Меченосец

18 Императорский дворец

Дворец впечатлял посильней Высокой Башни. Как и Королева городов, здание росло с каждым столетием. Огромный его лабиринт расползался по склонам Фарона каплями воска с подтаявшей свечи, местами вторгаясь в городские кварталы. Обитель магов внешне почти не изменилась со времен Бессмертных Близнецов: магистры, хоть их и глодало желание строиться и расширяться, уходили вглубь, выкапывая новые подземелья. Императоры же хотели явить миру свое величие, многие — чтоб посрамить предшественников. Большую часть каменных причуд, венчавших Фарон, родило банальное тщеславие, превратившее королевское жилище в отдельный город.

У Готфрида, правда, не было времени любоваться архитектурой: он пытался совладать с драгоценной находкой. Сосредоточившись, юноша сумел погасить сияние — так щит Дрибрана почти не отличался от обычной потрепанной военной снасти. Но приобретение оказалось чуть ли не коварнее Добендье, его ни на мгновение нельзя было упускать из внимания.

У дворца их встретил проводник и так долго вел бесконечными закоулками, то и дело сворачивая, что юноша не выдержал и пригрозил:

— Теперь прямо иди! Хватит уверток! Или поцелуй Зухры ты предпочитаешь ласкам своей жены?

Придворный охнул, на лице его изобразилась борьба страхов, в которой ужас перед Добендье быстро пересилил. Через две минуты перед Меченосцем распахнулись врата огромного зала с нефритовым полом.

Клинок задрожал и едва слышно загудел. Он вспомнил: здесь, перед алебастровым троном, таким огромным с виду, хоть и стоит в дальнем конце зала, Турек Арант зарубил Каркайнена. Пол остался пунцово-алым там, где пролилась кровь Бессмертного Близнеца.

Стража слаженно затопала и встала образцовым строем перед непомерной оплывшей тушей. Отличные охранники, проворные, опасные вояки — цвет Олданской гвардии.

Готфрид ощущал присутствие Нероды и подходил осторожно. Вот же она, в этой чудовищно обрюзгшей массе на троне, отзывавшейся на имя Эльгар! В тот миг, когда угасавшая надежда расправила крылья, когда судьба сделала империю единственной силой, способной снова объединить королевства, ее повелитель лишился души, превратился в марионетку демона! Последние романтики Запада… Невенка перебила их одного за другим, разнесла иллюзии вдребезги, а их приверженцев перед смертью ткнула носом в страшную правду. И пусть новый фантазер стоит перед нею с Великим мечом в руках — что он сможет сделать? Мечта мертва. Здесь Нерода уже выиграла, и это ничем не изменить.

Гибель Андерле потрясла юношу сильнее, чем смерти Анье и Лойды. Империя была последней волшебной сказкой его детства. Но суровый голос вторгся из глубин души, зарокотал, затвердил непокорно: она жива! Йедон Хильдрет, решительный упрямец, не изменился. Что ж, шанс есть. Зыбкий, малый, зависимый от силы и воли графини Кунео. Дочь солдата, девчонка олданской крови, она едва попала в фальшивый и страшный мир политики. Как справится дитя с обманчивой и безжалостной придворной жизнью?

— Она — плоть от плоти моей, — твердил Хильдрет.

Жаль, встретить ее не довелось. Пусть она и истинная дочь своего отца, но что ее упорство против подобных Невенке Нероде? Однако, в самом деле, наперед судить опрометчиво.

С легким раздражением, едва заметив, Меченосец отбил атаку гвардейцев. Обезумевший Блибель дико завопил, и изо всех дверей хлынули солдаты, бросились на огорошенных вентимильцев.

Готфрид будто стоял в стороне, наблюдая за убийственной машиной. Сартайнцы все набегали, вокруг громоздились кучи тел. На нефритовом полу кровь стекалась в глубокие лужи.

Затем схватка закончилась — через час ли, через день? Никто больше не нападал. В зале остались только генерал Трака и Меченосец с Добендье, накормленным бесчисленными жизнями. Клинок теперь был сильнее, чем когда-либо. Неважно, где убивать и зачем. Он — орудие Зухры. Ее голос.

Готфрид открыл рот, готовясь произнести вложенные госпожой слова, и что-то внутри сумело услышать, понять их смысл.

— Нерода, сейчас мы сочтемся — раз и навсегда.

Казалось, шепчет, хрипло и сдавленно. Но почему же дрожат стены?

— За все содеянное тобой, за то, кем ты стала, ты умрешь последней смертью и больше не воскреснешь.

