Мечта Оливии

12

Лишь через некоторое время к Оливии вернулась способность размышлять. Как она явится в самолет в этом платье? В Нью-Йорке сейчас была зима, на улицах лежал снег.

Кроме того, она должна избавиться от всего, что связано с Эдвардом. Это платье, туфли… Оливия перегнулась к водителю и кашлянула.

— Мне надо сменить одежду, — сказала она. — Есть ли здесь магазин, где я могла бы купить нужные вещи?

Водитель взглянул в зеркальце заднего обзора, увидел ее бледное лицо и не стал задавать никаких вопросов. Через некоторое время они подъехали к открытому базарчику, заполненному праздношатающимися туристами, и здесь с Оливией повторилась история Золушки.

Она вошла на базар принцессой, а вышла оттуда такой, какой была всю жизнь.

Племянница домоправительницы, — горько подумала она о себе. Риа всегда знала это, и Эдвард тоже. Единственным человеком, который оказался настолько глупым, что мог думать иначе, была сама Оливия. Но теперь с этим покончено.

В аэропорту, несмотря на поздний час, было многолюдно. Люди прибывали и убывали, но все они были оживлены и счастливы. Она чувствовала себя среди них чужой: никто не обращал на нее внимания, даже всегда улыбающийся клерк у стойки не слишком любезно ответил ей, что да, есть свободное место в рейсе на Нью-Йорк, чудом было то, что он принял у нее к оплате кредитную карточку. Разумеется, она давным-давно исчерпала свой лимит кредита.

Но какое это имело теперь значение? Скоро на нее обрушится банкротство, если последствия скандала погубят «Мечту Оливии». А сейчас ей было все абсолютно безразлично.

И вдруг шестым чувством она ощутила на себе чей-то взгляд. Она обернулась и увидела его — Эдвард быстро шагал через терминал к проходу, у которого она, вместе с другими пассажирами, ожидала разрешения на выход к самолету. Высокий, внушительный, красивый, он мрачно шагал в толпе напролом, словно ему принадлежал весь мир. На его лице была написана такая ярость, что Оливия испугалась.

Она отпрянула в тень павильона для контроля билетов, стараясь вжаться в стену. Оливия знала, почему он хочет отыскать ее. Эдварда Арчера никогда не бросали женщины, тем более такие, как Оливия. Он еще не был готов сам расстаться с ней — до этого события он еще назначил время в длинную ночь, когда долгие часы она провела бы в его объятиях, давая ему возможность еще раз утолить свою страсть. Она же ушла от него сама! Она не желала больше его видеть, снова смотреть в эти глаза и знать, что в них можно прочитать только холодность и самодовольство удовлетворенного самца.

Избежать встречи было нелегко, но преимущество было на стороне Оливии. Она увидела Эдварда раньше, чем он ее, она одета не в роскошное платье, а в мешковатые белые брюки, холщовые туфли без каблуков, просторную хлопчатобумажную рубашку и такую же просторную куртку поверх нее. На ней была и шляпа, помятая полотняная панама с широкими полями, ее она купила главным образом для того, чтобы скрыть от любопытства прохожих покрасневшие от слез глаза.

Эдвард остановился в центре зала. Он выглядел холодным и опасным, несколько человек обошли его, подобно тому, как рыбешки стараются проплыть подальше от акулы. Оливия по-прежнему наблюдала за ним из своего укрытия.

Когда объявили посадку, она быстро смешалась с группой оживленных мужчин и женщин, которые, видимо, ловили последние минуты, чтобы повеселиться, прежде чем увидят внизу огни Манхэттена.

— Привет, дорогуша! — ухмыльнулся стоящий рядом мужчина, опустил мясистую руку на ее плечо и спросил, выдыхая запах крепкого рома: — Откуда ты, крошка?

Оливия заставила себя улыбнуться веселому попутчику.

— Привет! — развязно ответила она и обняла его за талию, позволив ему прижать ее к своему жирному телу, и так они двинулись к выходу. Когда они проходили мимо Эдварда, Оливии показалось, что она сейчас задохнется, и она была вынуждена еще сильнее уцепиться за своего спутника.

