Медведев

Вставай, страна огромная…

С утра 22 июня 1941 года Дмитрий Медведев работал на огороде и в саду. В понедельник, 23-го, он собирался ехать в город. Он встретил на площади Ногина харьковского знакомого. Теперь тот занимал видный пост в одном из строительных наркоматов. Узнав, что Дмитрий Николаевич на пенсии, земляк предложил Медведеву поехать на строительство оборонного объекта на Дальнем Востоке. Предложение показалось заманчивым. Дмитрий Николаевич уже встречался с руководящими работниками ведомства и в понедельник должен был явиться в отдел кадров для оформления…

…Дмитрий Николаевич покончил с прополкой и взглянул на часы: почти полдень. Пора приводить себя в порядок. К обеду ждали гостей. Без пяти двенадцать включил висевший на террасе «Рекорд», чтобы послушать последние известия, но черная тарелка громкоговорителя глухо и безнадежно молчала. Опять что-то сломалось, досадно, конечно, но, быть может, кто-нибудь из гостей привезет с собой свежую газету.

К обеду, однако, никто не приехал. Озадаченный и даже немного обиженный, он бродил по участку, подходил к калитке с надеждой увидеть наконец знакомые фигуры… Часа в четыре Татьяна предложила изголодавшимся мужу и тестю Николаю Федоровичу садиться к столу. Пообедали молча.

Все стало ясно, когда вернулась из Москвы домработница Терентьевна, еще накануне уехавшая из Краснова в город навестить родню.

— Война, батюшка Дмитрий Николаевич, война! — с деревенским надрывом запричитала она еще от калитки. — Что-то будет теперь, господи, что-то будет!

…Всю ночь и утром 24 июня Медведев писал докладную записку в наркомат. Исходный пункт: Красная Армия вынуждена отступать под ударами превосходящих сил врага. Отсюда — неизбежность довольно длительного периода оккупации немецко-фашистскими войсками западных областей СССР. На советской земле, временно попавшей под фашистское иго, разгорится пламя массового, подлинно народного, глубоко патриотического партизанского движения. Возникнут сотни боевых отрядов, в городах и других населенных пунктах начнут действовать подпольные организации. Движение должно достигнуть огромного размаха и сыграть важную роль в разгроме фашистских армий под руководством подпольных же партийных и советских органов. Им необходимо оказывать своевременную и всестороннюю помощь оружием, боеприпасами, медикаментами, снаряжением, средствами радиосвязи и т. п. И главное: Дмитрий Николаевич подробно обосновал идею о благоприятных условиях, которые создает массовое партизанское движение для широкого развертывания и ведения во вражеском тылу активной разведывательной работы при участии чекистов.

Медведев предложил для детальной проверки своей идеи боевой практикой заслать в немецкий тыл небольшую спецгруппу, сформированную из хорошо обученных командиров и бойцов. Ядро — опытные чекисты. На месте группа развернется в достаточно сильный партизанский отряд. Наряду с боевой деятельностью: уничтожением небольших гарнизонов и отдельных групп противника, взрывом мостов, складов, диверсиями на железнодорожном транспорте и коммуникациях, ведением политической работы среди населения — отряд будет решать главную задачу: вести планомерную разведку, собирать сведения о военных, политических, иных мероприятиях гитлеровцев и регулярно передавать эту информацию. Чтобы поддержать устойчивую связь с Центром, отряд надо обеспечить современной малогабаритной, но достаточно мощной радиостанцией. Строевые подразделения отряда будут надежно прикрывать действующую в его составе законспирированную разведгруппу.

Отработав все формулировки, Медведев переписал проект набело и поехал в Москву. Давний сослуживец Петр Петрович Тимофеев принял Медведева сразу. Дмитрий Николаевич не стал тратить времени на предварительные объяснения и молча положил на стол свою записку. Даже беглого прочтения было достаточно Тимофееву, чтобы оценить ее важность.

— Это не по моей епархии, — сказал Петр Петрович, оторвавшись от бумаги. — Но твердо обещаю, что сего дня же передам ее товарищу из руководства, которого это прямо касается…

Двадцать четвертого июня за Медведевым прислали из Москвы машину. В наркомате его принял примерно одних с ним лет атлетически сложенный майор государственной безопасности. Крепко пожал руку, потом по-товарищески встряхнул за плечи:

— Ну, здравствуй, Митя…

Это был Виктор Александрович Дроздов, сослуживец Медведева по Донбассу.

Дроздов сразу приступил к делу:

— Твою записку, Дмитрий Николаевич, мы прочитали, и с большим интересом. Многие из этих предложений уже предусмотрены Генеральным штабом и нами. К сожалению, мы не успели осуществить все намеченное к моменту нападения Германии. Но сегодня ворошить прошлое некогда. Ты самостоятельно пришел к тем же выводам, что и руководство. Меня лично это только радует, тем более что некоторые твои предложения сформулированы более конкретно, чем наши. Это, так сказать, пролог… А теперь о тебе лично. Формируется новое управление, которое будет заниматься примерно теми делами, которые обозначены и в твоей записке. Пока называется просто Особая группа. Главное сейчас — подобрать подходящих людей…

С этого дня капитан госбезопасности Медведев снова стал носить военную форму. Местом его новой службы явился старинный Петровский парк и расположенный на его территории Центральный стадион «Динамо». Здесь ускоренными темпами шло формирование Отдельной мотострелковой бригады особого назначения, или ОМСБОН. Ее подразделения должны были пройти специальную подготовку для действий в тылу врага. ОМСБОН создавался в составе двух полков. Командиром бригады был утвержден полковник Михаил Федорович Орлов, комиссаром — Алексей Алексеевич Максимов. Ядро бригады, ее комсостав составляли опытные чекисты, преподаватели специальных школ и военных академий, командиры внутренних и пограничных войск. Некоторых из них Медведев знал по службе.

Бойцы подбирались в ОМСБОН с чрезвычайной строгостью. В бригаду была направлена большая группа молодых рабочих с передовых московских предприятий: 1-го подшипникового завода, 1-го часового завода, автозавода имени Сталина. ЦК комсомола послал добровольцев-студентов ряда столичных институтов. В бригаду влилось и несколько сот добровольцев-интернационалистов: испанцев, болгар, немцев, австрийцев, венгров, югославов, поляков и др. Многие имели за плечами опыт гражданской войны в нашей стране, а также в Испании.

В ОМСБОН собрался и цвет советского спорта: боксер Николай Королев, штангист Николай Шатов, конькобежец Анатолий Капчинский, знаменитые стайеры Серафим и Георгий Знаменские, гребец Александр Долгушин, боксер Сергей Щербаков, дискоболы Леонид Митропольский и Али Исаев, велосипедист Виктор Зайпольд, гимнаст Сергей Коржуев, борец Григорий Пыльнов, лыжница Любовь Кулакова, группа футболистов минского «Динамо» и другие.

Вскоре на стрельбище «Динамо» близ подмосковной станции Строитель началась напряженная учеба. Полковник М. Ф. Орлов вспоминал: «Главное место в программе боевой подготовки заняли минно-подрывное дело, изучение подрывной техники врага, тактика действий небольшими подразделениями, разведка, ночные учения, марш-броски, преодоление водных преград, топография, радиодело и прыжки с парашютом».

Между тем по мере продвижения немецко-фашистских войск по советской земле повсеместно разгоралась партизанская война. 29 июня 1941 года Совнарком СССР и Центральный Комитет ВКП(б) направили партийным и советским организациям прифронтовых областей директиву. В ней, в частности, говорилось: «…В занятых врагом районах создавать партизанские отряды и диверсионные группы для борьбы с частями вражеской армии, для разжигания партизанской войны всюду и везде, для взрыва мостов, дорог, порчи телефонной и телеграфной связи, поджога складов и т. д. В захваченных районах создавать невыносимые условия для врага и всех его пособников, преследовать и уничтожать их на каждом шагу, срывать все их мероприятия».

Партия бросила лозунг: «Пусть земля горит под ногами оккупантов!»

18 июля ЦК ВКП(б) принял решение «Об организации борьбы в тылу германских войск», в котором особо указал на необходимость усиления партийного руководства партизанским движением, подчеркивал, что в этом «…нас беззаветно поддержат в каждом городе и в каждом селе и тысячи наших братьев и друзей, попавших теперь под пяту германских фашистов и ждущих с нашей стороны помощи в деле организации сил для борьбы с оккупантами». ЦК потребовал развернуть сеть большевистских подпольных организаций на захваченной территории для руководства всеми действиями против фашистских оккупантов. Во главе партийного подполья, указывал ЦК, надо ставить опытных, боевых и до конца преданных нашей партии, лично известных руководителям парторганизаций и проверенных на деле товарищей. ЦК потребовал от коммунистов, направляемых во вражеский тыл, чтобы они вдохновляли на борьбу преданных Советской власти людей личным примером, смелостью и самоотверженностью.

Эти слова партийной директивы стали программой действий коммуниста Дмитрия Медведева на весь период Великой Отечественной войны. Не случайно десять лет спустя свою знаменитую книгу «Сильные духом» Дмитрий Николаевич начнет такими словами: «Есть в жизни у каждого из нас минуты наивысшего подъема всех сил, незабываемые минуты вдохновенья. В моей жизни, жизни рядового коммуниста, минуты эти неизменно связаны с получением заданий партии. Каждый раз, получая очередное задание — а из этих «очередных заданий» и состоит вся биография людей моего поколения, — я испытывал это непередаваемое состояние внутренней мобилизованности».

…Очень скоро оккупанты почувствовали всю силу народного гнева. С каждым днем удары партизан по вражеским гарнизонам, транспортным артериям, коммуникациям связи становились все ощутимее. Такого организованного и мощного сопротивления со стороны населения гитлеровцы не ожидали. Их расчеты поддерживать «новый порядок» на советской земле «обычными», проверенными в Западной Европе мерами не оправдались. И уже 16 сентября 1941 года начальник штаба верховного командования вооруженными силами Германии генерал-полковник Кейтель издает пресловутый приказ «О подавлении коммунистического повстанческого движения». Приведем некоторые выдержки из этого приказа:

«1. С самого начала кампании против Советской России на оккупированных Германией территориях повсюду началось коммунистическое повстанческое движение… Для того чтобы в зародыше задушить недовольство, необходимо при первых же случаях незамедлительно применять самые решительные меры для того, чтобы укрепить авторитет оккупационных властей и предотвратить дальнейшее распространение движения. При этом следует иметь в виду, что человеческая жизнь в соответствующих странах в большинстве случаев ничего не стоит и что устрашающего воздействия можно добиться лишь с помощью исключительно жестких мер. Искуплением за жизнь каждого немецкого солдата в таких случаях должна служить, как правило, смертная казнь 50—100 коммунистов. Способы этих казней должны еще увеличивать степень устрашающего воздействия…В случае недозволенного хранения оружия также следует, как правило, выносить смертный приговор…»

Фашистский вермахт, а не только войска СС, руководствуясь этим страшным приказом, принимал самое широкое и прямое участие в массовом истреблении мирного населения оккупированных областей СССР.

На оккупированной территории в 1941 году осуществляли руководство партизанским движением десятки обкомов, сотни горкомов и райкомов партии, многие тысячи коммунистов. Партизанские отряды и подпольные группы создавались в Карелии, Молдавии, Латвии, Литве, Эстонии, в Крыму, на Украине.

Жесткие задачи, жесткие сроки, жесткие требования. Не десяток особо выносливых, не сотня — тысячи человек успешно прошли подготовку на станции Строитель.

Первый экзамен на зрелость бойцам и командирам ОМСБОН предстояло сдать в суровых осенних и зимних боях на подступах к Москве. Одними из первых сдавали его медведевцы. Таковых оказалось тридцать три человека. Потому что ко времени начала битвы за столицу они уже действовали во вражеском тылу в составе специального партизанского отряда «Митя», которым командовал Д. Н. Медведев. Районом действий отряда была определена родина командира — Брянщина, которая по тогдашнему административному делению входила в Орловскую область. Это означало, что воевать отряду чекистов предстояло на одном из важнейших стратегических направлений наступления гитлеровских войск на Москву.

Шумел сурово Брянский лес…

В конце июля Медведев уже знал: отряд под его командованием станет первым (если не считать нескольких малочисленных разведгрупп, заброшенных в немецкий тыл с локальными задачами) подразделением из состава ОМСБОН, которому в ближайшее время предстоит перейти линию фронта. Боевой опыт «Мити» в некотором смысле послужит моделью, примером для других отрядов, которые уйдут следом за ним.

По убеждению Дмитрия Николаевича, успех будущих действий отряда во многом будет определяться его личным составом. Медведеву было предоставлено право самому отобрать из ОМСБОН нужных людей. В первую очередь, конечно, следовало подумать о комиссаре. Товарищ, которого прочили на эту должность, тяжело заболел, и теперь требовалось быстро найти ему замену. В Военном отделе ЦК ВКП(б) Медведева познакомили с новым кандидатом — инженером-электриком одного из московских предприятий Георгием Николаевичем Кулаковым. Молодой, высокий, с живым взглядом серых глаз, Кулаков сразу понравился Дмитрию Николаевичу. Полковник-инженер Г. Н. Кулаков вспоминал через много лет: «В кабинете работника военного отдела меня познакомили с высоким подтянутым черноволосым мужчиной.

— Медведев, — коротко представился он.

Нас оставили вдвоем. Медведев сел напротив меня в кресло и сказал:

— Ну что, давайте потолкуем.

Так начался наш первый разговор. Он продолжался минут сорок. Я уже не помню точно, какие слова были произнесены, какие вопросы были заданы, какие ответы были получены. Помню только постепенно нарастающую волну доверия к этому человеку, и это доверие сделало меня предельно откровенным. Глядя в его зеленоватые серьезные глаза, я чувствовал себя удивительно спокойно и говорил с ним как со старым другом».

Начальником штаба Медведев взял рассудительного полярника Дмитрия Дмитриевича Староверова. По профессии он был геологом, несколько лет проработал в экспедиции на Камчатке, в юности успешно занимался боксом, был великолепным стрелком, настоящим снайпером.

Дмитрий Николаевич предусматривал возможность продвижения отряда на территории Белоруссии, с которой Брянщина граничит, поэтому он позаботился о включении в отряд белорусов или уроженцев тех мест. Таковые, можно сказать, сами пришли к нему. 25 июня в Москву прибыл международный экспресс Харбин — Негорелое. Бригада проводников во главе с бригадиром Петром Лопатиным, человеком исключительного хладнокровия, физической силы и хозяйственной смекалки, была направлена в ОМСБОН. Все проводники были родом из Белоруссии, кроме того, они знали порядки на железнодорожном транспорте, что также устраивало Медведева. Петр Лопатин и в отряде остался старшим над своими товарищами — теперь уже в качестве отделенного командира.

С конца июля гитлеровская авиация стала бомбить Москву. Каждую ночь в столице завывали сирены воздушной тревоги. К самому городу благодаря хорошо поставленной службе ПВО удавалось прорваться лишь одиночным самолетам врага. Остальные сбрасывали свой бомбовый груз где попало. Подмосковье стало для местных жителей небезопасным районом. Началась эвакуация населения. В середине августа Дмитрий Николаевич отправил на Урал жену и отца. Еще раньше уехал к своему постоянному местожительству восемнадцатилетний сын Ким — ему предстоял призыв в Красную Армию.

Между тем советские части под натиском превосходящих сил врага с тяжелыми боями отходили на восток. Чтобы предупредить новое наступление гитлеровцев на Москву через Брянск, был образован Брянский фронт во главе с генерал-лейтенантом А. И. Еременко. Войскам фронта пришлось с первого же дня вступить в упорные бои.

22 августа, в свой день рождения, Дмитрий Николаевич последний раз съездил в Томилино. Отобрал несколько личных вещей, закрыл двери террасы на висячий замок и приколол к филенке лаконичную записку для соседей: «Ушел на фронт. Прошу сохранить сад».

23 августа к вечеру на трех потрепанных полуторках отряд выехал на фронт. В Орле Д. Н. Медведев и Г. Н. Кулаков встретились с секретарем Орловского обкома партии А. П. Матвеевым, который информировал их о партизанском движении на Орловщине и Брянщине.

Дальнейший путь к фронту лежал через Брянск. Родной город встретил Дмитрия Николаевича заревом пожарищ — Брянск и Орджоникидзеград (так тогда называлась Бежица) пылали после очередного налета фашистской авиации.

Наконец отряд прибыл в районный центр Жуковку. Здесь он должен был перейти линию фронта. Первые пять попыток (все ночные) закончились безуспешно. Немцы были настороже, непрерывно освещали местность ракетами и обрушивали бешеный огонь по каждой замеченной цели. И Медведев решил перейти линию фронта… днем!

Местом перехода выбрал деревню Белоголовль, разделенную на две части речушкой. По одну сторону водной преграды держали оборону красноармейцы, по другую уже были немцы.

Д. Н. Медведев так и не успел написать книгу о своем первом отряде, но сохранились частично опубликованные воспоминания комиссара Г. Н. Кулакова. Вот как лаконично и просто описал Георгий Николаевич переход «Мити» через линию фронта. 7 сентября 1941 года: «Занятая врагом часть деревни как вымерла — все жители убежали на нашу сторону, а гитлеровцы там жить боялись — только изредка делали вылазки на пасеку за медом. Единственной переправой служила полуразрушенная плотина, пристрелянная гитлеровскими пулеметчиками.

Мы дождались 12 часов дня, когда у пунктуальных гитлеровцев началась раздача обеда, и бесшумно по противотанковому рву подошли к мельнице. Теперь надо было терпеливо ждать…

Солнце поднялось высоко, приблизилось к зениту. У противника все замерло. Видимо, приступили к обеду. Пора… Ползком, друг за другом, мы стали переправляться через плотину. Скользкие, мокрые бревна так и норовят выскользнуть из-под ног. Но все благополучно перебрались. Бесшумно переползли пустую улицу, через пасеку в овраг, затем в лес…»

Первые несколько дней Медведев избегал вступать в бои с противником, хотя бойцы рвались в дело. Командир стремился увести отряд в глубину вражеского тыла незамеченным, оборудовать там базу, осмотреться, наладить связи с местными жителями и лишь затем приступить к активным боевым и разведывательным действиям. Это было правильное, здравое решение, продиктованное задачами отряда и боевой обстановкой.

Только 15 сентября на большаке у Сальниковых хуторов Клетнянского района отряд принял боевое крещение, уничтожив небольшую автоколонну гитлеровцев: легковую штабную машину и бронетранспортер с солдатами. Счет уничтоженным фашистам открыл начальник штаба Дмитрий Староверов, снайперским выстрелом убивший шофера легковушки. В числе убитых оказался немецкий генерал-майор. Находившиеся при нем штабные документы попали в руки партизан. Наиболее важные сведения были немедленно переданы по радио в Москву.

Первый бой имел огромное значение для поднятия настроения всего личного состава, он придал людям уверенность в себе, хотя и обнаружил определенные недочеты, которые могли, естественно, быть устранены лишь с приобретением боевого опыта.

Численность отряда стала возрастать. Этого Медведев ждал. Люди приходили поодиночке и большими группами, местные жители и красноармейцы-окруженцы, безоружные и вооруженные. Некоторые группы являли, в сущности, сложившиеся воинские подразделения со своими командирами. Радуясь пополнению, Дмитрий Николаевич, однако, не забывал, что среди этих людей могут оказаться и вражеские агенты. Его чекистский опыт, незаурядное умение разбираться в людях, улавливать в разговоре малейшую фальшь часто играли решающую роль в определении дальнейшей судьбы приходящего в отряд человека. Так, сразу понравились Медведеву и в дальнейшем боевыми делами зарекомендовали себя с наилучшей стороны политрук Александр Федорович Боголюбов, майор Михаил Иванович Сипович — Герой Советского Союза, заслуживший Золотую Звезду еще в финскую войну при прорыве линии Маннергейма, сотрудник особого отдела одной из воинских частей на западной границе сержант государственной безопасности Александр Федорович Творогов.

Боголюбов оказался храбрым и умелым политработником, он стал правой рукой комиссара Кулакова. Сипович был опытным кадровым командиром, чьи военные знания сослужили добрую службу. Двадцатипятилетний Саша Творогов подкупил Медведева своей жизнерадостностью, добротой и прекрасной профессиональной подготовкой, сочетающейся с природным умом. Со временем Дмитрий Николаевич сделал молодого чекиста своим помощником по разведке…

Летом 1941 года на Брянщине было сформировано 72 партизанских отряда, к началу октября их число возросло до 99. В них сражалось почти четыре с половиной тысячи коммунистов. Это была большая сила, и очень скоро она стала серьезным образом сказываться на положении в тылу немецко-фашистской армии.

…В районе действий группы «Центр» были сформированы и брошены против немецких войск новые партизанские отряды. В Калининской, Брянской и Орловской областях уже в августе в лесах были подготовлены партизанские базы и склады оружия и других запасов, достаточных для ведения боевых действий каждым из отрядов в течение четырех-шести недель. В октябре на эти базы пришли партизанские отряды, усиленные солдатами Красной Армии, которые оказались в окружении, но избежали немецкого плена. Поэтому возглавили ряд партизанских отрядов имеющие боевой опыт командиры, и появилась возможность передавать этим отрядам оружие и боеприпасы, оставленные войсками Красной Армии. В журнале боевых действий 2-й немецкой танковой армии имеется следующая запись от 4 ноября: «В лесном районе севернее Брянска находятся многочисленные группы партизан, состоящие из бывших солдат-окруженцев и гражданского населения. Их частые нападения наносят нам большие потери».

Именно в эти недели и в этих самых местах и действовал активно специальный чекистский отряд «Митя», показывая пример боевой активности другим местным партизанским отрядам и группам. В одном из архивных документов Брянского облисполкома отмечено: «В ноябре 1941 года через Дятьковский район проходил партизанский отряд особого назначения под командованием товарища Медведева. Этот отряд сыграл существенную роль в жизни Бытошского отряда. Товарищ Медведев проинструктировал руководство Бытошского отряда по развертыванию партизанской борьбы, он указал путь и методы расширения народного движения, порекомендовал создать группы сопротивления в деревнях и селах, подчинить действия этих групп руководству отряда. После этого были созданы боевые группы в населенных пунктах Немиричи, Будочка, Савчина, Старая Рубча и так далее. Всего было создано пятнадцать групп».

Так обстояло дело по всему боевому маршруту отряда «Митя».

21 сентября Медведев был ранен в колено правой ноги. Пуля застряла в суставе, к счастью, не повредив кости. С поля боя его вынес и пронес на руках несколько километров адъютант Николай Королев. Врач Александр Файнштейн прооперировал колено и извлек пулю. Бойцы сделали командиру костыли, и уже на третий день Медведев стал ходить, хотя каждый шаг еще долгое время причинял ему мучительную боль.

Комиссар Кулаков вспоминал: «Дмитрий Николаевич, прихрамывая, шагает впереди отряда. С каждым днем ему становится лучше, но ходить все равно еще трудно. Он идет, тяжело опираясь на костыли, и морщится от боли, когда его никто не видит. Молодец! Все невольно подтягиваются, равняясь на него, — вот что значит личный пример!»

Зимой совсем плохо стало с продовольствием. Доходило до цинги, когда начинали кровоточить десны, расшатывались и выпадали зубы. Население чем могло помогало партизанам, но оно и само голодало — гитлеровцы подчистую грабили деревни и села. В какой-то степени выручал подножный корм: грибы, ягоды, орехи. Но этого, конечно, не могло хватить, чтобы накормить досыта сотни людей, — а отряд к концу своего пребывания во вражеском тылу насчитывал около трехсот бойцов. Выход был один — «стать на довольствие» к оккупантам. Медведев начал специально планировать налеты на фашистские гарнизоны с главной целью — добыть продовольствие. Иногда партизаны захватывали столько зерна, муки, масла, мяса, сахара, соли, что излишки раздавали населению. В качестве неприкосновенного запаса в отряде по возможности держали несколько коров. Молоко шло раненым и больным. Худо было и с одеждой, особенно с обувью. Любые сапоги в условиях жизни в лесу, непрестанной ходьбы в любую погоду по самой что ни на есть пересеченной местности, включая болота, разваливались с неимоверной быстротой. Выручали опять же трофеи. Когда их не хватало, плели лапти.

Медведев и Кулаков постоянно следили за тем, чтобы все бойцы были в курсе событий на фронтах, международной и внутренней жизни. Особое значение это имело для вновь прибывающих партизан, окруженцев и местных жителей. Они большей частью неделями не имели никаких правдивых сведений о том, что происходило в мире, а гитлеровцы между тем настойчиво распространяли лживые слухи, по которым фашистские войска уже дошли чуть ли не до Урала.

На радиста Анатолия Шмаринова была возложена задача не только поддерживать связь с Большой землей, но регулярно принимать и записывать самые важные сообщения и передачи Московского радио. В отряде выпускалась газета «За Родину», в ней был постоянный раздел «От Советского Информбюро». Для распространения среди населения выпускались листовки.

Но в первую очередь выполнялась главная задача — собиралась информация о дислокации и передвижениях вражеских воинских частей, следующих на фронт и с фронта, их номера, вооружение, состояние, сведения о потерях, о местонахождении аэродромов, складов боеприпасов, строительстве оборонительных сооружений и т. п. Все это было необходимо знать командованию Красной Армии в те дни, когда после возобновления 30 сентября фашистского наступления под кодовым наименованием «Тайфун» началась великая битва под Москвой.

Удачно, в частности, завершилась засада, устроенная партизанами на оживленной клетнянской дороге. Накануне разведчик отряда старший лейтенант И. Починкин получил сведения, что 576-й немецкий отдельный саперный батальон, работавший на участке Варшавского шоссе — главной магистрали, снабжавшей южный участок группы армий «Центр», передислоцируется на новое место. Установлен был и день, когда штаб батальона должен был двинуться в путь. Медведев сразу оценил это сообщение — документы военной строительной части всегда представляют особую ценность, и дал приказ готовиться к операции.

Командовал засадой начальник штаба Староверов. Он же произвел и первый выстрел по шоферу головной машины. При налете было уничтожено около тридцати солдат и офицеров, сожжено несколько машин и мотоциклов. Штаб батальона был полностью разгромлен. Партизаны захватили знамя части, все штабные документы. Они содержали важные секретные сведения о сооружаемых оборонительных объектах и дорожных работах в этой зоне вражеского тыла. Полученная информация была немедленно передана в Москву.

Формы боевых действий партизан по мере роста численности отряда и приобретения опыта, а также налаживания разведки в ближних, а затем и в дальних населенных пунктах множились, развивались. Партизаны научились совершать внезапные налеты на гарнизоны и склады противника, выявлять и уничтожать предателей, бургомистров, старост, полицаев, устраивать засады автоколоннам врага, подрывать мосты и иные объекты, взрывать эшелоны, даже… сбивать низколетящие немецкие самолеты. Опыт не только приобретался — он тщательно изучался, анализировался и обобщался, затем передавался соседям — местным отрядам, с которыми Медведев поддерживал по возможности постоянную связь.

Большое внимание Дмитрий Николаевич уделял изучению фашистской политики на оккупированной территории, экономических и военных мероприятий гитлеровцев. В отряде собирались и классифицировались трофейная документация, аусвайсы, которые выдавались местным жителям, разного рода пропуска, а также удостоверения полицаев, должностных лиц, образчики подписей и печатей оккупационных властей и т. п. Изучался порядок получения документов, устройства на работу, передвижения между населенными пунктами. Эта информация имела первостепенное значение для советских разведчиков, которым предстояло работать во вражеском тылу.

Еще в начале октября отряд получил приказ вывести из строя железную дорогу на участке Кричев — Унеча. Гитлеровцы круглосуточно гнали по ней к фронту эшелоны с живой силой, танками, артиллерией, боеприпасами. Каждый уничтоженный в эти дни эшелон означал серьезную помощь защитникам столицы. Отряд снялся с места. Новый лагерь был разбит вблизи деревни Батаево, расположенной уже на территории Белоруссии. Задание было выполнено: партизаны взорвали два важных моста, пустили под откос эшелон и разрушили в нескольких местах полотно железной дороги. Термин «рельсовая война» тогда еще не употреблялся, но проведение одновременно пяти диверсий на железной дороге по единому плану для медведевцев явилось началом именно настоящей «рельсовой войны», а не просто очередной операции на «железке».

Видимо, поняли это и гитлеровцы: на поиски и уничтожение отряда были брошены каратели. Отныне и до конца пребывания в тылу врага Медведеву придется думать не только о том, как вести свою боевую работу, но и как уходить от упорного и безустанного преследования превосходящих, как правило, сил противника. Достаточно быстро он понял, что гитлеровцы не преследуют партизан вообще, но охотятся именно за отрядом «Митя», боевой почерк которого они уже научились определять. Как и ожидал Медведев, гитлеровцы начали с разведки, с попыток заслать в отряд своих лазутчиков. К этому он был готов. Впоследствии отряд и его командир приобрели большой опыт борьбы с карательными формированиями врага. Чекисты отряда постоянно собирали информацию о разведывательных действиях немцев, изучали деятельность его спецслужб: абвера, СД, тайной полевой полиции (ГФП) и других, выявляли их агентуру, методику подрывной работы и карательных акций.

11 октября отряд понес тяжелую потерю. В Батаево пошла на разведку группа в составе Дмитрия Староверова, капитана Ильи Луковенко и коменданта штаба Ивана Шауры. Фашистов в деревне не было, и партизаны без опаски вошли в дом местной учительницы, которая по их заданию распространяла среди жителей сводки Совинформбюро. Видимо, кто-то навел карателей на разведчиков, потому что внезапно в деревню на большей скорости въехали два грузовика, набитых солдатами.

Начался неравный бой трех храбрецов против взвода автоматчиков, имевших и ручные пулеметы. На предложение сдаться партизаны ответили огнем… Первым был тяжело ранен Староверов, затем две разрывные пули достали Шауру, он потерял сознание. И тогда Староверов приказал Луковенко уходить с Шаурой через прилегающий ко двору овраг к лесу, он же прикроет их огнем из винтовки. Луковенко пробовал протестовать, но Староверов жестко отрезал:

— Приказ есть приказ! Я не привык отдавать его дважды! Не теряй времени, силы у меня на исходе.

Волоча за собой Шауру, по-прежнему не приходящего в сознание, капитан пополз к лесу под прикрытием снайперского огня товарища. Когда кончились винтовочные патроны, Староверов стал стрелять из пистолета. Последнюю пулю он пустил в висок…

Когда в деревне появились медведевцы, они нашли тело раздетого и израненного героя. Его похоронили в лесу, на могилу возложили еловый венок, перевязанный красными лентами. После похорон Медведев объявил, что винтовка погибшего будет вручаться лучшему бойцу отряда. Новым начальником штаба Медведев назначил Сиповича.

Через две недели отряд «Митя» по приказу командования покидал Белоруссию. Перед выступлением у могилы Староверова состоялся митинг. В архиве Д. Н. Медведева сохранилась запись речи, с которой он обратился к бойцам.

— Товарищи партизаны! Последние сообщения Совинформбюро принесли нам печальные известия. Наши части после упорных боев, в которых враг потерял огромное количество живой силы и техники, оставили города Орел и Харьков. Бешеная собака Гитлер, не жалея своих солдат, не обращая внимания на большие потери, решил во что бы то ни стало до наступления зимы взять Москву и Ленинград… План Гитлера на молниеносный успех в войне против СССР провалился… Поэтому он собирает свои последние резервы и бросает их на верную гибель против доблестных защитников наших столиц… Гитлер и его свора распространяют провокационные слухи, а также пишут в своих листовках о том, что Москва и Ленинград пали.

Мы твердо знаем, товарищи, что ни Москва, ни Ленинград не сданы фашистам и сданы им никогда не будут. Мы уверены, что весь советский народ сомкнутым строем, своей мощной грудью станет на защиту нашей красной столицы и колыбели пролетарской революции — города Ленина и никогда не отдаст их на осквернение фашистской нечисти. У этих городов миллионы фашистских злодеев найдут себе могилу…

…Сегодня мы выступаем с вами, товарищи, чтобы пойти ближе к фронту, ближе к нашей родной Москве. Не щадя своей жизни, ударами с тыла мы будем мешать дальнейшему продвижению фашистской сволочи к нашей столице. Ближе к фронту, товарищи!

Поклянемся у могилы нашего боевого друга товарища Староверова не складывать оружия до тех пор, пока наша Родина не будет полностью очищена от фашистских полчищ, посягнувших на нашу свободную, счастливую и радостную жизнь.

…Переход отряда осуществлялся в неспокойной обстановке. Медведев чувствовал, что отряд стал объектом пристального внимания со стороны фашистского командования. Гитлеровцы методично суживали кольцо своих поисков. Партизанское охранение уже не раз замечало в окрестностях подозрительных лиц. Однажды был задержан одетый по-крестьянски, но с внешностью горожанина крепкий старик. На вопрос, что он здесь делает, ответил, что ищет заблудившуюся корову. Вскоре его увидели снова: он разговаривал с одним из новых бойцов, ветеринарным врачом по специальности, Сучковым. Творогов допросил Сучкова. Тот объяснил, что со стариком незнаком, видел впервые, тот, должно быть, узнал от кого-нибудь, что он ветеринар, и подошел к нему посоветоваться, что делать с коровой — перестала давать молоко.

Творогов сделал вид, что поверил этому объяснению, но установил за ветврачом наблюдение. Через день Сучков был задержан при попытке бежать из отряда. При обыске у него нашли документы на другую фамилию. На допросе ветеринар показал, что подослан гитлеровцами с заданием установить численность отряда, вооружение, намерения командования и т. п. Старик, «искавший заблудившуюся корову», был связником. Далее Сучков рассказал, что его завербовал в лагере для военнопленных высокий и худой человек, носивший поверх шинели повязку санитара с красным крестом. Человек этот русский, хотя свободно говорит по-немецки.

Перед уходом из Батаева партизаны совершили налет на районный центр Хотимск. Бой был хорошо спланирован. В город ворвались четыре группы партизан, которых вели проводники из местных жителей, две же группы отрезали Хотимск от основной магистрали. Медведевцы сожгли мост, разгромили телефонную станцию и управу.

Через несколько дней отряд вернулся под Клетню, в лесничество с романтичным названием Красный Дворец, где восстановил старые связи с отрядами Семенова и Глебова. Первой операцией по возвращении стал разгром фашистского аэродрома под городом Мглином. При этом было сожжено несколько самолетов. Ответный удар гитлеровцев последовал через день — 13 ноября. Партизан в лагере в этот момент было около семидесяти, карателей — не менее трехсот.

Отбив несколько ожесточенных атак, партизаны сумели организованно отойти в лес. В этом бою Дмитрии Николаевич, отходивший последним, был дважды контужен. И снова ему спас жизнь Николай Королев.

В этом бою погибло пять партизан. Среди них — политрук Александр Боголюбов, проявивший в последний день своей жизни храбрость и самоотверженность. Каратели цели не достигли. Понеся значительные потери, они вынуждены были прекратить преследование.

Отдохнув два дня в расположении партизанского отряда В. Чичканова (отпочковавшегося от «Мити»), медведевцы двинулись дальше, к линии фронта. Это был, пожалуй, самый тяжелый переход в истории отряда. Однажды шли подряд тридцать три часа… Шли голодные, к тому же кончилась соль. Ели несоленой мороженую конину. Когда кончилась и конина, Медведев разрешил почать неприкосновенный запас — трофейное сливочное масло. Ели его мороженым, тоже без соли и, конечно, без крошки хлеба.

Нужно было оторваться от преследователей, сбить их со следа, прийти к месту новой стоянки незамеченными. И медведевцам это удалось. И снова боевая и разведывательная работа. Из множества населенных пунктов стекалась в отряд, анализировалась, проверялась и по радио отправлялась в Москву информация. Потом произошло чрезвычайное происшествие. Из него следовало, что к отряду снова протянулись щупальца СД.

В лагерь явились два оборванных красноармейца. Сказали, что бежали из плена, просили принять в отряд.

Обычное дело. Их зачислили для начала в хозвзвод. Через некоторое время один из них, Федоров, подошел к Медведеву и попросил разрешения поговорить с ним наедине. В землянке Федоров признался, что в плену его вместе со вторым бойцом Гончаровым завербовал представитель СД и устроил им липовый побег. Задание — проникнуть в отряд Медведева. Что делать потом, он не знает, так как старший — Гончаров. Он, Федоров, дал согласие на вербовку лишь для того, чтобы вырваться из плена и вернуться к своим.

Медведев отпустил Федорова и велел привести Гончарова. Второй новичок долго отпирался от всего, но Медведев сумел найти какие-то подходы к его душе. Тогда, махнув на все рукой, Гончаров чистосердечно признался, что в лагере проявил малодушие и позволил себя завербовать. Почему не пришел с повинной? Боялся, смертельно боялся Федорова, при участии которого его избивали в лагере, прежде чем вырвали согласие стать немецким агентом.

Так Медведев разгадал комбинацию СД. Настоящим врагом был «явившийся с повинной» Федоров, в прошлом уголовный преступник. Насильно завербованный в лагере Гончаров нужен был ему лишь для одного: чтобы выдать его партизанскому командиру и завоевать тем самым доверие. Предателя постигло заслуженное возмездие. Во время допроса Гончарова выяснилось, что вербовал его в лагере человек с повязкой санитара, которого при нем называли Николаем Корзухиным. Второй раз всплывала эта загадочная фигура, которая теперь уже обрела имя и фамилию.

По замыслу гитлеровцев, Федоров должен был сколотить в отряде группу изменников, поднять мятеж, уничтожить командира и комиссара, за головы которых ему было обещано вознаграждение в размере 10 тысяч оккупационных марок.

Вслед за этим предателем Медведев и Творогов обезвредили еще несколько фашистских агентов, при этом почти каждый раз либо прямо упоминалась фамилия Корзухина, либо следовало описание его внешности. Не оставалось сомнений: этому человеку, похоже — русскому по происхождению, поручено «взять» командование отряда путем засылки в его расположение своих агентов.

