Медовый месяц

12

В тот день Варя зашла на почтамт просто так, по привычке, по инерции. Ей уже стало все равно. Она слишком хорошо знала, что скажет ей в очередной раз давно знакомая, ставшая такой родной и привычной девушка в окошке, над которым красуется надпись «Корреспонденция до востребования».

Ходить Варе становилось тяжеловато. Да еще по сырым заснеженным тротуарам. Год заканчивался, и новый, маячивший на пороге, сулил обязательное рождение сына или дочки. Варе и это было безразлично. Она не хотела никого.

Почтовая дама, привычно перебирая письма, равнодушно небрежно выкинула Варе конверт. С кем-то перепутала, подумала Варя. Заработалась… Дело к вечеру… И сказала:

— Вы ошиблись.

Служащая удивленно взглянула на Варю, потом снова, еще раз — на ее паспорт и опять почти выбросила в окно все тот же слегка помятый конверт.

— Вам! — отчеканила она. — Вы ведь давно ждете!

Ишь ты, как хорошо запомнила… Среди стольких ежедневно мелькающих перед ней лиц…

Варя неуверенно взяла конверт и прочла подпись в графе «Обратный адрес».

— Викинг… — прошептала она.

— Ну уж не знаю, как его у вас там зовут, может, и викинг, — отозвалась почтовая дама, — а только позволяет он себе больно много! Женщина ходит сюда беспрерывно, как на работу! За какой-то его вшивой писулькой! Подумаешь, ценность великая! Письма его поганые! Между прочим, женщина беременная…

Дама бросила выразительный взгляд на Варин живот. Глазастая… Углядела даже через пальто…

— Вы думаете, он вас больно обрадует своим письмом? — продолжала служащая, явно нахлебавшаяся в своей жизни от мужиков. — Как же!.. Преподнесет новую пилюлю в конверте… Столько ждать, мучиться, таскаться на почтамт!.. И ради чего? Ну ладно! — опомнилась она. — Чего это я вдруг? Не мое дело! Извините! — Она состроила подобие улыбки. — Приходите еще. Может, вдругорядь он поаккуратнее будет, исправится, писать станет, этот ваш… как там его… имя такое мудреное… как-то на «В»… Не Виктор?

— Викинг, — улыбнулась в ответ Варя и отошла от окошка, сжимая в руке и без того мятый конверт.

— Вот я и говорю, — прокричала вслед не в меру разволновавшаяся дама, — все у вас образуется! С Викентием этим! Он, в общем, парень ничего, совсем неплохой! Я по почерку характеры запросто угадываю. Все будет ладком! Раз уж пишет… Другим вон и за год ни одного письмишка не перепадает! Я же все тут вижу, все знаю, сколько лет здесь конверты раздаю! Так что сладится у вас жизнь, обязательно сладится! Я не вру! Вот увидишь!

Варя вытерла мокрые глаза, вновь благодарно улыбнулась служащей в окошке и вышла на улицу. Читать письмо на глазах у всех, тем более у той дамы, она не могла.

Варя быстро пересекла улицу, вышла на поздний Чистопрудный бульвар и села на первую попавшуюся заснеженную скамейку под фонарем. Он еле светил, из последних сил одаривая поздновечерних прохожих, спешащих домой, тусклым, чахоточным светом. В бледном луче умирающего фонаря Варя резко разорвала конверт и вытащила листок бумаги — дорогой, слишком белой и даже с каким-то еле заметным, непонятным знаком в левом верхнем углу.

Писал Алекс по-английски. Так ему было проще, чем мучиться, отыскивая в словаре правильное написание русских слов.

«Варьюша!..» — начала читать Варя. И сразу зазвучал, зазвенел под холодным ветром его голос…

«Варьюша, дорогая, любимая…

Какие простые и какие банальные, затрепанные слова… Но других нет. Почему у нас никогда нет других слов? Я не знаю. И ты тоже. И никто на земле. Поэтому все, как попугаи, повторяют одно и то же, вкладывая в затасканные слова один и тот же смысл. Но это неправда, смысл всегда слишком разный. Потому что не могут все любить одинаково. Мы ведь все очень не похожи друг на друга. И это прекрасно. Трудно представить, что произошло бы, окажись мы все шаблонные, как оловянные солдатики!