— Легче, легче, крошка. — Мужчина захихикал. — Я знаю, что иногда непросто устоять на ногах, держись покрепче, и старина Билли доставит тебя на борт в целости и сохранности.

Так и произошло. Но напряжение не оставило ее даже после того, как закрылись люки, и самолет начал выруливать на взлетную полосу. Даже тогда, когда их поглотило ночное небо, и пассажирам было позволено расстегнуть ремни, Оливия не могла заставить себя расслабиться.

— Привет, крошка, — услышала она голос над собой. Подняв голову, Оливия увидела мужчину, который «помог» ей подняться в самолет, а теперь стоял в проходе. — Как дела?

— Прекрасно, — пробормотала она и даже нашла в себе силы ему улыбнуться, прежде чем он отправился дальше.

Но она вовсе не чувствовала, что все прекрасно. В душе у нее словно все сломалось, и она боялась подумать о том, как будет жить дальше.

И это сделал с ней Эдвард.

Как могла она поверить в то, что он ее любит?

Оливия вздохнула. Ладно, подумала она, с нее хватит. Теперь она испытала в жизни все. Она не собирается запираться дома и оплакивать свое разбитое сердце, потому что мужчина по имени Эдвард Арчер использовал ее. Она сильнее этого.

К черту все. Она в нем не нуждается. Она будет жить для себя. Для себя и «Мечты Оливии».

Еще не все пропало. Она проявила непростительную слабость, позволив сначала такому ничтожному журнальчику, как «Чаттербокс», а затем Эдварду Арчеру заставить себя потеряться, вместо того чтобы бороться за себя и свое дело. У нее были для этого возможности. Чарлз списал одолженные суммы. У нее был городской дом, который теперь могут отобрать суды или банки. У нее было мастерство. Талант. Опыт. И решительность, знание, чего она хочет, которое привело ее из комнаты для слуг в доме Боскомов к «Мечте Оливии».

Ты потеряешь все это, — сказал ей Эдвард, и это толкнуло ее в расставленную им западню. Ладно, без боя она не сдастся. Эдвард не знает, что студия означает для нее не только финансовую обеспеченность, но составляет смысл жизни.

Телефон зазвонил в шесть утра, она как раз только что проснулась. Оливия знала, кто ей звонит, и зарылась головой в подушку, пока телефон не замолчал. Однако десять минут спустя он снова затрезвонил, потом звонки повторялись каждые пять минут, пока она не включила автоответчик, который сама же выключила несколько недель назад после первого же звонка по поводу грязного скандала.

Когда аппарат снова зазвонил, она, вся дрожа, села рядом и услышала холодный и злой голос Эдварда.

— Оливия, черт побери, ты не можешь так уйти!

Но она могла. Все, что ей для этого требовалось, так это напомнить себе, как она его раньше ненавидела. И она сумела сделать это. Господи, она сделала это!..

Когда Эдвард повесил трубку, она набрала номер Дольчи.

— Оливия! Где ты пропадала? Я тебе звонила, звонила…

— Как ты смотришь на то, чтобы выйти на работу, Дольчи?

— О, буду только рада! Что ты намерена теперь делать? Ты следила за «Чаттербоксом»? Там больше нет ни слова обо всей этой кутерьме, давно уже нет. И я подумала, что, может быть…

— Ты правильно подумала. Но существует проблема, — Оливия потерла лоб, — у меня нет денег, чтобы платить тебе жалованье. Если хочешь, можешь поработать на комиссионных, пока дела не наладятся. А когда все придет в порядок… Если придет, я заплачу тебе все, что буду должна, плюс премию, и…

— О’кей.

— Ты уверена?

— Когда ты хочешь, чтобы я пришла?

Оливия улыбнулась — в первый раз за последние сутки.

— Ну, а если я скажу, что пять минут назад?

Дольчи появилась через час. Она обняла Оливию, потом отступила на шаг назад и внимательно оглядела.

— Ты так здорово выглядишь! Где ты так загорела, далеко?

— Да. На Багамах.

— На Багамах? — У Дольчи округлились глаза. — А почему бы и нет? Если нет возможности спасти корабль, то можно позволить себе гульнуть, пока он идет ко дну.

— Нет, не в этом дело… — Оливия взглянула на Дольчи, которая ничего не знала ни о Риа, ни о ее роли в том, что произошло, и рассмеялась:

— Это длинная история, когда-нибудь я тебе ее расскажу.