Г. Н. Кулаков вспоминал впоследствии: «Была у нас такая полоса в жизни, когда одного за другим в отряд засылали провокаторов и шпионов. Видимо, гитлеровцы надеялись, что в конце концов кто-нибудь из агентов да останется в отряде, войдет в доверие к командованию, и тогда с его помощью они легко покончат с нами. В этот трудный для нас период проявилась вся мудрость, жизненный и чекистский опыт Дмитрия Николаевича. Он прекрасно распознавал людей, мог так умело допросить подозреваемого, что тот и не догадывался, что его допрашивают.

Медведев задавал по-настоящему тонкие вопросы и плел из них такую умную словесную сеть, что в нее неминуемо попадался очередной провокатор».

Хорошо написано. Одного только не отметил Георгии Николаевич: сколько душевных мук испытывал при каждом таком разоблачении Медведев. Многолетний чекистский опыт действительно помогал ему разоблачать замаскированных врагов. Но радости это ему не доставляло. В лучшем случае чувство удовлетворения от осознания хорошо выполненного долга. Настоящую радость и гордость он переживал в случаях прямо противоположных, когда сталкивался с поразительными примерами преданности советских людей своей Родине, народу, Коммунистической партии. К счастью, людей, способных преодолеть любые трудности, пройти через неслыханные муки, выдержать их в застенках СД и остаться несломленными, встречалось на его пути куда больше, нежели трусов, паникеров, предателей.

…Новая база отряда располагалась в глубине Брянских лесов в треугольнике Жиздра — Дятьково — Людиново. В первую очередь Медведев установил прочную связь с командованием Жиздринского, Людиновского, Жуковского, других местных отрядов и с партийным подпольем. Развертывание партизанского движения, налеты на штабы и гарнизоны, проведение засад, диверсий на железной дороге и линиях связи наносили большой ущерб наступающему противнику.

Медведев фактически координирует деятельность партизан всей округи. Он добивается, чтобы командиры отрядов планировали проведение совместных операций, обменивались опытом, информацией, помогали друг другу оружием, продовольствием, медикаментами. Командир Людиновского отряда «За Родину» В. Золотухин впоследствии писал: «Партизан — это слово стало для оккупантов синонимом смерти. И боялись они потому, что не одиночки скрывались в лесу, а отряды, целые партизанские соединения действовали в тылу врага. Партизаны были вторым фронтом, планомерно и регулярно разрушающим вражескую армию с тыла.

Наш партизанский отряд «За Родину» участвовал в боевых операциях вместе с отрядом «Митя», которым руководил Д. Н. Медведев. Шел 1941 год — первый год войны. Как раз в это время мы познакомились и подружились. На вопрос: «Что за человек был Дмитрий Николаевич?» — я отвечаю не задумываясь. Во-первых, коммунист-ленинец, во-вторых, чекист-дзержинец, в-третьих, душевный, простой в обращении товарищ… Успех всех боевых операций, проведенных совместно отрядами «За Родину» и «Митя», во многом определил ясный ум Дмитрия Николаевича».

К описываемому периоду «Митя» насчитывал в своем составе свыше двухсот человек. По местным условиям слишком много. Излишний рост отрицательно сказывался на маневренности, управлении, снабжении. Медведев нашел выход в создании новых, «дочерних» отрядов. Их ядром становилась группа партизан-ветеранов, обладавших опытом и организаторскими командирскими способностями. Остальной личный состав комплектовался из местных жителей. Новые отряды получали вооружение из числа трофеев и, по возможности, все необходимое для начала самостоятельной партизанской жизни.

В ноябре у Дмитрия Николаевича произошла нечаянная, а потому особенно радостная встреча. В командире Бежицкого районного партизанского отряда он узнал своего друга школьных времен Сашу Виноградова. Друзьям было о чем поговорить, что вспомнить. Оказалось, что в мирное время Александр Иванович работал начальником ремонтно-механического цеха завода «Красный профинтерн» (так теперь назывался Брянский завод). Когда началась война, он добровольно остался для организации партизанской борьбы во вражеском тылу. Ядро его отряда составляли, естественно, краснопрофинтерновцы, многие из которых прекрасно помнили отца Медведева, а некоторые узнали и его самого.

К сожалению, эта встреча друзей оказалась последней: через несколько месяцев Александр Виноградов пал смертью храбрых. Имя его было присвоено славному отряду, которым он командовал до последней минуты своей жизни.

…В начале декабря завершился оборонительный этап Московского сражения. 5–6 декабря, перемолов в упорных боях отборные немецкие части, войска Красной Армии перешли в решительное контрнаступление. Враг, потеряв на заснеженных полях и в лесах Подмосковья десятки тысяч солдат и офицеров, огромное количество танков, самолетов, автомашин, орудий, минометов, был отброшен от стен столицы на 100–250 километров. Вдохновленные победами Красной Армии, резко активизировали свою деятельность народные мстители в фашистском тылу.

В самые напряженные дни разведчики донесли Медведеву, что по железным дорогам Рославль — Киров и Брянск — Сухиничи на фронт перебрасываются свежие дивизии и много боевой техники, особенно танков и самоходных орудий, чтобы задержать набиравшее темпы советское наступление и восстановить положение под Москвой.

Дмитрий Медведев вместе со своим штабом разработал план нанесения силами нескольких отрядов одновременного удара по городу Жиздре, станции Судомир (включая взрыв моста западнее станции Зикеево) и железной дороге Рославль — Киров. Вслед за партизанской операцией, которая на какое-то время парализовала бы движение воинских составов и вызвала их скопление, по этому району могла навести мощный бомбовый удар советская авиация. Москва одобрила план. Операция получила в отряде название «Ночь перед рождеством», потому что намечалось провести ее с 24 на 25 декабря 1941 года.

Замысел Медведева был осуществлен. Почти одновременно группа партизан во главе с Кулаковым и Сиповичем подорвала эшелон с воинской частью гитлеровцев, перебрасываемой на Восточный фронт из Франции, а группы из отрядов Смертина, Пуклина и Бернта разгромили станцию Судомир. Образовалась громадная пробка, в которую попало несколько вражеских эшелонов с живой силой — они застряли здесь из-за взорванного другой партизанской группой моста у станции Зикеево. Между тем основные силы Медведева внезапным дерзким ударом захватили районный центр Жиздру. Был разгромлен полицейский гарнизон, уничтожены все объекты, поставляющие материалы для строительства оборонительных сооружений.

Своевременно предупрежденные советские авиаполки в течение нескольких дней начиная с 25 декабря интенсивно бомбардировали пробки на станциях Рославль, Фаянсовая, Брянск, Зикеево и других. Десятки эшелонов противника, станционные постройки, оборудование, железнодорожная арматура превратились в груды лома. Работа двух важных железнодорожных магистралей была на длительный срок парализована.

«Ночь перед рождеством» стала прообразом будущих крупных операций, когда партизанские соединения совершали диверсии на транспортных магистралях по прямому указанию командования Красной Армии в соответствии с его планами и замыслами, часто в тесном взаимодействии с регулярными войсками.

При разгроме управы в Жиздре партизаны захватили много различных документов. Один из них особо привлек внимание Медведева. Это было прошение на имя коменданта Жиздры. Текст гласил: «Я представляю при этом прошении свою автобиографию и прошу разрешить мне до конца войны жить и работать в г. Жиздре при местной городской управе.

Я думаю, что репутация моей семьи и моя прошлая деятельность позволят вам удовлетворить мою просьбу. Однако если германское командование либо гражданские власти моей освобожденной от большевиков родины будут считать, что я должен работать в ином месте или на иной работе, я сочту за счастье выполнять любую работу по установлению нового порядка в России. Я думаю, что оправдаю доверие моего народа, работая в духе понимания великой исторической, миссии германского народа, предначертанной ему Провидением. Львов».

Некоторые другие бумаги, хранившиеся в управе в том же сейфе, позволили Медведеву прийти к заключению, что «Львов» и «санитар Николай Корзухин», засылавший в отряд лазутчиков, — одно и то же лицо. Дмитрий Николаевич немедленно, пока оккупанты не пришли там в себя, послал в Жиздру группу партизан под командованием лейтенанта Абдуллы (Володи) Цароева с заданием: перевернуть город, но таинственного Львова разыскать. Цароев задание выполнил. На территории госпиталя для военнопленных он обнаружил человека в затрепанной красноармейской шинели с повязкой санитара на рукаве. При нем оказалось удостоверение на имя Николая Владимировича Корзухина и старая групповая фотография. Среди двух десятков бородатых господ в сюртуках и визитках Цароев одного легко опознал: Керенский, последний премьер Временного правительства. Один из министров на фотографии обладал поразительным сходством с «санитаром Корзухиным».

В отряде все выяснилось: изменник и агент СД Николай Корзухин был сыном богатейшего самарского помещика (18 тысяч десятин в трех губерниях!), члена Временного правительства, обер-прокурора Святейшего Синода В. Н. Львова. Львов-младший воевал прапорщиком в армии Колчака. По окончании гражданской войны он сменил фамилию. Лютый враг Советской власти стал японским шпионом. Когда началась война, Корзухина мобилизовали. При первой возможности он сдался в плен и предложил СД свои услуги. На допросе Корзухин признался, что и «ветеринар Сучков», и «старик, потерявший корову», и другие лазутчики были направлены в отряд именно им. Получив радиограмму о захвате этого матерого шпиона, командование прислало за ним самолет.

22 января 1942 года Красная Армия освободила Людиново. Это означало, что медведевцы очутились в тылу… у своих. Противника в округе уже не было, лишь разрозненные группы немецких солдат бродили по лесам в тщетной надежде вырваться из кольца. Их уничтожали местные партизаны. У Медведева еще была возможность увести отряд на запад и продолжить борьбу, но приказ командования гласил: «Прибыть в Москву для перевооружения и доклада».

Перед возвращением Дмитрий Николаевич сформировал еще один дочерний отряд под командованием Петра Лопатина, хорошо зарекомендовавшего себя за четыре месяца (отряд ушел в Белоруссию, где впоследствии развернулся в соединение. Его командир П. Лопатин был удостоен звания Героя Советского Союза).

Своей активной разведывательной и боевой работой, организацией партизанского движения на Брянщине и Орловщине спецотряд «Митя» много сделал для срыва наступления немцев на Москву и последующего их разгрома у стен столицы. Была собрана и передана в Центр для Верховного и фронтового командования Красной Армии важная информация. Наиболее серьезными из полученных данных были: сведения о мероприятиях фашистского командования по обеспечению наступления на Москву на одном из важных стратегических направлений, а затем по срыву его попыток ликвидировать последствия разгрома под Москвой; информация о скоплении в конце декабря в Брянске, Орджоникидзеграде, Жиздре, Жуковке и других пунктах войск и танков противника; о передвижении в тот же период по шоссе,

большакам и железным дорогам в сторону Рославля, Смоленска, Брянска и Гомеля потрепанных под Москвой частей противника; о наличии в районе Брянска крупного аэродрома противника; о подвозе большого количества горючего из Гомеля в Брянск; о происходящих значительных погрузках военной техники в эшелоны на железнодорожной станции Брянск-II; о спешном строительстве немцами сильных укреплений на восточных окраинах Брянска, Орджоникидзеграда, Белых Берегов, в поселках, Городище и Урицкий, по западным берегам рек Десна и Болва, у шоссейных и железных дорог и мостов (в Москву были отправлены схемы и характеристики строящихся укреплений, их вооружения) и т. п.

За 120 дней в тылу врага партизаны-медведевцы провели свыше 50 боевых операций, взорвали три вражеских эшелона, уничтожили двух генералов, семнадцать старших офицеров, свыше четырехсот солдат и офицеров (не считая убитых при взрыве эшелонов), подбили и сожгли 9 самолетов, большое количество автомашин, взорвали 7 шоссейных и 3 железнодорожных моста, несколько промышленных предприятий, захватили большое количество трофейного оружия и т. п.

…В Людинове отряд «Митя» был тепло принят освободившими город подразделениями Красной Армии. Затем через Козельск, Крапивну, Тулу медведевцы были доставлены в Москву.

И вот она за окном — заснеженная, затемненная, морозная и суровая столица января 1942 года…

Между схватками

Встреча ошеломила… Были цветы, музыка, военные корреспонденты центральных газет. Медведевцев приглашали на столичные заводы, фабрики, в госпитали. Сам Дмитрий Николаевич через несколько дней после возвращения выступил с большой речью в Моссовете. Внимание, которым окружили и командира «Мити», и каждого его бойца, было не только данью уважения к совершенному ими. Нашла подтверждение на практике идея, одним из авторов которой был Дмитрий Медведев: при должном руководстве и организации всенародное партизанское движение становится важным фактором разгрома врага. И в первые же месяцы войны усилиями таких первых же партизанских командиров была доказана ее жизненность и намечены принципиальные пути решения.

Была доказана и возможность плодотворной разведывательной работы чекистов на базе партизанского движения.

Медведев понимал значение рейда «Мити», знал о возлагаемых на него надеждах, был уверен, что надежды эти в основном оправдал, но все-таки он не мог и представить в полной мере, какое значение имела разведывательная и боевая деятельность специального отряда, ее результаты для командования.

Медведева поселили в гостинице «Москва». Гостинице предстояло в годы войны стать обителью многих партизанских командиров и разведчиков, прибывавших в Центр из-за линии фронта.

Отдыха, однако, Медведеву не выпало никакого. Его ожидала работа: напряженная и спешная. Первым этапом ее стал тщательный анализ деятельности «Мити» во вражеском тылу. Самой объективной оценке подвергнуты были все проведенные бои, операции, решения командира. В равной степени изучались и успехи, и неудачи. Еще бы! Боевой опыт «Мити» должен был стать достоянием, своего рода боевой школой для многих отрядов и групп, которые готовились к отправке и отправлялись один за другим в ближний и далекий тыл фашистских войск.

Вместе с Дмитрием Николаевичем занимались этой работой майор госбезопасности Виктор Александрович Дроздов, капитаны госбезопасности Лев Ильич Сташко, Анатолий Семенович Вотоловский, Петр Яковлевич Зубов, лейтенант госбезопасности Саул Львович Окунь, сержант госбезопасности Федор Иванович Бакин, другие ответственные сотрудники Центра. Затем последовал ряд докладов руководству и совещаний. И везде Медведев высказывал и обосновывал мысль: жесточайший полицейский режим, установленный гитлеровцами на оккупированной территории, режим, продуманный карательными органами до мелочей, предельно затрудняет действия небольших разведывательных групп, тем более одиночных разведчиков.

Вывод: успешная, систематическая, глубокая и надежная деятельность разведки в таких условиях возможна только при наличии прочной базы, каковыми должны стать сильные, достаточно крупные партизанские отряды.

Действия «Мити» явились убедительным свидетельством правильности этой концепции. Данную точку зрения разделяло и большинство сотрудников центрального аппарата наркомата, глубоко изучавших (в том числе и на личном опыте) ситуацию в оккупированных районах.

Именно в такие мощные отряды, пополнившись местными жителями и другим контингентом, превратились в короткие сроки боевые группы С. А. Ваупшасова, А. В. Воропаева, Ф. Ф. Озмителя, М. С. Прудникова, Е. И. Мирковского, К. П. Орловского, А. П. Бринского, Н. А. Прокопюка, В. А. Карасева, А. М. Рабцевича. Сам Медведев принимал участие в подготовке семи из двадцати специальных отрядов, ушедших за линию фронта в феврале — марте 1942 года.

К этому времени массовое партизанское движение охватило все республики, области, города и районы, захваченные войсками фашистской Германии и ее союзников. В ряде случаев партизаны и подпольщики устанавливали двустороннюю связь с командованием Красной Армии, оказывали ему существенную помощь и боевой работой и разведданными. Появились и крупные партизанские соединения, способные решать серьезные задачи: С. А. Ковпака и С. В. Руднева, А. Н. Сабурова, А. Ф. Федорова и другие.

12 февраля 1942 года «Правда» поместила на первой полосе статью «Четыре месяца в тылу врага». В ней, в частности, говорилось: «Из глубокого тыла возвратился партизанский отряд, которым командовал тов. Медведев. Отряд пробыл на территории, занятой немцем, четыре месяца и совершил за это время немало славных дел».

За выполнение особого задания командования на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками и проявленное при этом мужество и геройство 17 февраля 1942 года командир отряда Д. Н. Медведев, комиссар Г. Н. Кулаков, а также посмертно начальник штаба Д. Д. Староверов и политрук А. Ф. Боголюбов были награждены орденом Ленина. Ордена Красного Знамени удостоились М. И. Сипович, А. Ф. Творогов, Н. Ф. Королев. Большая группа партизан была награждена орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу».

На следующий день «Правда» поместила статью Героя Советского Союза М. Сиповича «Командир отряда». В ней, в частности, говорилось: «С таким командиром нигде не страшно», — часто говорили партизаны. Спит он мало, зато много заботится об отдыхе бойцов, о больных и раненых товарищах. Проверяет несение караульной службы, чтобы враг не напал неожиданно. Изо дня в день посылает разведчиков, тщательно их инструктирует, напоминает об осторожности. «Осторожность — не трусость», — вот его любимая поговорка. Он поддерживает живую связь с другими партизанскими отрядами, дает им боевые задания».

27 февраля Председатель Президиума Верховного Совета СССР Михаил Иванович Калинин вручил в Кремле большой группе награжденных ордена и медали. От их имени выступил Д. Н. Медведев. Поблагодарив партию и правительство за высокую оценку ратного партизанского труда, Дмитрий Николаевич сказал:

— Я хочу заверить правительство и партию — вся наша жизнь до последней капли крови, до последнего дыхания принадлежит партии, принадлежит народу. Приказывайте — все будет выполнено!

Татьяна Ильинична сообщила мужу в письме скорбную весть о смерти Николая Федоровича в конце 1941 года в Свердловске. Ким Медведев еще летом 1941 года вернулся в Харьков, где и был призван в Красную Армию. О его дальнейшем пути Медведев ничего не знал. Братья Алексей и Михаил призыву не подлежали, оба имели так называемую броню. И оба добровольно ушли на фронт. Михаил, работавший директором завода в Кировограде, вступил в народное ополчение, воевал на дальних подступах к Москве, отличился в боях и был награжден орденом Красной Звезды. Алексей попадает на фронт рядовым бойцом лишь в феврале 1942 года, как раз тогда, когда Дмитрий будет в Москве.

Товарищи в наркомате предложили Медведеву вызвать жену в Москву, обещали в кратчайший срок подобрать и городскую квартиру. 3 апреля Татьяна Ильинична приехала. На первых порах она поселилась с мужем в том же гостиничном номере.

Дмитрий Николаевич продолжал анализировать и обобщать приобретенный боевой и разведывательный опыт. Эта его работа нашла отражение в докладных руководству.

В Центр стекалось множество информации о действиях партизан из больших и малых отрядов, от командования частей и соединений Красной Армии. О силе ударов народных мстителей можно было судить и по захваченным немецким документам. Из последних следовало, что партизаны, особенно их действия на транспорте и линиях связи, стали настоящим кошмаром для оккупантов.

Все большее число регулярных войск гитлеровское командование вынуждено было отвлекать с фронта для охраны своих коммуникаций, складов, мостов.

Командование Красной Армии высоко ценило и успешно использовало данные, добытые партизанскими разведчиками, оно ощущало весомую пользу от боевых действий партизан. Уже намечались серьезные меры по улучшению организации партизанского движения, приведения его в соответствие с тактическими и стратегическими замыслами командования. В этих условиях идеи и предложения Д. Н. Медведева оказались своевременными. Они встретили понимание и поддержку.

Все время после возвращения в Москву Медведев находился на ответственной работе в центральном аппарате наркомата. Но Дмитрий Николаевич был убежден, что его место — «там», то есть за линией фронта. Руководство полагало точно так же. И вскоре Медведева назначили командиром специального чекистского отряда, которому предстояло решать во вражеском тылу разведывательные задачи особой важности. Отряд должен был не рейдировать, а закрепиться вблизи важного для советской разведки города и, не прекращая обычных партизанских действий, стать базой для ведения постоянной разведывательной работы. Город был назван сразу — Ровно, только в 1939 году возвращенный в состав Украинской ССР.

Ровно уже давно интересовал советскую разведку. Прежде всего это был важный узел пересечения железнодорожных линий и шоссейных дорог, через который гитлеровцы осуществляли значительную долю перевозок живой силы и техники на Восточный фронт. К тому же именно Ровно, а не Киев гитлеровцы объявили «столицей» оккупированной ими Украины. Фашисты знали, что почти миллионный Киев контролировать им будет куда труднее, нежели Ровно, население которого до войны не превышало сорока тысяч человек.

Словом, с любой точки зрения Киев как столица, оккупантов не устраивал. Иное дело — Ровно. Город маленький, службам безопасности и полиции просматривать его насквозь будет не так уж сложно. Значительных предприятий нет. Основное население — рабочие мелких заводиков, кустари, торговцы, служащие. Главное соображение, которым руководствовались гитлеровцы, — город Ровно неполные два года знал, что такое Советская власть. И в самом городе, и в округе фашисты рассчитывали опереться на бывших богачей, кулаков, торговцев, чиновников.

Гитлеровцы расчленили оккупированную Украину на четыре части, и в каждой был установлен особый порядок, имели силу различные документы и даже ходили разные деньги.

Западные области: Львовская, Дрогобычская, Станиславская и Тернопольская были включены в польское генерал-губернаторство, которым из Кракова правил Ганс Франк. Теперь эти области назывались «дистрикт Галиция» с центром во Львове. Управлял «дистриктом» губернатор, профессиональный разведчик эсэсовец Отто Вехтер.

Земли между Бугом и Днестром, а также Буковину под общим названием «Транснистрия» с центром в Одессе Гитлер передал королевской Румынии в качестве платы за ее участие в войне против СССР. Некоторая часть Украины была «подарена» другой союзнице — фашистской Венгрии.

Остальные области УССР (в том числе Волынь и Подолия), а также почти вся Гомельская, части Пинской и Брестской областей Белоруссии и юг Орловской области РСФСР были объявлены рейхскомиссариатом «Украина» (РКУ), центром которого и стал Ровно. Рейхскомиссаром Украины был видный деятель фашистской партии, гаулейтер Восточной Пруссии Эрих Кох.

Сумская, Харьковская, Черниговская области, а также Донбасс и Крым из-за сравнительной близости фронта находились под непосредственным управлением военного командования и лишь номинально входили в РКУ.

Эрих Кох формально, как рейхскомиссар Украины, подчинялся рейхсминистру восточных оккупированных территорий Альфреду Розенбергу, но на деле в силу своего влияния у фюрера пользовался полной самостоятельностью. Рейсхкомиссариат «Украина» делился на шесть генеральных округов. Город Ровно являлся одновременно и центром генерального округа «Волынь». Огромный аппарат РКУ должен был стать объектом пристального внимания разведчиков отряда. В Ровно находились и другие важные учреждения оккупантов, а также многочисленные штабы и военные организации.

В Центре уже знали, что на Волыни и в Подолии развернули свою предательскую, антинародную деятельность украинские буржуазные националисты. При назначении Медведева командиром отряда руководство учитывало, что Дмитрий Николаевич хорошо знал историю, культуру, традиции украинского народа. Знал он также идеологию и методы работы националистов разного пошиба.

Когда вопрос о новом отряде был решен, определен район и сферы его будущих действий, потребовалось придумать ему подходящее название. А. С. Вотоловский первым произнес: «Победители». Оно и было утверждено — как залог будущих успехов.

Наконец Медведев смог приступить к формированию личного состава «Победителей» — для этого требовалось отобрать примерно сто человек. Дмитрий Николаевич очень хотел, чтобы комиссаром у него остался Кулаков. Но Георгий Николаевич получил иное назначение. Комиссаром отряда был утвержден комиссар 2-го полка ОМСБОН старший лейтенант госбезопасности Сергей Трофимович Стехов, которого бойцы с первого дня стали упорно называть «товарищ майор» на армейский лад. Худощавый, подвижный, кипучий Стехов был сверстником Медведева. Уроженец Северного Кавказа, он начал трудовой путь в 15 лет учеником телеграфиста. В 1918 году Стехов вступил в партию и Красную Армию. Впоследствии Сергей Трофимович долго работал в системе Наркомата связи на Ставропольщине и в Москве, был на партийной работе в Донбассе и Казахстане. В тридцатые годы он был на ответственной должности в редакции популярнейшей на селе «Крестьянской газеты». В 1939 году партия направила его на работу в НКВД.

У личного состава 2-го полка ОМСБОН, а затем и отряда Сергей Трофимович пользовался большим авторитетом. Медведев и Стехов по характерам оказались людьми совершенно непохожими, однако по деловым качествам командир и комиссар в целом удачно дополняли друг друга, что в конечном счете только шло на пользу общему делу.

Начальником штаба отряда командование назначило старшего лейтенанта госбезопасности Федора Андреевича Пашуна.

На всех этапах подготовки Медведеву активно помогал его любимец двадцатипятилетний Александр Творогов. По представлению Дмитрия Николаевича ему за успешную работу в отряде «Митя» и проявленное при этом профессиональное мастерство было присвоено внеочередное звание лейтенанта госбезопасности. Медведев сам предложил Творогову должность начальника разведки отряда.

Разведывательная работа должна была занять в отряде «Победители» гораздо большее место, нежели в первом отряде, и вести ее предстояло на более высоком профессиональном уровне. Для этого Медведеву нужны были чекисты с хорошим опытом. При командире была создана специальная группа, состоящая из квалифицированных оперативных работников. Дмитрий Николаевич пригласил на эту работу капитана госбезопасности Александра Александровича Лукина и старшего лейтенанта госбезопасности Владимира Григорьевича Фролова, которых он знал по совместной службе на Украине с двадцатых годов. Вошли в эту группу также лейтенант госбезопасности Константин Константинович Пастаногов и Симона Кримкер (Гринченко), участница гражданской войны в Испании. Симона была дочерью старого друга Дмитрия Николаевича еще по Одессе, в детстве она месяцами жила в разных городах в семье Медведева и фактически была его воспитанницей. Симона была храбрым человеком и прекрасно владела испанским языком. Последнее обстоятельство имело важное значение, поскольку в отряд влилась большая группа ветеранов гражданской войны в Испании: Хосе Гросс, Паулино Гонзалес, Хосе Флорежакс, Антонио Бланко, Антонио Фрейре, Филиппе Ортуньо и другие товарищи.

Из ОМСБОН в отряд пришла группа хорошо подготовленных радистов. Ими командовала Лидия Шерстнева (Мухина), специалист своего дела и, как вскоре выяснилось, человек прекрасной души.

Несколько бойцов и командиров Дмитрий Николаевич взял из старого отряда: Франца Наркевича, Дарпека Абдраимова, Абдуллу Цароева, Григория Волкова, Филиппа Куринного и других. Однако основную массу составили вновь пришедшие из ОМСБОН бойцы и командиры. Некоторые из них уже имели опыт боев, приобретенный на заснеженных полях и в лесах Подмосковья минувшей суровой зимой.

Будущему отряду предстояло действовать в специфических условиях Западной Украины. Поэтому было крайне желательно иметь в отряде уроженцев тех мест. В ОМСБОН таких не нашлось, но капитан госбезопасности Анатолий Семенович Вотоловский разыскал целую группу подходящих кандидатов в… Пензе. Будущих разведчиков доставили в Москву, где они и прошли полную подготовку.

Среди них выделялся самый старший по возрасту — Михаил Макарович Шевчук, член Коммунистической партии Западной Белоруссии, старый подпольщик, имевший большой опыт конспирации. Остальные были молодые ребята, комсомольцы, в основном железнодорожники: Николай Приходько, Николай Гнидюк, Петр Голуб, Александр Середенко… У некоторых на Ровенщине были даже родственники.

Начальника медицинской части отряда Дмитрию Николаевичу подбирать не понадобилось: он явился к нему сам в обличье высокого, худого, черноволосого и темноглазого парня в военной форме. Звали его Альберт Цессарский, он уже служил во внутренних войсках, но мечтал воевать в тылу врага. У него имелись друзья в ОМСБОН, которые посоветовали ему обратиться к Медведеву. Молодой человек Дмитрию Николаевичу понравился. Между ними завязался разговор, в ходе которого Альберт поспешил сообщить, что он умеет стрелять из винтовки и пистолета, бросать гранату, ползать по-пластунски.

Выслушав Цессарского, Медведев с улыбкой спросил:

— Ну а что-нибудь полезное делать вы умеете?

Спохватившись, Цессарский сообщил, что он закончил медицинский факультет, специализировался в полевой хирургии.

— Вот это уже другое дело, — одобрительно отозвался Медведев, вполне довольный полученной информацией.

По ходатайству Дмитрия Николаевича Цессарский был отчислен из внутренних войск и получил новое назначение — в отряд.

Бойцы и командиры приступили к усиленной и напряженной подготовке по весьма насыщенной программе. Никто из них не знал, что по замыслу Медведева, одобренному руководством, в штат отряда должен был быть зачислен еще один человек. Кадровый разведчик. Профессионал. Которому предстояло работать в Ровно непосредственно в фашистской среде, в форме и с документами офицера вермахта…

Самолеты уходят в ночь

Старое Брест-Литовское шоссе — одна из главных магистралей Украины. На 320-м километре от Киева в сторону Львова оно ныряет в низину и только через два километра снова поднимается вверх. В этой низине и расположен украинский город Ровно.

«Если вы подъезжаете к местечку с востока, вам прежде всего бросается в глаза тюрьма, лучшее архитектурное украшение города. Самый город раскинулся внизу над сонными, заплесневевшими прудами, и к нему приходится спускаться по отлогому шоссе, загороженному традиционной «заставой». Сонный инвалид лениво поднимает шлагбаум — и вы в городе, хотя, быть может, не замечаете этого сразу. Серые заборы, пустыри с кучами всякого хлама понемногу перемежаются с подслеповатыми, ушедшими в землю хатками… Деревянный мост, перекинутый через узкую речушку, кряхтит, вздрагивая под колесами, и шатается, точно дряхлый старик…»

Конечно, в Ровно были и другие достопримечательности, кроме тюрьмы, например, собор и костел, поскольку в городе жили и православные, и католики. Или вот еще развалины древнего замка… Или находящееся неподалеку, укрытое в глубине двора вековыми деревьями и декоративным кустарником великолепное двухэтажное здание с шестью колоннами по фронтону. В нем располагалась ровенская губернская гимназия, в которой учился и автор приведенных выше строк — знаменитый писатель Владимир Галактионович Короленко.

Дмитрий Николаевич нашел время прочитать в эти недели и Короленко, и другие, к сожалению, немногочисленные книги, из которых можно было почерпнуть хоть какие-то сведения о крае, в котором предстояло действовать отряду. Строки о гимназии, к слову сказать, он перечитал с особым интересом, поскольку одним из немногих достоверных фактов о нынешнем Ровно была информация, что именно в этом здании разместился рейхскомиссариат Украины.

Перед направлением «Мити» в Брянские леса Медведев главное внимание уделял подготовке отряда. Украину он знал отлично, но на Ровенщине никогда не бывал. Тут требовалось доскональное изучение и местности, и климатических условий, и истории края. Он обложился справочниками, картами, книгами. Встретился с чекистами, работавшими в Ровно и области перед войной.

…Итак, их ожидало Ровно и Ровенское Полесье. Двадцать с небольшим тысяч квадратных километров низины, в значительной части поросшей лесами. Много озер и рек, самые крупные — Горинь, Случь, Стырь. Климат с мягкой зимой (хорошо хоть не грозят лютые морозы, что пришлось пережить партизанам в Брянских лесах) и теплым летом.

Весной 1942 года Центр располагал лишь скупой информацией о положении в городе. Доподлинно было известно — расчеты гитлеровцев на то, что этот край будет спокойным, не оправдались. Партизанское движение в области возникло в первые же дни оккупации. Но было известно и другое — в Ровенской области подняли голову украинские буржуазные националисты.

…В первых числах мая, сразу после праздника, кончилось наконец гостиничное житье Медведевых. Они получили трехкомнатную квартиру на Арбате, в первом этаже дореволюционной постройки приземистого дома, почти напротив известного тогда кинотеатра «Арс».

Военная обстановка на всех фронтах продолжала оставаться крайне напряженной. В апреле завершилось зимнее наступление Красной Армии. За четыре месяца боев гитлеровцев почти повсеместно отбросили на 100–350 километров.

По-прежнему Красная Армия сражалась в одиночестве. Войска союзников вели бои лишь на второстепенных участках театра военных действий. Однако второй фронт все же существовал. Его создали и сама, так назвали советские люди во вражеском тылу. В результате значительной активизации боевых действий многочисленных партизанских соединений и отрядов фашистское командование вынуждено было использовать в тылу, а тем самым снять с фронта 24 дивизии, не считая полицейских сил.

30 мая 1942 года Государственный Комитет Обороны образовал при Ставке Верховного Главнокомандования Центральный штаб партизанского движения (ЦШПД). Его начальником был назначен член ЦК ВКП(б), первый секретарь ЦК КП(б) Белоруссии Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко. Штабы партизанского движения были созданы также для оккупированных республик и областей. Украинский ШПД возглавил опытный чекист Тимофей Амвросиевич Строкач. Несколько позднее, уже осенью, был образован нелегальный ЦК КП(б) Украины, в состав которого вошли В. А. Бегма, М. С. Гречуха, С. А. Ковпак, П. Ф. Куманек, Д. С. Коротченко, Т. А. Строкач, А. Н. Сабуров, С. В. Руднев, А. Ф. Федоров и другие товарищи.

Руководство партизанской войной отличалось большой гибкостью. Уже к июлю 1942 года Центральный и иные штабы руководили 608 партизанскими отрядами и еще с 200 поддерживали регулярную радиосвязь. В дальнейшем обе эти цифры увеличились.

Тимофея Амвросиевича Строкача Медведев знал по работе на Украине, где тот в разные годы занимал ответственные должности в органах внутренних дел республики. Знаком он был и со многими работниками штаба. Что же касается таких выдающихся партизанских военачальников, как Сидор Артемьевич Ковпак, Семен Васильевич Руднев, Алексей Федорович Федоров, первый секретарь Ровенского обкома партии Василий Андреевич Бегма, то с ними он познакомится уже во вражеском тылу.

Партизанские отряды и разведывательные группы, возглавляемые чекистами, в том числе и отряды, сформированные на базе ОМСБОН, действовали в тесном и эффективном взаимодействии с подпольными партийными органами, штабами партизанского движения и местными партизанскими отрядами.

…К началу мая отряд «Победители» был укомплектован и в основном подготовлен. Район десантирования также определился — примерно в трехстах километрах от Ровно. Это означало трудный и длительный переход, но ближе никак нельзя — десант сразу привлек бы внимание гитлеровцев. Обеспокоенные забросом большого числа парашютистов в непосредственной близости «столицы», они наверняка предприняли бы активные действия для их ликвидации. Между тем необходимо было максимально обеспечить и скрытность действий «Победителей» под Ровно.

Готовясь отправиться во вражеский тыл во второй раз, Медведев волновался гораздо больше, нежели когда уходил за линию фронта впервые. Впрочем, тому имелись вполне резонные объяснения. Во-первых, так глубоко в тыл противника — за тысячу с лишним километров — еще ни один отряд из Москвы не забрасывался. Уже само по себе это означало, что уходят «Победители» надолго.

Во-вторых, несравненно сложнее и ответственнее были задачи, поставленные командованием. Действительность превзойдет ожидания и предвидения Дмитрия Николаевича, но в главном, как показала боевая разведывательная практика «Победителей», он верно угадал то, с чем пришлось столкнуться под Ровно и в Ровно, правильно ориентировал и личный состав.

В те напряженные дни Медведев начал было вести дневник. К сожалению, сделал только несколько записей, но и эти немногие строки позволяют сегодня понять внутреннее состояние Дмитрия Николаевича в конце мая — начале июня 1942 года.

«20 мая 1942. Решил писать дневник… Ведь когда-нибудь после Победы над фашистами, если останусь жив, захочу написать книгу для юношества…»

В этом абзаце — первое и надолго единственное упоминание о желании написать книгу, причем именно для юношества. Больше к этой мысли Медведев не вернется до самого конца войны, ему будет просто не до того. Замыслом, конечно, называть это высказывание никак нельзя, но все же заметить дату — 20 мая 1942 года, как имеющую определенное значение в судьбе уже Медведева-писателя, стоит. Еще две интересные записи на той же странице.

«Я очень жалею теперь, что «разбазарил» свои кадры из моего первого отряда. Я вливал их по 3–5 человек во все отряды, перебрасываемые за линию фронта… Хороший народ! Они, во всяком случае, на первых порах будут незаменимы, т. к. знают обстановку в тылу противника, знают партизанские законы».

Вторая запись — о роли партизанского врача: «Врач в наших условиях — большое дело. Он должен пользоваться непоколебимым авторитетом у бойцов, которые должны быть уверены, что если получат рану или заболеют, им будет оказана квалифицированная медицинская помощь и обеспечен внимательный уход».

Транспортный самолет той поры мог (с учетом дальности полета) взять на борт от силы пятнадцать десантников. Это означало, что для переброски отряда требовалось сделать не менее семи-восьми рейсов. Во главе первой группы должен был лететь Александр Творогов. Людей для первого десанта отобрали из лучших. Из четырнадцати парашютистов четверо были офицерами (это слово уже начинало, пока неофициально, бытовать в армии) и двое радистами.

29 мая Медведев записал: «Выбросили первую группу нашего отряда. Я их сам инструктировал, провожал.

Боюсь за Сашу Творогова — он полетел во главе группы в 14 человек. Придал ему Колю Николаева, Куринного — из моего первого отряда. Всех их отдельно инструктировал, просил быть осторожными, не заниматься лихачеством. Задача: приземлиться в Мозырских лесах, вести разведку, сообщать обстановку, подобрать посадочную площадку для приема всего отряда. Должен утром сообщить, как приземлились. Нервничаю».

