Медведь. Пьесы

МИША ГРИГОРЬЕВ, около 50 лет.

ЕГО ЖЕНА МАША, немного за 40.

ЕГО ДОЧЬ ОЛЯ, 20.

ЕГО СЫН АЛИК, 11.

ПОЛКОВНИК.

ИДЕОЛОГ.

ПРЕДСТАВИТЕЛЬ АДМИНИСТРАЦИИ ПРЕЗИДЕНТА, сокращенно АП.

ЗООЛОГ.

СЕКРЕТАРЬ АКАДЕМИИ НАУК.

НЕСОГЛАСНЫЙ.

БИНОМ.

ПИАРЩИЦА-БИОГРАФ.

КАРАУЛЬНЫЙ.

ГАСТАРБАЙТЕРЫ (без слов).

НАЛОГОВЫЙ ИНСПЕКТОР.

РУССКАЯ ЖУРНАЛИСТКА.

АМЕРИКАНСКАЯ ЖУРНАЛИСТКА.

ОЧКАРИК.

ЦЕЛИТЕЛЬ.

РЕПОРТЕРЫ, ДЕТИ, АКАДЕМИКИ, СТАТИСТЫ, ГОЛОСА В ТЕЛЕВИЗОРЕ.

Первое действие

Сцена изображает квартиру Миши. Миша с женой сидят перед зрительным залом — она с глянцевым журналом, он с газетой. Перед ними телевизор, экрана которого зал, естественно, не видит.

Из телевизора доносятся два голоса — мужской и женский.

М (неторопливо, рассудительно). Неплохо.

Ж (с достоинством). Хорошо.

М. Хорошо, хорошо.

Ж. Очень хорошо.

М (с напором). Отлич-чно!

Ж (с придыханием). Очень, очень хорошо!

М. Отлично, отлично!

Ж. Прекрасно!

М (быстрей). Все лучше и лучше! Лучше и лучше!

ЖЕНА. Слушай, переключи, сколько можно!

МИША. Подожди, сейчас погоду скажут.

М (ускоряя темп). Прекрасно! Превосходно!

Ж. Очень! Очень! Еще лучше!

М. Чудесно, чудесно! Изумительно!

Ж. Аааа! Да! Хорошо! Да!

М (задыхаясь). Потрясающе!

Ж. Дааааа! (Затихает.)

М (кашлянув, приводя себя в порядок). Мы передавали выпуск новостей.

Ж. Погода ничего, плюс двадцать пять, облачно, небольшие дожди. Всего доброго.

Пауза.

ЖЕНА. Миша, нам надо поговорить.

МИША. Поговорить.

ЖЕНА. У Алика проблемы.

МИША (машинально). Проблемы.

ЖЕНА. Он придумал себе друга.

МИША. Друга.

ЖЕНА (раздраженно). Оторвись от газеты, идиот.

МИША. Идиот.

Жена встает и вырывает у него газету.

ЖЕНА. Твой сын придумал себе друга.

МИША. Очень хорошо.

ЖЕНА. Что хорошо?

МИША. Лучше друга, чем внешнего врага.

ЖЕНА. Миша, все очень серьезно. Я поймала его, когда он сверлил дырку.

МИША. В ком?

ЖЕНА. В двери ванной.

МИША (становится серьезен). Слушай, это черт-те что.

ЖЕНА. Я и говорю.

МИША. Вообще что-то рано. Я только в двенадцать… (Смущается.)

ЖЕНА (невозмутимо). Это скорее поздно.

МИША. Я хочу сказать: я только в двенадцать стал об этом думать вообще.

ЖЕНА. Ты пойми: дело не в том, что он просверлил дырку. Это как-то можно понять. Но он придумал друга.

МИША. Какого друга?

ЖЕНА. Он сказал, что подглядывает за другом.

МИША. Нет, это уже никуда не годится. Это вообще ни в какие ворота. Почему за другом?

ЖЕНА. У него в ванне живет друг.

МИША. А почему он не зайдет туда просто так? К другу?

ЖЕНА. Он боится.

МИША. Кого? Друга?

ЖЕНА. Он поэтому не чистит зубы.

МИША. Слушай, все понятно. Он подглядывает в ванну и не чистит зубы, и для всего этого придуман друг, и я сейчас его вылечу раз и навсегда.

ЖЕНА. Миша, не смей. Не вздумай.

МИША. Нет, я сначала расспрошу, конечно. Что ты кудахчешь? Никто его не лупит, хотя следовало бы… Алик!

АЛИК (из соседней комнаты). Что?

МИША. Не «что», а иди сюда быстро!

АЛИК (входя). Чего у вас случилось?

МИША. Алик. Что у тебя за друг в ванной?

АЛИК (потупляясь). Пойди и сам посмотри.

МИША. Нет, погоди. Ты мне объясни сначала: зачем ты сделал дырку?

АЛИК. Чтобы смотреть.