Дольчи улыбнулась:

— Расскажи хотя бы о южном солнце, теплых лунных ночах, потрясающих мужчинах. Могу поспорить, что ты здорово провела время.

Оливия почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы. Она поспешно отвернулась.

— Оливия. — Дольчи тронула ее за плечо. — В чем дело? Я что-нибудь не то сказала? Оливия тряхнула головой.

— Нет, нет, не говори глупости. Я просто поздно легла и не выспалась как следует.

Несколько часов они провели, разбирая бумаги. На следующий день Оливия стала обзванивать клиентов, которые исчезли после скандала.

Первые звонки дались трудно. «Хелло, — приветливо говорила она как ни в чем не бывало. — Мы интересуемся, приняли ли вы какое-то решение относительно вашей гостиной?» А потом, сжав пальцы, ждала ответа.

Никто не бросил трубку. Но никто не выразил желания прийти подписать контракт. Однако несколько человек сказали, что да, действительно, пока еще не решили этот вопрос. А трое выразили намерение зайти на неделе и переговорить.

Успех придал ей мужества. Оливия перевела дыхание, придвинула аппарат и снова стала названивать. Эти звонки дались ей намного труднее: теперь она звонила людям, которые аннулировали свои заказы после разразившегося скандала.

Некоторые заказчики сразу бросали трубки. Но другие говорили, что они еще не заключили других соглашений, и проявляли заинтересованность во встрече.

Через несколько дней в студию потянулись клиенты. К концу недели дела стали налаживаться. У «Мечты Оливии» снова появились заказы, не так много, чтобы можно было говорить о прибыли, но достаточно, чтобы появилась надежда на выживание. Оливия работала двадцать четыре часа в сутки, конструировала, делала наброски, вела льстивые разговоры с кредиторами о продлении и снисхождении.

К концу недели она довела себя работой до полного изнеможения, что и было отмечено Дольчи:

— Так больше продолжаться не может, — заявила она.

Оливия положила карандаш и утомленно потерла виски. Дольчи была права, она вконец измоталась. Но ее доводили до изнеможения не дни. Ночи. Долгие, пустые часы в темноте. Она не могла изгнать из сознания мысли об Эдварде, перестать видеть его во сне. Она страстно отдавалась ему, а когда просыпалась и возвращалась к реальности, ее сердце билось еще сильнее, потому что сны говорили о ее женской слабости в попытках преодолеть желание. По крайней мере, Эдвард перестал звонить. В конце концов, что толку выплескивать свою злость автоответчику?

— Оливия?

Она подняла голову. В дверях со встревоженным видом стояла Дольчи.

— Почтальон только что принес…

Она подала конверт от юриста Чарлза Райта с отметкой «заказное». Оливия внимательно прочитала письмо, потом подняла глаза на Дольчи.

— Здесь говорится, что я просрочила уплату долга.

— Долга?

Оливия покачала головой. Не было никакого долга, уже не было. В своем завещании Чарлз Райт позаботился об этом, и, конечно же, его юрист знал об этом.

— Это ошибка, — сказала она. — Я разберусь с этим.

Она позвонила юристу. Тот был любезен, почти извинялся перед ней. У него не было иного выбора, кроме как послать ей это письмо, объяснил он.

— Вы правы, мисс Харрис, там было дополнительное распоряжение. Но оно опротестовано.

— Кем? — спросила она.

В этом вопросе не было необходимости. Она знала ответ еще до того, как юрист дал его ей.

— Приемным сыном Райта Эдвардом Арчером.

Оливия закрыла глаза.

— Потому что акции завещаны Риа Боском? — спросила она спокойно.

— Вы знали об этом? — Он вздохнул. — Да, это дело улажено. Арчер разыскал мисс Боском. Он провел переговоры, и они пришли к соглашению, которое устроило обоих.

— Хорошо, но, в таком случае, я не понимаю…

Юрист откашлялся.

— Он опротестовывает завещание отчима в той части, что касается вас. Даже если ему откажут в иске, боюсь, что пройдет слишком много времени.

