Медовый месяц

15

Катя нравилась Саше все больше и больше. Всегда красиво, модно и дорого одета, прилично намазана импортной косметикой и надушена хорошими духами. Она всегда была чистенькой и аккуратной, всегда старалась Саше угодить и вкусно накормить. Но главное — она очень изменилась, что моментально отметили его глазастые приятели. Да и все остальные.

Куда-то исчезли все Катины амбиции, гонор, заносчивость. Она просто смотрела Саше в рот, безропотно слушалась каждого его слова, даже робела, и ей самой это нравилось. Она с удовольствием тихо мыла после их совместных обедов посуду, ходила по магазинам, готовила…

Неля Максимовна продолжала радоваться переменам в дочери. «Как хорошо, — думала она, — что этот мальчик теперь ходит к нам! Катюша вся прямо расцвела! И как просто и легко все уладилось! Почему я сразу не догадалась о таком простом варианте?»

Вообще-то о самом простом варианте она не догадывалась до сих пор и даже не подозревала о примитивности решения.

Да, присмиревшая и покорная Катерина очень нравилась Саше. И чем дальше, тем больше. Она стала такой лапушкой, такой кроткой и безответной…

Прямо бессловесная женщина из гарема, думал Сашка. Ну надо же… Кто бы мог подумать, даже на секунду, в порядке бреда, предположить, что из этой капризной девахи может получиться вполне приемлемый, даже милый экземпляр домашней птички…

Особенно резким оказался контраст между Катей и Людмилой. Продавщица тоже быстро и легко подметила изменения. Прежде всего, кавалер стал появляться все реже и реже. Да и забегал просто так, проведать.

Сначала Люся удивилась. Потом насторожилась. А под завязку обозлилась. Особенно после того, как верная преданная подруга Оля (бывают ли на свете преданные подруги?) вдруг ехидно поинтересовалась:

— Что это твой Сашка пропал? Совсем не видно… Вроде вы не ссорились…

Самолюбивая Люся прикусила губу.

— Занят, — резко бросила она.

— И чем же он так занят? Или скорее кем?..

— Занимается. Школу заканчивает, в институт поступает. Интеллигент! — еще резче отчеканила Люся.

— Да это всем давно известно, — пропела Оля. — Ты не бесись! Просто, по-моему, тебе пора с ним объясниться. Чтобы понять, кому в какую сторону теперь двигаться.

Рассудительная и смышленая Оля была абсолютно права. Давно настало время выяснить отношения с Сашей, но Люся все откладывала это неприятное, мерзкое мероприятие. Во-первых, оно само по себе отвратительно и противно, а во-вторых… Во-вторых, Людочка прекрасно догадывалась, чем это кончится, и тянула до последнего. Конечно, она все давным-давно поняла. Но Люся странным образом привязалась к Саше, привыкла… Полюбила? Нет, она не приучилась мыслить такими серьезными и ответственными категориями. И словами никогда зря не разбрасывалась. По-своему ценила их. И правильно делала.

Людмила отлично понимала, что рано или поздно им все равно придется расстаться. Но лучше поздно… Они не пара. Саша наиграется, натешится, удовлетворит свое любопытство… В конце концов, научится многому… И тогда найдет себе девчонку более подходящую. Из своего круга. Более высокого. Высшего. А Люся… Гастрономическая девочка… Магазинная любовь исчезнет из Сашиной жизни навсегда. Будет ли он вспоминать о ней? Вряд ли… Но очень хочется, чтобы иногда… Ей льстила эта связь. И одновременно раздражала. Словно она здесь оказалась второсортной, случайной, подобранной почти что на помойке… То бишь в подсобке.

Люся злобно нахмурилась. Оля, украдкой наблюдавшая за ней, посоветовала:

— Сделай вид, что бросаешь его сама! Вот и все! И тебе легче будет.

Легче?.. Люся взглянула на подругу. Совет дельный. Лучшего не придумать.

— И вообще, — продолжала, вдохновившись, Оля, — заведи роман с каким-нибудь его дружком! Который попроще. Ты же их всех видела! Пусть этот паразит умоется!

Нет, на свете все-таки есть верные подруги!

