Маятник бизнеса: между орденом и тюрьмой

Одушевлённые и неживые квартиры

Первые несколько лет удачного бизнеса принесли немалые финансы и позволили скомплектовать работоспособный коллектив в несколько десятков человек. Возросшие объёмы поставок уже не размещались в арендованных складах солидной государственной организации «Атомпромкомплекс», относящейся аж к самому Министерству среднего машиностроения, работающему исключительно на оборону. Помещения, выделенные под офис арендодателем-партнёром, также становились тесноватыми. К тому же стало ясно, что совместной деятельности с директором «Атомпромкомплекса» не получилось, каждый занимался своими делами. В результате я вышел из учредителей его побочной фирмы с ведическим названием «Митра», а он — из моего «СибАтома». Так из партнёра мы превратились в арендатора. Но какое-то время до моего переезда у нас оставалась общая приёмная, хотя секретарь был только его.

С лёгкой завистью посматривал я на сработанность секретаря и водителя с моим коллегой-арендодателем. Они решали кучу его личных вопросов. Во всяком случае, Георгий сам не таскался, например, с продуктами и не отвлекался на разные бытовые мелочи. Это было непривычно. Ещё совсем недавно за это могли бы обвинить в использовании служебного положения в личных целях, исключить из КПСС и снять с должности. В памяти живы ещё рейды милиции с проверкой законности проезда служебных легковых машин на дачных направлениях, а также обмеры дач крупных руководителей, вплоть до председателя облисполкома. Иметь дачу площадью больше, чем метров пятьдесят, считалось нескромным, невзирая на количество детей, внуков и честно заработанные социалистические деньги, не знакомые с долларовым эквивалентом (за обмен рублей на доллары грозили в ту пору огромные тюремные сроки). Неумолимый обком партии ставил вопрос ребром: либо сдача «больших» домиков, либо снятие с номенклатурной должности.

Но неожиданно всё изменилось, да так круто, что страна не выдержала такого виража и начала падать в бездну. Выживание стало сугубо личным делом каждого.

Как раз в это самое время один из новых приятелей — директор «Культторга», отстроивший на государственные средства новую базу, предложил мне купить свои прежние владения. Причём часть неофициальной оплаты ему выгодно было взять тремя-четырьмя квартирами. У меня совсем недавно как раз появились резервные квартиры. Один из приятелей моего отца, у которого я купил для себя на первые капиталистические заработки четырёхкомнатную квартиру и подземный гараж, причём не за тридевять земель, как раньше, а в фантастической близости — под окном, возглавлял крупнейшую в городе строительную организацию. Примерно через полгода я смог приобрести у него ещё несколько квартир по цене заметно ниже рыночной, но по доверительной схеме оплаты, где присутствовала также и наличная часть.

Буквально за год-полтора до крупных квартирных сделок по такой же доверительной схеме я закупал всего лишь небольшой объём вина у старейшего директора ресторана «Ангара» Павла Леонидовича Райзина, а также у приятеля по школе и институту — Александра Королькова, открывшего один из первых в городе частный продуктовый магазин внушительных размеров «Октябрь» и громко звучащую «Иркутскую продовольственную биржу». Проработав много лет в комсомоле и немного в советских органах, он сориентировался раньше других и ринулся из коммунизма в рынок, причём на первом этапе так быстро и удачно, что сам Горбачёв, будучи в Иркутске, заезжал познакомиться с Александром и его магазином с оттенком социалистической революции в названии. И тогда я даже не помышлял, что вскоре для коммерческих целей по неофициально-доверительным схемам буду приобретать не коробки с винами и дагестанским коньяком, которые хранились в металлическом гараже на платной стоянке моего друга Александра, а ни много ни мало страстно вожделенные всеми окружающими меня ещё совсем недавно заводчанами квартиры.

Как это не вязалось с неописуемой радостью нашей семьи, когда в 60-х годах отцу, заместителю директора мясокомбината, выделили благоустроенную квартиру и мы впервые переезжали из деревянного дома с общим для всех соседей дворовым туалетом и водой из уличной водокачки, носимой на незнакомом сегодня детворе приспособлении — коромысле!

Но ещё много десятилетий у меня щемило сердце, когда я проезжал мимо своего полутораэтажного деревянного дома, где родился и провёл четырнадцать самых золотых первоначальных лет.

Снесли дом через несколько лет после моего шестидесятилетия. Дом как бы хранил остатки детства. В том же году, почти одновременно с домом, умерла и мама, не дожив буквально месяц до своего 90-летия. Интересно, до какой даты не дожил мой первый, самый загадочный и благостно-приветливый дом, принявший меня в свои тёплые объятия сразу же после рождения, а после проводивший и в детский сад, и в школу, и в пионеры, и даже в комсомол? Память ещё раз прошла этот путь в стихотворении «Улочкой детства»:

Помню также, как в конце семидесятых годов я радовался получению от родного радиозавода, естественно, бесплатно, 44-метровой шикарной квартиры с раздельными комнатами на третьем этаже. Радовал меня и микрорайон Юбилейный, прилегающий к прекрасному лесному массиву, пронизанному тропинками, ведущими на Ершовский залив.

Никогда ранее я и предположить не мог, что квартиры из одушевлённых и родных превратятся для меня в бездушный товар.

Вскоре с одним из, увы, теперь уже бывших друзей, не выдержавших испытания совместным бизнесом, мы создали даже строительное предприятие «Стройресурс» и отстроили несколько десятков тысяч квадратных метров жилья и офисов. Для кого-то и эти квартиры стали одушевлёнными. Немало специалистов фирмы получили квартиры в собственность, неторопливо выплачивая за них беспроцентный кредит.

Квартирный бизнес с «чёрной» наличкой порождала в начале 90-х годов, кроме всего прочего, бешеная инфляция и запрет для госпредприятий наценки свыше 25 % к себестоимости. Эти ограничения буквально развращали директоров и заставляли искать тёмные схемы работы, кладя дополнительную наценку либо себе в карман, либо направляя на дело, выплачивая «чёрные» зарплаты и премии. Некоторые директора на эти средства наряду с «государевым» начинали и собственный бизнес.

