Мечта мужчины, или 129 килограммов нежности

Глава 14

Отец стоял перед иконой Георгия Победоносца. Сколько раз приходила я именно к этой иконе — помолиться о другом Георгии, отправленном мною в лучшие (или не существующие?) миры. Я никогда не была религиозной и молиться не умела. Но уже почти привыкла к этому действу — бормотать бесконечное «прости», рассматривая потрескавшееся лицо Победоносца.

Папа тоже сразу заметил меня. Я остановилась как вкопанная. Моим первым инстинктивным желанием было развернуться и убежать прочь. Это было бы вполне в моем духе — броситься от опасности наутек. Но он меня опередил. Подошел ко мне и, прищурившись, улыбнулся:

— Дочка? Ты, что ли?

Прошла добрая сотня лет, перед тем как я пробормотала: «Да». Папа опустил ладони на мои плечи. Руки у него были тяжелые и грязные.

— Олька! Я всегда знал. Про тебя.

Я похолодела:

— Что ты знал? Как ты догадался?

— Ты же дочь моя. Влада — она совсем другая. А ты вся в меня. Я всегда знал, что ты тоже будешь… странствовать. И эта церковь. Я совсем не удивлен, что вижу тебя здесь, — он притянул меня к себе, я не сопротивлялась. — Ты тоже приехала к иконе… Знаешь, все наши на тебя обиделись. Мать сказала, что после всего она тебя видеть не хочет. Владка сказала, что ты сошла с ума. Тетя Жанна вообще о тебе говорить отказывается. И только я… Я объяснил им, что это наследственность. Ты тоже больна этим странным вирусом… который вечно тянет куда-то.

Я потрясенно молчала. Что он несет? От отца пахло дешевым табаком. Он постарел, или это иллюзия? Наверное, просто пыль забилась в загорелые морщинки. Не может человек так состариться меньше чем за год.

— Расскажи, Оль.

— Что рассказывать, папа?

— Где ты была все это время? Я жил в монастыре на Валааме. Сейчас вот собираюсь в Гималаи. Может, махнем со мной?

— Я… Я не могу. Когда ты в последний раз был в Москве?

— Пару месяцев назад, — нахмурился папа. — А что?

Я украдкой осмотрелась по сторонам. Так и есть — вокруг нас с самым независимым видом топтались местные сплетницы. Одна делала вид, что хочет поставить свечку Георгию Победоносцу. Другая истово крестилась, скосив глаза в нашу сторону и напряженно прислушиваясь. В маленьких городах всегда так — сарафанное радио работает оперативнее новостей «НТВ».

Я решительно потянула отца за рукав грязной штормовки.

— Пойдем, пап. Здесь за углом есть кладбище. Посидим на лавочке, поговорим спокойно.

…Там, на кладбище, отец вдруг обратил внимание на мой внешний вид.

— Оль, а что с твоими волосами? — деликатно кашлянув, поинтересовался он.

— Только что заметил? — хмыкнула я, взбив ладошкой смоляные кудряшки. — Новая прическа. Что, не нравится?

— Ну почему… — замялся он. — Просто мне кажется, блондинкой тебе лучше было.

Раньше я бы обиделась, услышав такое. Теперь мне было все равно. Долог был мой путь. Сначала я поняла, что быть красавицей просто, даже если весишь сто двадцать девять килограммов. Потом до меня дошло, что красота — это необязательно. Ну уж по крайней мере, это не самое важное. Так что зря все носятся вокруг этой так называемой красоты. Сколько нервов я когда-то потеряла, переживая из-за неправильно улегшихся волос или неудачно выбранной помады. И только теперь я поняла, что красота — это не волосы, глаза и губы, а черта характера.

— Брюнеткой я чувствую себя увереннее, — рассмеялась я.

— А почему у тебя разные глаза?

— Как у Воланда, — усмехнулась я. — Не переживай, линза выпала.

— Так почему ты не вытащишь вторую?

