Медный гамбит

Восьмая Глава

Огромный кроваво-оранжевый солнечный диск только повился над восточным горизонтом, когда проснувшийся Павек потянулся, разминая мышцы, более свежий, чем может быть измученный человек после полубессонной ночи. Не осталось даже следа Тирского шторма — за исключением подсохшей грязи и темных угловатых силуэтов кес'трекелов, бегающих по равнине в поисках жертв урагана.

Руари сидел рядом с маленьким костром. Его правая нога была вытянута прямо перед ним. Колене распухло до размера дыни сабра и было цвета вчерашнего шторма. В руках он держал горшочек, из которого доносился аромат свежего хлеба, смешанный с запахом острого чая. Живот Павека ответил на это радостным бурчанием, но между ним и мальчишкой стояло слишком много обстоятельств, завтрак подождет, пока мелкий не закончит.

Рядом с ним Йохан надевал упряжь на канка-солдата, а насекомое рылось в куче корма. Кирпичные стены жалкой, лишенной крыши хижины превратились с обломки, повсюду оставались глубокие следы промчавшихся диких животных. То там то здесь в грязи были раскиданы остатки горшков: многие из их запасов воды оказались растоптанными беснующимися зверями.

Теперь у него больше места на спине канка, а у них меньше воды.

Плохая сделка.

Двое из ездовых канков заправлялись рядом. Он оглянулся в поисках третьего канка, и нашел его лежащим в подсыхающей грязи, над его головой склонилась Акашия. Он подошел поближе, чтобы взглянуть.

— Бесполезно, — печально сказала она. Она услышала, как кто-то подошел, но не подняла голову чтобы увидеть, кто это. — Они едва ли сами осознают свою жизнь. Они немедленно теряют всю исцеляющую энергию, которую я могу передать им.

— Должно быть это очень сильно расстаивает, когда ты так сильно пытаешься, а результаты ничтожны.

Разочарование сменилось настороженностью, когда Акашия повернула к нему голову.

— Это просто любопытство. Я не хотел мешать тебе.

Она вздохнула, разгладила перепутанные штормом волосы, и встала к нему лицом с намеком на улыбку на ее губах. — Ты уверен, что ты Просто-Павек, а не Всегда-Любопытный-Павек?

Не найдя что ответить, и не понимая, почему у него нет слов, он покачал головой и отошел. Ее почти-улыбка расширилась в усмешку, потом исчезла. Тень Руари — длинная, узкая, дополненная тенью его длинного, узкого посоха — легла между ними.

— Бесполезно, — повторила Акашия. — Я не могу вылечить это, и он начинает страдать. Поможешь мне?

Если он не ошибался, в ее голосе были и вопрос и необходимость. Павек решил, что он понял, почему она попросила о помощи. Целители темпларов без колебаний убивали как на поле боя, так и потом, среди раненых. Друид, чья сила исходила не от короля-волшебника, должен был чувствовать себя совсем по другому. Руари, правда, имел достаточно жестокости в своем характере, чтобы радоваться тому, что другие могли бы назвать суровым милодердием.

Но Руари отложил свой посох в сторону и сел рядом с Акашией, тщательно стараясь не нагружать колено. Было видно, что сустав действует, хотя распух и очевидно болел. На какой-то момент Павек даже пожалел несчастного полудурка, чью жизнь он спас, но потом забыл обо всем от изумления.

Сначала они прижали свои ладони к голове канка. Затем Акашия закрыла глаза и затянула печальную песню, без слов. Сложный ритм ее раскачивающегося тела перешел к Руари, который начал странную контрмелодию. Голова Павека наполнилась мыслями о смерти и безнадежной борьбе, но любопытство победило, и он до конца досмотрел заклинание, которым эта пара прекратила страдания канка.

У насекомого не было век, которыми оно могло бы прикрыть свои зрачки, не был ни настоящих губ или ноздрей, через которых может выйти последний вздох; тем не менее он абсолютно точно уловил момент, когда его дух отлетел. Нечеловеческий пронзительный крик вырвался, казалось, прямо из седца Акашии, а потом она внезапно без сил упала прямо в грязь. Руари держал ее запястья до тех пор, пока на закончил свою песню еще одним раздирающим уши воплем.

Итак, Руари тоже друид.

Павек даже закрыл лицо рукой, чтобы прикрыть слабую улыбку на своем лице. Его ум сделал очередной скачок и пришел к замечательному выводу: если этот мрачный, мстительный червяк мог призвать скрытую силу Атхаса, тогда должна быть надежда и для решительного, сильного бывшего темплара, который уже выучил все слова и которому не хватает только музыки.

И с этой надеждой он смог прожить весь этот длинный, трудный день.

Часами он сидел среди оставшихся кувшинов с водой и пустых подставок на седле грузового канка, глядя на пейзаж вокруг себя, и не видя ни улиц, ни стен, ни людей.

Вообще никаких признаков жизни.