Многие руководители нещадно вытаскивали деньги из государственных предприятий, а позже из акционерных обществ, кто-то просто завладевал контрольным пакетом, и предприятие становилось семейной собственностью. Именно в этот переходный период я и сторговал базу в два с половиной гектара, с подъездными путями, с четырьмя тысячами квадратных метров холодных и с одной тысячей тёплых складов. Только лет через пятнадцать объёмы фирмы переросли удачно приобретённые на вырост площади. В 2013 году мы прикупили ещё одну, аналогичную по размерам, базу и подошли к расширению действующей — за счёт примыкающей земли. Правда, получить эту землю пока удалось только под благоустройство.

Но в ту далёкую пору начала девяностых мой партнёр по квартирному бизнесу предложил по той же схеме и офис примерно в 700 квадратных метров в центре города. Это было также как нельзя кстати. Так что года через три с момента рождения фирмы я имел уже и солидную транспортно-складскую базу, и немалый офис, равный по размеру доброму десятку неплохих для той поры квартир, да ещё и в центре города. Появилась у меня наконец-то и солидная приёмная, не хуже, чем были когда-то в эру социализма на госпредприятиях перед моими кабинетами — начальника цеха, а позже и заместителя директора по экономическим вопросам.

Имея опыт работы нелегального таксиста на личной «Волге» в начале 80-х годов, шофёра я не заводил и до настоящего времени только сам вожу, правда, уже не «Волгу», а иностранные джипы, получая удовольствие от езды. Но охранники, по велению бурных девяностых, конечно же, появились. Так что многие бытовые вопросы, вплоть до организации заграничных поездок, перешли в ведение секретаря-помощника, охранников и появившихся с рождением Полины, а позже и Даниила домработниц и нянь. И только во снах я по-прежнему живу при социализме и все проблемы, например, с поломкой машины или с бандитами, рвущимися в дом, решаю сам.

Интересно, что сны, где приходится бороться с бандитами, преследуют меня с раннего детства. Но ещё интересней то, что моему хорошему приятелю, поэту Василию Козлову всю жизнь во снах суждено отбиваться от диких зверей. Разгадку такой разницы мы нашли, когда не торопясь прогуливались по берегу моря на замечательном китайском острове Хайнань и рассказывали друг другу всё, что знали о своих родословных.

Мои предки, как известно, были крупными купцами-золотопромышленниками. Для них главный бич — свирепые байкальские метели и бандиты. Его предки — сибирские охотники, в том числе козлоловы. Бандитов в лесах практически не было, зато медведей и волков вдоволь. Написалось даже стихотворение по этому случаю:

В том же философско-хайнаньском походе наше внимание привлекло небольшое, ранее не виданное растение, примечательное тем, что отодвигает веточки и закрывает листики, если до него дотронуться. Мне показалось, что растение как бы символизирует закрытость Китая, в противоположность нам, русским.

Овеянные дружбой квадратные метры

Но вернёмся от снов к реальности становления фирмы. В те же первоначальные годы у акционировавшейся, известной на всю область богатейшей базы, принадлежавшей ранее Министерству среднего машиностроения, расположенной в соседнем городе Ангарске, мы приобрели склады-холодильники более чем на тысячу тонн продукции.

Когда грянул страшный кризис 1998 года, мы занялись скупкой в алтайских хозяйствах коровьих туш, полагая, что вечный российский дефицит — мясо — вскоре существенно подрастёт в цене вслед за валютой. По нашим прикидкам, холодильники должны были окупиться за полтора-два года. Но увы. Западные правительства нашли деньги на дотации своим производителям-экспортёрам, устремившимся на российский рынок, и это внесло серьёзные коррективы в реализацию наших планов. Местное мясо, конечно, подорожало, но далеко не так, как вырос доллар. Зато средняя стоимость хранения мяса оказалась весьма высокой. Особую сложность в эксплуатации базы представляли старые аммиачные холодильные установки, чрезвычайно опасные для здоровья окружающих в случае аварии. Все подобные объекты даже состоят на учёте в местном отделении МЧС. Поэтому приходилось держать весьма квалифицированную бригаду и даже главного инженера. Убытки от содержания холодильников множились, но нам повезло. Окружающая нас база в основном была распродана осчастливленными Чубайсом наследниками дармового социалистического имущества и превратилась в рынок. Место, которое занимали наши холодильники недалеко от въезда на рынок, стало достаточно проездным и дорогим, хотя и было окружено чужой территорией. Благодаря этому удачному обстоятельству и удалось года через три-четыре продать с не очень существенными потерями холодильные склады новым хозяевам и избавиться от немалых инженерных забот.

Вместе с базой ушли и ночные авралы по разгрузке скоропортящейся продукции, и бесконечные опасные рейды наших закупщиков с сумками наличных денег по алтайским селениям.

Мельче стал и весь ангарский филиал, всё же на холодильниках было занято вместе с грузчиками, эксплуатационниками, кладовщиками — около 50 работников. Винно-водочное и кондитерское направления тогда только начинали набирать обороты, а на продуктовой и мебельной рознице вкупе с кафе и рестораном энергичной и деятельной директору ангарского филиала Валентине Веретениной стало скучно, и она, несмотря на уговоры, ушла в другую фирму. Очень жалко. Ведь знакомы или даже, вернее сказать, дружны мы были со студенческих лет. Училась она на два курса младше, но также на машиностроительном факультете. Познакомила нас общественная работа. Я был комсоргом курса и отвечал за проведение подписки на всём факультете (выписывать и читать партийно-комсомольскую прессу, по сути, вменялось в обязанность всем членам ВЛКСМ), а она, несмотря на юный возраст, была комиссаром общежития, а летом, как выяснилось, работала ещё и комиссаром стройотряда. Нехватка опыта с лихвой компенсировалась её бьющей через край энергией, обаятельностью, сообразительностью и остреньким на словцо язычком. Как-то второкурсница умудрилась подколоть и меня, старика четвёртого курса: «Будешь общаться со мной, рассевшись, как директор в начальственном кресле, план по подписке в моём общежитии не выполнишь».