Радиограмма на следующий день действительно пришла. Творогов докладывал, что летчики сбросили их на Житомирщине в… трехстах километрах от условленного места сбора — села Мухоеды. К тому же кругом открытые места. Сразу повеяло бедой… Отчего такая ошибка? Триста километров — это не тридцать. Увы, из-за тогдашнего состояния навигационной аппаратуры, помноженного на недостаток опыта в таких полетах у летчиков, подобное еще случится не раз. Впрочем, сам Творогов вовсе не воспринял происшедшее в мрачном свете. Он не сомневался, что дней через 10–15 подойдет все же к месту назначения — Мухоедам. Передал первые полученные разведданные — о наличии в том районе, куда негаданно попал, склада горючего и скопления вражеских танков.

Первая радиограмма осталась и последней. Вернее, была и вторая, а еще вернее — ее начало… Затем связь прервалась навсегда.

В разведке, за редким исключением, связанным, скажем, с отказом техники, такое означает самое худшее…

3 июня Дмитрий Николаевич записал: «С Твороговым связи не было. Беспокойство усиливается. Что могло с ними случиться?.. С группой Творогова произошло какое-то несчастье, иначе и не может быть. Предполагать, что отказала рация, — только успокаивать себя напрасными надеждами. Неужто погибли? Не верю, не хочется верить! Хорошие ребята с ним полетели — в обиду себя не дадут».

Медведев почернел за эти дни. Он был очень привязан к Саше Творогову, высоко ценил его превосходные душевные качества, одаренность, преданность делу. Знал, что и Творогов любит его как отца, верит в него как в командира свято. Но дело, конечно, заключалось не только в их личной взаимной привязанности. Пропала без вести первая разведывательная группа, отборные ребята, авангард будущего большого десанта. Начало не могло быть худшим…

Только через много лет на открытом судебном процессе в Черняховском районе Житомирской области над пятью изменниками-полицаями вскрылись все обстоятельства гибели группы Александра Творогова. Их предали… Выдала вначале женщина, хозяйка двора, где они остановились на ночлег, потом староста, передавший сообщение о парашютистах дальше — начальнику Черняховского жандармского поста гауптвахмистру Паулю Милецкому. Тот поднял тревогу. Для ликвидации десанта на двух грузовиках подъехало пятьдесят эсэсовцев, потом прибыл резерв — еще тридцать полицаев.

9 июня горстка бойцов отряда «Победители» под командованием лейтенанта госбезопасности Александра Творогова приняла жестокий неравный бой у села Торчина на Житомирщине и сражалась до конца… Двенадцать десантников сложили в нем свои головы. Только Филиппу Куринному и испанцу Северино Бургенио удалось вырваться из кольца. Они долго блуждали по лесам, пока не встретили местный партизанский отряд.

Следующей вылетела группа под командованием начальника штаба отряда старшего лейтенанта госбезопасности Федора Пашуна и старшего лейтенанта госбезопасности Владимира Фролова. От нее вообще не поступило никакой радиограммы, словно в воду канула! (Впоследствии обнаружилось, что ее тоже забросили не совсем туда, куда следовало, при этом вышла из строя рация.)

Это было уже по-настоящему тревожно. Нервничал не только Медведев, не находили себе места Дроздов, Сташко, Вотоловский, беспокоилось и руководство Центра. Медведев потребовал, чтобы со следующей группой десантировали его самого. Ему вполне резонно отказали. Вплоть до выяснения обстановки командиру следовало оставаться в Москве.

Было принято самое разумное из всех возможных в такой ситуации решение: впредь группы отряда «Победители» сбрасывать на базу действующей в немецком тылу группы Кочеткова. Старшего лейтенанта госбезопасности, много лет проработавшего в транспортных органах ОГПУ — НКВД, Виктора Васильевича Кочеткова, человека очень нелегкой судьбы, Дмитрий Николаевич знал еще по Украине. В первые дни войны Кочетков добился, чтобы его направили во вражеский тыл. С заданием он справился отлично, по возвращении был награжден, а весной с группой из двенадцати человек был вторично заброшен в тыл к немцам для организации боевой и разведывательной работы в районе Фастова. Так получилось, что группа Кочеткова тоже приземлилась не там, где намечалось, — очутилась в Пинских болотах. Она долго пробирались на юг, пока не вышла на линию бездействующей железной дороги Чернигов — Овруч у станции Толстый Лес, где временно и обосновалась. Вот сюда и была направлена третья группа под командованием комиссара Сергея Стехова. В ожидании радиограммы от Стехова Медведев совсем извелся.

В конце концов Стехов благополучно вышел на базу Кочеткова. Только тогда наконец командование разрешило вылететь и самому Медведеву. Вместе с ним заняли места в самолете Александр Лукин, Лидия Шерстнева, Симона Кримкер, несколько бойцов-испанцев. Это было 20 июня 1942 года. Про себя Дмитрий Николаевич подивился совпадению: впервые он отправлялся во вражеский тыл в свой день рождения, вторично — в день рождения Татьяны Ильиничны!

Впоследствии Медведев вспоминал: «Прощание было недолгим. Провожающие знали, что мы летим на запад, что писем от нас скоро не будет, но ни о чем не расспрашивали, лишь желали счастливого пути, счастливой звезды, говорили те привычные, скупые, но полные значения напутственные слова, что надолго западают в сердце. В назначенное время самолет был готов. До свидания, Москва!

…Пролетая над линией фронта, — а она проходила не так далеко, несколько западнее Тулы, — самолет оказался в слепящих полосах прожекторных лучей. Вокруг нас рвутся снаряды немецких зениток. Но самолет счастливо минует опасную зону. Прошел еще час, и последовала команда — приготовиться к прыжку.

…Нас сбросили высоко — метрах в девятистах от земли. Небо ясное, над головой ярко светит луна, внизу, на земле, видны костры, но они удаляются — ветер относит нас в сторону. Кругом парашютисты — вверху, справа, слева. Вот один пролетел мимо меня, обгоняя. Успеваю подумать: парашют раскрылся не полностью, может разбиться человек.

Внизу — лес. По правилам приготовился… Но в тот же миг рвануло воздушной волной, отнесло в сторону и наконец стукнуло о землю. От опушки леса меня отнесло метров на сорок.

Заранее было обусловлено, что я зажгу костер и на огонь соберутся приземлившиеся парашютисты. Но я так ушибся при падении, что не могу встать на ноги и набрать хворосту для костра. Тогда я подтягиваю к себе парашют, зажигаю его и, держа наготове автомат, отползаю в кусты. Как знать, кто сейчас придет на этот костер!

Слышу чьи-то осторожные шаги. Спрашиваю:

— Пароль?

— Москва!

— Медведь, — отвечаю и громче: — Брось свой парашют на огонь, иди ко мне.

— Есть!

Подходит Лукин, за ним — Лида Шерстнева, потом один за другим появляются остальные…

Собрались все. Последним подошел товарищ, которого я заметил в воздухе. Его парашют раскрылся не полностью, и он неминуемо разбился бы, но, к счастью, ударился ногами о телеграфные провода, протянутые вдоль железной дороги, это смягчило падение.

Я встал, с трудом распрямился.

Компас, звездное небо и железная дорога — этого достаточно, чтобы знать, куда идти. Станция Толстый Лес совсем недалеко.

Итак, мы в тылу врага… за тысячу километров от Москвы».

Отряд идет к Ровно

Первой заботой Медведева после высадки было собрать людей, оценить ситуацию, добиться того, чтобы каждый боец и командир как можно быстрее освоился в непривычной обстановке. Требовалось наладить караульную и разведывательную службу — никто не мог знать, сколько спокойных дней немцы дадут новоприбывшим партизанам и дадут ли вообще.

Медведев сразу же обошел лагерь. Еще в Москве было определено, кто и что должен делать по приземлении. В общем, порядок устройства стоянки соблюдался, но не у каждого все получалось так, как следовало. Это Дмитрий Николаевич предвидел, понимал, что сейчас главное повести себя так, словно ничего особенного не произошло, словно и не во вражеском тылу они вовсе, а в подмосковном лесу, на очередном занятии.

Вот он увидел бойца, который никак не мог разжечь костер, хотя не один раз прекрасно справлялся с этим делом раньше, «дома». Медведев присел рядышком на корточки, хмыкнул, расшвырял хворост и собрал заново, классической пирамидкой. Чиркнул спичкой, и произошло маленькое чудо — костер разгорелся. Боец смущенно пробормотал что-то. Медведев выпрямился — и чуть не упал от острой боли, пронзившей позвоночник, перед глазами пошли круги… Это длилось какую-то секунду, потом боль прошла, оставив лишь испарину на лбу… Надо взять себя в руки, никто не должен заметить, что с командиром что-то неладно…

Дмитрий Николаевич раскидал ногой занявшийся уже костер.

— А теперь сложи сам, — сказал он бойцу и пошел проверять посты.

Через день над Толстым Лесом была сброшена еще одна группа десантников. Наблюдая за их приземлением, Медведев пришел к выводу, что площадка для приема парашютистов непригодна. Тут и рельсы, и вымощенные булыжником подъезды, станционные постройки и лесной склад, близко подступающие высокие деревья — все это представляло большие опасности для бойцов при приземлении. Не понравился Дмитрию Николаевичу и сам лагерь — он располагался на открытой со стороны леса поляне, где в случае нападения было бы трудно держать оборону. К тому же палатки, натянутые из белого парашютного перкаля, с наступлением темноты буквально светились за десятки метров, словно громадные серебристые пузыри.

В Москву ушла телеграмма — Медведев просил повременить с самолетами. Меж тем вернулись разведчики, посланные осмотреть окрестности. Они принесли тревожные вести. Оказывается, по всем деревням ходят слухи, что над Толстым Лесом каждую ночь десятки самолетов сбрасывают десантников, что из Москвы сюда доставлена уже целая парашютная дивизия. Медведев понимал — эти слухи рано или поздно неминуемо достигнут, если уже не достигли, гитлеровцев.

И командир отдал приказ на переход от станции Толстый Лес в Сарненские леса, к Ровно. На рассвете двадцать третьего июня отряд выступил в поход. В районе станции Медведев оставил на время лишь пятерых бойцов — на случай, если подойдут сюда все же группы Творогова и Пашуна. Оставили и доктора Цессарского.

Отряду предстояло пройти около двухсот километров. Разведчикам же — по крайней мере вдвое больше. По опыту Брянских лесов Медведев знал, и здесь, на Украине, свято соблюдал первую заповедь партизанского командира: шагу не ступать, предварительно не разведав, что тебя ждет впереди. Нетерпеливым (были и такие, конечно, среди его помощников) не уставал повторять своим чуть глуховатым голосом: «Осторожность — не трусость». Он посылал разведчиков километров на десять вперед. Убедившись, что все спокойно, они возвращались и… еще раз, естественно, повторяли эти десять километров уже вместе с колонной.

Тяготы первого серьезного перехода по лесным чащобам большинство бойцов перенесло вполне удовлетворительно — сказывались недели подмосковных учений и усиленной физической подготовки.

На одном из переходов разведчикам встретилась сторожка лесника. Хозяин — крепкий старик — по просьбе партизан дал им десяток картофелин (в отряде уже ощущалась нехватка продовольствия). А через некоторое время тыловая походная застава задержала неизвестного. Приняв бойцов за полицаев, задержанный просил спешно доставить его к начальнику полиции.

— А зачем? — задали ему наводящий вопрос.

— Ко мне только что заходили партизаны…

Незнакомца доставили к командиру. Но не полиции, разумеется, а отряда. Разведчики опознали в нем лесника. На допросе лесник Николайчук сознался, что направлялся в райцентр Хабное, чтобы сообщить о появившихся в округе партизанах. Предателя расстреляли…

Вскоре отряд нагнали доктор Цессарский и бойцы из оставленного на станции Толстый Лес «маяка». Они сообщили, что поблизости станции появились каратели, они идут по следу отряда и прочесывают лес.

Медведев немедленно послал в сторону Толстого Леса группу под командованием младшего лейтенанта Анатолия Капчинского с задачей наблюдать за противником, в случае необходимости отвлечь его боем и задержать. Разведчики успели отойти всего на полкилометра — на берегу маленькой речки они натолкнулись на карателей и первыми открыли огонь. Это произошло 27 июня 1942 года (дату эту ветераны-медведевцы много лет спустя стали отмечать как день рождения отряда «Победители»).

На помощь Капчинскому была направлена группа бойцов под командованием Стехова. Но тут же загремели выстрелы и с противоположной стороны, значит, каратели обошли стоянку… Туда Медведев послал группу под командованием Кочеткова. Бой длился около двух часов.

Партизаны — их насчитывалось тогда всего 72 человека — вышли из него победителями. Вражеская колонна, в которой, по показаниям пленных, было до двухсот человек, оказалась разбитой. На поле боя осталось около сорока трупов немецких солдат и предателей-полицаев.

В первом бою погибли комсорг подразделения Семен Прохоров, перед самой войной закончивший Московский технологический институт пищевой промышленности, и младший лейтенант Анатолий Капчинский, чемпион и рекордсмен СССР по скоростному бегу на коньках. Убитых похоронили на возвышенном сухом месте, на цветущей поляне. Могилу обложили дерном. Знака никакого не поставили, понимали, что сюда, к месту боя, непременно заявятся гитлеровцы. Если обнаружат захоронение, устроят глумление над мертвыми. Только на карте Дмитрий Николаевич поставил первый крестик… Раненых, после того как доктор Цессарский всех прооперировал, уложили на повозки. И снова в путь.

На одном из хуторов группа разведчиков под командованием Валентина Семенова из засады увидела двух человек. Бойцы затаились. Когда двое подошли ближе, Семенов радостно закричал:

— Наши!

Это были Михаил Шевчук и Дарпек Абдраимов из группы Пашуна. А вскоре появился и он сам с остальными бойцами. Оказывается, группу Пашуна сбросили над станцией Хойники на чужие костры, случайно разложенные в том же порядке, что должны были выложить бойцы Кочеткова. Их жгли местные крестьяне, мобилизованные немцами на дорожные работы. При выбросе погиб самый молодой боец отряда шестнадцатилетний доброволец Толя Пронин. Он был ранен еще в воздухе (гитлеровцы заметили парашютистов и открыли по ним огонь), приземлился без сознания далеко в стороне от других десантников. Его схватили, долго пытали и, ничего не добившись, повесили…

Отряд продолжил рейд. Через несколько дней до Медведева дошли смутные слухи, собранные разведчиками в селах, что где-то не близко, но и не так уж далеко горстка парашютистов (судя по описанию одежды) приняла бой с превосходящими силами карателей. Дмитрий Николаевич понял, погибшие десантники — Александр Творогов и его бойцы. Впоследствии он напишет с горечью, но и с гордостью о своем младшем друге и боевом товарище: «Прошло много времени. Много прошло людей, много миновало событий, оставивших в душе неизгладимый след. И по-прежнему передо мной не тускнеющий от времени образ Саши Творогова. Я вижу его юное лицо с пушком над верхней губой; чуть нахмуренные брови придают лицу выражение озабоченности, а сосредоточенный, внимательный взгляд отражает напряженную работу мысли. Саша… не успел сделать всего того, к чему был предназначен в жизни».

Идти становилось все труднее. Почти кончились продукты. Бойцы перешли на подножный корм: собирали ягоды, орехи, грибы, иногда попадалась и кое-какая живность. Встречались, конечно, на пути и села. Но крестьяне мало чем могли помочь партизанам: их самих уже давно ограбили оккупанты, полицаи, бандиты-националисты.

Каждый день раскрывал бойцам, большинство которых впервые оказались на оккупированной территории, сущность «нового порядка», который несли советскому народу гитлеровские войска. То была картина неслыханного человеческого страдания и горя…

«Поражала тишина, встречавшая нас в деревнях, — вспоминал Медведев в «Сильных духом». — Ни голосов, ни кудахтанья птицы, ни ржания лошадей. По вечерам деревни казались вымершими. Нигде не видно ни огонька. Изредка послышится одинокий собачий лай, всколыхнет тишину и смолкнет. Чтобы войти в хату, приходится долго стучать… Гремели засовы, и наконец испуганный голос спрашивал: «Кто?»

Оккупанты отбирали у крестьян скотину, птицу, хлеб. Тех, кто сопротивлялся, расстреливали. Заподозренных в сочувствии Советской власти сжигали живьем, вешали, умерщвляли в лагерях и тюрьмах…

В городах и селах Западной Украины появлялось все больше и больше немцев. То были новоявленные помещики, приехавшие из Германии осваивать «восточное пространство», принесшие сюда мрачные нравы крепостничества. На землях, присвоенных ими, трудились украинские крестьяне. Туда же, в немецкие имения, сгонялся отобранный у крестьян скот».

Изрядно лютовали в селах и пособники немецких оккупантов — националисты. Их крестьяне боялись даже больше, чем немцев. Тех хоть можно было иногда обмануть, эти же хорошо знали и местность, и людей, от них не мог укрыться ни сельский комсомолец, ни активист. Среди бандитов преобладали бывшие кулаки, богатеи, сгинувшие было в тридцать девятом году с приходом Советской власти, и теперь вот снова объявившиеся. Немало было и уголовников, получивших возможность, примкнув к бандам, грабить и мародерствовать. Националисты призывали молодых парней вступать в их воинство, чтобы воевать с «москалями» и… немцами за «самостийную Украину». Кое-кто из крестьян попался на удочку этой пропаганды и вступил в ряды «сичевнков». Никто, однако, и слыхом не слыхивал, чтобы те хоть раз напали на оккупантов.

Двадцать первого июля на одной из коротких стоянок Сергей Трофимович Стехов собрал первое партийное собрание. В отряде тогда насчитывалось пятнадцать членов ВКП(б) и четверо кандидатов. После обсуждения намеченных повесткой дня вопросов слово попросил Валентин Семенов, избранный после гибели Семена Прохорова секретарем комсомольской организации.

От имени комсомольцев отряда Семенов выступил с горячей речью, смысл которой вполне можно было уложить в одну фразу: доколе партизаны будут проходить мимо «живых» оккупантов, не нападая на них, а даже обходя стороной?

Все только того и ждали. Послышались возбужденные голоса;

— Где взрывы? Диверсии? Уничтоженные гитлеровцы? Почему мы отсиживаемся в лесу, когда Красная Армия ведет тяжелые бои?

Медведев знал, что рано или поздно ему зададут эти вопросы, но в душе надеялся, что это произойдет все-таки позднее, когда отряд выйдет к намеченному для постоянного лагеря месту под Ровно. Он не имел права ответить на вопросы, которые так волновали людей, особенно после того, как они своими глазами увидели зверства оккупантов и их пособников на советской земле. Дмитрий Николаевич хорошо понимал их чувства. Он встал и коротко, стараясь сделать это как можно убедительнее, разъяснил, что отряд не должен отвлекаться на мелкие стычки, теряя в них людей, пока не достигнет места, определенного командованием для ведения боевых действий, то есть Сарненских лесов. Его выслушали, никто не возражал и не задал больше никаких вопросов, но он чувствовал, что бойцы разошлись неуспокоенные и ни в чем не убежденные.

Подошел Стехов.

— Дмитрий Николаевич, — прямо сказал он, — я не мог не поддержать тебя на собрании, но наедине скажу, что не разделяю твою точку зрения. Мы должны предпринять какие-то боевые действия, иначе размагнитим людей, а это плохо. К тому же отряд неминуемо будет расти, и мы не сможем занять всех исключительно разведывательной работой. Давай думать, как быть…

— Что ж, — принял наконец решение Дмитрий Николаевич. — Я полагаю, чтобы поддержать в людях боевой дух, укрепить его, мы в виде исключения можем себе позволить хоть раз по своему выбору места и времени дать немцам жару…

Подходящий случай представился в августе, когда, перевалив через железную дорогу Ковель — Киев, отряд вышел к разъезду Будки-Сновидовичи. От местных жителей разведчики узнали, что немцы заметили переход партизан через магистраль и готовятся напасть на отряд. Поскольку бой был неизбежен, Медведев с чистой совестью принял решение атаковать первым, чтобы момент внезапности оставался на его стороне.

Разведка установила, что каратели пока находятся в эшелоне, стоящем на запасном пути. Для боя Медведев выделил пятьдесят человек, общее командование возложил на начальника штаба.

Ночью партизаны скрытно подползли к самим путям и в упор ударили по вагонам изо всех огневых средств. Прошитая зажигательными пулями, запылала цистерна с горючим. Через мгновение бушующее пламя перекинулось на пульманы. Итог боя Медведев позднее подвел лаконичной фразой: «К рассвету гитлеровцы, собиравшиеся нас разгромить, сами оказались разбитыми». В бою погиб двадцатидвухлетний испанец Антонио Бланко.

Успех под Будками-Сновидовичами, как и предвидели Медведев и Стехов, улучшил настроение партизан. Бойцы повеселели, когда убедились, что могут не только успешно отбиваться от карателей, как было в первом бою, но и сами атаковать.

Меж тем отряд в пути вырос. К нему присоединялись и бежавшие из плена красноармейцы, и местные жители, и небольшие партизанские группы из бывших окруженцев. Всех новичков в отряде тщательно проверяли, выясняли их настроение и намерения. Кое-кого и не приняли. Сразу предупреждали: в отряде поддерживается жесткая воинская дисциплина, командуют им кадровые командиры (и Медведев, и Стехов, и Лукин носили в петлицах присвоенные им шпалы), действуют все уставы. Карточные игры, употребление спиртного категорически запрещалось. Самовольное присвоение трофеев, тем более каких-либо продуктов или одежды крестьян, рассматривалось как преступление — мародерство и сурово наказывалось вплоть до расстрела. Не всем новичкам нравились такие суровые порядки, но в отряд принимали только тех, кто подчинялся им безоговорочно.

Разумеется, в целях соблюдения конспирации никто из вновь пришедших бойцов не должен был ничего знать о подлинных задачах отряда особого назначения «Победители». Отряд пришел в Сарненские леса и стал лагерем неподалеку от большого села Рудня Бобровская в ста двадцати километрах от Ровно, гораздо более многочисленным, нежели выступил со станции Толстый Лес.

Планировка лагеря, разбитого в основном из шалашей, выложенных из густых еловых лап, была продумана с учетом приобретенного уже опыта. В центре располагался штаб. Рядом — медслужба, взвод радистов и штабная кухня. Чуть дальше — подразделение разведчиков, по краям занятого массива устроены были шалаши строевых взводов.

Двадцать пятого августа Медведев принял группу парашютистов под командованием старшего лейтенанта Ивана Соколова. Всех вновь прибывших после общего приветствия перед строем Дмитрий Николаевич просил по одному зайти к нему в «чум» — так в отряде стали называть любое жилое сооружение типа палатки или шалаша — для беседы. Первым зашел командир группы Соколов, сдал почту из Москвы, затем появился улыбающийся старший лейтенант Григорий Волков — ветеран первого отряда. Потом один за другим стали заходить бойцы.

Высоченный, почти одного роста с Медведевым, но куда шире в плечах Николай Приходько. Движения медвежьи, а лицо круглощекое, с добрыми детскими глазами. И улыбка детская — открытая, благожелательная. Приходько родом со станции Здолбуново, в двенадцати километрах от Ровно. Железнодорожник, один из первых здолбуновских комсомольцев. Николаю всего двадцать второй год.

Среднего роста, смуглый, темноволосый, кареглазый Николай Гнидюк. Еще в Москве к нему прочно пристало прозвище «Коля — гарны очи». Гнидюк тоже уроженец Западной Украины и тоже железнодорожник. Жизненного опыта у него поболе, нежели у Приходько. За участие в революционном движении Гнидюк успел отсидеть два года в польской тюрьме.

Рослый, подтянутый Борис Сухенко, за ним маленький, щупловатый Петр Голуб. Еще один здолбуновец — бывший дежурный по отделению дороги Александр Середенко…Десятый парашютист, одиннадцатый, двенадцатый. Наконец, тринадцатый, последний в этой группе. Лет тридцати, росту чуть выше среднего, с правильными чертами лица и прямыми светлыми волосами, аккуратно забранными под чуть сдвинутый к затылку парашютный шлем. Серо-голубые глаза смотрят прямо и спокойно.

— Товарищ командир, боец Грачев в ваше распоряжение прибыл, — четко доложил он, подбросив ладонь к виску.

— Здравствуйте, Грачев, — Медведев крепко пожал ему руку.

Этого человека он ждал…

Бойцы не подозревали, что у сероглазого блондина только имя-то и было настоящим, поскольку на самом деле «красноармейца Николая Васильевича Грачева» звали Николаем Ивановичем Кузнецовым.

Несказанно удивились бы многие партизаны, если бы могли заглянуть в туго набитый вещмешок Грачева. Потому что в нем под обычным имуществом десантника лежало аккуратно завернутое в холстину… полное обмундирование немецкого офицера. Более того, в кармане френча, украшенного Железным крестом первого класса и ленточкой второго, имелась солдатская книжка на имя лейтенанта сухопутных сил вермахта Пауля Вильгельма Зиберта. Были там и другие немецкие документы. Еще в мешке находились: пистолет парабеллум с запасом патронов, толстая пачка рейхсмарок, личные вещи зарубежного производства, вполне обычные для багажа немецкого офицера.

Обладатель всех этих вещей, документов, денег, пистолета и трех фамилий родился 27 июля (по новому стилю) 1911 года в деревне Зырянка Талицкого района Свердловской области. Начальное образование Кузнецов получил в родной Зырянке и Балаире. Осенью 1924 года его отправили в районный центр Талицу продолжать образование в семилетке. И учителя и одноклассники отмечали редкую природную память Кузнецова. За вечер он был способен без видимого напряжения запомнить столько стихотворений, сколько мог прочитать. В те же школьные годы ярко проявились лингвистические способности Николая Кузнецова. Тут ему повезло — его первая учительница Нина Алексеевна Автократова великолепно знала немецкий язык. Занятиями в классе мальчик не довольствовался. Он подружился с преподавателем труда, осевшим на Урале бывшим немецким пленным. Был в Талице и третий человек, с которым Ника мог практиковаться в разговорной речи, — провизор местной аптеки, тоже пленный, но уже не немец, а австриец. Вот так и получилось, что Кузнецов имел возможность изучить не школярский немецкий, но настоящий живой язык, вплоть до разных жаргонных словечек и выражений, характерных для различных слоев населения Германии.

В 1927 году Кузнецов закончил семилетку и уехал в Тюмень, где поступил в сельскохозяйственный техникум. Но поучиться здесь ему пришлось всего один курс — помешало горе, скоропостижная смерть отца. Нужно было помогать семье, и подросток возвращается поближе к дому, в Талицу, где становится «короедом» — так называли в городке студентов местного лесного техникума, иначе ТЛТ.

Топография, геодезия, топографическое черчение, охотоведение, сугубо лесные дисциплины юноше нравились. Учился он легко, хоть и серьезно. Находил время и для спорта — много и хорошо ходил на лыжах, научился стрелять. Еще в Тюмени он вступил в комсомол, а в Талице же его избрали председателем комитета профсоюза техникума.

Наступил 1929 год, год великого перелома. Повсюду организовывались сельскохозяйственные артели — колхозы. Большую работу по коллективизации сельского хозяйства вел под руководством партии и комсомол. Активно участвовал в этой работе и Кузнецов. В его родном селе также была организована коммуна «Красный пахарь», одна из первых на Урале. Вступила в нее и семья Кузнецовых. Тогда же он впервые использовал на практике полученные в техникуме знания: весной безвозмездно помог односельчанам-коммунарам составить обоснованный план посевных площадей.

Несколько лет Кузнецов проработал в городе Кудымкаре Коми-Пермяцкого округа помощником таксатора по устройству лесов в окружном земельном управлении. За эти годы он исколесил весь округ, все его дремучие тогда леса.

В своих странствиях по деревням Кузнецов изучает очень трудный язык коми. Уже одного этого было достаточно, чтобы завоевать прочное расположение местных жителей. Коми-пермяцкий поэт Степан Караваев, знавший Николая Кузнецова в те годы, в стихотворении, ему посвященном, писал:

Среднее образование уже не удовлетворяет Николая — он поступает на заочное отделение Свердловского индустриального института, а в 1934 году вообще перебирается на постоянное жительство в столицу Урала.

Первое время Николай работает в тресте Свердлес статистиком, потом поступает расцеховщиком конструкторского отдела на знаменитый завод «Уралмаш».

«Уралмаш» — это сердце индустриального Урала. Он стал для Кузнецова не только производственной, но и жизненной школой. Общение с рабочими выработало в нем новые качества характера, укрепило идейную убежденность в правоте великого дела построения нового общества.

На «Уралмаше» Кузнецову представилась возможность совершенствовать знание немецкого языка. В те годы на заводе работало довольно много иностранных специалистов, в том числе из Германии.

Общительный, обаятельный, образованный, знающий и русскую и немецкую литературу, Кузнецов завязал дружеские отношения с несколькими такими специалистами. Говорить с ними предпочитал на их родном языке. Это позволило ему изучить разные диалекты немецкого языка, поскольку в Свердловске работали немцы — выходцы из различных земель Германии. Николай изучал не только язык, но и национальные обычаи, традиции. Будучи человеком наблюдательным, он усваивал манеру немцев одеваться, вести себя в обществе, запоминал их привычки и вкусы.

Нельзя сказать, чтобы окружающие Кузнецова люди одобрительно относились к его знакомствам. Время было сложное, и некоторые сослуживцы предупреждали Николая, что связи с иностранцами до добра не доведут.

— Не волнуйтесь, — смеясь, отвечал Николай Иванович. — Я не зря ношу голову на плечах. Положение с Германией не из лучших. Скорее всего придется нам с фашистами воевать. И как знать, может быть, знание немецкого языка станет моим оружием.

Блестящие способности и знания Николая Ивановича Кузнецова, его личные и деловые качества, преданность Советской Родине и народу, наконец, превосходное знание немецкого языка были замечены. Весной 1938 года Н. И. Кузнецов отдал свой талант, все свои силы в распоряжение органов государственной безопасности СССР…

Война 22 июня 1941 года застала Николая Ивановича в Москве. Командование решило направить его на работу во вражескую среду либо в саму Германию, либо на советскую территорию, оккупированную гитлеровскими войсками.

Внедрить Кузнецова в какое-либо военное учреждение оккупантов или воинскую часть в короткий срок было практически невозможно, да и не нужно. Такая «настоящая» служба сковывала бы Кузнецова, ставила его в зависимость от фашистского командования, привязывала к одному месту. Стало быть, требовалось придумать для будущего «офицера вермахта» такую должность, которая позволила бы ему сколь угодно часто появляться в Ровно и оставлять его, свободно перемещаться по оккупированной территории, бывать в различных учреждениях оккупантов, не вызывая подозрения.

Разработкой легенды Н. И. Кузнецова занимались опытные чекисты Л. И. Сташко, А. С. Вотоловский, С. Л. Окунь. Они и определили для него прекрасную должность — чрезвычайного уполномоченного хозяйственного командования по использованию материальных ресурсов оккупированных областей СССР в интересах вермахта — «Виршафтскоммандо», сокращенно — «Викдо».

Это было превосходное прикрытие для советского разведчика. Он не был прикреплен ни к какому конкретно учреждению гитлеровцев в Ровно, но имел основания для появления в любом из них. Он никому не подчинялся и ни от кого не зависел. Он мог в случае надобности выехать куда угодно. Наконец, он мог располагать куда большими денежными средствами, нежели обычный строевой офицер.

Соответственно была отработана и вся биография Пауля Вильгельма Зиберта — так должен был именоваться тот немецкий офицер, роль которого предстояло играть Николаю Кузнецову. Зиберт был по документам обер-лейтенантом 230-го пехотного полка 76-й пехотной дивизии. По легенде родился 28 июля 1913 года в Кенигсберге в семье лесничего в имении князя Шлобиттена, неподалеку от города Эльбинга в Восточной Пруссии. Отец — Эрнст Зиберт погиб на фронте в 1915 году. Мать — Хильда, урожденная Кюннерт, умерла в середине тридцатых годов. До поступления в военное училище в Берлине Пауль Зиберт служил в том же имении помощником управляющего.

В соответствии с легендой, обер-лейтенант воевал в Польше и Франции, затем в России. Награжден Железными крестами второго и первого класса, а также медалью «За Зимний поход на Восток» (немецкие солдаты называли ее непочтительно «мороженое мясо»). Под Курском тяжело ранен и по этой причине временно, до полного выздоровления откомандирован в «Викдо». Таким образом Зиберту обеспечивалась репутация боевого офицера, а не «интендантского героя», которых строевики недолюбливали. Для подтверждения всего этого были подготовлены соответствующие документы. Так, в «Зольдбухе» (иначе называемом солдатской книжкой) было указано, что Пауль Вильгельм Зиберт призван в армию в Кенигсберге, имеет учетный номер 13/18/110, номер опознавательного жетона — Rü — Zn — Х-4, группа крови «А» (последнее, должно быть, — единственное, что соответствовало истине).

Все эти документы были абсолютно надежны. Дело в том, что воинская часть, в которой якобы служил обер-лейтенант, была полностью уничтожена под Москвой, а ее штабные документы захвачены Красной Армией. Поэтому проверить личность Зиберта через его часть было невозможно. Оставался один путь — только через Берлин. Но гитлеровцы затеяли бы такую проверку лишь в том случае, если бы Зиберт вызвал у них серьезное подозрение своим поведением, неосторожными высказываниями, но никак не документами. Следовательно, в какой-то степени многое, быть может все, зависело от профессионального мастерства, выдержки, хладнокровия и находчивости Кузнецова. Он твердо усвоил, что не имеет права вызывать и тени подозрения у фашистов, поскольку в этом случае его отличные документы уже не защита от разоблачения и гибели.

Указание, что для выполнения задания он будет направлен в распоряжение капитана госбезопасности Медведева, Кузнецов воспринял с энтузиазмом. Он, как и все сотрудники НКВД, слышал и читал о блестящей деятельности отряда «Митя» во вражеском тылу.

…25 августа 1942 года Николай Кузнецов приземлился в немецком тылу под Ровно. И вот он уже докладывает о прибытии высокому ладному командиру с орденом Ленина на гимнастерке. Отныне это и его командир — капитан госбезопасности Медведев.

Разведчики отправляются в «Рим»

Группа, прибывшая 25 августа, была особой. Все входившие в нее бойцы, кроме строевых командиров Соколова и Волкова, а также радиста Скворцова, были разведчиками, которым предстояло действовать либо в Ровно, либо в близлежащих населенных пунктах. Бывший разведчик Николай Гнидюк, после войны ставший видным партийным и советским работником на Украине, так описал встречу своей группы с командованием отряда после приземления: «Дмитрий Николаевич рассказал о том, что нам предстоит пройти короткий, но весьма напряженный курс обучения тактике партизанской борьбы и хорошенько освоиться с обстановкой в отряде. И от этой непринужденности, я бы сказал, даже простоватости в обращении с подчиненными мы оживились, почувствовали себя свободно и как бы давно знакомыми с ним».

С этого же дня разведчики начали готовиться к выходу в Ровно, или, как они говорили в целях соблюдения конспирации, в «Рим». С чего следовало начинать? С того, с чего фактически уже начал Медведев: тщательнейшего изучения обстановки на оккупированной территории.

Разведчики, которым предстояло работать и жить в Ровно, передвигаться из одного населенного пункта в другой, устраиваться на какие-то должности, обеспечивать себя пропитанием, должны были в любой мелочи вести себя так, словно они и в самом деле уже более года находились здесь, в центре оккупационного режима. За этот год сложился определенный образ если не жизни, то какого-то существования. Нарушение любой его нормы, неважно, зафиксированной постановлениями властей или устоявшейся сама собой, было чревато изобличением, арестом, гибелью.

Разведчики, которым приходилось бывать в деревнях и селах, доставляли в отряд все распоряжения гитлеровцев и местных властей, какие только могли раздобыть, равно как газеты на украинском и немецком языках. Все это тщательно изучалось, анализировалось, принималось во внимание и учитывалось. С самых первых дней медведевский штаб стал собирать образцы подлинных документов, печатей, бланков, штампов, подписей должностных лиц, а также названий, адресов, фамилий руководителей важных и второстепенных оккупационных учреждений, штабов и воинских частей, контор, фирм с указанием приемных дней и часов, фамилиями и характеристиками ответственных сотрудников и обслуживающего персонала. Раз начавшись, эта работа никогда не прерывалась вплоть до последних дней пребывания «Победителей» в немецком тылу.

Отряд быстро рос. Чуть не каждый день приходили новые люди, из некоторых сел сразу по десять-пятнадцать человек. В середине сентября пришла, к примеру, насчитывающая человек пятнадцать группа Николая Струтинского, в прошлом шофера. Этот небольшой отряд уже был обстрелян, совершил несколько дерзких нападений на гитлеровцев. Основу его составляла семья советских патриотов Струтинских: отец Владимир Степанович, мать Марфа Ильинична, сыновья Николай (командир), Георгий, Ростислав и младшие дети (первое время они находились в лагере, затем их переправили самолетом на Большую землю). Вместе со Струтинскими пришли лейтенант Федор Воробьев, флотский старшина Николай Киселев, рядовой Алексей Глинко, местный житель Николай Бондарчук и другие товарищи. У Струтинских в Ровно и округе было множество родственников и знакомых. Эти связи оказались чрезвычайно ценными и были использованы командованием отряда в разведывательных целях.

Конечно, принять в отряд всех желающих Медведев не мог. Но как трудно было отказывать людям, которые, испытав горе, муки, унижения, так и рвались в бой. Дмитрию Николаевичу нужны были разведчики не только в отряде. Он стал их подбирать — надежных и преданных — по всей округе, в селах, местечках, городках, на хуторах, железнодорожных станциях. Эти люди стали зоркими глазами и чуткими ушами его разведки. Некоторые были найдены и среди пришедших новичков.