Тихое похлопывание кувшинов с водой оставалось единственным постоянным напоминанием о пронесшейся мимо смерти. Наконец он разрешил себе поверить в прочность ног канка и закрыл глаза.

Они ехали равномерно и без проишествий, от восхода до заката, на протяжении двух дней. На третий день, по причинам, которые Павек не мог угадать, а другие не пожелали ему объяснить, они встали лагерем раньше, чем обычно. Они уже съели почти все свои запасы еды, а половина кувшинов с водой была пуста. Человек может выжить за пределами города только тогда, когда он хорошо подготовлен к этому и осторожен. Но не слишком долго, во всяком случае не настолько долго, чтобы успеть вернуться в Урик, даже если бы он знал дорогу.

Единственными созданиями, которые процветали в этих выжженных солнцем пустых землях, были пожиратели падали кес'трекелы, которые всегда крутились поблизости, ожидая счастливого случая. Быть может друиды уже конченный народ? Быть может они уже осознали, что у них не хватит воды, чтобы добраться до места, куда они направлялись? И может быть Акашия и Руари уже приготовились положить свои руки на его голову, и он не встанет утром…

Он сопротивлялся сну до тех пор, пока Рал и Гутей, луны-близнецы, не появились над восточным горизонтом и его компаньоны не захрапели на разные тона. Потом, вспомнив что канк не страдал, он разрешил себе закрыть глаза. Он один прошел всю дорогу своего сна без сновидений, и был еще жив, когда пришло утро. Друиды тоже были живы, хотя их лица были также унылы, как и природа вокруг них.

Встав, он проделал то, что делал каждое утро: помог Йохану нагрузить оставшиеся кувшины с водой на грузового канка. Когда они были с дварфом одни за дальним боком гиганта-канка, и друиды не могли не видеть и не слышать их, он спросил дварфа о том, куда они направляются и когда будут там. Дварф ответил: — Квирайт, — и не добавил ни слова. Разочарованный, близкий к панике, он осмелился задать этот же вопрос Акашии и вообще не получил ответа, хотя Руари, как обычно, тут же проворчал: — Ты сам увидишь, когда окажешься там, темплар. Если окажешься. Если Кулак Солнца не прихлопнет сначала твою бесполезную жизнь.

Они поехали, Йохан на одном из ездовых канков, Руари позади Акашии на другом, и Павек один на своем грузовом седле. Было жарко, как всегда, и сухо, как всегда, и клацание когтей канка по твердой как камень земле оставалось единственным, хотя и не самым интересным звуком. Около полудня он соскользнул в лишенный всяких ощущений полусон, как всякий нормальный человек и поступает в пустых землях. Под силой тепла и безжалостного блеска темного солнца из его глаз по щекам катились слезы, глупая трата драгоценной влаги, и тут он вдруг почувствовал, как что-то изменилось.

Они выехали из пустых земель во что-то намного худшее: естественная мостовая ослепительно белого цвета, простершаяся он когтей их канков до горизонта. Равнина была абсолютно пуста, не был ничего, кроме сверкающих пыльных вихрей, вызванных палящим солнцем и проносящихся через стоячий воздух. Они внезапно беззвучно появлялись, проносились по белой плоскости и так же внезапно и беззвучно исчезали, как и появлялись.

Один из них прошел совсем рядом, осыпав лицо Павека острыми крупинками. Его язык коснулся потрескавших губ и он ощутил вкус соли.

Йохан и друиды немедленно прикрыли лица масками, сплетенными из хитиновых ремней. Каждая маска имела узкую прорезь над глазами, чтобы уменьшить нестерпимое сияние кристалликов соли, и длинную вуаль, закрывавшую рот от противной пыли. Павек вслух предположил, что практичные друиды должны были упаковать в свои рюкзаки добавочную маску, на всякий случай, но Руари резко бросил, но запаса они не взяли. Ни Йохан ни Акашия не поправили его. Делать нечего, Павек распустил волосы вперед, на глаза, и натянул рубашку на голову.

Жара набросилась на него. Даже кес'трекелы избегали этого места: Кулака Солнца. Драгоценная жидкость улетучивалась через каждую пору его растрескавшейся кожи. Он решил, что скоро умрет и на мгновение испугался, что друиды бросят его вместе с солдатом-канком, чье мясо было несъедобным, и немногими оставшимися кувшинами воды. Впрочем вся эта вода могла бы купить ему только несколько дней нестершимых мук, прежде чем он помрет.

Когда воздух похолодал, он решил, что уже умер, но оказалось, что это только закат солнца.

Они напоили канков, съели последние запасы — хлеб путешественников, черствый и жесткий — и наполнили меха для воды, которые Акашия, Руари и Йохан везли на своих более меньших канках, оставив последний кувшин с водой наполовину пустым. Потом, когда первые звезды появились в фиолетовом полумраке, они опять сели на канков и поехали дальше. Павек не спрашивал, почему они не разбили лагерь на соленой долине: они или сумеют убежать от Кулака Солнца до подъема солнца или умрут. Он держал кувшин с последней водой у себя на коленях, слушая как драгоценная жидкость ударяется о пробку, образуя своебразный контпункт к ритму, выбиваемому когтями шести ног канка и стуку его сердца.

