричала, но охранник грубо оттащил меня назад. «Ты! Хватит орать!» — приказал он. И мне пришлось запихнуть себе в рот абайю, чтобы заглушить рыдания.

Муж опознавал сыновей, а я рассматривала комнату. Неужели здесь мои несчастные дети сделали свой последний вдох? Я видела то, чего не должна видеть ни одна мать. Я видела молодого человека, на голой груди которого остался кровоточащий след от электрического утюга. Другому разрезали грудь от шеи до живота. Третьему вырвали ногти. Четвертому выдавили глаза, и они свисали на избитое лицо.

Они сказали, что нам повезло! Повезло! Ты можешь в это поверить? Они пояснили, что им поступил особый приказ доктора Фадиля выдать нам тела сыновей. Охранники отказались говорить, почему их арестовали, хотя я не удержалась и спросила: неужели за неосторожный взгляд полагается смертная казнь? Мне было велено закрыть рот, тайно похоронить сыновей и никогда не рассказывать никому о том, как их убили.

Ум Сами судорожно прижалась к Майаде.

— Если бы не ты, я бы продолжала их искать. Спасибо тебе. — Обернувшись, чтобы осмотреть сад, словно за деревом с ароматными цветами может скрываться сотрудник «Мухабарат», Ум Сами с горячностью сказала Майаде:

— Уезжай из Ирака, если можешь. Раз они забрали моих ни в чем не повинных сыновей, значит, никто не может чувствовать себя в безопасности.

Майада обняла Ум Сами. Она ушла, не сказав ни слова. Майада была так поражена смертью двух мальчиков, что приятный запах белых цветов теперь приносил ей одни мучения. Красивые деревья превратились в грозные колонны. Плотные тяжелые листья мешали проникнуть в сад очищающим лучам солнца. Воздух в груди был отравлен горем, а тропинка, по которой она быстро шагала, уводила из самого мрачного места на земле.

Майаду так опечалил рассказ Ум Сами, что она ни с кем не поделилась тем, что услышала, даже с матерью, хотя обычно была с ней откровенна.

Вскоре после этого Ум Сами и ее муж продали дом и уехали из района. Благодаря этому Майаде удалось вытеснить из памяти впечатления того дня, но они вернулись к ней, когда она очутилась в холодной камере.

За ними последовали воспоминания. Раньше она думала, что они не связаны друг с другом, но теперь ясно видела, что они об одном и том же: аресте и смерти невинных людей.

Это случилось в 1970 году. Майада услышала, что ее одноклассник Сахар Сирри плачет. Мальчик родился в известной семье: его отец, генерал Митхат аль-Хадж Сирри, был высокопоставленным офицером иракской армии. Он пользовался популярностью в войсках, и Саддам, который был истинным правителем страны, хотя президентом формально являлся Бакр, решил, что он представляет опасность. Он приказал арестовать и пытать его. По телевизору показали, как отец Сахара признался, что шпионил в пользу Израиля. Его подвесили за руки и избивали несколько дней, затем накачали наркотиками. После признания его повесили. Сахар лишился отца. Начиная с этого дня семья подверглась гонениям. Родственникам запретили куда-либо уезжать, а потом арестовали и допросили. Даже Сахара вызывали в полицию, и он вернулся в школу с глазами, красными от слез.

Коллега Майады, работавший с ней в одной газете, как-то по секрету рассказал ей, что сотрудникам тайной полиции Саддама платили премию за то, что они арестовывали иракцев. Они получали высокие партийные посты, если проявляли рвение во время пыток. Получив награду за арест, эти люди выжимали деньги у семей заключенных, обещая, что их родные будут содержаться в более-менее приемлемых условиях. Несчастные родственники продавали дома, машины. Они разорялись, надеясь, что смогут спасти близкого человека. Коллега рассказал Майаде о семье, которая отдала дом и автомобили, чтобы спасти ни в чем не повинного сына от пятнадцатилетнего заключения. Его приговорили «всего» к восьми годам тюрьмы.

Майада смотрела на лица женщин, которые сидели в переполненной вонючей камере. Теперь они называли ее домом. С первого дня заключения Майаду больше всего поражала радость, с которой охранники издевались над измученными женщинами. Неужели отъявленная жестокость объясняется только желанием получить деньги и повышение? Она не могла об этом думать. Майада повернула голову, услышав шум голосов. Женщины-тени разом заговорили: они обсуждали, как помочь Самаре.

Майада посмотрела на нее поверх плеч сокамерниц. Ноги Самары были вывернуты и задраны к груди. Она подошла чуть ближе. Самара закрыла глаза. Ее тонкое, но опухшее лицо исказилось от боли. Она широко открывала рот, вдыхая воздух. Майада представила, что Самара умрет в тюрьме Баладият в окружении женщин, которые ничего не знают о ее жизни, за исключением последних месяцев. Ее поражало милосердие Самары. Она не представляла, как можно намеренно мучить эту милую, красивую женщину, чье сердце переполняла доброта.

Женщины-тени столпились вокруг нее. Они сложили руки, нежно подняли Самару и медленно перенесли на постель, чтобы ей было немного удобнее. Ноги волочились по полу. Самара тихо застонала, когда сокамерницы осторожно опустили ее на нары.