Несмотря на это, вскоре отношения у нас потеплели. Как-то раз она даже пришла с подружкой ко мне домой, чтобы занять на время чертёжную доску. Я был, как всегда, занят, чая не предложил, доску дал, но не помог двум девушкам её донести до дома, где жила подруга. А когда вскоре была намечена редчайшая в ту пору институтская дискотека, мы похвастались друг другу, что имеем весьма дефицитные пригласительные билеты, но солидарно решили, что оба не пойдём, так как полно дел. Это нас как бы сблизило, но не настолько, чтобы тратить время «на глупости».

Через год я распределился на Иркутский радиозавод, а позже случайно узнал, что и Валентина записалась сюда же на производственную практику. Запись производилась почти за год до самой практики. Невольно подумалось: «Наверно, ради меня, что ж, неплохо. Даже здорово! Теперь уж выберем время для более тесной дружбы».

Но жизнь в эту пору текла ой как быстро. За год ожидания её практики я успел жениться. Не отстала и она — вышла замуж. Вполне возможная любовь пролетела мимо. Оба в глубине души, как выяснилось позже, не раз с грустью вспоминали, как зачёты и общественная работа украли институтскую любовь. Повторно встретились мы, как в романах, лишь двадцать лет спустя.

Года через три-четыре после создания фирмы, в середине 90-х годов, помню, как я взял телефонную трубку и мгновенно узнал её голос, будто из вчерашнего прошлого, чем её несказанно обрадовал и удивил.

У обоих чувствовалось приятное волнение. Из дежурных вопросов стало ясно, что компьютерная фирма, где она работала последнее время, прогорела, не лучше ситуация и на семейном фронте.

Зная все её боевые комиссарские качества, я с радостью предложил возглавлять ангарский филиал нашей фирмы, как раз по месту её жительства.

И вот спустя шесть-семь лет, как раз после продажи холодильников, Валентина от нас ушла в весьма солидную фирму при Ангарском мясокомбинате. В тот момент мне казалось, что я не только теряю сильного, а главное, честного специалиста, но и моя молодость отплывает навсегда в неведомом направлении.

Но вернёмся от щемящей лирики к бренной материи.

Мой новый офис в середине 90-х годов волей случая оказался недалеко от Объединения тяжёлого машиностроения, где совсем в другую эпоху, правда, всего три-четыре года назад, я был членом партийного комитета и заместителем директора одного из его предприятий. Недавно объединение акционировалось, и директорское кресло занял мой старый знакомый.

Любопытно, что и в этом случае история сделала свой зигзаг, замыкая круг детства. Знали мы с ним друг друга ещё в комсомольские годы, окончив одну и ту же 15-ю среднюю школу им. А. М. Горького. Марк был на три года старше меня, и познакомились мы благодаря моей сестре Ирине. Учились они в параллельных классах и одно время дружили. Его обаятельная семитская внешность притягивала взоры многих девушек. Но запомнился он мне прежде всего своей редкой предприимчивостью уже в школьные годы. Их выпуск 1965 года попал на самое неудачное время, когда недолго просуществовавшее одиннадцатилетнее обучение снова преобразовывалось в десятилетнее. Следовательно, выпускников ожидалось в два раза больше, а шансов поступить в вуз, соответственно, в два раза меньше. Всех непоступивших парней ждала не очень желательная для многих армейская служба на три, а во флоте на долгих четыре года. Марк оказался единственным, кто окончил одиннадцатый класс экстерном, учась в десятом классе. Излишне говорить, что он успешно поступил в вуз.

К слову сказать, предприимчивым ещё в трудные послевоенные времена оказался и мой талантливый дядя Леонид Яковлевич Бронштейн. Он, женившись на втором курсе юридического факультета на выпускнице Анне Семёновне, на третьем курсе сдал экстерном все экзамены и за четвёртый, и за пятый, чтобы по распределению помчаться за женой вослед в соседнюю Бурятию, в город Улан-Удэ, где жили также и его родители, и бабушка с дедушкой.

Третий пример ускоренного обучения, известный всему моему поколению, преподал злой гений Ленин, сдавший экстерном экзамены сразу за весь курс юридического факультета Санкт-Петербургского университета.

Итак, школьное знакомство и связанные с этим трогательные воспоминания сделали наши отношения весьма доверительными. Вскоре он предложил мне выкупить не очень дорого 30 процентов акций объединения при условии, что половину из них я перепишу на него.

Забегая вперёд, скажу, что акции, по большому счёту, мне пригодились несильно: погрязнув полностью в своём бизнесе, я не был членом совета директоров объединения, а вместо этого выписывал доверенность своему «благодетелю» на представление моих интересов. И поэтому не втянулся в дела и заботы богатейшего объединения. Вскоре после ухода Марка с поста предприятие обанкротили, и все акции превратились в пустые бумажки.

Но до этого было долгих четыре-пять лет, в течение которых я выкупил у тонущего, как и вся российская промышленность, завода семь цехов общей площадью примерно 14–15 тысяч квадратных метров. Наши доверительные отношения и акции, дающие серьёзное, но ни разу не использованное право голоса на собрании акционеров, позволили хотя бы быть первым при выкупе желаемых объектов. Иногда, когда я просыпал какую-либо продажу, акции позволяли мне и немного поддавить на директора, с тем чтобы он аннулировал свои предварительные договорённости с кем-либо другим. Излишне говорить, что схемы оплаты были не самые прозрачные.

К моему огромному удивлению, по причинам, не выясненным до сих пор и теперь уже таинственным навсегда, так как Марк, давно серьёзно заболевший, перебрался в Израиль и там скончался в возрасте 60 лет, один объект достался мне почти даром. Не только горькие потери, но и неожиданные приобретения бывали не редкостью на заре капиталистической перестройки. Заводская фабрика-кухня по ряду причин была исключена из плана приватизации и находилась у предприятия в хозяйственном ведении, оставаясь при этом в собственности государства. Слабые попытки объединения, на которое и без того свалились сотни тысяч квадратных метров государственных площадей, перевести объект в собственность эффекта не дали.