В сентябре радисты приняли ряд важных сообщений из Москвы. Оказывается, в Кремле состоялось совещание партизанских командиров. Из-за линии фронта в столицу прибыли С. Ковпак, А. Сабуров, Д. Емлютин, М. Дука, М. Ромашин, И. Гудзенко, Г. Покровский, М. Сенченко, Е. Козлов, В. Кошелев. 31 августа их принял Верховный Главнокомандующий. На встрече присутствовали и некоторые члены ГКО. Разговор шел о самых важных и насущных проблемах. Перед партизанами были поставлены задачи стратегического значения. Чувствовалось по всему, что Верховное Главнокомандование и руководство страны хотело досконально изучить все сильные и слабые стороны партизанской армии, ее нужды и возможности, боевые качества, тактику, военные таланты командиров.

Через несколько дней Верховный Главнокомандующий подписал приказ № 00189 от 5 сентября 1942 года «О задачах партизанского движения». Приказ стал важнейшим руководящим документом, в котором применительно к условиям второго года войны получили дальнейшее развитие основные положения постановления ЦК от 18 июля 1941 года.

В приказе отмечалось возрастание значения партизанской борьбы в тот период, когда война приобрела затяжной характер. «Теперь же, когда Красная Армия на фронтах, напрягая все свои силы, отстаивает свободу и независимость своего государства, народное партизанское движение на нашей территории, временно захваченной немецкими оккупантами, становится одним из решающих условий победы над врагом».

Приказ требовал от командиров и политработников «добиться, чтобы партизанское движение развернулось еще шире и глубже, чтобы партизанская борьба охватила широчайшие массы народа на оккупированной территории. Партизанское движение должно стать всенародным».

Д. Н. Медведев, С. Т. Стехов, А. А. Лукин, другие командиры обратили особое внимание на конкретные задачи, перечисленные в приказе: разведка, диверсии, уничтожение оккупантов. Приказ требовал от партизан наращивать удары но вражеским коммуникациям, в первую очередь по железным дорогам, уничтожению живой силы и техники противника, хранилищ горючего, складов, казарм. Одной из важнейших задач было усиление координации боевых действий партизанских отрядов с частями Красной Армии. Приказ указывал на необходимость усилить также политическую работу среди местных жителей, с целью вовлечь в партизанскую борьбу самые широкие круги населения.

В конце ноября в лагерь «Победителей» была доставлена «Правда» от 14 ноября, которая в передовой под заголовком «За всенародное партизанское движение» излагала основные положения приказа. Медведев и Стехов организовали изучение этих важных документов во всех подразделениях отряда, постарались довести его до сведения и населения — надежной опоры партизан.

После войны Дмитрий Николаевич будет много размышлять по этому поводу. Его наблюдения и обобщения отольются в четкие фразы книги «Сильные духом»: «Слухи о появлении в Сарненских лесах целой армии партизан были, но существу, не так уж неосновательны. Хотя отряд насчитывал немногим более ста человек, но в действительности нас было не сто, не двести и даже не дивизия, а гораздо больше. Тем или иным путем, нападая или только сопротивляясь, саботируя немецкие мероприятия, помогая партизанам всюду, где только была к тому возможность, нанося оккупантам урон, все население от мала до велика боролось за свободу и независимость своей Родины — было с нами.

Если бы мы действовали только силами своего отряда, мы ничего не смогли бы сделать: очень скоро мы были бы парализованы или даже уничтожены. Население являлось нашим верным помощником и защитником. На всех этапах борьбы оно было нашей прочной и надежной опорой в тылу врага.

Крестьяне охотно делились с нами скудными своими запасами. Целые деревни собирали для нас продукты — хлеб, овощи. В крупных селах находились наши «маяки» — по восемь-десять партизан. Эти «маяки» жители называли комендатурами, и туда доставляли «харчи для партизан»…

Население помогало нам и в разведке. Якобы для продажи кур, овощей или просто под предлогом, будто идут проведать родственников, местные жители посещали районные центры, ближайшие железнодорожные станции: высматривали, выспрашивали и рассказывали обо всем нам. Особенно отличались девушки, старики и подростки, которых врагу трудно было в чем-либо заподозрить. Местные жители знали дороги, звали людей и приносили отряду неоценимую пользу».

Все новички после проверки проходили военное обучение (кроме, конечно, бойцов и командиров Красной Армии), прежде всего по владению отечественным и трофейным оружием, тактике ведения боя в лесу и сельском населенном пункте и т. п. Программа была рассчитана на двадцать дней.

Большое значение Медведев придавал внешнему виду бойцов. Во вражеском тылу это имело огромное дисциплинирующее значение и для партизан, и для местных жителей. Примечательно, что все партизаны отряда «Победители» на фуражках и шапках носили не красные ленточки, а звездочки, как бойцы Красной Армии, а командиры — и положенные знаки различия. Сам Дмитрий Николаевич даже в самые трудные дни обязательно ежедневно брился, чистил обувь, носил свежие подворотнички. Бойцы привыкли видеть своего командира всегда подтянутым, аккуратным, даже щеголеватым.

За полтора года в отряде «Победители» побывал не один партизанский командир. И все они отмечали железную дисциплину, строгий порядок, уважительное отношение бойцов друг к другу и к населению, неуклонное соблюдение конспирации и правил разведывательной работы, как один из результатов всего этого — сравнительно малые потери в боях и редкие неудачи в разведке и диверсионной деятельности.

Утвердить этот стиль работы и отношений можно было единственным способом — силой личного примера. И тут уж Медведев себя не щадил. Один из разведчиков отряда Борис Харитонов писал впоследствии: «Дмитрия Николаевича любили в отряде. Любили и побаивались. Недаром между собой партизаны называли Медведева не иначе как «железным полковником».

Именно медведевский стиль, принятый в отряде, позволял в кратчайшие сроки включать в боевую и разведывательную работу новых людей. Не все сознавали, что Медведеву, невероятно занятому командирскими делами, целиком поглощенному руководством разведработой, очень непросто давалась и эта его собственная подтянутость, и поддержание строгого порядка в лагере. Особенно когда начало сдавать здоровье.

Но он никогда не позволял себе расслабиться. Старый чекист, он хорошо знал психологию разведчиков. Понимал, что для этих людей, живущих и действующих в постоянном напряжении, партизанский лагерь — все равно что для него самого Большая земля. Это больше, чем база. Это их оплот и надежда, это маленький плацдарм Советской власти во вражеском тылу.

Делая подготовительные шаги для проникновения в Ровно, Медведев не забывал и о других важных пунктах, прежде всего о Здолбунове. До войны это был маленький тихий городок. Его уютные улицы летом утопали в зелени каштанов, лип и акаций. Промышленность скромная: цементно-гипсовый, стекольный и пивоваренный заводики, в округе — несколько кирпичных. Однако Здолбуново был весьма заметным железнодорожным узлом. Сюда сходились стальные пути от Львова, Ровно, Шепетовки, Киева, Ковеля, здесь же находилось крупное железнодорожное депо.

Через здолбуновский узел проходила значительная часть всех поездов из Германии, Чехословакии и Польши на Восточный фронт и обратно. Понимая, что сразу в Здолбунове не обосноваться, Дмитрий Николаевич решил начать с двух ближайших к лагерю районных центров — Клесово и Сарны. Заняться ими он поручил Виктору Васильевичу Кочеткову, хорошо осведомленному в железнодорожной специфике и опытному оперативному работнику.

Кочетков сумел быстро подобрать в обоих городах надежных разведчиков, которые принесли большую пользу отряду. Особенно хорошо работал начальник станции в Сарнах, инженер Мурад Камбулатович Фидаров, уроженец Северной Осетии. Пост он занимал ответственный, поэтому немцы за ним следили внимательно, держали под контролем каждый шаг. И тем не менее Фидаров под носом у службы безопасности создал подпольную организацию. Информация об эшелонах, проходящих через Сарны, поступала в отряд с точностью хорошего железнодорожного расписания.

Через Фидарова Кочетков познакомился с двумя работниками Клесовского лесничества — Максимом Федоровичем Петровским и Константином Федоровичем Довгером. Дядя Костя, как вскоре стали называть Довгера бойцы, оказался прекрасным разведчиком. Это был уже немолодой человек, по национальности белорус. Но вся жизнь его прошла на Волыни, поэтому местность знал он очень хорошо.

По заданию Дмитрия Николаевича Довгер съездил в Ровно, такие поездки входили в круг его обязанностей, поэтому никакого подозрения у немцев эта отлучка вызвать не могла. Константин Федорович привез из Ровно свежие фашистские газеты, объявления властей и точные адреса многих оккупационных учреждений, в том числе резиденции Коха. Довгер переговорил в городе со своими старыми знакомыми и заручился их согласием помогать партизанам. В помощницы Довгер привлек и свою семнадцатилетнюю дочь Валентину.

Вслед за Довгером в Ровно побывали два новых бойца из местных жителей — Поликарп Вознюк и Николай Бондарчук, затем Николай Приходько и Николай Гнидюк, а также Николай Струтинский. Почему-то в разведке оказалось много людей с этим именем (вскоре к уже имеющимся присоединился еще один — Грачев). Поэтому иногда Дмитрий Николаевич спрашивал Лукина: «Что слышно от Николаев, но не угодников?», имея в виду разведку вообще.

Самым молодым по возрасту из всех Николаев был Приходько. За свою доброту, готовность в любой момент помочь товарищу, отдать ему последний кусок хлеба Приходько пользовался в отряде всеобщей любовью.

Позднее Медведев напишет о первой командировке Коли в Ровно: «Посылая его, мы учитывали, что он местный житель, знает город, имеет там хороших друзей, знакомых. Там у него родной брат. Но учитывали не только это. Приходько обладал богатырской силой и выносливостью. Ничто не страшило его, он рвался туда, где опаснее. Если на марше разведчикам приходилось ходить втрое больше остальных партизан, то Приходько ходил больше любого разведчика. Получалось так, что он всегда оказывался под руками, когда требовалось выполнить какое-нибудь срочное задание».

В паре с Приходько обычно работал Николай Гнидюк. Внешне и по характеру чрезвычайно живой и подвижный, он был полной противоположностью Приходько.

Разведчики, направляемые в Ровно, должны были обладать недюжинной выносливостью (это помимо, естественно, профессиональных достоинств). Дорога в оба конца насчитывала двести сорок километров, и изрядную ее часть надо было преодолеть пешком.

Уже первые выходы в Ровно дали много интересной информации. Установлены были, в частности, места дислокации штаба командующего вооруженными силами на Украине генерала авиации Китцингера, штаба главного интендантства, хозяйственного штаба группы армий «Юг», штаба командующего так называемыми «Восточными войсками», многих других учреждений оккупантов. Наконец, были установлены определенные связи, намечены квартиры для конспиративных встреч.

Перед тем, как явиться в Ровно, Николай Приходько навестил свою старшую сестру Анастасию Шмерегу, которая жила в Здолбунове на улице Франко с мужем Михаилом — столяром железнодорожного депо и его братом жестянщиком Сергеем. Оба Шмереги во времена панской Польши подвергались преследованиям за участие в революционном движении. Братья с радостью обещали Николаю оказывать ему и другим разведчикам из отряда любое содействие. Более того, они связали его с местными подпольщиками.

Оказывается — и это предвидел Медведев, — в Здолбунове уже существовала подпольная организация, которую возглавлял бывший старшина железнодорожной милиции Дмитрий Михайлович Красноголовец, нынче для маскировки и заработка он портняжничал. В группу Красноголовца входили Николай Мельниченко, Александр Дигоран, Константин Шорохов, Александр Попков, Дмитрий Скородинский, Петр Бойко, Виктор Азаров, Сергей Яремчук и другие товарищи, в основном железнодорожники. У них имелись хорошие возможности для разведывательной работы. Диверсиями на свой страх и риск они уже занимались…

Дом Шмерег оказался удобным перевалочным пунктом для разведчиков, следующих из отряда в Ровно и из Ровно обратно в отряд. На чердаке дома был устроен тайник, где хранилось оружие и боеприпасы.

Информация от здолбуновской группы стала поступать в отряд в таком количестве, что для ее приема Медведеву пришлось выделить специального связника. Отличала эти данные высокая степень достоверности и важности — речь шла фактически о почти непрерывном движении эшелонов с живой силой, вооружением и боеприпасами врага через одну из самых крупных узловых станций Украины! Позднее здолбуновских подпольщиков стали снабжать компактными магнитными минами замедленного действия, и они стали успешно устраивать крупные диверсии.

В Ровно Николай явился к своему старшему брату Ивану Тарасовичу Приходько, который жил тогда на Цементной улице и работал на немецкой пекарне. По оккупационным временам Приходько был устроен неплохо. Его жена Софья Иосифовна и теща Берта Эрнестовна Грош были по происхождению немками и потому зарегистрированы как фольксдойче, то есть местные жители немецкой национальности. Гитлеровцы считали фольксдойче своей опорой в оккупированных странах и предоставляли им значительные привилегии.

Окончательное согласие содействовать разведчикам Иван Приходько дал после того, как побывал в отряде, где Медведев провел с ним откровенную беседу.

У Ивана Приходько оказалось в городе множество знакомых, в том числе и среди служащих оккупационных учреждений. Некоторые из них сознательно, другие, ни о чем не догадываясь, стали для советских разведчиков важными источниками информации.

Иван Тарасович вообще был человеком предприимчивым. Выросший в буржуазной Польше, он питал склонность к коммерческой деятельности, отсюда и специфичность круга его знакомств. Дмитрия Николаевича это не смущало. Мелкую торговую буржуазию он прекрасно изучил еще в Одессе во времена нэпа, знал, как с ней следует обходиться, чего можно от нее ожидать, чего следует опасаться. Эти знакомства Ивана Приходько использовались разведчиками весьма умело: добывались информация, документы, а также многие дефицитные вещи, в том числе медикаменты, перевязочные материалы, хирургические инструменты, радиодетали и т. п.

Через брата Николай познакомился с человеком, которому предстояло стать соратником Николая Кузнецова до самого их смертного часа. Это был молодой красивый поляк по имени Ян Каминский, он работал пекарем в той же пекарне, что Иван Тарасович. Каминский входил в подпольную польскую организацию, которая, однако, никаких активных действий против оккупантов не предпринимала. Это очень раздражало Яна, который рвался к борьбе, к настоящему делу. Он с радостью принял предложение помогать советским разведчикам. В то время в Ровно и округе жило много поляков, среди них у Каминского были и родственники, и друзья, в том числе и с полезными связями.

Через некоторое время фактически переселился в Ровно на постоянное жительство Николай Гнидюк. Основным его документом являлся аусвайс (удостоверение личности) на имя уроженца города Костополя Яна Багинского, пекаря военной пекарни, проживающего по Мыловаренной улице, 19. Ян Багинский быстро приобрел в определенных кругах репутацию предприимчивого, оборотистого спекулянта. На самом деле эта коммерция не приносила Гнидюку и отрядной кассе ничего, кроме убытков. От банкротства Яна Багинского спасали только дотации от командования в виде так называемых «карбованцев», которые выпускал в Ровно Центральный эмиссионный банк Украины. Население имело право пользоваться только этими «карбованцами». Иметь немецкие марки местным жителям запрещалось под угрозой жесточайших репрессий, вплоть до расстрела, но спекулянты тайком все же с ними дело имели.

Поселился в Ровно и самый старший из разведчиков Михаил Макарович Шевчук. У этого невысокого, плотного, не слишком разговорчивого и очень скромного человека был огромный опыт работы в подполье. Шевчук был старым членом Коммунистической партии Западной Белоруссии, восемь лет провел в панских тюрьмах. В Ровно Шевчук был внедрен под именем и с документами коммерсанта Болеслава Янкевича. Ходил «пан Болек» — как его называли знакомые — в солидном темном костюме, носил котелок и очки, в руке по немецкой моде часто держал букетик цветов. Он постоянно толкался возле комиссионных магазинов, посещал рестораны и кафе, словом, бывал всюду, где крутилась темная публика, занимавшаяся спекуляцией, причем порядком выше той, в какой подвизался Ян Багинский. И соседи по квартире, и знакомые спекулянты, и даже агенты уголовной полиции были убеждены, что «пан Болек» — сотрудник фашистской службы безопасности. Поэтому его остерегались, что только шло на пользу делу.

Плодотворным оказалось и приобщение к разведке Николая Струтинского. Этот совсем еще молодой крепыш с вьющимися белокурыми волосами и светлыми глазами обладал многими достоинствами, которые Медведев в нем разглядел. Струтинский был смел, решителен, энергичен, умел легко обзаводиться полезными знакомствами. Конечно, ему не хватало знаний и навыков, но это было делом наживным.

Уже в октябре 1942 года в Ровно начала функционировать еще не очень разветвленная, но достаточно сильная сеть, подобраны надежные конспиративные квартиры, установлены первые связи, намечены пути проникновения во вражескую среду. Из первых докладов побывавших в Ровно разведчиков Медведеву стало очевидно, что в городе существует подполье, возможно даже, что в нем действует не одна, а несколько патриотических организаций. Об этом говорили случаи уничтожения гитлеровских офицеров и чиновников, пожары и взрывы на военных объектах, а также распространение антифашистских листовок и сводок Совинформбюро.

Медведев предполагал наладить со временем связь с подпольщиками, но делать это не спешил. Он понимал, что за год с лишним оккупации города гитлеровская служба безопасности тоже изучила обстановку, вела наблюдение за населением, тайно выявляла лиц, возможно причастных к подполью. Как профессиональный чекист, Медведев обязан был предполагать, что немцы постараются внедрить в подпольные организации, большинство участников которых, конечно, не обладают навыками конспирации, агентов и провокаторов.

Дмитрий Николаевич не имел права рисковать своими людьми, ставить под угрозу выполнение ими важнейших разведывательных заданий Москвы, поэтому и временил с расширением излишних связей в городе. Впоследствии он неуклонно придерживался правила: любой подпольщик, который в силу своих возможностей и способностей мог быть полезным для ведения активной разведки, из деятельности своей старой организации выключался. Только так можно было обеспечить безопасность разведывательной сети, сохранить людей и связи от провалов.

Подошло время, когда Медведев пришел к выводу, что пора приступать к разведывательной работе и Николаю Васильевичу Грачеву. Дмитрий Николаевич из бесед с Кузнецовым знал о его высокой профессиональной подготовке, кроме того, ему были хорошо известны товарищи, работавшие с Николаем Ивановичем в Москве, их большие знания и опыт. И все же он счел возможным направить Кузнецова в Ровно лишь после того, как продумал тщательно всю информацию о положении в городе, собранную другими разведчиками. Потом вместе с Кузнецовым был проработан весь план первой, а потому особо ответственной поездки Зиберта в столицу РКУ, предусмотрены возможные неприятности, учтены тысячи мелочей, даже погода…

После возвращения Кузнецова из Ровно Медведев долго беседовал с ним, его интересовала каждая мелочь. В конце разговора спросил:

— Вы уверены, что ничем не привлекли к себе особого внимания?

— За поведение, манеры, образ могу поручиться. Но в экипировку придется внести кое-какие изменения, Дмитрий Николаевич.

— Какие именно?

— Пилотки, как я понял, в Ровно носят только заезжие фронтовики. Офицеры, которые находятся в городе длительное время, носят только фуражки. И пистолет… Мой парабеллум выдает командированного фронтовика. Нужно что-нибудь полегче и поизящнее, лучше всего вальтер или браунинг.

Медведев был вполне удовлетворен ответом: молодец Грачев, не упустил мелочей, на которых и зиждется безопасность разведчика. Необходимые поправки в экипировку Николая Ивановича были, конечно, внесены. А через неделю Кузнецов снова выехал в Ровно. Обер-лейтенант Зиберт начал действовать…

Обстановка на фронтах Великой Отечественной войны не оставляла Медведеву и его разведчикам и дня на «раскачку». На огромных пространствах между Волгой и Доном развернулась и достигла уже своего апогея одна из самых грандиозных в истории второй мировой войны — Сталинградская битва.

Информация, прежде всего о передвижениях немецких войск в район Сталинградского сражении, перебрасываемых туда резервах с других направлений, сведения о потерях в живой силе и боевой технике в эти дни приобретала особо важное значение для командования Красной Армии. Отряд «Победители» был одним из звеньев в хорошо налаженной системе советской разведки.

Поле разведывательной деятельности перед Медведевым расстилалось поистине необозримое.

В 1943 году в Ровно дислоцировалось 246 (!) гитлеровских учреждений и штабов центрального подчинения. В городе, кроме того, находились многие сотни различных менее значительных контор, агентств, управлений, фирм, представителей иногородних организаций и т. п. В каждом из этих объектов можно было, а в ряде случаев должно добыть информацию, представляющую военную, политическую или иную ценность для командования Красной Армии и советской разведки.

Эта задача была под силу не разведчикам-одиночкам, а широкой, разветвленной сети. Такая сеть в короткий срок Медведевым и была создана… Из Ровно, Здолбунова, Сарн, а позднее и других мест поступала в отряд, здесь проверялась и анализировалась, а затем передавалась в Центр информация, имевшая большое военное, оперативное и политическое значение.

Исключительно быстро вжился в среду оккупантов Пауль Зиберт. Он стал завсегдатаем лучшего ресторана города «Дойчегофф» на Дойчештрассе, иных мест, где проводили свободное время гитлеровские офицеры и чиновники. Привлекательный, остроумный, скромный, щедрый на угощение обер-лейтенант обзавелся большим числом знакомых и приятелей во всех сферах военного и оккупационного аппарата Ровно, в том числе таких его звеньях, как РКУ, полиция безопасности, иные карательные и разведывательные органы. Особенно интересовало его знакомство с комендантом полевой жандармерии Ришардом. Этот падкий на даровое угощение офицер любил показать свою осведомленность. Умело подогреваемый Зибертом, он сообщал ему о намечаемых в городе и его окрестностях облавах, давал пароли для ночного хождения и т. п. Эти сведения помогали обеспечивать безопасность разведчиков и связных, направляемых в Ровно. Однажды Зиберт сумел узнать, что в партизанских отрядах Волыни и Подолии ловко действует агент СД Васильчевский. Он выдал многих подпольщиков и партизан. Медведев, получив эту информацию, сообщил приметы и иные сведения о провокаторе в Москву. Васильчевский был обезврежен.

Но главным, конечно, в эти дни был сбор информации военного характера. Помимо Кузнецова, ее получали Шевчук, Гнидюк, Приходько, Довгер, Струтинский и многие другие разведчики. Опасным делом была доставка собранных сведений в отряд, который, как уже отмечалось, первое время базировался далеко от города. Связникам приходилось на всем многокилометровом пути преодолевать множество препятствий. Особую опасность представляли жандармские и полицейские патрули, а также вооруженные группы украинских буржуазных националистов. Небольшие сравнительно размеры Ровно исключали возможность Кузнецову и его товарищам пользоваться рацией — ее работа была бы немедленно засечена, а она сама запеленгована. Так что вся тяжесть доставки информации падала на связников.

Дмитрий Николаевич и сотрудники его штаба постарались в пределах возможного обезопасить работу связников. Обычно (в описываемый период) их путь заканчивался на «зеленом маяке» около села Оржево в четырех километрах от станции Клевань и приблизительно в двадцати от Ровно. На «маяке» они вручали свои пакеты постоянным дежурным, отдыхали, получали очередные задания командования Кузнецову и другим городским разведчикам и отправлялись в обратный путь. Если дежурные по какой-либо причине отсутствовали, то связник или разведчик оставлял донесение в своем личном «почтовом ящике», каковым могло быть дупло старого дерева, расщелина в пне, консервная банка, спрятанная под камень, и т. п. Все лица, следовавшие в отряд из города или в обратном направлении, также проходили через «маяк». Кузнецов, к примеру, покидал лагерь в обычной одежде и только на «маяке» переодевался в немецкую форму. На пути от лагеря до «маяка» и обратно его обязательно сопровождала охрана.

19 ноября начался наступательный период Сталинградской битвы. 23 ноября в междуречье Волги и Дона была окружена огромная группировка врага — 330 тысяч человек! Фашистское командование предприняло отчаянные шаги, чтобы ударами извне вырвать свои войска из огненного кольца. Пришла в движение вся громадная машина гитлеровцев. Немцы гнали под Сталинград новые дивизии. О масштабах перевозок говорит даже такой факт: для переброски из Франции одной только 6-й танковой дивизии потребовались десятки составов.

Все бойцы, особенно разведчики отряда «Победители» и его штаб, в эти дни работали с крайним напряжением. В таких условиях налаженный способ передачи информации (а ее поступало от Кузнецова, здолбуновской и других групп очень много) в отряд, связанный с потерей времени, уже не устраивал командование. И Медведев скрепя сердце, решился на рискованный шаг: засылку в Ровно радистки с рацией. Дмитрий Николаевич прекрасно понимал, сколь велика опасность ее провала, но вынужден был пойти на это. Выбор командования пал на Валентину Осмолову, дочь старого красного партизана. За крутой характер и боевое происхождение Валентина получила от бойцов прозвище Казачка.

Со многими приключениями радистка была доставлена Кузнецовым в Ровно и определена на квартиру Приходько под видом невесты его брата. Здесь в условиях крайнего риска (немцы таки запеленговали станцию и устроили повальные обыски в городе, в том числе обыскали и дом Приходько) она проработала шестнадцать дней, передав большое количество важных разведданных, касающихся, в частности, и действий гитлеровцев по спасению окруженных войск генерал-полковника Паулюса.

Данных с мест поступало в эти дни так много, что лучшие радисты отряда — сама командир радиовзвода Л. Шерстнева (Мухина), Африка, В. Орлов и другие делали по нескольку сеансов в день, чтобы успеть все вовремя передать в Москву. В соответствии с указанием Медведева, радисты постоянно меняли места передач. Под охраной нескольких бойцов они иногда удалялись от лагеря на двадцать километров. В результате этой предосторожности гитлеровцы так и не смогли точно определить местонахождение базы отряда.

В дни Сталинградской битвы медведевцы предприняли и ряд боевых вылазок. Однажды при очередной встрече с Довгером Кочетков узнал от него, что в Сарнах немцы оборудуют большой дом отдыха для офицерского состава действующей армии. Медведев приказал группе бойцов под командованием Стехова достойно встретить первый эшелон с отпускниками. Партизаны отлично справились с задачей. Эшелон был вначале подорван миной, а затем подвергнут интенсивному обстрелу из пулеметов и автоматов.

Выяснилось, что эшелон вез офицеров — летчиков и танкистов. Убитых и раненых на автомашинах и мотодрезинах отвозили в Сарны, Клесов и Рокитное. В одни только Сарны было доставлено 47 трупов. Из Клесова и Рокитного тела нескольких убитых офицеров высокого ранга отправили самолетом в Германию.

А в канун Нового года, вечером 31 декабря, группа подрывников в составе двадцати человек под командованием инженера Константина Маликова взорвала на участке Ковель — Ровно еще один состав — шестьдесят вагонов с оружием, боеприпасами и прочим военным снаряжением.

С первых же дней нахождения отряда в тылу врага Медведеву пришлось столкнуться с предательской антинародной деятельностью украинских буржуазных националистов разного толка, ставших прислужниками; и прямыми пособниками немецко-фашистских оккупантов.

Перед войной, уже находясь на содержания гитлеровской разведки, ОУН стала перебрасывать на Украину подрывные группы и отдельных агентов, прошедших специальную подготовку в шпионских школах абвера и СД. Значительная их часть тогда же была обезврежена советскими органами госбезопасности. Но некоторые оуновцы сумели продержаться в подполье и теперь всплыли на поверхность. Многие националисты явились на украинскую землю вместе с немцами.

Соперничая между собой в преданности фюреру и рейху, националистические группировки прикрывались лозунгами создания «самостийной Украины». Они уверили, что, дескать, готовы выступить против немцев, но после того как «ясновельможный пан атаман Адольф Гитлер победит большевиков». Именно в западных областях Украины националисты начали формировать вооруженные банды, которым присвоили громкое наименование «Украинская повстанческая армия» — УПА. Фашисты использовали их для кровавых расправ над мирными жителями, уничтожения еврейского и польского населения, привлекали к карательным действиям против партизан. Весной 1943 года националисты окончательно сбросили маску: оуновцы-мельниковцы сколотили из сынков кулаков, торговцев, священников-униатов дивизию СС «Галичина» под командованием… немца, бригаденфюрера СС Фрейтага.

Целый куст националистических организаций обосновался в Ровно. Здесь действовала «Украинская рада доверия», возглавляемая бывшим адъютантом и племянником Петлюры (а с некоторого времени и агентом абвергруппы-204) Степаном Скрыпником, «Украинский допомоговый комитет», центральный орган оуновской организации «Просвита». Своим человеком для националистов был и настоятель ровенского униатского собора «высокопреосвященный владыка» Поликарп. В Ровно и округе издавалось несколько националистических профашистских газет. Скрыпник был первым издателем самой продажной из них — «Волыни», После того как он был неожиданно «возведен» в сан епископа Переяславского и викария Киевской украинской автокефальной церкви под именем Мстислава, его сменил за редакторским столом Улас Самчук.

Главной фигурой среди националистов на Ровенщине был Тарас Боровец, игравший одно время в оппозицию к немцам. Боровец родился на Ровенщине в семье куркуля, владел каменоломней, занимался и торговлей. После сентября 1939 года Боровец оказался на территории Польши, оккупированной немцами, прошел обучение в абверовской школе штаба «Валли» в Варшаве и работал в зондерштабе-Р («Россия»). На территории Ровенщины объявился в июле 1941 года в качестве коменданта фашистской службы безопасности по Сарненскому и Олевскому округам. Тогда же он фактически по заданию гитлеровцев создал вооруженную банду УПА

«Полесская сечь» (позднее переименованную им в УНРА — «Украинскую народно-революционную армию») и присвоил себе псевдоним «Тарас Бульба». По приказу оккупантов бульбаши принимали участие в уничтожении еврейского населения в Сарнах и Дубровицах, но убивали также и поляков, и украинцев, выступавших против «нового порядка».

Банды Бульбы терроризировали население ровенского Полесья, части Пинской области Белоруссии и Олевского района Житомирщины. Отсюда отряды УПА совершали карательные вылазки против партизан и выходивших из окружения красноармейцев. Бульбаши были серьезной помехой для развертывания отрядом «Победители» разведывательной работы на Ровенщине. Прямого военного столкновения с бандами Медведев не опасался — жизнь показала, что настоящих боев бульбаши не выдерживают и обращаются в бегство. Но бандитские засады представляли реальную угрозу для связных и разведчиков отряда, передвигавшихся по оккупированной территории в одиночку или малыми группами.

Медведев долго размышлял, каким образом хотя бы на время и без кровопролития обезвредить атамана, чтобы сосредоточить все силы для борьбы с главным, сильным, опасным, умным и изворотливым врагом — гитлеровскими захватчиками. Усиливать боевые действия против бульбашей по месту дислокации отряда было нецелесообразно. Атаман немедленно побежал бы к немцам за помощью, те направили бы против «Победителей» крупную карательную экспедицию. В конце концов Дмитрий Николаевич пришел к выводу, что есть смысл попробовать обезвредить бульбашей путем соглашения о нейтралитете.

Надо сказать, что идею переговоров Медведеву подсказал… сам атаман, который первым прислал «Командующему советскими партизанскими силами» записку с приглашением встретиться. Дмитрию Николаевичу было ясно — Бульба рассчитывает получить отказ, чтобы потом использовать его как доказательство того, что большевики, дескать, отклонили его помощь в совместной борьбе с немцами. Медведев взвесил и другой вариант — Бульба пойдет на переговоры, но лишь для того, чтобы разведать силы и намерения партизан.

Медведев принял приглашение. Самому Дмитрию Николаевичу Москва категорически запретила идти на встречу, как он хотел первоначально. Ведение переговоров он поручил своему фактическому заместителю Александру Александровичу Лукину.

Встреча состоялась 17–18 сентября 1942 года на одиноком хуторе близ села Бельчаки-Глушков. Хутор был оцеплен тройным кольцом вооруженных бандитов. Лукина сопровождала группа из пятнадцати автоматчиков под командованием Валентина Семенова.

Итогом первой встречи стала внушительная и впечатляющая демонстрация атаману силы Советской власти и партизан, как ее законных и единственных представителей в условиях временной оккупации. Полностью потерпели неудачу все дипломатические попытки Бульбы использовать сам факт переговоров для достижения каких-нибудь собственных коварных целей.

Двадцать восьмого октября состоялась вторая встреча Лукина с атаманом. В конце концов Бульба принял все требования Медведева: запретить «сичевикам» вступать в какие-либо военные столкновения с партизанами, дать возможность группам и отдельным партизанам беспрепятственно передвигаться по территории, контролируемой отрядами атамана, установить для этого общий пароль.

Слову атамана Медведев не верил. Он понимал, что имеет дело с пособником оккупантов, политическим авантюристом и двурушником, вынужденным пойти на временную уступку более сильному, чем он, противнику, а также под воздействием сложившейся неблагоприятной для него обстановки. Через своих разведчиков Медведев знал, что Бульба одновременно ведет переговоры с шефом СД Волыни и Подолии Питцем и руководителем политического отдела СД Йоргенсом. Кончились переговоры тем, что Бульба 15 марта 1943 года подписал с гитлеровцами секретное соглашение о совместной борьбе с «большевистскими партизанами Полесья». Полный текст этого документа, изобличающего предательство националиста, стал достоянием советской разведки, а впоследствии и опубликован в печати. И все же переговоры были победой Медведева и Лукина.

В «Сильных духом» Дмитрий Николаевич так писал об этом: «…«нейтралитет» все же связывал руки атаманам. Нам же он облегчал работу. Мы многое выгадывали, открыв себе доступ в те села, где «секирники» имели свою агентуру, и мы могли теперь работать среди населения, уже не опасающегося зверской расправы за общение с партизанами. Мы могли теперь вести разъяснительную работу и среди самих бульбашей. Многим из них, шедших за атаманом по заблуждению, мы должны были открыть глаза на то, в какую преступную авантюру их вовлекли».

Лукин и сопровождавшие их разведчики занимались не только «переговорами». Они многое увидели, многое услышали, успели завязать некоторые контакты с людьми из окружения атамана, раскусившими его предательскую политику пособничества оккупантам. Нащупали они и ходы к агентуре Бульбы в различных населенных пунктах Ровенщины, что помогло ее дальнейшему обезвреживанию.

Впоследствии, когда бульбаши нарушили перемирие, отряды Бульбы были фактически ликвидированы партизанами и частями Красной Армии. Сам Бульба бежал с оккупантами и впоследствии работал в гитлеровской шпионской школе. После войны атаман, подобно другим пособникам оккупантов, переметнулся на службу американской разведке…

С хорошим настроением встречали Медведев и его боевые друзья Новый, 1943 год. Этому способствовали и победы Красной Армии на фронтах Великой Отечественной войны, и собственные успехи в разведывательной и боевой работе во вражеском тылу.

В январе 1943 года неожиданно для этих мест ударили двадцатиградусные морозы. Лагерь Медведева к такому был малоприспособлен. Встал вопрос о выборе села, где можно было бы если не перезимовать, то хотя бы переждать период сильных холодов.

«Лично я, — впоследствии писал Дмитрий Николаевич, — всегда стоял за то, чтобы жить в лесу. В лесу в случае опасности мы, если находили ненужным принять бой, могли незаметными тропками покинуть лагерь. В лесных лагерях партизаны всегда находятся в боевой готовности, тогда как пребывание в теплых хатах — так по крайней мере казалось мне — размагничивает людей. Другое дело, что и в лесу мы должны создать себе нормальные, «оседлые» условия жизни. В лесу бойцы ограждены от эпидемий, с началом немецкой оккупации свирепствовавших в селах. Наконец, нельзя не учитывать и того, что, живя в деревнях, мы неизбежно подвергаем мирное население опасности налета карателей. Все эти соображения заставляли меня отнестись очень сдержанно к перспективе переезда на зиму в село. Но что было делать с таким морозом?

Mы выбрали село Рудню-Бобровскую, решив, что пробудем там только то время, пока стоят лютые холода. Село было надежное. Там давно находился наш «маяк», разведчики организовали самооборону из крестьянской молодежи.

Девятнадцатого января отряд двинулся из лесного лагеря в Рудню-Бобровскую».

Это большое село стало на время настоящей партизанской «столицей». Здесь снова вступили в законные права все нормы советской жизни. Для населения регулярно устраивались политинформации, но вечерам на сельских улицах и в крестьянских хатах звучали песни. Вокруг Рудни-Бобровской по многим селам Сарненского, Рокитнянского, Людвидольского районов были созданы «маяки». Ежедневно из села отправлялись в разные стороны на выполнение боевых заданий группы разведчиков и партизан. Бойцы громили в окрестностях фольварки новоявленных немецких помещиков, захваченное продовольствие и имущество раздавали местным жителям, они взяли под свой контроль предприятия, в результате, по словам Медведева, вся округа стала полностью партизанской.

В пятидесяти километрах от села Медведев создал крупный оперативный «маяк», где под руководством Владимира Григорьевича Фролова шло формирование и обучение местных партизанских отрядов, включавшихся, по мере готовности, в вооруженную борьбу с оккупантами. Возле Рудни-Бобровской был оборудован аэродром, здесь же по ночам принимали грузы из Москвы, сбрасываемые с парашютами: оружие, боеприпасы, магнитные мины, теплую одежду, свежие московские газеты.

Очень выгадали от перемещения в село радисты: для них многочасовая работа ключом на морозе была делом невыносимо трудным. К тому же, когда стыли пальцы, снижалась скорость передачи, появлялись ошибки. Между тем работы для радистов прибавлялось, потому что неуклонно увеличивался объем поступающей информации.