Бледно-серебряный Рал и золотой Гитей не спеша плыли между звезд. Уже самые слабые звезды начали гаснуть, на восточном горизонте появилось пока слабое свечение, а соляная корка пустыни попрежнему простиралась во всех направлениях, и конца ей не было видно. Павек разрешил себе сделать два маленьких глотка из кувшина, а потом обмотал голову рубашкой.

Сейчас он хотел только одного: остаться в Урике, гнев Короля Хаману вряд ли был бы хуже того, что ему предстоит пережить в ближайшие несколько часов. Он молился, чтобы его сознание умерло раньше, чем его тело. Потом все мысли исчезли и он стал ждать смерти.

— Как всегда и навсегда — пускай это зрелище заставит петь твое сердце в твоей груди.

Голос Йохана вырвал его из пустоты. Жара исчезла вместе со скрипом соли под когтями канка. Неужели его последнее желание исполнилось? Его сожженный солнцем рассудок ускользнул из головы через трещины в Кулаке Солнца? Но, несомненно, ветеран-дварф никогда не составит ему компанию на лишенных следов путях другой жизни.

Спустив рубашку на плечи, он сбросил волосы с глаз, моргнул, потом моргнул опять. И обычная пустыня с ее пыльной травой и гладкими, покрытыми толстыми листьями кустами никогда не выглядела трепетной и полной жизни, но здесь бледные кусты росли в окружении густой зеленой травы, и все это богатство находилось прямо перед ними и по площади, как ему показалось, было не меньше самого Урика, а на небе были облака. Не те ужасные и зловещие посланцы Тирского шторма, а округлые холмы, белые как та соль, которая осталась за ними. Или перед ними?

Невозможный пейзаж лежал перед ними, по обе стороны и сзади от них, а солнце, сияя ярко хотя и нежно, находилось на правильном месте, над головой, но казалось совершенно другим. Рефлекторно он сунул руку в пустое место под рубашкой, где раньше висел медальон Короля Хаману.

— Квирайт? — прошептал он, протирая свои глаза и ожидая увидеть что-то совершенно другое, когда откроет их.

Акашия, которая на этот раз ехала сзади Руари, услушала неверие в его голосе и повернулась к нему с улыбкой. — Дома.

Тщательно обработанные поля с пшеницей отмечали края Квирайта. Кирпичные колодцы с деревянными воротами для подъема воды распологались в центре каждого поля. Судя по всему оазис друидов находился прямо над огромным резервуаром воды, и можно было подавать воду на каждое поле.

По краям полей росли деревья, а ближе к центру оазиса их было так много, что они полностью закрывали сам центр.

Деревья.

В Урике, во время Фестиваля Цветов, в начале сезона Поднимающегося Солнца, обычным горожанам разрешали пройтись по улицам королевского квартала. Выстроившись в длинную, извилистую очередь им приходилось ждать целый день, чтобы получить возможность пройти за железные ворота личного сада Короля Хаману и посмотреть своими глазами на легендарные Деревья Жизни с распустившимися коротко-живущими цветами. Все остальное время года фруктовые деревья, выращиваемые в укромных уголках отгороженных от простого народа богатых поместьях, посылали облака невероятных запахов на соседние улицы. Иногда эти ароматы возбуждали заговоры среди тех, кто никогда не чувствовал их сладостный нектар на своем языке.

Темплары регулярно ели фрукты — это была одна из их многочисленных привелегий. Но за всю свою жизнь Павек никогда не видел дерево, которое не было бы окружено стенами и стражниками.

Друиды могли называть Квирайт своим домом, но для Павека, едва живого и почти потерявшего рассудок после многих дней жары, жажды и пути, он выглядел как рай.

Легкий ветер шевелил поверхность лениво-текущего ручья. В его спокойной поверхности отражалось небо с обширными стадами облачных тварей, которые плыли на запад, туда, где садиться солнце. Телами сунула руку в воду и поболтала ей там, уничтожая картинку. В каждом солнечном закате, неважно насколько прекрасном, был момент ухода, смерти, а она не любила сны о смерти. Лучше уж видеть во сне вечно-зеленую траву на берегах речки.

Нежный цветок цвета солнечного восхода — блестящий желтый, окаймленный по краям розовым и светло-желтым — пробился через траву. Капли нектара серебрились на его сердце.

Много лет назад у этого ручья было имя. Теперь же он течет только в ее мечтах, где правит память, а имена не нужны.

Алая пчела вылетела неизвестно откуда. Она выпила серебристый нектар, потом ветер поднес ее к уху Телами.

— Вернулась Акашия, — шепнула пчела. — И привезла с собой незнакомца.

Сон исчез, сменившись сухим ветром: самое лучшее, что Атхас может предложить, даже здесь, в огражденном Квирайт, где волшебство друидов свело вместо небо и землю.