— Вот как только он забежит, а он обязательно нет-нет да и заскочит, ты и выдай ему! Люсь, ты ведь умеешь отлично давать по морде!

Людмила кивнула и задумалась. Долго ждать ей не пришлось.

Терзающийся раскаянием и совестью — понятия отнюдь не абстрактные! — Саша заглянул в гастроном буквально на следующий день после военного девичьего совета. И не один. С ним пришел Саня.

Предварительная договоренность друзей-приятелей была такова — провести разведку на местности, осмотреться и попытаться понять, как и что лучше сделать. Вообще Сане нравилась и Оля-колобок, даже трудно сказать, кто из подружек больше. Но Оля почему-то обходилась с Саней всегда сурово, холодно и явно намекала, что с ней шутки и вольности не пройдут. Не тот он рыцарь и вообще не герой… Короче, пусть топает подальше от кондитерского прилавка…

Сегодня, под надежной и могучей защитой Гребениченко, Саня чувствовал себя куда смелее и увереннее. Кидал бойкие взгляды на Олю и Люсю и разыгрывал некий спектакль, пока не слишком ясный обеим сторонам. Все четверо пытались решить сложный вопрос и справиться с проблемой мирно, бескровно, без больших потерь и разочарований. Очень старались…

Но если Саню несло вперед исключительно любопытство и зудящее желание познать новое и то, что многие уже давно познали, — Шура, правда, о своем мужском опыте глубокомысленно помалкивал, — то Саша чувствовал себя гнусно.

Первое предательство, первая подлость всегда очень болезненны. Это уже потом, позже, приходит привычка. Страшная и опасная. Человек словно притирается, свыкается со своими пороками и пакостями, с тем, что он вот так запросто способен на низость и подножки окружающим. Сживается со своими мерзостями и враньем, скотством и сволочизмом, привыкает к самому себе новому. А дальше все движется привычным расписанием и маршрутом, когда беззаботно себе разрешается слишком многое. Но и это не самое страшное. Позже начинается стремительное восхождение по лестнице грехов — все выше и выше. И наконец, маленькие первые гнусности очень скоро оказываются где-то далеко внизу, почти невидимые и неощутимые, а человек бодро и спокойно творит новые, куда более тяжкие. Потому что привык к ним. И уже почти ничего нехорошего в них не видит, не замечает, не хочет замечать. И теперь даже просто не умеет, не способен это делать. И напрочь забывает, что началось все когда-то с мелочи, ерунды в виде расставания с женщиной, которую ты вовсе не любишь и никогда не любил… Пустяк… Несерьезно…

Но для Люси все оказалось более чем серьезно.

— Чего пришел, интеллигент? — более чем прохладно встретила она Сашку. — Сам видишь, прилавки пустые, порадовать покупателя нечем… Если хочешь сладкого, приходи завтра. С утра. — И она прищурилась, рассматривая Сашу в упор.

Он помялся:

— Ты же знаешь, я конфет не ем, к шоколаду равнодушен… Как и к мороженому. Для меня это не актуально.

Люся хмыкнула:

— Знаю. Вот поверишь, нет, первый раз в жизни вижу человека, который не любит мороженое! Я раньше думала, что таких на свете не бывает!

Оля строго контролировала разговор издалека, готовая в случае чего немедленно вмешаться. Люська — она бестолковая и шальная, за ней нужен глаз да глаз…

Саня молча внимательно разглядывал Людмилу и думал о своем.

Он никогда ни за что не признался бы никому, а приятелям в первую очередь, что у него давно уже начались сложности в отношениях с девушками. А может, вообще со всеми окружающими его людьми. Ему было трудно, почти невозможно начинать разговор, вести диалог, находить темы для бесед… Простой и компанейский с виду, Саня на поверку оказался совсем другим. И понял это недавно. Счастье, что он вырос рядом с верными друзьями. Да еще маленькая Надя Гребенка… Пожалуй, только возле нее, не считая приятелей и родителей, Саня и чувствовал себя в своей тарелке, свободно и раскованно. А чужих тарелок побаивался, сторонился и предпочитал из них не есть.