МИША. На что там смотреть, Алик? Ты бы меня спросил, я бы сам тебе все показал… В смысле — я бы рассказал, я провел бы с тобой разговор, есть книги, в конце концов…

АЛИК. Пап, какие книги? У нас в ванной медведь.

Пауза.

ЖЕНА. Кто?

АЛИК. Маленький медведь.

МИША. Ага. И откуда он взялся?

АЛИК. Не знаю. Наверное, из крана накапал.

ЖЕНА. Я тебе говорила, там кран не закрывается.

МИША. Я помню! Но ты не говорила, что оттуда накапает медведь.

АЛИК. А может, он ночью пришел. Я не знаю.

МИША. Но как же ночью? Как же никто не слышал?

АЛИК. Я не знаю. Он маленький.

МИША. Алик. Скажи мне правду. Тебе ничего не будет. Тебе одиноко, да? У тебя нет друга, да?

АЛИК. Почему ты мне не веришь? Сходи и посмотри!

МИША. Я пойду. Я пойду и посмотрю. И если там нет никакого медведя — а там нет никакого медведя, ты сейчас сам все увидишь, — если там нет вообще никого, я оторву тебе уши. И за вранье, и за испорченную дверь. Прежде всего за вранье. (Видно, что он так долго болтает именно от нерешительности. Как все люди с воображением, он уже не уверен, что в ванне совсем ничего нет, а потому тянет время.) Главным образом за вранье. Дверь еще можно простить, а вранье нельзя, вранье нельзя никогда…

ЖЕНА. Что же ты? Открывай!

МИША. Сейчас. Слушай, Алик же никогда не врет, верно?

ЖЕНА. Ты что, боишься?

МИША. Кто, я? Да, боюсь.

ЖЕНА. Чего?

МИША. Он бы не сказал просто так, верно? Он же не мог выдумать? Я сейчас знаешь как: всему уже верю. (Показывает на телевизор.) Вот они говорят, а я верю. Сейчас же знаешь как? Сейчас же как скажут, так и есть.

Из ванной доносится тихий рев.

АЛИК. Ну вот.

Мишу отбрасывает от двери.

ЖЕНА (бледнея и хватаясь за голову). Слушай…

МИША. Ты мылась с утра?

ЖЕНА. Клянусь тебе, никого не было…

МИША. Алик, слушай меня внимательно. Когда ты его увидел?

АЛИК. Позавчера.

МИША. Где он был?

АЛИК. Он там сидел.

МИША. В ванне?

АЛИК. Ну да.

МИША. Не в раковине?

АЛИК. В раковине сидит моллюск. А медведь в ванне.

МИША. И что он делал?

АЛИК. Ничего. Сидел.

МИША. И что ты сделал?

АЛИК. Конфету дал.

МИША. Какую?

АЛИК. Жевательную.

МИША. О Господи. Маша, что теперь делать?

ЖЕНА. Вызывай МЧС.

МИША. Почему МЧС?

ЖЕНА. А кого еще?

МИША. Но это же не по их части.

ЖЕНА. Как — не по их? Медведь в ванне — это не чрезвычайная ситуация?

МИША. Господи, Маша, как он туда попал?

ЖЕНА. Они разберутся.

МИША. Нет, но как ты себе представляешь? «Алло, МЧС, у меня в ванне медведь?»

АЛИК. Он не страшный. Он еще маленький.

МИША. «У меня в ванне маленький медведь». Да, так гораздо убедительней.

ЖЕНА (набирает номер). Алло! МЧС? Приезжайте, пожалуйста, у нас в ванне медведь! Нет, не моется. Нет. Просто живет. Не знаю. Нет, не пытается. Нет, раздельный. А что, если бы был совмещенный, что-то бы изменилось? Да, пожалуйста. Строителей, пятнадцать. Двадцать шесть. Второй. Пятый. Да, пожалуйста.

АЛИК (чуть не плача). Они заберут его, да?

ЖЕНА. Заберут, конечно. Ты же не хочешь мыться вместе с ним?

АЛИК. Хочу!

МИША. Алик, я куплю тебе кролика.

АЛИК. Не хочу кролика! Кролик есть у всех, а медведь только у нас.

ЖЕНА. Алик. Это огромное хищное животное. Он мог откусить тебе руку.

АЛИК. Не откусил же.

ЖЕНА (Мише). Это все ты.

МИША. Почему я?!

ЖЕНА (передразнивает). «Я прикручу, Я прикручу!»

МИША. Ты что? Ты в уме?! Ты действительно веришь, что он… накапал?!

ЖЕНА. А откуда он мог взяться?

МИША. Стоп. А Ольга не могла его принести?

ЖЕНА. Зачем Ольге при носить медведя?

Слабый рев.

Есть хочет.

МИША. Что он ест?

ЖЕНА. У тебя есть еще жевательные конфеты?

АЛИК. Нет.

