Меценат

Глава пятая «О МЕЦЕНАТ, МОЙ ОПЛОТ И ГОРДОСТЬ!»

Знаменитый поэт Квинт Гораций Флакк тоже входил в литературный кружок Мецената. Однако помимо поэзии его связывали с Меценатом на протяжении многих лет теснейшие узы дружбы. Пожалуй, даже можно сказать, что Гораций был единственным, ближайшим другом Мецената. Именно благодаря стихотворениям этого замечательного поэта мы имеем возможность взглянуть на Мецената не только как на политика, но и как на человека, со своими слабостями и недостатками.

Квинт Гораций Флакк родился в шестой день до декабрьских ид, в консульство Луция Аврелия Котты и Луция Манлия Торквата, то есть 8 декабря 65 года, в городке Венузия (современная Веноза) — небольшой римской колонии, возникшей в 294 году на границе Лукании и Апулии[523]. Отец его, как пишет сам Гораций, был вольноотпущенником[524]. Ему удалось скопить немного денег и приобрести небольшое имение[525]. О матери Горация не сохранилось никаких сведений. Вероятно, он потерял ее в очень раннем возрасте; может быть, она умерла при родах.

Когда Горацию исполнилось 11–12 лет, отец отдал его в знаменитую грамматическую школу Орбилия в Риме, где учились дети сенаторов и всадников:

О школе Орбилия у Горация сохранились не очень хорошие воспоминания, в одном из своих стихотворений он даже называет Орбилия «драчливым»[527]. Юный поэт изучал здесь грамматику, философию, читал произведения греческих и латинских авторов, в том числе латинский перевод «Одиссеи», сделанный Ливием Андроником.

В столице отец Горация, чтобы оплатить дальнейшую учебу и обеспечить сыну блестящее будущее, нанялся на должность «коактора» — сборщика налогов на аукционах[528]. В то время многие юные отпрыски знатнейших семей заканчивали свое обучение в Афинах, и отец Горация нашел средства, чтобы в 46/45 году отправить сына в Платоновскую академию, где тот постигал бы греческую философию и литературу. Обучаясь в Афинах, Гораций познакомился с Марком Брутом, который осенью 44 года прибыл туда с целью вербовки аристократической молодежи, сочувствующей республиканцам. Испытывая недостаток в профессиональных военных, Брут решил назначить молодого Горация, не имевшего никакой соответствующей подготовки, военным трибуном, что, вероятно, очень воодушевило сына бывшего раба, и тот с готовностью принял предложение[529].

Приняв командование над легионом, Гораций последовал с Брутом сначала в Македонию, затем в Малую Азию, где побывал в различных городах и на островах Лесбос, Самос и Хиос, что впоследствии нашло отражение в его творчестве[530]. Из Малой Азии войска республиканцев вернулись в Грецию, чтобы здесь дать решающее сражение триумвирам. В битве при Филиппах 23 октября 42 года войска Брута были разбиты, а командующий легионом Гораций позорно бежал с поля боя. Вот как он сам описывал это:

После поражения республиканцев Гораций тайно возвратился в Италию. Его отец к тому времени был уже в могиле, а имение конфисковано в пользу ветеранов Октавиана, так что Гораций остался фактически без средств к существованию. После амнистии сторонников Брута в 40 году он отправился в Рим и на последние деньги купил должность в коллегии квесторских писцов. Квесторские писцы занимались чисто канцелярской работой: переписывали законодательные акты, вели протоколы, составляли различные финансовые документы. Хотя они и пользовались заслуженным уважением, эта должность была Горацию в тягость, и он мирился с ней лишь по воле жизненных обстоятельств, находя утешение в поэзии. Так пишет он об этом времени:

Действительно, именно к этому времени относятся первые стихотворные опыты Горация. В 40–35 годах он создает свои «Эподы»[533] и знаменитые «Сатиры». Время тогда было очень неспокойное. Берега Италии опустошал флот Секста Помпея, на Востоке Марк Антоний в союзе с египетской царицей Клеопатрой копил силы для захвата Италии. И хотя Риму пока ничего не угрожало, действительность Гораций воспринимал, очевидно, в безрадостном свете.