Но Надя еще невелика, ей недавно сравнялось тринадцать. И она просто всегда с удовольствием внимательно выслушивала любые, самые бредовые Санькины рассказы и истории, не прерывая и не пытаясь что-либо оспорить или добавить. Поэтому Саня любил провожать Надю домой, а когда она перешла из школы в музыкальное училище — неожиданно затосковал и начал все чаще наведываться к Гребениченко домой.

Надя встречала его неизменно радостно, хотя и со спокойной сдержанностью, поила чаем, но потом извинялась, объясняя, что ей надо заниматься. То есть играть на рояле.

Сидеть за инструментом Надя могла целый день, до полуночи, пока не засыпала прямо над клавишами. Тогда мать или отец, притворно рассерженные — на Надю сердиться вообще просто невозможно! — поднимали ее с круглой табуретки, решительно закрывали крышку рояля и отправляли будущую знаменитость спать.

— Не девка, а монолит! — часто сердито повторял Сашка.

Саня все это прекрасно знал. И ценил Надино трудолюбие и цельность. Ее целеустремленность. Поэтому всегда молча кивал и топал вслед за Надей в большую комнату, где навсегда прописался огромный белый рояль, привезенный еще Варварой Николаевной от старших Паульсенов.

Санька усаживался на стул в углу и замирал, слушая, как Надя играет. Да, он совершенно не разбирался в музыке, но слушал Надю с удовольствием и иногда вдруг ловил себя на странной мысли, что готов слушать игру этой девочки всю жизнь.

Надя, увлекаясь, попросту забывала о своем безмолвном преданном слушателе. Зато Варвара Николаевна обожала Саню за его тихое многочасовое сидение на стуле под звуки рояля.

— А какого композитора ты больше всего любишь? — как-то неосмотрительно спросила Варвара Николаевна тотчас растерявшегося Саню.

Надя, сидевшая, как обычно, за роялем, недовольно покачала головой и попыталась сделать матери большие глаза. Но сосредоточенная на госте мать дочкиного предупреждения не заметила.

Саня смущенно пожал плечами, судорожно пытаясь вспомнить хотя бы одну известную фамилию. Вспомнил…

— Чайковского! — выпалил довольный Саня.

— Да? А почему? — не отставала Варвара Николаевна, не желая принимать во внимание Надины усиленные телодвижения и жесты.

Новый вопрос загнал Саню в настоящий тупик. Он беспомощно взглянул на Гребенку, рассчитывая хоть что-нибудь услышать от нее. Но пианистке в этот момент почему-то стало смешно, и она уткнулась в клавиши рояля, стараясь не засмеяться.

— Я… не знаю… — замялся Саня. — Мне слишком сложно объяснить… Я не очень разбираюсь в музыке… Нравится — и все…

— А что именно у Чайковского? — продолжала допытываться обрадованная Варвара Николаевна. — У него ведь, как бы сказать точнее, чересчур сладкая, на мой взгляд, музыка… Да-да, именно так… А ты не считаешь?

Саня едва не застонал. Вот пристала!.. До чего же дотошная!.. Ну что ей надо?..

В семье Наумовых не то что не интересовались музыкой, а просто ее не замечали, будто не знали о существовании таковой. И музыка жила сама по себе, отдельно и далеко от них. Зато там все довольно неплохо умели считать, и Саня в том числе.

— Вася, тебе что так мало дали за финский кафель? — спросила, например, вчера вечером мать-математичка. — Ты почем продавал квадратный метр?

— Да нормально! — отмахивался отец. — Завтра хочу толкнуть рамы. Привезли вроде бы лишние, мы уже почти во всем доме поставили, видно, на складе ошиблись. Не возвращать же… И у меня еще цел кое-какой запас краски и водоэмульсионки.

— Да это гроши! — говорила мать.

— Не скажи! Если постоянно загонять по нескольку банок… Из грошей и складывается кругленькая сумма. Правда, сынок? — И он весело подмигивал Сане.

Был редкий тихий вечер без криков и скандалов. Никто ни на кого не орал. Саня давно подметил, что такие уникальные вечера выпадают в их доме исключительно в те дни, когда удача особо улыбается отцу. Ну или когда мать вдруг находит на редкость выгодный частный урок.