Передышка на теплых зимних квартирах, как и предполагал Медведев, не оказалась чересчур продолжительной. Уже в конце января он получил сведения, что гитлеровцы готовят против его отряда крупную карательную экспедицию, для чего стягивают воинские подразделения не только с Ровенщины, но также из Киева и Житомира. Он предпринял ответные меры: вокруг сел, где находились «маяки», и прежде всего самой Рудни-Бобровской, партизаны с помощью местных жителей устроили и заминировали завалы, после чего покинули село. Вместе с ними ушла и большая часть жителей, устроившая в лесу «гражданский лагерь». Когда каратели, преодолев завалы и минированные участки, вошли в село, отряд успел отойти на значительное расстояние и находился в относительной безопасности. Произошло лишь несколько быстротечных стычек партизанских групп с карателями, причем в одной из них, как стало известно позже, был убит командовавший всей экспедицией.

Переходы, бои, маневрирование силами отряда не смогли помешать связи с Москвой — сказалось и высокое мастерство отрядных радистов, и постоянная забота о них со стороны Медведева и всего штаба. Сеансы проходили в положенные часы, разведданные поступали в Центр бесперебойно. Вот одна из многих радиограмм, переданных «Победителями» в Центр в феврале 1943 года: «На аэродроме в 8 километрах от города на хуторе Малые Омельяны базируется более 100 боевых и транспортных самолетов». Через несколько дней советские бомбардировщики нанесли по аэродрому мощный бомбовый удар…

Радиосвязь не подводила, но по-прежнему трудным и опасным делом, отнимавшим, кстати, и много времени, оставалась доставка информации в отряд, а также передача разведчикам, действовавшим в Ровно и иных местах, распоряжений и приказов штаба. На всем долгом пути от города до «маяка» связник ежеминутно рисковал. Погиб на нем и любимец всего отряда Николай Приходько.

Накануне большого праздника — 25-й годовщины Красной Армии Николай доставил на кудринский «маяк» под Тучином очередное донесение Кузнецова, получил для него распоряжение и поспешил обратно в Ровно. Веселый и ребячливый, Приходько очень любил провести в отряде или на «маяке» день-другой, каждый такой приезд становился для него настоящим праздником. Но, получив приказ, он словно преображался. От ребячливости не оставалось и следа. И никогда Николай не делал и попытки отложить очередную труднейшую ходку. Так было и на этот раз. Приходько следовал в город на подводе. Под сеном у него был спрятан автомат и гранаты. Но до Ровно он не добрался… А вскоре до отряда и городских разведчиков докатились слухи, что у села Великий Житень какой-то человек вступил в жестокий бой с немцами, сам погиб, но и врагов положил немало. Этим человеком мог быть только Николай Приходько…

Еще не зная никаких подробностей, Медведев обязан был исходить из самого худшего — что пакет, предназначенный для Кузнецова, попал в руки гитлеровцев. Кроме того, немцы могли опознать Приходько как местного жителя в недавнем прошлом, арестовать в Ровно его брата, других родственников и выйти на разведчиков и в городе, и в Здолбунове. Медведев приказал группе, связанной с Кузнецовым и Приходько, немедленно покинуть Ровно. О случившемся несчастье и возможных последствиях сообщили в Центр. Москва одобрила принятые меры и рекомендовала предупредить брата Приходько, разработать для него правдоподобную линию поведения в случае ареста.

Переполошившиеся немцы быстро поняли, что погибший — не простой местный партизан. Жандармерия и подразделения службы безопасности закрыли все дороги, сплошь проверяли документы, устраивали обыски. В Ровно были доставлены дополнительные полицейские отряды. Установить личность погибшего гитлеровцам так и не удалось, хотя они и выставили его тело для опознания, объявив за это солидное вознаграждение. А вскоре Медведев получил исчерпывающую информацию о последнем подвиге Николая Приходько. В выяснении обстоятельств гибели его принимал участие и Кузнецов.

2 марта 1943 года Медведев сообщил в Центр: «Точно установлено, что П. 22 февраля в 18 часов, проезжая по Тучинскому шоссе у села Великий Житень, был задержан заставой из 6 немцев и 6 полицейских. Чтобы не дать обнаружить врученный ему пакет, открыл огонь из автомата, убил 10 человек, но сам был ранен. Отстреливаясь, погнал лошадей вперед, через несколько метров встретился с немцами, ехавшими на грузовой машине и открывшими по нему стрельбу. П. был ранен еще два раза. Убив еще 6 немцев, он отбежал на 300 метров, сжег пакет и был убит. Немцы под страхом расстрела запретили жителям рассказывать этот эпизод.

П. геройски выполнил задание. Он достоин присвоения звания Героя Советского Союза. Прошу возбудить об этом ходатайство перед правительством».

В отряде тяжело приняли сообщение о героической гибели Приходько. На митинге в память погибшего товарища несколько партизан изъявили желание заменить Приходько на посту связного. Была выпущена листовка под названием «Подвиг», которую написал Кузнецов.

Оперативное и аналитическое мастерство Медведева блестяще проявилось при решении важной задачи, связанной с установлением местонахождения полевой ставки Гитлера. Было известно, что фюрер перевел ее куда-то на Украину, но куда именно? Установить адрес ставки было делом чрезвычайным. Медведев понимал, что ставка не может находиться близ старой границы — иначе просто не было никакого смысла переводить ее из Германии. По логике можно было предвидеть, что Гитлер не появится и в опасной близости к фронту. Вряд ли следовало искать ставку и в районах, охваченных особо активной партизанской борьбой, или близ крупных городов и важных стратегических центров — из-за опасения случайно попасть под бомбардировку советской авиации.

После внимательного анализа обстановки Медведев пришел к выводу о необходимости ограничить круг поисков тремя географическими пунктами: Ровно, Луцк, Винница. Конечно, ставку следовало искать не в этих городах, а в их окрестностях. Наверняка она будет хорошо замаскирована и сильно охраняться. Сильно, но не навязчиво — чтобы чересчур явными мерами предосторожности не привлечь внимания советской разведки.

Первым из короткого перечня было вычеркнуто Ровно. Разведчики отряда уже хорошо изучили город и округу и ничего похожего на ставку не обнаружили. Вскоре отпал и Луцк. Оставалась Винница. Изучить ее непосредственно было трудно, так как отряд от этого города отделяли 450 километров захваченной врагом территории.

Все началось с кропотливой аналитической работы. Возможно, ниточка потянулась от очередного доставленного в отряд номера издаваемой в Ровно на украинском языке газеты «Волынь». Достаточно хорошо известно, что скрупулезное чтение вражеской печати дает разведчику много полезных сведений. Самое невинное на первый взгляд сообщение, проскочившее мимо взора военного цензора именно из-за своей явной безобидности, может скрывать важную информацию. В упомянутом номере на видном месте было напечатано составленное в льстивых выражениях сообщение о том, что на днях в Виннице состоялось представление оперы Рихарда «Тангейзер», на котором присутствовал генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель. Возник вопрос: почему оказался Кейтель в скромном украинском городе? Через некоторое время Кузнецов доставил в отряд другую газету — выходившую в Луцке на немецком языке «Дойче Украинише Цайтунг». В разделе хроника Медведеву бросилось в глаза еще одно сообщение из Винницы: на сей раз концерт артистов Берлинской королевской оперы почтил своим присутствием «наци номер два» рейхсмаршал Герман Геринг. Поставленные рядом два эти сообщения уже кое о чем говорили, хотя еще и не слишком убедительно. В конце концов это могло быть и совпадением, которых история разведки знает множестве, в том числе и самых, казалось бы, немыслимых.

Однако теперь Дмитрий Николаевич проявлял к Виннице самое пристальное внимание. Вскоре он узнал еще один любопытный факт. В отряд влилась большая группа бежавших из плена красноармейцев. Один из них, Василий Неудахин, бежал из лагеря, находившегося неподалеку от Винницы. Он рассказал, и его рассказ потом подтвердили другие бойцы, что летом 1942 года под Винницей немцы вели какое-то большое строительство. Что именно там строили, Неудахин не знал. Но ему было твердо известно: на строительство послали несколько тысяч человек, из которых обратно не вернулся никто. Ходили слухи, что всех их расстреляли.

Затем Кузнецов сообщил Медведеву, что один из его приятелей-офицеров рассказал ему, что рейхскомиссар Эрих Кох на несколько дней выехал в Винницу. Из других источников Медведеву стало известно об одновременном и тоже срочном выезде в Винницу генеральных комиссаров Магуниа из Киева и Оппермана из Николаева. Кох регулярно проводил совещания с подчиненными ему генеральными комиссарами, но, естественно, всегда в Ровно. Наконец, от того же Кузнецова пришло сообщение, что другой его приятель, сотрудник СД Гейнрих, был вызван в Житомир, где располагалась полевая ставка рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера, но не застал его там, поскольку тот, в свою очередь, был вызван в Винницу. Но вызвать куда-нибудь всемогущего главаря всех СС и начальника германской полиции мог только один человек — Гитлер.

На этом этапе цепь умозаключений уже замыкалась в кольцо. Теперь ни Медведев, ни его ближайшие помощники не сомневались, что ставка фюрера находится в окрестностях Винницы. Оставалось выяснить, где именно, что она собой представляет, как охраняется, поискать к ней подходы и т. п. Решить эту задачу окольным путем было нельзя. Требовались точные, абсолютно достоверные данные. Такие, по мысли Дмитрия Николаевича, можно было получить от хорошо информированного «длинного языка». Брать такого в Ровно было нецелесообразно по многим причинам. Прежде всего, отдаленность лагеря от города ставила большие проблемы по транспортировке пленного. Но, главное, в случае неудачи угроза нависала над лучшими разведчиками отряда.

И тогда у Медведева зародилась идея использовать для этой цели «подвижную засаду», или, как образно назвал ее Кузнецов, «охоту на индюков».

…В безрадостный зимний день из леса неподалеку от села Рудня-Бобровская сразу после полудня выехало пять фурманок. На передней фурманке, зябко кутаясь в шинель, сидел немецкий обер-лейтенант, на остальных фурманках — полицаи.

Кружным путем фурманки направились к шоссе Ровно — Киев и свернули влево, в сторону Корца. Похоже, то была команда полицаев под началом немецкого офицера, направлявшаяся заготовлять продовольствие или наводить «порядок» в какое-нибудь село. Постепенно начало смеркаться.

И вдруг где-то далеко впереди надсадно, по-комариному запел мотор легкового автомобиля, потом запрыгали огоньки подфарников. Тут же полетели в снег недокуренные цигарки. Настороженно выпрямился офицер, поправил автомат на груди. Два полицая соскочили с фурманки и побежали вперед.

Из-за поворота на большой скорости вылетела легковая машина. Как только она поравнялась с двумя полицаями, один из них выхватил из-за пазухи тяжелую гранату и точным броском послал ее под колесо машины. «Опель» подбросило, завертело и кинуло в кювет мощным взрывом. И тут же его бока прошили автоматные очереди. Били с фурманок сразу несколько полицейских. Первым к дымящейся груде исковерканного металла подбежал обер-лейтенант. На ходу бросил команду:

— Забрать документы и оружие!

Едва переодетые полицейскими партизаны выполнили приказ, как из-за поворота выскочила еще одна автомашина — многоместная, полубронированная. Водитель, видимо, уже понял, что впереди засада, но решил не разворачиваться, а прорываться, полагаясь на скорость и броню. Бессильно забарабанили по кузову, лишь сбивая краску с брони, винтовочные и автоматные пули. Но тут невысокий коренастый партизан, бивший с фурманки из ручного пулемета, видно, вспомнив что-то, мгновенно сменил диск и выпустил вдогонку автомобилю длинную очередь — уже бронебойными… И сразу закидало из стороны в сторону мощную машину, пока не бросило радиатором, закрытым стальными пластинами, на ствол могучей сосны.

Подбежавшие партизаны обнаружили в салоне несколько трупов. Лишь два пассажира, прикрытые бронеспинкой, подавали признаки жизни. Один из них судорожно сжимал ручку большого желтого портфеля…

Так завершилась наиболее удачная из нескольких проведенных в декабре 1942-го — феврале 1943 года «подвижных засад». Командовал ею Николай Кузнецов. В операции участвовали также Михаил Шевчук, Николай Гнидюк, Николай Струтинский, Петр Дорофеев, Алексей Глинко, Сергей Рощин, Николай Бондарчук, Иван Безукладников, Валентин Семенов, Виктор Семенов, Николай Приходько и другие бойцы.

Путая следы, партизаны долго петляли по лесу, пока не добрались до Кудринских хуторов, где жила семья связанного с отрядом местного жителя Вацлава Жигадло. Взятые в плен оказались действительно «длинными языками». Одним из них был советник военного управления РКУ майор фон Райс, вторым — военный чиновник Гаан. Оба оказались также высокопоставленными связистами. Подполковник Гаан получил несколько ранений, Райс, похоже, был только контужен.

Узнав от связного, что дала «подвижная засада», Медведев, чтобы не терять времени, срочно командировал из отряда на хутор радиста Виктора Орлова, переодетого полицаем, в сопровождении охраны.

Допросы дали ценные результаты. В частности, была расшифрована захваченная в числе других документов карта с важными данными о состоянии железных, шоссейных и грунтовых дорог и линий связи на территории всей Украины, сведениями о действующих и взорванных мостах и т. п. Райс дал показания и о подземном кабеле, проложенном вдоль Киевского шоссе на участке Ровно — Звягель. Бронированный кабель предназначался для обслуживания ставки Гитлера, закодированной под названием «Вервольф» — «Оборотень» и расположенной, как выяснилось, на восьмом километре от Винницы в сторону Киева, в Коло-Михайловском лесу близ сел Якушинцы и Стрижавка.

Данные, полученные от Гаана и Райса, Медведев передал в Москву. Мощные удары Красной Армии, разгромившей окруженную группировку под Сталинградом, вынудили Гитлера перевести свою ставку из-под Винницы в район Растенбурга в Восточной Пруссии (ныне территория ПНР). Здесь она получила название «Вольфшанце»— «Волчье логово». Но и «Вервольф» не был забыт. Летом 1943 года Гитлер проводил в Виннице совещание с командованием Восточного фронта. Винницкие подпольщики, связанные с отрядом «Победители», видели его проезжающим по улицам в черном «майбахе». Символично, что заседания проходили на территории городской… психбольницы.

Отряд «Победители» был не единственным крупным партизанским соединением, действовавшим на Ровенщине. В разное время здесь проходили рейдами соединения и бригады А. Федорова, А. Сабурова, М. Наумова, Ф. Маликова, Я. Шкрябача, Юзефа Собесяка. В феврале 1943 года здесь появились ковпаковцы, совершавшие свой легендарный рейд по Правобережной Украине. О появлении путивльских партизан Медведев прочитал в одном сообщении из Ровно: «Фельджандармерия и каратели сильно обеспокоены каким-то крупным партизанским отрядом под командованием Ковпака. Немцы и немки с ужасом рассказывают, что Ковпак везде появляется неожиданно, истребляет немецкие гарнизоны, взрывает мосты и поезда. Боятся, как бы он не нагрянул в Ровно…»

Ковпак тоже, как выяснилось, уже слышал о партизанском отряде Медведева и постарался установить с ним связь. Непосредственно это сделали начальник ковпаковской разведки Петр Вершигора и прикомандированный к соединению корреспондент «Правды» Леонид Коробов. Знаменитый репортер, награжденный за храбрость орденом Ленина еще в войну с белофиннами, записал тогда: «Наконец привелось увидеть этого таинственного Медведева. Это высокий человек в валяных сапогах, заячьей шапке. Подтянут. Глаза очень хитрые и создают такое впечатление, будто всверливаются в тебя, стараясь разгадать затаенные мысли. В разговоре нетороплив, дипломатичен и, как разведчик, собран, сосредоточен, со скрупулезной педантичностью следит за разговором. Выводов этот человек не делает, для него важны факты, за которые цепляется, точно рысь».

Вершигора и Коробов от имени Ковпака пригласили Медведева посетить их лагерь и вместе отметить 25-ю годовщину Красной Армии. Дмитрий Николаевич, еще не знавший ничего о гибели Николая Приходько, принял это приглашение…

Ковпаковцы простояли рядом с медведевцами несколько дней, и командиры встречались между собой неоднократно. На обеде Ковпака поразило обилие сортов колбасы на столе. Еще больше он удивился, когда узнал, что все эти аппетитные круги — и «московской», и «краковской», и «чайной», и сосиски, и окорока произведены здесь же, в отряде. «…Не ради роскоши или прихоти занялись мы этим делом, — писал Медведев. — Разведчики уходили из отряда на неделю, на две. По нескольку человек постоянно дежурили на «маяке». Им надо было питаться, а заходить в села за продуктами не разрешалось. Что можно было им дать с собой, кроме хлеба? Вареное мясо быстро портилось, и люди жили впроголодь. Производство колбасы явилось блестящим выходом из положения. Специалисты-колбасники нашлись заправские. Все это я и рассказал Сидору Артемовичу».

Дед не ограничился только восторгами — он немедленно отдал распоряжение, чтобы несколько его партизан послали на выучку к медведевским мастерам по колбасной части.

У Ковпака была еще одна просьба к Медведеву: он недостаточно был осведомлен о положении на Западной Украине и очень нуждался в информации. Медведев и в этом вопросе помог Деду. Он тут же дал указание Лукину предоставить в распоряжение Вершигоры все нужные для штаба Ковпака данные. Александр Александрович терпеть не мог делиться с кем-либо информацией, ревниво берег секреты от стороннего взгляда. Медведеву пришлось даже «нажать» на своего заместителя по разведке. И тут произошло нечто вроде маленького чуда. Вершигора, по его собственным словам, был буквально поражен, когда полноватый, с несколько ленивыми движениями человек, нисколько не похожий на разведчика, не заглядывая ни в одну бумажку, стал засыпать его идеально сформулированной информацией десятками имен, географических названий, цифр, прочих точных данных…

Не терял времени даром в те дни и Леонид Коробов. Невзирая на строгий запрет, он исхитрился все же и сделал прекрасную фотографию Дмитрия Николаевича. Дмитрий Николаевич снят в зимней одежде полулежащим в санях, запряженных парой лошадей, захваченных, к слову сказать, при налете партизан на бывшее имение графа Потоцкого. (В этом «преступлении» Коробов сознался Медведеву лишь через одиннадцать с лишним лет, когда подарил снимок Дмитрию Николаевичу.)

После того как разведчики изучили основательно Ровно, Медведев поставил задачу вовлечь в сферу разведывательной работы второй по значению город Волыни и Подолии — Луцк. Дмитрий Николаевич не исключал, что гитлеровцы вынудят непрерывными карательными экспедициями покинуть насиженные места. В этом случае отряду не мешало иметь как бы резервное пристанище, таковое он и решил поискать в окрестностях Луцка. С этой целью и была послана туда группа из шестидесяти пяти бойцов под командованием Фролова — дяди Володи, как называли его партизаны. Группе предстояло пройти в два конца в условиях тяжелого бездорожья четыреста километров.

Накануне к Медведеву пришла Марфа Ильинична Струтинская и стала настойчиво просить включить ее в состав группы. Она была уже далеко не молода, на ее плечах лежала забота о большой семье, да и в отряде у нее дел хватало. Ко всему прочему, как знал Медведев от доктора Цессарского, Струтинская была не совсем здорова. Однако Марфа Ильинична стояла на своем, причем убедительно аргументировала просьбу. Она хорошо знала Луцк, в котором имела и родственников, и друзей. При своей безобидной внешности могла, не вызывая подозрений, встретиться с людьми, которые, в свою очередь, связали бы разведчиков с подпольем. И Медведев разрешил Марфе Ильиничне пойти на задание, в чем никогда не раскаивался, но о чем всю жизнь горько сожалел…

Группа Фролова благополучно достигла окрестностей Луцка, встала лагерем в двадцати пяти километрах от города и выслала туда разведчиков. Однако как раз в эти дни лопнул «нейтралитет» бульбашей. Как и предвидел Медведев, «рано или поздно это должно было произойти. Рано или поздно атаман по требованию своих хозяев должен был возобновить открытую борьбу против партизан. Сами националисты не могли не понимать, что они делают это себе на погибель. Одно дело — «воевать» с безоружным населением: тут они были храбрые, другое дело — драться с партизанами. Чем кончаются столкновения с партизанами, это предатели не раз испытали на собственной шкуре.

Но хозяевам их, гитлеровцам, надоело смотреть на бездействие своих лакеев. Хозяева потребовали от националистов активных выступлений».

Одновременно возобновились с умноженной силой и фашистские карательные экспедиции. Возникла реальная угроза, что, если немцы и националисты перекроют дороги, группа Фролова окажется отрезанной от базы. Медведев передал Фролову приказ срочно возвращаться.

Группа вернулась, но со значительными и очень чувствительными потерями. Марфа Ильинична с партизанкой Ядзей Урабанович установила нужные связи в Луцке. Именно тогда дошли до отряда смутные слухи о появлении в Луцке под усиленной охраной нескольких вагонов с химическими снарядами. Струтинская должна была еще раз пойти в город (предполагалось, что к этому времени удастся уточнить сведения о химическом оружии), когда пришел приказ о возвращении.

У села Богучь близ реки Случь группа Фролова попала в засаду. В ходе боя партизаны потеряли шесть человек убитыми, но прорвались. Марфа Ильинична и еще несколько бойцов остались под Луцком, там-то их и настигла беда… Струтинская все же сходила в город, получила от подпольщиков важные документы и вернулась в лес, на хутор Вырок, где ее ждали специально оставленные Фроловым партизаны. Ночью хату окружила банда националистов в сорок человек, одетых в черные эсэсовские шинели и стальные шлемы. Видимо, это было подразделение из дивизии СС «Галичина». В неравном бою часть бойцов была убита, лишь двоим удалось уйти в лес.

Недаром говорится, что беда не приходит одна. Настигла она еще одного замечательного человека — Константина Ефимовича Довгера. К этому времени Довгер, пользуясь своим привилегированным положением фольксдойче, выполнил ряд важных заданий. Константин Ефимович побывал в Ровно, Луцке, Львове и даже в Варшаве. И никогда не возвращался с пустыми руками. Как отметил Медведев, в частности, дядя Костя установил, что в Варшаве существуют две псевдоподпольные польские офицерские школы. В каждой из них обучается по триста человек. Школы эти субсидируются из Лондона эмигрантским польским правительством. Кого же готовят в школах? Ответ на этот вопрос давало одно обстоятельство, которое удалось выяснить Константину Ефимовичу. Субсидии в виде американских долларов, получаемые из Лондона, шли в карман гитлеровцам. Да, гитлеровцам! Гитлеровцы же — генералы, офицеры и гестаповцы — являлись преподавателями в школах. Нетрудно было понять, что за кадры готовили эти «учебные заведения», чему там учили и к чему предназначали обученных офицеров».

3 марта, получив очередное задание, Константин Ефимович и два его попутчика, также разведчики отряда, лесничий Максим Петровский и поляк-журналист Олек Петчак, направились в Сарны, чтобы оттуда выехать в Ровно. Видимо, националисты уже держали их на подозрении и следили за ними. Иначе трудно объяснить, почему по дороге их без всякой видимой причины схватили, обыскали и препроводили в штаб — хату на берегу Случи. Всем троим связали руки за спиной кусками колючей проволоки и стали пытать. Разведчиков били шомполами, кололи иглами и гвоздями, резали ножами. Перед рассветом, ничего не добившись от пленных, их поволокли к реке, с которой еще не сошел лед. Здесь уже была готова прорубь. Несколько бандитов схватили отбивающегося ногами Довгера и засунули его живым под лед… Его сопротивление отвлекло их внимание от Петровского и Петчака. Воспользовавшись этим, они бросились бежать. Вдогонку загремели выстрелы. Почти сразу рухнул на землю Петчак. Петляя по снегу, чтобы избежать прицельного огня, Петровский продолжал бежать и ушел-таки от страшной смерти в ледяной купели. Три часа босой, с руками, стянутыми за спиной колючей проволокой, весь истерзанный, добирался он до лагеря партизан… От него и узнали бойцы о мученической гибели всеми почитаемого дяди Кости. К вечеру того же дня партизаны до последнего бандита перебили отряд националистов, повинных в страшном преступлении. Тело Довгера было извлечено из-подо льда и захоронено с почестями.

Через несколько дней в отряд пришла его дочь — потемневшая от горя семнадцатилетняя Валя. Девушка попросила дать ей оружие. Вспоминая тяжелый разговор с нею, Медведев писал: «Есть часто употребляемое выражение «глаза горят ненавистью». У Вали глаза горели ненавистью в прямом, буквальном значении этих слов».

Успокоив Валю, Медведев решил оставить ее пока в отряде, поручив заботам новой радистки Марины Ких. Дмитрий Николаевич сделал это с тонким психологическим расчетом. Марина была значительно старше Вали, обладала большим жизненным опытом, отличалась душевностью и тактом. Уроженка Львовщины, выходец из крестьянской семьи, Марина уже в начале тридцатых годов стала коммунистом. В 1936 году на похоронах убитого польскими жандармами товарища Марина была ранена, арестована и осуждена к шести годам тюрьмы. Освободила ее из заключения Красная Армия. Ких была избрана в Народное собрание Западной Украины. Вместе с другими депутатами она принимала участие в исторических сессиях Верховных Советов УССР и СССР, принявших решение о воссоединении этих земель с Советской Украиной. Когда началась война, Марина поступила добровольцем на курсы радисток и теперь прибыла в отряд вместе с другой радисткой, Аней Беспояско, и двумя новыми бойцами, московскими студентами Григорием Шмуйловским и Максом Селескириди.

Когда Валя Довгер через некоторое время пришла в себя после гибели отца, встал вопрос о ее дальнейшей судьбе. Посоветовавшись со своими помощниками, Дмитрий Николаевич пришел к решению, которое показалось поначалу кое-кому странным, но впоследствии полностью себя оправдало: вместе с матерью девушку отправили в город. И тут худенькая, хрупкая, совсем юная девушка проявила и твердость характера, и находчивость, и волю. Она сумела завязать в Ровно полезные знакомства, подыскала для себя и матери, Евдокии Андреевны, дом на Ясной улице[11], добилась как дочь «погибшего от руки партизана фольксдойче» прописки и работы продавщицей. Дом на Ясной стал одной из самых удобных и надежных квартир, где всегда мог найти убежище Кузнецов.

Вскоре в отряд начала поступать информация от новой разведчицы — Валентины Довгер.

Рейхскомиссар Кох и обер-лейтенант Зиберт

В штабе отряда давно разрабатывали план уничтожения главного палача украинского народа рейхскомиссара Эриха Коха и его заместителей. После поражения фашистских войск под Сталинградом Кох отдал свой пресловутый циркуляр об обращении с украинским народом как с рабами — при помощи кнута. В нем он, в частности, писал: «Я требую, чтобы принципом управления украинцами были твердая рука и справедливость. Не верьте, что условия, которые сложились в настоящее время, вынуждают нас быть менее твердыми. Наоборот: кто верит, что может добиться у славян благодарности за мягкое обращение, тот формировал свои взгляды не в НСДАП… а в каких-то интеллигентских клубах. Славянин будет рассматривать мягкое отношение к себе как признак слабости».

Вот так. Яснее не скажешь, да и чего другого можно было ожидать от рабовладельца XX века? Когда Гитлер в 1933 году пришел к власти, он приказал оставить в его личном распоряжении членские билеты нацистской партии с номерами от 1 до 100. Эрих Кох был обладателем билета НСДАП за № 90. Первое, что он заявил, явившись в Ровно, — никакой Украины не существует, и немцы, на ней оказавшиеся, не должны ни на минуту забывать, что они являются расой господ.

Даже рейхсминистр восточных оккупированных территорий Розенберг перепугался таких откровенных заявлений Коха и поспешил написать начальнику личной канцелярии фюрера Ламмерсу: «Если украинцы повернутся против немцев, это будет результатом политической деятельности рейхскомиссара Коха». Однако Гитлер целиком поддержал своего наместника. Выполняя установки фюрера, Кох обрушил на Украину волну неслыханного террора и повального грабежа.

Первоначально планировалось уничтожить рейхскомиссара вместе с верхушкой РКУ 20 апреля 1943 года — намечалось выступление Коха на большом митинге в центре Ровно по случаю дня рождения Гитлера. На площадь пришли Николай Кузнецов, Михаил Шевчук, Жорж Струтинский, другие вооруженные разведчики. Они должны были под командованием Кузнецова ликвидировать Коха и его приближенных, забросав трибуну гранатами, а затем скрыться. План был продуман Медведевым в деталях. Однако Коха в этот день в Ровно не было.

Затем разведчики сообщили Медведеву, что в ближайшие дни ожидается приезд в город «теоретика» нацистской партии и рейхсминистра Розенберга, которого Кох встретит на аэродроме. Появилась возможность одним ударом уничтожить сразу двух гитлеровских палачей. Маршрут следования Розенберга был установлен. Совершение акта возмездия Медведев поручил двум группам разведчиков — Кузнецова и Шевчука. Однако приезд Розенберга был отложен.

Все действия разведчиков Медведев и его штаб разрабатывали с учетом реальных условий, конкретные задания распределялись между участниками так, чтобы без особых потерь выходить из операции. Проекты, не отвечавшие этим требованиям, Дмитрий Николаевич решительно отвергал. Медведев, оставляя за собой решающее слово, всегда внимательно прислушивайся к предложениям разведчиков, которым предстояло осуществлять операции.

Дмитрий Николаевич пришел к выводу, что подходы к Коху следует искать сугубо оперативным путем. Были взяты на учет все перспективные в этом отношении знакомства ровенских разведчиков, проанализированы все возможности. В первых числах мая подходящая для осуществления комбинации зацепка была найдена.

…Все началось с того, что обер-лейтенант Пауль Вильгельм Зиберт обратил внимание, что в ресторан «Дойчегофф», куда вход нижним чинам был запрещен, постоянно и беспрепятственно ходил обедать обер-ефрейтор по фамилии, как он выяснил, Шмидт. Привилегия объяснялась просто: Шмидт был дрессировщиком собак рейхкомиссара Коха. Офицер Зиберт сам познакомиться с обер-ефрейтором не мог. Он стал искать окольные пути и нашел. Оказалось, что пассия Шмидта, хорошенькая и не слишком строгих правил полька по имени Ядвига, была соседкой Каминских и почти каждый день забегала поболтать к жене Яна Эмме. Она-то в конце концов и познакомила Зиберта со Шмидтом. Слабое место обер-ефрейтора Николай Иванович нащупал быстро — деньги. Содержание красавицы Ядвиги могло бы разорить и более состоятельного человека, нежели Шмидт. Зиберт выручил дрессировщика — договорился с ним о приобретении и последующей выучке щенка немецкой овчарки. Под аванс, разумеется. В конечном счете Шмидт оказался в полной финансовой зависимости от щедрот обер-лейтенанта.

Зиберт стал прощупывать возможности обер-ефрейтора и выяснил, что тот, хотя и числился в какой-то части, фактически подчинялся капитану войск СС фон Бабаху — адъютанту Коха и своему земляку. Между ними в силу уз землячества были довольно тесные отношения. Дальнейшее было, как говорится, делом техники. Через посредничество Шмидта Бабах и Зиберт вначале познакомились, а вскоре и сблизились. Знакомство было чрезвычайно ценным с точки зрения тех возможностей, которые открывали перед Зибертом для получения важной информации непосредственно из центрального аппарата РКУ, но и опасным.

— Учтите и ни на миг не забывайте, — повторял Дмитрий Николаевич Кузнецову, — фон Бабах не только сам проверенный эсэсовец, он, без сомнения, находится под наблюдением фашистской службы безопасности. Наверняка все его знакомства берутся на заметку. Будьте крайне осторожны…

Выяснилось, что капитан фон Бабах имел возможность устроить любому человеку, которому симпатизировал или в ком был заинтересован, аудиенцию у рейхскомиссара. Медведев и Кузнецов оба сразу загорелись возникшей у них одновременно идеей, но где взять убедительный предлог, чтобы даже при содействии фон Бабаха столь высокопоставленная особа, как рейхскомиссар и гаулейтер, принял обыкновенного пехотного обер-лейтенанта? Предлог нашелся…

В середине мая Валя Довгер, как и сотни ровенских девушек, получила повестку о мобилизации на работу в Германию. Первым побуждением командования было немедленно отозвать Валю в отряд. Но тут Медведеву пришла в голову мысль — а что если это та самая возможность, удача, которая изредка выпадает в разведке как бы сама собой?

Его план был таков… Валя Довгер имеет документы фольксдойче. Этого недостаточно, чтобы избежать мобилизации, правда, это обеспечит Вале сносные по сравнению с украинскими и русскими девушками условия существования в Германии. Зато это «немецкое» происхождение дает обер-лейтенанту Зиберту основание объявить Довгер своей невестой и обратиться к рейхкомиссару за получением разрешения на брак и отменой в этой связи мобилизационного предписания. Утвердив в Центре этот план проникновения к Коху и получив дополнительные указания, Медведев поручил Кузнецову начать его осуществление.

Фон Бабах охотно согласился помочь своему приятелю. Сказал, что, поскольку повестка уже вручена, он, Бабах, ничего предпринять не может (это Медведев и Кузнецов знали и именно на это рассчитывали), в его власти лишь оттянуть на две недели отъезд фрейлейн Валентины. Отменить мобилизацию может только рейхскомиссар. Сейчас его в Ровно нет (этого в отряде не знали), он срочно выехал в Берлин на похороны рейхслейтера Виктора Лютце, начальника штаба штурмовых отрядов СА, погибшего в автомобильной катастрофе. Днями Кох вернется, и фон Бабах немедленно включит Зиберта и Довгер в лист на личный прием.

Кох вернулся в Ровно 25 мая, на следующий день фон Бабаху было передано формальное заявление Вали Довгер, а уже вечером 30 мая пришло уведомление, что рейхскомиссар Эрих Кох примет обер-лейтенанта Зиберта и фрейлейн Довгер на следующий день.

К двум часам дня 31 мая 1943 года к мощной изгороди, отгораживавшей здания РКУ и резиденции Коха от улицы, подъехал извозчичий экипаж с пассажирами: пехотным офицером, кавалером двух Железных крестов, и худенькой сероглазой девушкой. Офицер со своей спутницей прошел во двор, а извозчик, погоняемый охранниками, должен был тотчас вернуться в город — останавливаться в этом районе разрешалось только машинам с номерами РКУ. Кучером был Николай Гнидюк, под козлами у него лежали снаряженный автомат и гранаты. Где-то неподалеку находились и другие вооруженные разведчики: Михаил Шевчук, Василий Галузо, Николай Куликов, Жорж Струтинский, еще несколько человек. Они должны были прикрыть отход Кузнецова и Довгер в случае, если им удастся после совершения акта возмездия вырваться живыми на улицу.

Кузнецов хорошо понимал, что его выстрел прогремит по всей Украине громче любого взрыва, поднимет на борьбу новые тысячи патриотов. Что же касается Вали Довгер, то она не верила, что они уйдут из резиденции Коха живыми, но готова была достойно встретить смерть и думала только об одном — успешном выполнении задания.

В точно назначенное время обер-лейтенант Зиберт вошел в кабинет рейхскомиссара. Зиберт разговаривал с Кохом пятнадцать минут и не смог осуществить свое намерение. Охрана рейхскомиссара оказалась столь тщательно продуманной, что исключала даже малейшую возможность совершить акт возмездия.

Вначале сухой, неулыбчивый, Кох постепенно разговорился, стал проявлять интерес к собеседнику. А потом вообще произошло маленькое «чудо»: узнав, что Зиберт родился в Восточной Пруссии и вырос в имении князя Шлобиттена, Кох… «узнал» его! То есть он вспомнил, что «встречал» его подростком, когда приезжал охотиться в гости к князю.

Заметив, что Кох явно удовлетворен, что его земляк Зиберт столь хорошо проявил себя на фронте, Николай Иванович стал тонко подыгрывать своему опасному собеседнику. Когда Кох высказал недоумение, почему кадровый офицер связывает свою жизнь с девушкой сомнительного в расовом отношении происхождения, Зиберт, почтительно, но твердо возразил: фрейлейн Довгер — чистокровная немка, ее отец оказал большие услуги рейху и германской армии, за что и был убит партизанами. Коха этот ответ удовлетворил. Он отменил мобилизацию Валентины Довгер и тут же отдал распоряжение о направлении ее на работу в РКУ в чрезвычайно важный для советской разведки отдел учета и сводок промышленных предприятий Украины.

Кох спросил, за что Зиберт получил кресты и где был ранен. Услышав, что второе ранение получено под Курском, рейхскомиссар совершенно уж неожиданно стал рассказывать обер-лейтенанту, что вскоре он будет отомщен за эту рану, поскольку фюрер именно в районе Курска готовится в ближайшем будущем — в пределах двух месяцев — нанести мощный удар, который, по его словам, «переломит Ивану хребет». Далее он стал рассказывать в упоении о новых сверхтяжелых танках и штурмовых орудиях, равных которым еще не имела ни одна армия в мире…

Услышав это сообщение, Медведев даже разволновался. В самом деле, в беседе с рядовым офицером один из самых высокопоставленных сановников фашистской Германии разгласил сразу несколько военных тайн! Наблюдательные посты отряда и в Ровно, и в Здолбунове, и на других станциях уже несколько недель отмечали усиленное передвижение войск и боевой техники в сторону фронта, причем примерно в направлении Курска и Орла. Без сомнения, немцы действительно готовили крупное наступление в этом районе. Так оно и было. Речь шла о подготовке гитлеровцами пресловутой операции «Цитадель». Какое значение придавало ей высшее германское командование, видно из приказа Гитлера: «Я решил, как только позволят условия погоды, провести наступление «Цитадель» — первое наступление в этом году.

Этому наступлению придается решающее значение. Оно должно завершиться быстрым и решающим успехом. Наступление должно дать в наши руки инициативу на весну и лето текущего года…»

Все результаты наблюдений за передвижениями войск в район Курска, а также итог разговора Зиберта с Кохом Медведев передал в Центр. Как отмечал в номере, посвященном двадцатилетию разгрома фашистской Германии, журнал «Вопросы истории», весной 1943 года группа «Победители» дала сведения о переброске нескольких пехотных и танковых дивизий из Франции, Африки и из-под Ленинграда на курское направление.

