Медовый месяц

28

Утром Варвара Николаевна вновь внимательно осмотрела внучку. В который раз… Таня беспокоила бабушку. Девочка быстро росла, ее уродства становились все очевиднее, и очень скоро начнутся — если уже не начались — ее страдания. Она станет в ужасе шарахаться от зеркал, избегать и сторониться сверстников и завидовать одноклассницам…

А ее развитие… Катерина хорошо приложила к нему свою милую изящную ручку… Счастье, что теперь девочкой занимается Надюша…

Сначала Таня потрясла бабушку в Третьяковской галерее, громко прочитав фамилию художника и удивившись на весь зал:

— Ой, Рубель!

Но это еще ладно…

Немного позже она, услышав о Рафаэле, спросила на полном серьезе:

— Это черепашка-ниндзя?

И разъяренная, страшно проклинающая невестку и сына Варвара Николаевна долго рассказывала внучке об этом художнике, и о других тоже, и показывала репродукции картин.

— Володя, — сказала Варвара Николаевна мужу, когда Таня ушла в школу, — нам нужно немедленно что-то делать…

Он понял, что она имела в виду. Он вообще всегда очень хорошо ее понимал.

— Позвони Саше и попроси денег на пластическую операцию, — продолжала Варвара Николаевна. — Откладывать больше нельзя. Девочка уже большая…

Владимир Александрович передернулся, тяжело вздохнул, обреченно кивнул и пошел звонить. Разговор с сыном, как водится, моментально зашел в тупик.

— Лицо? — переспросил сын. — Она еще слишком мала, чтобы думать о лице. Пусть лучше думает об учебе!

— А ты спроси у своей Катерины, когда она начала о нем думать! — тотчас вспылил Владимир Александрович. — Ты хочешь, чтобы девочка начала тяжело комплексовать? Это происходит быстро и не проходит никогда!

— Ну как же все теперь образовались и подковались! — застонал Саша. — Как все начитались господином Фрейдом по самые уши! Комплексовать! Я, между прочим, слышал тут краем уха, что у Татьяны немалые способности по части бренчания на рояле. Так что, как говорят, ее, возможно, ожидает великое будущее! Еще похлеще, чем у Надежды! При чем тут лицо?

— Ты действительно не понимаешь или прикидываешься дураком? — окончательно вышел из себя старший Гребениченко. — Что вы за родители?! Да ты себе только представь этот ужас — великая пианистка с изуродованным лицом! Молодая девушка — урод! Если бы у нас с матерью были такие деньги, мы бы, уж можешь мне поверить, конечно, к тебе не обращались! Но пластика стоит несколько тысяч долларов!

— А сколько именно? Ты узнавал? — спросил сын.

Владимир Александрович обрадовался. Дело пошло на лад. И сообщил те сведения, что получила Варя в нескольких частных клиниках пластической хирургии.

— Ладно, я подумаю и посоветуюсь с Катей. День-два… И позвоню. А мама пусть пока еще поразузнает, где все-таки лучше и надежнее.

Саша вспомнил, что у Шуры Умберга мать давно работала в одной из таких частных клиник. Но ничего отцу говорить об этом не стал. Тот слишком недолюбливал его приятелей, Саню терпел лишь из-за Нади и бурно ликовал, узнав, что Наумов расстался с Сашей и вышел из опасной и преступной, на его взгляд, игры.

В последнее время Катя стала вести себя как-то странно. После ее отдыха в Италии, откуда она вернулась в сногсшибательном виде, жена выглядела какой-то рассеянной, немного отсутствующей, словно постоянно стремилась куда-то и жила не только в своей квартире, а где-то еще. И видела перед глазами не просто свои родные и очень дорогие стены.

Заметил это Саша не сразу. Он был очень занят, теперь ему приходилось пахать за троих в полном смысле этого слова, а брать в помощники новых людей он не хотел и боялся. Кроме того, он всегда верил Кате и по сей день не растерял своей мальчишеской влюбленности в нее.

Когда-то он смеялся над этими пустыми надуманными словами — любовь, привязанность, верность… Сказать можно что угодно, выдумать — еще больше. Саша не верил словесной чепухе. Но появилась Катя… И опрокинулись все его твердые представления и убеждения. Они оказались шаткими и нестойкими.