Вот уж никогда бы не подумала, что мой родитель такое внимание уделяет мелочам! Он мне всегда казался немного малахольным человеком, интересующимся только своим внутренним миром и новыми впечатлениями, способными этот мир обогатить.

— Неважно, папа. Мне так больше нравится. Лучше расскажи мне, меня давно ищут?

— Тебя? — растерялся он. — Первое время мама звонила по турфирмам. Пыталась понять, куда тебя понесло. Но потом она это дело забросила. Поняла, что ты просто… странствуешь. Как я. Она так и сказала — вся в папочку! — В этом месте папин голос зазвенел от гордости.

— Постой… И больше меня никто не искал?

— А кто тебя интересует? — отец казался удивленным. — Никто… С работы, кажется, звонили. Но с ними все Влада уладила. Ей пришлось что-то наврать, не знаю уж, что именно.

— А как, кстати, у нее дела? Как продвигается карьера поп-певицы?

— Да какая из Владки певица, — улыбнулся папа. — Она почти сразу после твоего отъезда это дело забросила… Да, ты же не знаешь. Владочка замуж выходит.

— Да ты что?! — выдохнула я. Не могу, не могу представить свою взбалмошную сестренку в белом подвенечном платье. Хотя она, с ее тягой к экстравагантности, скорее всего, выберет более экстремальный вариант. Весь загс будет шокирован, когда она появится в красном мини. Эх, жаль, я не смогу наблюдать эту картину. Я даже на минуту забыла о собственных проблемах.

— Точно. Через две недели свадьба, ты можешь успеть. У нее будет ребенок.

— Ребенок?! У Владки? Пап, да ты меня разыгрываешь!.. Кто же отец?

— Да ты его знаешь, — папа нахмурился, пытаясь вспомнить, — ты же знаешь, я редко бываю дома… Но он работает вместе с Владой. Он оператор. И она еще радовалась, что сменит фамилию. Ей, оказывается, никогда не нравилось быть Владой Бормотухиной… Вспомнил! — радостно воскликнул он. — Кудрина! Она будет Владой Кудриной! А ее молодого человека Гошей звать.

Я шумно втянула в себя воздух, как астматик перед приступом.

— С тобой все в порядке? Оля?! — забеспокоился отец.

— Что ты говоришь? — Я сама не узнавала свой голос, он был каким-то странно писклявым. — Что ты несешь? Этого не может быть!

— Ты о чем? — Папа на всякий случай отодвинулся от меня подальше.

— Гоша Кудрин мертв! — выпалила я.

— Что ты говоришь такое, Оля? — Папина прохладная ладонь опустилась мне на лоб. — Да у тебя температура. Ты где живешь-то? В гостинице?

— В частном секторе, — пробормотала я. Не рассказывать же ему про Женю и Юру. — Папа, я не сошла с ума. Расскажи мне. Ты уверен, что не ошибаешься? Я о Гоше Кудрине говорю. Георгий Кудрин, оператор. Темненький такой, высокий…

— Да, такой. А в чем дело? Только не говори, что… Оля, как же я сразу не сообразил, — его лицо прояснилось, — кажется, он тебе самой когда-то нравился. Ведь так?

— Нет, — строптиво возразила я. — Папа, когда ты его видел? Когда ты его видел в последний раз?

— Ты меня пугаешь… Дай подумать… Недели две назад. Они с Владой пили у нас чай.

— Две недели назад? — прохрипела я. Что же это происходит с моим голосом — то визжу, как скандальная жительница коммунальной квартиры, то хриплю, как заправский алкаш во время похмелья. — Ты уверен? Две недели?

— Да. Оля, может быть, тебе нужно в постель?

— Нет! Расскажи мне! Рассказывай с начала до конца.

— Ну… Я толком не знаю ничего, — папа принялся с преувеличенным вниманием изучать собственные драные пыльные кеды. — Ты же знаешь, они мне ничего не докладывают… Но там была какая-то сложная история. На этого Гошу напали бандиты, когда он был на даче. Обокрали, а его ударили ножом. Но не убили, а ранили… Потому что на нем был толстый радикулитный пояс… Вот судьба, а?