МИША. Надо мяса.

ЖЕНА. Он сейчас выйдет.

Миша несколько секунд стоит неподвижно, потом разбегается и запирает дверь на наружный шпингалет.

МИША. Ф-фу…

ЖЕНА. Ты думаешь, поможет?

МИША. Пока поможет. А потом они приедут.

Звонок в дверь.

Слава Богу.

Открывает. На пороге Полковник.

ПОЛКОВНИК. Здрасьте, хозяева.

МИША. Здравствуйте. Вы МЧС?

ПОЛКОВНИК (рассеянно). МЧС, МЧС… Ну, где тут?

МИША (суетливо). Вот, пожалуйста…

ПОЛКОВНИК. А почему заперто?

МИША. Ну, понимаете… если выйдет…

ПОЛКОВНИК. Еще не выходил?

МИША. Как видите… Живые же все…

ПОЛКОВНИК (припадая к глазку). Свет зажгите.

МИША. Сейчас.

Полковник надолго прилипает к глазку.

ЖЕНА. Ну?

ПОЛКОВНИК (не оборачиваясь). Ну.

ЖЕНА. Вы… справитесь?

ПОЛКОВНИК. С кем?

ЖЕНА. С… с ним.

ПОЛКОВНИК. Зачем?

ЖЕНА. А… а как?

ПОЛКОВНИК (отлипая наконец от глазка). Фамилия!

МИША. Чья?

ПОЛКОВНИК. Ну не моя же!

МИША. Григорьев.

ПОЛКОВНИК. Поздравляю вас, господин Григорьев.

МИША. Спасибо, вас также.

ПОЛКОВНИК. Служу России. Еще раз поздравляю вас, господин Григорьев, и вас, госпожа Григорьева. Присядем. (Садится первым.) Дело серьезное.

МИША. Да куда уж дальше.

ПОЛКОВНИК. Серьезное, да. Милый вы мой господин Григорьев! Дорогой вы мой человек! (Подходит к Мише, поднимает его, целует, опускает на стул.)

МИША (утираясь). Служу России.

ПОЛКОВНИК. Служите, как еще служите!

Рев за дверью.

Ах ты, мой сладкий! Ах ты, моя радость! Честно вам скажу, господин Григорьев, не думал, что доживу до этого дня.

МИША. Вот! Вот именно прямо вы в точку. Даже в голову не могло прийти.

ПОЛКОВНИК. Были, конечно, данные. Пророчества. Святого Герасима подполковника, слышали?

МИША. Что-то слышали…

ПОЛКОВНИК (гладя Алика по голове). Это покровитель нашей службы, сынок. После распада СССР ушел в затвор, чтобы не изменить присяге. Много пророчествовал. Сказано: когда станут давать сто двадцать за один, выйдет из воды зверь, и сие будет национальное возрождение.

АЛИК. Сто двадцать за один?

ПОЛКОВНИК. То-то и оно, сынок. Мы ведь тоже все думали: долларов за рубль? Битых за небитого? Может, лет за анекдот? А оказалось — долларов за баррель.

ЖЕНА. Простите, но как… Я хотела сказать — как же мы?

ПОЛКОВНИК (вставая и подходя к ней). Эх, товарищ Григорьева… Ну дорогая же ты моя товарищ Григорьева! (Целует ее крепче и дольше, чем Мишу.) Ведь у вас… Так просто и не скажешь… Возрождение у вас случилось. Можете вы это понять?

ЖЕНА. Я даже не знаю, чем мы, собственно…

ПОЛКОВНИК. Да это мы выясним! Это вы не беспокойтесь. Всю подноготную раскроем, родословную до десятого колена. Это ведь не просто так, понимаете? Абы у кого же не зародится, верно? Вы теперь… понимаете, какое теперь ваше значение? Да если б вас в космос запустить, и то никакого сравнения. Понимаете?!

МИША. Минуточку. А нельзя все-таки объяснить, как это…

ПОЛКОВНИК. Это все вам доведут касающиеся люди. Что вы! Это надо исследовать, наблюдать! Ах ты, мой хороший! (Подходит к глазку.) Ах он, голубчик! Вроде и подрос даже! (Отрывается, залу.) Точно подрос!

Звонок в дверь. Полковник по-хозяйски идет к двери.

Прибыли, мои дорогие!

Входит рослый крупный мужчина с окладистой бородой, в профессорских очках.

Проходите, товарищ специалист, все ждем.

ЗООЛОГ (доброжелательно, солидно, медлительно). Добрый вечер.

МИША. Добрый вечер.

ПОЛКОВНИК. Вы поглядите только! Вот… (Подводит зоолога к глазку.)

ЗООЛОГ. Очень, очень любопытно… (Мише.) У вас не найдется ли мяса?

ЖЕНА. Есть котлеты.

ЗООЛОГ. Ну, давайте котлеты… Хотя вообще-то лучше, конечно, мясо. (Оглядывает Мишу.)