— Бабушка, вы слышите меня? Вы проснулись?

Голос принадлежал ребенку, не пчеле.

— Да, я слышу тебя, малышка, — ответила Телами со все еще с закрытыми глазами. — Иди и принесли мне стакан с водой. Я встану, когда ты вернешься.

Она услушала легкий топоток босых ног, бегущих к колодцу. Дети бегают, взрослые ходят, а она сама может проделать простой путь от сна к полному пробуждению не быстрее, чем дерево вырастет. Кроме того она проделавала этот путь так много раз, что он больше совсем на прост.

Все, кто жил в Квираите называли ее Бабушкой, как и их родители до них. Она была Бабушкой и их дедам, хотя и не была так стара, как сам Квирайт, и она помнила запах исчезнувших безымянных цветов лучше, чем любовь и смех своей юности.

Она не была осуждена на бренность. Учение друидов предлагало много окольных путей, чтобы избавиться от превратностей старения, и многие друиды использовали восстановительные заклинания, прямо или через своих последователей. В туманные годы между тогда и сейчас Телами избавлялась от лет и десятилетий в одну лунную ночь, использую всего одно заклинание — до тех пор, пока не набралась мудрости и не поняла, что путь жизни стареть и, со временем, умереть. Погоня за бессмертием постепенно сделала бы ее такой же как Дракон или короли-волшебники, и, в конце концов, она разрешила годам делать свое дело.

Тем не менее, Квирайт поддерживал ее, как она сама поддерживала и защищала Квирайт. Сейчас она стала очень хрупкой и быстро уставала. Но она была хозяйкой своего маленького заленого мира, и ей было надо оставаться живой.

— Я принесла вам воду, Бабушка. Вы уже проснулись? Вы готовы сесть?

Народ Квирайта, включая и эту темноволосую девочку-ребенка с печальными внимательными глазами и алебастровой чашкой воды в протянутых руках, ухаживал за ней, их любимой Бабупкой, не менее тщательно, чем она сама ухаживала за Квирайтом. — Да, малышка, я готова. Где они сейчас, они еще далеко отсюда?

Она может узнать обо всем, что происходит внутри периметра Квирайта. Она легко может определить место Акашии, приложив маленькое усилие. Но даже это маленькое усилие требует больше сил, чем она хочет потратить, тем более что ребенок выпаливает ответ со скоростью молнии.

— Они среди полей. Одного из канков нет, Бабушка, а незнакомец — высокий, здоровенный и грязный человек со спутанными волосами. Он одет в лохмотья.

— Да ну? — сказала она, улыбаясь. — Хорошо, тогда мы дадим ему чистую одежду и научим мыться, правда?

Она спустила ноги со своей сделанной из тростника кровати.

Ум Каши был переполнен картинами ночных проишествий, связанных с незнакомцем, и тогда она посылала свои мысли перед штормом, в поисках убежища. Описание незнакомца, которое Телами получила из ее мыслей тогда, совершенно отличалось от описания ребенка теперь. Ее любопытство было возбуждено, и она твердо взяла полупрозрачный стакан с водой в обе руки.

Чужаки нечасто приходили в Квирайт. Некоторые из любопытства, другие за помощью. В любом случае незнакомец мог остваться в Квирайте столько времени, сколько он хотел, или навсегда. Поэтому в Квирайт приходили незнакомцы, но они не уходили из него. Точное расположение своего зеленого мира Телами держала в большом секрете и никогда не уступала искушению доверить его кому-то, кто не посвятил всю его или ее жизнь сохранению Квирайта. Не один колеблющийся незнакомец навсегда остался между переплетенными корнями старых деревьев в ее личной роще.

Но, чаще всего, те странники, которые приходили в Квирайт, искали его и добровольно подчинялись его духу. Под ее многолетней охраной зеленые земли Квирайта распростанились весьма и весьма широко через пустые безжизненные земли далеко на северо-восток от Урика. Когда она впервые оказалась здесь, в одной-единственной роще оставались не больше дюжины деревьев, зато теперь у нее есть больше чем дюжина связанных между собой рощ, и за всеми ними ухаживают мужчины или женщины, которые были незнакомцами, или дети этих незнакомцев.

Конечно, уход за друидскими рощами требовал особых внутренних талантов. А во все времена большая часть жителей оазиса была обыкновенными людьми, которые работали на полях, ухаживали за животными или защищали своих товарищей, когда Квирайт вынужен был торговать с Королем-Львом Урика.

Не используя Путь, что она не делала со времени урагана и не собиралась делать сейчас, было не угадать, зачем Акашии понадобилось тащить Урикита домой, в Квирайт. Возможно она соблазнилась каким-нибудь грубым городским парнем. Безусловно друиды не были защищены от безумных страстей: как и прочие смертные, они не всегда могли смирить свою дикую природу. Они шли на риск, иногда глупый.

