Медленная смерть

Восемь

ХУДОЙ ПРОСНУЛСЯ РАНО, ощущая, что злость за ночь не угасла. Денёк вчера выдался тот ещё. Полдня он провёл привязанным в квартире Джонни Махача. Потом тот объявил, что их фирма в ближайшие месяцы будет крайне занята, так что в обозримом будущем нормальных выходных не предвидится. Мысли о мести крутились в голове бутбоя, как одежда в стиральной машине. Худой понимал, что получит офигенной пизды, если изобьет трёх школьниц, но высокомерная сучка среднего возраста — совсем другое дело. Хотя «Рейдерам» может не понравиться, что он отметелит шлюху, которую они все ебут, скинхед решил, что больше никто и не дернется, если он нападёт на Марию Уокер. Так что он отправился на дело в местную поликлинику.

— Мне надо срочно увидеть доктора Уокер! — хрустнул Худой.

— Мария сегодня утром не принимает, она заполняет бумаги, — чопорно ответила регистраторша. — Эй, вернитесь!

Худой не обратил на приказ внимания, он шёл по коридору к кабинету Марии Уокер. Бутбой не потрудился постучаться, он распахнул дверь и ворвался внутрь. Мария подпрыгнула, увернувшись от кулака, летящего в нос. Одновременно правой ногой она поставила Худому подножку. Скинхед упал, ударился лбом об угол стола и отрубился дрожащей грудой на полу.

Уокер работала быстро. Она раздела Худого и затащила его на кушетку. Потом приковала бут-боя наручниками, которые купила своему брату-мазохисту на день рождения. Так удачно сложилось, что завёрнутый подарок лежал у неё в портфеле. Достав из ящика марлю, Мария перевязала гениталии Худого, потом сделала шаг назад и оценила свою работу.

— Очнись! — бубнила Уокер, шлёпая бутбоя по щекам. — Очнись, идиот!

— Ууууууууйййййяааааа! — застонал Худой. — Где я? Что случилось?

— Ты прикован у меня в кабинете! — триумфально объявила Мария. — Ты пытался напасть на меня, но сам получил по ушам!

— Что случилось? — повторил скинхед.

— Посмотри вниз на свой хуй! — приказала доктор.

— Я его не вижу, — пробормотал Худой. — Вижу только бинты.

— Это потому, что я отрезала тебе хуй и яйца! — радостно прокудахтала Уокер.

— Не может быть! — заорал бутбой. — Я чувствую, как у меня встаёт!

— Это фантомная эрекция, — опровергла его Мария. — Ты наверняка слышал о людях с ампутированными конечностями, они потом долгие годы страдают от фантомных болей.

— О нет! — заплакал скинхед и потерял сознание.

— Возьми себя в руки! — обратилась к нему доктор, прежде чем плеснуть в лицо стакан воды.

Хотя бутбой вернулся в сознание, он страшно побледнел. Он смотрел на Уокер как ребёнок, не способный поверить в жестокость этого мира.

— Что же мне теперь делать? — спросил скинхед слабым голосом.

— Сядь на диету, — предложила Мария. — Как сбросишь десяток-другой килограммов, начнёшь страдать из-за того, что если бы у тебя ещё был хуй, ты мог бы вовсю трахаться.

Доктор расковала свою жертву. Худой встал, оделся и вышел из кабинета. Скинхед не смирился с унижением, пострадав от рук Уокер. Однако теперь он понял, что надо действовать умом, а не силой, если он хочет перехитрить своего злобного врага. Дорога до местного отделения полиции не заняла много времени, и, войдя внутрь, Худой попросил помощи.

— Я хочу сообщить об ужасном преступлении, — обратился бутбой к сержанту на приёме. — Доктор Уокер только что меня кастрировала! Вы найдёте её в местной поликлинике. Я хочу, чтобы сука была арестована немедленно.

— Вы должны пройти в комнату для дачи показаний, — голос копа сочился жалостью, — чтобы я мог выяснить подробности вашего дела.