Ему сейчас казалось, что она жила рядом с ним вечно, всегда. Что ее просто не могло не быть. Прошло уже немало лет возле нее, но для Саши они ровным счетом ничего не изменили. Он надеялся, что и для Кати тоже. Во всяком случае, ничего непонятного и необъяснимого за ней не замечал.

Отец уверял, что Саша вообще ничего за Катериной не подмечает. Так ведь это и есть любовь, то самое слово, которое отрицал и над которым так потешался Саша в юности.

— Катенок, звонил отец, — вечером сказал он жене. — Настаивает на пластической операции Тане. Лицо у нее действительно страшно изуродовано. Может, обратиться к Шуркиной матери? Все-таки свой человек… И Шура не таит на меня обиды. Вышел из дела сам, по настоянию Ларисы…

— Конечно, — легко согласилась Катя, слушавшая мужа вполуха. — Позвони ей и договорись обо всем. Владимир Александрович прав. Уже пришла пора сделать Тане хорошенькую мордочку.

Она говорила так, словно речь шла о соседке или сослуживице, но не о родной дочери. Даже Сашу слегка покоробило.

— Как продвигаются дела с квартирой?

— Вот-вот переедем, — сообщил Саша. — Ты довольна?

Катя улыбнулась. Теперь будет очень удобно видеться с Эриком. Посольство рядом… Все удивительно отлично устроилось. А Таня… Ей сделают операцию, восстановят лицо, она талантливая девочка, с ней занимается сама Надежда, она взяла племянницу под свой контроль… Чего же еще желать?..

Правда, Эрик был очень осторожен и аккуратен с Катей. Как профессиональный шпион, смеялась она. Ей никак не удавалось у него вытянуть, как ни старалась, зачем не раз наведывалась в посольство ее свекровь.

— Она приходила узнать о своей семье, — неизменно отзывался Эрик. — Ты ведь прекрасно знаешь, Катрин, она ищет свою семью, а узнав, что мы однофамильцы, тем более решила разузнать все поточнее…

— Да это какая-то ерунда! — смеялась Катя. — У нее старческий маразм! Ее семья всегда жила здесь — мать и отец. А искать далекое прошлое… Это глупо, согласись!

— Не соглашусь. Сколько бы ты ни пыталась меня в этом убедить. Мы все — из прошлого и должны, просто обязаны, знать, каким оно было. Иначе зачем нам тогда жить?

Катя пожимала плечами и отставала со своими вопросами на какое-то время.

Саша перевез ее в Золотые Ключи и устроил Таню в клинику к Шуриной матери. В ожидании результата операции все нервничали. Именно тогда Надя услышала вечером, совершенно случайно, проходя по коридору, что Сане зачем-то позвонил Шура.

— Они обе все знают, — услышала Надя и догадалась, о чем идет речь. — У них сформировалась тут группа «На-На». Довольно дружная и мобильная. Игра на двоих.

Потом Саня довольно долго молчал, слушая Шуру.

— Хорошо, — сказал он наконец. — Но мне тоже все это смертельно надоело, просто обрыдло! Я постараюсь, чтобы он ничего не узнал. И давай на этом распрощаемся! В ваших делах — и в его, и в твоих — я больше не участвую. Никогда!

Надя на цыпочках отошла от двери, боясь, что муж поймает ее за подслушиванием. Милый круглоглазый мальчик… Она была счастлива, что Саня уже не будет связываться с приятелями, она ему верила. Но зачем он все выболтал Шуре? Совсем не обязательно тому знать о привезенной Надей из Италии информации.

На следующий день ей позвонила Лариса. Ее голос в телефонной трубке звенел от бешенства и злобы. Да и сама она, как Надя помнила, вся была отталкивающе неприятная — маленькая, высохшая, угрюмо-черная, никогда не улыбающаяся… С темными крохотными глазками, старательно и мрачно изучающими любого встречного, как экспериментатор изучает подопытное животное, как сыщик наблюдает за живым объектом и пасет его от станции метро до подъезда дома.

Надя нередко удивлялась, как Шура мог променять Настю на Ларису, оставить одну ради другой. Неужели у него, как у большинства мужиков, нет ни малейшей интуиции? Значит, нет… Или есть, но диктующая совершенно иные параметры и условия, чем представляла их себе Надя.