Женщина по имени Саба, о которой Майада знала только, что она — инженер, кандидат наук, поспешила к единственной в камере раковине, чтобы смочить ткань длинной синей юбки. Вернувшись, она отерла мокрой тканью лоб и губы Самары. Участливый голос женщины составлял странный контраст с негодованием, мерцавшим в ее глазах:

— Хабибти [любовь моя], как ты думаешь, внутри у тебя все в порядке?

Бедная Самара заплакала, ничего не сказав.

Майада хотела помочь, но не знала, как. Она шагнула вперед и погладила Самару по щеке. У нее разрывалось сердце, когда она видела, как страдает и мучается ее подруга.

— Самара, — прошептала она, — Самара…

Доктор Саба взглянула на Майаду и горестно покачала головой.

— Бедную девушку часто пытали, — тихо сказала она, — больше, чем всех нас вместе взятых.

Доктор Саба положила голову Самары себе на руку и вытерла слюну с ее губ и подбородка.

— Ты слышишь меня? — чуть громче спросила она.

Муна, девушка с красивым лицом, погладила руку Самары.

— Скажи, что нам делать, хабибти. Просто скажи — мы так хотим тебе помочь!

Майада стояла рядом. У нее болело сердце. Теперь она знала наверняка, что всех заключенных в Баладият пытали. Майада дрожала, понимая, что вскоре ей тоже придется отведать крюков на потолке, зажимов для ног и электрический шок. Но она ничего не могла поделать, и потому стала думать о Самаре и остальных женщинах. По отдельности они были беззащитны, но вместе воплощали великую силу утешения. Объединив любовь и заботу, они получали такую власть, что могли вернуть друг друга из-за черной двери, за которой таилась смерть.

Самара тихо застонала и убрала руку. Она положила ее на грудь и пробормотала:

— Толстый охранник в тяжелых ботинках пинал меня ногами. Кажется, у меня внутри что-то повредилось.

Доктор Саба и Муна обеспокоено переглянулись.

— Я его знаю, — проговорила Муна. — Это тварь.

Майада кое-что соображала в медицине. Она знала, что они могут вылечить внешние повреждения, массируя суставы и успокаивая ожоги прохладной водой. Но они были бессильны исправить ущерб, причиненный внутренним органам.

— Может, позвать охранников? — прошептала Майада. — Они отведут ее в больницу. — Она вспомнила доброго доктора Хамида, с которым познакомилась в тот вечер, когда оказалась в Баладият. Он обязательно поможет Самаре.

Доктор Саба закрыла глаза и покачала головой.

— Пока нет. Мы можем позвать их только в том случае, если нам кажется, что человек на волосок от смерти. Если мы будем звать их после каждой пытки, они всех изобьют.

Майада понимающе кивнула: до сих пор она не заметила у здешних охранников хотя бы искры сочувствия. Доктор Саба и Муна расстегнули одежду Самары, чтобы осмотреть ее. Майада стояла и молча наблюдала.

Самара тихо застонала, и Майада уставилась на ее белую кожу и растрепанные волосы. Глаза потемнели и смотрели без выражения. Ей казалось, она чувствует боль Самары, словно ее собственное тело прижигали сигаретами, пинали в живот и жалили электрическим шоком. Она рассматривала исказившиеся лицо сокамерницы и вспоминала давно позабытые строки английского поэта Томаса Грея, которые выучила в счастливом прошлом:

Она заметила, что доктор Саба перевела на нее взгляд черных, глубоко посаженных глаз. Майада растерялась. Она не понимала, чем привлекла этот испытующий взор.

Муна улыбнулась, увидев изумление Майады.

— Ты цитировала какие-то стихи, — объяснила она. — Некоторые строки на английском, другие на арабском. То, что я услышала, — потрясающе. Кто их написал?

— Я даже не помню, что открывала рот, — смущенно ответила Майада. Она подумала, что недостаток кислорода в маленькой камере привел к тому, что у нее стали путаться мысли. Она слабо улыбнулась:

— У меня в голове мутится из-за духоты. Все необъяснимым образом стирается из памяти.

— Наверное, ты перенеслась в прошлое. — Муна пожала плечами. На ее лице отразилась грусть. — Ты сказала, что счастье слишком мимолетно. А я даже не помню, как это — быть счастливой.

Самара застонала и хрипло сказала:

— Я думала, в этот раз они меня убьют.

Майада повернулась, чтобы попросить одну из женщин принести стакан воды.

Несколько женщин вскочили с места — Алия схватила чашку, а Иман потянулась к баку с водой.

Майада поднесла чашечку к губам Самары.

— Пей.

Самара дрожащей рукой взяла чашку и отпила глоточек.

— Спасибо, сестра.

Женщины-тени, обрадовавшись, что Самара заговорила, сбились в плотный кружок.

Доктор Саба объявила:

— Я внимательно осмотрела тебя. Твоей жизни ничего не угрожает. Мы позаботимся о тебе. — Она коснулась плеча Самары. — Ты нас напугала. Несколько дней лучше полежать в постели.

— Если они позволят, — прошептала Самара. — Они становятся все напористее. — Она взглянула на Майаду и кивнула: — Я слышала, ты цитировала стихи. — Самара немного помолчала и продолжила: — Я тоже знаю одно стихотворение.