Туша на троне шевельнула пальцем, и из-за алебастровой громады вышли уцелевшие тоалы, неся Гердеса Мулене. Они тащили на цепи, словно собаку, спотыкающегося гнома Рогалу.

— Вы ослепили его!

Зал заполнился злобным хохотом — один из черных слуг оказался демоном Гасиохом, к чьей голове вернулось тело. Он дергал поводок и глумился на каждом шагу.

Что ж, снова провели. Но пока не победили. Пусть попробуют! Нерода еще узнает, что почем. Гасиох, хитроумный бес, все это время шпионил для нее. Лучшего разведчика и не придумаешь! Узнает и он. К гному же Готфрид не испытывал и тени жалости. Зухра безразлична к своим орудиям, и ее Меченосец тоже.

Первый тоал даже не успел защититься, второй отбивался недолго.

Трака напал на демона с особой яростью, присущей господам восставших рабов. Гасиох растаял дымом, завопив удивленно и отчаянно, а напоследок проклял Нероду. Готфрид расхохотался, и смех его громом покатился по залу. Изменник не смог предугадать собственной гибели — колдунья предала его.

— Чтоб ты горел вечно! В одиночестве! — крикнул Готфрид, и бес канул в небытие.

Меченосец повернулся к трону. Толстяк Мулене задрожал, императорская же туша сладко всхрапнула. Юноша шагнул к ним.

— Стой, там ловушка! — завопил слепой гном.

Тысячи скрытых отверстий изрыгнули тучу отравленных стрел, затемнив залу. Щит ожил, обволок хозяина сиянием, и наконечники застучали по нему, будто дождь по крыше. Траке повезло меньше. Охнув, тот вытянул руку на восток, словно желая выдернуть себя из имперского зала, бросить к далекой родине. Так погиб последний вентимилец, ступивший в императорский дворец Андерле.

Но с предсмертным вздохом генерал изверг и лютое заклятие — тело его превратилось в столп яростного света, и нефрит расплавился под ногами. А когда сияние рассеялось, склубилась смрадная туча и из ее глубин явился кошмар: в дюжину футов ростом, человекоподобный до пояса, выше — беснующийся комок щупалец. Демон прыгнул и принялся выдирать кровавые клочья из императора.

Идиот, он что, не замечает? Готфрид распинал стрелы, освобождая проход. Нерода-Мулене замер в нерешительности.

Перевоплотившийся в демона вентимилец наконец понял, что произошло. Он оторвался от Эльгара и кинулся на магистра. Нерода, озадаченная внезапной атакой, едва уклонилась.

Из ниоткуда с диким воем принесся вихрь ножей, забарабанил по щиту, впился в Траку. Тот завопил и снова бросился на противника. Готфрид же ступил в тучу клинков, чтоб ударить отвлекшуюся Невенку. Рогала, скользнув по-змеиному, удрал от опасности. Гном хоть и слеп, в ситуации по-прежнему разбирается прекрасно.

По нефриту между Неродой и Меченосцем пробежала трещина, разверзлась широко. Фарон затрясся, будто выбравшийся из воды пес. Послышались стоны, крики, грохот: целые крылья дворца обваливались. Готфрид пытался нашарить в памяти заклятие Алера, которое завалило камнями пролом в битве при Касалифе, но не нашел его. Миньяк стал столь же уклончив и боязлив, как Анье с Лойдой.

Что ж, Меченосец побежал вдоль края пропасти, отыскивая место поуже. Сквозь стрельчатые окна залы плыл дым, огонь пожарищ подсвечивал его желто-алым.

Готфрид ухмыльнулся: Нерода колеблется, не хочет схватиться один на один. Но ведь и не отступает — почему?

Правда, пока ее занимало наследие Траки. Демон вдруг замер, неуверенно закачался, мяукнул вдруг, будто котенок, — и бросился на Готфрида!

Тот поднял посох, выпавший из рук генерала, и принялся охаживать тварь, как старый хозяин воспитывает тростью расшалившегося пса. Бес заметался, пытаясь ударить, а Готфрид тыкал и бил до тех пор, пока чудище, завыв, не бросилось прочь из дворца.

— И вот наш герой напустил князя демонов на невинных людей.

Что это? Готфрид обернулся, пораженный. Не иначе впервые услышал голос самой Нероды: это ехидство едва ли могло исходить от Гердеса Мулене.

— Всяко лучше, чем Королеву ада, — усмехнулся юноша и попробовал ногой край пропасти.