Худой уже почти двадцать минут заполнял заявление, когда приехал доктор осмотреть его рану. Бутбой стянул штаны. Медик развязал бинт, который Уокер навертела вокруг паха скинхеда, и обнажился идеально здоровый набор семейных драгоценностей. Пару минут спустя Худому предъявили обвинение в напрасной трате времени полиции.

Дональд Пембертон проснулся поздно, но такой же злой, как Худой. Вчера он обнаружил, что его девушка — развратница, шлюха и блядь. Пенелопа Эпплгейт всегда клялась, что считает акты воспроизводства отвратительными — но теперь-то Дон знал, что она лжёт. Если Пенни чем и отличалась от нимфоманки, то исключительно неспособностью признать свою болезнь. Пока Пембертон поднимался над физическим, чтобы отдаться метафизическому, эта тёлка, похоже, больше хотела тусоваться с дегенератами, нежели приобщаться к искусству.

— Пенни! — завопил Дон в гостиную. — Приготовь мне чашку чая, пока я одеваюсь!

— Твоя очередь делать чай! — продекламировала Эпплгейт. — Я делала, когда мы вернулись вчера вечером.

— Я страдаю творческим недержанием! — принялся отчитывать её Пембертон. — Мне надо, чтобы кто-то ухаживал за мной, пока я думаю о высоком.

— «Эстетика и Сопротивление» являются партнёрами, — возразила Пенни. — Если хочешь, чтобы за тобой ухаживали, найми служанку. Мне нужно не меньше времени, чтобы объять духовное, чем тебе!

— Не смеши меня! — ухмыльнулся Дон. — Вчера я видел, как ты кричишь в экстазе, пока разные животные спускают тебе в дыру. Тебе не нужно время на погружение в высшие материи, ты простая нимфоманка!

— Эти ребята не были животными! — принялась спорить Эпплгейт. — Мы все занимались любовью. С тобой так не получается, ты слишком занят собственным эго, чтобы потянуться и коснуться другого человека. Но вчера я осознала, что нет никакой бездонной пропасти между духовным и физическим, эти явно несоизмеримые проявления вместе составляют единый континуум!

— Почему бы тебе не признать, что ты не смогла подняться над своей животной природой? — проповедовал Пембертон, направляясь в гостиную. — Если учесть этот факт, становится очевидно, что ты — моя помощница в арт-проекте. Это я привношу в работы «Эстетики и Сопротивления» глубокую одухотворённость. Если ты заваришь чай, я воздержусь от комментариев на тему того, как ты в течке набрасываешься на каждого встречного-поперечного мужика!

— Я не буду делать чай! — заорала Пенни. — Твоя очередь, давай, тащи сюда мой завтрак!

— Слушай, блядь! — крикнул Дон. — Мы распределяем работу согласно духовным способностям, а я в этой квартире единственный гений! Так что марш на кухню!

— Ну всё, я ухожу! — бросила Эпплгейт. — Иди ты в пизду, не хочу тебя больше видеть!

— Ты не можешь так меня оставить! — проскрежетал Пембертон. — А как же твоя карьера в арт-мире? Как же то, что я помогаю тебе деньгами, которые получаю от своей семьи? К тому же, Спартак примет мою сторону, тебя вышибут из Ложи, и ты никогда не подпишешь контракт с крупной галереей!

— Ну ладно, — вздохнула Пенни. — Ладно, остаюсь. Но только если ты сделаешь чай!

Джок Грэхем вошёл в христианскую группу под названием «Крестоносцы Христа». Эти ребята считали себя потомками одновременно и тамплиеров, и госпитальеров, просто потому что выходили на улицу и пытались обратить простых людей в нелепое мистическое вероучение. Поль Парвеню, основатель секты, не понимал, что прежние крестоносцы куда активнее старались перенять секреты капитализма у так называемых язычников, нежели обеспечить безопасность паломников, идущих в Святые Земли.