Подтягивать учеников по математике мать всегда приглашала домой. В школе ей казалось неудобно — все-таки директор. Хотя, конечно, все обо всем знали… Что скрывать?.. Однако напоказ мать ничего делать не любила. Может нагрянуть РОНО, да и паршивые учителя стукнут куда надо. А занятия на дому — их еще доказать надо!

Как раз из-за этих подтягивающихся учеников Саня и не любил приходить домой рано. В последние годы мать развернула чересчур бурную, на его взгляд, репетиторскую деятельность. Просто раздавала свои математические знания направо и налево. Не даром, конечно. И очень не даром. В школе, где она директорствовала, да и в соседних, шел упорный слух, будто Светлана Михайловна пользуется особым великим доверием ректора медвуза, при котором была школа, а потому своим могучим влиянием может протолкнуть в институт любого. Разумеется, не бесплатно. Отсюда и уроки, и подарки, и разного рода выгодные предложения. И потому школьному директору Наумовой открытым текстом предлагали лучшие ателье Москвы и приносили продуктовые заказы прямо на дом. Тогда в страну еще не нагрянул рынок с его изобилием, и все знали одного-единственного Гайдара — известного детского писателя, написавшего о феноменальном организаторе подростковых масс Тимуре и разбитой голубой чашке, чей цвет в те незапамятные времена никого не смущал. Светлане Михайловне дарили дорогие украшения, квартира ломилась от различных ваз, посуды, хрусталя…

Саню все это устраивало. Вот только… Если бы родители не орали так часто на него и друг на друга… И еще… Если бы читали, смотрели фильмы, слышали, кто такие Феллини и Лорка, и эти… как же их?.. ну да… Брамс и Глюк… И Лист…

А впрочем, зачем им это?.. Лишняя, чуждая информация, бесполезные знания… Они всегда превращаются в балласт, в тяжкий груз, если не нужны.

Саня чувствовал себя в последнее время все неустойчивее. Родительские основы жизни поколебались, своих пока не приобрел… Да и свои — чаще всего все равно родительские! А чужие… Чужие основы тоже казались далекими и непонятными. Как вот сейчас эта музыка… Ну для чего она?.. Надька, понятное дело, хочет стать пианисткой, это ладно, полбеды… Но на кой ляд музыка Варваре Николаевне?..

Что же сочинил этот Чайковский?.. Саня напряженно пытался вспомнить. Что же, что… Кажется, какой-то балет… Ну да, правильно…

— «Лебединое озеро»! — облегченно выпалил Саня.

Варвара Николаевна разочарованно вздохнула, словно Саня не оправдал ее смутных, тайных надежд или не выдержал некоего загадочного экзамена, о котором Наумов не подозревал.

— Это банально, — сказала она. — Надя, ты бы потрудилась немного над музыкальной эрудицией своего приятеля!

Пианистка фыркнула. Она уже знала, что это бесполезно.

Но Санькина привязанность к Наде, белому роялю и непонятной музыке ничего не меняла — во всяком случае, пока — в его жизни и ее планомерном течении. Правда, теперь уже не таком планомерном и ровном. Саня начинал метаться, мучиться, чего-то искать… И сам не понимал, чего именно. Но его явно не грело нынешнее состояние дел, его семейное устройство и многое другое. Хотя в смысле денег… Вот как раз в этом смысле все обстояло как нельзя лучше. Это было именно то, что необходимо, что требовалось сохранить, сберечь и оставить для себя на вечные времена. Его всегда должны сопровождать деньги, карьера, успех. Каким образом — Саня пока не слишком задумывался и справедливо не обременялся лишними мыслями. У Нади — талант, успех, громкая слава, фотографии в газетах и журналах, интервью, приглашения за рубеж и на телевидение… Гребенка… Тихая замкнутая девочка, увлеченная одной лишь музыкой… Но это пока. Позже, когда Надя немного подрастет и поумнеет, она легко увидит и поймет, что вокруг нее не только сонаты и концерты для фортепиано с оркестром. Вмешаются и заиграют, заголосят в полную силу совсем другие оркестры, обязательно. И Саня должен дождаться этого счастливого для него момента. И он его обязательно дождется. Во что бы то ни стало. А пока… Пока идет совсем другая жизнь. Почему-то в его представлении она четко делилась на две, а может быть, и на несколько частей. Одна из них была с Надей, другая — без нее. Первая была важной и ответственной, серьезной и необходимой. Вторая казалась легкой и забавной, хотя тоже необходимой. В какой-то небольшой степени.

