– А на какой стороне реки погост? – спросил Хранитель.
– Так в излучине Москвы-реки, в Хамовниках, – по-простецки ответил Тихомир, – под Новодевичьим монастырем.
– Погост за Воробьевыми горами, которые есть Седьмой холм Москвы, – задумчиво сказал Хранитель, обратив внимание на величественное расположение, – возле Новодевичьего монастыря, посвященного Пресвятой Богородице Путеводи-тельнице. Образ которой, по преданию, написал евангелист Лука, Семидесятый сподвижник апостола Павла, который слыл «апостолом язычников» и не входил в число «Двенадцати»!
Казалось, что в голове Хранителя что-то «созревает», и он было хотел что-то уточнить у Тихомира, как вбежал довольновзволнованный Третьяк.
– Кое-какую одежонку нашел, – гордо заявил он.
На съезде с вечно кособокого деревянного Крымского моста дрожки, запряженные приметной пегой хромой кобылой, были остановлены городовым, который, не таясь, сказал вознице:
– Ну-сь?
Извозчик замешкался, но полез доставать кровные.
Когда немного отъехали, извозчик проворчал:
– Кажинный день на ентого городового Соболева расход. Вот статуй еще небесный! И зачем я эту крытую «линейку» на душу взял.
Хранитель ответил:
– Езжай, братец, тебе воздастся… Заплачу как за «лихача».
Извозчик, набивая цену, начал плакаться:
– Что станешь делать, рупь фараон лекспроприировал. А заработок какой? На три-шесть гривен в день с конем не управишься. Овес, сено… В трактире калачик съешь и колбаски возьмешь, чай – на одново, половому – пятак, на дворе за коня – пятак, фатера, еще трактир, когда смерзнешь… Куда тут!.. Работник теперь три с полтиной хозяину везет. А если раньше подковать новой подковой на станке стоило семнадцать копеек за копыто, так сейчас по двадцать восемь берут!
На подъезде Хранитель спросил:
– Сколько захочешь?
Извозчик скривился, словно кислого в рот взял, и, закатив глаза, собрался было говорить, как Хранитель, приподняв от его груди номерной знак, отсек:
– «Уксус»! Дело государственной важности! Коль скажу – повезешь даром! Жди здесь.
«Ванька» опешил, но супротив не стал перечить:
– Знамо дело! А кто они такие по ночам по кладбищам шастать?!
У белесой стены Новодевичьего монастыря стояли Тихомир и Хранитель.
Вход склепа был закрыт прочными корабельными цепями, на которых покоился старинный навесной замок на два ключа, да еще и с секретом.
– Внутрь не попасть. Нужен папенька, – сказал Тихомир.
– А внутрь и не стоит, – очень задумчиво сказал Хранитель, осматривая наружные очертания склепа, покрытые замысловатой росписью.
Через мох и плесень на портале проступали ажурные буквы, когда-то созданные древним умельцем на старорусском языке. Хранитель, читая слова, тихо и очень мягко проговорил в конце:
– Гхангхбеярринг.
Тихомир не понял сказанного:
– Олег Ярославович! Что вы сказали?
Хранитель улыбнулся и, пригладив усы, ответил:
– Не все сразу, дорогой мой боярин Тихомир Андреевич Медведь. Не все сразу.
Хранитель как-то по-особенному произнес «Медведь», что Тихомиру показалось, как будто он слышит свою родовую фамилию впервые.
Возвращаясь назад к Ордынке, Хранитель остановил извозчика.
– Тихомир, я сейчас зайду к старому товарищу. Действуем, как договаривались, – полушепотом сказал Хранитель.
Тихомир понятливо кивнул.
– Держи, – Хранитель сунул вознице деньги, – не обидел?
Возница быстро пересчитал монеты и заулыбался:
– Пять рублей!
– Завезешь моих на Николаевский вокзал и получишь еще пять, – сказал извозчику Хранитель.
– Будет сделано, ваше благородие, – довольно ответил тот.
Под утро к пустынной площади у Николаевского вокзала подъехали дрожки.
Уставшая пегая кобылка переступила со здоровой ноги на хромую и обреченно зафыркала, вспоминая свою тяжелую долю:
– Когда уже отбегала свое на воинской службе, пришлось заниматься извозом. Пенсии же у лошадей нет. Все же лучше, чем на скотобойню!
Когда из дрожек вышли двое обычных мужчин, один из которых нес в руках какой-то сверток, кобылка зафыркала уже радостно:
– Сейчас закончим работу и поедем на постоялый двор в тихий пригород Москвы у Тверской заставы. Там сон, вода и овес.
Но дрожки стояли на месте, и кобылка фыркнула уже возмущенно:
– Поехали!
Она хотела пожаловаться своим «коллегам», но никого рядом не было, и кобылка поняла:
– Извозчик видит, что конкуренции нет, и хочет взять еще работу. Эх!
Монументальное двухэтажное здание первого московского вокзала с аркадой венецианских окон и таких же тройных высоких дверей первого этажа по центру возвышалось двухъярусной башей с часами.
Тихомир и Третьяк с Первым на руках зашли в правые по ходу двери вокзала одновременно с тем, когда из левых дверей вышла роскошная женщина в черном одеянии и шляпке с вуалью.