Мне повезло больше. Через одного не самого близкого в ту пору приятеля, бывшего комсомольского вожака, меня попросили о финансовой помощи, по-моему, лужковской партии «Отечество». Возглавлял её в Иркутске один из заместителей губернатора, как раз командовавший приватизацией. Оказывая материальную помощь, я высказал, как это водится, свою просьбу, и получил обещание в оказании содействия по интересующему меня объекту. Долгие месяцы это обещание висело в воздухе, но затем звёзды расположились, видимо, весьма благоприятно, и фабрику-кухню, неожиданно для меня и ещё больше для директора, отдали заводу. Поскольку в этом благоденствии была моя хотя и случайно обрушившаяся, но всё же явная заслуга, то почти не эксплуатируемый, требующий большого капитального ремонта, зато расположенный почти в центре города объект перешёл ко мне, причём за плату, абсолютно несоизмеримую с его реальной стоимостью и ценой всех остальных приобретений той поры. Марк не стал требовать даже половину здания себе, к чему я был мысленно готов.

Но круг как бы замыкается — и в настоящее время этот объект становится, пожалуй, первым в центре города, занятым не извлечением прибыли, а культурно-просветительской деятельностью. Именно в этом здании и должна открыться моя грандиозная, думаю, что самая значимая за пределами Москвы и Питера, частная галерея современного искусства.

Что касается самого здания, оно также должно стать если не шедевром архитектуры и дизайна, то хотя бы одним из заметных архитектурных явлений родного города. Но главное, конечно, его «начинка». Кроме выставочных площадей предусмотрены и бар с уникальной винотекой, «проповедующей» культуру винопития, и мастерская художников, причём с прозрачными внутренними стенами, позволяющими созерцать готовые картины, а также процесс их рождения. К тому же, в отличие от богатейшего по фондам, заложенным ещё в дореволюционное время, но материально очень бедного сегодня Иркутского художественного музея, у нас будет и гарантированная температура и влажность воздуха, и своя музыка в каждом зале, соответствующая экспозиции.

На первый взгляд, мои успехи в приобретении недвижимости, включающей ещё и пять-шесть магазинов, на этапе становления фирмы просто грандиозны. Так же внушительно смотрелся в 90-х годах и мой двухэтажный деревянный дачный дом в окружении домиков бедных заводчан. Но всё в мире относительно и зависит от точки отсчёта. Волки и овцы иногда очень быстро меняются местами. Кто-то радовался приобретению дачки, нескольких цехов, а кто-то захватывал огромные предприятия, причём не только олигархи российского уровня.

В ту пору приобрести цехов я мог и больше. Директора Иркутсктяжмаша и Сбербанка буквально уговаривали меня выкупить целиком корпус из четырёх заложенных банку цехов и организовать в них первый в Иркутске оптовый рынок. Но этот вид бизнеса казался мне не очень интересным, обязательно крышуемым криминалом, да и не до конца верилось в его большую востребованность, хотя в Москве оптовые рынки уже заявили о себе в 90-х годах. Поэтому купил я только один из четырёх цехов, и не под рынок, а под гараж. Три соседних приобрели энергичные владельцы автоплощадки. С этой покупки начала расти у них ставшая мощнейшей в Иркутске рыночная империя, насчитывающая сегодня, наверно, не одну сотню тысяч квадратных метров площадей, сдаваемых в аренду. Большая часть цехов и земли завода перешла постепенно в их собственность. Но крупные деньги — крупные риски. Хозяин империи, увы, был застрелен, но их бизнес к тому времени уже прочно стоял на ногах. Жена его оказалась очень способной бизнес-леди. В помощники к ней присоединились и дочь, и зять, и повели дело ничуть не хуже, чем при хозяине, да ещё заняли заметное место в политической жизни города и области.

Несмотря на большую убыль цехов, завод всё же сохранялся до тех пор, пока по городу, буквально как смерч, не пролетела молодёжная фирма с неброским названием «Ресурс», которая фактически захватила несколько крупнейших заводов. Среди них — объединение Иркутсктяжмаш, завод радиоприёмников, чаеразвесочная фабрика и целый ряд предприятий масштабом поменьше.

Руководителю этой фирмы было около 30 лет. Уже имея одно высшее образование, он ещё обучался и в Москве, по-моему, в Академии народного хозяйства, где в общении с преподавателями и особенно со слушателями набирался ума-разума. Он совершенно не походил на традиционных советских директоров. Ни стати, ни командного голоса у него не было. Наоборот, худощав, невысок, весь облик какой-то гибкий. Манера говорить быстрая, однотонная, без акцента на отдельные фразы и слова. В общем, производил впечатление обычного, незапоминающегося, весьма юного скорей паренька, нежели мужа. Но люди такого типа, по моим наблюдениям, нередко очень быстро соображают и легко схватывают новое. Мне кажется, что у них, как в детском возрасте, колебание нейронов в мозгу осуществляется быстрей, чем у сверстников. Они и выглядят обычно заметно моложе своих лет.

Несмотря на такой безобидный вид, я несколько раз был свидетелем, когда служба безопасности его фирмы демонстрировала грозную силу. Рослых накачанных ребят, да ещё и не скрывающих оружие, несколько раз видел я на интересующих их объектах, а один раз и рядом со своей дачей. Мой дачный участок располагался рядом с базой отдыха родного радиозавода, которая перешла к ним вместе с юридически грамотно захваченным предприятием. Здесь-то я впервые и познакомился с их излишне наглым почерком, который в будущем не должен был сулить им ничего хорошего. Мало им завода и гектаров базы отдыха, так надо стараться захватить и часть государственной земли, придвинув свой забор вплотную ко мне и перекрывая при этом подход к заливу.

Увидев по подготовительным работам их намерения, я пригнал несколько грузовиков из гаража фирмы и поставил так, чтобы помешать возведению забора на нейтральной полосе. Тогда-то они и предприняли рейд устрашения. В нагрузку к этому локальному психологическому давлению они сымитировали аварию на бывшей заводской подстанции, ставшей неожиданно их: отключили электричество, и мой супермаркет, находящийся за десятки километров от точки конфликта, остался без света. Вот уж поистине земля тесная!