— Как я всегда говорю в конце наших встреч, — объявил проповедник Поль, — мы выходим на улицы в крестовый поход за душами людей. Так мы помогаем Иисусу. Мы боремся с дьяволом, когда стоим на улице и спрашиваем, пустил ли человек Спасителя в сердце своё. Хорошо, я на сегодня закончил, но прежде чем мы разойдёмся, Джок Грэхем выступит с сообщением о культе Сатаны, известном как Неоизм. Джок, передаю тебе слово…

— Работы Неоистов, — встав, прошепелявил Грэхем, — несут в себе зёрна зла. Неоизм — последний оплот сатанинской секты, чьи корни потеряны в тумане времени. Прежде чем обрести Иисуса, я был арт-критиком, и могу немало рассказать вам об отношениях между Неоизмом, ситуационизмом и масонством. Но на сегодняшний день важным пунктом является то, что мы мобилизуемся, дабы не дать Неоизму перейти из арт-мира в мейнстрим. Мы обязаны исключить его из контекста нашей культуры, а для этого жёстко разобраться с поддерживающими Неоизм людьми в лондонском Сити. Мы должны заявить, что сам факт войны между Гильдией Торговцев Тканями и Ганзейским Союзом — фальсификация, организованная с целью обмана общественности. На самом деле обе группировки представляли одну организацию. Мы должны показать, какими путями сатанизм, будучи практичной религией поклонения богатству, передавался от розенкрейцеров, тамплиеров и рыцарей Святого Фомы…

— Богохульство! Богохульство! — в унисон запела собравшаяся паства. — Изыди, демон, изыди! Как осмеливаешься ты извергать клевету на крестоносцев, в честь которых мы названы!

— Дослушайте! — заорал Джок. — Я сейчас докажу вам, что есть демоническая связь между тамплиерами и Хасаном-ибн-Саббахом. Видите ли, Старец Горы заключил пакт с крестоносцами…

Арт-критик закончить выступление не смог. По всему помещению загрохотали стулья, и христианские фундаменталисты бросились на него. Поль Парвеню одним из первых достиг вероотступника. Раздался приятный хруст дробящейся кости, когда кулак проповедника встретился с челюстью Грэхема. Джок отшатнулся назад, а в стороны полетели брызги крови и кусок зуба. Сильные руки ухватили его и держали, пока Парвеню выбивал из него сознание. К счастью для себя, бывший марксист отрубился быстро. Потом крестоносцы воздели его податливое тело над головами и передали к выходу на улицу, где бросили на мешки с мусором. Они не собирались терпеть хулу в адрес христианских героев, в прежние века спасших множество паломников!

Аманда Дебден-Филипс завтракала с Линдой Фортрайт. Следуя примеру Карен Элиот, две арт-администраторши решили, что любят «Бургер Кинг» на Оксфорд-Стрит, именно там они и встретились для разговора с глазу на глаз. Линда поставила на стол нагруженный поднос. Аманда схватила бургер и клубничный коктейль, она жаждала пищи!

— Тебе пришло приглашение на выставку «Новый Неоизм» в «Галерее Отпечатка Пальца»? — осведомилась Фортрайт.

— Да, — признала Дебден-Филипс. — Они вломились в пустующий магазин на Олд-Комптон-Стрит. Я чуть-чуть знакома со Стивеном Смитом, который организует выставку. Раз уж он подписал контракт с «Флиппером», то должен был посоветоваться со мной, прежде чем предпринимать такие действия.

— Да чего тут переживать? — чирикнула Линда. — Ты бы одобрила его план, все формы андеграундного искусства сейчас идут нарасхват. Неоизм, похоже, вот-вот войдёт в моду, он умудрился войти в арт-историю едва ли не за неделю!

— Да, Неоизм в этом году будет популярен, — согласилась Аманда. — Все критики говорят, что это крупнейший прорыв со времён флуксуса и ситуационистов. Всё равно, я Стивеном недовольна, он подрывает мой авторитет. Молодым художникам естественно отстаивать антиинституционализм — но надо всё-таки уважать свою галерею, кроме, конечно, тех случаев, когда они выступают в прессе!

— Если так ставить вопрос, то ты, конечно, права! — понесла Фортрайт. — Как бы мне хотелось, чтобы Стивен, связанный, с кляпом во рту, беспомощный, оказался у меня в постели. Я бы так наказала его, что он бы вовек не забыл!

— Можно устроить, — пробубнила Дебден-Филипс.

— Что, правда? Ты мне его обеспечишь? — спросила Линда, коснувшись запястья подруги.