Женщина перекинула на локоть небольшой, черной кожи дорожный саквояж, подняла голову, посмотрела на часы башни, достала из складок платья золотые карманные часы, щелкнула крышечкой и взглянула на циферблат с надписью Breguet.
Осмотрев площадь, она с досадой увидела только одного извозчика с какой-то клячей.
Кобылка испуганно заржала. Ее обдало волной холода, как будто сама смерть прошла рядом.
Женщина молча уселась в дрожки.
Извозчик тронул вожжи, и кобылка нехотя засеменила, еще больше припадая на хромую ногу.
Обернувшись, извозчик поклонился и спросил, представляя, что заработает хорошую копейку, если поедет к гостинице первого класса «Дюссо» или к какому-нибудь шикарному особняку:
– Куда барыня пожелает?
В ответ он услышал то, чего никак не ожидал:
– На Хитровку.
Он резко натянул вожжи, и кобылка встала как вкопанная, довольно фыркнув:
– Все-таки на постоялый двор!
Извозчик еще раз обернулся и раздосадовано сказал:
– Барыня, на Хитровку никак нельзя! Не поеду.
Женщина спокойно сказала:
– Десять рублей.
Извозчик начал сомневаться:
– Не надо ехать! Это раньше там был просто Хитровский рынок. Все началось с появления на Хитровке биржи труда. После отмены крепостного права в Москву стало приезжать очень много крестьян. Работу искали. Мне вот повезло – «ванькой» стал. А многие так и не нашли работу. Пока продавали последнее, было чем прокормиться, а потом уж и разбойничать стали.
Женщина слегка прикрикнула:
– Не бойся. Мне туда и надо. Поживей давай!
Извозчик нехотя понукнул, кобылка тронулась, но недовольно проржала:
– Не нравится мне эта поездка.
Дрожки долго и медленно кружили по темным улицам и проулкам Хитровки.
Когда дрожки заехали в какой-то тупик возле трактира «Сибирь», из темноты их обступили три мужские фигуры.
Извозчик в испуге съежился, а кобылка беспокойно заржала, когда чьи-то незнакомые руки схватили за удила.
Один из мужчин подошел к дрожкам, запрыгнул на подножку и зловеще произнес:
– А кто тут? Барыня! Какая встреча!
В ответ он услышал совершенно спокойный голос:
– Хватит болтать. Найди мне Картуза. Срочно!
Спустя минуту после того, как «грабитель» ушел, женщина достала Breguet и посмотрела время:
– Четыре часа утра ровно.
Тихомир посмотрел на часы башни вокзала:
– Четыре часа утра ровно.
Тихомир и Третьяк с завернутым в броское, все в аляповатых цветах, покрывало Первым, одетые в косоворотки и заправленные в сапоги штаны, вызывающе громко разговаривая и расталкивая других пассажиров, садились в зеленый вагон третьего класса поезда на Николаевском вокзале. Тихомир тянул в одной руке старый, видавший виды чемодан, а в другой – холщовый, местами грязноватый узел со скарбом. Со стороны их можно было принять за уезжающих из города мастеровых или даже крестьян. Плюс младенец начал верещать, привлекая к себе внимание. Здоровенный жандарм, дежуривший на перроне, брезгливо поморщился и отвернулся.
Немного в сторонке от перрона стоял Хранитель. Одетый в темно-синий сюртук поверх рубахи, он не привлекал особого внимания. Но вел себя так, как будто кого-то нетерпеливо ожидал. Выпрыгивал, высматривал кого-то в толпе пассажиров и их провожающих.
Когда паровоз дал два длинных гудка и тронулся, Хранитель запрыгнул на подножку и еще раз оглянулся – никого.
Он сунул проводнику гривенник.
– Браток, не закрывай дверь, мой кум опаздывает. Эх, хоть бы успел, – «заокал» он.
Монета исчезла из рук Хранителя так быстро, что он и не заметил, хотя проводник в это время смотрел в другую сторону.
Хранитель стал наблюдать за перроном из открытой двери вагона.
Он прекрасно видел, как к уже набирающему скорость поезду бежал Игнат.
Хранитель сосредоточился и начал внушать Игнату на расстоянии:
– Посмотри на меня!
Игнат, словно услышав, начал глазами искать того, кто его звал, и с разбегу налетел на рыжеволосого господина в приметном модном черном котелке.
Тот отлетел в одну сторону от Игната, а его чемодан – в другую. Чемодан раскрылся, и из него разлетелась кипа бумаг мелкого формата.
Бумаги начал подбирать народ, то и дело раздавались «охи и ахи»…
Игнат не успел опомниться, как был схвачен под руку жандармом. А рыжего господина в котелке и след простыл.
Жандарм со всей дури свистел в свисток, и к нему уже прытко бежали другие блюстители порядка.
– Вот сволочь! Листовки разносить! – рявкнул жандарм.
Игнат растерянно смотрел то на удаляющийся поезд «Москва – Санкт-Петербург», то на листовки «Долой царизм!».
Его скрутили и повели вдоль перрона.
Когда Игната вели возле мусорной урны, он внезапно начал вырываться и ругаться на непонятном языке – в урне лежали скомканные рыжий парик и котелок.