Для того чтобы уменьшить риск дальнейших провокаций, конфликт нужно было предать гласности, а для этого привлечь к нему внимание. Я поступил нестандартно: попросил персонал обесточенного магазина — а это десятки человек, в основном женщины, — демонстративно выйти из магазина в центре города и загорать в прямом смысле этого слова. Одновременно пригласил друзей с телевидения. Они сняли сюжет. Но когда узнали, кто стоит за конфликтом, то растерялись. Дружба дружбой, но по секрету выяснилось, что дальновидная фирма агрессоров всем основным СМИ города платит деньги за… отсутствие новостей. Всё в их деяниях должно быть тихо и незаметно, шито-крыто, чтобы не привлекать общественного внимания, а то чиновники и силовики, чего доброго, побоятся брать у них взятки — и «дело» забуксует. Немало полезных людей работало и непосредственно у них в фирме. Например, сын одного из генералов ФСБ, бывший заместитель губернатора по финансам, и т. д. Друзья с областного телевидения, где с успехом в ту пору шли наши передачи «Классическая лира», выступили в роли переговорщиков вместе с ещё одним моим влиятельным товарищем Олегом, и земельно-электрический конфликт был улажен. Грузовики с нейтральной полосы, как танки после боя, вернулись в гараж к привычным делам.

Почувствовать в трудной ситуации локоть друзей-приятелей, к тому же исповедующих твои культурные ценности, это, наверное, и есть важная составляющая счастья. Олегу я посвятил стихотворение «Бездна»:

В результате «войска» современных варваров отступили от моей дачи, которую спустя лет пять затмили каменные дворцы, выросшие, как красочные грибы-поганки, на месте вырубленного ельника и сосняка.

После захвата предприятий началась массовая распродажа цехов, и еле теплящееся в них производство умерло окончательно. Теперь на месте заводов красуются рынки с импортным шмотьём и голливудскими фильмами, а также строительные площадки под офисные гиганты.

Отработав Иркутск, «вихрь-ресурс» стремительно перелетел в Москву. Но там серьёзно задел интересы других «волков» и сам превратился в «овцу». Причём сам талантливый главарь получил весьма внушительный срок заключения. Зря, при всех своих способностях не нагружал он правое полушарие мозга, где живёт и настоящее искусство, и доброта, и порядочность.

Живительные стены «Вернисажа»

Путь нашей галереи проходит и ещё через одно символичное здание. Этот вековой двухэтажный особняк, исторически известный как «Магазин Товарищества братьев Бревновых», — младший «брат» столичных Ново-Никольских торговых рядов на Ильинке, построенных в 1900 году по проекту архитектора Московского торгового домостроительного общества Л. Н. Кекушева. Через дюжину лет иркутский архитектор Н. Н. Бойков адаптировал этот проект под конкретное место, поэтому здание получилось меньше размерами и выглядит немного проще, но самые характерные детали совпадают однозначно.

Может быть, старинная архитектура и заразила меня непреходящей любовью к изобразительному искусству?

Эту эпохальную покупку мне повезло сделать в конце 90-х годов. На инвестиционных торгах областного агентства недвижимости я выкупил всего 29 % акций здания фабрики-кухни на главной пешеходной улице города — Урицкого, или как бы на иркутском Арбате. К этим процентам через какое-то время передавался в управление ещё и городской пакет — 20 %, остальные акции, 51 %, были распределены в коллективе: побольше доля, как водится, у директора и главного бухгалтера, поменьше — ещё человек у шести — восьми.

Командой шефа приватизации А. Чубайса были сконструированы в ту пору странные, так называемые инвестиционные, торги. На торгах подразумевался не прямой выкуп, а инвестиции немалой суммы на развитие предприятия.

Ситуация, вообще говоря, парадоксальная. Мы должны были перечислить крупную сумму на предприятие, к контролю над деятельностью которого пока ещё не имели отношения. Де-факто контроль был у директора и главного бухгалтера: 51 % против наших 29 %, что позволяло им пока не волноваться за свои должности. В фактическое распоряжение двух не очень, на мой взгляд, квалифицированных, а вполне может быть, и не очень честных женщин (знакомы мы не были) я должен был отдать крупную сумму денег. Поневоле задумаешься.

Если бы контроль был за нашими специалистами, тогда другое дело. Модель выкупа «по Чубайсу» была уязвима ещё и тем, что деньги, в том числе кредитные, можно перегнать, выполнив условия конкурса, а затем потихоньку вернуть большую часть денег либо в банк, либо в свой карман. Особенно легко это сделать, если приобретается контрольный пакет акций. После первого перечисления и отчёта по нему финансовый контроль обрывался. Для тех ловкачей, в том числе будущих олигархов, кто имел доступ к кредитам, «приобретение» любых объектов на инвестиционных торгах, в том числе гигантов металлургии и нефтехимии, происходило фактически бесплатно, деньги делали круг и возвращались.

В нашем конкретном случае, не имея ещё контрольного пакета акций, гарантированно вернуть деньги было невозможно, поэтому мне удалось дополнительно согласовать — вместо прямого перечисления денежных средств — инвестирование непосредственно в оборудование. Хотелось создать какой-то новый автономный участок, который бы не был под контролем прежнего руководства, хотя бы в силу их некомпетентности, и мы выбрали хлебопекарное производство на две тонны хлебобулочных изделий в день.

После выполнения условий инвестиционного конкурса город передал нам в управление ещё 20 % акций. Далее мы пошли стандартным путём и начали переговоры по покупке акций у членов коллектива. Собственно, нам нужно было срочно купить-то чуть больше одного процента, и прежнее руководство теряло над предприятием контроль, так как мой пакет был в одних руках. Поскольку работали они действительно слабо и дивидендов на акции никто не получал, то недостающие пару процентов мы приобрели без хлопот, обеспечив этим возможность поставить через голосование своего директора и главного бухгалтера, что мы и сделали. После чего за неплохие деньги нам продали и все до единой остальные акции, понимая, что дивидендов по ним не дождаться.

Бывшая директор была уже пенсионного возраста. Отнеслись мы к ней уважительно, и после переизбрания много лет она работала начальником отдела кадров. Никто из стоящих специалистов не потерял работу. Пекарня (судьбу инвестиций не отслеживал никто) вскоре переехала совсем на другие площади.

На месте фабрики-кухни на втором этаже в восстановленном старинном интерьере был создан знаковый не только для нашей фирмы, но для всего города ресторан.