Маршал Советского Союза А. М. Василевский в своих воспоминаниях писал, что в результате разведки сил и намерений противника в районе Курской дуги «советскому командованию стали достаточно точно известны сроки начала вражеского наступления, которое трижды переносилось Гитлером». И далее: «Как ни стремился враг держать в тайне планы своего наступления, как ни старался отвлечь внимание советской разведки от районов сосредоточения своих ударных группировок, нашей разведке удалось определить не только общий замысел врага на летний период 1943 года, направление ударов, состав ударных группировок и резервов, но и установить время начала фашистского наступления».

Своевременно разгадав план врага, Советское Верховное Главнокомандование сосредоточило в районе Курской дуги еще более крупные силы и 5 июля нанесло по противнику удар неслыханной, всесокрушающей силы. Невиданное в истории сражение длилось пятьдесят дней и ночей. В его ходе действительно был переломлен хребет, но не «русскому Ивану», как хвастливо предсказывал Кох, а гитлеровскому зверю. В ходе Курской битвы было разгромлено 30 немецких дивизий, в том числе 7 танковых. Враг потерял более полумиллиона солдат и офицеров, до 1500 танков, 3000 орудий и свыше 3700 самолетов.

В исторической победе на Курско-Орловской дуге есть доля ратного труда и отряда «Победители», его славных разведчиков и их командира Д. Н. Медведева. Впрочем, надо заметить, их вклад не ограничился разведкой.

В дни грандиозного сражения приобрел особое значение большой двухколейный железнодорожный мост через реку Горынь на магистрали Здолбуново — Киев. Как установила разведка, каждые десять минут по мосту проходил в сторону фронта воинский эшелон из Германии, Чехословакии и Польши. Через него же от фронта уходили составы с поврежденной в боях техникой и ранеными.

Гитлеровцы превосходно понимали стратегическое значение моста и придавали его охране исключительное значение. Непосредственную охрану несла рота солдат. Со стороны обоих въездов в небо уставились угрожающе стволы зенитных орудий. Там же разведчики определили наличие нескольких замаскированных минометных батарей и до двух десятков пулеметных гнезд. После наступления темноты каждые несколько минут над мостом взлетали и опускались на парашютиках осветительные ракеты, заливая окрестности мертвенным белым светом. Пулеметчики то и дело выпускали в сторону леса предупредительные очереди. Из Москвы пришел приказ — мост уничтожить. Между тем подобраться к нему не было, казалось, никакой возможности.

Медведев со своими ближайшими помощниками стал искать решение. Вскоре был сделан вывод: единственный способ уничтожить проклятый мост — это сбросить на него снаряд большой разрушительной силы (по расчетам минеров, такой должен весить 40–50 килограммов) с проходящего поезда. Самый простой путь — «воткнуть» в проходящий эшелон своего человека — отпадал. Система пропусков у немцев была поставлена строго, к тому же «багаж» пассажира — пятидесятикилограммовый чемодан неизбежно привлек бы внимание охраны. Стали искать окольные пути. Медведев полагал, что подходящая возможность скорее всего откроется в Здолбунове, крепко связанном с железной дорогой, поэтому особенно теребил Николая Гнидюка. И оказался прав.

Николай Гнидюк имел тесные контакты с группой польских патриотов, в их числе был Владек Пилинчук и его шестнадцатилетняя сестра Ванда. В их доме на Длугой улице Гнидюк иногда останавливался. Придя однажды к Пилипчукам, Гнидюк неожиданно застал там человека лет сорока пяти в черном мундире. Не растерявшись, Николай отрекомендовался двоюродным братом панны Ванды Яном Багинским. Неизвестный оказался Генеком Ясневским, сотрудником… отдела СД по охране железнодорожных объектов!

По случаю знакомства Гнидюк напоил гитлеровца и установил, что того снедают две страсти: влюбленность в Ванду (они были соседями) и ненасытная жадность к деньгам. И еще — поляк по национальности, Ясневский разбирался в сложившейся обстановке и уже сильно сомневался в непобедимости армии фюрера, на которого до сих пор добросовестно работал.

Дмитрий Николаевич наметил Гнидюку линию поведения по отношению к Ясневскому. В пьяном откровении охранник неоднократно упоминал о своей преданности в глубине души Речи Посполитой, видимо, он принял Багинского за эмиссара лондонского эмигрантского правительства. Что ж, пускай так и думает дальше. Очень точно дозируя последующие разговоры с Ясневскам, подкармливая его денежными подачками, Гнидюк стая выуживать из Генека даты облав, планы охраны железнодорожных объектов, расположение секретных постов, имена и адреса осведомителей СД и т. п. Когда Ясневский увяз в своей «бескорыстной откровенности» достаточно глубоко, Гнидюк потребовал от него помочь взорвать мост через Горынь.

Ясневский согласился и сказал, что один из его секретных осведомителей, проводник Михаль Ходаковский из фольксдойче, горький пьяница, готов за деньги пойти на что угодно. По поручению Гнидюка Ясневский переговорил с Ходаковским, и тот за две тысячи немецких марок согласился при переезде через мост сбросить мину на полотно с тамбура своего вагона.

В 14 часов 12 августа 1943 года, когда эшелон проходил сквозь гулкий пролет железнодорожного моста через Горынь, проводник сбросил на рельсы фанерный чемодан, с какими обычно отправляются в дальний путь крестьяне. Оглушительный взрыв сбросил в воды реки то, что еще полминуты назад было мостом, вместе с хвостовыми вагонами эшелона, следовавшего на Восточный фронт с живой силой.

В течение двух недель гитлеровцы растаскивали обломки моста и вагонов, а потом восстанавливали переправу. Соответственно на этот срок было прервано по кратчайшему пути и обеспечение Восточного фронта в решающие дни Курской битвы.

Тогда же по распоряжению Медведева нанесла — для паники и хаоса на железной дороге — несколько чувствительных ударов по оккупантам и здолбуновская группа. К примеру, Леонтий Клименко с несколькими товарищами вывел из строя поворотный круг. Из-за этого часть паровозов вынуждена была ходить только задним ходом, что сказалось на скорости маневрирования и движения поездов. Авраамий Иванов с помощью магнитной мины замедленного действия сжег в районе Шепетовки состав с бензином. Через несколько дней были взорваны два эшелона, которые везли на фронт выпуск нескольких военных училищ — новоиспеченных лейтенантов вермахта.

И по-прежнему продолжалась, даже, пожалуй, с большей интенсивностью, в эти дни, недели и месяцы разведывательная работа. Скромный комсомолец, сельский учитель Авраамий Иванов, вырвавшийся из окружения и теперь работавший станционным уборщиком, сумел привлечь к сотрудничеству с советской разведкой фельдфебеля Йозефа — оператора железнодорожной администрации. Йозеф, чех из Судет, был по убеждениям антифашистом. Он стал передавать Иванову копии сводок прохождения через Здолбунов всех воинских эшелонов, в том числе и тех, которые миновали станцию без остановки и потому не могли быть «обследованы» местными разведчиками. Отрядным радистам после этого сразу добавилось работы. 15 августа в Центр ушла такая радиограмма: «…За последние десять дней очень сильное движение эшелонов противника на восток. На запад — только лом и порожняк. Вчера и сегодня прошло пять эшелонов СС с танками и автомашинами».

Ночью из Москвы был принят ответ командования: «Сведения о поездах через Здолбуново весьма ценны. Спасибо товарищам. Продолжайте интенсивную разведку».

Интенсивная разведка означала предельно напряженную работу многих десятков людей, находившихся под началом Медведева. Люди выматывались до предела, о риске уже никто не думал, и в этом тоже крылась определенная опасность. Командир недосыпал, нервничал вместе со всеми, как они, а в чем-то и больше. Но даже в эти дни он не терял своей выдержки, привычного для всех внешнего спокойствия и даже юмора.

Партизанский край

Летом 1943 года партизанское движение охватило даже самые глухие уголки Волыни и Подолии. Просчитались гитлеровцы, полагая, что на Ровенщине им будет житься вольготнее, нежели в других местах. По словам С. А. Ковпака, Ровенщина, как ни одна область на Украине, была центром, где концентрировались соединения, здесь начинались рейды по глубоким тылам противника. Каждый партизан, говорил Дед, всегда с чувством глубокой благодарности будет вспоминать ее леса, помощь, которую оказывали ему ровенчане.

Для усиления партийного руководства народной борьбой в западноукраинском Полесье нелегальный ЦК КП(б)У принял решение о создании Ровенского подпольного обкома партии. 26 января 1943 года самолеты доставили на Полесье оперативную группу ЦК, которую возглавил представитель Украинского штаба партизанского движения полковой комиссар Василий Андреевич Бегма, до войны — первый секретарь Ровенского обкома партии.

17 февраля в селе Озерск Высоцкого района был создан подпольный обком КП(б)У и областной штаб партизанского движения. В. А. Бегма был утвержден первым секретарем обкома и начальником штаба. За короткое время подпольный обком создал 9 подпольных райкомов партии и райкомов комсомола, регулярно стала выходить газета, типография для которой была прислана из Москвы. К лету в области действовало 165 организаций и групп коммунистического подполья, объединивших свыше 1600 человек. В распоряжении областного штаба к концу 1943 года находилось 25 партизанских отрядов и две группы подрывников, сведенных в три партизанских соединения. Примечательно, что третье, под командованием Р. Сатановского, состояло из двух отрядов — имени Костюшко и Ванды Василевской, сформированных из польских антифашистов.

Наконец, много местных жителей воевало в составе отрядов и соединений, не подчиненных областному штабу: Д. Медведева, А. Бринского, С. Каплуна, В. Карасева, Е. Мирковского, Н. Прокопюка и других. Всего в отрядах, сражавшихся на ровенской земле, насчитывалось свыше 13 тысяч бойцов. Территория партизанского края Ровенщины, где фактически существовала Советская власть, включала около тысячи сел и хуторов с населением свыше 300 тысяч человек. В селах имелись вооруженные группы местной самообороны, скрытно создавались и готовились партизанские резервы.

Через Ровенщину пролегали маршруты крупнейших рейдовых партизанских соединений Украины под командованием С. Ковпака, А. Федорова, А. Сабурова. В планировании боевой и разведывательной деятельности отряда «Победители» Медведев учитывал развернувшееся на Ровенщине массовое партизанское движение, опирался на него, черпал в нем новые силы. Он помогал местным и рейдовым отрядам в налаживании разведки, кадрами, оружием, боеприпасами. По его предложению стали собираться регулярные совещания партизанских руководителей. Со многими из них у него были налажены прочные связи. Лишь с В. А. Бегмой ему довелось встретиться только в последние дни пребывания отряда на Ровенщине.

В самом Ровно в описываемое время независимо друг от друга действовали три сильные подпольные патриотические организации. Одну возглавлял старый член КПЗУ Терентий Федорович Новак, сумевший войти в доверие к оккупантам и стать директором фабрики валенок на Хмельной улице. Его заместителем был работник этой же фабрики бесстрашный подпольщик Иван Иванович Луць. Активную роль в организации играла жена Луця Настка Кудеша. Две другие организации создали люди, в городе новые, — Павел Мирющенко и Николай Остафов.

Со всеми тремя подпольями разведчики медведевского отряда установили тесные связи с соблюдением, естественно, правил жесткой конспирации. В подполье работали замечательные советские люди, настоящие патриоты, готовые отдать свою жизнь за свободу и независимость Родины. Многие из них рисковали не только собой, но и семьями, в том числе малыми детьми. Некоторые подпольщики обладали значительными связями. Они стали полезными и надежными помощниками советских разведчиков.

К сожалению, в подавляющем большинстве подпольщики не обладали навыками конспирации, тем более опытом разведывательной работы. Медведев и его сотрудники тщательно отбирали таких товарищей, проводили с ними возможную в условиях оккупации работу, передавали им свои профессиональные знания и опыт, тщательно инструктировали перед каждым конкретным заданием. В ряде случаев это удавалось сделать в отряде, где подпольщики, привлекаемые к разведывательной деятельности, проводили какое-то время. Но чаще обучать людей премудростям разведки приходилось прямо на месте, то есть в Ровно и других населенных пунктах. Медведев и сам наставлял новых разведчиков, это делали также его ближайшие помощники — Лукин, Кочетков, Фролов, делились своим опытом с товарищами Кузнецов; Шевчук, Гнидюк и другие ветераны отряда.

Павел Михайлович Мирющенко был до войны секретарем Ленинского района ЛКСМУ во Львове, его хорошо знала по этой работе Марина Ких. В тылу врага его оставил ЦК Компартии Украины. В Ровно Мирющенко удалось устроиться на хорошую должность — директора техникума. Мирющенко во всех отношениях — и в духовном и в физическом — соответствовал своему псевдониму Могутный. Медведев в «Сильных духом» характеризовал его как незаурядного организатора, человека неистощимой энергии, застрельщика ряда замечательных патриотических дел. Мирющенко выдал встреченный им случайно односельчанин, сын кулака, ставший прислужником оккупантов. После долгих пыток Мирющенко казнили в тюрьме.

Николай Максимович Остафов также был незаурядной личностью. Талантливый ученый, кандидат физико-математических наук, сотрудник обсерватории, он перед войной был избран секретарем Сталинского райкома партии в Киеве. На строительстве оборонительных сооружений под стенами столицы республики он был тяжело ранен, попал в плен, откуда с помощью советских патриотов вырвался на свободу. Остафов несколько раз бывал в отряде и произвел на Дмитрия Николаевича исключительно благоприятное впечатление своим мужеством и высокими душевными качествами. Он также был схвачен гитлеровцами, подвергся пыткам и в январе 1944 года повешен на одной из центральных площадей города с группой своих товарищей. Медведев писал о нем: «Остафов умирал как победитель. Палачей бросало в дрожь от презрительной улыбки, которой он отвечал на пытки, от всего его облика, исполненного сознания неизменного превосходства над палачами».

После гибели Марфы Ильиничны связь с луцким подпольем не прервалась, а, наоборот, окрепла. Луцкое подполье, как и сарненское и здолбуновское, успешно выполняло многие важные задания штаба отряда. Постоянным связным с луцкими товарищами стал, приняв эстафету от матери, Николай Струтинский.

Подпольная организация в Луцке сложилась еще до появления в Подолии и на Волыни специального отряда «Победители». Возглавили ее старший лейтенант пограничных войск Виктор Измайлов, бывший военнопленный Николай Петров (Громов) и комсомолка Прасковья Савельева, приехавшая за год до войны в Луцк из Москвы на работу в местный банк.

Организация оказалась действенной. Ее участники были люди решительные, смелые, они успешно занимались и боевой, и диверсионной, и разведывательной работой. В этом отношении очень ценной оказалась для советской разведки скромная должность кассира банка, которую занимала Паша Савельева, поскольку через ее руки проходили финансовые документы всех военных и административных учреждений оккупантов.

В свое время Ф. Э. Дзержинский, характеризуя своего ближайшего соратника В. Р. Менжинского, отмечал, что Вячеслав Рудольфович обладал исключительными способностям к оперативной работе. В частности, по крохотному листку бумаги, коротенькому сообщению, попавшему в его руки, он мог безошибочно определить, стоит ли дело того, чтобы им занимались, или это пустышка. В разной степени этим качеством обладали многие старые чекисты школы Дзержинского и Менжинского. Талантлив в этом отношении был и Медведев. Уже по первым сведениям, которые ему доставили Марфа Ильинична, а затем Николай Струтинский, он сразу понял, что луцкая организация имеет очень большие возможности для развертывания разведывательной работы. Так оно и оказалось на самом деле.

К сожалению, рано погиб Николай Петров. Этот поразительно храбрый человек, лично истребивший (для этого он переодевался в немецкую офицерскую форму) несколько видных военных и чиновников, сумел проникнуть в обреченное на уничтожение луцкое гетто и поднял там вооруженное восстание. В бою Петров был ранен и контужен, в бессознательном состоянии попал в плен. Его привезли в Ровно, подлечили и подвергли пыткам. Пробыв в тюрьме неделю, Николай сумел сколотить из заключенных группу храбрецов и 8 марта 1943 года поднял восстание в ровенской тюрьме! В отчаянной попытке вырваться на свободу Петров был убит.

7 июля 1943 года погиб и Виктор Измайлов. Он доставил на партизанский «маяк» очередное донесение, вручил его дежурному — Владимиру Ступину, а на обратном пути в Луцк наткнулся на сторожевую заставу бандеровцев. Неравная схватка длилась считанные мгновения… Измайлов пал, прошитый автоматной очередью сразу с нескольких сторон.

После гибели Петрова-Громова и Измайлова тяжесть руководства разведывательной группой легла на хрупкие плечи Паши Савельевой, которой было тогда всего двадцать три года. Осенью 1943 года Паша Савельева и еще несколько товарищей выполнили особо ответственное задание командования. Они проникли на секретный, строго охраняемый склад, куда из Германии доставили партию снарядов, снаряженных сильнодействующим отравляющим веществом нового, нервно-паралитического типа. Более того, они сумели похитить со склада образец снаряда (точнее, его начинку), которая затем была доставлена в штаб отряда.

Не разворачивая, Медведев положил сверток, врученный ему связником Василием Неудахиным, на стол и долго смотрел на него… Внутри таилась смерть. Мгновенная, невидимая и неслышимая, загадочная и неотвратимая… Не верилось, что содержимое обернутого какой-то домотканой тряпкой пакета размером с пачку соли способно оборвать жизнь тысяч людей. Оружие обреченных человеконенавистников, способных в агонии совершить и это преступление — развязать химическую войну.

Дмитрий Николаевич понимал — ценная добыча должна быть немедленно переправлена в Москву, чтобы Советское правительство получило в свое распоряжение неопровержимое свидетельство разработки гитлеровцами химического оружия, запрещенного международной Женевской конвенцией 1925 года. И не только разработки, ной подготовки его к боевому использованию — иначе чего ради снаряды с ОВ доставлены уже к недалекой линии фронта? Да, нужно спешить и для того, чтобы специалисты-химики побыстрее разобрались в смертоносной начинке секретных снарядов и предприняли необходимые меры защиты бойцов Красной Армии.

Увы, погода в те дни, как назло, стояла нелетная, улучшения ее, по данным московских метеорологов, не предвиделось, и принять самолет оказалось невозможным. И Медведев твердо взял на себя ответственность за тщательно продуманное и взвешенное, но все же рискованное решение — переправить заряд через линию фронта в Москву своими силами.

Штаб подобрал группу бойцов: Серафим Афонин, Владимир Малашенко и Василий Таланов, разработал самый безопасный и по возможности кратчайший маршрут. Старшим Медведев назначил Серафима Афонина, ровенского разведчика из числа бежавших из плена красноармейцев. Афонин уже дважды выполнял важные задания командования, был смел, выдержан и рассудителен, к тому же прекрасно ориентировался в лесу, что также имело большое значение.

Фронт к тому времени довольно близко подошел к месту, где дислоцировался отряд, но тем не менее разведчикам предстояла трудная и опасная дорога, включавшая переправу через реку Горынь. Обговорив с Серафимом все детали предстоящего похода, командир вручил ему пакет, обшитый холстиной. Наблюдая, как разведчик зашивает его в «пузырь» галифе, приказал:

— Задание не только секретное, но особо ответственное. Поэтому никаких вооруженных столкновений, никаких приключений!

Дмитрий Николаевич хорошо знал боевой нрав своих бойцов, поэтому, чтобы быть до конца уверенным в их «миролюбивом» поведении на маршруте, распорядился выдать им оружие только ближнего боя: пистолеты, гранаты, кинжалы.

…О содержимом пакета, переданного им из рук в руки одному из руководителей Центра в Москве, Серафим Гаврилович Афонин узнал только через десять лет. Разведчик рассказывал впоследствии, что вручал ему сверток и отдавал последние наставления Дмитрий Николаевич, лежа в постели. Медведев от всех скрывал, что в последнее время он сильно болел. Дала о себе знать травма позвоночника, полученная при не совсем удачном приземлении с парашютом. Обострились и остальные болезни — жизнь в лесу, зачастую в холоде и сырости, тому способствовала. Только несколько самых близких людей в штабе знали, чего стоит Дмитрию Николаевичу выглядеть как всегда подтянутым, быть обязательно гладко выбритым, в начищенных сапогах, всегда сохранять ровный тон в каждом, даже не слишком приятном разговоре… О своих хворобах Дмитрий Николаевич распространяться не любил.

Все сослуживцы Медведева отмечали, что, как разведчик, он всегда очень здраво оценивал — не преувеличивая, но и не преуменьшая — силы, возможности и упорство вражеских спецслужб. Он знал, что во всех звеньях фашистского карательного аппарата: полиции безопасности, тайной полевой полиции, абвере — работают квалифицированные, опытные специалисты, располагающие к тому же и техническими средствами. Поэтому он лично следил за поддержанием во всех подразделениях отряда должных мер безопасности, воспитывал подчиненных в духе здравой и зоркой бдительности.

Медведев понимал, что гитлеровцы не просто постараются, но будут настойчиво, пользуясь самыми коварными методами, засылать в отряд своих агентов, провокаторов, убийц. И действительно, с достаточной регулярностью в отряде разоблачали и обезвреживали лазутчиков врага. Иногда это происходило достаточно «просто». Так, появился молодой человек, который отрекомендовался сотрудником особого отдела воинской части, оказавшейся в окружении. Ему якобы удалось скрыться, теперь же, узнав о появлении в округе партизан, он решил к ним присоединиться. Медведев подробно расспросил новичка о прохождении службы. Тот отвечал с готовностью, не сбиваясь. Рассказ внешне выглядел вполне правдиво. До того момента, пока «особист» не сказал, что некоторое время служил в чекистском органе под командованием капитана госбезопасности… Лукина, при этом разговоре присутствовавшего!

Был и такой случай, более сложный. В самые первые недели нахождения отряда во вражеском тылу с группой военнопленных, бежавших из Шепетовского лагеря, пришли и окруженцы: капитан-летчик и майор-артиллерист. У майора к гимнастерке был привинчен орден Ленина. Он рассказал, что награжден за бой с немецкими танками на мосту через реку Березину.

Рассказы обоих командиров выглядели вполне достоверно и убедительно. Но Медведев все-таки нащупал в них какие-то мелкие шероховатости, чутким ухом уловил внешне неприметную фальшь.

За несколько дней до этого получил повреждение при посадке самолет, доставивший из Москвы группу разведчиков и радистов. Самолет пришлось сжечь. Экипаж некоторое время — до следующего самолета — находился в отряде. Медведев, справедливо не полагавший себя знатоком авиации, поручил командиру старшему лейтенанту Ивану Николаевичу Владимирцеву поговорить с коллегой. Через полчаса Владимирцев явился к Дмитрию Николаевичу и с полной ответственностью заявил, что «капитан» не летчик и не командир. Однако кое-что в авиации понимает, видимо, служил младшим специалистом, скорее всего мотористом в бомбардировочном полку.

Однако этот факт еще ни в коей мере не бросал тень на майора, как и на других людей в этой группе. Они могли и не подозревать о том, что к ним умело подброшен враг. Но Медведеву показалось, что орден майора выглядит «старше», чем следовало для награды, полученной год назад. По приказу Дмитрия Николаевича ночью, когда майор спал, орден от гимнастерки отвинтили. Он оказался настоящим, на обратной стороне был выгравирован номер — 889. Но такого быть не могло! Номер ордена Ленина, принадлежавшего самому Медведеву и полученного им в начале 1942 года, всего двумя-тремя месяцами позже, был 7854!

Дмитрий Николаевич пригласил к себе капитана РККА М. А. Фортус.

— Мария Александровна, — спросил он, — когда вы были награждены орденом Ленина?

— В декабре 1938 года, за участие в боях в Испании.

— Вы помните era номер?

— Конечно, — мгновенно ответила Фортус, — номер 3529!

Медведеву все стало ясно. Орден Ленина, которым козырял «майор», конечно же, был вручен человеку, удостоенному этой награды задолго до начала войны. В конце концов «артиллерист» сознался, что, как и «летчик», является агентом СД, где вместе с легендой и фальшивыми документами получил для убедительности настоящий советский орден[12].

Впоследствии Медведев и его разведчики изобличили множество фашистских лазутчиков, пытавшихся внедриться в отряд. Правда, одному фашистскому агенту удалось проникнуть в расположение «Победителей» и пробыть среди партизан несколько дней. Немцы затем использовали его в качестве проводника карательной экспедиции. Однако благодаря постоянно поддерживаемым в отряде мерам бдительности ему не удалось установить точную численность партизан, их вооружение, расположение сторожевых постов. Карательная экспедиция была разгромлена в бою.

Успешному противоборству с вражескими спецслужбами способствовало то, что Медведев не дожидался, пока в его поле зрения появится очередной подозрительный субъект. Разведчики получили от него указание собирать информацию о деятельности, адресах, фамилиях руководящих лиц, резидентах, осведомителях фашистских спецслужб. Эти данные собирались не один день, но в конечном счете Медведев знал о врагах достаточно много, чтобы исключить возможность внезапного нападения на отряд. Более того, к ряду фашистских учреждений он сумел подобрать и кое-какие ключи, что также способствовало успеху его собственной разведывательной деятельности.

Самым опасным для советских разведчиков в Ровно было управление полиции безопасности и СД «генерального округа Волынь и Подолия», дислоцированное на Дойчештрассе, 25. Возглавлял СД в Ровно штурмбаннфюрер СС доктор Пютц. В функции СД входила борьба с диверсиями и саботажем на предприятиях и транспорте, контрразведывательная работа среди населения по выявлению «антинемецких элементов», массовые обыски и облавы, истребление евреев. В СД была специальная группа по борьбе с советскими партизанами, парашютистами, а также подпольными антифашистскими организациями.

В Ровно (на Кенигсбергштрассе и в парке Любомирского), а также в Здолбунове находился разведывательный орган абвера «Абверштелле Украина». В Ровно и в Здолбунове он маскировался под обычную воинскую часть. Возглавлял абверштелле полковник абвера Науман.

На улице Сенкевича базировалось немецкое учреждение Веркдинст, которым командовал генерал Фиглер. Его служащие использовались в карательных экспедициях против партизан, массовом уничтожении евреев, демонтаже и вывозе в Германию оборудования фабрик и заводов. Перед отступлением немецких войск команды Веркдинст производили взрывы промышленных предприятий и мостов. Из их личного состава готовилась агентура для диверсионной деятельности в тылу советских войск.

На Почтовой улице располагалась немецкая шуцполиция. Ее личный состав размещался в общежитии по Дойчештрассе, 92. Помимо ведения чисто уголовных дел и поддержания «порядка» в городе, состав шуцполиции принимал непосредственное участие в массовых репрессиях против антифашистов, а также еврейского населения — особенно в 1942 году.

Была в Ровно и фельджандармерия, и некоторые другие карательные учреждения, не столь значительные по масштабам деятельности, но достаточно важные по характеру отправляемых ими функций.

Всю получаемую информацию о деятельности этих организаций Медведев после проверки отправлял в Москву как особо важную. Эти данные оказали большую помощь Центру в обезвреживании вражеской агентуры, успешной борьбе с фашистской разведкой в других местах, иногда отделенных от Ровно тысячами километров. Случалось, естественно, и обратное — иногда Медведев получал из Центра информацию, поступившую в Москву из иных источников, но представляющую огромную ценность именно для «Победителей».

Все это вместе взятое обеспечило высокую точность и надежность работы созданной Дмитрием Николаевичем разведывательной сети в Ровно, сохранило жизнь многим советским разведчикам, уберегло их от столь обычных в разведке провалов в серьезных неудач.

На Украине, как и на других оккупированных ими территориях, гитлеровцы создали видимость «самоуправления». Были образованы городские, областные управы, во главе которых оккупанты поставили своих прислужников: бургомистров, городских голов, в селах — старост. В Ровно тоже был посажен некий Самьюк. Никакой самостоятельностью эти учреждения не обладали, были лишь исполнителями приказов немецких властей. Однако по отношению к местным жителям они обладали достаточно большими правами, неприятностей способны были доставить много. В одной из инструкций оккупантов прямо говорилось:. «Необходимо иметь в виду, что служащие городской управы не являются служащими населения, а только немецкого командования. Какое-либо самостоятельное действие запрещается».

Еще в бытность командиром отряда «Митя» Медведев пришел к убеждению о целесообразности использования этих органов, точнее работающих в них лиц, в интересах советской разведки, партизан и местного населения. В самом деле, не так уж много находилось откровенных предателей, махровых врагов Советской власти, готовых служить оккупантам не за страх, а за совесть. Иные шли на службу в те же управы на технические должности переводчиков, делопроизводителей, курьеров из-за малодушия, небходимости прокормить хоть таким незавидным образом семью, а то и по прямому принуждению. У этих людей при соответствующей работе с ними могли пробудиться патриотические чувства, стремление загладить вину перед народом. И такие люди находились. Медведев ориентировал разведчиков, разумеется, соблюдая все меры предосторожности, подбирать себе надежных помощников среди персонала оккупационных учреждений. Результаты всегда оправдывали и усилия, и определенный риск. Конечно, все эти люди проходили серьезную проверку, равно как и поступающая от них информация.

Опытнейший чекист, Медведев прекрасно понимал, что оккупанты не доверяют до конца даже самым закоренелым предателям и что гитлеровская служба безопасности держит «под колпаком» каждого своего прислужника. Поэтому он требовал от разведчиков при контактах с этими людьми соблюдать строжайшую дисциплину, дабы избежать возможных тяжких последствий. Без ведома командования никто из разведчиков на свой страх и риск не должен был заводить опасных знакомств со служащими оккупационных властей, а при поддержании таковых — сохранять предельную бдительность и скрупулезно придерживаться инструкций, полученных от Медведева.

В результате разведчикам и связанным с ними отдельным подпольщикам порой удавалось добиться хороших результатов. Так, весной 1943 года руководитель здолбуновской группы Красноголовец познакомился с секретарем местной управы Павлом Ниверчуком. Поначалу Ниверчук не произвел на Красноголовца хорошего впечатления, это был хмурый, всегда насупленный, неразговорчивый человек. Но однажды, проникнувшись к Дмитрию Михайловичу доверием, он признался, что ненавидит оккупантов и служит в управе только из-за страха за семью. Красноголовец усомнился в искренности Ниверчука. Тот, почувствовав, что ему не верят, дал понять Красноголовцу, что он, к примеру, знает, но скрывает от всех в управе, что тот до войны служил в милиции.

Красноголовец сообщил об этом разговоре в отряд. Медведев принял меры, чтобы навести справки о секретаре управы, а Красноголовцу передал, чтобы тот на время прекратил встречаться не только с Ниверчуком, но и с участниками своей группы, а также убрал из дома все, что в случае ареста могло бы стать уликами против него. Проверка показала, что ничего плохого о Ниверчуке не известно, нашлись люди, которым Павел Васильевич, рискуя своим положением, оказал существенные услуги. Только тогда Красноголовцу было поручено пойти на откровенный разговор с Ниверчуком. Секретарь городской управы оказался полезным для разведчиков человеком. Он мог снабжать их подлинными документами — различного рода удостоверениями личности, справками, пропусками и т. п. Кроме того, он своевременно предупреждал разведчиков о некоторых известных ему мероприятиях оккупантов, в том числе о предстоящих облавах, обысках и т. п.

С ведома командования Ниверчук вовлек в подпольную деятельность своего шурина, чеха по национальности, Секача, который работал секретарем местного гебитскомиссара и тоже ненавидел гитлеровцев. Секач также снабжал разведчиков информацией о планах оккупантов, доставал документы, в том числе чистые бланки гебитскомиссариата. В Ровно, в ортскомендатуре, у разведчиков тоже был надежный помощник — старший переводчик Александр Хасан (Фукс), обеспечивавший их информацией, документами и оружием. В частности, Хасан добывал бланки командировочных удостоверений, путевые листы для использования автомобилей и т. п.

К этому времени в отряде уже было налажено изготовление документов, которые имели хождение на оккупированной территории. Текст на подлинных бланках печатали на трофейной машинке. Николай Струтинский, в детстве увлекавшийся резьбой по дереву, с помощью всего лишь циркуля и отточенного сапожного ножа мастерски вырезал из подошвенной резины требуемую печать. Ну а подпись любого немецкого или местного должностного лица с двух-трех проб неотличимо от оригинала воспроизводил Лукин.

Впоследствии разведчики отряда не только привлекали к подпольной деятельности уже работающих служащих, но и сами научились внедряться в оккупационные учреждения. Некоторые разведчики и подпольщики по планам, разработанным командованием отряда, проникали на службу даже в полицию и иные учреждения подобного рода.

Документы разведчиков (а их было заготовлено за полтора года многие сотни) неоднократно проверялись полицейскими, патрулями, различными служащими и ни разу не вызвали подозрения. Многие нужные записи, печати, штемпели в документах Пауля Зиберта также делались в отряде. Здесь же для него изготовлялись вспомогательные бумаги — командировочные предписания, справки, путевые листы на автомобиль и т. п. За время работы Кузнецова во вражеском тылу ему приходилось их предъявлять около семидесяти раз, в том числе весьма квалифицированным лицам — например, офицерам безопасности РКУ, и все сходило благополучно. Документы выглядели безукоризненно и по форме, и по содержанию. Соблюдалась принятая в канцеляриях вермахта лексика, условные сокращения и т. п.

Один лишь раз над документами некоторых разведчиков, действовавших в Ровно, нависла серьезная угроза. Случилось такое из-за неопытности и излишнего рвения подпольщицы Ларисы Мажуры. Эту девушку с большими хлопотами удалось устроить на малоприметную, но очень важную для разведки должность уборщицы в один из органов службы безопасности в Ровно. В ее обязанности входила и уборка кабинета шефа. Лариса регулярно передавала в отряд листки использованной копировальной бумаги, которые она иногда находила среди мусора, содержание подслушанных разговоров, приметы посетителей и т. п. Из одной копирки, в частности, стала известна секретная директива Берлина о тайном уничтожении с целью сокрытия следов преступлений десятков тысяч уже захороненных останков советских граждан. Эти данные передали в Москву. Впоследствии они были использованы в ноте Народного комиссариата иностранных дел о зверствах немецко-фашистских захватчиков на территории нашей страны. Эта нота, в свою очередь, была принята в качестве официального документа СССР на процессе главных немецких военных преступников в Нюрнберге.

Однажды случилось нечто невероятное: шеф отдела, уходя со службы домой, забыл вынуть ключ из ящика-сейфа письменного стола. Так его торчащим в замочной скважине и нашла Лариса, когда вечером пришла убирать кабинет. Девушка приняла решение совершенно импульсивно, не раздумывая, к чему это может привести, — она похитила из ящика все, что там обнаружила: печать, штемпельную подушку со специальной мастикой, книжку незаполненных ордеров на обыск и арест с подписями и печатями, бланки и другие важные документы.

Все это богатство она вместе с Николаем Струтинским доставила в отряд (к этому времени соединение в очередной раз сменило лагерь и теперь располагалось всего в сорока километрах от Ровно).

Мажура и Струтинский, видимо, ожидали поощрения. А Медведев буквально схватился за голову…

Теоретически это могло быть и ловушкой: допустим, гитлеровцы заподозрили Мажуру в работе на советскую разведку и подбросили ей уже недействительную печать, документы со своими целями. В таком случае появление Ларисы на работе было сопряжено для нее со смертельным риском. Однако иного выхода у Медведева и командования не было. В городе действовали уже десятки разведчиков с отличными документами. Но как только гитлеровцы обнаружат пропажу (если, конечно, имело место ротозейство владельца стола, а не ловушка), то они сразу отменят все старые документы. Затем непременно последуют облавы, обыски и проверки. Незамедлительно будут введены новая печать, новые бланки и т. п. Достать их образцы быстро не удастся, и ровенские разведчики сразу окажутся в тяжелейшем положении со своими уже утратившими силу документами.

Ларисе Мажуре было приказано немедленно вернуться в город, прийти на работу пораньше и до прихода шефа все положить на место.

К счастью, обошлось… Шеф, установив, что ничто из его стола не пропало, видимо, ограничился тем, что выругал сам себя за рассеянность. Раздувать дело было не в его интересах.

Медведев это происшествие очень переживал. Волновался за Ларису, нервничал и тревожился за дело, которое бы сильно пострадало, если бы пришлось отзывать всех разведчиков в отряд, наконец, корил себя за то, что, видимо, недостаточно внимания уделил подготовке девушки. Но, с другой стороны, кто бы мог представить, что профессиональный разведчик, каковым, без сомнения, являлся руководитель фашистского учреждения, совершит столь непростительную оплошность! К слову сказать, с документов за то недолгое время, что они пробыли в штабе, копии снять успели, так что «самодеятельность» Мажуры в конечном счете была не столь уж бесплодной.

Обер-лейтенант Пауль Зиберт, кроме обычных документов, положенных офицеру вермахта, и водительских прав, имел еще один, редкий и ценный необычайно: подлинный гестаповский жетон. Он представлял собой овальную пластинку из тяжелого металла, который крепился к одежде цепочкой. На одной стороне жетона был изображен орел со свастикой в когтях, на другой выбита надпись «Государственная тайная полиция» и номер 4885. Этот документ предоставлял его обладателю огромные полномочия, и пользоваться им Кузнецов мог только в исключительных случаях.

