Меч войны, или Осужденные

1. Император Ферхад Лев

Как ни крути, а начало правления выходило скандальным. Мало того, что смерть предшественника – один большой вопрос и куча самых разнообразных слухов, и во всех церквях втирают народу непонятное про древнюю магию и Промысел Вышний. Мало того, что законный наследник отодвинут все той же волей Господней, отрекся от притязаний по всей форме и вполне очевидно этим доволен. Мало того, что мятежным провинциям – уступки и общее помилование без разбору, что с Таргалой – мир, признание независимости и договор о вечной дружбе, что нелюдь подземельная снова из демонов в добрых соседях оказалась. Так еще и второе лицо Светлейшего Капитула казнено волей императора – и Глава Капитула ни словом не возразил! Мол, за развязывание ненужной войны и совращение паствы с пути истинного – туда и дорога.

А теперь еще и с женой развелся!

Император Ферхад в ответ на косые взгляды лишь дерзко улыбался. Не нравится – вот он я, подойдите и возьмите! Смелых – или безумцев? – не находилось. Императорский совет, Когорта Незаметных и Светлейший Капитул нового владыку поддержали сразу и безоговорочно; более того, по Ич-Тойвину ходили осторожные слухи, что оный совет вкупе с Капитулом корону ему чуть ли не силой в руки впихивали. И что согласился он лишь после того, как получил благословение святого, да-да, совершенно точно, сам слышал, верьте, соседушка!

Ферхади за эти слухи Первому Незаметному высказал – но разведчик нахально остался при своем мнении, и господин иль-Маруни его поддержал. Политика, будь она неладна! Альнари, задержавшийся в столице до утрясания дел с мятежными провинциями, в ответ на высочайшие императорские жалобы непочтительно ухмылялся и говорил:

– Не ной, сиятельный, все у тебя получится. Начал хорошо, продолжай в том же духе.

– Но я не умею! – С братом Ферхади позволял себе откровенность. – Я наворочу Нечистый знает чего, а потом…

Что «потом», Альни понимал: о разговоре со святым Джамидером Ферхади ему рассказал. Над Светом Господним диарталец не шутил. Говорил серьезно:

– Делай что должно, Ферхад, и будь что будет. Не надо сомневаться в милосердии Господнем; а что до воздаяния, примем его вместе.

– Я один пред Господом, – глухо отвечал Ферхади. – Капитул занят политикой, светлые отцы так же лживы, как любой из придворных. Я не вверю им свою душу, Альни. Как могу я принимать благословения от человека, прекрасно знающего, что я убийца и предатель, что не было никакого Промысла Вышнего, а была лишь хорошо придуманная ложь?! От человека, который сам же мне и помог… да, ради благой цели, да, мы страну спасали, но Альни, это ведь не делает белым все, что мы совершили!

Насчет Капитула Альнари возражать не хотел. Достаточно было поглядеть на историю Луи: раз – осудили, два – оправдали… Политика! Возражения насчет остального Ферхади не принял бы. Став императором Ферхадом Львом, Лев Ич-Тойвина остался несусветно честен. Все, что мог Альни – просто в такие минуты быть рядом. Разделить вину, которую Ферхади упорно брал на себя.

В один из таких тяжелых дней уезжала Мариана. Они с Барти ждали окончания переговоров, чтобы добраться до Таргалы со своими; все это время девица оставалась гостьей Ферхади – вернее, Гилы. Бывший муж не спрашивал ее о дальнейшей жизни: зачем? Достаточно посмотреть на них с Барти, и сразу все ясно. В том числе и то, каким же он был дураком.

Мариана заканчивала сборы – известно, женщинам вечно пяти минут не хватает. Ферхади ждал. Отлепился от стены, шагнул навстречу отворившейся двери. Она переоделась в таргальский мужской костюм, в котором приехала сюда, выцветший и потрепанный. В платье тебе лучше, хотел сказать Ферхади. Но сказал другое:

– Ты ничего не взяла моего. Не смею настаивать, но…

Мариана уронила сумки под ноги, мысленно обозвала себя дурой и вернулась в комнату. Могла бы сама догадаться, что обидит!