— Радикулитный пояс? — нервно хохотнула я. Так герой-любовник Гоша Кудрин был жестоко мучим радикулитом? Настолько сильно страдал, что не стеснялся носить пояс при свидетелях? Ведь тогда, на даче, он ждал меня, и я думала, что это свидание… Хотя он меня никогда за человека-то не считал.

— Да. Нож в пояс и воткнулся, — терпеливо повторил отец. — Его только слегка задело. Но его все равно забрали в больницу. И Влада его выхаживала. Как раз тогда она и бросила все свои песни-танцы. Целыми днями торчала в больнице. Мы ее не узнавали. Она так изменилась, даже перестала краситься.

— Влада? — поразилась я. — Ненакрашенная?

— Именно. А когда он выписался из больницы, сразу же сделал ей предложение. Она платье купила. Белое, пышное. Наша Влада в нем как принцесса.

Я улыбнулась. Значит, никакого красного мини на свадьбе не будет. Я представила Владу в белом пышном платье. Она будет самой красивой невестой, а кто бы сомневался. Длинные белые волосы развеваются — если только эта балда не соберет их в какую-нибудь замысловатую прическу, которая сделает ее лицо старше. Нет, такие волосы, как у Влады, надо носить только распущенными… Боже, о чем я думаю? Концентрируюсь на мелочах, потому что боюсь спросить о самом главном.

Я глубоко вдохнула.

— Пап… Пап, а нашли тех, кто напал на Гошу? — рискнула спросить я после ощутимой паузы.

— Нет. Да и как найдешь, если он ничего не помнит. Он сказал, что был на даче один. Когда постучали в дверь, он не удивился, думал, что соседи. Уж больно доверчивый этот ее Гоша. Открыл дверь, а там — двое. С ножом. Что тут скажешь? Милиция даже толком не разбиралась, сразу понятно — дело гиблое. Ни на кого не повесишь… Жаль, что ты не сможешь приехать на свадьбу.

— А разве я сказала, что не смогу? Папа! Ты только никуда не уходи! Жди меня здесь! — я вскочила со скамейки.

— Куда ты?

— Сказала же, жди здесь! Надо предупредить одного человека. Скажу ему, что отправилась в Москву за паспортом. Или… — я замешкалась, — пап, а что если я приеду не одна?

— За каким еще паспортом? — недоумевал отец. — И с кем ты приедешь?

— Ладно, неважно! Главное, ты меня обязательно дождись!

…За круглым обеденным столом собралась вся семья. Меня не было в Москве почти год, а здесь ничего не изменилось. Мама ухитрилась пересолить фаршированных цыплят. Тетя Жанна напялила длинную красную юбку и традиционную бандану в стиле исполнительницы «цыганочки». Влада щебетала о новом салоне красоты, там делают особенный французский маникюр, кончики ногтей красят красным цветом, и получается так здорово, так свежо… Папа изучал атлас России, кажется, он задумал податься на Байкал — так вышло, что он ни разу там не был.

Я, как водится, молчала. Молчал и тот, кто рискнул вписаться в нашу ненормальную семейку, сочетавшись браком с моей сестрой. Гоша Кудрин. Моего взгляда он старательно избегал, за что ему большое спасибо. Я и так чувствовала себя в высшей степени неловко. Я посматривала в его сторону украдкой. Он тоже не изменился — оленьи глаза, длиннющие бархатные ресницы, взъерошенные кудрявые волосы. Он был прекрасным, но его недосягаемость меня больше не волновала. Я смотрела на него и сама себе удивлялась. Странно все-таки устроен человек. Еще год назад я готова была пойти за ним в Сибирь, съесть его на ужин, прожить с ним сто лет и скончаться, как в финале средневековой сказки, в один день. Он был для меня идеалом. А сейчас… сейчас я видела его таким, каким он и был на самом деле, — не очень молодой, довольно смазливый мужчина с пробивающейся сединой на висках, который тщательно жует маминого цыпленка и делает вид, что тот вовсе не пересолен, а очень даже ничего…

— Вчера мы с тетей Жанной писали интересный обзор, — мама решила стать инициатором оживленной светской беседы. — К нам в журнал пришло письмо от девушки, которая любит заниматься сексом в общественных местах. И мы решили составить рейтинг мест, где любители острых ощущений могут…

— Потрахаться! — весело закончила Влада, рот которой был набит диетическими овощами.