— Легко, — проворковала Аманда. — Пойдём сегодня вечером вместе на открытие «Нового Неоизма». Когда там всё кончится, я прикажу Стивену проводить тебя домой. У него, по сути, не будет выбора, он только что подписал с «Флиппером» контракт, у него ещё не было нормальной выставки в Уэст-Энде, он не в том положении, чтобы спорить со мной. Я не понимаю, почему ты не заманила его в постель предложением устроить выставку в «галерее Земли», пока он ещё не входил в команду «Флиппера».

— Пока ты не подписала его, он казался мне просто очередным куском говядины, — призналась Фортрайт. — Прикол в том, что я люблю мужчин с ароматом успеха. Управление богатой галереей означает, что большая часть мужиков, которых я вижу, на своём искусстве ни гроша не сделает. Живущие на субсидии меня не возбуждают, я испытываю настоятельные позывы унижать влиятельных мужчин!

— Понимаю, о чём ты! — просмаковала Дебден-Филипс. — В свои двадцать я даже не глядела на ребят, у которых не было машины!

— Но расскажи мне о Неоизме! — ответила Линда, меняя тему. — Я о нём почти ничего не знаю. Начинай с самого начала, ну, со дня основания.

— В самой сути твоего вопроса кроется ошибка, — провещала Аманда. — Неоизм был усовершенствованием в дискурсе авангарда, посему его границы меняются, и нет никакой возможности зафиксировать точку его рождения.

— В каком контексте? — поинтересовалась Дебден-Филипс.

— В художественном контексте! — затряслась Линда.

— Ххы, — сказал рабочий из-за соседнего столика, покосившись на Аманду. — Ты вчера была здеся с другой тёлкой, она говорила всё то, что ты говоришь сейчас.

— И что? — вспыхнула Дебден-Филипс.

— Мине больше нравилось, — доверительно сообщил пролетарий, — када вы говорили про секс.

— Ты вызываешь омерзение! — уколола его Аманда.

— Мы с ребятами работаем на стройплощадке за углом, — настаивал строитель. — Если хочешь, мы оттрахаем тебя всей бригадой в бытовке! Что скажешь?

— Пошли! — заорала Дебден-Филипс на Линду Фортрайт. — Я уже доела, посидим и выпьем где-нибудь в более приятном окружении!

Джонни Махач договорился встретиться с Карен Элиот в Сохо-Сквере. Появившись там, он с удовольствием обнаружил, что она уже заняла лавочку. Найти место там было отнюдь не легко, многие сидели прямо на траве. Скинхед собирался предложить сходить в забегаловку, если бы Элиот уселась на газон. Природа — для хиппи. Ходжесу нравился город, но зелёные насаждения решительно не вдохновляли.

— Здорово, правда? — объявила Карен, когда Джонни клюнул её в щёчку. — Нет ничего лучше солнца и свежего воздуха!

— Да, — согласился Ходжес, — разве только пойти в паб с друзьями и нажраться!

— Или организовать тайное общество и держать в кулаке судьбу каждого посвящённого! — хихикнула Элиот.

— Давай на время забудем про Фронт Семиотического Освобождения! — взмолился бутбой. — Мы всё уже обсудили по телефону. Меня уже тошнит от всего этого Неоизма. Я не понимаю, что эти художнички в нём находят. Дайте мне хорошую запись «троянцев»[49], с приличным ритмом, а высоколобые темы я оставляю эстетам, мне от них ни тепло ни холодно!

— Ладно, ладно, — уступила Карен. — Пока забудем про Неоизм. О чём тогда хочешь поговорить?

— Слыхала про Худого? — гоготнул Джонни.

— Я утром беседовала по телефону с Марией, — прокудахтала Элиот.

— Ты не слышала лучший кусок! — воскликнул Ходжес. Потом, доставая из коробки видеокассету и передавая Элиот, добавил: — Тут съёмка сексуальных издевательств трёх школьниц над Худым!