Знать бы тогда Саньке, как он ошибался… Что жизнь никогда и ни у кого не может делиться ни на какие части — две или там больше. Она одна, едина, и все, что ты совершил когда-то, бросят на те же самые весы, где будут потом взвешивать все твои дела, поступки, мысли…

Но Саня этого не понимал. Даже не подозревал о таком раскладе. Так же как и Саша. А потому задумал, и вполне серьезно, познакомиться с Люсей. Такой милый промежуточный вариант. Ничем никому не грозящий.

Люся облокотилась о прилавок — покупателей в магазине всего ничего, а что им покупать, бедным? — и внимательно изучала Саню. Он поежился под ее жестким пристальным взглядом. Что-то нехорошее почудилось Сане в нем, но он быстро отмел подозрения. Мало ли что померещится… Люська — девушка что надо. Особенно по рассказам искреннего, нахального и отнюдь не закомплексованного Гребениченко, друга Арамиса.

— А ты тоже конфет не любишь? — спросила Людочка Саню.

Он растерялся от неожиданности. Не думал, что Люся обратится к нему. Потоптался на месте, помялся…

— «Встретились бяка и бука»… — прокомментировал Гребениченко встречу своей любовницы и своего приятеля и посмотрел на него насмешливо и ободряюще.

Дескать, действуй, мол, говори… Видишь, само клюнуло… Авось и получится что-нибудь путное и толковое…

— Нет, я люблю… — с трудом выдавил Саня. — Особенно шоколад… «Бабаевский»…

Люся понимающе кивнула:

— Да, он вкусный. Только немного горький.

— Самое оно, — встрял резвый Сашка. — Сладкое всегда должно быть с привкусом горечи. Иначе получается приторно и вообще противно.

Людмила полоснула его суровым взглядом.

— Шибко умный? Помолчи! Интеллигент! А вы приятели? — снова обратилась она к Сане.

— Да, с восьмого класса, — ответил уже побойчее Саня. — Вместе учимся.

— Тоже в институт поступать будешь? — справилась Люся.

Наумов кивнул. Сашка тем временем, видя, что дело, кажется, пошло на лад, легко передислоцировался к Оле и завел с ней беседу о перспективах развития советской торговли. Колобочку в данный момент эти перспективы виделись весьма смутными. И вообще порой хотелось все бросить и податься куда-нибудь подальше от Москвы, где живут совсем другие люди и все по-другому. Но мать была против. И уверяла, что только здесь можно построить себе настоящую жизнь.

— За прилавком, что ли? — вздыхала Оля.

— Именно! — говорила мать, сама всю жизнь проработавшая товароведом в «Детском мире» провинциального магазина неподалеку от столицы.

Матери жизнь виделась связанной исключительно с большими городами, в частности Москвой или, на худой конец, Ленинградом.

И Оля смирилась. Тем более, что лучшая подруга Люська придерживалась такого же мнения.

— А ты бы зашел ко мне как-нибудь, — вдруг предложила Людочка Сане, — просто так, вечером… Посидим, поболтаем… Я тебе твой любимый шоколад найду. В немалых количествах. Я тоже «Бабаевский» уважаю.

Саня снова растерялся. На такое стремительное, почти мгновенное и незамысловатое решение проблемы он не рассчитывал.

— А… когда?

— Да хоть когда! — пожала плечами Люська. — Можно сегодня. Или завтра. Притопай часиков в семь. Или пораньше. После закрытия. Лады?

— Тогда… сегодня, — решился Саня. Словно впервые метнулся в январскую прорубь.