— Владочка! — смутилась тетя Жанна. — Нельзя говорить «потрахаться». Надо говорить «заняться любовью».

— На худой конец «перепихнуться». — Я решила поддразнить тетю Жанну.

— Так вот, — невозмутимо продолжила мама, — самое банальное место — это конечно же кинотеатр. Задний ряд, ну вы понимаете, — она пошловато подмигнула Гоше. Тот подавился оливкой. — На втором месте лесопарк. На третьем автомобиль. Больше ничего интересного мы придумать не смогли.

— Гардероб ресторана, — сказала Влада, покраснев.

— Туалет ресторана, — добавил Гоша, деликатно кашлянув.

— Примерочная. В магазине, — заметила я.

— Ночной клуб. VIP-комната, — почти прошептала моя сестра.

— Телефонная будка.

— Подъезд.

— Тогда уж и чердак.

— Кабинка на колесе обозрения.

— Лифт.

— Аудитория института.

— Бассейн.

— Сауна.

— Раздевалка в тренажерном зале.

— Солярий. У нее загорит спина, а у него… ой, тоже спина, — расхохоталась я. А все-таки я по ним соскучилась.

— Ты, Оля, консервативна, — фыркнула Влада. — Почему обязательно спина? Можно еще вот как, — она нахмурилась. — Нет, так не получится… Хотя если солярий вертикальный, то почему бы и нет. Между прочим, была я тут в одной студии загара. Это я так, к слову. Так вот, там продается замечательная косметика для солярия…

— А еще можно на крыше! — с торжествующим видом выдала тетя Жанна. — Секс на крыше, как романтично! И экстремально!

— …косметика просто супер. Мажешь лицо и за один сеанс становишься бронзовой, как Джанет Джексон…

— …Или ночном супермаркете в неурочный час… когда мало народу. Хотя там, наверное, все на камеру снимается, потом арестовать могут…

— …на газоне. Или это не считается, ведь у нас уже был лесопарк?..

— …и совсем не обгораешь! А то пару месяцев назад у меня в солярии плечи сгорели. Кошмар!

Папа вдруг оторвал голову от атласа и зычно объявил:

— Знаете ли вы, что зимой лед на Байкале прозрачный! Толстенный слой льда, метр толщиной. И абсолютно прозрачный, как стекло. Можно разглядеть рыб.

Мама задумчиво посмотрела на него:

— Да, а про озеро-то мы и забыли. На некоторых озерах можно арендовать лодку. Чем не эротическое приключение?

Вооружившись сигаретами и зажигалкой, я ретировалась на балкон. От громкого многоголосья разболелась голова, но все равно я чувствовала себя умиротворенной. Я глубоко затягивалась, перегнувшись через перила.

А во дворе кипела своя жизнь. Соседка с нижнего этажа орала на своего супруга, который посмел заменить поход в химчистку за ковром на поход с друзьями за пивом. Голос у нее был пронзительным, так что весь двор был в курсе их проблем. Что связывает этих людей, что заставляет их быть вместе? Засыпать рядом и видеть друг друга, едва проснувшись? Бок о бок стареть, стервенеть, разочаровываться? Иногда я думаю — как могло получиться, что мои родители полюбили друг друга? И почему они стали такими чужими — у них даже нет общих тем для разговора… Я люблю смотреть их свадебный фотоальбом. Черно-белые фотографии, слегка пожелтевшие. На снимках моя мама молода и нелепо причесана, зато ее глаза смеются! И она кокетливо улыбается, и на ней белое платье с оборочками. Папа серьезен и высок. У него усы и морщинка меж бровей. Он обнимает маму за плечи. Есть фотография, где он пьет шампанское (думаю, это было именно шампанское) из ее белой туфельки. А сейчас они спят на разных кроватях. Мама в спальне, а отец — в коридоре на раскладушке.