Майада наклонилась к ней.

— Лучше побереги силы.

— Я не могу ходить, но могу говорить. — Самара улыбнулась, закрыла глаза и прошептала: — В последней тюрьме, где я побывала, это стихотворение было написано на стене. Там умерла какая-то исстрадавшаяся безымянная женщина. Я выучила стихотворение наизусть, надеясь, что хотя бы маленькая ее часть останется жить. Я повторяю его каждый день.

— Расскажешь потом, — предложила доктор Саба.

— Нет. Лучше сейчас. Пожалуйста.

Майада взглянула на Сабу.

Та кивнула.

— Хорошо. Но не терзай себя.

Лицо и тело Самары напряглось, и она прерывающимся голосом рассказала им стихотворение, которое старательно запомнила:

Стоя с другими женщинами-тенями, Майада, понимая, что переживает величайший момент в своей жизни, поклялась, что никогда не забудет ни единого слова, вылетевшего из уст Самары. Каждое движение сокамерницы будет ее частью до самой смерти.

Она тихо всхлипнула. Вскоре плакали все женщины-тени.

Майада посмотрела по сторонам. Ее слова разорвали связывавшую их печаль.

— Теперь мы подруги по слезам, — заметила она. Несколько женщин-теней грустно рассмеялись.

Самара потянулась и дотронулась до руки Майады.

— Ты обещала рассказать нам о жене Саддама.

— Может, в другой раз? — предложила она. Ей больше не хотелось сплетничать, тем более о Саддаме Хусейне.

— В тюрьме есть только ожидание, страх и молчание. Здесь бесконечно скучно. Твои истории, Майада, для нас все равно что альбом с раритетными, интересными фотографиями, — с улыбкой сказала доктор Саба.

Самара настаивала.

— Доктор Саба права. В нашей жизни нет ничего хорошего. А теперь у меня вся кожа горит. Если ты нам что-нибудь расскажешь, я смогу отвлечься.

Майада согласилась, но лишь потому, что не хотела отказывать Самаре.

Женщины-тени разошлись по углам камеры. Вафаэ перебирала самодельные четки, а остальные с ожиданием уставились на Майаду.

Она вытащила одеяло, которое ей дали, сложила его и бросила перед нарами Самары. Ей нужна подушка, потому что она не привыкла сидеть на бетонном полу. Она опустилась на одеяло, скрестила ноги и стала рассказывать. Казалось, ее голос звучит, словно во сне.

— Моя мать никогда не познакомилась бы с женой Саддама, если бы родители сбежали из страны в 1968 году. Люди удивлялись тому, что они остались в Багдаде после того, как партия «Баас» захватила власть. Все помнили, как баасисты обошлись с интеллигентами во время короткого правления в 1963 году, и потому, когда в 1968 году баасисты во второй раз пришли к власти, наши родственники Аль-Аскари и Аль-Хусри переселились в безопасные страны. Но отец лечился от рака в Багдаде, и это удерживало нас. После его смерти в 1974 году родственники настаивали на том, чтобы моя мать уехала из Ирака, но она этого не сделала. Я думаю, что после смерти отца она была в шоке. Она все время повторяла, что сейчас не стоит принимать важные решения. Тогда она занимала место заведующего в Министерстве информации. Она любила наш дом. У нее было много близких друзей. Мы с сестрой учились в багдадской школе. Мама была уверена, что в Ираке она может жить спокойно, несмотря на то что чиновники-баасисты с подозрением относились к интеллигенции. Она не раз слышала от них, что Саддам так очарован Сати, что его дочери и внучкам нечего опасаться, пока он находится у власти. И она осталась в Ираке, надеясь на лучшее. Мы были вполне довольны жизнью, особенно в первое время.

Я жила с мамой, пока не наступила пора поступать в колледж. Я исполнила желание отца и поехала в Ливан, чтобы учиться в Американском университете в Бейруте. Поэтому меня не было в Багдаде, когда мама впервые встретилась с Саджидой — первой женой Саддама и матерью его пятерых детей.

Затем мы узнали, что Саддам убеждал жену познакомиться с моей матерью, чтобы советоваться с ней по различным вопросам. Поэтому она постоянно получала приглашения на торжества во дворце. Но обычно мама была слишком занята и не ходила туда, — Майада тихо хихикнула. — К счастью, тогда отказ на подобные приглашения еще не мог стать причиной пыток и тюремного заключения. — Майада оглядела комнату. Она вспоминала об успехах своей матери, и ее голос зазвенел от эмоций. — Если бы Сальва аль-Хусри сделала хотя бы один вдох в нашей камере, она бы упала замертво.

Потом мама приехала ко мне в Бейрут. Это случилось после того, как она получила очередное приглашение из дворца. Саджида пригласила ее, чтобы познакомить с супругами послов. Мама сказала, что в этот день она была свободна и потому пришла на праздник.

Мне было очень интересно узнать про жену Саддама, и я попросила маму не упускать ни одной детали. — Майада улыбалась, сама того не замечая. — Вряд ли можно найти двух женщин, столь отличных друг от друга, как моя мать и Саджида Хейраллах Тульфах. Знакомство было обречено с самого начала.