Любимая… Варьюша… Я не знаю, где и когда ты сейчас читаешь мое письмо, но я будто, вижу тебя… Твои светлые волосы… Они цвета мокрого песка на крымском берегу… Как избито… стандартно… Но никакого оригинального сравнения подобрать не могу. Вижу твой нос… Он очень смешной… Такой маленький и белый, словно ты его всегда прячешь от солнца под зеленым листком. Вижу твои пальцы… Ты тогда порезала чем-то указательный на левой руке и намазала его йодом. Пятно напоминало Скандинавию… Такое милое, родное мне пятно йода на твоем пальце… Я тоже часто словно вижу его… У тебя удивительные длинные-предлинные пальцы пианистки. А еще это пальцы аристократки… Да, у тебя аристократические руки. Я никогда не говорил об этом? Значит, забыл… Прости, Варьюша… Ничего не могу тебе обещать. Даже не знаю, когда мы теперь увидимся. Ведь я сейчас так далеко от тебя, очень-очень… А этот конверт по моей просьбе бросят в почтовый ящик в Москве. Только ты не переставай меня ждать. Не уставай, ладно? Я обязательно приеду. Чтобы увидеть тебя. Твои волосы, твои руки, твои глаза… А они какого цвета, Варьюша? Нет, я отлично помню, просто сейчас говорю с тобой. Иного способа у меня нет. Но я приеду в Москву. Непременно приеду. Только не знаю когда… Дорогая, любимая… Ты знаешь, до встречи с тобой я почему-то считал, что не умею любить. Такие люди есть, и их немало. Что же делать, думал я, мне не дано… Умею. Я умею, Варьюша! И это здорово! О своем приезде я напишу. Обязательно. Какие бедные слова… И как их мало… И как много… Не грусти… Мне почему-то кажется, что ты в эти минуты очень печальна. Улыбнись! Немедленно!.. Вот так… Теперь намного лучше… А вообще ты всегда хороша — и радостная, и задумчивая, и грустная… Но мне не нравится, когда ты горюешь. Это понятно. Хотя в жизни печалиться приходится куда чаще, чем наоборот… Просто она так устроена, эта жизнь… И все-таки улыбайся, Варьюша… Я люблю тебя. Помни об этом. Алекс».

Варя сидела, не вытирая слез. Они бежали по щекам неутомимо и проворно и капали, горячие и мелкие, на ее аристократические замерзшие руки. Варя думала, что теперь ей незачем вставать, идти к метро, ехать домой… Ей теперь незачем переводить книги, думать о Швеции, рожать… Все это лишнее. Теперь она хочет сидеть здесь, на холодной, засыпанной снегом скамейке, с письмом в руке, и ждать Алекса… Он обязательно приедет. Только неизвестно когда. Но Варя дождется. Вот здесь. На этой скамейке. С конвертом в руке.

Варя не знала и не помнила, сколько сидела так, совершенно застыв и потеряв счет времени. Отныне оно стало ей просто не нужно. Грибоедов со своего вечного постамента, тоже запорошенного снегом, смотрел на Варю внимательно и понимающе.

Потом к ней подошел милиционер.

— Гражданочка! — вежливо сказал он. — Я давно за вами наблюдаю. Может, вам плохо? Помочь? Вызвать «скорую»? Вы где живете?

Варя подняла на него глаза. Слезы уже высохли.

— На Никольской, — автоматически отозвалась она. — То есть на 25 Октября.

— Так это недалеко! — обрадовался милиционер. — Сами доберетесь или все же врачей кликнуть? А здесь вам сидеть не годится! Еще застынете! В вашем-то положении…

Он тоже, как почтовая дама, скользнул глазами по ее животу.

— А… муж-то где? — Вопрос прозвучал неуверенно.

