Меч

Книга

«Как хорошо воевать на бумаге! Карта лежит на столе, и рука уверенно рисует стрелки. Красные, синие… Конница — туда, пехота — сюда! На правом фланге прорвали строй противника. Здесь зашли с тыла. А тут, с разгону, всем весом обрушились на левый фланг. Смяли! Раздавили! Рассеяли! Выманили гарнизон в поле! По тайным ходам, выведанным лазутчиками, проникли в город. Высадили десант на берег Золотого Рога… Перебили чертову тучу ромеев, а сами потеряли не в пример меньше…

И рука не дрожит, когда пишешь цифры. Ведь они лишь закорючки, условные обозначения. Дебет, кредит… Баланс войны!

И не возникают перед глазами тела, изрубленные мечами, пробитые стрелами, изломанные конскими копытами, головы, расколотые клевцами и шестоперами. Не возникают, если ты сам не был в той сече. И не искал потом, когда отгремел грохот боя, друзей среди гор растерзанных тел. А потом не тащил найденного к лазарету, закусывая до крови губу, тщетно надеясь — вдруг выживет, вдруг сумеют помочь. Но друзья чаще всего умирали по дороге…

Сейчас, через много лет, мои руки не дрожат. И голова моя еще светла, хоть прошедшие годы и испятнали ее сединой. Время пригасило остроту восприятия тех минут. Сейчас, сидя за письменным столом я понимаю: всё было не напрасно. А еще приходит понимание — победа досталась дешево. Нет, поражение не грозило, но потери, а значит и цена, могли быть больше. Намного больше…

Но понимание пришло не скоро. А тогда… Каждый погибший был соратником. Другом. Даже незнакомый спол или печенег. Все союзы, комбинации, хитрости в прошлом. Мы привели их сюда. И мы ответственны за смерть. А ведь кроме степняков, в поле остались и скандинавы Олафа, дружинники Игоря, древляне Светлена, вятичи Турима…

И наши. Те, кто шагнул в иной мир. Надежный, как скала, Молчун, которому удивительно шло имя, и неугомонный живчик Порей, не ведавший ни минуты покоя. И Бурей, Боря, Борик. Наш с Нежданой брат, неотъемлемая часть нашей тройки. Нас не мог разлучить ни друг, ни враг. Ни смерть деда, ни детдомовские воспитатели, ни генерал Кубенин… Но в который раз Смерть оказалась сильнее. Да, Смерть. С большой буквы. Я не верю ни в кого из богов. Кроме Старухи. Потому что она приходит за всеми. Рано или поздно.

Как погиб Молчун, не видел никто. Из живых никто. Его нашли в окружении десятка убитых врагов, в изрубленных доспехах. Какая из множества ран стала смертельной — неизвестно. Никто и не допытывался. Мертвого не вернуть.

Порей получил стрелу в спину. В самый разгар конной рубки, когда оба строя перемешались. Кто где — непонятно. Чья рука натягивала лук? Друга или врага? Большинство печенегов были за нас, но и на той стороне хватало. Да и вероятность шального выстрела «наудачу» никто отменить не в силах. Особенно в подобной свалке.

А Боря… Боря всегда был добрым… Его доброта казалась невозможной и невероятной. Пройти через сиротское детство, концлагерь детдома, «дубравское» воспитание со своеобразными методами «обкатки», начало Ромейской войны и остаться добрым. Но Борик сумел. К нему всегда шли с бедой. Любой, кому было плохо. И он умудрялся всем помочь. Действием, словом, жестом…

Он всегда держался в нашей с сестренкой тени. Окружающие были уверены в Борькиной безынициативности и слепом подчинении «непоседе Мстиславу». Но если бы кто знал, сколько крайне неприятных для окружающих проделок так и остались задумками потому, что прозвучало его: «Нет!» Споры с братом вели в пустоту. Повзрослев, мы перестали спорить, беспрекословно принимая его отрицание.

Доброта и погубила. Те, кто был там, говорили, что Боря пожалел ромея, мальчишку лет тринадцати, стоявшего за станком «скорпиона». И нет, чтобы рубануть, предложил сдаться. Обещал жизнь. Но мальчишка либо оказался фанатиком, либо просто не понял с перепуга. И дернул спуск, выпустив единственный свой заряд в набегающих русов. Это была не Борина смерть. Брат не встал бы на линии огня. Но такой выстрел уносит не одну жизнь, а две-три, а порой, и больше. И Боря поставил под стрелу единственное, что могло остановить ее полет. Русинские доспехи. И себя. Никто из нас так бы не поступил. Уход в сторону на голых рефлексах. И все. Но у каждого рефлексы работают по-своему.

Так рассказывали те, кто шли с ним в десанте. Свидетелей было много: сиверские «пластуны», вятичские «братья», древлянские «детки». Возможно, и приукрашивали, но подобный поступок вполне в Борином стиле. Любовь к людям могла перевесить профессионализм.

Он должен был умереть мгновенно: стрела разнесла легкое, задела сердце. Не умер. Брата дотащили до палатки полевого лекарского пункта. И еще четыре часа он жил. Но всему есть предел. Мы не боги. Хотя регулярно пытаемся выполнять их обязанности.

Нет, сейчас я почти спокоен. Время лечит подобные раны. Но слезы наворачиваются и сегодня. Воспоминания, порой, безжалостны. Мы могли писать эти записки вместе. Если бы Боря научился убивать, не думая, всех и всегда. Но это был бы другой человек…

А Светлена спасли. Вытащили с того света. Смеян с Яриком, а потом и Галка, не отходившая от постели больного ни днем, ни ночью. Поверь, потомок, князь за операционным столом — куда меньшая экзотика, чем «мавка», обернувшаяся заботливой сиделкой.

Никто и не вспомнил, что парой лет раньше именно Светлен-Свенельд рассматривался, как один из главных «злодеев». Будущий убийца Игоря и Святослава, предатель, христианин, любовник Ольги… Древлянин стал нашим единомышленником и боевым товарищем. Этого было достаточно. А кто и кого убивал в отмененной истории… Да хрен их знает, на самом деле, мы там свечку не держали!»