Оливия хотела сказать что-то вежливое, но у нее перехватило дыхание. Как мог Эдвард так поступить с ней? Он получил то, чего хотел, — контроль над этими акциями, — чего еще ему надо? Или он добивается разорения «Мечты Оливии» в отместку за то, что она ушла от него?

Она поговорит с ним, она должна сделать это сию же минуту. Оливия взглянула на часы. Возможно, он еще в своем офисе. Есть ли его адрес в телефонном справочнике?

Адрес был. Оливия записала его, схватила сумку и быстро сбежала вниз по лестнице.

Офис Эдварда находился на семьдесят пятом этаже небоскреба из стали и стекла, в нижней части Манхэттена. Вся обстановка здесь говорила о деньгах, власти и престиже. Но Оливия не ощущала страха: она была разгневана.

Этот гнев вел ее сначала из лифта в роскошный, орехового дерева холл, потом дальше, по длинному коридору, но когда она очутилась у двери с именем Эдварда, все ее мужество испарилось. Чего я добиваюсь? — подумала Оливия. Эдвард поступит так, как захочет, она не может остановить его. На его стороне было все, в то время как она…

Дверь распахнулась, Оливия увидела перед собой знакомое красивое лицо и мгновенно поняла правду.

Не страх потерять завещанное Чарлзом привел ее сюда. Ее приход объяснялся просто: она любила Эдварда, каким бы он ни был и что бы ни сделал ей. Она любила его на Багамах, любит его сейчас, она всегда будет любить его.

Она сделала быстрый шаг назад, но Эдвард успел удержать ее. Его прикосновение было равнодушным, безличным, но Оливия не могла не подчиниться ему. Его пальцы были словно железные, а во взгляде чувствовалась сталь.

— Входи, Оливия, — сказал он.

Сердце Оливии бешено билось, но она все же гордо подняла голову, стряхнула его руку и вошла.

Его кабинет был огромен, размером, должно быть, во всю ее квартиру. Мебель показалась Оливии весьма внушительной, хотя она не успела ее как следует рассмотреть. Ее мучила мысль, что она совершила ошибку, придя сюда по своей собственной воле, и теперь оказалась в ловушке.

— Садись, — предложил он.

— Нет, спасибо, — ответила она спокойно, хотя биение пульса отдавалось у нее в ушах. — То, что я собираюсь сказать, не займет много времени.

Какая-то скользкая улыбка мелькнула на его губах.

— Я, конечно же, знаю, почему ты пришла.

— Да. — Она с трудом сглотнула слюну. — Да, я уверена, что знаешь.

— Это дополнительное распоряжение в завещании Райта, — ты хочешь знать, почему ты все еще должна возвращать заем.

Оливия сумела удержать себя в руках.

— Я знаю почему, Эдвард. Ты опротестовал его.

Он кивнул.

— Ты права. Я сделал это.

— Даже несмотря на то, что получил обратно акции.

— Твоя подруга согласилась продать их мне по рыночной цене, когда я убедил ее, что не заинтересован в том, чтобы смешать ее имя с грязью.

— Что ж, это упрощает дело. Я имею в виду, что если бы мне удалось отыскать ее, я не смогла бы сделать ей такого предложения. А мне всего-то хотелось, чтобы она объявила на весь свет, что это у нее была связь с твоим отчимом, а не у меня.

Эдвард долго и пристально смотрел на нее, потом оттолкнулся от двери и медленно подошел к ней.

— Ты действительно бы так сделала? — тихо спросил он. — Риа спросила меня, очень ли ты зла на нее, и я сказал ей, что да, что ваша дружба никогда уже не будет такой, как прежде, но я сомневаюсь, что ты собираешься мстить ей.

— Ты так сказал? — зло спросила Оливия. — Ты не должен был говорить за меня, Эдвард. Я… — Она вздохнула. — Нет, — произнесла она через несколько секунд. — Я не хочу отмщения. Сначала я думала, что буду мстить, но… — Оливия облизнула пересохшие от волнения губы. — У нее все в порядке?

— Да. Конечно, она паниковала, боялась, как отреагирует ее семья, когда узнает, что она жила с Райтом. Он говорил ей, что умолял мою мать дать ему развод, но она отказалась.

— Но он этого не делал, — тихо сказала Оливия.