— Дома, — прошептала Варя и вдруг вспомнила о Володе. О Вовочке Расчесочке.

— Тогда чего же вы тут расселись? — обрадовался милиционер. — Давайте я ему позвоню, пусть приедет жену встретить…

— Нет, нет! — Варя вскочила, машинально сунув смятое письмо в карман. — Не надо, что вы! Я сама доберусь!

Но милиционер, видимо не очень доверяя, все-таки проводил ее до метро.

— Кого ждете? — спросил он на прощание.

Варя улыбнулась ему в ответ:

— Мальчика. Александра!

— Ну что ж, желаю удачи! — Он вежливо взял под козырек. — Больше на скамейках одна вечером не сидите! Мало ли что… А имя выбрали хорошее. Победитель, значит. У меня дядька Александр. Ох и жук!

Милиционер усмехнулся, вспомнив дядьку, и отправился дальше нести свое дежурство. А Варя поехала домой. Потому что ждать Алекса в Москве на скамейке было невозможно.

Володя встретил ее сдержанно, но глаза его смотрели беспокойно и вопросительно. И Варе вдруг стало его жалко — близорукого, часто поправляющего сползающие с чересчур крупного носа очки, растерянного, какого-то чересчур несчастного, мало похожего на мужчину… Варя слишком хорошо понимала, что во всем или во многом виновата сама. И что теперь ничего не исправить и не вернуть. Да и не хочется ей ничего исправлять и возвращать. Зачем? Все сложилось так, как сложилось. Ее опять, уже привычно, жизнь властно вела за собой, и она вновь подчинилась ее мощному, стремительному потоку.

Раздеваясь, Варя еще раз осторожно нащупала в кармане пальто письмо и с досадой подумала, что оставлять его здесь небезопасно. Не стоило изображать рассиропившуюся дуру, а надо было в метро переложить письмо в сумку или спрятать его понадежнее. А как быть теперь? Ну ладно, после ужина она что-нибудь придумает.

Тетя Нюра с удовольствием кормила молодых и приговаривала:

— Ешь, Варенька, ешь… Тебе сейчас много нужно. Вас ведь двое. А малыши — они поесть любят. Особенно мальчики.

— Откуда ты знаешь, что у нас мальчик? — спросил Володя.

— А по форме живота, Володечка, — ласково отозвалась тетя Нюра. — Когда девочка — он круглый, как мяч или шарик, а когда мальчик — острый, углом. У Вареньки как раз такой.

Варя, уписывая за обе щеки винегрет, — интересно, как это она, балда-балдой, совсем недавно всерьез собиралась ждать Алекса на скамейке Чистопрудного бульвара? — скосила глаза на живот. И правда, торчит каким-то углом… Ишь ты… Забавно…

— А ты не знаешь, Нюра, почему часто в облике беременных и молодых мам присутствует эдакая большеглазость? — спросил Володя.

Тетя Нюра покачала головой:

— Что-то не замечала…

— Ну как же… — весело и хитро поглядывая на Варю, продолжал Володя. — Наверное, они с восхищенным изумлением смотрят на то, что родили. Не могут на самих себя надивиться: неужели это я сделала?!

Тетя Нюра засмеялась:

— А если серьезно, с ребенком столько хлопот, что у молодых мам глаза напряженные, вот они и кажутся большеглазыми.

Вошел профессор Гном.

— Вы бы, Варенька, не гуляли так поздно одна. Хотя прогулки вам, конечно, полезны и нужны. Но все-таки… Меры предосторожности…

— Я больше не буду, — честно, как ей показалось, пообещала Варя. — Просто задержалась в издательстве. Хотела взять еще одну книгу для перевода.

— И утруждаться вам сейчас переводами тоже ни к чему, — продолжал профессор. — Денег нам хватит! Нужно себя поберечь!

— Я буду беречься! — опять очень искренне сказала Варя.

Ей нужно во что бы то ни стало дождаться Алекса…

— Я обязательно буду беречься!

Профессор удовлетворенно кивнул.