Спартак наблюдал за окончательными приготовлениями к выставке «Нового Неоизма». «Галерея Отпечатка Пальца» выглядела так, словно в неё попала бомба. По стенам, полу и потолку разбрызгана краска, драные плакаты под безумными углами развешены по всему помещению, пол завален разломанными компьютерами. Хотя большая их часть сломалась в процессе использования, художники собирались сообщать всем слушающим, что их разрушили компьютерные вирусы Неоистов.

— Ни хуя себе вы опаздываете! — заорал Стивен Смит на Дональда Пембертона и Пенни Эпплгейт, когда они вошли в дверь. — Вы должны были давным-давно прийти! Вам что, кажется, мы тут хуйнёй занимаемся?

— Искусство является важнейшим делом в мире, — торжественно запел Пембертон. — Мы с Пенни поспорили, нам надо было разобраться, прежде чем прийти сюда.

— Ладно! Ладно! — взвыл Спартак. — Ваши личные проблемы действительно охуенно трогают моё черствое сердце. Бегом на кухню, готовить соус из авокадо. Пускай это сквот, но мы собираемся впечатлить критиков своим профессионализмом!

— Слушаемся, командир, — ответил Дон и пошёл через галерею.

— Ты останься! — прошипел Великий Дракон, потянув Пенни назад за воротник. — Я собираюсь воспользоваться твоим ротиком, твой талант нельзя зарывать на кухне. А теперь отсоси у меня!

— Слушаюсь, командир, — пропела Эпплгейт, опускаясь на колени.

Она расстегнула ширинку Смита, достала напряжённый хуй и принялась массировать рукой. Эпплгейт пробежалась языком по всей его длине. Вождь ФСО издал безумный гоготок.

— Можно присоединиться? — спросил прохожий, осторожно приоткрывший дверь после того, как увидел сеанс орального секса в щель между плакатами, наклеенными на окна.

— Пошёл отсюда! — завизжал Джозеф Кэмпбелл.

— Заплачу двадцать фунтов! — предложил мужик.

— Засунь деньги себе в задницу! — заорал Кэмпбелл. — Никто не будет мешать моему боссу в моменты наслаждения!

Джозеф приложил незваного гостя по морде дверью. Убеждённый извращенец, тот продолжал наблюдать, прижав свой окровавленный нос к стеклу. Пускай его собственный член сосать не будут, но он сполна получит удовольствие от шоу, где тёлка на коленях обслуживает другого мужика.

Пенни заметила по спазмам мышц дрына, что Спартак приближается к оргазму. Вряд ли она могла упустить этот момент, Смита трясло, как эпилептика. Долю секунды спустя жидкая генетика вскипела в паху Стивена и выплеснулась в горло Эпплгейт. Пенни жадно проглотила потоки ДНК, ей нравился солёный привкус, он напоминал ей об оздоровительном напитке, популярном в годы её детства.

Сэр Чарльз Брюстер на ходу строил планы. Цены на материалы Неоистов росли с астрономической скоростью. Уже можно было не сомневаться, что движение вошло в историческую фазу. Руководитель «Прогрессив Артс Проджект» в спешке собирал впечатляющую коллекцию произведений авангарда восьмидесятых. Большую часть он оптом скупил у Мартина Поркера, художника-неудачника, который заигрывал с Неоизмом во времена APT 8[50]. Поркеру были неизвестны тенденции в современном искусстве и очень нужны деньги. Он отдал весь свой архив за пять штук. Внезапный рост интереса к Неоизму добавил Брюстеру кучу забот. Чтобы извлечь максимум из неожиданно представившихся возможностей, ему придётся носиться синежопой мухой ближайшие пару месяцев. Текущий проблемой оказался Джок Грэхем. Он вломился в офис Брюстера, не сделав даже попытки назначить встречу. К счастью, Брюстер имел чёрный пояс по манипулированию художниками и критиками. На самом деле, он считал Грэхема наименьшей из всех возможных проблем.

— Видишь ли, Джок, — поучал сэр Чарльз, — я исследовал Неоизм годами. Пока ты на правильном пути, настала пора научиться конспирации.

— Но мне кажется, что вы продвигаете Неоизм! — возразил Грэхем.

— Ты знаешь, кто такой крот? — спросил Брюстер.

— Конечно, знаю! — изверг Джок. — Это маленький зверёк, который живёт под землёй.

