Майор Бойцов желает познакомиться (СИ)

Глава 2

— Что за дела? — с пацанским наездом спрашиваю я у Бойцова, когда мы выходим из кабинета Бориса Николаевича. — Что значит «накажу сам»?

— Закрой рот, женщина, — мрачно обрывает Тимур и ускоряет шаг. — Если не хочешь отправиться на кухню, хотя бы не отсвечивай.

Он разминает мускулистую шею, а я нервно сглатываю ком в горле.

Отношения между нами странные. По званию я намного ниже и вроде как должна беспрекословно слушаться. Вот только моя натура, требующая межполового равенства, не дает даже шанса. Словно специально Бойцова поддразнить хочется. Чтобы губы в улыбке скривились и скулами лишний раз поелозил. А он, майор мой, как ни странно, мне это позволяет.

Ругается, конечно, рычит. Даже в чулане закрывал. А темного закрытого пространства я больше всего на свете боюсь.

Смотрю на высокую фигуру, вышагивающую впереди. Пятая точка Бойцова определенно даст фору всем пятым точкам в нашем отделении. А если подполковник решится выдвинуть Тимура на городской гала-фестиваль, то майор и там шикарной задницей все награды соберет, как в игре компьютерной — блестящие звездочки.

— То, как вы со мной разговариваете, Тимур Иванович, ни в какие рамки не укладывается, — говорю ему в спину. — В Америке бы…

— Ты не в Америке, фенистилка, — перебивает он, не оборачиваясь.

Сейчас взорвусь от злости. Аллергик чертов!

— Я — феминистка, — произношу гордо. — Два месяца одно слово запомнить не можете? У вас и правда одна извилина? Или смеетесь?

Стараюсь идти так, чтобы не бежать унизительно за Бойцовым вприпрыжку, но и не отставать. В руках сжимаю сумку. Спина под плащом вспотела, поэтому я мечтаю поскорее добраться до своего рабочего места.

— Феминистка, — повторяю практически по слогам.

Даже ребенок бы давно запомнил. А этот… ни в какую!

— Мне без разницы, кто ты, Валерия.

— Старый, армейский, дырявый сапог, — шепчу под нос и, фыркнув, показываю спине Тимура средний палец.

Опрометчиво? Не спорю. Зато сразу как-то легче становится…

— Что ты сказала? — рычит Бойцов, резко разворачиваясь.

Я врезаюсь в твердую грудь вместе с фигурой, сложенной из пальцев, и задираю голову повыше.

Какой же он высокий!

— Сказала, что… сапоги мне надо купить, на весну. Армейские, на берцы похожие. Сейчас в тренде…

— Сапоги? — непонимающе повторяет он, без интереса оглядывая мои ноги.

Мысленно пищу,[NN1] потому что на службу приходится носить унылые черные джинсы, а не мини-юбку. И вот эти мысли, они ведь вообще не про феминизм. Да что со мной?

— Ты что, мне «фак» показала? — нахмуривается Тимур.

Я закусываю нижнюю губу и часто дышу.

— Нет, — вру трусливо.

— Мне привиделось?

— Это… заговор такой.

— Чего, черт возьми?

— Заговор. Старинный. Мне бабушка показала. — Мои глаза бегают по его лицу, как маленькие мышки от взрослого кота. — На восстановление памяти. У вас ведь… явно проблемы. Можно, ещё конечно, на рассвете земли с могилы какого-нибудь умного человека подсобрать и вам под подушку сунуть. Но это не гигиенично. — Пожимаю плечами.

Бойцов молчит.

Что тут скажешь? И правда ведь, запомнить не может элементарного.

— Ты в чулане давно не сидела? — кивает он в сторону подсобки, где тетя Наташа, наша уборщица, хранит инвентарь.

Там, кстати, ни зги не видно, невкусно пахнет и как в гробу — тихо. Не то чтобы я часто лежала в гробах, но во всяком случае так кажется.

— Не надо в чулан. Умоляю, Тимур, — шепчу едва слышно.

Опускаю взгляд на широкую грудь, к которой, оказывается, все еще прижата. Замираю, улавливая малейшие ощущения в теле. Они… приятные.

Я вздрагиваю. Мы будто оба как-то разом понимаем, что стоим посреди отделения практически в обнимку.

— Черт, — цедит Бойцов сквозь зубы. — Пошли, — тянет за локоть.

— Что вы еще придумали?

Он невозмутимо на меня посматривает:

— Пока ничего, Валерия. О своем наказании ты узнаешь позже.

Закатываю глаза. У него еще и фантазии нет?

— А пока тебя ждет подарок, — произносит Тимур безразлично. — Шевели ногами.

— Подарок?

— Ты забыла, какой завтра праздник?

Черт.

— Боже, только не говорите, пожалуйста, что будете поздравлять меня с Международным женским днем.

— А что здесь такого? Ты в нашем отделе единственная дама.

Это правда. Среди оперативников девушек больше нет, как ни странно. Неужели им нравится бумажки в штабе перебирать?

— Зачем превращать праздник, который задумывался как символ борьбы за равноправие, в очередной День всех влюбленных? Дарить цветы, подарки? Относиться к женщине как к украшению?