Все же поэзия позволяла Горацию разнообразить свой досуг. И кроме того, он получил возможность познакомиться с известнейшими поэтами того времени — Публием Вергилием Мароном и Луцием Варием Руфом, которые быстро стали его лучшими друзьями. Через них Гораций сблизился с Азинием Поллионом и Мессалой Корвином, которые, как и Меценат, оказывали свое покровительство многим поэтам и драматургам.

Знакомство Мецената и Горация произошло в 39–38 годах. Инициаторами этого знакомства стали Вергилий и Варий, уже входившие в круг друзей Мецената и обеспокоенные бедственным положением Горация. Сам Гораций по обычаям того времени, безусловно, не мог проявить инициативу. Вот как он описывает первую встречу с Меценатом:

Как мы видим, Меценат не сразу принял решение, а раздумывал целых девять месяцев. Почему же так долго? Вполне вероятно, его смутило «республиканское» прошлое Горация, и он тщательно наводил справки о молодом поэте. Только девять месяцев спустя могущественный соратник Октавиана принял решение, и Гораций получил приглашение присоединиться к числу его «друзей», а по сути, его клиентов[535].

Будучи клиентом Мецената, Гораций теперь был обязан каждое утро являться в дом своего патрона и приветствовать его. Кроме того, поэт должен был всегда и везде сопровождать Мецената, даже в дальних поездках, если в этом была необходимость. В свою очередь, Меценат как патрон Горация опекал и защищал своего клиента, помогал деньгами и время от времени приглашал к своему столу.

В сентябре 38 года именно в качестве клиента Гораций сопровождал Мецената в Брундизий, откуда тот должен был отплыть в Афины для переговоров с Марком Антонием[536]. Мецената в этой поездке также сопровождали поэты Вергилий, Варий, Плотий Тукка и ритор Гелиодор. Все они составляли «свиту» Мецената. Кроме того, вместе с Меценатом ехали представители Марка Антония — юрист Кокцей Нерва (прадед императора Нервы) и Фонтей Капитон (легат Антония в Азии).

Гораций был очарован поездкой и позднее сочинил по этому поводу своеобразную сатиру-отчет[537], в которой подробно описал путешествие, многочисленные остановки по пути и забавные происшествия. Всё путешествие заняло почти две недели. Вместе с греческим ритором Гелиодором Гораций выехал из Рима и остановился в Ариции в бедной гостинице. Затем путешественники прибыли в Аппиев Форум, где поэта постигло расстройство желудка, вызванное несвежей водой, а ночью донимали комары и лягушки. Затем путешественники проплыли на лодке по каналу и добрались до Анксура, где соединились с Меценатом и сопровождавшими его Кокцеем Нервой и Фонтеем Капитоном. Все вместе они отправились в Фунды, оттуда в Формии, где отдохнули в доме Лициния Мурены. Отсюда спутники двинулись в Синуэссу, где к ним присоединились Вергилий, Плотий и Варий. После Синуэссы Меценат со спутниками останавливался в поместье близ Кампанийского моста; в Капуе, где играл в мяч; в поместье Кокцея близ Кавдия, где его развлекали шуты; в Беневенте, где из-за рвения хозяина загорелась кухня; в поместье близ Тривика, где много хлопот принес едкий дым от сырых дров; в Аскуле, где «за воду с нас деньги берут, но хлеб превосходен»; в Канузии, где его свиту покинул Варий; в Рубах, где путников настиг сильный ливень; в Барии; в Гнатии, где Меценат наблюдал чудесное знамение в храме и откуда, наконец, прибыл в Брундизий.