А Каши была молода, полна сил и смотрела на любого мужчину в Квирайте как на брата, а не на поклонника. Ничего удивительного, что она могла влюбиться в первый раз именно в Урике. Помими всего прочего это была одна из причин, почему Телами отправила в Урик именно ее. С Йоханом, конечно, чтобы присмотреть за ней. Три или четыре человеческих поколения назад ветеран-дварф сам был чужаком в Квирайте. Он пришел из соляной пустыни в разгар дня, палимый солнцем, один, пешком, ведомый, как он сам сказал, пустотой в сердце. С того самого первого момента она поверила в его преданность, как мало кому верила. При свете лун она открыла ему все тайны своей личной рощи, она старалась изо всех сил, но увы, бедный Йохан не смог вырастить даже сорняка за загоном для эрдлу. Путь друида не захотел открыться для него.

Тем не менее у Йоханы были другие, его собственные таланты. Что-то в нем такое было, что-то среднее между острой наблюдательностью и зачаточным талантом мыслеходца, и он мог с одного взгляда оценить темперамент и внутреннюю сущность любого чужака.

Если бы этот огромный, грубый и грязный незнакомец, которого Каши вытащила из Урика, только подумал бы о том, чтобы сделать что-нибудь нехорошее друидам вообще и Каши в частности, он умер бы задолго до того, как оказался на Кулаке Солнца. Каши стала фокусом Йохана много лет назад, когда умерла ее мать. Йохан будет защищать ее, даже ценой жизни, иначе он превратиться в ужасного баньши.

Мысли об Акашии и Йохане принесли улыбку на ее губы и вдохнули энергию в ее ноги. Она глотнула немного воды Квирайта, внутренне поблагодарив души как живуших так и умерших, которые сделали ее такой чистой и освежающей, потом двумя большими глотками выпила остаток воды.

— Принесли мне мою шляпу и вуаль, малышка. Они уже среди деревьев. Мы же не хотим заставить их ждать, правда?

— Нет, Бабушка, — согласился ребенок, забирая бокал из ее рук, прежде чем снять соломенную шляпу с колышка в центре ее хижины.

Телами наклонила свою голову, но совсем чуть-чуть. Когда-то она была высока как Акашия; теперь она не выше этого ребенка с дырками между зубов. Закутав тонкой вуалью свою шею и плечи, она взяла свой верный деревянный посох и вышла из ее тенистой хижины.

Но обжигающий солнечный свет жег даже через вуаль. Девочка повела ее к центру поселка, где уже дожидались путешественники и чужак.

Любое путешествие в Квирайт требует больших усилий. А когда путешествие совершается во время шторма от Дымящейся Короны, чью ярость Телами почувствовала во время мысленного контакта с Акашией, путешествие становится тяжелее вдвойне. Ничего удивительного, что все они ослабли и выглядели полностью истощенными. Каши потребовались надежные руки друзей и соседей, чтобы слезть со своего канка. Руари, сидевший на канке позади нее, щеголял распухшим, обесцвеченным коленом и нуждался в немедленной помощи. И даже Йохан медленно и с трудом спустился с седла канка.

Но, похоже, тяжелый путь, ветер, буря и грязь никак не подействовали на оборванного незнакомца, сидевшего в седле канка-солдата. Он был, как девочка-ребенок и пообещала, огромный человек, хотя из-за того, что сидел в седле великана-канка, казался еще больше. Его лицо было испорчено много раз сломанным носом. Старый шрам змеился по его верхней губе, а новый пересекал щеку. Она взглянула на него внутренним зрением, и увидела, что он еще молод, только на несколько лет старше Каши.

Где Каши нашла его? Спящего пьяным в одном из переулков Урика?

Пятна и порезы на одежде незнакомца явно были старше, чем ураган. Его волосы и борода не расчесывались неделями. Да, похоже за всем этим стоит долгая история, и она уже предчувствовала, как ее старые кости устанут, пока она будет слушать ее.

Ее мысли были прерваны стайкой детей, принесших три бокала воды Квирайта, для каждого из вернувшихся: Акашии, Руари и Йохана. Но не бокал для незнакомца, который еще не часть их коммуны и их традиций.

На Кулаке Солнца такие огромные, здоровенные люди страдают не меньше великанышей. Жажда незнакомца витала в оздухе вокруг него как аура, аура, в которую она вонзилась взглядом через свою вуаль. Он стоял спокойно, как канк, пока другие пили, и ничего нельзя было сказать о его характере.

Действительно странный человек, если он мог стоять и спокойно смотреть как брызги воды изчезают в грязи, даже не моргая глазами и не облизывая языком свои потрескавшиеся губы.

Где Каши нашла его?

И хотя она только подумала об этом, Каши взглянула на нее, прежде чем вернуть свой бокал детям. Потом она указала детям на него и слегка подтолкнула их в его направлении, потом вышла вперед.