Особняк — истинный шедевр зодчества начала XX века — украшен редчайшими для нашего города скульптурными изображениями. Его стены, намоленно-наговорённые при рождении хозяевами-купцами и другими гражданами, как по волшебству, оживили моё правое полушарие, занятое с институтских времён преимущественно деловым творчеством и лишь время от времени блуждающее по вершинам русской поэзии. В него буквально влетела мысль назвать всё здание «Вернисаж» и открыть в нём ресторан с выставкой полотен лучших иркутских живописцев.

В ту пору у меня ещё не было ни одной картины и я не был знаком ни с одним художником. Предпринимательская жизнь шла по совершенно другой колее.

Здесь-то и пригодился культурно-просветительский талант моего друга и сподвижника Геннадия Гайды. О его отношении к зодчеству и культуре в целом свидетельствует замечательное стихотворение «Памятник архитектуры». Приведу отрывок:

Гена был лично знаком с большинством художников Иркутска, со многими дружил. После окончания выполненной с душой реконструкции фасада, а реставрировала его замечательная церковная бригада, которую благословил на старинное здание сам владыка, мы и организовали первую в Иркутске негосударственную выставку прямо в стенах ресторана. Её открытие состоялось 31 января 1998 года и стало знаковым событием в моей жизни. Дату невозможно перепутать, так как в конце 1997 года Геннадию исполнилось 50 лет. Но празднование мы решили немного оттянуть и совместить его с открытием «Вернисажа» и с вручением Геннадию долгожданного билета Союза писателей России. Занятые предбанкетной суетой, мы ни разу не вспомнили, что если засидимся до полуночи, то наступит и мой день рождения. Кто-то, но не я, после полуночи всё же вспомнил, и многие гости, не желающие расходиться с неповторимого праздника, где впервые за послереволюционное время собрались бизнесмены, а также художники и писатели, после двенадцати ночи тепло поздравляли меня. Правда, никто из них, да и я сам, не знал, что на этой выставке и, наверно, в эту незабываемую ночь, плавно перешедшую в утро, во мне как бы зародился страстный любитель и коллекционер замечательных иркутских полотен и скульптур, родившийся через полтора-два года.

Успех в реконструкции старинного здания сподвиг меня заявить о желании воссоздать ещё и памятник царю Александру III. Городская дума и мэр конца 90-х сочли, что царю и Ленину будет тесно на одной улице, и проект воплотить не удалось. Но идея украсить город памятником всё равно проросла, и в 2003 году мы с друзьями водрузили, опять же первый за всю послереволюционную историю города, памятник на частные деньги. Возле драматического театра занял уютное место наш легендарный драматург Александр Вампилов, образно воплощённый в бронзе известным скульптором, народным художником России, академиком Михаилом Переяславцем. Следом за нами, как бы подхватив эстафету, силами железной дороги к столетию Транссиба был всё же воссоздан в Иркутске памятник Александру III, затем установлен памятник легендарному адмиралу Александру Колчаку, позже — первопроходцам Сибири и другим знаковым людям и событиям. Но мы были первыми в этом поистине эпохальном возрождении. Как память о наших усилиях по восстановлению памятника Александру III остался замечательный документальный фильм «Лицом к Востоку» с участием Валентина Распутина, Кима Балкова и нас с Геннадием Гайдой.

В год создания памятника со мной произошло ещё одно чудо. Правое полушарие выдало как бы неожиданный кульбит: после сорокалетнего перерыва я возобновил писание стихов, да так, что лет через семь стал членом Союза писателей России и выпустил за десять лет четыре сборника. Самым первым явилось на свет Божий стихотворение «Вечный свет», посвящённое раннему уходу Александра Вампилова, — как будто бы он, в благодарность за памятник, послал мне озарение, причём такой силы, что оно пробило и наслоение машиностроительного факультета, и годы далёкой от лирики работы на производстве, и годы предпринимательства, где нагружалось в основном только прагматичное левое полушарие.

За эти годы с постоянными изменениями правил бизнес-игры и многими кризисами какие-то объекты недвижимости продавались, что-то приобреталось, но эти два здания, «Вернисажа» и «Галереи», имеющие мистическое значение, должны остаться у потомков до скончания веков и пробуждать их к творчеству вместе со стихами и живописью. Как сказал А. С. Пушкин: «Нет, весь я не умру, душа в заветной лире мой прах переживёт и тленья убежит…» Этой же теме посвящено и моё скромное стихотворение:

На этом знаменательном банкете-вернисаже произошло и ещё одно знаковое в моей жизни событие. Мы по душам разговорились с Олегом, весьма заметным представителем иркутского бизнеса. Меня поразили его смелые мысли о скрытом потенциале процветания России. Он полагал, что главная задача всех состоятельных людей — дать своим детям «конвертируемое» образование и возможность профессионального становления на Западе. Вскоре они сами поймут, что нигде не смогут так развернуться, как у себя дома, в России, и только они — эта образованная новая элита — смогут вытащить Россию из сырьевой бездны. Если, конечно, правительство не будет по укоренившейся привычке активно мешать.

Жаль, что этого «если» пока нет!

Наш разговор явился ростком будущих дружеских отношений с ним и его замечательной семьёй на долгие годы.

Этой же памятной ночью я ближе сошёлся и ещё с одним замечательным директором бывшего госпредприятия — Владимиром. Жаль, правда, что на каком-то этапе повздорили наши не очень уступчивые жёны, и Владимир с супругой в последний момент раздумали быть крёстными родителями нашего сына, который был им весьма симпатичен. Я всегда совершенно искренне желал и желаю им всяческого добра, но сразу же после срыва крещения на них попеременно обрушилось немало неприятностей, связанных со здоровьем. Может быть, это случайность, а может быть, Господь обижается за своих ангелов в детском обличье. Наверное, крещение ребёнка для Господа превыше всех мелочных распрей. Благодаря Олегу мы познакомились ещё с двумя незаурядными предпринимателями и их семьями. Обоих глав семейств звали Юриями. Причём главный иркутский ресторатор — Юрий Коренев — на долгие годы стал мне близким товарищем.