Первый свой большой труд — первую книгу «Сатир», изданную около 35 года, — Гораций посвятил своему патрону. При этом Гораций очень гордился тем, что Меценат, будучи человеком весьма знатного происхождения, не гнушался общаться с сыном вольноотпущенника, поскольку ценил людей не за родовитость, а за талант:

Надо сказать, что отношения «клиент — патрон» между Горацием и Меценатом довольно быстро переросли в крепкую дружбу. Это даже вызывало зависть у отдельных людей. Если раньше знатные нобили предпочитали просто не замечать бедного поэта, сына вольноотпущенника, то теперь, когда Гораций стал близок к могущественному Меценату, они сами стали искать его дружбы, стараясь выведать, что происходит в окружении Октавиана. Сам Гораций не раз жаловался на это в своих сочинениях:

Более того, часто к Горацию на улице приставали незнакомые люди, которые пытались втереться к нему в доверие и таким образом попасть в окружение Мецената. Так, например, однажды к нему подошел совершенно незнакомый человек и стал допытываться у поэта:

Некоторые же, напротив, завидуя близости Горация к Меценату, всячески пытались уколоть поэта, напоминая ему о его низком происхождении:

Еще в 33 году Меценат подарил бедствующему Горацию небольшую загородную виллу в Сабинских горах, которая позволила поэту безбедно существовать до конца жизни[542]. Здесь он укрывался от суеты и шума столицы, а также предавался литературным занятиям. Вилла находилась вблизи небольшого поселения Вария (современная Виковаро), в 40 километрах от Рима. Итальянские археологи провели здесь раскопки и обнаружили руины дома с остатками мозаичного пола и фрагментами фресок. Вилла была достаточно большой и располагалась у подножия холма. Господский дом окружал плодовый сад, в котором имелся бассейн. К вилле также прилегали хозяйственные постройки, небольшое поле, виноградник, лес и ручей. В этой усадьбе, как сообщает нам сам Гораций[543], вели хозяйство восемь рабов и пять арендаторов-колонов с семьями. По тем меркам это была довольно скромная вилла, однако Гораций был бесконечно благодарен Меценату за бесценный для него подарок. Это был предел его мечтаний, как он сам писал:

Впоследствии у Горация появился небольшой дом недалеко от Рима, в Тибуре (современный Тиволи)[545], в котором он любил останавливаться на пути из столицы в свою сабинскую усадьбу[546]. Был, очевидно, у Горация и небольшой дом в Риме или квартира в инсуле, о чем он сам пишет в одной из своих сатир:

Гораций, вероятно, достаточно часто виделся со своим покровителем и пировал в его роскошном дворце на Эсквилинском холме. В связи с этим поэт даже позволял себе поиронизировать над самим собой:

Или:

И еще:

В свою очередь, и Меценат, вероятно, иногда посещал сабинскую виллу Горация, где в его обществе отдыхал душой от политических проблем. Несколько од Горация, адресованных Меценату, являются своеобразными приглашениями на скромную дружескую трапезу:

Или:

Сам Меценат с нежностью относился к Горацию и так писал о их дружбе в шутливой эпиграмме:

На протяжении всей жизни многие свои работы Гораций посвящал Меценату, с благодарностью вспоминая его подарок. Причем делал он это совершенно искренне, отнюдь не ради лести. Надо сказать, что привязанность Горация к Меценату никогда не доходила до низкопоклонничества и пресмыкательства. Так, например, в самой первой своей сатире Гораций, возможно, даже осуждает пристрастие Мецената к деньгам и накопительству и настоятельно советует, чтобы тот соблюдал меру во всем[554]. Кроме того, Гораций никогда не восхвалял стихотворений Мецената, которые тот писал. В одной из од он даже прямо советует Меценату писать прозой, а не стихами:

Более того, Гораций никогда не ставил себя в зависимое положение от Мецената и, напротив, всячески подчеркивал свою независимость, что иногда приводило даже к небольшим размолвкам между друзьями. Впрочем, Меценат, в силу своего характера, не мог долго обижаться. Так, например, однажды он настойчиво потребовал, чтобы Гораций покинул сабинское поместье и срочно прибыл в Рим, на что поэт ответил отказом:

И как бы предупреждая возражения Мецената, поэт заявляет далее, что для него свобода и независимость являются высшей ценностью. Он даже готов отказаться от подаренного Меценатом имения, если почувствует, что его друг в чем-то стесняет его свободу и право распоряжаться своим досугом:

Меценат был заинтересован в дружбе Горация не меньше, чем сам Гораций в его дружбе. Предоставляя поэту полную свободу в литературном творчестве, он тем не менее периодически давал ему ненавязчивые советы и указания относительно тем произведений, но делал это очень мягко. Меценат хорошо понимал, насколько талантлив Гораций, и постоянно побуждал его заниматься поэзией. Но не всегда это удавалось:

Тем не менее в 31–30 годах Гораций представил публике свои «Эподы» — сборник из семнадцати стихотворений, написанных ямбами, а в 30 году — вторую книгу «Сатир».

Работать над эподами Гораций начал еще в начале 30-х годов и в этих стихотворениях затронул особенно волновавшие его темы. Например, он едко высмеивает современные ему нравы и своих чудаковатых современников. Первый эпод, открывающий книгу, бьы, естественно, посвящен Меценату в качестве выражения особой признательности. Поэт горячо напутствовал своего друга, отправлявшегося в 31 году на битву при Акции[559]. Третий эпод также посвящен Меценату, но носит явно шутливый характер. Однажды Меценат в шутку угостил Горация блюдом с ядреным чесноком, в ответ поэт сочинил забавное стихотворение. Седьмой и шестнадцатый эподы повествуют об ужасах гражданских войн. Гораций с тревогой обращается к соотечественникам и призывает их опомниться, сравнивая гражданскую войну с безумием. Девятый эпод снова посвящен Меценату и описывает победу Октавиана при Акции. Поэт славит победы молодого Цезаря и призывает Мецената устроить грандиозный пир по этому случаю[560]. Четырнадцатый эпод тоже посвящен Меценату, перед которым поэт оправдывается в стихотворной форме за свое бездействие.

В 23 году Гораций издает первый сборник лирических стихотворений, написанных в 30–23 годах и получивших большое признание в римском обществе. Сборник состоит из трех книг, включающих 88 стихотворений, и по праву считается вершиной творчества поэта. Свои лирические стихотворения сам Гораций называл «песнями» (carmina), лишь позднее за ними закрепилось название «оды» (от греческого «песня»). Первая книга од, естественно, посвящена Меценату и начинается со стихотворения в его честь:

Вторую оду первой книги Гораций посвятил уже Октавиану, представив его в образе бога Меркурия, несущего спасение Риму, и тем самым обожествив его[562]. Об этом же говорится в двенадцатой оде первой книги, написанной в 29 году, еще до фактического обожествления Октавиана. Здесь принцепс выступает в качестве наместника Юпитера на земле[563]. Особенно интересна четырнадцатая ода первой книги, в которой описывается терпящий бурю корабль, лишившийся весел и парусов. В образе корабля Гораций изображает Республику, которую терзает бурное море; необходимо найти для корабля тихую гавань и бросить там якорь, иначе будет поздно. Тридцать седьмая ода первой книги вновь возвращает читателя к победе Октавиана над Антонием и египетской царицей Клеопатрой, победе Запада над Востоком. Гораций с восторгом славит Октавиана и призывает торжественно отпраздновать гибель египтянки[564]. В третьей книге од Октавиану фактически посвящены первые шесть произведений, которые иногда именуются «Римскими одами». Гораций в этих одах пышно прославляет не только принцепса, но и величие Римского государства в целом. Говорит он и о духовном, религиозном и нравственном возрождении Рима, что стало возможным только благодаря деяниям Октавиана. Гораций, как и большинство его современников, совершенно искренне восхищался Октавианом, прекратившим кровопролитные гражданские войны и принесшим мир на истерзанную землю Италии. Не забывает Гораций и Мецената, которому посвящены двенадцатая, семнадцатая и двадцатая оды второй книги, а также восьмая, шестнадцатая и двадцать девятая оды третьей книги.