— Я привела незнакомца в Квирайт, Бабушка, — формально и сухо сказала она, как того и требовала ситуация. — Он называет себя Просто-Павек. Он действовал без раздумий, когда спас жизнь Руари во время…

— Он не незнакомец! Он — темплар! — прервал ее Руари, внезапно появляясь между только что названным Павеком и детьми, а затем выбивая бокал в драгоценной водой из рук детей прежде, чем незнакомец успел сделать хотя бы один глоток. — Уличный червяк, грязный, одетый в желтое темплар. Не верь ему, Бабушка. Прогони его, прежде чем он принесет еще большее несчастье всем нам. Зарой его под деревьями!

Она почувствовала, как чувство ужаса и отвращения пробежало через всю общину. Рычащее, отчаянное лицо Руари закрывало лицо Павека, но боковой взгляд на Акашию и Йохана подтвердил в основном правдивость злых слов юного полуэльфа. Куски головоломки сложились вместе: шрамы, отстраненность, спокойствие и даже апатия на гладкой поверхности его сознания.

Было так легко думать о темпларах как о зверях; они так думали друг о друге, собственно они и были ими, по своему.

Но Акашия привела его сюда, а Йохан разрешил это. — Почему? — прошептала она, неспособная изгнать потрясение, ужас и гнев из своего голоса. — Как мы можем дать темплару убежище в Квирайте?

— Бывшему темплару, Бабушка. Беженцу, — ответила Акашия непонятным тоном. — Сами темплары назначили за его голову цену, сорок золотых монет, потому что он видел, как наш порошок, зарнека, преобразуется во что-то, что он называет «Лаг».

Ее древнее сердце забилось, и дальнейшие слова Акашии она слушала в пол-уха. Лаг… старее, чем самые старые деревья, старее, чем король Хаману или его квадратный, огороженный высокими стенами город. Это односложное слово поселило ужас и печаль в сознании стража Квирайта. Кусты зарнеки росли здесь с тех самых дней, когда потоки воды текли под сенью деревьев, за которыми ухаживала Телами и ее предшественники. Когда деревьев стало больше и они отвоевали у пустыни еще немного места, зарнека тоже распространилась вслед за ними, пока ее не стало столько, что можно было поделиться с несчастным и страдающим народом Урика, который называл ее Дыханием Рала. Но Лаг, как и нежная желтая река ее снов, был забыт.

До сегодняшнего дня.

И кто же вырыл Лаг из вполне заслуженной им могилы?

Хаману?

Король-Лев имел достаточно силы и еще больше злой воли для того, чтобы вырвать темные секреты изготовления Лага из порошка, называемого дыхание Рала, но если бы он или его миньоны сделали это, мало вероятно, чтобы они дали яду знаменитое в Урике имя.

— Бабушка? Бабушка? — Акашия быстро встала на колени, ее раздуваемые ветром волосы упали на землю за ее спиной. — Простите, Бабушка. Мне показалось, что он говорит правду; по меньшей мере он верит, что говорит правду. Я подумала — я подумала, что вы должны услышать и увидеть его. Это моя ошибка. Руари никогда не верил ему, даже на секунду.

Она мягко положила свои старые, шишковатые руки на голову молодой женщины. Конечно Руари не верит незнакомцу. Руари вообще не может глядеть на человека-мужчину и не думать о своем отце, а когда этот человек-мужчина к тому же темплар, ненависть удваивается. Не имеет значения, что Павек слишком молод, чтобы быть тем самым одетым в желтое червем, который изнасиловал эльфийку, мать Руари, и бросил ее умирать в кучу мусора за стенами Урика.

Тот мужчина давно мертв. Род Газала поддержал ее, пока она носила своего несчастного ребенка, и они же отомстили за нее. Для Газала и вообще для всего племени Бегунов Луны дело закончено и забыто. Но для Руари ненависть началась в тот момент, когда он родился, и она вплелась его тело, не тело эльфа, но и не тело человека. И она не закончится, пока Руари не примирится сам с собой — а этого Телами не ожидала увидеть, проживи она вдвое больше.

Там, где дела касаются человека-мужчины или темпларов, мнение юного Руари надо слушать последним. Она мягко коснулась своими скрюченными пальцами лица Каши, поднимая голову девушки.

— Ты не сделала никакой ошибки. Пока. Пускай незнакомец сам скажет за себя.

Акашия встала и сделала шаг назад.

— Темплар из Урика, встань передо мной! — Она решительно и твердо ударила по земле своим посохом, но пока не воззвала к стражу Квирайта для заклинания и не освободила энергию мыслеходца.

— Мое имя Павек, — сказал он, делая первый шаг по своему собственному желанию. — Я был темпларом, регулятором, но сейчас уже нет. И я больше не житель Урика. Я просто Павек, если у вас здесь нет другого Павека; иначе вы можете называть меня как вам захочется. Я — мертвый человек, с того мгновения, когда я увидел, как раб делает черный яд из золотого вина и вашего желтого порошка. Вам нечего бояться меня, Телами, друид Квирайта…

— На твои вонючие колени, темплар.