Володя улыбнулся:

— Папа, Нюрочка уверяет, что у нас будет мальчик…

— А ты хочешь сына? — спросил отец. — Я тоже когда-то хотел… Это совершенно все равно… Был бы ребятенок…

Варя, не слушая никого, продолжала уплетать ужин.

Александр Петрович тяжело задумался. Он почему-то некстати, совершенно не вовремя, вспомнил давным-давно умершую жену… Лена сгорела в три месяца от саркомы мозга. В последние недели никого не узнавала… И если бы не Нюра, преданная семье Гребениченко… Александр Петрович даже представить себе не мог, как бы он справился без нее, как бы пережил весь этот ужас… И еще Женя… Она тогда буквально не отходила от брата несколько месяцев, каким-то неведомым образом перепоручив кому-то на время всех своих маленьких пациентов.

Но жизнь, как ни странно — но почему это должно казаться странным, это как раз естественно! — довольно быстро вошла в свою привычную новую колею и понеслась вперед… Подрастал Вовка, старели они с Женей… И добрая тихая уютная Нюра…

Все сложилось так, как сложилось. И ничего больше.

— Никаких вещей до рождения малыша покупать не будем, — заявил Володя. — Плохая примета…

Нюра согласно кивнула. А куда спешить? Появится в доме дитя — поспеют и коляска с кроваткой, и всякие там простынки-пеленки-распашонки. Правда, с ними большая проблема… Пойди купи!.. Поэтому Нюра втихомолку, тайком от всех, навязала и нашила уже целое младенческое приданое, надежно спрятав его от любопытных глаз. На приметы она плевала. Доверяя им, в родной стране не проживешь.

Александр Петрович внимательно взглянул на невестку. Именно в тот вечер, в те минуты его подозрения стремительно выросли и окрепли, хотя никого он еще не видел и ни о чем не знал… Несмотря на свою чудовищную, типично профессорскую рассеянность, над которой постоянно смеялась и издевалась сестра Женя, Александр Петрович был патологически чуток ко всему, что касалось его единственного сына Вовки… А над ним сейчас нависла беда… Сын оказался крайним. Это Александр Петрович почуял точно и тонко. И насторожился.

Любил ли профессор Варю? Александр Петрович не задумывался над этим. Просто безоговорочно принял ее когда-то как избранницу сына. А что Вовка любил Варю, было заметно даже самому невнимательному и безразличному взгляду. Остальное Александра Петровича не касалось. Но он прожил на этом свете достаточно, чтобы не доверять людям.

А Варя с того декабрьского вечера стала ждать. Не сына, хотя тоже Александра… Про ребенка она словно забыла. Малыш настойчиво достучался до дремлющего сознания погруженной в собственные мысли и чаяния матери, лишь когда начались схватки.

Варя будто очнулась от забытья и удивилась — что это ей вдруг так больно? Странно… Она посмотрела на часы — половина второго. До утра Варя усердно терпела, стараясь не потревожить Володю, который сильно выматывался на работе. Он по распределению попал в какой-то «ящик», чересчур секретный и закрытый — зарытый в землю для пущей таинственности, говорила Варя. Что-то там связанное с топливом для ракет или самолетов. Варя не вникала.

Около шести утра ей стало невмоготу.

— Володя, — осторожно потрясла она мужа за плечо, — Володя, проснись… Мне больно… Я больше не могу…

Володя быстро распахнул испуганные глаза.

— И давно? — почему-то шепотом спросил он, хотя в комнате они спали вдвоем и разбудить он никого бы не сумел.

Варя хихикнула. Несмотря на боль.

— Не пугайся, нам просто пора ехать… Разбуди тетю Нюру.

Но ту будить не пришлось. Она всегда вставала рано, а в преддверии Вариных родов и вовсе поднималась чуть свет.

Тетя Нюра тотчас отправилась собирать Варю, а Володе строго приказала набрать 03.

— Пускай лучше «скорая», — разумно решила Нюра. — А то пока такси будем ловить, то да се…

И впервые в жизни посетовала, что равнодушный к деньгам и жизненным благам профессор так и не обзавелся машиной.