Выйдя в коридор, раскрыла перед Ферхади ладонь.

Золотые с изумрудами шпильки, так чудно подходящие к ее волосам… к ее свадебному платью. Ферхади не нашелся, что сказать. Слишком ясно вспомнилось, как счастлив был он в тот день.

– Я подарю их дочери, – тихо сказала Мариана.

– Ей пойдет, – Ферхади скрутил минутную слабость и говорил теперь, как ни в чем не бывало. – Она ведь будет такой же красавицей, как ты.

Мариана слабо улыбнулась. Качнула головой.

– Я расскажу ей о тебе. И, может быть, она скажет, что ее мама была полной дурой.

– Возьми уж тогда и для сына. – Император Ферхад Лев отцепил от пояса боевой кинжал.

– Спасибо.

– И помни: я всегда тебя приму. Как друга, как сестру. Если нужна будет помощь…

Дом казался вымершим. Не иначе, слуги попрятались, опасаясь дурного настроения хозяина: все-таки одно дело, когда он был всего лишь начальником стражи, а император – совсем другое. Тот не гневался попусту, а чего ждать от этого? Уже как бы и не человек, а нечто большее. Владыка! Мариана улыбнулась. И нахмурилась: а ведь тяжело ему будет. Сказала:

– Я буду тебя помнить, знай. Не императором и не Львом Ич-Тойвина, а просто Ферхади. И Гилу тоже… Ты береги ее, она у тебя чудесная.

– Спасибо, Мариана.

Поколебался, но все же добавил:

– Ты тоже за Барти приглядывай. Сумасшедшим авантюристам умные жены очень на пользу; не веришь – Гилу спроси.

Мариана невольно хихикнула.

Во дворе ждал Барти; рыцарь деликатно повернулся к дверям спиной и о чем-то тихо говорил с Альнари. Ферхади подошел, сказал:

– Прощайтесь, время.

Побратимы обнялись; Барти, миг или два поколебавшись, повернулся к императору. Сказал:

– Спасибо, Ферхад. За Мариану и за все.

– Пришли мне весточку, как доберетесь.

– Ладно.

Северянка освобожденной птицей взлетела в мужское седло, тронула кобылу неспешным шагом. Два всадника выехали за ворота и свернули на ингарский тракт. Новый владыка Великой Хандиарской империи смотрел им вслед и кусал губы, как не умеющий скрывать боль сопливый мальчишка.

2. Мишо Серебряная Струна, менестрель

На переломе зимы, когда море у Себасты беспрерывно штормит, а тракты заметены липким влажным снегом и прихвачены поверху острой корочкой, что ранит ноги коням и путникам, жизнь замирает. Купцы и менестрели, бродячие заклинатели и наемники, все, кто меряет время от весны до осени пройденными дорогами, поневоле становятся домоседами. Только и остается им, что потягивать вино и чесать языки по трактирам – по таким, к примеру, как «Колесо и бутылка», славное местечко у ворот на Корваренский тракт, то самое, что завсегдатаи называют просто и без затей: «У Огюстена».

Но столько народу, как набилось в «Колесо и бутылку» нынче вечером, мастер Огюстен не видал у себя отродясь. Неслыханное дело: посередь зимы, в самую непогоду, гость из Корварены! Гномьим путем пришедший! Да не кто-нибудь, а сам Мишо Серебряная Струна! Мишо, неприязнью к путешествиям известный не меньше, чем любовью к доброй еде и доброй выпивке! Ясно, что на такое диво полгорода сбежится посмотреть – и тем паче послушать!

Мишо в полной мере осознавал свою важность. Огюстен уже подал менестрелю бутыль его любимой «Знойной клубнички», посетители закончили делить места и угомонились, и теперь Серебряная Струна мог приступить к рассказу.