Руари взмахнул своей палкой, целясь в голову чужака, но даже при всей силе и скорости юности он не был ни достаточно быстр, ни достачно силен, чтобы закончить удар. На этот раз Телами призвала стража, и с его помощью сделала три шага, отделявших ее от полуэльфа, за один удар сердца. Ее посох, вырезанный из живой ветви самого старого дерева в роще, принял на себя ярость Руари. Его тело затряслось, когда отдача от удара прошла через его руки, а загорелая, цвета меди кожа стала мертво-бледной.

— Достаточно, — приказала она, скорее через Путь, чем словами. — Достаточно. Расплата была сделана тогда, когда Бегуны Луны оставили тебя здесь. Дети почитают родителей, и страдают, когда родители их не любят; но ты больше не ребенок.

— Он темплар, — продолжал настаивать Руари, его голос почти не отличался от шепота. — Я знаю на что похож этот народ.

— Точно так же, как эльфы и люди знают, на кого похож ты? — с состраданием ответила она, и это сострадание стерло ярость с его лица.

Плечи Руари обвисли, подбородок уткнулся в грудь, он отступил назад, едва не упав. — Прошу прощения, Бабушка. — Он наклонил голову, но так, чтобы не встретиться с ней глазами, потом извинился еще раз и отступил в самый дальний конец площади.

Она знала, что ей придется сделать, если Руари не сумеет справиться со своим гневом и не перестанет быть частью общины; она надеялась, что этого не произойдет. Потом она отбросила все свои надежды в сторону и внимательно посмотрела на Просто-Павека через свою вуаль. — Расскажи мне побольше. Расскажи мне о рабе.

Павек мигнул, его губы напряглись, но потом он ответил, — Раб-халфлинг, —

— Раб-халфлинг? — недоверчиво прервала она его. — Только полный дурак может взять в рабы халфлинга. Их ум иссякает в неволе. Только дурак может сказать, что он видел, как раб-халфлинг делал яд.

— Я видел то, что я видел: раб-халфлинг производил Лаг. У него были черные щеки, с татуировкой. Любой Урикит сразу узнал бы по этой татуировке, что он принадлежит Дому…

Тряхнув своим посохом и выбросив энергию Пути, она заставила темплара замолчать, пригвоздила его к месту. Гнев вырвал из глубин памяти его воспоминания и вывел их на поверхность, теперь она могла разобраться в них и проверить правдивость слов темплара. Очень быстро она узнала то, что хотела узнать. Зар-нека было словом из языка халфлингов, оставшимся с той эпохи, когда они и люди управляли зеленым, еще мокрым Атхасом. Когда Атхас высох, халфлинги высохли и все позабыли. Но и слово Лаг было словом халфлингов. Что бы там халфлинг не делал, он не был рабом, и было совершенно ясно, что он каким-то образом восстановил знание халфлингов, и не только о зарнеке и Лаге. Все остальное — имя его формального владельца, степень вовлечения Короля-Льва во весь этот ужас — пока должно оставаться в темных глубинах рассудка темплара.

Там знание будет в безопасности. Темплары делают то, что не могут сделать халфлинги: они скрывают правду своей жизни даже от самих себя. Только так они в состоянии выжить.

Но Просто-Павек был несовершенный темплар. За его голову была назначена очень высокая цена, а озабоченный взгляд на его лице ясно говорил, что теперь все его мысли и все его мускулы снова его собственные. Пожалуй его ленивая уверенность в себе тоже идет из того же источника.

— Я пришел поторговаться с тобой, друид. Знание за защиту. Пока я носил желтое, я мог свободно гулять по королевским архивам. Я прочитал множество свитков по теории и практике магии, которые никто не видел в течении многих поколений. Я сохранил их в своей памяти. Тамошние ученые издевались надо мной, потому что из-за моего маленького ранга я никогда не мог даже надеяться использовать выученные заклинания. Но я все равно выучил их, и я могу поделиться ими с тобой, за мою цену. — Он бросил взгляд на деревья и ее посох. — Я уверен, что у тебя досточно высокий ранг, и ты сможешь использовать их.

Она дала предложению повисеть между ними. Было мало сомнений, что большинство этих давно-скрытых свитков написала она сама, очень давно. Когда-то и она была гордым ученым, и много заплатила за свою гордость. Драгоценное знание Павека не искушало ее. Он переиграл сам себя, и это идеально подходило для ее целей. Он будет передавать свое знание старых заклинаний, а она тем временем решит, что ей делать с этой появившейся на свет после тысячелетнего забвения алхимией халфлингов.

— И какую цену ты просишь за свои заклинания?

— Место, где можно спать, еду, которую можно есть, и воду, которую можно пить.

— И как долго? — спросила она тем же самым тоном, какой она использовала, когда говорила с Руари. — А что ты хочешь на самом деле? Ведь ты хочешь произносить заклинания, держать их на ладонях твоих рук, ведь ты не просто так собирал и запоминал их, не правда ли?

Это было совершенно логичное предположение: почему еще этот мужчина — весь в шрамах, оборванный, с горящими глазами — мог хранить бесполезное знание в своей памати. Она усмехнулась под своей вуалью. Ну что ж, она будет учить его, как когда-то пыталась учить Йохана, если он ответит правду. Она использует его для своих целей и неважно, что он ответит.