Не счесть совместных выездов и походов, проведённых вместе праздников и презентаций. Правда, в последние годы приоритеты и в празднествах, и в дружбе несколько изменились. Но слава Богу, что спустя почти 15 лет, прошедших после открытия «Вернисажа», все в нашей компании успешны, в основном здоровы и встречаются не только в Иркутске, но и в полюбившемся для отдыха месте, вдалеке от городской и даже российской суеты. Вот таким судьбоносным стал первый мой и, может быть, самый блистательный вернисаж в отреставрированном особняке, памятнике архитектуры, где старинные стены способны дарить добро и чудеса долгой дружбы и страстного коллекционирования на долгие годы.

Имеющийся у меня пакет акций на здание «Вернисажа» давал право его бессрочной аренды и преимущество при выкупе. Арендная плата была небольшая, поэтому тратить деньги на выкуп я не торопился и, как водится, чуть не прозевал означенные властями новые сроки аренды.

Согласно изменившимся условиям аренды, спохватился я в самые последние дни, когда в обычном порядке выкупить здание уже не успевал — цену выкупа быстро не согласуешь. Благо что председателем комитета по имуществу был мой институтский однокашник Владимир, бывший заместитель директора авиационного завода, очень толковый специалист и порядочный человек. Он сочувственно отнёсся к моей экстремальной ситуации и помог всё сделать оперативно, хотя сам работал на этой должности тоже несколько последних дней. Повезло! В противном случае право преимущественного выкупа было бы безвозвратно потеряно и пришлось бы бороться за объект по безумным ценам на общих основаниях. Уже понесённые огромные затраты на реконструкцию пропали бы даром. В общем, бессрочность, декларируемая государством, оказалась липовой, как и многие другие правила ведения бизнеса. Вложенные предпринимателем деньги при изменении правил игры никого не волнуют, с властью не поспоришь. Один закон у нас традиционно противоречит другому. Так же как при закате социализма вышел закон «О борьбе с нетрудовыми доходами» и полностью противоречащий ему закон «О предпринимательской деятельности». Традиции подобного головотяпства в государственном масштабе неискоренимы. Иногда они больно ударяют и по мне, в том числе и по бизнесу, связанному с «Вернисажем».

Судебная война

Есть у нас памятник архитектуры, в состав которого входит ещё одно встроенно-пристроенное помещение, которое, на беду и хлопоты нам, купил вежливо-элегантный, известный в городе бизнесмен, автор множества сомнительных юридических схем на грани фола. У него нет ни торговых, ни производственных подразделений, но есть штат достаточно сильных юристов, конечно же, дружных с судьями. Такая «дружба» сейчас весьма высоко ценится. Похоже, что он, как и Давид, увлекался в детстве занимательной математикой. Во всяком случае, нельзя не признать, что судебное действие 2×2=5 у него не раз получалось. Так и в случае с нашим объектом он разработал схему — вначале захвата общей земли, а затем разного ухудшения условий функционирования нашего здания, — стимулирующую желание продать объект, чтобы не мучиться с судами. Для её осуществления необходимо было склонить Центр по сохранению историко-культурного наследия и судей к нескольким скользковатым решениям. Как и положено в скользких делах, в глубокой тайне от нас они заказали архитектурно-историческое исследование и «доказали», что встроенно-пристроенное здание вдруг перестало быть единым целым с нашим зданием, а значит, не является и памятником архитектуры. Своё здание они разделили на две части: на встроенную — примерно 48 квадратных метров, и на пристроенную — 350 квадратных метров. Затем нахально, но юридически виртуозно, им удалось использовать это деление.

С помощью встроенной части, общей с нашим зданием и составляющей всего два-три процента от «общей» площади, они начали активно чинить нам через арбитражный суд препятствия в эксплуатации. Потребовали, как несогласованные с частичным собственником здания, то есть с ними, убрать рекламу и все вывески с фасада, а также снести надворный пристрой, в котором размещается небольшой ресторан. Как метко высказался один из судей в неформальном разговоре, «хвост хочет управлять собакой».

97–98 процентов площади в наших руках не оставляют сомнений в правомерности наших решений, но формальная зацепка — отсутствие согласований — есть, и выиграть дело против их напористой бригады адвокатов нам было весьма непросто. Остудила их, скорей всего, только наша дружба аж в самой Белокаменной.

Втайне от нас сопредельному владельцу удалось, как я уже сказал, лишить свою часть памятника архитектуры этого статуса и объединить пристроенную часть со своим же соседним объектом, находящимся на той же стороне улицы. Соседний объект (он, кстати, перешёл к нему в собственность также благодаря серии судов) был отделён от нас общим проездом, принадлежащим городу. В одночасье попавший в хитрое «окружение» его владений проезд был отдан ему постановлением администрации города и стал планироваться как бесплатная площадка под новую застройку в ансамбле с двумя имеющимися объектами.

На следующем этапе рейдерства, если серьёзно не защищаться, наличие встроенно-пристроенного здания в образованном всякими правдами и неправдами конгломерате может привести к тому, что наше здание с немаленьким двором присудят рассматривать как часть свежеиспечённого единого комплекса, находящегося в совместном владении.

Из этой «безобидной» махинации сложится и совместное владение площадью нашего двора — с неоформленной, по головотяпству, в собственность землёй. Причём если при старом раскладе его доля в дворовой земле была 2–3 процента, то в новой реальности она сможет стать больше половины. А это значит, что по закону он может диктовать использование этих площадей; к счастью, кроме строительства, так как для этого требуется согласие всех без исключения собственников.

Такие вот широкие горизонты сомнительным юридическим схемам при лояльности судов открывает сработанное его гвардией и чиновниками постановление об объединении участков.

Мы при этом теряем право пользоваться общим проездом и, как следствие, двором, который исторически, в течение более полувека, использовался для подтоварки сначала фабрики-кухни, а позже — кофейни и ресторанов. Иного пути для сырья просто нет, через здание заносить его невозможно, так как запрещается пересечение потоков сырья и готовой продукции.

В мэрии все причастные к незаконному рождению постановления по перекройке участков хранили гробовое молчание, оберегая информацию, как государственную тайну.