– Благородные господа, честная публика, – преисполненным важности голосом начал Мишо, – за эту осень в славном городе Себасте случилось много разных событий, но наверняка все вы помните, как на исходе лета уезжал в странствия добрый рыцарь сэр Барти.

И замолчал, не найдя ничего лучше, как именно сейчас промочить горло изрядным глотком ханджарского вина!

– Мишо, – внятно сказал сидевший за спиной менестреля гвардеец, – я тебя придушу.

– Ну и не узнаешь, Херби, что сэр Барти и благородная Мариана благополучно вернулись в Корварену аж из самого Ич-Тойвина! Что сэр Барти нашел в империи гномов и поднял мятеж, что благородная Мариана едва не стала женой нового императора, а самое главное – что как раз на день святой Софии они сыграли свадьбу, и свидетелем со стороны рыцаря был сам король, а со стороны Марианы – простая деревенская девчонка, между прочим, из-под Себасты родом!

По трактиру пронесся слитный восторженный вздох. Таких захватывающих новостей здесь не обсуждали с тех самых пор, как именем короля был повешен весь городской совет, а у Себасты отобрали приставку «Вольная», дав взамен «Коронный город».

– Да-да, – подтвердил менестрель, – Катрина, племянница бывшего десятника себастийской стражи Базиля, помните такого? Она стояла в церкви об руку с самим королем, а потом ее руки попросил… в жизни не угадаете кто! – Мишо снова отвлекся на вино, и на этот раз заинтригованные слушатели вытерпели паузу молча. – Помните сэра Сержа из нашего отряда? Того, которого похоронили пять лет назад? Так вот…

Да, этот вечер – а верней будет сказать, ночь, ведь истории странствий сэра Барти и благородной Марианы менестрелю хватило как раз до утра, – дал Себасте пищу для сплетен и пересудов на всю зиму.

– Одно только непонятно мне, – закончил долгий рассказ сытый, в меру пьяный и в кои веки довольный жизнью Мишо, – что же получается с клятвой? Хотя, думаю, новый королевский аббат не откажется освободить благородную Мариану от неосторожного обета…

– Да что клятва? – ухмыльнулся Херби. – С клятвой все вполне ничего себе: кто из доблестных рыцарей может похвастать таким деянием, как замужество? А уж если благородная Мариана по истечении года еще и сына родит…

«Колесо и бутылку» сотряс дружный хохот.

– Люди, – презрительно протянул молодой гном за дальним столиком.

– Верно, – кивнул сидящий с ним рядом мастер-старшина, – люди. И каковы бы ни были они, среди них обязательно найдется тот, кто прикроет остальных собой.

– А остальные этого и не заметят, – подытожил третий, и в золотых его глазах мелькнула присущая подземельным колдунам темная зелень.

3. Анже, хронист монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене

Новый королевский аббат начал с того, что принес королю извинения за предшественника. Луи извинения принял, но доверять преемнику отца Ипполита все равно не спешил. Сначала взял его с собой в гости к Егорию и свел там, словно ненароком, с отцом Евлампием. Два королевских духовника понравились друг другу – и это послужило для Луи лучшей рекомендацией.

– Отцу Бартемиусу вверяю тебя смело, – пробасил на прощание Евлампий. – Слушай его, как меня бы слушал, дурного не насоветует.

Примирение с Церковью шло медленно и осторожно: да и как иначе, если обе стороны друг на друга в обиде? Но все же однажды Луи наведался в монастырь Софии Предстоящей.

– Задолжал я вам, – объяснил отцу Клермону. – Не от хорошей жизни запасы отбирал, да все равно. Примите в дар от меня, во славу Господа. – Выложил на стол образ святой Софии – эмаль на золоте, объяснил: – Кузен Филипп из Ич-Тойвина привез.

Новый монастырский предстоятель ответил, чуть помедлив:

– Щедрый дар, ваше величество, но то, что вы пришли сюда к нам – ценнее. Церковь и государь должны жить в мире и согласно трудиться во благо людей.