Как вы знаете, Сальва аль-Хусри вела жизнь, необычную для арабской женщины. Она училась в Оксфордском университете в Великобритании, получила степень магистра политологии. Ее бабушка была султаной, то есть принцессой из правящей семьи Османской империи, а отец Сати — одним из самых выдающихся людей арабского мира. Превыше всего он ценил знание и образование. Джидо Сати принадлежало несколько домов в арабских странах, и он постоянно путешествовал вместе с семьей. Мама сидела на коленях отца, болтая с королями и премьер-министрами. Король Гази, сын короля Фейсала I, так любил ее, что держал ее фотографию на своем письменном столе рядом с фотографией сына.

А Саджида, жена Саддама, была дочерью крестьянина Хейраллаха Тульфаха. Она воспитывалась в доме отца на западном берегу Тигра, в бедном районе Тикрити. По сравнению с моей матерью она была абсолютно не образована. Она ничего не знала о мире за пределами Багдада и Тикрита. В юности Саджиду выдали замуж за племянника отца — Саддама Хусейна. Вскоре она родила ему пятерых детей. Когда он пришел к власти, она была совершенно не подготовлена к роли жены президента Ирака.

Майада прикрыла голые лодыжки одеялом.

— Мама призналась мне, что Саджида Тульфах ей не понравилась. Я не очень удивилась, когда она заметила, что неприязнь была взаимной.

Я спросила маму, как выглядела Саджида при их встрече. Я видела несколько ее фотографий, но, по-моему, сложно судить о человеке по официальным снимкам. Мама ответила, что, впервые увидев Саджиду, она подумала, что та похожа на клоуна. Ее лицо было покрыто толстым слоем белой «штукатурки». Мама говорила, что сначала ей показалось, что кто-то осыпал ее мукой. У Саджиды кожа оливкового оттенка, и она могла быть вполне привлекательной, но ей хотелось иметь светлую кожу. Кроме того, она постоянно красила темные волосы, и они истончились и приобрели ярко-желтый оттенок.

Мама сказала, что первые пять минут она жалела Саджиду, но после того как она услышала, как та орет на слуг, ее сочувствие испарилось.

После обеда Саджида заявила, что хочет купить антикварные серебряные украшения, и Саддам якобы пообещал, что Сальва поможет ей выбрать украшения самого высокого качества. Она предложила вместе пройтись по магазинам. Полагая, что Саджида нуждается в совете, мама согласилась ее сопровождать. Но вскоре пожалела об этом. Когда они оказались наедине, Саджида потрогала мамину шубу и спросила, настоящий ли мех. Затем она схватила ее за руку и, показав на изумрудное кольцо, грубо поинтересовалась, не поддельный ли камень. Мама задыхалась, едва сдерживая гнев. Ведь она не из тех, кто носит искусственный мех или бижутерию. Она была зла и обижена, и потому попыталась придумать причину, чтобы отказаться от запланированной прогулки, но понимала, что деваться ей некуда. Они вошли в антикварную лавку. Мама стыдилась компании этой неотесанной бабы. Она не понимала, зачем та позвала ее с собой, ведь эта глупая женщина не спрашивала у нее совета, а бегала по магазину, хватая все, что было выставлено на продажу. Саджида ушла, не заплатив, и мама почувствовала себя униженной. Жена президента заявила обеспокоенному владельцу магазина, что к нему придет кто-нибудь из дворца и отдаст деньги.

Потом мама узнала, что все владельцы магазинов в Багдаде страшились того, что Саджида придет к ним в магазин. Более того, если продавцы слышали, что Саджида направляется к ним, они закрывали двери, запирались на замок и говорили, что у них в семье что-то случилось. Хорошо известно, что, несмотря на свое богатство, в основном украденное у иракских граждан, Саджида никогда не платила. Некоторые владельцы магазинов разорялись после ее визитов. Но кому им было жаловаться? Их бы сразу убили, если бы они намекнули, что жена Саддама — обычная воровка.

Потом, по словам мамы, они вернулись в машину, и Саджида начала громко жаловаться на женщину по имени Сара. Она происходила из аристократической христианской семьи. Сара переехала в Париж, и Саджида каждый раз, приезжая туда, останавливалась у нее. Как-то она попросила Сару оказать «небольшую услугу» ее сестре, которая была замужем за Барзаном аль-Тикрити, единоутробным братом Саддама. Сестра Саджиды собиралась шесть дней пробыть в Париже, и ей была нужна помощь: она хотела, чтобы ей на один дюйм удлинили ресницы и на пять дюймов уменьшили бедра. Кроме того, она собиралась посетить офис фирмы «Де Бирс» и купить несколько безупречных алмазов по сходной цене.

Саджида не поверила Саре, когда та сказала, что никогда не слышала о способе удлинить ресницы. Кроме того, Сара предупредила, что уменьшить бедра на пять дюймов можно только путем хирургической операции, но восстановительный период продолжается куда дольше шести дней. Наконец Сара объяснила Саджиде, что «Де Бирс» поставляет алмазы разным компаниям, а не продает их напрямую частным лицам. Саджида решила, что Сара лжет, потому что не хочет ей помогать. Саджида была уверена, что человек, живущий во Франции, может получить все, что хочет. Для этого нужны только деньги. И она не преминула сообщить моей матери, что у ее сестры все богатства Ирака.