— Нет, не этот крот! — фыркнул сэр Чарльз. — Я говорю про лазутчика во вражеском лагере. Может, со стороны похоже, что я поддерживаю Неоистов, но на самом деле я собираю о группе разведданные.

— Понятно, — шепнул Грэхем.

— Может, настала пора объединить усилия? — спросил Брюстер. — Мы можем причинить им немало вреда, атаковав с двух флангов. Я буду собирать информацию о противнике, а ты — применять её на практике.

— Да зачем, — уклонился от прямого ответа Джок. — Что вы можете сообщить такого, чего я не знаю?

— Столько всего, — подмигнул сэр Чарльз, — что ты мог бы просидеть здесь неделю, а я не передал бы тебе и десятой доли всей собранной информации.

— Ого! — впечатлился Грэхем.

— Для начала, — шепнул Брюстер, — давай взглянем на твоё сообщение, что имя Элиот, прочитанное задом наперёд с добавлением «Т», даёт Туалет. Переставив буквы в имени Стилетто, на выходе мы тоже получаем Туалет[51].

— Это, конечно, здорово, — возразил Джок, — но остаются лишние «С» и «Т».

— Я как раз подхожу к этому, — терпеливо разъяснил сэр Чарльз. — «Т» переносится в анаграмму фамилии Карен Элиот, чтобы получился второй туалет, а «С» означает самого Сатану, связующую опору всех оккультных действий!

— О Боже! — закричал Грэхем. — Всё обретает новый, ужасающий смысл!

— Далее, — продолжал Брюстер. — Посмотри, что ещё можно сделать с именем Стилетто! Это анаграмма Т. С. Элиот, где лишняя «Т» вновь переносится в перевёрнутую версию фамилии Карен, создавая алхимическую связь.

— Но! — запричитал Джок. — Я думал, автор «Бесплодной земли» был христианином!

— Нет, — опроверг его сэр Чарльз, — это чёрная пропаганда, распространяемая иллюминатами. На самом деле Т. С. Элиот оказался марионеткой тайного общества!

— Честное слово! — развёл руками Грэхем. — Думаю, вы напали на след.

Сэр Чарльз Брюстер не единственный строил планы на ходу из-за внезапного ускорения в темпах культурных перемен. Карен Элиот повела Джонни Махача на фильм с Чжоу Жунь-Фа[52], и пока сверкали пушки, её мозг работал со скоростью света. Пресыщенные зрелищем героического кровопролития, эти двое теперь вернулись домой к Элиот. Ходжес висел на трубке, работая устами Карен.

— Спартак! — рявкнул Ходжес. — Это Хирам. Слушай внимательно, я должен передать тебе инструкции наших тайных вождей.

— Готов, — пролаял Стивен Смит. — Огонь!

— Должна произойти большая интервенция Неоистов в Крисп-Стрит-Маркет в Попларе в субботу во время обеда, — выпалил Джонни. — Объяви о ней сегодня на закрытом осмотре «Нового Неоизма». Я позвоню тебе завтра и сообщу детали.

— Будет сделано! — уверил Спартак своего контролёра. — Жду звонка.

— До завтра, — ответил Ходжес и повесил трубку.

Карен вышла из кухни и передала Джонни кофе, прежде чем развалиться на диване. Она решила не ходить на открытие «Нового Неоизма», потому что не хотела давать даже намёки на связь с деятельностью членов Ложи ФСО. К тому же ей предстояло проделать немалую работу, подготавливая материал для интервенции Неоистов в Крисп-Стрит-Маркет в субботу.

— Может, перепихнёмся? — предложил Ходжес.

— Что-то меня на секс не тянет, — безучастно ответила Карен. — Всё равно Мария придёт минут через двадцать, она собирается тебя выебать. Я с удовольствием буду снимать вас в процессе, что скажешь?

— Скажу, что ты чертовски странная, — признался Джонни. — Я не против секса с Марией, но не хочу, чтобы ты его снимала на видео. Я не кусок мяса, знаешь ли. У меня есть чувства, я существую не для того, чтобы обеспечивать членом других людей.

— Что ты делаешь сегодня вечером? — спросила Элиот.