– Я надеюсь, что так и будет.

Священник склонил голову.

– Отец Бартемиус отзывается о вас весьма тепло.

– Вы его знаете?

– Разумеется. Ваш аббат, ваше величество Луи, мой старинный друг, так что вы для меня теперь больше, чем просто король. – Новый предстоятель бросил взгляд на висящие на стене часы. – Скоро вечерняя служба, не желаете?…

– Нет, благодарю. У меня важная встреча. Один только вопрос еще, пресветлый отец.

– Слушаю, ваше величество.

– Что с Анже? Он к вам пришел, я знаю…

Отец Клермон помрачнел. Сказал укоризненно:

– Сейчас уже хорошо, но, ваше величество, нельзя же так! Ваш граф Унгери…

– Готье меня и просил узнать. Он… видите ли, отец мой, он привык работать с людьми совсем другого склада. Такие, как Анже… Наверное, я не должен был просить от него такой работы, но положение было очень уж отчаянное.

– Мне пришлось изрядно потрудиться, чтобы вернуть ему душевный покой. Простите мне эту резкость, ваше величество Луи, но кем надо быть, чтобы повесить на человека – любого человека, совсем не обязательно такого, как Анже! – вину за смерть того, кто заменил ему отца? Да еще и заставив прежде поверить, что спасешь его своим предательством?

Луи вздохнул:

– Всего лишь начальником тайной службы. Это грязная работа, отец мой, тут ничего не поделать. Но я уверен, Готье рад будет, что с Анже все обошлось. Он боялся… худшего.

– Вашему Готье, – буркнул отец Клермон, – не помешало бы хорошее покаяние. Впрочем, Господь ему судья.

– Благодарю, отец мой. – Луи помялся. – И все-таки, скажу откровенно, хотя впереди спокойные времена, мне жаль терять такого дознатчика. Он дважды мне корону спас.

Отец Клермон позвонил, велел заглянувшему в кабинет секретарю:

– Брата Анже позови.

Сказал сердито:

– Вот что, ваше величество, давайте этот вопрос решим раз и навсегда. Дар, что дан Господом Анже, не только любому правителю и любой разведке, но и любым заговорщикам ой как пригодиться может. Не говоря уж о недобросовестных мастерах, ревнивых мужьях, да о тривиальных грабителях, наконец. И единственная защита для людей от того, кто таким даром владеет – его чистое сердце. Совесть, если хотите. Вы сами-то понимаете, ваше величество, насколько вам повезло, что Анже – вот такой, какой он есть? Представьте, если бы такой дар – да хоть отцу Ипполиту!

Молодой король передернулся.

– Вижу, представили. Так не надо, ваше величество, приучать чистого – к грязи. Вам же хуже станет, если привыкнет.

Луи не нашелся с ответом. Тяжелую тишину разбил стук в дверь, отец Клермон отозвался:

– Входи!

– Здравствуй, Анже, – выдавил король. – Значит, ты сюда вернулся…

Анже ответил спокойно:

– Вот только не говорите, мой король, что вы этого не знали.

– Его величество пожелал убедиться, что с тобой все хорошо, – с суховатой усмешкой сообщил предстоятель.

– Благодарю за заботу, ваше величество. Надеюсь, это все? Я сказал господину графу и вам повторю: не надо больше просить меня… об услугах короне. С меня довольно – и с короны, я думаю, тоже.

– Но ты нужен короне, Анже, правда нужен! А ты похоронил себя здесь… Неужели ты правда ничего больше не хочешь от жизни?!

– Я хочу писать хроники.

– Это достойное желание, – вставил отец Клермон. – Чернила правдивого хрониста столь же священны в глазах Господа, как кровь мучеников.

– Жаль. – Луи пожал плечами. – Право, жаль.

И, поклонившись отцу Клермону, вышел.

– Ничего, ваше величество, – тихо сказал Анже, когда за королем закрылась дверь. – У вас впереди много лет, и у меня тоже. Мы еще увидимся.