МИША. Я могу съездить.

ЗООЛОГ. Нет, не нужно, зачем же? Я позвоню, пришлют… (Долго наблюдает.)

ЖЕНА. Вот котлеты. (Подает миску.)

ЗООЛОГ. Спасибо. (Берет котлеты, ест.)

МИША. Вкусно?

ЗООЛОГ. Немножко бы соли, ну ладно… В общем, что сказать, господа: поздравляю вас от всего сердца, у вас самозародился медведь европейский бурый, ursus arctos, ареал распространения — Урал, Сибирь, европейская часть России, степи и даже субтропики. Вес взрослой особи — до 700 кг, длина тела — до 2 метров, продолжительность жизни — 40, в неволе до 45 лет.

МИША. То есть меня переживет.

ЗООЛОГ (оценивающе оглядывает Мишу). В общем, да. Я думаю, у него все шансы.

МИША. Но как это могло… понимаете… как он мог там… вот так…

ЗООЛОГ. Вы имеете в виду феномен самозарождения?

МИША. Именно в ванне, понимаете? В ванне!

ЗООЛОГ. Ну, с точки зрения современной биологии тут ничего сверхъестественного нет.

МИША (с надеждой). Нет, да?

ЗООЛОГ. Да, нет. Мы же знаем, что жизнь вышла из воды.

МИША. Из ванной, да?

ЗООЛОГ. Ну, видимо, в ванной создались условия, способствующие зарождению жизни. Тепло, влага… Нет ничего необычного в том, что процесс эволюции в силу нескольких мутаций занял не миллиарды лет, а несколько месяцев — мы же, в сущности, мало знаем о мутагенных факторах…

ПОЛКОВНИК. Какие факторы, профессор, дорогой мой! Встала с колен, понимаешь ты, встала с колен! И тут же — самозародился: врагам на страх, нам на радость. Вы представляете, что теперь будет на Западе? Они галстуки сожрут, запонками закусят! Это же символ какой понимаете? Я не удивлюсь, если до самого верха дойдет! Большими людьми будете, хозяева! (Ухмыляется, беспрерывно подмигивает.)

МИША. Просто очень хотелось бы, понимаете… Мы сознаем, конечно, и горды, и служу России… (Машинально утирается.) Но, может быть, вы сможете как-то забрать… чтобы как-то помыться…

ПОЛКОВНИК. Что?

МИША. Я ничего… я только имею в виду, что, может быть, когда уже зародилось… и образовалось, и вышло из воды… может быть, как-то возможно… переместить в более естественную среду?

ЗООЛОГ. А, если вы об этом… Если вас смущает, что ему тут плохо, то ему тут неплохо. Он очень хорошо себя чувствует.

МИША. Я понимаю, но поймите и вы… Все-таки квартира…

ЗООЛОГ. Да вы не беспокойтесь, если б он не хотел, он бы не пришел. Ему что лес, что квартира.

МИША. Да, но нам…

ЗООЛОГ. А что вам? Вы знаете, что римский император Гальба, например, спал с медведем?

МИША. В каком смысле?

ЗООЛОГ. В хорошем! Он заряжался от него жизненной силой. Потом, цыгане по ярмаркам водили медведя: тоже очень здоровые люди. Слышал кто-нибудь когда-нибудь, чтобы цыгане болели? Больной цыган — это, я не знаю… это как горячий снег или медведь-вегетарианец.

МИША (в испуге). Вегетарианец…

ЗООЛОГ. Ну да, вы же понимаете. Это хищник, крупный хищник. Он любит мясо, любит живую дичь, это серьезно. Но отсюда и живая энергия, за счет которой вы ощущаете бодрость. Вы ощущаете бодрость?

МИША. Колоссальный прилив сил.

ЗООЛОГ. Это он еще небольшой, а дальше знаете как будет?

МИША. Догадываюсь.

ЗООЛОГ. И потом, вы теперь не просто гражданин. У вас зародилось. Это большое общественное значение.

МИША. Но почему у меня?

ЗООЛОГ. Видимо, это скоро станет массовым явлением.

МИША. А, спасибо. Теперь не страшно.

Звонок в дверь.

Это МЧС.

ЗООЛОГ. Вряд ли. МЧС — это я. А это, я думаю, АП.

МИША. Что такое АП?

ЗООЛОГ. Вы открывайте, открывайте…

Миша открывает дверь. На пороге Представитель Администрации — молодой человек с прилизанными волосами, решительным лицом и элегантным кейсом. Быстр, решителен, сдержан.

АП. Администрация. Где?

МИША. Что?

АП. Вы дурак?

МИША. Почему?

АП. Я спрашиваю: где?

МИША. В ванной.

АП (подходит, смотрит в глазок). Наш.

МИША. В-ваш?

АП. Вы заика?