В 20 году выходит первая книга «Посланий», включающая 20 стихотворений, адресованных различным людям — друзьям, поэтам, государственным деятелям. Поэт делится с ними своими мыслями, философскими воззрениями и взглядами на различные стороны жизни. Первое, седьмое и девятнадцатое послания адресованы Меценату. Причем в первом же послании Гораций, обращаясь к своему патрону, заявляет, что собирается бросить поэзию:

Восемнадцатое послание «К Лоллию» любопытно тем, что содержит советы человеку, желающему стать компаньоном при богаче. Многие ученые усматривали в этом послании скрытый намек на Мецената.

На этом Гораций хотел завершить свою карьеру поэта, но воля Августа не позволила осуществиться этой мечте. Именно Меценат, очевидно, познакомил Горация с принцепсом, и большинство стихотворений поэта, прославляющих Августа, было создано по личной просьбе Мецената.

Гораций так понравился Августу, что уже в 25 году тот решил сделать его своим личным секретарем, о чем и написал в письме Меценату: «До сих пор я сам мог писать своим друзьям; но так как теперь я очень занят, а здоровье мое некрепко, то я хочу отнять у тебя нашего Горация. Поэтому пусть он перейдет от стола твоих параситов к нашему царскому столу, и пусть поможет нам в сочинении писем»[566]. Однако поэт тактично отверг это предложение, сославшись на слабое здоровье, а в действительности, вероятно, боясь окончательно потерять свою независимость. Август воспринял отказ с пониманием и не обиделся, написав поэту: «Располагай в моем доме всеми правами, как если бы это был твой дом: это будет не случайно, а только справедливо, потому что я хотел, чтобы между нами были именно такие отношения, если бы это допустило твое здоровье». И в другом месте: «Как я о тебе помню, можешь услышать и от нашего Септимия, ибо мне случилось при нем высказывать мое о тебе мнение. И хотя ты, гордец, относишься к нашей дружбе с презрением, мы со своей стороны не отплатим тебе надменностью». Кроме того, принцепс частенько «называл Горация чистоплотнейшим распутником и милейшим человечком и не раз осыпал его своими щедротами»[567].

Августу очень нравились сочинения Горация. Несколько лет спустя он потребовал от поэта од в честь военных побед своих пасынков Друза и Тиберия над винделиками и ретами, а потом и посланий самому себе. У Светония сохранился следующий отрывок письма Августа Горацию: «Знай, что я на тебя сердит за то, что в стольких произведениях такого рода ты не беседуешь прежде всего со мной. Или ты боишься, что потомки, увидев твою к нам близость, сочтут ее позором для тебя?»[568] Тем самым Август допускал поэта в круг своих клиентов, что было очень почетно. Гораций, безусловно, не мог отказаться.

Итак, поэт был вынужден вновь обратиться к творчеству. Поздние его произведения — вторая книга посланий и четвертая книга од — посвящены Августу. Нельзя сказать, что они являются вершиной его поэзии, поскольку чересчур помпезны. Кроме того, по приказу Августа Гораций написал столетний гимн богам для так называемых «Юбилейных игр» — пышного празднества, справлявшегося раз в 100 лет и намеченного на 17 год[569]. Этот праздник был посвящен главным римским богам и был призван обеспечить процветание Римского государства. Вергилий, считавшийся уже при жизни величайшим римским поэтом, в 19 году умер, и Гораций, по мнению принцепса, был единственным человеком, который мог бы справиться со столь сложным и ответственным делом. И действительно, Гораций с блеском выполнил данное ему поручение.