Саджида добавила, что собирается заманить Сару в Ирак, чтобы бросить ее в тюрьму.

Мама была в шоке. Так же как Сати, она верила, что глупые люди опасны. В ответ на жалобы Саджиды мама пробормотала, что плохо разбирается в современной медицине и ее достижениях, и потому не вправе давать советы. Очевидно, ее ответ разозлил Саджиду, потому что та отодвинулась в угол машины и замолчала.

Мама была знакома с Сарой, и потому немедленно позвонила ей и предупредила, чтобы она не ездила в Ирак, — сказала Майада притихшим слушательницам.

— Ох, я и понятия не имела, что Саджида такая плохая, — пробормотала доктор Саба.

— Да, она такая, — объяснила Майада. Ей пришло на ум еще одно воспоминание. — Она настоящая воровка, — убежденно произнесла она. — В 1983 году Саддам приказал каждой иракской семье сдать золото, чтобы поддержать Ирак в войне с Ираном…

Майада увидела, что несколько женщин кивнули. Пожилая женщина тихо пожаловалась:

— У меня не было золотых вещей. Мой муж воевал на фронте, я не могла собрать денег, чтобы купить какое-нибудь украшение, и потому мне пришлось продать плиту. С тех пор я готовила на костре рядом с домом.

Когда Майада услышала ее слова, у нее заболело сердце. Она знала, что эти пожертвования — мошенничество, и что большая часть золота так и не пошла по назначению.

— Я расскажу вам правду об этой акции. Эта история приключилась с близким другом нашей семьи, женой одного министра. Ее зовут доктор Ламья, она замужем за доктором Садуном Хаммади. В 1991 году он недолгое время занимал пост премьер-министра. Но его скоро сняли, потому что он был честным человеком и не мог добиться успеха в коррумпированном правительстве Саддама. Ламья вовсе не жадная женщина. У нее был всего один гарнитур — прекрасные украшения из золота и сапфиров: ожерелье, серьги, браслет и кольцо. Она получила его на свадьбу в подарок от мужа, но он заставил сдать его в пользу государства. Ламья говорила, что плакала целую неделю после того, как ей пришлось расстаться с украшениями.

Прошел год, и ее пригласили на праздник, где также появилась Саджида. Она не поверила своим глазам, когда увидела, что жена президента вошла в зал в ее драгоценностях! Тех самых драгоценностях, которые она сдала, чтобы поддержать молодых иракских солдат, сражавшихся на войне! Теперь они красовались на шее и запястье Саджиды. Она была так изумлена, что не могла сдвинуться с места. Она стояла и вне себя от изумления смотрела на нее. Саджида заметила ее недоуменный взгляд. Она разозлилась и подослала одного из охранников, чтобы тот прикрикнул на Ламью. Он велел ей перестать разглядывать «леди» — как известно, Саджида настаивала, чтобы ее называли именно так.

— Ну и леди! — презрительно фыркнула доктор Саба.

— Ламья поняла, что ее жертва была бессмысленна, и она поспешила домой, чтобы пожаловаться мужу. Доктор Хаммади приказал ей помалкивать. По его словам, жалобы не вернут ей драгоценности, зато они оба легко могут оказаться в тюрьме. Он объяснил, что все знают: у Саджиды такие завидущие глаза, что она не успокоится до тех пор, пока их не засыплет землей.

И это еще не все. Страсть Саджиды к приобретательству была такой ненасытной, что она приказала свезти во дворец все драгоценности, украденные у кувейтцев во время войны в Заливе. Их привезли в грузовиках, битком набитых ювелирными изделиями. Высокородным кувейтским семьям следует искать утраченные драгоценности во дворце Саджиды.

Я никогда не забуду одну забавную историю. Слуги из дворца рассказывали, что из-за кувейтских драгоценностей Саджида поссорилась со вторым сыном, Кусеем. Ему понравился бриллиантовый гарнитур, и он сказал матери, что хочет преподнести его жене, а она прогнала его из дома. Саджида хотела, чтобы все досталось ей.

Майада широко улыбнулась.

— Слуги говорили, что сложно представить более нелепое зрелище, чем Саджида, бегающая по дворцу с горшками, до краев набитыми сокровищами. Алчная женщина прятала драгоценности в разных потайных уголках. Она грозила слугам, что прикажет отрезать им языки, если они осмелятся рассказать о тайниках кому-нибудь из детей.

— Это отвратительно! — негодующе фыркнула Иман. — Мы, иракцы, голодали, а она разбрасывалась жемчугом и бриллиантами! — Иман присела в глубоком реверансе и стала изображать аристократку, которая обмахивается веером. Больше она не будет слепо поддерживать жену Саддама.

В камере раздался смех.

На Майаду нахлынули воспоминания.

— Воровство легче простить, чем жестокость, — заявила она. — Но она ужасно обращается со слугами.

Религиозная Рула посмотрела на Майаду.

— Это неудивительно. Все жадные люди злые.

Майада согласилась.