Люся кивнула с таким видом, что стало ясно — иного ответа она и не ждала. Оля тонко поняла все по лицу Людмилы и довольно улыбнулась. Нет, все-таки бывают на свете чуткие, верные подруги…

Сашка тоже о чем-то догадался и, небрежно кивнув колобку, двинулся к приятелю.

— Пошли. Привет! — махнул на прощание Люсе. — Как-нибудь на днях забегу!

Люся насмешливо фыркнула ему вслед — ах-ах-ах! — мазнув пренебрежительным взглядом. Дескать, иди себе своей дорогой, милый друг Сашенька, и не оглядывайся. Только дался ей этот взгляд нелегко…

Тотчас возникшая рядом Оля спросила:

— Вечером задержишься?

Люся кивнула, мрачно рассматривая прилавок.

— Все к лучшему, — философски заметила Оля. — Уж поверь мне… А этот вертихвост тебе даром не нужен!

— Другой лучше? — усмехнулась Люся. — Не пьет, не курит и сладкое любит?

— Если честно, он такой же. И все они абсолютно одинаковы. Оба двое, оба трое и оба четверо. — Оля уже успела обзавестись жизненной мудростью, добытой и выстраданной не без труда и мучений. Достаточно трафаретной. Да иную-то где взять? — Вот если бы, Люська, ты могла обходиться без мужиков…

Ошарашенная подруга вытаращила недоуменные глазки:

— Как это?.. Вообще?..

— Да так, — развивала Оля дальше свою неплохую, достаточно здравую мысль. — Жила бы себе чистой светлой жизнью, работала, может, поступила бы учиться, ходила в кино, театры, на выставки всякие…

— И всегда одна? — с нарастающим возмущением уточнила Людочка.

— Ну да, конечно… Это обязательное условие.

— Как в монастыре, что ли? — продолжала закипать Люся. — Думай, что несешь!

— Я-то как раз думаю, а вот ты не очень… При чем здесь монастырь? Оттуда никто в кино и в театры не ходит. Я просто предлагаю тебе очень хороший, разумный вариант жизни…

— Ты себе его предлагай! — отрезала Людмила. — Я без мужика и двух недель не протяну! Сразу завяну! Как осенний кустик!

— А ты пробовала? — Подруга оказалась на редкость упорной, пытаясь убедить Люсю в здоровом образе жизни.

— И не собираюсь! — объявила Людочка. — Умная ты, Олька! Прямо как этот Александр из профессорской семьи! Да, кстати, а как зовут его друга-приятеля?

Оля засмеялась:

— Ты что же, пригласила его к себе в подсобку, а имени не спросила?

Люська смущенно захохотала.

— Значит, там и познакомитесь по-настоящему, — заключила Оля. — Но ты все-таки подумай насчет другой жизни. Вдруг она тебе пригодится…

Разговор прервал внезапно появившийся у прилавка покупатель. И подруги принялись дружно выяснять, что ему, бедолаге, вдруг понадобилось в кондитерском полупустом отделе.

Приятели вышли на улицу.

— Быстро же ты ее обломал! — криво усмехнулся Саша. — Ловок ты, братец, как я погляжу! А таким простачком вечно прикидываешься! Настоящий Портос! Не зря его имя носишь!

Видно, Гребениченко неожиданно больно укололо мгновенное Люськино согласие на смену кавалера и приглашение в подсобку.

— Да я сам не понимаю, почему она так легко… — смущенно пробормотал подавленный Саня. — Даже странно…

Сашка злобно покосился на немудреного приятеля. Арамис явно жалел, что задумал провести такую хитрую на первый взгляд и дурную на поверку рокировку. А что он собирался делать, как себя вести дальше? Совмещать Люсю и Катерину?.. И как долго?

— Если хочешь, я никуда не пойду! — самоотверженно предложил Саня, расстроенный случившимся.

— Да уж ладно, друг Портос! Шлепай к своей новой избраннице, не бери в голову и не поминай меня лихом! В общем, останешься доволен! А я все-таки предпочитаю, чтобы меня обманывали только в одном доме!

Саша с размаха хлопнул приятеля сумкой по плечу и повернул к метро. Саня долго смотрел ему вслед.