МИША. Нет…

АП. Хорошо. Голутвин!

ПОЛКОВНИК. Я!

АП. Караул. Смену раз в три часа. Корм?

ЗООЛОГ. Распорядились.

АП. Биному я доложу лично. Не исключено посещение.

ЗООЛОГ. Я прослежу.

АП. Сколько их человек?

МИША. Четверо… Я, жена, дети.

АП. Вас не спрашивают. Сколько их человек?

ПОЛКОВНИК. Четверо. он, жена, дети.

АП. Пробили?

ПОЛКОВНИК. Сейчас проверяют.

АП. Если что не соответствует, ликвидируйте. В случае чего отвечаете.

ПОЛКОВНИК. Есть.

МИША (собравшись с духом). Что это значит?!

АП (оборачиваясь к нему с неожиданно ласковой улыбкой). Это значит, что вертикаль власти дошла наконец до каждого, и доказательством этого служит самозарождение символа государственности в квартире простого российского обывателя. Это значит, что наша теплая, пушистая Родина войдет в каждый дом. Это значит, что Бином не зря идет нога в ногу. Вот и все, что это значит. Но этого достаточно, чтобы понять: it works!

МИША (взбешен). Я не знаю, что вы имеете в виду, и не понимаю, чем вы так довольны. Но я хочу сказать совершенно ответственно, что это частная территория, и вы не имеете права… я требую, чтобы немедленно… я имею право, чтобы вывезли и чтобы я мылся…

АП (ласково). Идите в баню. В баньку идите.

МИША. Я не шучу! Я требую, я, наконец, не понимаю… Если такое случилось, то почему нельзя спокойно увезти? Почему в нормальной семье должен жить хищник, не понимаю, здесь, сейчас… почему? Я не государственный человек, я не символ, я не хочу символ, пусть, в конце концов, государство возьмет на себя… Почему всегда я? Почему обязательно мы? Я вправе настаивать, и мне непонятно, почему вы тут ко мне среди ночи, при всем уважении, конечно, при всей любви…

АП (стремительно меняя интонацию). Вы знаете, что я могу с вами сделать? Вы знаете, что я могу с вами сделать всё?

МИША. Господи, Господи.

АП (говорит тихо и стремительно, наступая на Мишу). Вы думаете, мы не знаем про 15 июня 1975 года? Про 19 августа 1986 года? Про 23 апреля 1993 года? Зарплата в конвертах, серая схема приватизации жилья, ложные сведения в пункте 15 налоговой декларации от семь-восемь? Просмотр порнографических роликов, онанизм в уборной? Прыщи перед зеркалом 11 мая 1973 года выдавливал кто? 28 ноября прошлого года окурок бросил мимо урны кто? А там были дети! Там дети были и видели, некоторые потом плакали по ночам — взрослый дядя бросил окурок мимо урны, и ничего ему не было, Боженька, где справедливость?! Так колеблются устои веры, а что может сделать для государства человек без веры? Я буду сейчас, возможно, употреблять слова, несколько непривычные в устах чиновника высшего эшелона.

Приглаживает шевелюру, берет Мишу за руку, выводит на авансцену и далее обращается к залу.

Это такие слова, как холизм, метемпсихоз, овуляция, сука, зараза, хламидиоз. Мобилизация каждого есть дело всех. Цветущая сложность империи изгоняет расслабляющую ауру модернизации. Конфабуляция нашей застенчивой бедности артикулируется экспертократами, создателями новых смыслов. Хватит выживать, пора творить. Боже мой, Боже мой, почему я, рожденный жонглировать мирами, должен паясничать перед этими насекомыми? (Обращаясь к Мише.) Если ты встанешь у меня на пути, сволочь, я тебя загрызу.

МИША. Я никогда… я ничего…

АП. Слов «мой, моя, мое» больше нет. Чья это ванна?

МИША. Его.

АП. Чья это квартира?

МИША. Его.

АП. Чья это жена?

МИША (с неожиданной твердостью). Моя.

АП (с силой беря его за нос). Чей это нос?

МИША (гнусавя). В-в-в… Ваш.

АП. То-то. (К Полковнику.) Вы останетесь здесь. (Зоологу.) Вы подготовите дипломы.

Звонок в дверь.

ПОЛКОВНИК. Это ко мне.

МИША. На всю ночь?

ПОЛКОВНИК (идя к двери). Нет, дольше. Это уж теперь — до конца… Это караул.

Входит караул — двое солдат с разводящим, ярко выраженной азиатской внешности.

МИША. Здравствуйте, здравствуйте. Служу России.

ПОЛКОВНИК. Они не очень понимают.

МИША. Почему?

ПОЛКОВНИК. Гастарбайтеры.

МИША. В смысле?!

ПОЛКОВНИК. Ну а где я тебе местного найду стоять тут целую ночь? Ты, может, будешь стоять?

МИША (испугавшись перспективы). Нет, не надо.