— Мне не дает покоя одна история. Это случилось с бедной девушкой-христианкой по имени Роза. Она была родственницей семьи Халы. — Майада пояснила: — Хала, как вы знаете, младшая дочь Саддама и Саджиды. Она — единственная из детей, кто родился не с черным сердцем. Говорят, она часто действовала за спиной матери, пытаясь помочь несчастным людям, на которых обрушивался гнев Саджиды. По слухам, она брала деньги у родителей, чтобы разделить их между бедняками. В общем, родители Розы подумали, что она сможет развлечь Халу, которая чувствовала себя во дворце очень одинокой. Когда Хала уходила в школу, Роза работала. Как-то ей велели пропылесосить спальню Саджиды. Она начала уборку и вдруг услышала, что в трубе пылесоса что-то звякнуло. Роза выключила его и посмотрела в пылесборник. Она с удивлением обнаружила в пыли огромное бриллиантовое кольцо.

Роза отнесла его главной экономке, и та передала кольцо Саджиде, которая ужасно обрадовалась и решила подарить это кольцо Розе. По ее словам, это станет хорошим уроком для остальных слуг, которых она считала ворами.

Роза была счастлива, ведь ей так повезло! После работы она поспешила домой и отдала кольцо родителям. Те отправились к ювелиру и продали его. Семья забрала деньги и отправилась на рынок. Там они набрали продуктов, потом оплатили некоторые счета, купили кое-какую одежду и даже дешевую мебель. На оставшиеся деньги они отремонтировали дом, потому что он находился в удручающем состоянии.

Прошло несколько недель. Саджида подозвала Розу и спросила о кольце, заявив, что подарила его Розе потому, что считала камень стекляшкой. Но потом она обнаружила, что это редкий бело-голубой бриллиант, и сердито приказала Розе немедленно вернуть украшение.

Роза чуть не упала в обморок. Заикаясь, она ответила хозяйке, что ее семье такое дорогое кольцо ни к чему и потому они в первый же день продали его.

Саджида вопила и сквернословила, угрожая сровнять дом Розы с землей, если она завтра же не вернет его.

Роза побежала домой и рассказала родителям об ужасном событии. Они поспешили к ювелиру, чтобы выкупить кольцо. Но он ответил, что в тот же день, когда они его продали, его приобрела какая-то женщина. Она заплатила наличными и не оставила ни адреса, ни имени.

На следующий день бедная Роза предстала перед Саджидой. Она сказала, что кольцо исчезло навсегда. И ее семья не может заменить его таким же ценным украшением.

Саджида вскочила, ударила девушку и обругала. Она совсем забыла, в какой нищете жила в юности, и не знала, насколько бедны ее слуги. Она не верила, что семья продала кольцо, чтобы купить еду и одежду. Саджида обвинила Розу в том, что та оставила кольцо себе, и позвала охранников. Она расхаживала по комнате и проклинала Розу. Затем стала таскать ее за красивые длинные волосы и приказала охранникам обрить бедную девушку. Роза забилась в истерике.

Она кричала и боролась с охранниками, которые резали ей волосы. За это Саджида велела избить ее плеткой. Охранники били Розу по спине, пока на ней не образовались волдыри. К тому времени Саджида пришла в бешенство и велела служанкам принести утюг. Они включили его в сеть, и Саджида распорядилась, чтобы охранники прижали руки Розы к полу, а один из них водил по ним утюгом. Крики Розы еще больше разозлили Саджиду, и она велела охранникам сильнее прижимать утюг. Пальцы были страшно обожжены. Саджида рассмеялась и сказала, что теперь-то Розе ничего не остается, как вернуть кольцо, ведь ее пальцы так обезображены, что ей будет стыдно надевать прекрасное украшение.

Розу вышвырнули из дворца. Она шла по улице — с бритой головой, обожженными руками, окровавленной спиной — пока добрый таксист не подвез ее до дома.

Глаза Майады затуманились, и она одну за другой осмотрела женщин-теней.

— И это, мои дорогие сокамерницы, доказывает, какое сердце у той женщины, которая требует, чтобы ее называли «леди».

Никогда в камере не было так тихо. Многие иракские мужчины отдавали жестокие приказы, но они никогда не слышали о безжалостной женщине, способной терзать себе подобных.

Доктор Саба откашлялась, и все посмотрели на нее. Сначала ее чувства отразились в темных глазах, а затем она улыбнулась.

Доктор Саба запахнула накидку, завязав ее в большой узел на груди.

— Я хочу рассказать вам о своей жизни. Я родилась в бедной семье. Но, в отличие от Саджиды, всегда помнила об этом. Мой отец был простым рабочим на сигаретной фабрике в одном из пригородов Багдада, а мать — неграмотной домохозяйкой. Я видела, как они тяжело работали до самой старости. Я хотела избежать утомительного труда, который сделал моих родителей инвалидами, и вместо того чтобы работать руками, я работала головой. Каждый год меня называли лучшей ученицей в классе. Я решила стать инженером. Так же как многих иракцев, меня вынудили вступить в партию «Баас», хотя я не верила в то, что они проповедовали. Но я говорила то, что нужно, лишь бы избавиться от подозрений и сконцентрироваться на работе.

Я работала в Министерстве строительства и трудилась больше, чем любой мужчина. Начальник говорил, что даже Саддам прослышал о моем рвении и профессионализме. В 1979 году он приказал назначить меня директором Генерального управления строительных проектов. Я думала, что больше мне не нужно беспокоиться о будущем. Меня назначили на высокий пост, который обычно занимают мужчины, и это случилось всего через несколько лет после того, как я пришла на работу.