— О чем задумалась?

Вздрогнула, обернулась. От неожиданности едва не выронила сигарету. Гоша Кудрин собственной персоной. Тоже вышел покурить.

— О превратностях судьбы.

— Веселая у вас семья, — усмехнулся он.

— Ты привыкнешь. Со временем. Я как раз о них думала. Мама с папой давно не любят друг друга, и все равно они вместе. Кажется, я поняла, что делает чужих людей родными. Я знаю, что такое любовь. Но теперь меня волнует другой вопрос. Что делает родных людей чужими? Почему так всегда получается?

— Философское настроение, старушка?

— Вроде того. Меня, Гоша, замуж пригласили.

— О, мои поздравления, Борец Сумо. Пойдешь?

— Не знаю.

— Не любишь его?

— Люблю, — вздохнула я и стряхнула пепел на нижний балкон.

— Тогда в чем же дело? Иди, не раздумывай. Пора тебе уже. Заведешь ребеночка, растолстеешь, — он пихнул меня локтем в бок. Вы подумайте, он еще и дразнится!

— Дело в том, что он не знает, как меня зовут. Не знает, чем я занимаюсь. Ничего про меня не знает.

— Не понял. Это что, любовь с первого взгляда?

— Нет, но это очень сложная история… Кстати, она началась год назад, когда… Когда я тебя убила, — я виновато улыбнулась. — Гош, я тебе не сказала еще спасибо. Спасибо за то, что не выдал меня.

Он смутился:

— Да я вообще тогда не врубился, что произошло. Налетела на меня, ударила, я свалился. Открываю глаза, спина болит, а тебя и след простыл. Хорошо, что у меня был мобильник.

— Ты вызвал «скорую»?

— Которая добиралась до меня полтора часа. К тому времени я уже понял, что не истекаю кровью. Смешно, Борец Сумо, но ты попала в мой радикулитный пояс.

— Да, мне папа рассказал уже, — я схватила его за руку. — Спасибо, Гош. Если бы ты знал, что я пережила за этот год.

— Догадываюсь, — хмыкнул он, — и тебе спасибо. Если бы не ты, я бы не понял, что Влада — сокровище. Раньше она мне казалась хорошенькой пустышкой.

— Рада за вас.

— Да ладно тебе, Борец Сумо. Я знаю, что ты всегда ей завидовала.

Вместо того чтобы обидеться, я вполне искренне улыбнулась. Гошины глаза смеялись. Кажется, только он один понял, насколько сильно я изменилась.

— Ладно, мне пора. Скажешь моим, что я — в милицию, восстанавливать паспорт?

— Хорошо. Но, думаю, они твоего отсутствия и не заметят. Интересная у тебя семейка… Да, я еще хотел сказать тебе. Только ты, Оль, не обижайся.

— Что?

— Тебе совершенно не идут темные волосы, — помявшись, признался он. — Я тебя даже не сразу узнал, думал, приехала какая-то старая тетка. Если ты действительно собираешься замуж, то ради бога, перекрась их. А то он передумает.

Первый этаж маминого дома занимала какая-то заштатная парикмахерская. Раньше я брезгливо кривилась, проходя мимо этого сомнительного заведения. Но сейчас мне было все равно. В хорошие салоны надо записываться как минимум за неделю. А мне не хотелось терять ни одного драгоценного денечка.

Я влетела в парикмахерскую со скоростью человека, который опаздывает на собственную свадьбу.

— Девушка! Мне срочно нужен самый лучший ваш мастер!

Администраторша удивленно уставилась на немолодую (да, черный цвет волос меня старит и уродует) запыхавшуюся тетку, с таким похвальным рвением устремившуюся к красоте.