Бойцов усмехается, но слушает с интересом. Идя по лестнице и волоча меня за собой, начинает рассуждать:

— Ты не спрашивала у меня разрешения, но все равно говоришь, Валерия. К тому же, замечу, делаешь это, подняв глаза. — Сам придумал, сам смеется. — Вам, фенистилкам, определенно есть что отметить восьмого марта. Не скромничайте.

— Вы конченый шовинист, Тимур Иванович! — с отвращением объявляю я.

— Пошли-пошли, парни приготовили тебе подарок. Засунешь его в рот, чтобы много не болтать. Может, подобреешь.

— Я злая, по-вашему?

Это он еще мою маму не видел…

Бойцов на вопрос не отвечает. Что очень подозрительно, но обо всем забываю, когда он открывает тяжелую дверь.

В кабинете, отведенном для сотрудников оперативно-разыскной службы, явно с утра аншлаг. Видимо, новость о том, что подполковник устроил взбучку своей племяннице-стажерке и старшему оперуполномоченному, майору полиции, получила максимально широкое распространение, и коллеги со всего отделения пришли позлорадствовать.

— Заткнуться всем, — мрачно бросает Бойцов, когда мы появляемся в кабинете. Разминает плечи, поправляет кобуру.

Хохот раздражает слух.

Ну кто сказал, что мужчины не сплетничают? Я работаю в мужском коллективе два месяца и могу поклясться: они такие же, как мы. Даже хуже!

— Что это? — говорю удивленно, рассматривая свой стол.

Тысячи женщин, боровшихся за наши права, наверняка с ума бы сошли от такого «равноправия». Потому что «стол» — звучит слишком гордо для маленькой приставки к стене, выделенной для меня, когда я пришла сюда работать.

Если бы была возможность обратиться в Европейский суд по правам человека, там, увидев снимок нашего кабинета, явно признали бы меня потерпевшей и ущемленной и назначили пожизненную компенсацию. Ради которой судебные приставы даже не пошевелились бы.

Проблемы женщин зачастую кажутся незначительными и многим мужчинам малоинтересны! Именно поэтому я и решила пойти работать в полицию.

— Подарок тебе, Завьялова, — ржет Кологривый.

Я зло смотрю на него. Бойцов, нахмурившись, усаживается за стол в центре кабинета и приказывает:

— Разрешаю открывать скорее, у нас еще утреннего развода не было. Полдня вожусь с твоими выкрутасами, Завьялова. — Он свободно кладет ногу на ногу, а руки сцепляет в замок на груди.

Все-таки майор — красивый мужчина!

— Уверена, там ничего хорошего, — вздыхаю я, скидывая наконец-то плащ и убирая его на стул.

Поправляю воротник черной водолазки и разглаживаю кудрявые волосы. Подойдя к своему рабочему месту, аккуратно снимаю с коробки подарочную бумагу.

— Смелее, стажерка, — раздается за спиной.

— Давай-давай.

Открыв коробку, я извлекаю из нее бумажный пакет. Снова недоверчиво поглядываю на Бойцова.

Он чуть иронично приподнимает брови и кивает:

— Давай, Борец.

Качаю головой и развязываю ленточку.

Разглядев ярко-красную надпись, — логотип известного в городе магазина интимных товаров, — я вскипаю и одновременно с этим покрываюсь противными мурашками.

Вибратор? Настоящий? Эти уроды подарили мне резиновый член?!

Огромный, кислотно-розовый, с крупной головкой. Просто глазам своим не верю. Унижение максимальное.

Заглянув в пакет еще раз, в ужасе отшатываюсь и с диким грохотом отправляю вибратор обратно в коробку. Стыдливо опускаю глаза.

Не знаю, это у меня со слухом что-то или в кабинете на самом деле стало тихо?

Позади — пятеро коллег-мужчин. Все взрослые, у многих семьи, дети и даже внуки. Неужели они и вправду решили так подшутить надо мной?

— Валерия, — говорит Бойцов громко, но вместе с тем успокаивающе, — все в порядке? Там ведь ничего особенного…

Мотаю головой и окидываю кабинет взглядом в поисках своих вещей и сумки, а потом не выдерживаю… Зажимаю рот рукой и горько всхлипываю. Плечи подрагивают.

Рыдаю при всех. Будто ребенок трехлетний.

Майор вскакивает с места и подходит ко мне.

— Что за херня?

Три, два, один…

— Придурки конченые! — выкрикиваю я и выбегаю из кабинета.

Со скоростью кометы пролетев по коридору и перескочив лестницы, яростно бью ладошкой по тяжелой двери на входе в отделение.

— Завьялова! — доносится сзади рев Бойцова.

Не обращая внимания, я бегу по проспекту. В одной тонкой водолазке и брюках — в марте. Даже без телефона.

«Дура дурой», — сказала бы мама.

В институте на курсе психологии нас учили, что на стресс у организма есть всего три реакции: бей, беги или замри.

Я всегда выбирала бежать. Без оглядки на прошлое и не думая ни о ком… Боль внутри словно придавала скорости. Такой, что ни одному упертому майору и не снилось.