— Нет. — Его голос прозвучал резко, улыбка была холодной и невеселой. — Но Риа Боском была не единственной молодой женщиной, которая попалась на удочку старины Чарли.

— Ладно, в любом случае ты получил то, что хотел.

Глаза Эдварда сузились.

— Получил?

— Да. Акции. Ты сказал, что Риа переписала их на тебя…

Он быстро шагнул к ней и грубо схватил за плечи.

— Почему ты убежала от меня?

— Прости, что испортила тебе вечер, Эдвард. Ты хочешь, чтобы я принесла свои извинения?

— Я не понимаю тебя, — произнес он грубо, — и думаю, что никогда не понимал. Ты самая независимая женщина, которую я когда-либо знал, ты сама сделала себя такой в этом мире, и вдруг ты поджимаешь хвост и удираешь, словно напуганный кролик.

— Нет! — Кровь прихлынула к ее щекам. — Это ложь. Я никогда не удирала!

— Ты всегда так стремительно удираешь, что у тебя не хватает времени, чтобы узнать правду!

— Когда я так поступала? — спросила она. — Приведи хоть один пример.

Он внимательно посмотрел на нее.

— Несколько недель назад ты сбежала из моей квартиры.

— Это не было бегством!

— Ты хотела лечь со мной в постель, но эта мысль так перепугала тебя, что ты стремглав удрала!

— Оставь меня в покое, — потребовала Оливия, — я пришла сюда не для того, чтобы ты оскорблял меня.

— Ты удрала тогда в Нью-Хэмстеде, когда мы уже были готовы заняться любовью.

— Ты так называешь то, что мы собирались делать? — сказала она, пытаясь вырваться из его железной хватки. — Я думаю, для этого найдется более подходящее слово.

— И ты удрала тогда ночью на Багамах.

— Господи, Эдвард! В чем проблема, а? Неужели я первая женщина, которая ушла от тебя?

— Черт возьми, Оливия, может, ты перестанешь вести себя как идиотка и выслушаешь меня?

— Выслушать тебя? Надменного негодяя, который не останавливается ни перед чем, когда становятся у него на пути!

— Я пытаюсь сказать, что влюблен в тебя, проклятая дурочка! — Пальцы Эдварда сжали ее тело. — Бог знает почему, — может быть, ты превратишь мою жизнь в несчастье, а меня сделаешь развалиной, из-за тебя я могу спиться, или что похуже… Но я ничего не могу с собой поделать, я люблю тебя. Черт побери, я знаю, что влюбился в тебя еще тогда, когда ты облила меня виски в ресторане. — Его голос звучал ожесточенно. — В тот день, когда я засек, как мой отчим опутывал тебя.

— Он не опутывал меня, — с замершим сердцем возразила Оливия. — Я же говорила тебе…

— Да. Ты говорила. Но я слишком ревновал, чтобы верить. — Эдвард обнял ее. — Я думал, что ты тоже любишь меня. Ты сказала, что любишь, в ту ночь, на Багамах.

— Эдвард…

— Так ты меня любишь? — настаивал он. — И не думай, что удерешь раньше, чем ответишь мне, Оливия. Если надо будет, я запру тебя здесь, пока не добьюсь ответа!

Оливия взглянула ему в лицо. Он смотрел на нее потемневшими глазами, но в его взгляде было… Было что-то говорившее о том, что он сейчас стремится удержать в своих руках самое для него дорогое, что он жаждет поцеловать ее, и целовать, целовать, целовать…

И это было то, чего она сама хотела все эти дни и недели…

— Ну? — сердито торопил Эдвард. — Я хочу услышать «да» или «нет». Оливия, любишь ли ты меня?

Она глубоко вздохнула.

— Почему ты выкрал у меня ту открытку, Эдвард? Я бы и так отдала ее тебе. Я как раз собиралась отдать ее в тот вечер.

— Вспомни, что ты сказала, когда я нашел тебя. Я не буду помогать тебе в поисках Риа — вот что ты сказала мне. — Его глаза потемнели. — А затем спросила, прилетел ли я на Багамы для того, чтобы отыскать тебя, или же потому, что хотел найти Риа. — Он перевел дыхание. — Ты задала этот вопрос очень легко, но он был такой же неразрешимый, как загадка Сфинкса. И я опасался, что, как ни отвечу, могу разрушить наше счастье.