— Если ты попробуешь нас выдать и донести на Шуру, — сказала Наде Лариса, — твою племянницу так изуродуют в клинике, что родители не признают! И врачи будут ни при чем, не волнуйся! Причины найдем, я уже советовалась с Шуриной мамой. Введем ей один препаратик… Поняла? Только вякните там! Ты или Настька! И даже если ты сейчас промолчишь, а выступишь потом, я найду способ заставить тебя заткнуться! Денис поможет. Вариантов множество… У тебя сын… Смотри, пожалеешь! Раскаиваться потом станешь, локти кусать, да поздно!

И, не дав Наде сказать ни слова, Лариса отсоединилась. Надя тотчас быстро набрала номер родителей.

— Мама, как там Таня?

— Все хорошо, — немного удивилась Варвара Николаевна, услышав ее тревогу. — Через несколько дней снимут швы, и тогда, наверное, можно будет ее забирать. Правда, у нее еще сильные боли… Но это пройдет. Надеюсь, скоро.

— А где Олег? — спросила Надя.

— У Тани… Надюша, что с тобой? — забеспокоилась мать. — У тебя ничего не случилось?

— Нет… Пока нет… — отозвалась Надя.

— Что значит «пока»? — еще больше заволновалась мать. — Ты что-то скрываешь и недоговариваешь…

— Мама, об этом потом, позже… Нужно как можно скорее забрать Таню из клиники. Ничего больше не дожидаясь. И не спрашивай меня ни о чем! Операция прошла хорошо, Тане там больше нечего делать! Швы можно снять где угодно. И дорогой братец сэкономит деньги, если она пролежит там меньше, чем планировалось.

— Но лучше бы все же там… — засомневалась Варвара Николаевна. — В общем, поступай как знаешь… Тогда привези ее к нам.

— Да, конечно, куда же еще… — Надя нажала на рычаг и набрала номер мобильника мужа.

— Приезжай немедленно! — коротко сказала она. — Я жду!

Саня примчался взмыленный через двадцать минут. Милые круглые испуганные глаза…

— Что?! — выпалил он с порога. — Опять взрыв?!

— Сядь, — сказала Надя.

Выслушав жену, он поднялся и бросил:

— Забираем немедленно!

Но в клинике, куда они нагрянули совершенно неожиданно, Тани уже не оказалось. Растерянные медсестра и дежурный врач мялись, не зная, что сказать и чем объяснить внезапное и непонятное исчезновение девочки.

— Как она могла пройти мимо охраны? С повязками? Зачем? Я ничего не понимаю… Это какая-то загадка… — бормотала врач.

Надя поверила ее удивлению и замешательству — похоже, оно было вполне искренним. Но Саня считал иначе.

— Бардак тут у вас! — заявил он смущенной докторице и отправился вальяжной походкой по коридору в кабинет Шуриной матери, которую знал с детства.

Хирургиня была женщиной решительной и нелюбезной и в ответ на любой вопрос или жалобу («вот у меня что-то рука», «моя нога», «вот тут болит») сразу, ничтоже сумняшеся, резко отвечала одно и то же:

— Отрежем!

Пациенты тотчас отваливались от нее навсегда, потеряв всякую охоту жаловаться и лечиться.

— Санечка! — Она, кажется, даже обрадовалась. — Ты к Тане? Там все в полном порядке… У нее недавно были мальчики…

— В порядке? — прищурился Саня. — Вы так называете пустую палату и кровать?

— Пустую?.. — недоуменно повторила Елизавета Михайловна. — Девочки нет?..

Хирургиня явно растерялась.

— Да, девочки у вас нигде нет, — злобно подтвердил Саня. — И никаких мальчиков тоже. А ваши любимые богатые мальчики вообще все давно в Лондоне живут! Или, на худой конец, в Сочи! Может, вы мне объясните, куда пропал одиннадцатилетний ребенок после операции?!

Елизавета Михайловна сначала растерянно встала со стула, а потом снова села. Она явно ничего не понимала и силилась осознать, что произошло в ее клинике. Неужели Шура с Ларисой что-то задумали и сделали без нее, не поставив ее в известность?.. Но такого уговора не было, они ни о чем подобном пока не договаривались… Не может быть…

Саня смотрел зло.

— И как вы будете теперь объясняться с Сашей и Катериной? Надя в коридоре. Тоже ничего не поймет…

Но Елизавета Михайловна не могла выговорить ни слова.

— Сволочи! — сказал Саня, неизвестно кого имея в виду. — Негодяи! Абсолютно развратившаяся страна!

И вышел, со всей силой с большим удовольствием саданув дверью. Жаль, что не удалось сорвать ее с петель…