Наверное, не стоит и пытаться ее разъярить в надежде на глупость. Нерода вряд ли что-нибудь совершает необдуманно, даже если способна гневаться. Хотя, скорее, ей в равной степени чужды и злоба, и радость, как и Меченосцу сейчас.

Вдруг, к немалому изумлению, из глубин вынырнула душа миньяка. Ощущение немногим отличалось от тех, что сопровождали появление Турека Аранта.

— Используй посох, — прошептал Алер. — Повторяй за мной!

На лице Верховного магистра застыла гримаска удивления. Готфрид посмотрел противнику в глаза и, проговаривая, словно попугай, слова духа, швырнул посох в пропасть.

Поднялся грохот, повалил дым, и на секунду над расщелиной протянулся мост. Меченосец в мгновение ока переметнулся на другую сторону — Нерода не успела и шевельнуться. Не слишком ли легко? У нее всегда в рукаве пара козырей.

Или она уже сдалась, утомленная чередой неудач и поражений? Глядя на безоружного с виду врага на нефритовом полу, запятнанном кровью Каркайнена, пытаясь уразуметь, какой ловушки ожидать, Готфрид вопрошал: «Зачем?» Все деяния колдуньи объединяло одно: в успехе ли, в неудаче, она только разрушала.

— Чего ты хочешь от человечества? Зачем добиваешь его, как погонщик умирающего коня?

На лице Мулене промелькнула грусть.

Нерода была очень стара. За долгие эпохи бессмертия она стала неотделима от мира. Однако про нее было известно куда меньше, чем про Турека Аранта и Тайса Рогалу. Остались лишь имена — Соммерлаф, Шпилленкотен, Висма Пович — да домыслы о забытом Меченосце, Дрибране, Грелльнере. Она умела прятаться и скрываться. Любопытно, что знает о ней гном?

— Ты ищешь смерти? Думаешь истреблять жизнь, пока она, взъярившись, не прикончит тебя? Хочешь убежать от вечности?

Готфрид все приближался, стараясь поймать взгляд колдуньи диадемой. Она шажок за шажком отступала к трону. Что приготовила в ответ?

— Зачем Бачеста и прочие играют нашими жизнями? — вопрошал юноша.

Он почти слышал гномий недовольный рык: «Хочешь убивать — убивай, хватит болтать». Но интуиция подсказывала: пусть ударит первой, она любую атаку обратит в свою пользу. Но Нерода не торопилась.

— Может, нам лучше попросту усесться здесь, и пусть мир крутится сам по себе? Пусть нас замуруют и забудут о Невенке и Меченосце. Великие Древние не начнут новую партию, пока наш бой не завершится.

Слова, слова, слова… Когда же она ответит хоть что-нибудь?! Дай мне понять, что в твоей голове. Почему сначала толика сарказма, а потом вовсе ничего?

Готфрид глянул в окно: небо застлал дым, кровавый в пламени пожарищ. Земля содрогалась. Королева городов умирала — графине Кунео достанутся лишь руины и пепел.

Когда-нибудь Нерода сдастся. О да, она упряма! На пути к ней всегда встают преграды одна за другой, но и последняя однажды рухнет.

В тот момент, когда юноша отвлекся на размышления, Нерода отозвалась.

— Что ты имеешь в виду?

Алер подсказал: Невенка, хотя ужасна и могущественна, — всего лишь неудачница. Все ее начинания, пусть и успешные на первый взгляд, неизменно оборачивались крахом.

— Но ведь она достигла бессмертия! — возразил Готфрид.

— И оно не вечно, — ответил миньяк.

— Темная госпожа, я принес тебе избавление! — воскликнул Меченосец вслух.

Состязание терпений Нерода выиграла — Зухра не сдержалась. Ее избранный шагнул вперед сквозь десятки ловушек, подобных ливням ножей и стрел. Невенка отступила.

Завидев плывущую сквозь окно полосу густого дыма, юноша подумал сперва, что натянуло из города. Но пелена уплотнилась, и вскоре выгнулась головой исполинской кобры.

Снова колдовство! Готфрид позвал Алера, но тот помочь не смог: он про такое чародейство ничего не знал.

Над полом поднималась призрачная змея в полсотни ярдов длиной и толщиной в человека. Тварь свернулась вокруг Нероды, защищая ее. Готфрид ткнул мечом — пустота. Добендье не чувствовал демона.

Красные глаза, злые, разумные, притягивали взгляд. Меченосец отступил, размышляя.