— В девять встречаюсь с другом в Камдене, — объявил Ходжес.

— Ладно, тебе надо уйти отсюда в семь, — сообщила ему Карен, — потому что у меня куча дел. Вам с Марией вполне хватит часа, чтобы доставить друг другу радость. Мы с тобой встретимся завтра в обед. К тому времени я приготовлю плакаты, которые ты передашь Стивену Смиту. Ещё я передам для него дальнейшие инструкции.

— А что я буду с этого иметь? — сделал замечание Джонни.

— Пиздец, работай из любви к искусству! — взорвалась Элиот. — И если тебе ещё доведётся оттрахать меня, ожидание лишь сделает этот миг приятнее. К тому же, готова спорить, ты получаешь немалое удовлетворение, помогая ебать мозги всяким там художничкам!

Ходжес ухмыльнулся. Если бы Элиот знала, сколько радости ему доставила месть «Эстетике и Сопротивлению», она бы взбеленилась! Карен, наверно, думает, он слишком туп, чтобы извлечь из ситуации личную выгоду, но сука скоро узнает, что страшно просчиталась в оценках. Дайте пару дней — и не будет тайного общества, продвигающего Неоизм от имени Элиот, потому что каждому члену ФСО будет грозить длительный тюремный срок!

Джок Грэхем маршировал перед «Галереей Отпечатка Пальца». Он сделал себе плакате надписью «ДОЛОЙ САТАНИЗМ, УНИЧТОЖЬ НЕОИЗМ». Бывший арт-критик также раздавал наспех изготовленные листовки. Однако его действия желаемого эффекта не оказали. Ни единый знаток искусств не воспринял его предупреждения о заговоре всерьёз. Они считали, что он договорился с галереей устроить выставке скандальную рекламу.

Сама же выставка была забита. Посетители стояли локоть к локтю, пузо к жопе, лишь бы увидеть, что такое «Новый Неоизм». Линда Фортрайт еле сдерживала позывы на месте облапать Стивена Смита. Молодой художник уже смирился с фактом, что этой ночью будет удовлетворять именно эту хищницу от культуры.

— Я думала, возрождения Неоизма надо ждать лет через пять! — жаловалась Эмма Карьер из «Боу Студиоз» Рамишу Пателю.

— Я так понял, сэр Чарльз Брюстер планировал десятилетнюю подготовку, прежде чем взорвать бомбу Неоизма, — ответил режиссер. — Я собирался примкнуть к движению лет через восемь, а теперь поезд уже ушёл! — Похоже, ситуация вышла из-под контроля, — разглагольствовала Карьер. — Сэр Чарльз — человек слова, и если он сказал, что разработал рекламную кампанию на десять лет, значит, его просто смела волна.

— О да, полностью согласен, — принял её точку зрения Патель. — Брюстер внушает доверие, я раньше не встречал более надёжного человека. Проблема в чёртовом феномене культурной акселерации! Всё в наше время происходит так быстро, что люди, управляющие арт-сценой, не способны угнаться за событиями. Мир крутится с бешеной скоростью, фактически мы живём в условиях хаоса!

До Пембертона дошёл слух, что перед галереей бродит Джок Грэхем. Мужская половина «Эстетики и Сопротивления» вкалывала на кухне, уже не один час приготовляя еду и напитки. Спартак только что дал Дону разрешение покинуть рабочее место, чтобы он мог потолкаться среди гостей.

— Давай возьмём на чердаке пару банок краски, — предложил Пембертон Пенелопе Эпплгейт. — Можно будет пойти и швырнуть их в Джока Грэхема!

— Отличная идея! — захихикала Пенни.

Через две минуты «Эстетика и Сопротивление» выбежали на улицу. Грэхем как раз повернулся спиной, и Дональд сумел вывалить целую банку голубой краски на своего заклятого врага. Когда бывший марксист повернулся, Эпплгейт брызнула ему в лицо красной эмульсией. Джок уронил плакат и бежал.