Оливия покачала головой.

— Эдвард, — прошептала она. — Я не понимаю.

Он вздохнул.

— Я готов был отправиться за тобой на край света, родная. Но правда и то, что мне пришлось отправиться на острова, чтобы отыскать Риа. У меня не было выбора. Эти проклятые акции… Они не так уж много значили в финансовом отношении, но если бы моя мать узнала, что Райт оставил их Риа… Уже и так было достаточно скверно, что она прочитала всю эту чепуху об его «любовном гнездышке». Но открыть, что он отдал кому-то акции, которые она некогда вручила ему как знак своей любви…

— Ты не хотел огорчать ее?

Эдвард угрюмо кивнул.

— Я приложил массу усилий, чтобы уговорить маму после смерти Райта поехать к ее сестре во Флориду. Но я знал, что рано или поздно завещание будет оглашено. Я не мог думать ни о чем другом, кроме того, чтобы срочно вернуть акции.

— Но как возвращение акций могло изменить смысл завещания? Я имею в виду, что если будет обнародовано завещание, то дополнительные распоряжения ведь все равно останутся действительны?

Эдвард натянуто улыбнулся.

— Нет никакого смысла оглашать дополнительные распоряжения, если они уже не имеют значения. Не без труда я уговорил юриста Райта согласиться со мной.

— Да, ты можешь быть очень убедителен, когда хочешь.

Он охватил ее лицо ладонями.

— Тогда позволь мне сейчас убедить тебя, — сказал он тихо. — Я люблю тебя, Оливия. Люблю всем сердцем. Скажи же мне, что тоже любишь меня.

— Но почему же ты не рассказал мне все это в то утро на Багамах? Я бы поняла…

— Может быть. — Эдвард поджал губы. — Но я не мог рисковать. Я слишком боялся потерять тебя.

— Но в последний вечер, когда ты признался, что взял эту открытку… — Она перевела дух. — Ты выглядел таким холодным, Эдвард, таким чужим.

— Я никогда не мог сдержать себя, когда был с тобой, Оливия. Черт побери, я был в отчаянии. Я собирался сделать тебе предложение в тот вечер, но только представь, в чем я должен был тебе сначала признаться: что я рылся в твоих вещах, нашел эту открытку и взял ее…

— …И что ты оставляешь меня и отправляешься в Нью-Йорк.

— Это касалось моего дела с Риа. Мои люди могли не учесть, что ты тоже находишься на островах, разыскивая ее, и я подумал, что она придет в неистовство от мысли, что может встретиться с тобой лицом к лицу. Она соглашалась на встречу со мной только наедине, в Нью-Йорке.

— А опротестование завещания? Почему ты сделал это?

— Ты не отвечала на мои звонки. Я провел несколько вечеров у твоего дома. — Он улыбнулся. — Но я решил не полагаться на случай. Я хотел увидеть тебя на своей территории, дорогая, чтобы все козыри были у меня.

Глаза Оливии наполнились слезами радости.

— О, Эдвард, — прошептала она. — Я была такой дурой…

— Просто ты совершенно невозможная женщина, — произнес он. — Целую вечность назад я задал тебе два простых вопроса, и до сих пор не получил никакого ответа.

Оливия прижалась губами к его губам.

— Повтори их, — шепнула она.

Эдвард посмотрел в потолок.

— Какая же она забывчивая! Ну, что мне с ней делать?

— А ты подумай, — ответила она с улыбкой. — Ну, задавай мне свои вопросы.

— Вопрос номер один, мисс Харрис. Вы меня любите?

— Да, — тяжело вздохнула она, — хотя вы самый надменный, самый невыносимый мужчина, которого я…

— И вы выйдете за меня замуж?

Сердце Оливии бешено забилось.

— Когда? — растерянно спросила она.

Эдвард улыбнулся, охватил ее руками и поднял.

— Сейчас, — сказал он, — сию же минуту, или как только ты дашь согласие оставить «Мечту Оливии».

Оливия обняла его.

— Ты дурачок, — прошептала она. — Разве ты не знаешь? Ведь ты и есть мечта Оливии. И всегда останешься ею…