Летом 1943 года в орбиту действий отряда «Победители» вошла и Винница. В этом городе сложилось трудное положение. Первый руководитель подполья Иван Васильевич Бэлз, оставленный обкомом партии, и ряд его сподвижников погибли. Их заменили по доброй воле патриоты, которых никто специально для этой цели не готовил и никаких поручений не давал. В частности, видную роль в винницком подполье стали играть бывший работник ЦК партии и НКВД республики Трофим Корнеевич Кичко (Самсонов) и местная комсомолка, студентка Московского университета Ляля Ратушная, Как писал в книге «На берегах Южного Буга» Медведев, к тому времени, когда его отряд установил связь с коммунистическим подпольем Винницы, «…это была уже сильная, многочисленная, широко разветвленная организация советских патриотов. Она работала в условиях особо суровых и опасных, бок о бок со ставкой Гитлера, в обстановке свирепейшего фашистского террора, потерпела ряд жестоких провалов, теряя десятки людей, в том числе и руководителей, но из всех этих испытаний выходила боеспособной. Чем ближе мы знакомились, чем теснее соприкасались с винницким подпольем, тем большим уважением проникались к его участникам. Простые советские люди — мужчины и женщины, старики и молодежь, даже дети, люди разной судьбы, разного культурного уровня, различных национальностей — все они были спаяны одним общим интересом, общим стремлением помочь освобождению родной советской земли, и это стремление они безоговорочно поставили выше собственной жизни. Никто не мог обязать их делать то, что они делали, никто и ничто, кроме веления сердца. Предоставленный сам себе, оставшись наедине со своей совестью, каждый из них сделал для себя именно этот выбор — какова же сила советского патриотизма, как высоко поднимает он человека!».

Но не только оккупанты угрожали каждодневно жизни каждого подпольщика: в Виннице под эгидой гитлеровских властей орудовали беззастенчиво буржуазные националисты.

Остро нуждаясь в помощи извне, подпольщики послали в Ровно для установления связей с партизанами и советскими разведчиками свою представительницу — Полину Ивановну Козачинскую. Храброй женщине удалось не только добраться до Ровно, но и разыскать отряд Медведева. Проверив с помощью Центра рассказ Козачинской, Дмитрий Николаевич направил в Винницу для оказания помощи местному подполью и координации его действий в качестве полномочного представителя Григория Филипповича Калашникова (Полищука), в прошлом работника ЦК КП(б)У, успешно с заданием справившегося.

Примечательно, что, кроме Козачинской, из Винницы в отряд добрался пешком мальчик, сын секретаря парторганизации действовавшего близ города, в Черном лесу, партизанского отряда имени Ленина. Звали его Володя Саморуха. Даже вроде бы все уже повидавший Медведев был потрясен подвигом этого почти ребенка, сумевшего за пятнадцать дней пройти свыше четырехсот километров по оккупированной территории и доставить письмо от командования, зашитое в одежду. Дмитрий Николаевич восхищался и мужеством мальчика, преодолевшего множество препятствий на полном опасностей пути, и мужеством его отца, пославшего родного сына на такое задание…

В письмо командир отряда имени Ленина просил сообщить в Москву, что такой отряд существует, действует, но не имеет связи с Центром. Он давал координаты, назначал дни и часы, условные сигналы, чтобы из Москвы прислали самолет и сбросили им груз с рацией. Разумеется, Дмитрий Николаевич выполнил просьбу винницких партизан.

Володя Саморуха стал вторым юным разведчиком, находившимся некоторое время в отряде, а первым был Коля Маленький — Николай Янушевский, выполнявший не раз поручения Николая Кузнецова.

Ровенские, здолбуновские, сарненские, луцкие, винницкие подпольщики оказали разведчикам отряда «Победители» огромную, поистине бесценную помощь. Однако война есть война, она не обходится без жертв. В неравном противоборстве с врагом погибли, кто в открытом бою, кто в застенках СД, кто на виселице, многие славные патриоты: Иван Иванович Луць и его жена Настка Кудеша, Николай Поцелуев, Федор Шкурко, Виталий Поплавский, Маруся Жарская, Мурад Фидаров, Авраамий Иванов, Дмитрий Балашок, Антонина Кулаковская, другие герои. Настоящий бой в свой последний час дали эсэсовцам, окружившим дом на Хмельной улице, где они скрывались, разведчики Василий Галузо и Николай Куликов. В день освобождения Винницы Красной Армией погибла Ляля Ратушная, посмертно удостоенная звания Героя Советского Союза.

Уже став писателем, Дмитрий Николаевич много размышлял о корнях, природе героизма советских людей, сумевших противостоять небывало сильному, жестокому и далеко не трусливому врагу. Он писал:

«Гитлеровцы, оккупировавшие огромную территорию, держались на ней при помощи жесточайшего, беспримерного в истории террора. Но все живое на этой земле сопротивлялось врагу, и не было такой силы, которая могла бы подавить это сопротивление, бесстрашие и непобедимую волю к жизни…

Был органический порок и в самих фашистских разведчиках. Все они словно были рассчитаны на то, что в странах, где они действуют, их встретит немая покорность, что они станут «работать» па побежденной земле. Но они попали в страну, которая не хотела, не могла быть побежденной! И самонадеянные, самовлюбленные гитлеровские разведчики терпели одно поражение за другим…

Да, успехи нашей работы были не случайны.

Мы опирались на могучее партизанское движение народных масс. Наши люди, простые советские люди, превосходили хваленых фашистских разведчиков во всем. Продажным агентам Гиммлера, людям без моральных устоев, без совести и чести, противостояли пламенные патриоты своей Родины, готовьте на самопожертвование во имя ее освобождения, люди высокого человеческого подвига. Эти качества сочетались в наших партизанах- разведчиках с их замечательной находчивостью, неистощимой фантазией и изобретательностью, с той самой природной сметкой, которая является одним из лучших качеств даровитых советских людей».

К осени 1943 года благодаря настойчивым усилиям многих людей Дмитрий Медведев стал руководителем крупной, широко разветвленной разведывательной организации, охватывавшей несколько городов, важных населенных пунктов и транспортных узлов Западной Украины.

О некоторых новых разведчиках отряда следует сказать особо… Товарищи, работавшие в Ровно, уже давно обратили внимание на официантку лучшего в городе ресторана «Дойчегофф» Лидию Лисовскую — пани Лелю, как ее называли знакомые. Это была лет тридцати яркая, очень красивая блондинка, вдова польского офицера, погибшего в немецком плену. Лисовская занимала трехкомнатную квартиру в доме № 15 но улице Легионов. В молодые годы Леле прочили карьеру актрисы, она была музыкальна, хорошо танцевала, прекрасно ездила верхом и метко стреляла. И в ресторане, и в доме вокруг Лидии всегда увивался рой поклонников, в основном немецких офицеров и чиновников. Большим успехом пользовалась и ее двоюродная сестра Мария (для друзей — Майя) Микота. Майе было всего восемнадцать лет. Внешне она совсем не была похожа па Лидию — хрупкая, зеленоглазая шатенка.

Николай Гнидюк, осторожно прощупавший настроения Лисовской, установил, что оккупантов она ненавидит и готова оказать подпольщикам и советским разведчикам любую помощь. Взгляды сестры полностью разделяла и Майя. Вышло так, что Пауль Зиберт самостоятельно познакомился с Лидией и за хорошую плату снял в ее квартире комнату. Это устраивало Лидию. Зиберт был очень удобный жилец — хотя бы потому, что не торчал в доме постоянно, а жил наездами. В то же время его присутствие освобождало Лисовскую от вселения по ордеру комендатуры постоянного жильца-офицера, к тому же бесплатного.

Через несколько недель Лисовская уже люто ненавидела Зиберта, которого считала причастным к карательным акциям. По жестким условиям конспирации Гнидюк не знал, что жилец Лисовской есть его боевой товарищ Грачев. Все это едва не завершилось трагедией: Лидия чуть было не отравила Зиберта. Только случай — неожиданный приход Гнидюка, увидевшего ненавистного Лелиного «немца», спас Кузнецова от гибели.

В ходе проверки Лисовской Дмитрий Николаевич узнал через Центр, что Лидия Ивановна еще до войны оказала советской разведке ряд серьезных услуг, женщине этой вполне можно было доверять. Только тогда он разрешил Кузнецову раскрыть перед Лисовской свое настоящее лицо,

Трудно передать реакцию Лидии, когда она услышала от своего жильца, обер-лейтенанта вермахта Зиберта, произнесенные им на чистом русском языке слова: «Привет от Попова». Это был пароль для связи советской разведки с Лисовской, установленный еще до войны.

С этого момента Лидия стала помощницей Грачева и одной из лучших разведчиц, какими только располагал в Ровно Медведев. Дом на улице Легионов Лисовская превратила в своеобразный салон, где постоянно звучала музыка, устраивались вечеринки с картами и танцами, здесь проводили весело время многие офицеры и чиновники. Из их болтовни пани Леля и Зиберт черпали массу ценной информации, Опасаться внимания карательных органов Лисовской не приходилось: дело в том, что с ведома советской разведки обе сестры были «завербованы» СД в качестве секретных осведомительниц.

На квартире Лисовской обер-лейтенант Зиберт сделал одно из самых важных, но в то же время и самых опасных знакомств за все время своей работы в Ровно. Штурмбанфюрер СС Ульрих фон Ортель был еще сравнительно молодой человек — лет тридцати, внешне очень привлекательный, умный и образованный. Несмотря на молодость, фон Ортель имел большие заслуги перед гитлеровской разведкой, высоко котировался в ведомстве Вальтера Шелленберга, руководителя зарубежного отдела в Главном управлении имперской безопасности. Как узнал со временем Кузнецов, фон Ортель перед войной работал в СССР (он свободно владел русским языком), а также где-то на Востоке.

Фон Ортель выполнял в Ровно никому не ведомые функции, подчинен никому не был. Зиберту удалось сблизиться с эсэсовцем, войти к нему в доверие. Фон Ортель, сторонившийся своих коллег из местной СД, отводил душу во встречах с далеким от тыловых интриг фронтовиком.

Их регулярные беседы стали источником чрезвычайно важной информации для Кузнецова. Фон Ортель делился с ним сведениями, которых Николай Иванович не мог бы узнать в Ровно больше ни от кого.

Медведев очень ценил это знакомство Кузнецова, но при каждой встрече с разведчиком считал нужным повторить предупреждение:

— Только не зарывайтесь, Николай Иванович! Не бравируйте, бравада — это храбрость трусов. По-настоящему смелый человек, а я вас именно таким и считаю, всегда осмотрителен. С Ортелем не пройдет и крохотная ошибка. Помните: он подобен гремучей змее, его укус смертелен…

Кузнецов помнил об этом. Он прекрасно понимал, что в игре с Ортелем не имеет права на ошибку, а потому советовался с опытнейшим чекистом Медведевым при каждой возможности, обговаривал с командиром каждый свой шаг в развитии этой своеобразной «дружбы».

Видной фигурой в созданной Медведевым организации стал Мечислав Стефаньский. До осени 1939 года он служил подофицером в польской армии, участвовал в боях за Варшаву. После поражения Польши сумел перебраться на советскую территорию. По заданию нашей разведки Мечислав Стефаньский — «Гость из Варшавы» — совершил девять «ходок» на оккупированную гитлеровцами территорию своей родины. Не раз рискуя жизнью, он добирался до Варшавы, выполнял функции связника с советскими разведчиками, действовавшими в гитлеровских военных учреждениях и даже гестапо. Последний раз Стефаньский переплыл Буг в ночь на 22 июня 1941 года и успел предупредить встретивших его советских пограничников, что через несколько часов начнется война…

После оккупации гитлеровцами Украины Стефаньский по приказу командования осел в Ровно. Работал истопником в гебитскомиссариате. Мечислав с радостью встретил посланцев советской разведки, после вынужденного длительного перерыва восстановивших с ним связь. Очень скоро этот худой, внешне хмурый человек с глубоко запавшими глазами стал надежным соратником Кузнецова. Стефаньский от природы был наделен возбудимым, взрывчатым характером, но в опасной ситуации преображался, становился хладнокровным и четким. Медведев распознал в Стефаньском недюжинные способности разведчика. В дальнейшем Стефаньский привлекался почти ко всем боевым операциям Зиберта.

Загруженный, что называется, выше головы своей главной, разведывательной работой, Дмитрий Николаевич, однако, не упускал из сферы своего внимания и работу политическую. Тут у него был прекрасный помощник в лице комиссара Стехова. В отряде и его подразделениях активно функционировали партийная и комсомольская организации, проводились политинформации для бойцов и местных жителей, выпускались «стенгазеты» и листовки, проводились собрания и даже вечера самодеятельности. Как в любом советском трудовом или воинском коллективе.

Вот так жил отряд — уголок партизанской Малой земли, частица славного партизанского края. Меж тем с приближением осени назревали большие события. Не за горами был час освобождения Правобережной Украины от оккупантов. Это означало усиление всей разведывательной и боевой работы. Все чаще радисты приносили Медведеву расшифрованные радиограммы из Центра с новыми, всегда важными и срочными заданиями…

Выстрелы и взрывы

К осени 1943 года стало очевидно, что дни фашистской оккупации на территории Украины сочтены. Красная Армия непрерывно наступала.

Отряд «Победители» действовал теперь вовсе не в таком уж глубоком тылу врага. Со дня на день можно было ожидать эвакуации из Ровно бесчисленных оккупационных и военных учреждений гитлеровцев, отъезда высокопоставленных чинов фашистской администрации. В этих условиях никак нельзя было допустить, чтобы преступники, на чьих руках была кровь сотен тысяч советских людей, ушли с украинской земли неотомщенными. И Центр разрешил отряду, не в ущерб основной разведывательной работе, осуществить несколько актов возмездия над особо ненавистными народу нацистскими сатрапами в Ровно.

Дмитрий Николаевич писал впоследствии об этом так:

«Эрих Кох… Пауль Даргель… Альфред Функ… Герман Кнут… Эти имена были хорошо известны на захваченной гитлеровцами территории Украины. Главари гитлеровской шайки со своими подручными грабили, душили, уничтожали все живое на украинской земле. Одно упоминание этих имен вызывало у людей содрогание и ненависть. За ними вставали застенки и виселицы, рвы с заживо погребенными, грабежи и убийства, тысячи и тысячи погибших ни в чем не повинных людей.

«Пусть знают эти палачи, что им не уйти от ответственности за свои преступления и не миновать карающей руки замученных народов».

Эти слова мы знали наизусть. Они напоминали нам о нашем патриотическом долге, о долге перед теми, чья кровь вопиет о возмездии. Они служили нам программой нашей боевой работы. Настала пора переходить к активным действиям».

К сожалению, из списка, составленного в штабе, фактически выпало имя самого высокопоставленного гитлеровца на Украине — рейхскомиссара Эриха Коха. Наместник фюрера, напуганный размахом партизанского движения, предпочитал последние месяцы в Ровно не появляться. Он отсиживался в Восточной Пруссии, где пока еще мог чувствовать себя в безопасности. В отсутствие Коха на первое место выдвинулся его основной заместитель по политическим и партийным делам правительственный президент Пауль Даргель. Население ненавидело этого сатрапа даже больше, чем самого Коха, поскольку именно Даргель подписывал почти все приказы и постановления германских властей, за нарушение которых выносилось одно наказание — смертная казнь.

Под непосредственным руководством Медведева в штабе отряда был составлен план ликвидации Даргеля. В его основу было положено наблюдение за правительственным президентом, изучение его распорядка дня, привычек. План был утвержден Центром.

Даргель жил на той же улице — Шлоссштрассе (ныне улица Калинина), где располагался и рейхскомиссариат. Его двухэтажный особняк под № 18 отделяли от РКУ какие-нибудь триста метров. По городу Даргель разъезжал с большой скоростью на длинном черном «опель-адмирале» с номерным знаком Р-4, но обедать домой всегда ходил пешком — для моциона. Одно из зданий РКУ, в котором работала Валя Довгер, находилось почти на полпути этого маршрута, и девушка установила, что с работы Даргель выходит точно в 13.30. Установила она и ритуал, которым сопровождалась прогулка генерала. Вначале на улице появлялись личные телохранители — фельдфебель жандармерии и сотрудник службы безопасности в штатском. Они внимательно проглядывали Шлоссштрассе. Если все было в порядке, охранник возвращался в РКУ, и лишь тогда из ворот выходил Даргель и неторопливо шествовал к дому. За Даргелем всегда вышагивал его адъютант — майор с ярко-красной кожаной папкой в руке. Для Кузнецова это была хорошая примета.

Боевую группу Медведев утвердил в составе: Николай Кузнецов, Николай Струтинский и Иван Калинин. Бывшего пленного красноармейца Калинина Дмитрий Николаевич включил в группу потому, что только он мог достать необходимый для операции автомобиль. Он работал личным шофером ровенского гебитскомиссара доктора Беера и имел свободный вход в гараж. 20 сентября он по указанию Кузнецова взял в гараже гебитскомиссариата светло-коричневый «опель-капитан».

Ждать Даргеля непосредственно на Шлоссштрассе было рискованно, поэтому Николай Иванович поставил машину в прилегающем переулке с таким расчетом, чтобы видеть ворота рейхскомиссариата. Точно в 13.30 из ворот вышел сухопарый генерал со смуглым, загорелым лицом. За ним следовал рослый майор с ярко-красным портфелем. Они успели пройти лишь несколько десятков метров, как их нагнал светло-коричневый «опель», из него выскочил пехотный обер-лейтенант, и тут же хлопнули четыре выстрела.

К месту происшествия подоспели охранники. Возле убитых они нашли четыре гильзы и выпавший из кармана обер-лейтенанта бумажник.

Через четыре дня в отряд были доставлены из Ровно фашистские газеты. В черных рамках было напечатано сообщение об убийстве… имперского советника финансов доктора Ганса Геля и его помощника кассового референта Адольфа Винтера.

Оказывается, произошло совпадение. Имперский советник Гель, назначенный на пост руководителя главного отдела финансов РКУ, прибыл накануне из Берлина и остановился в особняке Даргеля. У обоих гитлеровцев были не только схожие фамилии, они и внешне походили друг на друга, и адъютанты носили одинаковые папки-портфели.

Уничтожение крупного фашистского чиновника в центре Ровно имело одно серьезное последствие. Зиберт обронил возле убитых бумажник вовсе не нечаянно. «Утеря» была отправной точкой некой комбинации, придуманной Медведевым и Лукиным. Сам бумажник с этикеткой дорогой берлинской фирмы незадолго до того был изъят у захваченного разведчиками видного эмиссара ОУН, прибывшего из Берлина. В нем находился паспорт с разрешением на поездку в Ровно, членский билет берлинской организации ОУН и директива (в виде личного письма) ее ответвлениям на Волыни и Подолии. В ней излагалось требование усилить борьбу с советскими партизанами.

По указанию Дмитрия Николаевича содержимое бумажника пополнили. Для убедительности в него вложили сто сорок рейхсмарок, двадцать американских долларов, пять английских фунтов стерлингов, несколько советских купюр по десять червонцев, а также три золотые царские десятки. Саму же директиву подменили другой, хотя и написанной «тем же самым» почерком. В ней содержалось прямо противоположное указание: в связи с явным проигрышем войны Гитлером взять другую линию и начать действовать против немцев, чтобы хоть в последний момент привлечь как-то симпатии населения.

Комбинация была рассчитана точно. Фашистская служба безопасности к националистическим главарям относилась с подозрением, поскольку прекрасно знала их способность и готовность продаться в подходящий момент более перспективному покупателю. В фашистских газетах появилось многозначительное сообщение, что, хотя покушавшийся был одет в немецкую военную форму, на самом деле он принадлежал к числу лиц, «не оценивших расположения германских властей и предавших фюрера». Далее газеты сообщали, что полиция безопасности уже напала на след преступников. Что ж, след, оставленный Кузнецовым, привел следователей СД именно туда, куда наметил Медведев. За «причастность» к убийству Геля гитлеровцы арестовали, а затем и расстреляли тридцать восемь видных националистов и несколько сотрудников так называемого «Всеукраинского гестапо».

8 октября Кузнецов и Струтинский сделали вторую попытку уничтожить Даргеля. Но гитлеровцу опять повезло.

Через двенадцать дней, 20 октября обер-лейтенант Зиберт совершил третье покушение на Даргеля. Оно в точности повторяло первое. Медведев и Кузнецов правильно рассчитали, что гитлеровцы никак не будут ждать третьего нападения на том же самом месте и не предпримут дополнительных мер охраны. Так оно и оказалось. Вместо пистолета было решено применить гранату.

…Но… Даргелю опять повезло. В двух шагах от него граната ударилась о бровку тротуара и отскочила в сторону так, что взрыв ушел в другом направлении. Ручкой гранаты был наповал убит немецкий подполковник, стоявший на противоположной стороне улицы. А Даргель остался жив, хотя на сей раз был тяжело ранен и контужен.

Специальным самолетом заместитель Коха был отправлен в Берлин. Больше его на Украине не видели.

Некоторое время Кузнецов в Ровно не появлялся, и это было правильно, потому что в городе неистовствовала служба безопасности. Руководство ею было укреплено. В частности, на пост руководителя отдела по борьбе с партизанами из Житомира, где находилась полевая ставка рейхсфюрера СС Гиммлера, прибыл с большими полномочиями гауптштурмфюрер СС Ханке. Вскоре городские разведчики с тревогой сообщили Медведеву, что Ханке предпринял ряд энергичных мер. Так, он переписал население Ровно. Гауптштурмфюрер установил порядок, по которому на дверь каждого жилого дома в деревянной рамке под стеклом был вывешен листок с фамилиями всех жильцов. Последняя фамилия была подчеркнута и скреплена печатью и подписью Ханке. Ни одной лишней фамилии вписать в листок было уже нельзя — для нее попросту не было места. Населению объявили, что, если после комендантского часа в квартире будут обнаружены посторонние лица, вся семья подлежит расстрелу.

Положение городских разведчиков стало критическим, поскольку ежедневно, преимущественно по ночам устраивались облавы и обыски.

Требовалось немедленно предпринять эффективные контрмеры. И Дмитрий Николаевич нашел их. Решение оказалось простым. Проанализировав систему, придуманную Ханке, Медведев приказал доставить ему для образца один подобный листок. Приказ был выполнен, список был снят с дома, где жили только пособники оккупантов. Затем в штабе все, кто умел печатать, засели за пишущие машинки. На листе чистой бумаги печатали только первую фразу: «В этом доме проживают…» Далее оставалось пустое место, под которым ставилась печать отдела по борьбе с партизанами, штемпель «СС гауптштурмфюрер» и абсолютно идентичная оригиналу подпись «Ханке». За два дня было изготовлено несколько тысяч листков. Их распространили по всему городу. Идея Ханке была провалена. О каком контроле за жильцами могла идти речь, когда любой домовладелец мог теперь вписать в такой листок кого угодно и подменить им настоящий!

Немцам не оставалось ничего другого, как спешно отменить новый порядок регистрации населения по месту жительства. Городские разведчики могли по-прежнему спокойно пользоваться своими старыми квартирами.

Между тем уже с другой стороны нависла определенная угроза над Валентиной Довгер и, как выяснилось, Зибертом. Вале стал оказывать знаки внимания служивший в РКУ на какой-то хозяйственной должности майор Мартин Геттель. Когда Валентина пересказала Медведеву свои разговоры с майором, Дмитрий Николаевич встревожился. Ему с очевидностью стало ясно, что Геттель — офицер службы безопасности РКУ, более того — интересуется не самой Валей, а ее «женихом», обер-лейтенантом Зибертом. Неясно было только, какое ведомство представляет Геттель: контрразведку абвера или гехаймфельд-полицай — тайную полевую полицию, военный вариант гестапо. Офицеры ГПФ носили не эсэсовскую, а обычную военную форму.

Во время одной из бесед с Валей Геттель попросил под каким-то предлогом познакомить его при случае с ее женихом, обер-лейтенантом Зибертом. Тут было над чем задуматься. С одной стороны, никаких признаков, указывающих, что Зиберт взят под наблюдение, вроде бы не было. Походило, что Геттель вел какую-то игру самостоятельно. Положение через несколько дней прояснилось, когда Геттель встретился с Лидией Лисовской, у которой Зиберт формально снимал комнату. Разговор был официальным, более того, Геттель предупредил Лидию Ивановну о неразглашении и факта встречи, и разговора. Затем последовал настоящий допрос. Геттеля интересовало все о Зиберте. В частности, не говорят ли он иногда об Англии, не употребляет ли случайно в разговоре или во сне английских слов.

Тем самым Геттель раскрывал Медведеву свои карты. Видимо, профессиональная подготовка майора была достаточно высока — он единственный за все время работы Кузнецова во вражеской среде заподозрил в нем иностранного разведчика, правда, не русского, а английского. Факт конфиденциальной встречи с Лисовской подтверждал косвенно, что майор действовал на свой риск. Дело в том, что Лисовская числилась секретной осведомительницей СД, имела в этом ведомстве своего непосредственного начальника и без его ведома и приказа не должна была давать каких-либо показаний никому. Но отсюда следовало, что Геттель, о связи Лидии с СД не знавший, не поставил в известность об этой встрече и свое начальство. По всем расчетам Медведева выходило, что майор искал встречи с Зибертом по собственным соображениям, значит, пока Зиберту ничего не грозило.

Опытный чекист, Медведев разгадал мотивы Геттеля. Видимо, майор, понимая, что Германия войну проиграла, решил заранее войти в контакт с английской разведкой, чтобы вовремя: переметнуться на ее сторону, сохранять тем самым свою жизнь и обеспечить будущее. Отсюда вытекало, что Геттель не только не причинит ни малейшего вреда «английскому разведчику» Зиберту, но, наоборот, будет всячески обеспечивать его безопасность, чтобы тот оценил по достоинству эту заботу в том недалеком будущем, когда разлетится и «третий рейх», и его спецслужбы.

Тщательно все взвесив, Медведев разрешил встречу Кузнецова с Геттелем, чтобы использовать сложившуюся ситуацию в интересах советской разведки.

Встреча произошла 29 октября на квартире Лидии Лисовской. Продолжился разговор на той же улице Легионов в доме № 53, где жил сотрудник «Пакетаукциона» Хуберт Глаас. Шеф «Пакетаукциона», один из заместителей Коха, Курт Кнут, конечно, не мог и подозревать, что его исполнительный служащий является голландским антифашистом, через Зиберта-Кузнецова связан с советской разведкой и выполняет ее задания. К моменту приезда Зиберта и Геттеля на квартире Глааса находился еще один разведчик — Иван Корицкий, работавший в «Пакетаукционе» грузчиком. До войны Иван был секретарем ячейки ЛКСМУ в селе Березно Ровенской области, потом служил в армии, оказался в плену, откуда бежал, попал в отряд Медведева и стал одним из городских разведчиков.

Поначалу разговор с Геттелем развивался в направлении, которое вполне устраивало Николая Ивановича. Но затем произошло непредвиденное… Геттель догадался, что имеет дело не с агентом британской «Сикрет интеллидженс сервис», а с советским разведчиком. Рука майора рванулась к кобуре… Пришлось его обезоружить, а дипломатические переговоры сменить дотошным допросом.

Пытаясь спасти свою жизнь, Геттель откровенно отвечал на все задаваемые ему вопросы. Единственное, чего он не знал, — кто такой штурмбаннфюрер фон Ортель. Ему, Геттелю, известно лишь одно: Ортель имеет большие полномочия от руководителя VI отдела Главного управления имперской безопасности бригаденфюрера СС Вальтера Шелленберга, ему дозволено связываться с ним в любое время по прямому проводу. Отдел Шелленберга ведал разведкой СД за границей. Значит, фон Ортель действительно птица большого полета. Дополнительно Геттель сообщил, что у штурмбаннфюрера есть нечто вроде собственной конторы на Дойчештрассе, 272, замаскированной под зуболечебницу.

…Майор Геттель не вернулся ни в свой служебный кабинет в РКУ, ни на квартиру. Никто из сослуживцев вообще о нем больше никогда даже не слышал.

Между тем встречи фон Ортеля с Зибертом участились. По-видимому, эсэсовец проникся к своему другу-фронтовику не только симпатией, но и доверием, потому что однажды сделал ему прямо-таки ошеломляющее предложение: бросить службу в армии и стать разведчиком, чтобы работать непосредственно под его, фон Ортеля, началом. Фон Ортель сообщил Зиберту, что в случае согласия им предстоит важное дело, которое принесет обоим и высокие награды, и настоящие деньги. А «настоящими деньгами» Ортель называл не рейхсмарки, а только доллары, фунты стерлингов и, конечно, золото.

— Постарайтесь выяснить, — сказал Медведев Кузнецову при его очередном докладе, — в какое конкретно дело он хочет вас втянуть. И предупредите Майю, что бы она также была очень внимательной при разговорах с Ортелем. Может, он что-нибудь обронит…

Дмитрий Николаевич словно в воду глядел.

Мария Микота как «секретная осведомительница» СД носила кличку «Семнадцать». Когда фон Ортель появился в Ровно, агент Семнадцать была передана в его распоряжение. Ортель нашел ее очень способной к разведывательной работе, занимался ее обучением. Встречались они на конспиративных квартирах СД на Немецкой площади и во 2-м Берестянском переулке. О каждой такой встрече Майя отчитывалась перед командованием отряда. Фон Ортель доверял девушке и однажды поделился с нею секретной информацией о том, что он лично заслал в советский тыл двух террористов с целью убийства немецкого генерала Зейдлица-Курцбаха, плененного советскими войсками в Сталинграде. Находясь в плену, генерал Зейдлиц осознал, что Гитлер и его клика ведут страну к близкой и неминуемой катастрофе. Он стал президентом антифашистского «Союза немецких офицеров» и деятельным участником Национального комитета «Свободная Германия».

После очередной встречи с фон Ортелем Майя рассказала Кузнецову, что ее шеф готовится к отъезду в связи с каким-то порученным ему очень важным делом. Памятуя указание Медведева, Николай Иванович настойчиво просил девушку восстановить в памяти все подробности ее разговора с эсэсовцем. Это очень важно!

Девушка припомнила, что, во-первых, фон Ортель собирался куда-то не один, а во главе целой команды, во- вторых, обещал ей, когда вернется, привезти в подарок… персидский ковер.

Так Николай Иванович и доложил Медведеву. Дмитрий Николаевич несколько минут размышлял, потом медленно сказал:

— Персидский ковер, конечно, можно привезти откуда угодно. Но, скорее всего, такая мысль может прийти в голову человеку, который собирается в Персию. Теперь мы говорим: в Иран…

Кузнецов предложил уничтожить фашиста. Медведев ответил категорическим запретом. Объяснил свое решение так: ликвидация Ортеля оборвет выходы на группу террористов, явно предназначенных для организации в Тегеране какого-то террористического акта. Понимая, что установить состав группы не удастся, как не удастся и выкрасть Ортеля из города живым, Медведев приказал Кузнецову изложить приметы Ортеля и все полученные от него сведения.

Кузнецов взял бумагу и, тщательно обдумывая каждое слово, создал словесный портрет своего «приятеля». Подробная радиограмма немедленно была передана в Москву.

Больше Зиберт никогда не видел своего несостоявшегося шефа. Когда он вернулся в город, Лисовская сообщила ему новость. По слухам, штурмбаннфюрер СС Ортель застрелился якобы в своей «зуболечебнице». Очевидцев или участников похорон, однако, не было. Медведев не сомневался, что никакого самоубийства тоже не было. Видимо, имела место симуляция для прикрытия какого-то весьма серьезного по задачам, а возможно, и последствиям, немедленного отбытия фон Ортеля из Ровно.

Лисовская видела фон Ортеля буквально накануне «самоубийства», между ними состоялся разговор, в ходе которого Лидия Ивановна зацепила кончик нити к очень важной информации. Кузнецов об этом так сообщил Медведеву: «…Лидия получила от него сведения, о достоверности которых судить не берусь. Фон Ортель рассказывал, что в Германии изобретена какая-то летающая бомба вроде самолета, которая будет с большой быстротой покрывать расстояния до четырехсот километров и производить огромные разрушения».

Эти первые сведения о самолетах-снарядах «Фау-1», которыми гитлеровцы через несколько месяцев стали варварски обстреливать Лондон, также были переданы в Центр. В этом же донесении Кузнецов сообщал о переброске некоторых немецких штабов в связи с приближением Красной Армии и о минировании ряда крупных зданий в Ровно.

…Направляя в Москву радиограмму о том, что один из асов фашистской разведки направляется в Иран со спецзаданием, Медведев, конечно, не мог знать, что в столице этой страны Тегеране с 28 ноября по 1 декабря 1943 года должна была состояться — и состоялась — конференция руководителей трех союзных держав: СССР (И. В. Сталин), США (Ф. Рузвельт) и Великобритании (У. Черчилль), на которой предстояло решить важнейшие проблемы о совместных действиях в войне против Германии и послевоенном сотрудничестве.

В Берлине узнали о готовящейся встрече «Большой тройки» и стали готовить заговор на жизнь руководителей стран — участниц антигитлеровской коалиции.

Еще до войны гитлеровские спецслужбы, и СД, и абвер, создали в Иране разветвленную сеть своей агентуры. Под видом, главным образом, технических специалистов и бизнесменов в эту страну проникли десятки фашистских разведчиков и террористов. Особо крупные роли играли представители немецкой фирмы «Крупп», директор представительства фирмы «Сименс» известный шпион фон Раданович, его заместитель Кевкин, служащий конторы «Иранэкспресс» в Пехлеви Вольф и другие, в том числе и Ульрих фон Ортель.

Часть этой агентуры была обезврежена еще в 1941 году, когда в страну на основе существовавших тогда международных соглашений были введены временно союзные советские и английские войска. Другая часть ушла в подполье и продолжала вести оттуда свою подрывную и шпионскую деятельность. Она и послужила базой, на которой СД и абвер начали готовить покушение на «Большую тройку», которое получило кодовое наименование операция «Слон». В Тегеран были заброшены группы террористов, которыми командовали фашистские шпионы Роман Гамота, Виифред Оберг и Ульрих фон Ортель. Связь с Берлином они поддерживали через жившего в Иране на нелегальном положении под видом муллы бывшего германского генерального консула в Тавризе, а на самом деле резидента абвера Шульце-Хольтуса. В преступной акции должен был принять участие и шеф эсэсовских террористов в ведомстве Шелленберга штурмбаннфюрер Отто Скорцени.

Советская разведка получила вполне достоверные сведения о готовящемся заговоре из нескольких источников и предприняла необходимые меры, чтобы надежно обезопасить жизнь И. В. Сталина, Ф. Рузвельта и У. Черчилля от нацистских убийц.

Один из советских дипломатов, участвовавших в работе конференции, В. М. Бережков, через много лет писал: «В то время в Тегеране мало кто знал, что важные сведения о готовящейся диверсии против глав трех держав поступили также из далеких ровенских лесов, где в тылу врага действовала специальная группа под командованием опытных советских чекистов Дмитрия Медведева и Александра Лукина. В эту группу входил и легендарный разведчик Николай Кузнецов…»

Примерно через месяц в отряд поступила очередная посылка с московскими газетами. В номере от 19 декабря «Правда» напечатала «Заявление Рузвельта на пресс-конференции». Дмитрий Николаевич не отказал себе в удовольствии прочитать Николаю Ивановичу следующее сообщение ТАСС: «По сообщению вашингтонского корреспондента агентства Рейтер, президент Рузвельт на пресс-конференции сообщил, что он остановился в русском посольстве в Тегеране, а не в американском, потому что Сталину стало известно о германском заговоре.

Маршал Сталин, добавил Рузвельт, сообщил, что, возможно, будет организован заговор на жизнь всех участников конференции. Он просил президента Рузвельта остановиться в советском посольстве, с тем чтобы избежать необходимости поездок по городу. Черчилль находился в британском посольстве, примыкающем к советскому посольству.

Президент заявил, что вокруг Тегерана находилась, возможно, сотня германских шпионов. Для немцев было бы довольно выгодным делом, добавил Рузвельт, если бы они могли разделаться с маршалом Сталиным, Черчиллем и со мной в то время, как мы проезжали бы по улицам Тегерана. Советское и американское посольства отделены друг от друга расстоянием примерно в полтора километра…»

Примечательно, что в предыдущем номере — за 18 декабря — газета поместила еще одно сообщение ТАСС, правда, коротенькое, также имевшее прямое отношение и к Медведеву, и к Кузнецову…

В числе лиц, на которых должен был обрушиться меч возмездия, был генерал Ильген. Он командовал так называемыми «Остентруппен» — «Восточными войсками», укомплектованными из числа бывших русских белогвардейцев, буржуазных националистов, прочих изменников. В эти войска входили «украинские казаки», «легионеры» из уроженцев Кавказа, Средней Азии и т. п. Одним из заместителей Ильгена, к примеру, был известный еще по гражданской войне петлюровский генерал Омельянович-Павленко. На фронте эти части, ввиду их низкой боеспособности, почти не использовались. Зато они широко применялись оккупантами для проведения карательных экспедиций против мирного населения.

Медведев полагал, что казнь генерала Ильгена непременно внесет панику в ряды не очень-то сплоченного разношерстного воинства, покажет изменникам неизбежность праведного возмездия за свои преступления перед родным народом. Кроме того, Дмитрий Николаевич рассчитывал, что кое-кто из рядовых солдат и младшего комсостава найдет в себе силы и мужество порвать с гитлеровцами, искупить кровью тяжкую вину перед Отечеством.

План уничтожения Ильгена был утвержден Центром. Его ключевым моментом стало то обстоятельство, что в доме генерала — большом угловом одноэтажном особняке на Млынарской улице, 3, советская разведка располагала своим человеком. Дело в том, что к этому времени по приглашению самого Ильгена Лидия Лисовская оставила должность старшей официантки в ресторане «Дойчегофф» и стала экономкой командующего «Остентруппен». Служба безопасности, не доверявшая до конца даже генералам вермахта, охотно санкционировала это перемещение своей «секретной осведомительницы».

Ильген имел обыкновение проводить совещания с узким кругом подчиненных не в штабе, а дома. В обязанности Лисовской входило подавать присутствовавшим кофе, иногда и ужин. В результате Медведев был осведомлен о некоторых мероприятиях, направленных против партизан.