Родился Сашка.

Он оказался ужасным скандалистом и почемучкой.

А писем от Алекса больше не было… И Варя вновь стала задумываться — а не пригрезилась ли ей вся эта мелодраматическая, мистическая история?

Часто, оставаясь одна с сыном, она доставала из тайничка белый листок и перечитывала давно знакомые, выученные наизусть, затверженные строки:

«Варьюша, дорогая, любимая… Какие простые и какие банальные, затрепанные слова… Но других нет. Почему у нас никогда нет других слов? Я не знаю. И ты тоже. И никто на земле… Ничего не могу тебе обещать. Даже не знаю, когда мы теперь увидимся… Но я приеду в Москву. Непременно приеду. Только не знаю когда… Я люблю тебя. Помни об этом…»

Сашка лежал в кроватке и благодушно пускал пузыри.

Приедет?.. Нет, Варя в это уже почти не верила.

Почтовая дама в окошке встречала ее безмолвным взглядом, в котором ясно отражалось состояние дел с корреспонденцией до востребования.

— Пишет… — иногда вяло, неуверенно пробовала она развить диалог. — Этот… на «В»… Винтер, что ли? Как в «Трех мушкетерах»… А сынок-то растет? Без папки?

Про сына она успела узнать, а про Володю Варя, конечно, предпочитала умалчивать.

— Не беда, — махала рукой служащая, — теперь совсем другое время! Можно одной и пятерых вырастить! Нынче помогут!

Варя кивала.

— А родители-то есть? — участливо полюбопытствовала служащая.

Варя снова кивнула.

Паульсены не слишком интересовались дочерью, как и прежде. Тем более, что отец начал мучиться гипертонией. Хотя пару раз заезжали полюбоваться на внука.

— Слушай, — вдруг перешла на «ты» дама, очевидно на самом законном основании причислив Варю к своим подругам, одинаково неудачливым и брошенным этими подлыми выродками мужского пола, — а ты в розыск на него подавать не пробовала? Пускай алименты платит, сволочь! Сходи в милицию, поговори! Да я тебе помогу! Эй! — И она поманила кого-то, не дожидаясь Вариного согласия.

— А ведь я вас помню, гражданочка! — пробасил знакомый голос у Вари над ухом. — Как вы тогда зимой на скамейке мерзли!

Варя обернулась. Так и есть… Тот самый милиционер, улыбающийся большим ртом от уха до уха.

— Вас и не узнать! — продолжал он. — Сына родили? Александра?

Варя опять кивнула и улыбнулась в ответ.

— Коля, — заговорила служащая, облокотившись на барьер, отделяющий ее от посетителей, — помочь бы женщине надо… Тебя как зовут? — обратилась она к новой подруге.

— Варя.

— А я Зина. Будем знакомы! Коль, ей мужик не пишет, зараза! Прямо как в воду канул! Одно письмо прислал, в декабре, вот когда ты ее и видел на бульваре… А у нее сынок… Такой мальчик хороший! Красивый, бойкий! Весь в отца!

Зина сроду не видела Сашу. А его отца и Алекса — тем более… Варя с трудом удержалась от смеха.

Милиционер вновь рассмеялся:

— Знаю, Александр. Обманули меня тогда насчет мужа-то, на бульваре… Я так и догадался. А вы, простите… расписаны-то были?..

Варя помотала головой, покраснев. Зина выразительно смотрела на Николая, как на полного придурка. Додумался спрашивать… Здесь и так все ясно, как на рассвете…

— А чего?.. Вопрос справедливый… Н-да… Как же так?.. Да оно, конечно, ничего, это бывает, даже часто… А вы тогда письмо откуда от него получили?