О постановлении узнали мы совершенно случайно, от третьих лиц, через несколько месяцев после его подписания действующим в ту пору мэром. Чего не сделаешь ради «щедрых друзей»! Как только до нас дошла эта «радостная» весть, мы обратились в арбитражный суд и ценой очень немалых усилий во всех трёх его инстанциях дело всё-таки выиграли, постановление было отменено.

Проигравшая сторона отправила дело в Высший арбитражный суд РФ. Но и там их жалоба осталась без удовлетворения.

Казалось бы, на этом история должна закончиться и справедливость окончательно восторжествовать. Но не здесь-то было! Из противозаконного постановления мэрии, оказывается, не следует, что решения, принятые на его основе, бесспорно, подлежат отмене.

Оказывается, нужно снова идти в суд. И более того, в России уже имеется абсурдная с точки зрения здравого смысла практика, правда, пока единичная — в Орловской области, когда постановление мэра отменили, но это никак не повлияло на отношения собственности, вытекающие из незаконно-фальшивого по сути постановления. Думаю, уместна аналогия с фальшивыми деньгами. Факт подделки выявлен, но приобретённое на фальшивые деньги имущество суд решил оставить «законному владельцу».

По здравой, а не коррупционной логике, по каждому незаконному постановлению прокуратурой должно вестись расследование. Важно выявить, кто из жуликоватых бизнесменов инициировал постановление, кто из чиновников и за какой интерес визировал и помогал его протолкнуть, куда смотрела юридическая служба мэрии, почему подготовка и подписание постановления держались в тайне от второй заинтересованной стороны?

В общем, прокурорских «почему» наберётся немало. А последний вопрос уже не «почему?», а «сколько?» Сколько эта чиновничья услуга стоила? Сколько лет срока за неё полагается?

Но это по здравому смыслу. А на практике, повсеместно тонущей в коррупционном море, всё наоборот. Постановление признано судом незаконным, а земля, розданная на основе отменённого постановления, остаётся по решению тех же всемогущих судов в неприкосновенности.

В нашем деле две первые инстанции вслед за отменой постановления мэра отменили и его последствия, связанные с объединением участков земли и общего проезда. Но третья — кассационная инстанция — не поддержала здравое решение и неожиданно для всех препроводила дело на новый круг по непонятным мотивам.

Если не вернуть участки земли и объекты в первоначальное состояние, то пристроенную часть здания, лишённую статуса памятника архитектуры, можно будет нашему предприимчивому соседу запросто снести, а на его месте и на месте общего проезда может быть построено здание с ценой одного квадратного метра 3–5 тысяч евро (150–250 тысяч рублей, в зависимости от этажа) при себестоимости 40–60 тысяч рублей. Доход от тысячи метров — около 200 миллионов рублей. Правда, примерно в 35 миллионов обошёлся выкуп у города встроенно-пристроенного здания по рыночным ценам. Остаток немалый — более 160 миллионов рублей. Ради этого можно, по мнению далёких от культуры акул бизнеса и «добровольных» помощников, крушить памятники архитектуры, захватывать общие земли, уничтожать облик старых улиц и площадей. О том, что сложившаяся в прошлом панорама города тоже является объектом охраны, у нас забывают сплошь и рядом, разрешая «втыкать» всё новые и новые коммерческие площади в исторической части, перегружая центр города, делая его и не историческим, и не проездным.

Думаю, что подобное вмешательство в панораму города должно обязательно обсуждаться на депутатских слушаниях и в общественных палатах, чтобы не получилось, как в Москве на Арбате. Там вдруг десять лет назад вырос громадный офисный центр со штаб-квартирой нефтегазовой компании ТНК-ВР, уничтоживший неповторимый облик и панораму главной пешеходной улицы России.

Но вернёмся к нашим делам да судам.

Последний юридический финт нанятых соседом маститых юристов — через пять лет беспрерывных судов: если вдруг дело застопорится, то забрать его из арбитражного суда и начать мучить суды общей юрисдикции. Для этого он «понарошку» продал десять процентов своего здания близкому физическому лицу, а там, где появляется физическое лицо, можно ставить вопрос о переводе дела в суд общей юрисдикции. Но это на крайний случай.

Пока же ситуация явно перетекает в пользу противника.

Не так давно ушёл на пенсию многолетний председатель областного арбитражного суда. Для него, коренного иркутянина, важны и облик города, и мнение земляков. Учитывалось судейским сообществом и всегда беспристрастное мнение другого нашего земляка, работающего в Москве в Высшем арбитражном суде, но любящего свой родной город. Однако за долгое время судов состоялся также и его уход с высокой должности.

В результате расстановка сил, так и хочется эмоционально сказать «добра и зла», резко изменилась не в нашу пользу. Какой климат будет в суде при «новой метле» — большой вопрос. Во всяком случае, как только замаячило в коридорах высокого суда наше дело, при ещё только намечающейся новой расстановке сил, приятельские отношения с одним важным судейским работником были перечёркнуты напрочь. Убеждаюсь уже не в первый раз, что выражения: «Честь имею» или «Дружба дороже денег» — не для нашей чиновной братии. Продаются, правда, за несоизмеримо меньшие деньги, и расплывчатые формулировки большинства экспертов. Как будто специально для их подкорма назначаются и экспертизы, призванные в очередной раз ответить на вопросы: «Является ли весь объект памятником? Делим он или нет? Каковы границы земельных участков?»

В этой ситуации, когда перечёркивается приятельство, меняются руководители и всё глубже во все сферы чиновного бизнеса врастает коррупция, лучший выход — найти всё-таки с профессиональным, но вполне вменяемым противником и собратом по роду деятельности компромисс, а также заключить, пока не поздно, мировое соглашение.

При этом нам крайне важно хотя бы получить от него встроенную часть здания (48 квадратных метров), снимающую угрозу потери права единоличного пользования двориком и развязывающую нам руки при возможном дворовом строительстве и реконструкции объекта.

Ради этого, пожалуй, предстоит пожертвовать и общим проездом (оставив право бессрочного сервитута) и не препятствовать строительству, заботясь о том, чтобы оно хотя бы выдерживалось в дореволюционном классическом стиле, сохраняющем благостное для наших душ дыхание ушедших поколений, честь и культуру имеющих.