Меценат

ПРЕДИСЛОВИЕ[1]

Сентябрь 746 года от основания города Рима. Кроваво-красное солнце неумолимо клонится к закату. В густой синеве сентябрьского неба медленно гаснут его лучи. Утомленную дневной жарой столицу римлян окутывают вечерние сумерки. В садах, раскинувшихся вокруг великолепного дворца на Эсквилинском холме, тихо журчат фонтаны и мелодично стрекочут цикады. Сюда почти не долетают звуки города, не слышно шума ремесленных мастерских, воплей торговцев и криков детворы. В огромном атриуме отделанного каррарским мрамором дворца стоит усыпанное лепестками роз и увитое гирляндами цветов высокое погребальное ложе, украшенное резной слоновой костью. В воздухе разлит сильный аромат восточных благовоний, струящийся от многочисленных бронзовых курильниц, расставленных вокруг.

У ложа сгрудились громко рыдающие домашние рабы, вольноотпущенники[2], дальние родственники покойного и нанятые по такому случаю плакальщицы. Неподалеку от них стоит пожилой, низенький, толстый человек с лысиной, обрамленной венчиком седых волос. Это знаменитый римский поэт Гораций. Он содрогается от беззвучных рыданий, размазывает по лицу слезы и безуспешно пытается вырваться из рук рабов, заботливо поддерживающих его с двух сторон.

На погребальном ложе покоится пожилой, убеленный сединами, немного полноватый человек. Он облачен в белоснежную тогу, а руки его унизаны многочисленными драгоценными перстнями. Лицо покойного хранит отпечаток безмятежности и одухотворенности; может даже показаться, что он доволен своей кончиной.

Семь дней спустя после смерти друзья и родственники по знаку либитинариев[3] подходят к ложу с набальзамированным телом усопшего, поднимают его и выносят на улицу. Похоронная процессия медленно отправляется в путь. Возглавляет ее группа музыкантов — трубачей и флейтистов, издающих печальные и заунывные мелодии. Далее следуют плакальщицы, громко рыдающие и вопящие на всю округу, мимы[4] и танцоры, изображающие сценки из жизни умершего. За ними двигаются клиенты[5] в масках предков покойного. Масок очень много, и все они исполнены с величайшим искусством. Наконец следуют носилки с погребальным ложем, которые несут ближайшие друзья умершего. За носилками шествуют родственники и знакомые покойного в траурной черной одежде, многочисленные вольноотпущенники, а за ними высшие должностные лица и сенаторы. Замыкает шествие огромная толпа простых людей и зевак. Вдоль всей процессии, по обычаю, медленно двигаются рабы с горящими еловыми факелами в руках.

Достигнув форума[6], похоронная процессия останавливается у подножия ростр[7]. Носилки с покойным устанавливают на помосте, специально сооруженном по такому случаю, а вокруг располагаются клиенты в масках предков. Затем на трибуну восходит император[8] Август и как единственный наследник произносит похвальную речь в честь покойного, в которой упоминает не только все его многочисленные заслуги перед государством, но и славные деяния его предков. Будучи великим понтификом[9], император не имеет права смотреть на мертвое тело, и поэтому погребальное ложе скрыто от него широким занавесом. Такова проза жизни. Самый могущественный человек Рима даже не может бросить последний взгляд на тело своего ближайшего друга!

После окончания церемонии процессия отправляется в обратный путь на Эсквилинский холм. Здесь уже сложен высокий погребальный костер в виде жертвенника, украшенный гирляндами, кипарисовыми ветвями, дорогими тканями и коврами, а также подготовлена роскошная мраморная гробница. Несмотря на запрещение погребать покойников в черте города, для умершего сделано исключение ввиду его выдающихся заслуг перед Римским государством.

Наконец процессия достигает своей цели, и ложе с покойным осторожно помещают на высокий погребальный костер. Тело его предварительно поливают различными благовониями, осыпают ладаном и нардом, кладут рядом с ним дорогие для него при жизни предметы, производят необходимые жертвоприношения подземным богам. Стенающая толпа бросает на костер всевозможного рода дары: кольца, браслеты, венки. Затем к костру подходит поэт Гораций с факелом и, по обычаю, отвернув в сторону свое лицо, поджигает костер. Пламя с ревом устремляется к небу. Вокруг раздаются стенания и вопли, сопровождающиеся скорбными звуками флейт и труб. Пока костер пожирает погребальное ложе и тело покойного, небо темнеет и хмурится, и, наконец, спустя некоторое время, когда костер уже начинает угасать, раздается первый удар грома и на землю обрушивается сильнейший ливень. Кажется, что сама природа скорбит по умершему…[10]

Кого же так пышно провожали в последний путь в сентябре 746 года от основания города, или в сентябре 8 года до н. э. по нашему счету? Имя этого человека — Гай Цильний Меценат. Пройдет столетие, и знаменитый римский поэт-эпиграмматист Марциал, обращаясь к одному из своих современников, воскликнет:

Вергилий Марон, как, впрочем, и Гораций и Проперций были величайшими поэтами своего времени. Но лишь благодаря материальной поддержке со стороны Мецената они смогли посвятить всю свою жизнь поэтическому творчеству. Как бы мы сейчас сказали, Меценат был «спонсором» практически всех известных поэтов своего времени, и без него, очевидно, не наступила бы эпоха расцвета древнеримской поэзии, ее подлинный золотой век.

Биография Мецената до сих пор, спустя более двух тысячелетий, все еще окутана таинственным покровом неизвестности. Очень мало мы знаем о его предках, семье, его личной жизни и политической деятельности. По крупицам приходится собирать сведения о нем, разбросанные по многочисленным страницам сочинений античных писателей. Но имя Мецената известно каждому. Уже спустя столетие после его смерти оно стало нарицательным. До сих пор слово «меценат» обозначает человека, бескорыстно оказывающего материальную помощь и поддержку людям искусства и культуры.