Август желал, чтобы этот праздник запомнился римлянам надолго, поэтому приказал глашатаям призывать народ на игры, «каких никто не видал и никогда больше не увидит»[570]. Были проведены специальные приготовления, и, наконец, в ночь с 31 мая на 1 июня 17 года Юбилейные игры были открыты и продолжались затем три ночи и три дня. По ночам приносились пышные публичные жертвы мойрам, подземным божествам и Матери-земле, причем в жертвоприношениях участвовали сам Август и члены его семьи. Каждый из трех дней был посвящен одному из главных божеств — Юпитеру, Юноне и Аполлону, которым также приносились пышные жертвы и возносились проникновенные молитвы. Кроме того, для народа на Марсовом поле устраивались разнообразные театральные представления — мимы, комедии, трагедии, которые следовали одно за другим без перерыва на протяжении двух дней. На третий день 27 девушек и 27 юношей из самых знатных римских семей, чьи родители были живы, исполнили торжественный гимн, сочиненный Горацием. После окончания официальных церемоний и перерыва на один день последовали различные игры, театральные представления, травли зверей и бега колесниц, длившиеся семь дней[571].

Между 19 и 14 годами появляется вторая книга «Посланий» Горация. Она состоит всего из трех стихотворений, адресованных, соответственно, Августу, поэту Юлию Флору и Пизонам (отцу и двум его сыновьям). Достаточно большое послание «К Августу» (14 год) написано в ответ на претензии принцепса, что в первой книге посланий Гораций ни разу не обратился к нему[572]. Начинается оно так:

Получив, наконец, стихотворное послание, удовлетворенный Август ответил поэту шутливым письмом: «Принес мне Онисий твою книжечку, которая словно сама извиняется, что так мала; но я ее принимаю с удовольствием. Кажется мне, что ты боишься, как бы твои книжки не оказались больше тебя самого. Но если рост у тебя и малый, то полнота немалая. Так что ты бы мог писать и по целому секстарию, чтобы книжечка твоя была кругленькая, как и твое брюшко»[574]. Не меньшее значение имеет и последнее послание, обращенное к Пизонам, которое впоследствии получило название «Искусство поэзии». Здесь Гораций подробно излагает свои взгляды на поэтическое искусство и выступает как подлинный теоретик римского классицизма.

Четвертая книга од, изданная Горацием в 13 году, включает в себя 15 стихотворений. Из них четвертая, пятая, четырнадцатая и пятнадцатая оды посвящены Августу и его семейству. Особо выделяются четвертая и четырнадцатая оды в честь военных побед Тиберия и Друза над ретами и винделиками. Это были последние стихотворения Горация. За оставшиеся пять лет своей жизни поэт не написал ничего.

Всю свою жизнь Гораций оставался холостяком[575] и вел уединенный образ жизни в своей сабинской усадьбе или тибуртинском доме, но при этом постоянно увлекался различными женщинами. Как сообщает историк Светоний, «в делах любовных, судя по рассказам, был он неумерен, и говорят, что со своими любовницами он располагался в спальне, разубранной зеркалами, с таким расчетом, чтобы везде, куда ни взглянуть, отражалось бы их соитие»[576]. О внешности Горация Светоний упоминает вскользь: «невысок и тучен»[577]. Известно также, что в молодости поэт имел роскошные черные кудри[578]. В стихотворном послании 20 года сам Гораций так описал свою внешность и характер:

Дружба Мецената и Горация продолжалась до самой их смерти. Последние годы поэт провел в холодном одиночестве и борьбе с многочисленными недугами. Меценат, который умер от неизлечимой болезни[580] в сентябре 8 года в Риме, перед смертью завещал Августу: «О Горации Флакке помни, как обо мне»[581]. Сам Гораций, мучимый тяжелой болезнью, скончался в пятый день до декабрьских календ, в консульство Гая Марция Цензорина и Гая Азиния Галла, то есть 27 ноября того же года, на пятьдесят седьмом году жизни и был похоронен на Эсквилине, около гробницы Мецената[582].

Великий поэт, как он и предсказывал, совсем ненадолго пережил своего лучшего друга и покровителя: