Как только Хок вошел в вестибюль отеля «Эльдорадо», навстречу ему кинулся, вскочив со своего потрепанного кресла, старик Цукерман. Он вручил Хоку аккуратно сложенную салфетку, улыбнулся беззубым ртом и снова уселся в кресло, которое стояло у самого входа. Хок поблагодарил старика и сунул салфетку в карман. Старику Цукерману было уже под восемьдесят, и он днями напролет дежурил у входа, всучивая салфетки каждому, кто переступит порог отеля — в том числе и владельцу гостиницы, мистеру Беннету. Эту «работу» старик придумал себе сам, просто чтобы ощущать себя живым. Запас салфеток у старика был неиссякаем, поскольку он тырил их из близлежащей забегаловки, куда ходил обедать.
Отель представлял собой обветшавшее здание в стиле арт-деко, которое вот уже десять лет как собирались снести. Планом реконструкции Майами предусматривалось разрушить весь южный Майами-Бич, однако дальше плана дело пока не пошло, и владельцы предназначенных к сносу строений плюнули на все: гостиницы не ремонтировались и не убирались. Хозяева старались следить только за тем, чтобы не нарушались правила пожарной безопасности. За свой номер Хок ничего не платил, поскольку в свободное от основной работы время бесплатно выполнял в «Эльдорадо» работу охранника. Несмотря на «халявное» жилье, Хок намеревался через пару месяцев слинять из «Эльдорадо». Надо только поднакопить немного деньжат.
С деньгами у Хока Мозли было туго. Половина зарплаты уходила на алименты жене и дочерям. Еще он ежемесячно платил страховые взносы и отчислял изрядную сумму в пенсионный и профсоюзный фонды. После всех этих вычетов Хоку оставалось на жизнь примерно 1 000 долларов в месяц. Он и на эту сумму мог бы жить припеваючи — за жилье платить не надо, кредит за машину выплачен, — если бы не медицинские счета. Месяц назад бывшая жена прислала Хоку счет от ортодонтиста, который исправлял прикус двум дочерям Мозли. Счет оказался на какую-то чудовищную сумму, и Хок поначалу решил похерить его, но тогда экс-супруга пригрозила подать на Хока в суд. Хок сдуру согласился при разводе взять на себя расходы на лечение дочек, но исправно оплачивал все счета от врачей. Исправление прикуса Хок считал не медицинской, а косметической процедурой, но судиться с бывшей женой не хотел, и потому отправил ортодонтисту чек на пятьдесят долларов, письменно заверив его, что со временем обязательно погасит оставшийся долг в 1 750 долларов.
Задрипанный вестибюль производил гнетущее впечатление. Восемь старух сидели полукругом перед телевизором, который был наглухо прикручен к стене. Четверо кубинцев, которые резались в углу вестибюля в домино, почтительно вскочили со стульев, когда в гостиницу вошел Хок, и робко закивали ему. Хок великодушно махнул в ответ рукой, и мариелитос вернулись к игре. Мозли мельком взглянул на экран телевизора. Отвратительного вида змея с аппетитом обедала зеленой лягушкой. «Образовательная программа», — сразу догадался Хок. Портье Эдди Коэн куда-то отлучился, поэтому Хок сам зашел за регистрационную стойку и проверил свою ячейку для писем. Пусто.
Хок решил сегодня ограничиться беглым осмотром гостиницы. По пути на свой восьмой этаж он просто останавливал лифт на каждом этаже и, не выходя из кабины, бросал беглый взгляд на безлюдные коридоры. На пятом этаже Хоку не повезло: по коридору в одной ночнушке бродила миссис Фридман. Заблудилась, как водится. Хок вышел из лифта и отвел старушку в ее номер. У миссис Фридман было совсем худо с памятью, и она никак не могла запомнить номер своей комнаты. Владелец отеля, по слухам, собирался свернуть доставку обедов в номер, и Хок всерьез опасался, что миссис Фридман в этом случае грозит голодная смерть. Она ни за что не найдет дорогу в близлежащее кафе. А если вдруг и найдет, то заблудится на обратном пути.
Хок расстроился из-за миссис Фридман. Вообще, сегодня день выдался грустный. Гораздо сильнее миссис Фридман его расстроила Сьюзен Уэггонер. Хок даже предположить не мог, что она окажется проституткой. Возможно, Билл Хендерсон, три года проработавший в полиции нравов, раскусил бы Сьюзен Уэггонер с одного взгляда, но для Хока это открытие было неожиданным и неприятным. Господи, четырнадцатилетняя старшая дочь Хока была сложена гораздо лучше и выглядела гораздо сексуальнее, чем Сьюзен Уэггонер. Как на такую дурнушку клюют мужчины?!
Огорчился сегодня Хок еще из-за убитого малыша. Он, наверное, еще и говорить-то как следует не умел. Горничную тоже жалко — девушке было лет девятнадцать-двадцать. Двух других убитых колумбийцев Хок не стал бы оплакивать. Неясно, за что их убили, но, по крайней мере, эти двое мужчин успели пожить зрелой жизнью. Да и прикончили их, скорее всего, по делу. Если убитая служанка окажется жительницей Майами, то, возможно, опросив ее знакомых, удастся выйти на след убийц. Хотя, скорее всего, она тоже колумбийка. Одним словом, дело гнилое.
Хок решил подняться на крышу отеля. Единственное достоинство отеля «Эльдорадо» как раз и состояло в том, что с его крыши открывался чудесный вид. Хок закурил и стал рассматривать город на противоположной стороне залива. Белые здания, которые вблизи походили на торчащие зубы, превращались при взгляде с крыши «Эльдорадо» в подобие белозубой улыбки. Тогда закат можно считать розовой верхней губой. Над Эверглейдс повисли слоистые темные тучи, похожие на стопку тысячедолларовых фишек для покера. Похоже, там шел дождь. Возможно, к ночи тучи достигнут и Майами-Бич, и дождь немного остудит раскаленный, изнывающий от зноя город. Хок докурил сигарету, подошел к краю крыши и выбросил окурок в плавательный бассейн, расположенный за отелем. Сейчас бассейн был наполнен песком. Так мистер Беннет экономил на ремонте труб и очистке бассейна. Постояльцы «Эльдорадо» накидали туда столько мусора, что он уже сыпался через край бассейна. Хок решил напомнить Беннету, что эта свалка пожароопасна. Пусть вывозит все это барахло.
Спустившись на восьмой этаж, Хок зашел к себе в номер и щелкнул выключателем. В маленькой комнате пахло несвежим бельем, грязными носками, ромом и табачным дымом. Ховард Беннет, владелец-скряга, заходил в комнату, пока Хок был на работе, и выключил кондиционер, чтобы сэкономить электричество. Хок сунул вилку кондиционера в розетку и врубил его на полную мощность.
Потом стянул с себя пиджак, выложил на крышку старенького комода револьвер, наручники и короткую дубинку, включил портативный черно-белый телевизор и плеснул в стакан, в котором по ночам хранил вставную челюсть, немного бренди. По телеку показывали «Семейную вражду», и Хок в очередной раз задумался о том, что вкладывают в понятие «семья» американцы. Надо же так назвать семейную викторину! В соревнующихся командах было по пять человек, но ни в одной из них не было ни отцов, ни матерей. Были дяди, кузены, супруги кузенов, а в одной из противоборствующих команд даже числился подросток, который настолько отличался от остальных игроков, что, скорее всего, приходился им не родственником, а соседом.
В дверь к Хоку постучали. Он вздохнул, спрятал стакан с бренди позади фотографии, на которой были изображены дочки, и поплелся к двери. В предыдущий раз к нему стучалась миссис Голдберг из 409-й. Она пришла жаловаться на бывшего мужа, который тайком пробрался в ее комнату, пока миссис Голдберг смотрела телевизор в вестибюле, и похитил расческу с перламутровой ручкой, доставшуюся миссис Голдберг в наследство от матери. Хок тогда спустился в номер миссис Голдберг и отыскал расческу в нижнем ящике комода.
— Он специально ее туда спрятал, — сказала миссис Голдберг.
Когда Хок доложил об этом инциденте мистеру Беннету, тот лишь расхохотался в ответ. Оказывается, муж миссис Голдберг умер пятнадцать лет назад.
Хок повернул дверную ручку.