В числе важных учреждений оккупантов в Ровно был штаб высшего руководителя СС и полиции Украины, обергруппенфюрера СС и генерала полиции Ганса Адольфа Прютцманна (в последние месяцы войны он был руководителем пресловутого «Вервольфа»). Постоянно Прютцманн жил в Берлине, в Ровно только наезжал. Однако за его ровенской квартирой на Кенигсбергштрассе, 21, разведчики Медведева вели постоянное наблюдение. Они-то и сообщили, что в конце октября здесь происходило строго охраняемое важное совещание, в котором, кроме самого Прютцманна, участвовали командующий войсками армейского тыла генерал авиации Китцингер, его заместитель генерал Мельцер, командующий «Остентруппен» генерал Ильген и новый человек — полковник войск СС Пиппер. Пиппер руководил рядом карательных экспедиций в оккупированных европейских странах, проявил при этом энергичность и чрезвычайную жестокость. За это получил прозвище «майстертодт» — «мастер смерти». О важности совещания говорил тот факт, что проводил его даже не Прютцманн, а прибывший специально вместе с ним из Берлина сам «шеф дер банденкампф фербанде» — «руководитель по борьбе с бандами» обергруппенфюрер СС Эрих фон дем Бах-Залевский, будущий палач восставшей Варшавы.

В распоряжении генерала авиации Китцингера на территории рейхскомиссариата «Украина», кроме охранных батальонов, находился 12-й резервный корпус в составе 143-й и 147-й резервных дивизий, некоторые другие части. Разведка на железной дороге сообщила Медведеву, что некоторые из этих частей и подразделений начали перебрасываться в район цуманских лесов. Несомненно, немцы готовились к крупной карательной акции.

О чем шла речь на совещании у Прютцманна, узнать не удалось. Но через два дня совещание на своем уровне провел Ильген, и Лидии Лисовский удалось узнать достаточно многое из того, что на нем говорилось. Ильген сообщил подчиненным, что принято решение о полной ликвидации партизанских отрядов, действующих в волынских и ровенских лесах. В первую очередь подлежал уничтожению «отряд Медведя». Операция назначена на 8 ноября 1943 года. Общее руководство ею возложено на «мастера смерти» Пиппера.

Информацию Лисовской подтвердили Кузнецов и Довгер. Обер-лейтенант Зиберт узнал о предстоящей «охоте на Медведя» от офицера фельджандармерии Ришарда, Валентина — от своего шефа доктора Круга.

Дата — 8 ноября — была выбрана немцами с определенным расчетом. Они полагали, видимо, что накануне партизаны будут праздновать годовщину Октябрьской революции и это каким-то образом отразится на их бдительности, несении караульной службы.

Партизаны действительно отметили 26-ю годовщину Великого Октября, прослушали передачи Московского радио, с воодушевлением и радостью встретили весть об освобождении от немецко-фашистских захватчиков Киева. Настроение у всех было по-настоящему праздничное. Но это ни в малейшей степени не отразилось ни на их бдительности, ни на готовности дать отпор врагу.

Вечером в лагере был устроен большой самодеятельный концерт, на котором присутствовали и гости — партизаны соседних отрядов и их командиры, будущие Герои Советского Союза Виктор Карасев, Николай Прокошок, Григорий Балицкий из соединения А. Ф. Федорова.

Один из федоровцев, знаменитый подрывник, впоследствии Герой Советского Союза Всеволод Клоков (ныне член-корреспондент Академии наук УССР, профессор, доктор исторических наук, заслуженный деятель науки и лауреат Государственной премии УССР), так описал через много лет свои тогдашние впечатления: «Лагерь отряда Дмитрия Медведева даже в сумерках производит солидное впечатление, особенно землянка самого командира. Просторная, с огромным окном-фонарем, выложенная внутри тончайшими березовыми стволами, она вся как бы светится в бликах заходящего солнца. В правом углу пружинная кровать, под окном небольшой письменный стол. Посередине землянки стол побольше, вокруг пахнущие смолой небольшие скамьи. Под стать чистоте и уюту землянки и внешний облик самого хозяина — сверкающий белизной подворотничок аккуратно заправленной гимнастерки, отутюженные галифе, до блеска начищенные сапоги».

Когда гости после праздничного концерта стали разъезжаться, к Медведеву подошел сильно взволнованный Стехов и шепнул ему:

— Прибыли разведчики из Берестян. Там разгружаются немцы с минометами и пушками. В Киверцах тоже разгружается воинский эшелон.

Дмитрий Николаевич взглянул на часы:

— Что ж, все сходится. Один концерт заканчивается, будем готовиться к следующему…

Дело обстояло именно так. Предупрежденный своевременно о карательной экспедиции, Медведев разработал уже свой план ее разгрома. Он знал, что на сей раз немцы бросят против отряда крупные силы. Уходить нельзя — имея приказ уничтожить партизан, Пиппер начнет преследование и, обладая большим превосходством, может во время марша обрушить мощный удар и добиться своего. Значит, нужно принять бой, используя то обстоятельство, что Пиппер убежден во внезапности своего нападения. Медведев изучил тактику карателей, знал, что их самое уязвимое место — командный пункт и связь. Соответственно он решил: отразить наступление гитлеровцев, нанести им ощутимые потери, сбить атакующий порыв, а потом силами резерва — ротой старшего лейтенанта Виктора Семенова — нанести неожиданный удар с тыла по штабу и узлу связи. Расчет командира оказался верным, что и подтвердили последние часы.

Как выяснилось, немцы бросили против «Медведя» 1-й и 2-й Берлинские полицейские полки, эсэсовцев из укомплектованной уголовниками бригады Дирливангера, части дивизии СС «Галичина» и другие подразделения при поддержке тяжелых минометов, пушек и даже авиации. Всего у Пиппера было две с половиной тысячи солдат, в то время как численность отряда «Победители» не превышала семисот пятидесяти человек. Бой с экспедицией Пиппера — самый тяжелый из девяноста двух боев, проведенных отрядом, — был единственным, который Дмитрий Николаевич описал подробно:

«Дождавшись конца очередного номера, я вышел на помост.

— Товарищи! — сказал я. — Получены сведения, что завтра с утра на нас пойдут каратели. Уходить не будем. Останемся верными своему принципу: сначала разбить врага, а потом уходить!

— Правильно! Ура! — подхватили партизаны.

Я поднял руку, призывая к вниманию.

— Праздник будет продолжаться!

Несколько человек запели «В бой за Родину». Песню пели все.

Вечер длился еще час.

Спать улеглись в полной боевой готовности…

На рассвете прискакал из-под Берестян Валя Семенов.

— Из села к лагерю движется большая колонна фашистов! — запыхавшись, выпалил он.

И почти в тот же момент донеслась пулеметно-автоматная стрельба. Стреляли километрах в десяти, приблизительно в районе лагеря Балицкого.

…Первая рота под командованием Базанова вышла навстречу противнику, наступавшему из Берестян. Вторая рота во главе с Семеновым направилась в обход с задачей незаметно нащупать, где находится артиллерия, минометы и командный пункт карателей, чтобы ударить по ним с тыла.

Когда вторая рота вышла из лагеря, с постой сообщили, что и с другой стороны на нас идет вражеская колонна. Навстречу ей я направил часть четвертой роты. Другая часть этой роты охраняла правый фланг. Третья рота находилась на постах вокруг лагеря.

Итак, все наши силы были в расходе. В резерве оставались группа разведчиков и комендантский взвод.

Часов в десять начался бой. Каратели открыли бешеный огонь из пулеметов и автоматов по первой роте. Враги продвигались плотной колонной, во весь рост. Ответный огонь наших станковых и ручных пулеметов лишь на время заставлял их останавливаться и ложиться. Затем снова слышалась немецкая команда, солдаты поднимались и шли в атаку.

Мы знали, что длительного боя нам не выдержать…

Артиллерия противника стала пристреливаться к лагерю. Но снаряды рвались за его чертой.

Из первой роты дали знать, что патроны на исходе, что станковый пулемет уже молчит. Послали им группу из комендантского взвода. Через некоторое время снова сообщают: патронов почти нет, присылайте, иначе не выдержим…

Прошло уже четыре часа, как выступила рота Семенова, а никаких ее дел не видно. Где она, что с ней?

А фашисты нажимают.

…Стрельба приблизилась к самому лагерю. Вступили в бой последние наши резервы — комендант Бурлатенко с группой в пятнадцать человек легкораненых.

Мины рвутся в самом лагере. Фашисты подступают все ближе.

…В шестом часу вечера отдаю приказ: готовить обоз, грузить тяжелораненых и штабное имущество. Из раненых, способных держать оружие, с трудом удалось набрать четырнадцать человек. Цессарский и остальные врачи должны были прикрывать раненых и обоз. Я с остатком комендантского взвода направился на центральный участок распорядиться об отступлении с боем…

Было ясно, если нам не удастся продержаться дотемна, уйти мы не сможем. Каратели обступали кругом.

И вдруг с той стороны, с какой стреляли вражеские пушки и минометы, отчетливо послышалось «ура!».

Еще не смолкло «ура!», как орудийная стрельба прекратилась.

Через пять минут снова заговорили вражеские минометы, но теперь они били уже по гитлеровцам… Растерянность и паника охватили карателей. Побросав оружие, они стали разбегаться. Партизаны устремились в погоню.

Что за чудо?

Чуда, конечно, не было. Это вступила в бой рота Семенова. Зайдя в тыл противнику, Семенов произвел тщательную разведку. Роту он поделил на две группы. Одна навалилась на артиллерию и минометы врага, сразу же после их захвата повернув стволы на гитлеровцев. Другая овладела командным пунктом и радиостанцией, через которую шло управление боем. Девятнадцать офицеров штаба, в том числе и командующий экспедицией Пиппер, были убиты. Это и решило дело…

Я был уверен, что каратели завтра с новыми силами пойдут на нас и начнут бомбить лагерь с воздуха. Стало известно, что со станции Киверцы продвигается новая фашистская колонна. Было принято решение: до рассвета уйти на новое место.

В бою мы потеряли двенадцать человек убитыми и тридцать ранеными. Похоронив убитых, стали собираться в поход…

Трофеи были огромные. Мы отбили у карателей весь их обоз из ста двадцати повозок, груженных оружием, снарядами, минами и обмундированием. Были взяты три пушки, три миномета, много автоматов, винтовок, патронов.

…В два часа ночи партизаны впервые за сутки поели. А в три часа отряд уже покинул лагерь…

Мы решили отойти к северной границе Ровенской области, чтобы здесь привести в порядок отряд и попытаться самолетом отправить в Москву раненых. В цуманских лесах осталась небольшая группа под командованием Бориса Черного. Ему вменялось в обязанность маневрировать, скрываться от карателей и принимать наших людей, которые будут приходить из Ровно».

Итоги боя с превосходящими силами врага уже сами по себе говорят о способностях Медведева как командира, тонкого и опытного тактика партизанской войны. В бою с группировкой «мастера смерти» Пиппера он не только умело командовал подразделениями в крайне сложных, порой отчаянных условиях, но проявил мужество и храбрость, был примером стойкости и воинской доблести для подчиненных.

Между тем ровенская группа разведчиков в соответствии с утвержденным Медведевым планом продолжала наносить удары по высшим чинам фашистской администрации. В сложившихся условиях эти действия приобретали еще одно важное значение — они отвлекали внимание гитлеровских спецслужб от партизанского соединения.

10 ноября Николай Кузнецов, Николай Струтинский, Хуберт Глаас и Иван Корицкий забросали гранатами и обстреляли из автоматов автомобиль шефа «Пакетаукциона» Курта Кнута.

15 ноября Николай Кузнецов, Ян Каминский, Мечислав Стефаньский и Николай Струтинский при участии Лидии Лисовской и Майи Микоты похитили из собственного дома генерала Ильгена. Операция была разработана тщательно. В частности, было учтено, что обедал Ильген в одно и то же время только дома. Способствовало успеху и то обстоятельство, что оба личных адъютанта генерала и денщик-немец отбыли на неделю в Германию. В дневное время охрану особняка нес только один часовой из «казаков», в самом доме находился временный денщик — тоже «казак».

Все участники операции (кроме, разумеется, Лидии и Майи) были одеты в немецкую форму. В условленное время Лисовская впустила в дом группу захвата. Оба «казака» были обезоружены. Наконец приехал генерал. Он был еще молод — около сорока лет, — силен и хорошо тренирован. Скрутить его после ожесточенной схватки стоило немалого труда. К этому времени разведчики уже обыскали квартиру и захватили все найденные в ней документы, карты и т. п. В последний момент Кузнецов снял со стены великолепное охотничье ружье генерала. Это ружье — подарок Николая Ивановича — как единственный фронтовой трофей Медведев привез в Москву…

Когда Ильгена выведи на улицу и стали усаживать в машину, он вырвался, вытолкнул кляп изо рта и закричал:

— Хильфе! Хильфе! (На помощь! На помощь!)

Кузнецов, Струтинский и Стефаньский едва успели схватить генерала, снова заткнули ему рот (при этом Ильген прокусил Струтинскому ладонь) и затолкнуть в «адлер».

Струтинский не успел включить мотор, как раздался тревожный голос:

— Что здесь происходит?

Кузнецов резко обернулся. К машине, расстегивая кобуры, спешили четыре немецких офицера. В суматохе схватки никто не успел заметить, откуда они появились. Это был решающий момент операции, когда на карту была брошена сама жизнь разведчиков. Кузнецов сумел мгновенно принять единственно верное решение. Он ковырнул офицерам и отрекомендовался:

— Я офицер службы безопасности. Мы только что захватили русского террориста, одетого в нашу военную форму. Прошу удостовериться в моих полномочиях. — С этими словами он протянул офицерам металлический номерной жетон сотрудника гестапо. Реакция была соответствующей… Офицеры застегнули кобуры пистолетов, ответили на приветствие. Но роль нужно было доиграть до конца, и Зиберт попросил их предъявить удостоверения личности. Просмотрев при свете фонарика документы немцев, он обнаружил, что один из четверых является… личным шофером рейхскомиссара Коха.

— А вас, господин капитан, — обратился к нему Зиберт, — я попрошу проехать с нами. Ваши показания могут иметь значение.

Пожав плечами, Гранау спокойно уселся в машину, в которой вместе с «казаками» уже находилось семь человек. Восьмому — Яну Каминскому — пришлось втискиваться в багажник, где он едва не задохнулся, пока автомобиль не домчал до надежного убежища — хутора Валентина Тайхмана вблизи сел Новый Двор и Чешское Квасилово. Владелец хутора, бедный польский крестьянин, отец девятерых детей, давно уже предоставил свой дом в распоряжение советской разведки.

Исчезновение генерала было замечено только в шесть часов, когда новый караул не обнаружил на крыльце часового, а саму квартиру нашел перевернутой вверх дном. На ноги были поставлены и военная контрразведка, и тайная полевая полиция, и служба безопасности, и фельджандармерия. Все дороги из города были перекрыты. Начались поиски, которые продолжались несколько недель — безуспешно.

Дерзкая операция была не только актом возмездия — она дала советской разведке большое количество военной информации.

Всю ночь Кузнецов вел допросы и разбирал захваченные документы, а утром вернулся в город, чтобы ликвидировать Альфреда Функа. Этот старый нацист (он обладал золотым партийным значком) занимал множество постов. Оберфюрер СА Функ был президентом верховного немецкого суда на Украине, руководителем отдела права РКУ, сенатспрезидентом верховного суда в Кенигсберге, чрезвычайным комиссаром Мемельской области, главным судьей штурмовых отрядов группы «Остланд», председателем «Национал-социалистического союза старшин» и пр. Но главная его обязанность заключалась в «узаконении» массового уничтожения советских граждан. Это по приговорам, вынесенным или утвержденным Функом, по всей Украине вешали и расстреливали тысячи патриотов. Примечательно, что верховный судья бил единственным высшим чиновником РКУ, которого Кузнецов знал лично. В принципе, уничтожить Функа можно было (причем сделать это было бы даже легче) в любом ином месте, но Медведев и Кузнецов решили, что акт возмездия получит особый отзвук у населения, приобретет символическую окраску, если будет произведен именно в здании суда.

Наблюдение показало, что Функ, отличавшийся пунктуальностью, ежедневно брился в парикмахерской на Дойчештрассе, расположенной почти напротив суда, причем всегда у одного и того же мастера Анчака. Функ, конечно, не подозревал, что этот худой, с глубоко посаженными глазами услужливый мастер на самом деле майор польской армии, участник боев за Варшаву, антифашист, связанный с советской разведкой.

Операция была рассчитана по минутам. В восемь тридцать утра Зиберт, Каминский и Струтинский подъехали к зданию на Школьной улице. А в восемь часов пятьдесят девять минут главный палач Украины уже был уничтожен прямо в помещении суда.

На этом акте возмездия завершилась деятельность обер-лейтенанта Зиберта в Ровно. Больше ему появляться в городе не стоило — слишком много немцев видели его при выполнении боевых действий.

Одновременно с этими действиями кузнецовской группы по единому плану командования отряда и приказу Медведева несколько ударов по оккупантам нанесли и другие ровенские разведчики. В частности, группа под командованием Михаила Шевчука, в которую входили также Василий Борисов, Павел Серов и Петр Будник, осуществила взрыв на железнодорожном вокзале с помощью мощной мины, упакованной в чемодан.

Пройти на вокзал было нелегко. После освобождения Красной Армией Киева и других украинских городов десятки семей немецких офицеров и чиновников спешили покинуть город. Началась массовая эвакуация, порой носившая панический характер. Чтобы навести хоть какой-то порядок, вокзал был плотно оцеплен фельджандармами. Прорваться через их цепь Шевчуку не удалось. Опытный разведчик, Михаил Макарович не стал лезть на рожон. Он нашел более надежный и безопасный путь. На боковой улочке Шевчук, располагавший пролеткой, выглядел попутчика — пожилого подполковника, с трудом волокущего два тяжелых чемодана. Шевчук предложил немцу подвезти его до вокзала, тот не знал, как и благодарить. Дальше все было просто. Шевчук подкатил к главному входу, а Серов и Будник вместе с чемоданами подполковника внесли в здание и третий — свой… Патрули, приняв их за носильщиков при немецком офицере, беспрепятственно пропустили их и в вокзал, и в зал ожидания для пассажиров первого класса. Подполковника усадили на свободную скамью, рядом поставили его чемоданы, а свой незаметно затолкнули под сиденье. После чего покинули вокзал.

Мина сработала в два часа тридцать минут ночи. Мощный взрыв обрушил потолок зала ожидания первого класса. Свыше двадцати старших офицеров были убиты на месте, около ста тридцати получили ранения и контузии. Поднялась паника. Слились в невыразимом шуме крики, стоны раненых, пистолетные выстрелы, грохот обваливающихся перекрытий. Заслышав стрельбу и взрыв, солдаты из подошедшего в это время к Ровно эшелона решили, что вокзал захвачен советскими парашютистами. Они высыпали из вагонов, залегли вдоль путей и открыли интенсивный огонь по станции. В свою очередь, находящиеся на вокзале немцы приняли за советских десантников солдат из эшелона и открыли ответный огонь. Ожесточенная перестрелка прекратилась только с рассветом.

Связанные с отрядом подпольщицы Лиза Гельфонд, Галя Гниденко и Ира Соколовская, проявив исключительное самообладание, устроили взрыв в офицерском казино, где работали официантками. Отважные девушки сумели пронести в помещение и разместить под столами два мощных заряда. Взрывами было убито много офицеров (это случилось в обеденное время), в том числе полковник и генерал.

Фактически этими операциями завершилась боевая деятельность в Ровно не только Николая Кузнецова и его товарищей, но и остальных групп медведевских разведчиков.

Достойной оценкой этой героической и самоотверженной работы стала длинная радиограмма из Москвы. Центр поздравлял личный состав «Победителей» с боевыми успехами и сообщал, что свыше ста пятидесяти командиров, разведчиков и бойцов отряда Указом Президиума Верховного Совета СССР удостоены правительственных наград. Высокое звание Героя Советского Союза было посмертно присвоено Николаю Приходько. Кавалерами высшей награды Родины — ордена Ленина стали повторно Дмитрий Медведев, а также Николай Кузнецов, Сергей Стехов, Ян Каминский, Мечислав Стефаньский и Николай Струтинский. Орденом Отечественной войны I степени были награждены посмертно Асен Драганов и Анатолий Капчинский.

Сын видного деятеля коммунистических партий Болгарии и Румынии, Асен Драганов был добровольцем-омсбоновцем. Он отличился еще в боях под Москвой и первый свой орден Красной Звезды принял в Кремле из рук М. И. Калинина. В отряд «Победители» он прилетел всего лишь в октябре, а через месяц погиб в бою 8 ноября, прикрывая командира — Медведева…

Еще 2 февраля 1943 года Президиум Верховного Совета СССР учредил медаль «Партизану Отечественной войны» двух степеней для награждения лиц, проявивших храбрость, мужество и стойкостъ в партизанской борьбе за Советскую Родину в тылу против немецко-фашистских захватчиков. Теперь свыше двухсот медведевцев были отмечены этим новым почетным знаком отличия. Серебряной — первой степени — медалью «Партизану Отечественной войны» был награжден и командир «Победителей» Дмитрий Николаевич Медведев.

На Запад!

Глубокой осенью 1943 года по бездорожью, через леса и незамерзшие топи отряд совершил тяжелейший стопятидесятикилометровый переход к большому селу Вельки-Целковичи, ставшему на короткое время очередной партизанской столицей. Чтобы не подвергать ненужным тяготам и риску раненых, их решили по рекомендации Центра оставить в соединении Героя Советского Союза А. Ф. Федорова. Медведев направился в лагерь Федорова и познакомился со знаменитым партизанским генералом.

В этот день находившийся в отряде Федорова фотокорреспондент запечатлел группу партизанских военачальников. Это одна из четырех (если не считать вариантов) фотографий Медведева, сделанных за все время его пребывания в фашистском тылу. Как правило, Дмитрий Николаевич запрещал делать съемки в расположении отряда.

Раненые, конечно, были приняты федоровцами как братья. Примечательно, что по выздоровлении они образовали свой небольшой партизанский отряд. Оставлены были у Федорова и присоединившиеся за последнее время к партизанам мирные жители, в том числе семьи некоторых ровенских подпольщиков. Над ними нависла угроза быть схваченными гитлеровцами, и по приказу Медведева их отозвали из города. Среди них было много детей, вплоть до новорожденных. Дмитрий Николаевич всегда очень любил детей и теперь весьма был озабочен тревогой за судьбу детей, оказавшихся на его попечении. Грубая партизанская пища не очень-то подходила малышам, и для начала Медведев приказал разведчикам где угодно раздобыть дойную корову. Приказ был выполнен, но одним молоком не обойдешься. Тогда командир послал в Москву радиограмму с просьбой прислать самолетом наряду с боеприпасами… манную кашу. Мужчина есть мужчина. Дмитрий Николаевич так и написал: не манную крупу, а именно манную кашу.

В книге «Последняя зима» Алексей Федорович Федоров писал: «Последний раз я виделся с Медведевым в январе 1944 года, перед уходом его отряда из Волынской и Ровенской областей дальше на запад, ко Львову…

С первых минут той последней встречи бросилось в глаза, что Медведев мрачен, неразговорчив. Я подумал, что его самочувствие вызвано какими-нибудь досадными пустяками, и попытался настроить Дмитрия Николаевича на другой лад. Вздохнув, он взял меня за локоть и отвел немного в сторону.

— Случилась беда, Алексей Федорович! — сказал он. — Вторично арестована Савельева и еще кто-то…

О том, кто именно, данных пока не имею, связи разом оборвались, но что Савельеву взяли, это точно…»

Паша Савельева была арестована в своем доме на Хлебной улице. Схватили и несколько подпольщиков. После первых допросов девушку выпустили. Но это было не освобождение, а тактический ход следователя СД. Он рассчитывал, что, оказавшись на свободе, Савельева наведет его на след еще не выявленных немцами подпольщиков. Но Паша это прекрасно понимала и вела себя так, чтобы больше никто не пострадал. Вторично ее арестовали 24 декабря. На сей раз с девушкой не церемонились. Ее подвергли жесточайшим пыткам. Гитлеровцы уже знали об ее причастности к похищению секретного химического снаряда. Какая-либо игра со следователем в наивность была бессмысленна. Вопрос стоял однозначно: выдержит Савельева неописуемые муки или сломается. Паша выдержала все… Даже когда пытали в ее присутствии мать, Евдокию Дмитриевну, молчала и мать, когда у нее на глазах терзали дочь. Паша не могла спасти себя, но она сумела отвести беду от многих своих товарищей по борьбе. Истерзанная озверевшими мучителями, Паша в последнюю ночь своей жизни чем-то острым нацарапала на стене камеры номер четырнадцать луцкой тюрьмы: «Приближается черная, страшная минута! Все тело изувечено — ни рук, ни ног. Но умираю молча. Как хотелось жить! Во имя жизни будущих после нас людей, во имя тебя, Родина, уходим мы… Расцветай, будь прекрасна, родимая, и прощай. Твоя Паша».

Утром 12 января 1944 года, всего за три недели до освобождения Луцка войсками Красной Армии, во дворе луцкой тюрьмы фашисты сожгли заживо на костре разведчицу медведевского отряда комсомолку Пашу Савельеву. Теперь на этом месте — памятник героине[13].

Тревожила Медведева и судьба Вали Довгер. Ее не успели отозвать в отряд, как других разведчиков. Гитлеровцы арестовали Валю, подвергли пыткам, добиваясь показаний о «женихе» — обер-лейтенанте Зиберте. Валя твердо стояла на своем: знает, дескать, только одно, что ее близкий знакомый Пауль — боевой офицер, преданный фюреру и рейху, удостоенный высоких наград.

О своих служебных делах он ей ничего не рассказывал, куда и насколько выбыл — ей не известно.

На допросы в СД вызывали также Лидию Лисовскую и Марию Микоту. Хотя сестры и были «секретными сотрудницами» СД, все же на них пало в какой-то степени подозрение в причастности к похищению генерала Ильгена. К тому же все знали, что Зиберт снимал у Лисовской комнату. Сестры твердо придерживались заранее разработанной для них Медведевым и Лукиным легенды. Ничего путного следователи от них не добились, хотя полностью от подозрений не отказались[14].

…В Вельках-Целковичах отряд простоял всего несколько дней. Фашистская авиация установила, что именно сюда перебазировались партизаны, и начала бомбить село. Чтобы не подвергать опасности мирное население, Медведев снова увел отряд в лес. Здесь подразделения продолжали приводить себя в порядок, переформировывались, наконец, бойцы просто отдыхали после колоссального напряжения последних боев и перехода. Однако отдых, пускай и трижды заслуженный, явно тяготил партизан, особенно разведчиков. В конце декабря возобновили наступательные действия все три Украинских фронта. Медведевцы хорошо понимали, что в эти решающие дни они могут и должны внести свой вклад в освобождение Ровенщины. Маневренная группа разведчиков под командованием Бориса Черного, оставленная в цуманских лесах, конечно, не могла заменить целый отряд. Между тем вернуться всему соединению сразу было невозможно. Еще не устроены были все раненые, кроме того, отряд остро нуждался в отечественных боеприпасах, а также батареях питания к рациям, которые предстояло получить с самолетами из Москвы.

Медведев принял оптимальное решение: послать в цуманский лес группу разведчиков, связных и радиста под сильным прикрытием. Наверняка, полагал он, немцы, убедившись, что партизаны ушли отсюда, и сами убрались восвояси. Так оно и оказалось на самом деле.

Группа разведчиков под общим командованием Александра Лукина под прикрытием роты Льва Ермолина выступила в обратный путь. На свою беду, с ней столкнулась тоже рота — выпуск школы старшин «Украинской повстанческой армии». Из допроса пленных выяснилось, что она совершала ночной марш в качестве… одного из выпускных экзаменов! Партизаны разбили националистов и взяли хорошие трофеи, в том числе тяжелый пулемет и миномет. Но главное — было захвачено около сотни новеньких, еще не заполненных старшинских дипломов, украшенных печатями с трезубцем и витиеватыми подписями командующего группы УПА «Заграва» Дубового и начальника штаба «Бористена». Вожаки оуновцев очень любили присваивать себе пышные, многозначительные имена — Бористеном в древности называли Днепр.

Вскоре, получив разрешение из Москвы, вернулся в цуманский лес и весь отряд, за исключением, как уже было сказано, раненых.

Фронт приближался с каждым днем. Ветер с востока отчетливо доносил до лагеря звуки канонады. Поток фашистского отступления захлестывал все дороги. Рейхскомиссар Кох так спешил убраться из Ровно в Кенигсберг, что даже рождественский прием в РКУ устроил на два дня раньше, чем полагалось по календарю.

Медведеву было очевидно, что очень скоро отряду придется перебазироваться ко Львову. Именно туда перемещались многие учреждения оккупантов, там же находился и центр националистов. Информация из этого города приобретала первостепенное значение для советской разведки и командования Красной Армии. Все тщательно взвесив, Дмитрий Николаевич решил заслать во Львов группу разведчиков. Они должны были выяснить обстановку в городе, подобрать квартиры, выявить расположение казарм, складов, штабов, узлов связи, лиц, которых немцы и националисты оставят для шпионской и диверсионной деятельности в тылу Красной Армии. Наконец, разведчики должны были достать схему минирования Львова, чтобы воспрепятствовать варварскому разрушению старинного и красивейшего украинского города. В случае потери связи с отрядом группа должна была установить контакт с передовыми частями Красной Армии и передать им собранную военную информацию.

6 января 1944 года группа в составе двадцати одного человека отправилась в далекий путь по маршруту Ровно (цуманский лес) — Львов (гановический лес). По плану Медведева три пары разведчиков (в их числе были люди, хорошо знавшие Львов) и должны были действовать в городе, а остальная часть группы, в том числе радист Бурлака, служить им как бы базой в гановическом лесу. Две девушки должны были выполнять функции связников между разведчиками и базой.

Командиром группы Медведев назначил лейтенанта Бориса Крутикова. Выбор был обоснован. Во-первых, Крутиков зарекомендовал себя за прошедший год как один из самых боевых командиров взводов. Во-вторых, он прекрасно знал обычаи и порядки националистов. Это имело особое значение. Дело в том, что по замыслу Медведева группа должна была пройти от Ровно до Львова под видом отряда оуновцев, выполняющих особо важное задание руководства и командования УПА. Это обусловливалось тем, что местность, по которой пролегал маршрут, находилась под контролем УПА. Все бойцы группы получили соответствующие документы, в том числе те самые дипломы школы старшин, что были взяты как трофеи в недавнем бою.

Дорога на Львов оказалась гораздо более трудной, нежели представляли Медведев и Лукин. На всем протяжении долгого пути группе приходилось вступать в вооруженные схватки. Она понесла тяжелые потери, в частности были убиты радист Бурлака и всеобщая любимица Наташа Богуславская. Пули разбили рацию. В итоге вместо трех пар во Львове смогли приступить к работе только три разведчика: Степан Пастухов, Михаил Кобеляцкий и Борис Харитонов.

15 января самостоятельно во Львов был направлен Кузнецов. Николай Иванович должен бил продолжить в этом городе разведывательную работу «гауптмана Зиберта» (его «повысили» в чине) и в качестве запасного варианта уничтожить губернатора Галиции бригаденфюрера СС Вехтера или вице-губернатора Бауэра.

Вместе с Кузнецовым отбыли на задание Ян Каминский и шофер Иван Васильевич Белов. Иван был красноармейцем, попал в плен, сумел вырваться на свободу, осел в Ровно и связался здесь с группой Шевчука. Он был проверен в нескольких боевых эпизодах и не вызвал у Медведева никаких сомнений. К предстоящей поездке Белов был облачен в немецкую форму и снабжен документами солдата вспомогательных войск Ивана Власовеца.

Кузнецов следовал во Львов через Луцк, где группа местных польских подпольщиков под командованием Вицента Окорского приготовила для него новый автомобиль, ранее принадлежавший местному гебитскомиссару.

«Мы условились, — вспоминал Медведев, — что, если Кузнецову, Каминскому и Белову не удастся встретиться с отрядом, они должны разыскать группу Крутикова и остаться с ней. Не выйдет и это — перейти самим линию фронта. Если же и тут неудача — уйти в подполье и ждать прихода Красной Армии…

— Ну, прощайте, Дмитрий Николаевич! — сказал он.

Мы обнялись и по русскому обычаю трижды расцеловались».

Больше два легендарных чекиста никогда не виделись…

10 января отряд, насчитывавший примерно тысячу четыреста человек, уже снялся с места и приступил к двухсоткилометровому переходу тоже в сторону Львова, Идти пришлось с боями. Несколько дней потребовалось только для того, чтобы прорваться через усиленно охраняемую железную дорогу Ровно — Луцк. Ждать нападения приходилось на каждом километре пути. И не только со стороны немцев, но и отрядов УПА, активизировавших свою деятельность. Как правило, в населенные пункты входить удавалось только после боя. Нередко случалось, что, пока одно подразделение отдыхало или готовило обед, другое вело бой, отвлекая на себя внимание и силы врага. Плохо совсем обстояло дело с боеприпасами к отечественному оружию. Тогда Дмитрий Николаевич буквально на ходу произвел переформирование и создал две ударные роты, вооруженные исключительно трофейными пулеметами, автоматами и карабинами, патронов к которым было предостаточно.

Лишь в конце января наконец-то пришли холода. Выпал снег, прикрывший замерзшую грязь, доставлявшую столько бед бойцам. Санный путь принес облегчение и самому Медведеву. Болезнь донимала его как никогда раньше. Только один человек в полной мере понимал, каково приходится Дмитрию Николаевичу, — доктор Альберт Цессарский. Теперь уже не просто врач отряда, а начальник всей медико-санитарной части, в которой был даже настоящий профессор — Феодосий Михайлович Гуляницкий (его помогли переправить к Медведеву винницкие подпольщики). Одним из ведущих хирургов стала парашютистка-доброволец доктор Вера[15] — дочь видного деятеля болгарского и международного коммунистического движения, философа-марксиста Тодора Павлова, в те годы узника фашистской каторжной тюрьмы.

Медведев лично следил за тем, чтобы раненым и больным отдавалось все в первую очередь и самое лучшее.

О них заботился каждый партизан и все вместе. В общей сложности за два года в отряде было двести пятьдесят собственных раненых. Из них умерло только трое, а двести тридцать восемь вернулись в строй полноценными бойцами.

В своей книге «Записки партизанского врача» А. Цессарский так писал об этих днях: «Командир… болен. Он почти не встает с повозки, командует лежа. Во время остановок лечим его массажем, грелками — у него воспаление корешков спинного мозга. Уже потом, в Москве, на рентгене мы установили, что воспаление вызывает костная мозоль на месте старой трещины в позвонке».

Последняя стоянка — большое село Нивицы. Отсюда до Львова по прямой всего шестьдесят, километров. Здесь решили заночевать. Эта ночевка могла оказаться последней в жизни Дмитрия Николаевича. Староста села, немецкий прислужник и оуновец, сумел дать знать «в лес» и навел на партизан крупный отряд из дивизии СС «Галичина».

Конечно, как всегда, при стоянке в селе были выставлены сторожевые посты. И все же могла случиться большая беда.

Произошел короткий, но жестокий бой…

Противник бежал, оставив около тридцати трупов. В этом бою был смертельно ранен ветеран обоих медведевских отрядов, колхозный тракторист из Казахстана Дарпек Абдраимов, заслонивший Медведева грудью от фашистской пули.

Последними словами Дарпека, обращенными к Медведеву, зашедшему к нему в медчасть, были:

— Командир, ты живой? Не ранен?

Через несколько минут он умер на руках Медведева. Действительно, каким-то чудом Дмитрий Николаевич был даже не ранен. Хотя насчитал в своей шинели двенадцать, а в шапке две пулевые пробоины.

На первом привале после боя командир радиовзвода Лидия Шерстнева приняла сообщение Совинформбюро, которое все бойцы приветствовали дружным и радостным «ура!»: диктор Юрий Левитан прочитал приказ Верховного Главнокомандующего о том, что 2 февраля войска 13-й армии 1-го Украинского фронта под командованием генерала Н. П. Пухова при активном содействии партизан освободили города Ровно и Луцк. В ходе последовавшего затем сеанса связи с Центром та же Шерстнева приняла приказ Москвы о выводе отряда в ближайший тыл Красной Армии. Это был первый приказ за полтора года. До сих пор командование все директивы отдавало только в виде запросов.

Отряд двинулся в обратный путь. Пятого февраля близ железной дороги Ровно — Луцк он в последний раз дрался с гитлеровцами — прорывавшейся на запад мотомеханизированной группировкой, в составе которой были и танки. По сути дела, отряд «Победители» уже находился в тылу стремительно наступавшей Красной Армии.

А потом, похоронив восьмерых товарищей, павших в этом последнем бою, партизаны увидели советских солдат. Так завершилась война в тылу врага для Дмитрия Медведева и его боевых друзей. Многих из них еще ждали другие походы, другие бои. Но то была уже другая часть их воинской биографии.

…Через много лет в числе выдающихся партизанских военачальников — С. А. Ковпака, С. В. Руднева, А. Ф. Федорова, П. П. Вершигоры, и других Маршал Советского Союза Г. К. Жуков назовет имя и Д. Н. Медведева.

Последним боем Дмитрий Николаевич командовал, лежа в повозке, через связных. А потом пришла радиограмма… Медведеву предписывалось передать командование Стехову и немедленно выехать в Москву. Потом прибыла и «коломбина» — военная грузовая машина с плотным брезентовым тентом. Вместе с несколькими ранеными Дмитрий Николаевич выехал в столицу.

…Смоленская площадь, Арбат, знакомы» ворота, темно-кирпичный двухэтажный дом в глубине двора. Сам выйти из кабины Дмитрий Николаевич не мог. Помогли спутники. Но когда нажал на кнопку звонка, попросил, чтобы его не поддерживали за локти. Не хотел пугать жену…

Лишь через несколько лет Медведев узнал, откуда командованию стало известно о его болезни. Созналась Лидия Шерстнева — это она вопреки всем служебным предписаниям отправила в Центр радиограмму о тяжелом состоянии Медведева.