ПОЛКОВНИК. Я, может, Родину буду защищать в случае чего?

МИША. Нет, вряд ли.

ПОЛКОВНИК. Да ты глаза разуй.

Устанавливает караул у двери. Гастарбайтеры сразу же садятся на корточки.

Ты где работаешь-то вообще?

МИША. Ну, я по образованию врач… но сейчас риэлтор.

ПОЛКОВНИК. И что, не видишь? Они же везде, прикинь. ДПНИ знаешь? Ну эти, которые с ними борются.

МИША. Слышал.

ПОЛКОВНИК. Тоже они.

МИША. То есть как — и гастарбайтеры они, и бьют гастарбайтеров они?

ПОЛКОВНИК. Ну. А потом меняются. Где ты сейчас местных наберешь драться? Это же больно.

МИША. Больно, да. Но иногда приятно.

ПОЛКОВНИК. Когда ты кого-нибудь — да, приятно. А когда тебя кто-нибудь, Миша, это ни фига не приятно. Да что я тебе рассказываю — я в театр недавно пошел. «Ромео и Джульетта». Слушаю — что-то ничего не понятно. Акцент какой-то странный. Смотрю — мама дорогая! Ромео — узбек, Джульетта — таджик.

МИША. А публике нравится?

ПОЛКОВНИК. Очень нравится! Тоже в основном молдаване.

МИША. А местные где?

ПОЛКОВНИК. Местные дома сидят, «Дом-2» смотрят. (К караулу.) В общем, ребята, вы тут стоите до трех часов ночи. В три смена. (Разводящему.) Ты в кухне пока поживи, это будет караульное помещение. Миш, сообразишь им тут чайку, ладно? Ну, хоп. Я тогда в штаб.

МИША. Счастливо, счастливо.

Полковник удаляется в комнату дочери.

Э, э! Вы же хотели в штаб!

ПОЛКОВНИК. А я куда иду?

МИША. Это комната Оли.

ПОЛКОВНИК. Так я и говорю.

МИША. То есть вы останетесь?

ПОЛКОВНИК. Ну да.

МИША. Нет, ну зачем так беспокоиться? Давайте мы с женой туда, а вы пока к нам…

ПОЛКОВНИК. Чудак ты, Миша. Зачем же вам в штаб? Вы же штатские люди. В штабе должен находиться кто?

МИША. Командир.

ПОЛКОВНИК. Значит, я должен находиться где?

МИША. В штабе.

ПОЛКОВНИК. Видишь? Так что не беспокойтесь, идите в расположение, занимайтесь по распорядку.

Синий свет. Ночь. У двери ванной стоит одинокий Миша. По бокам — неподвижный караул.

МИША (тихо, к двери). Слушай… Ты меня слышишь? Не слышишь. Сколько раз пытался тебе что-нибудь сказать — как в стену. Ты там вообще?

Тишина.

Он там?

Караул молчит.

Или она? Мы же не знаем, оно, она… Слушай, я не очень понимаю, что ты такое, но мне кажется, ты меня не любишь. Может, тебя можно как-нибудь обратно, а? Всосись, втянись. Уйди по трубам. Но это же вещь необратимая. Если уже вылезло, то все… Я что тебе хочу сказать. Я очень давно хочу тебе это сказать. Когда тебя не было, это было, в общем, неправильно. Чего-то не хватало, какого-то, что ли, смысла. Но можно было дышать. И вот ты опять, и сразу же в таком виде. Я все жду, что, может, ты когда-то в другом. Но ты сразу вот в таком, и сразу не помыться. (Боязливо оглядывается на караул.)

Караул молчит.

Слушай, я все понимаю. Не надо мне приписывать, да? Не надо мне говорить, что я тебя не люблю, потому что это неправда. Я, конечно, не совсем понимаю, почему тебя все время надо любить, хотя про тебя ничего не понятно и даже почти не видно. Когда мне что-нибудь надо, тебя не дозовешься, а когда мне надо мыться, ты тут как тут. Я вообще не понимаю, почему ты всегда появляешься в таком виде. Если бы ты там зародилось в виде девочки с косичкой или хоть вот этой, которая зовет, — это ладно, пусть, я только за, живи сколько влезет. Но почему все время в виде зверя?

Легкий рев за дверью.

Вот, вот. Неужели ты думаешь, что так сильнее полюбят? Можно было бы как-то мягче, я не знаю, мурр, мурр… Тебе же не надо, чтобы мы тебя боялись? Это они пусть боятся! Они — да, они не любят, они хотят недра, они пускай там трясутся у себя под одеялом, туда рычи, сюда не надо рычать! Но ты же все время рычишь сюда! Ты рычишь сюда, чтобы боялись они. Но они же не боятся, когда сюда. Они радуются. Почему ты не можешь туда в виде медведя, а сюда в виде матери? Почему ты можешь только сюда в виде медведя, а туда в виде нефти?