— «Новый Неоизм» оказался воплощённой грубостью, — засмеялся критик из «Журнала Нематериального Искусства». — В нём нет ни грана интеллектуального содержания. Однако, если этот шаг был спонтанным, в нём есть наивное обаяние. По моему мнению, Джок Грэхем полный мудак и заслуживает куда худшего, чем заряд краски. Но если всё было спланировано, я испытываю лишь презрение ко всем участникам.

Джонни Махач приехал на Кэмденскую станцию чуть раньше, чем собирался. Он стоял рядом с билетным аппаратом, спиной подпирая стену. Ровно в девять Атима Шиазан налетела на него с распростёртыми объятиями. Долю секунды спустя бывшая активистка «Марксист Таймс» уже шарила языком во рту у бутбоя. Поцелуй получился долгим и медленным, полным страсти. Поприветствовав друг друга, они пошли в «Оксфорд Армс».

— Так странно снова видеть родителей, — вздохнула Атима, отрываясь от пинты. — Они не хотят выпускать меня из виду. Не поверишь, какие разборки были сегодня. Пришлось пообещать, что я вернусь в пол-одиннадцатого.

— Че-его! — брызнул слюной Ходжес. — Ты говоришь, что у нас всего час побыть вместе?

— Боюсь, да, — прошептала Шиазан. — Только не теряй головы, со временем всё наладится. Предки знают, что если давить на меня слишком сильно, я снова уйду от них.

— Чем ты сегодня занималась? — осведомился Джонни.

— Мама загрузила меня работой по уши, — засмеялась Атима. — Заставила вылизать дом снизу доверху. Отец пригласил завтра вечером в гости всех родственников, хочет похвастаться возвращением блудной дочери в лоно семьи. Он торжествует, потому что всегда говорил, мол, я возьмусь за ум и откажусь от маоизма!

— Догадываюсь, как запряжёт тебя мама завтра, — хихикнул скинхед.

— Так скажи, умник! — потребовала Шиазан.

— Она заставит тебя ковыряться у духовки, пока не приедут гости! — триумфально объявил Ходжес.

— Твоя правда! — согласилась Атима.

— Наверняка кто-то из родственников останется ночевать, — предположил Джонни, — и я увижу тебя только на следующей неделе.

— Почти угадал, — поддразнила его Шиазан. — Родственники матери едут из центральных графств, и они остановятся у нас. Однако они уедут в середине воскресенья, и мы сможем встретиться.

Линда Фортрайт глазела на Стивена Смита, обнажённого и привязанного к кровати. У молодого художника бугрилось везде, где должно бугриться. Арт-администраторша почувствовала, что сегодняшняя ебля войдёт в её личную историю, потому что эрегированный хуй её партнёра оказался весьма крупным. Линда сделала рассекающие отметины губной помадой на животе и лице Стивена. Потом написала слово «ПОВИНОВЕНИЕ» у него на груди.

Фортрайт выскользнула из трусов и подняла их к носу. Вдохнув, оценила духан. Идеально, чтобы заткнуть рот рабу! Линда обвязала ими голову Смита, место с пятнами засунув ему в рот.

— Почувствуй вкус моей пизды! — скомандовала она.

Через долю секунды арт-администраторша перевернула Стивена на живот. Потом подняла с пола кроссовку и опробовала ее на жопе жертвы. Удар вышел звонким, а на белой плоти Смита остался красный след.

— Это будет долгая ночь, — объявила Фортрайт. — Я собираюсь насладиться сполна. Начнём с порки. Считай, я не наказываю тебя, а постепенно дублю твою шкуру. Когда я почувствую, что от твоей израненной попки идёт мощный жар, я смажу свою туфлю на стилете, и засуну ее тебе в задницу. Тебе понравится, уверена!

Стивен попытался ответить, но из-за кляпа во рту слова превратились в бессмысленное лопотание. Линда второй раз прошлась по жопе кроссовкой, и он безумно застонал.

— Знаешь, что? — задала риторический вопрос Фортрайт. — Когда, наказывая тебя, я как следует потеку, я дам тебе вылизать пизду. Надеюсь, ты терпеливый мужик, потому что засунуть хуй в меня я позволю тебе только через два часа. А потом тебе придётся вытерпеть ещё минимум тридцать минут, прежде чем я дам тебе кончить!