— У нас как раз есть один свободный мастер, — неуверенно протянула она. — Не желаете ли сначала ознакомиться с прейскурантом?

Черт, неужели я так выгляжу, что эта тетка посмела усомниться в моей платежеспособности? Я уже приготовилась сказать ей что-то грубое в ответ, но потом решила, что она здесь ни при чем. Если кто-то виноват, то это я. На пике своей привлекательности я сама выбрала себе внешность неприбранной цыганистой бабы.

— Не волнуйтесь, деньги у меня есть. А если мне понравится результат, то и двойную цену заплачу.

Она провела меня в зал и подвела к свободному креслу, возле которого суетилась хорошенькая блондинка-парикмахерша. Девушка была занята весьма важным делом — перекладыванием расчесок с одного конца стола на другой. Впрочем, и остальные парикмахерши весьма профессионально изображали занятость. Администраторша явно погорячилась, утверждая, что по счастливому совпадению для меня нашелся единственный свободный мастер. Потому что других клиентов в зале не было вовсе.

Парикмахерша обрадовалась мне так, словно я была должна ей тысячу долларов и вот наконец пришла, чтобы рассчитаться.

— Садитесь! Что будем делать? Стрижка, химия? Как вы обросли! Может быть, колорирование?

— Я хотела бы просто покрасить волосы.

— Замечательно! — с энтузиазмом воскликнула она. — Сейчас я принесу каталог с цветами.

— Не стоит. Я и так знаю, чего хочу. Хочу стать платиновой блондинкой.

Она с сомнением уставилась на мои темные кудри.

— Боюсь, что это будет сложновато…

— Почему? Надо всего лишь смыть краску и наложить тон.

— Но это с одного раза не делается, — настаивала девчонка, — могу предложить мелирование. В следующий раз мы его сделаем гуще, потом — еще гуще… А вообще-то… вы уверены, что вам пойдет светлый цвет?

— Вообще-то я натуральная блондинка, — с гордостью сказала я.

— Да? — растерялась она. — Но как же… Обычно натуральные блондинки не красят волосы.

— А я вот покрасила.

— Что ж, можно попробовать… А вы уверены…

— В том, что я натуральная блондинка? — рассмеялась я. — Разумеется. Конечно, в последнее время я наделала много глупостей, но окончательно из ума еще не выжила!

Она вздохнула и накинула мне на плечи цветастую клеенку.

…Вернувшись домой, я достала с антресолей чемодан от «Луи Витон». Долой дешевые клеенчатые сумки, долой немодные тупоносые ботинки с неудобными колодками. Я больше не собираюсь все это носить. Я решила взять с собой совсем немного вещей — джинсы, удобные мокасины от «Гуччи», пару футболок, свитер и конечно же комплект тончайшего белья «Банана Репаблик». По пути на вокзал надо будет заехать в универмаг «Московский» и накупить для Жени первоклассной одежды. Представляю, как она завизжит от восторга, обнаружив в похрустывающих фирменных пакетах шелково-сатиново-вельветовое счастье.

Выходя из дома, я взглянула на себя в зеркало. В последнее время я делала это так редко. Наверное, мне просто не нравилось, что из зеркальной глубины смотрит на меня чужой человек — угрюмая брюнетистая учительница по имени Анна. И вот теперь я наконец увидела саму себя. Признаться честно, я по себе соскучилась.

Светлые мягкие волосы свободно падали на мои плечи, голубые глаза выглядели мультипликационно синими на припорошенном пудрой цвета загара лице.

Перед тем, как покинуть квартиру, я оставила короткую записку на кухонном столе. «Дорогие мама, папа, Влада, тетя Жанна и, пожалуй, Гоша тоже! Я вас всех люблю и буду скучать. Но мое место в другом городе, там я встретила человека, которого люблю. На всякий случай оставляю свой адрес. И обещаю пригласить всех на свадьбу. Если она, конечно, состоится. Мне вас будет не хватать, приезжайте в гости. Ваша Оля».