Снова рев.

Ничего, ничего. Тут вот стоят… с ружьем. Ты посиди пока там и просто подумай: почему я у тебя всегда виноват? Чем я виноват конкретно? Как в школу пошел, так уже. Еще ничего не сделал, только пришел — кругом виноват. Что интересно, Семенов был не виноват. Семенов считался отпетый, пробу ставить негде, голубям головы откручивал, у первоклассников деньги отбирал. Но почему-то его любили, тащили из класса в класс, прикрепляли отличниц, отличницы с ним занимались — не знаю, чем они там занимались, но меньше всего он был похож на виноватого. Семенов был ужасен, но никогда ни в чем не виновен. Его все жалели. у него была тыща смягчающих обстоятельств. Отец бьет, мать пьет, брат служит в армии. Ты что, герой! А у меня отец не бьет и мать не пьет, и я весь из себя отличник, и каждый раз, когда я отвечал у доски, математик смотрел на меня с раздражением. Как будто я все ему сказал, кроме главного. И у англичанки та же самая история. Они смотрели, как будто я им чего-то недоговорил. Они ждали, чтобы я открутил голову голубю или написал на доске то же, что Семенов. Вот когда Семенов отвечал — у них было полное удовлетворение. Он всегда делал ровно то, что от него ждали. А от меня они не знали, чего ждать, я мог сказать одно, мог другое… Ты меня там слушаешь вообще? А?

Легкое поскребывание.

Да, хорошо, спасибо за внимание. И знаешь, если бы сегодня, допустим, вместо полковника пришел Семенов, то есть Семенов пришел бы в виде полковника, — я бы не удивился. Совершенно. Семенов нужен, а я нет. Я никогда тебе не был особенно нужен, и поэтому у меня вопрос: почему ты самозарождаешься именно у меня? Потому что меня не жалко? Вот у Семенова ты никогда не зародишься, и у полковника, и у этого ужасного, гладковолосого, забыл, как его зовут, если его вообще зовут как-нибудь… А у меня ты почему-то есть, и вот этого я совершенно не понимаю. Почему именно они всегда приходят требовать именно с меня? Почему они ничего тебе не должны, а я всегда что-то должен? (Постепенно распаляясь.) Иди вон, зарождайся у полковника! Он будет кормить тебя мясом жертв. Ты требуешь жертв, да? Ты же требуешь жертв! Тогда почему я? Иди вон давай к нему, он настоящий человек, а я вообще неизвестно кто и звать никак, ты про меня не вспоминала тридцать лет! Как из армии отрыгнула пожеванного — так и не вспоминала. Когда я без работы сидел, ты была? Когда Оля болела, ты была? Когда у меня отобрали кошелек и мобильный два года назад вон в подворотне, а участковый Баранов сказал, что не надо было отдавать, и записал меня в кружок самозащиты без оружия — где ты тогда была? Я тебя защищал, не очень, но защищал. Извините, как умеем. Ты меня раз в жизни защитила от чего-нибудь? Тебя десять лет вообще не было, выплывали как умели. А теперь, только можно стало дохнуть, мы тут самозарождаемся. Правильно, нечего! Разбаловались, моемся два раза в день… Ничего. Теперь пойдет у нас уж музыка не та. Утром смена караула, оправка, вынос ведра, посещение бани, встреча с прессой, прием кровавой пищи… Хочешь кровавой пищи?

Молчание.

Хитрая… Всегда хочешь, другого не ешь…

Открывается дверь в комнату Оли.

ОЛЯ. Пап! Ты с кем разговариваешь?

МИША (мрачно). Не знаю.

ОЛЯ. Что… с ним?

МИША. Нет, с ними. (Указывает на караул.)

ОЛЯ. Пап, ну чего ты? Ну иди спать, а?

МИША. Оля, давай хоть ты мне не будешь указывать, когда и чего мне делать.

ОЛЯ. Пап… Олег заснуть не может. Говорит, бубнишь и бубнишь…

МИША. Кто?

ОЛЯ (смущенно). Олег.

МИША. В моем доме? Не может заснуть?

ПОЛКОВНИК (из комнаты). Отбой, папаша! (Зевает.) Иди спи уже, а? (В трусах выходит из комнаты.) Как служба?

Караул молчит.

Ну, и хорошо. А эти все зачем тут? (В публику.) Вы чего тут? Сейчас ночь, животное спит. Утром приходите, все покажем. А сейчас отбой, вольно, разойдись.

Тот же интерьер, Миша и Биограф. Это молодая, очень отутюженная пиарщица с затверженными интонациями, похожая на старшую пионервожатую двадцатилетней давности.

БИОГРАФ. Вы мне сейчас расскажите вашу биографию, только подробненько, ладненько?

МИША (застенчиво). Понимаете, мне почти нечего рассказывать. У меня очень заурядная жизнь.