Павек отдал бы все золото, если бы оно у него было, только бы увидеть выражение лица под маской. Но у него не было золота. И вообще не было ничего, кроме правды. Подумав, он рискнул и сказал правду, чистую правду.

— Да, — ответил он достаточно громко, чтобы услышали все, даже Руари на другом конце площади. — Да. Дай мне заклинания в руки. Сделай меня друидом.

Волна нервного смеха прокатилась среди жителей Квирайта, напомнив ему улыбку на лице Оелуса, когда он захотел примерно то же самое. Но он удержал себя в руках, сжав кулаки, проигнорировал насмешки и только впился взглядом в старуху без лица, стоявшую перед ним, которая склонила голову как безглазая птица и только прищелкнула своим невидимым языком по зубам.

— Ты думаешь, это так просто сделать, Просто-Павек? Быть может ты помнишь маленькое заклинание, которое превратит тебя из паразита в друида? Наклонись и прошепчи мне его.

Он остался стоять, как стоял. Не было такого заклинания. Похоже, он рискнул всем и промазал. Опять. Почему он все время мечтает о магии, а ведь вся его жизнь, самые малейшие события убеждают только в одном: это не дано ему, оно ускользает у него из рук, хватит мечтать. — Свитки говорят только то, что должен быть преподаватель и студент, который хочет научиться. Я хочу.

— Замечательно, — хохотнула она и ударила в землю своим посохом. — Приходи в мою рощу. Мы начнем немедленно.

На какое то мгновение посох зацвел, стал зеленым, потом он и Телами ушли. Исчезли. Остались только слова — Не подведи меня, Просто-Павек. Иди за ветром из центра, — прошептал умирающий ветерок.

— Земля, вода, огонь и дождь! — воскликнул Руари, превращая заклинание в ругательство. — Темплара пригласили в личную рощу Бабушки!

Остальные жители Квирайта собрались вокруг пустрого места, где только что стояла Телами. Они отводили глаза, не соглашаясь с полудурком, но и не торопились одернуть его или вообще сказать хоть что нибудь.

— Давай, ступай, темплар. Бабушка ждет тебя, — продолжал Руари. — Тебе лучше попрощаться и начинать двигаться, темплар. Но ты никогда не найдешь ее, даже если будешь искать вся оставшуюся жизнь. Твои кости будут двигаться, пока не рассыпятся в прах.

— Ты всеобщее посмешище…

— Хватит, Руари, — жестко сказала Акашия, глядя на него озабоченными глазами, а когда он посмотрел прямо на нее, она отвела взгляд. — Бабушка ждет тебя. Ты должен найти ее. Ты не можешь оставаться здесь.

Они уже стояли в центре Квирайта, и никакого ветра не было вообще, так как слабый ветерок, возникший после исчезновения Телами, давно умер. Он отбросил свои потные и жесткие волосы со своего лица.

Язык распух, губы потрескались и кровоточили. Он с удовольствием посидел бы в тени со стаканом воды, но эти друиды, которые считали себя намного выше темплара Короля Хаману, хотели чтобы он убил сам себя, отправившись в пустыню.

— Холодный ветер дует из центра, из центра рощи, — заверила его Акашия, как если бы прочитала его мысли. — Почувствуй его на своем лице и иди в рощу.

Он повернулся на месте, не ожидая почувствовать на своем лице ветер, и действительно ничего не почувствовал. Зато он заметил Йохана, который, как и Руари, стоял немного в стороне от остальных с руками сложенными на груди, а потом указательный палец его правой руки коснулся локтя левой.

Один раз, два, три и пауза. Потом опять: один, два, три и пауза.

Сигнал. Павек был благодарен за этот жест, но не имел ни малейшего понятия, что это означает.

Руари опять набросился на него, — Ты что, вообще не можешь ничего чувствовать, темплар? — Улыбка, перекосившая губы полуэльфа, была вполне достойна Элабона Экриссара, тоже полуэльфа. — Может быть ты предпочитаешь умереть на месте, вместо того, чтобы двигаться?

Он распрямил плечи и пошел, прямо к насмехающемуся юнцу. Один шаг. Два шага. Третий, и Руари на расстоянии вытянутой руки. Если он все равно собрался умирать, тогда почему бы не захватить этого полудурка с собой? Большое искушение. Но он справился с собой и просто улыбнулся полуэльфу своей улыбкой, той самой кривой улыбкой, которая затавляла пульсировать его шрам и обнажала зубы по углам рта.

Насмешка на обеспокоенной мордочке Руари мгновенно умерла, он отпрыгнул назад и вытянул перед собой свой посох. Павек сузил глаза так, что шрам побагровел. Потом он отодвинул Руари в сторону и прошел мимо.

Он был уже прилично за пределами оазиса, когда его измученное тело слегка пришло в себя, а нервы успокоились.

И тогда холодный ветер ударил ему прямо в лицо.