Кобра ударила. Ни меч, ни щит не заметили атаки — пришлось полагаться лишь на собственное проворство. Чудовище, способное пробить щит Дрибрана, неуязвимое для Добендье… Что же это?

Юноша нервно попятился на пару шагов, и под ногой предательски поехал посох Хучайна. Едва устояв, он, уклонившись от удара, подхватил трость и атаковал — в пустоту. Не помог и трофейный клинок. Что же делать? Ведь победа была в руках и скользнула, будто ртуть с ладони. Нерода сумела преодолеть мощь величайшего оружия!

Ухмылка искривила пухлые губы Мулене.

— Да, Меченосец, и я принесла тебе избавление.

Смерть смотрела из красных глаз змеи. Тварь раскачивалась, вымеряя следующий удар. Добендье принялся ходить в такт, приковывая взгляд кобры. Очень медленно Готфрид поднял лезвие, увлекая противника вверх, к диадеме.

Снова ничего! В душу заглянуло невероятное отсутствие всякого бытия, пустота столь полная и страшная, что юноша едва не провалился в нее.

— Осторожно! — рявкнул миньяк из глубины. — Это новая ловушка!

Готфрид вынырнул на поверхность сознания и тут же встретил атаку Нероды. Змея исчезла, сменившись невидимым клинком. Озадаченный Добендье едва отбил удар, скользнувший по щиту. Невенка двигалась легко, почти танцуя, в оплывшем теле Мулене. Она перебрасывала оружие из ладони в ладонь, пока Готфрид вовсе не перестал понимать, в какой же оно руке. Трюк за трюком, хитрость за хитростью — где же предел ее коварству?

Отбиваясь, Меченосец придвинулся к посоху, подцепил его ногой и швырнул в колдунью — та приманку не взяла. Невенка уклонилась, и трость загрохотала по нефриту, рухнула в расщелину, немедленно сомкнувшуюся.

Ура Невенке, лишившей врага одного из козырей!

Пол дрожал и качался, будто палуба в шторм. Невероятно трудно держаться на ногах! И как же перехитрить, как одолеть это бессмертное чудовище с женским именем?

Готфрид приблизился к Невенке, воздев щит Дрибрана и меч Зухры, готовый отбить удар с любой руки. Он не рассчитывал на магию недавней находки — лишь на стальное лезвие, и потому спрятал трофейный клинок. Прижать врага, не дать ему времени на свежую хитрость! Вперед, вплотную — отбиться она не сможет!

Воин парировал выпад и в то же мгновение отшвырнул щит, свирепо загрохотавший о нефритовый пол. Схватив Нероду за волосы, Меченосец потянул ее голову к себе, прижал Добендье к горлу.

Волшебство отступило, бессильное здесь — теперь исход решит только сила. Готфрид выигрывал — клонил Невенку назад, чтобы ее взгляд уперся в диадему.

Колдунья могла прорвать любую магическую завесу, но не тело Мулене. Какой же слабой оказалась плоть ожиревшего бездельника.

Вдруг обрушилась тьма, а когда расступилась, Готфрид с Невенкой оказались в незнакомом дворце, держа друг друга в объятиях посреди огромного зала. Вокруг уходили в неоглядную высь стены, напоминавшие человечьи лица. Они всколыхнули память. Первое, серебристо-лунное, однажды появлялось за плечом Анье. Ало-багровое, разочарованный и усталый лик раздраженного древнего старика, глядел из-за спины миньяка в туннеле под Мурафом. Черное же юноша видел многажды — позади Нероды. Оживленным казались лишь аквамариновое да еще одно. От обоих так и лучились страх, надежда и азарт. Они злились на своих избранных.

Готфрид подумал, что предстоит новая воображаемая схватка на бескрайней равнине. Победа станет окончательной, проигравший сгинет раз и навсегда. Он оторвался от Нероды, отступил на пару шагов. Юноша и колдунья, лишенные оружия, одежд и чужих тел, удивленно смотрели друг на друга.

Нерода оказалась ошеломительно красивой. Готфрид потянулся к чужим душам за помощью и подсказкой, но никого не нашел. Призраки исчезли, а Меченосец вновь стал Готфридом из Касалифа, беспомощным, увечным, хромым пареньком с опущенным веком. От давешнего перепуганного мальчишки, прятавшегося среди руин, его отделял лишь год взросления и жуткого опыта. А темная воительница вновь превратилась в Висму Пович из Шпиллен-Котена. Наверное, такой женщина была до того, как стала королевой Соммерлафа.