…Я всегда любила вокзалы. Не знаю уж почему. Может быть, из-за того, что нас с Владой в самом детстве на поезде возили в Крым? А потом, когда мы стали постарше, мама отправляла нас в пионерлагерь, и туда тоже надо было ехать на поезде, целых шесть часов. На перроне она вручала нам сверток с едой и спешно целовала в макушки. И еще просила Владу за мной приглядывать, все же я младшая сестра. Хотя если за кем-то и надо было приглядывать в пионерском лагере, так это за Владой. Она была невыносимой — курила дешевые папироски, а когда объявляли отбой, выбиралась через окно, чтобы отправиться прямиком на деревенскую дискотеку, и которое лето подряд мечтала расстаться с девичьей честью.

Когда я училась на первом курсе, наша группа часто выезжала за город на шашлыки. Мы легкомысленно садились в первую попавшуюся электричку, чтобы зайцем добраться до первой попавшейся симпатичной полянки. Там мы пили дешевый сладкий портвейн и пели под гитару. Я ждала этих дней, как праздника, хотя сейчас не понимаю, как я могла всерьез наслаждаться такими глупостями. За мной ведь даже никто не ухаживал…

Вот за что люблю я вокзалы — здесь у меня всегда настроение праздничное, здесь моя кровь бурлит, как только что открытое шампанское.

Я купила два песочных пирожных (одно съем прямо сейчас, другое в поезде), газетку со сканвордами и только потом направилась к билетной кассе.

— Мне, пожалуйста, один билет до N-ска.

Пальцы кассирши порхали над клавиатурой. Она довольно долго таращилась в монитор, сверяя какие-то цифры, и я испугалась даже, что билетов нет.

— Вам только туда билет? — вежливо уточнила она. — Или обратный тоже покупать будете?

Я улыбнулась.

— Нет, мне билет в один конец.

До отправления поезда оставалось целых полчаса. Я присела на лавочку на перроне и подставила лицо несмелому солнцу. Эх, надо было сходить в солярий, тогда бы меня вообще никто не узнал — ни Женя, ни Юра, ни Люська. Мне было и весело, и страшно. А что, если никто из них не будет мне рад? Все они любили меня другой, они любили меня, жалея. Сочувствовать страшненькой, брошенной мужем женщине — это же совсем нетрудно. Иное дело — попробуйте полюбить симпатичную, дорого одетую блондинку. Является ли моя выходка предательством? И если так, то сможет ли Юра мое невольное предательство простить?

И самое главное — смогу ли я уговорить его перебраться в Москву? Этого мне хотелось больше всего — жить с любимым человеком в привычной атмосфере.

Втайне я, естественно, надеялась на финал в духе хэппи-энд. Я сидела на грязной лавочке возле заплеванной вокзальной урны и, млея, представляла, как постучусь в дверь депрессивного хмурого Юры. Откроет, наверное, любопытная Люська. Она вытаращит свои вульгарно накрашенные глаза и спросит: «Девушка, вам кого?» А я улыбнусь и отвечу: «Детка, позови, пожалуйста, папу». В моей улыбке ей почудится нечто знакомое. Тем не менее она не впустит меня в прихожую, эта подозрительная Люська, а скажет: «Подождите минуточку» — и плотно прикроет дверь. А потом я услышу в коридоре его шаги. Дверь вновь распахнется, я поставлю на пол легкий чемодан. Он выдохнет: «Ты?!» На нем — нестираная рубаха, седая щетина на щеках. А я первым делом скажу, что меня зовут Оля. И только потом расскажу ему все. А он… ему ничего не останется, кроме того, как принять меня такой, какая я есть.

Я так размечталась, что чуть не пропустила свой поезд.

Заняла местечко у самого окна. Разгадывать сканворды не хотелось. Я смотрела в окошко, на пропылившиеся деревья, безрадостные блочные дома и одинаковые полустаночки.

Поезд уносил меня все дальше от Москвы.