Но вскоре после моего повышения жизнь покатилась под откос. Мне приказали явиться на собрание в штаб-квартиру партии. Одного из наших коллег обвинили в том, что он готовил покушение на Саддама Хусейна. Я хорошо его знала. Раньше мы учились в одном колледже, а теперь работали вместе. Я была знакома с его женой, держала на руках детей. Я не верила, что он злоумышленник. Но мне сказали, что я, как генеральный директор, должна принять участие в казни моего друга.

— Я не могла шевельнуть ни одним мускулом, — доктор Саба со странной улыбкой оглядела комнату. — Я отказалась взять в руки протянутый мне пистолет. Знаете, что было дальше? Меня вырвало — на все, что меня окружало: на мои туфли, на обувь партийного чиновника, который велел мне стрелять в моего друга. Он сказал: «Убей его!» И меня стошнило. Он орал: «Возьми пистолет!» А меня все тошнило. Наконец я вылетела из здания и побежала к своему дому, который находился в тридцати улицах оттуда. На следующий день я позвонила на работу и сказалась больной. И на следующий день тоже. На третий день ко мне пришли двое мужчин в темных очках. Они разговаривали вежливо, пожали мне руку и представились сотрудниками «Мухабарат». По их словам, они понимали, почему я не подчинилась приказу и меня вырвало, когда я должна была выстрелить в преступника, угрожавшего безопасности Ирака. Я дрожала, как испуганный кролик, не могла говорить или сдвинуться с места. Но я заметила кое-что забавное. Бравые мужчины стояли чуть поодаль: видимо, боялись, что меня стошнит на их сияющие черные туфли! Им надоело ждать, когда я открою рот. Наконец один из них заявил, что Саддаму донесли, как меня вырвало, и наш дорогой лидер просил передать, что не осуждает меня за это.

Меня вырвало потому, что я женщина. Полицейские сказали, что отпуск подошел к концу и я должна вернуться на работу. Я решила, что они собираются отвезти меня в тюрьму, но они уверяли, что Саддам приказал не арестовывать меня, а дать еще один шанс.

По пути в офис один из мужчин с ухмылкой взглянул на меня и спросил: «А как поживает твой брат Ахмед? Не болеет?» Он добавил, что, надеется, Ахмеда ждет счастливое будущее.

Я сразу поняла, что моя семья в опасности. Как я хотела вернуться к простой жизни! Но это было невозможно. Я не знала, что сделать, чтобы исправить положение, и потому погрузилась в работу. Но с тех пор я ни минуты не чувствовала себя счастливой. Я все время ждала, что мне опять прикажут какого-нибудь убить. Впрочем, довольно долго все шло хорошо. Я вышла замуж за прекрасного человека, родила двух здоровых сыновей и красивую дочь. Больше меня не приглашали на казни. А потом, в 1992 году, случилась новая беда. Ирак обнищал, и Саддам созвал совет, чтобы обсудить дефицит бюджета. Он строил дворец за дворцом, но заявил, что мы, директора, должны изобрести способ оплатить расходы министерства. Саддам сказал, что больше нам не будут выдавать денег, чтобы платить сотрудникам, финансировать работу и строительные проекты. Руководство должно придумать план, как заработать денег и поддержать правительство.

После собрания нам позволили поблагодарить Саддама за то, что он дал нам возможность помочь родной стране. Когда я подошла к нему, он впервые за день рассмеялся и спросил, не рвало ли меня в последнее время. И все вокруг тоже рассмеялись, даже я. Я ответила, что нет, и поблагодарила за его внимание.

Доктор Саба рассвирепела:

— Я подумала: пусть смеются! Среди них только у меня руки не были обагрены кровью. Но я покинула собрание в сильном расстройстве. Я знала, что должна найти способ оплатить расходы, потому что мне есть что терять. Я имею в виду не только работу. У меня есть любимый муж и дети, а также братья и сестры, у которых тоже есть дети. Несколько дней я сходила с ума от беспокойства, не зная, где взять денег, чтобы финансировать работу целого отдела.

Однажды, когда я находилась на строительстве, меня посетила идея. Я посмотрела по сторонам и увидела много леса, цемента, отверток и гвоздей. Вернувшись в офис, я позвала Абу Канаана, моего подчиненного, чтобы обсудить с ним план.

Вот в чем он заключался: управление, которым я заведовала, занималось только строительством. Мы распределяли контракты между независимыми компаниями, принадлежащими частным лицам. Одна компания поставляла оборудование, другая — лес, третья — цемент и так далее. Я решила, что теперь мы будем действовать по-другому. Пусть каждая компания, которая работает над проектом, оставляет все материалы, которые она не использовала. Это не нанесет им большого ущерба, а мы сэкономим кучу денег. Из-за санкций ООН в Ираке наблюдался дефицит товаров, и я знала, что смогу выручить за них самую высокую цену. Мы продадим их на аукционе, а прибыль распределим таким образом, чтобы выдавать зарплату сотрудникам и возместить другие расходы.