— Игрушки, — выдохнул юноша. — Мы всего лишь куклы.

— И всегда были ими.

— Если бы только дотянуться до наших хозяев…

— О да! — Ее лицо исказила ненависть. — Хотела бы я отомстить! Они уничтожили меня, приговорив испепелять все вокруг.

Ярость повисла давящим душным облаком.

— Может, есть игры, где гладиаторам не нужно сражаться?

Что за глупость? Тщетная надежда: слишком много крови и боли связали их в смерти, и выпутаться может лишь один.

Взгляды противников встретились, и оба потихоньку расслабились, осторожно рассматривая друг друга и окружающее.

Вроде нападать не собирается, но стоит быть начеку. Нерода способна устроить ловушку и здесь, в этом странном месте, похожем и одновременно различном с равниной, где он бился с тоалом. Интересно, смертны ли Великие? Возможно ли их убить?

Вспомнилась Слада, от нее юноша впервые услышал про Древних. Где она сейчас? Рассказал ли ей Бельфильо о смерти мужа?

Глаза Зухры пылали адским огнем, на лице отображалась дикая пляска чувств: недоумение, злоба, ярость, ненависть. Проклятый Меченосец! На пару с Туреком Арантом вздумал противиться, разорвать узы! И почти сумел. Хотя, наверное, до конца их не расторгнуть никогда, ведь и Нерода не сможет сбежать от Бачесты.

Не жажда силы и власти вела Невенку, не страсть к разрушению, даже не тоска о смерти — она просто хотела воли. Потому и металась по миру, бессмысленно и безоглядно, потому сражалась в тайной войне за свободу, проигрывая, отступая, нападая снова.

Приказ Зухры бился, будто валы в скалистый берег: убей, убей эту женщину! Но чем настойчивее толкала госпожа, тем сильнее Готфрид противился.

Он заглянул в глаза Невенки-Висмы — она не хотела драться, но оставила решение за ним: если нападешь, я отвечу.

И вдруг, неожиданно для себя, Меченосец шагнул к женщине, привлек ее к себе и поцеловал!

Зухра с Бачестой зашлись в космической ярости. Нерода посмотрела на госпожу, и глаза ее рассмеялись. Затем притянула Готфрида к себе, и вновь их губы встретились. Невенка взяла юношу за руку, глядя в лица богов.

Что, не нравится? Простое чувство настолько отвратительно вам, знатокам ненависти и яда? Вы не способны управлять людской теплотой, душевным порывом, привязанностью; вы не можете их понять и извлечь из них выгоду. Вы боитесь любви.

О, теперь ваша игра понятна и прозрачна! Вы рождаете ненависть и плещете ею друг в друга. Чем больше хорошего появляется, пока вы спите, чем разнообразнее оно, красочнее и добрее, тем больше вам хочется уничтожить любимое человеком. Ваши избранники истребляют любовь, оставляя миру лишь ярость.

И сколько же зла породил он сам, орудие Зухры? Много, слишком много. А Нерода? Наверняка ведь себя она презирала сильнее всего.

Юноша потянулся к памяти миньяка. Нет, ненависть не полностью завладела Алером. Но руководила им извращенная, искаженная страсть, обращавшая в худо все, к чему он прикасался.

Анье… Ненависть просто клокотала в ней, ненависть ко всему вокруг.

А как Рогала? Что руководит им? Тысячелетняя загадка, ключ к вечному проклятию. Сколько в нем человеческого? Кто он? Еще когда увидел Анзорг, Готфрид заподозрил в гноме последнего из ночного народа. А может, он сродни Великим?

— Думаю, мы нашли способ досадить им, — прошептал юноша и рассмеялся.

Но смех застрял в горле. Всего толика человеческого тепла — что она перед жестокой, безжалостной мощью?

— Нет, вечное проклятие, — ответила Нерода. — Желая того или нет, мы запутались в их сетях, и выхода нет. Я тысячи лет пыталась бежать.

В голосе ее звенело отчаяние, но она не отпускала руки Готфрида. И в тепле ее ладони, в ее взгляде, речи юноша чувствовал нежность и заботу, почти материнские.

— Еще поцелуй, — прошептал он. — Чтоб лопнули от злости.

Нерода не противилась. Странно — она же чуть не старше самого времени, а еще неопытней его, мальчишки из захолустного Касалифа.

Когда вокруг загрохотало и тьма вновь подступила, будто закованные в железо полки, юноша вспомнил милую Лойду Хатсинг. Да, временами ненавидеть проще простого.