Варя пожала плечами:

— Не знаю, обратного адреса не было…

Почему она стала вдруг разговаривать с незнакомыми людьми? Зачем?.. Неужели верила в то, что кто-то сумеет ей помочь?.. Нет, конечно… И уж в любом случае не собиралась открывать им всей правды. Иностранец… Муж… Родная Швеция… Да этот Николай запросто может заарестовать Варю, вполне логично обвинив в связи с иностранцем и в шпионаже… За здорово живешь, в два счета…

— А он москвич, Валентин твой? Где жить-то может? — продолжала настойчиво-осторожно выспрашивать Зина, отмахнувшись от назойливого пожилого посетителя: — Сейчас, гражданин, подождите! Не видите, у меня тут милиция?!

— Случилось что? — тотчас встрял и полез выяснять подробности любопытный старичок.

Зина до ответа не снизошла, и старичок застыл возле, сделав почтительное лицо.

— А ваш про сына знает? — деликатно спросил Николай.

Варя снова покачала головой.

— Говорят же тебе, письмо пришло без обратного адреса! — почему-то рассердилась Зина. — Ты что думаешь, он, этот ее гад, совсем идиот, чтобы о своей прописке женщине докладать?! Он, видите ли, желает, чтобы все тут лбы порасшибали, гадая да угадывая, где эта улица, где этот дом! Пень ты, Колька!

Милиционер не обиделся.

— А раньше что же, не знал он ничего? — неуклонно продолжал Николай, науськанный Зиной, докапываться до истины. — Не рассказали вы ему ни о чем? Не ввели, так сказать, в курс дела? Так тогда, может, он не так уж и виноват? Если не знает ничего… Вот если бы сообщить ему… Глядишь, и приехал бы посмотреть на сыночка…

— Вишь, как ты его сразу, с налета, оправдал! В адвокаты подался?! — возмутилась Зина. — Мужик мужика видит издалека! Но он дело говорит, — обратилась она уже к Варе. — Я о том же твержу! Написать бы ему… Так ведь адреса нет… Слушай, а город-то какой? У Коли большие связи в МВД, у него там дядька служит…

— Александр? — засмеялась Варя.

— А-а, он и тебе успел рассказать? Так вот этот самый Колин дядька твоего Вика из-под земли выроет, лишь бы знать, где та земля находится! Что ж это за имя у него странное? Прямо не по-людски! Или он у тебя нерусский?

— Странствует он, — объяснила Варя. — Кочует по городам и весям…

Она была недалека от истины. Точно так же, как Зина. И нужно ведь было хоть что-нибудь растолковать хорошим добрым людям, искренне пытающимся помочь ей, чужой и незнакомой…

— Но я постараюсь что-нибудь узнать… Я попробую…

— Вот-вот! — обрадованно заворковала довольная Зина, очевидно рожденная на этот свет устраивать чужие судьбы и мирить разругавшихся. — Этот твой Вик цыган, что ли? Если кочует?.. Или татарин? У них тоже часто все наперекосяк… А ты как что вызнаешь, сразу ко мне! Даже если Николай в этот день не будет дежурить, я его мигом отыщу! — Она бойко и кокетливо подмигнула милиционеру. — Дальше он сам разберется со своим дядькой, как с твоим хахалем поступать!

— Договорились! — кивнула Варя. У нее уже голова устала кивать. — Спасибо вам… Вы теперь мои добрые гении…

— Только ты поскорее поворачивайся! — деловито приказала Зина, с удовольствием выслушав о добрых гениях. — Дитю незачем так долго родного папку ждать! Заскучает пацанчик!

Николай приветливо махнул на прощание рукой.

Варя вышла из здания Главпочтамта под почетным наблюдением-эскортом двух пар внимательных глаз. И тихо побрела к метро. Писем нет… И никогда не будет… Все осталось в прошлом… Там, на раскаленном берегу летнего Крыма… И не нужно себя обманывать и саму себя водить за нос. Все исчезло и растворилось в пронзительном, до болезненности синем крымском небе. Размытый треугольник на карте… А Варе на память — одно-единственное письмо.

«Я ничего не могу тебе обещать. Я даже не знаю, когда мы теперь увидимся с тобой…»

Зато Варя теперь знала твердо. Никогда.