Чем больше я думала, тем больше убеждалась в том, что эта идея станет для нас спасением.

Мы представили проект Саддаму. Он изучил расчеты и, кажется, остался доволен. Он сказал, что мы можем действовать согласно плану. Наше управление несколько лет использовало его, и нам удавалось покрывать все издержки.

Пять месяцев назад ко мне в кабинет опять пришли двое мужчин в черных очках. Я испугалась, что они прикажут мне кого-нибудь пристрелить, и попросила дать позвонить мужу и детям. Они не разрешили. Мужчины сказали, что я буду отсутствовать всего час или два, ведь мне лишь нужно дать разъяснение по нескольким вопросам. Мужчины притащили меня в Баладият. Мы вышли из автомобиля, они завязали мне глаза и провели по лестнице. Я ничего не видела, но, когда я почуяла мерзкий запах мочи, мне стало страшно. Они сняли повязку с глаз. Передо мной стоял мужчина. Он ударил меня по лицу и заорал: «Добро пожаловать, воровка!»

Когда меня допрашивали, то сказали, что я арестована потому, что использовала служебное положение, чтобы красть товары и оборудование у частных компаний. Мое преступление состоит в том, что я устроила заговор, чтобы подорвать экономику государства. И это несмотря на то, что я не оставила себе ни одной монетки! Каждый динар, полученный на аукционе, отправлялся в сундуки министерства.

Доктор Саба нахмурила брови.

— Мне сказали, что, возможно, я проведу в тюрьме двадцать пять лет. Не уверена, что муж и дети знают, где я нахожусь, хотя меня уверили, что им обязательно расскажут о том, что я воровка.

Она вздохнула и перевела взгляд на стену.

Майада смотрела на нее, не находя слов. Ее глаза снова наполнились слезами. Двадцать пять лет! Доктор Саба не доживет до окончания срока. Ей уже пятьдесят.

Майада достала из-под себя сложенное одеяло и прижала его к лицу. В рот набились пучки шерсти. Она закашлялась, чуть не задохнувшись. У нее защипало в носу, и она отбросила скомканное одеяло себе под ноги.

Ей хотелось чем-нибудь утешить Сабу, но она не знала, что сказать. Майада начала говорить, сама не понимая, что у нее на уме:

— Мы обязательно отомстим, даже если никогда не узнаем об этом, — вслух размышляла она. — Саддам купается в мечтах о собственной славе. Все свободное время он посвящает тому, чтобы раздувать свои достижения. Он в восторге от себя и верит, что окружающие испытывают те же чувства. Ему нужно только одно: вечно жить в сердцах арабов в образе великого героя. Но этого никогда не случится.

Я помню, что однажды сказал мне Джидо Сати: «история никогда не спит». Когда историки будущего будут писать о Саддаме Хусейне, они посвятят его неудачам множество страниц. Они будут рыться в документах, чтобы найти в его деяниях хотя бы что-то хорошее. Но что они напишут? Только то, что он построил много дворцов. Пустые громадины из камней.

Майада огляделась по сторонам. Кажется, женщины-тени слушали ее, но она не была в этом уверена. Она вздохнула, поднялась с пола, скатала одеяло и встала в углу комнаты. Майада молча рассматривала арестанток. Тесная камера представляла собой целый мир, наполненный страхом: каждая женщина отчаянно тосковала по семье, матери страдали из-за того, что не видят, как растут их дети.

Миловидная Муна тихо всхлипывала.

Уголки губ доктора Сабы опустились вниз. Горе словно прижимало ее к земле.

Лицо Алии горело, как будто раскалившись докрасна.

Майада рассматривала выразительные лица сокамерниц. Она видела, что в сердце каждой женщины-тени застыла глубокая скорбь. Вот она, жизнь в тюрьме, подумала Майада: слезы, страх, горе.

Она обернулась к Самаре. Добросердечная шиитка молчала, но несчастное выражение ее лица говорило громче всяких слов. Может, она думала о том, что удача навсегда оставила ее? Неужели Майада станет невольным свидетелем ужасной трагедии? Неужели прекрасную Самару замучают до смерти? Отправится ли она, словно неизвестный автор стихотворения, в могилу раньше положенного срока?

Майада задумалась о тех, кто предавал людей бессмысленным пыткам и смерти. Конечно, Саддам Хусейн прежде всего повинен в том, что Ирак превратился в ад на земле, но причиной слез, которые проливали иракцы, был и другой человек. Она никогда его не забудет.

Майада посмотрела на потолок, вспоминая одного из самых красивых мужчин, которого она когда-либо видела. Перед ее глазами пронесся образ прекрасного лица. На его губах часто появлялась усмешка. Этот человек был так красив, что ходили слухи, будто многие женщины влюблялись в него с первого взгляда. Когда Майада впервые его встретила, поведение Салама лишило ее надежды на то, что в их браке будет любовь. Ее сердце опустело, и она была очень ранимой. Но, к счастью, она скоро поняла, каково истинное лицо аль-Маджида, и ни секунды не испытывала к нему романтической привязанности. Майада быстро узнала, что за смазливой внешностью скрывается гнилая душа.

Она убедилась в том, что Али Хасан аль-Маджид, которого в Ираке называли Химическим Али, является одним из самых жестоких людей в стране.