БИОГРАФ (с наклеенной улыбкой). Но зародилось ведь у вас, так? Должен же быть смысл, так? Вот мы сейчас с вами вместе его скоренько обнаружим. Рассказывайте, пожалуйста. Родословную знаете?

МИША. Примерно да… но до бабушки.

БИОГРАФ. Чудненько. Давайте бабушку.

МИША. Бабушка моя с материнской стороны была из дворян, да… Даже дом у нас был на Сивцевом Вражке…

БИОГРАФ. Отличненько! После революции уехала?

МИША. Нет, если бы она уехала, как бы она встретила дедушку? Она осталась…

БИОГРАФ. То есть восторженно приняла революцию, да?

МИША. Нет, какое восторженно… Но куда было деваться? Их уплотнили, она стала жить в коммуналке в том же доме на Сивцевом Вражке.

БИОГРАФ. Чудненько! А все остальное пожертвовала детям?

МИША. Почему детям? Она ничего не жертвовала. Ее никто особенно не спросил.

БИОГРАФ. Но мы напишем, что пожертвовала. Ладненько?

МИША. Ну, вообще да… По факту так и вышло…

БИОГРАФ. Хорошо. А дедушка?

МИША. Дедушка был еврей.

БИОГРАФ. Это ничего. Революционер?

МИША. Нет, что вы! Они торговали. Склад у них был.

БИОГРАФ. Это не очень хорошо. Если бы революционер, то лучше.

МИША. Минуточку. Как бы дворянка вышла замуж за революционера?

БИОГРАФ. А запросто, много было случаев… Может, он у нее скрывался, то есть она его скрывала от полиции, они увидели друг друга и влюбились, как?

МИША. Ну… вообще-то можно… Ему не очень вообще нравился существующий строй. Я помню, он иногда ругался, что опять появились богатые и бедные. Если ему не нравился наш советский строй, то можно представить, как ему не нравился тот!

БИОГРАФ. Так и чудненько! Значит, бабушка дворянка, дедушка революционер. Что с ними было дальше?

МИША. Да что было… Бабушка библиотекарь была, дедушка пошел на завод, выучился на инженера…

БИОГРАФ. Репрессии их не затронули?

МИША. Бог миловал.

БИОГРАФ. Это хорошо, очень хорошо! А то сейчас врут, что репрессии затронули каждую семью…

МИША. Не каждую, нет. Это они затронули бабушку с отцовской стороны.

БИОГРАФ. Это плохо. Она была кто?

МИША. Она в больнице работала, на работу опоздала.

БИОГРАФ. Ну зачем же опаздывать-то было? Что же она так?

МИША. Видите ли, как-то не успела.

БИОГРАФ. Знаете, давайте мы напишем, что она была троцкистка.

МИША (решительно). Она не была троцкистка! Бабушку не дам. Не позволю бабушку.

БИОГРАФ. Ну ладненько, не хотите бабушку — не надо. Тогда, может быть, дедушка?

МИША. Дедушка у нас с той стороны вообще был пролетарий, из деревни в город пришел, всю жизнь слесарь! Не было у нас троцкистов, и на оккупированной территории никто не был! Вы что, девушка, у нас приличная семья. У нас даже родственников за границей до сих пор нет, а вы говорите — троцкисты.

БИОГРАФ. Ну просто, понимаете, получилось бы наглядненько. Революционер, дворянка, крестьянин и троцкистка. Прямо вы получились бы из самой гущи. Ну хоть папа воевал?

МИША (успокаиваясь). Папа воевал.

БИОГРАФ. Не убили?

МИША. Слава Богу, нет. Даже не ранили.

БИОГРАФ. Это плохо. То есть, простите, для вас, конечно, хорошо, и для папы, но для нас не очень хорошо. Может быть, его все-таки ранили? Подумайте, вспомните как следует.

МИША. Видите ли, меня тогда не было. Я пятьдесят девятого года. Но мама точно говорила, что его не ранили.

БИОГРАФ. Скажите, это для вас очень принципиально?

МИША. Не то чтобы очень, но я так привык…

БИОГРАФ. Ну мы напишем, что его немножечко ранили. Что его слегка ранили, а он остался в строю.

МИША. Куда?

БИОГРАФ. В смысле куда ранили? Ну, хотите в руку?

МИША. В руку нельзя. Он был художник, оформитель. Я вот немножко унаследовал, тоже рисую иногда…

БИОГРАФ. Ну в левую…

МИША. Левая художнику тоже нужна. Палитра, все это… Давайте в ногу… или нет… он же стоял перед картиной… В голову… тоже никак… В спину… нельзя категорически, позор… Давайте его, может быть, контузило?

БИОГРАФ. Чудненько! Его контузило, но он остался в строю. А мама?

МИША. Мама была в эвакуации. Бабушку выпустили к тому времени, и они уехали. На Урал.

БИОГРАФ. Нормально. Но вообще-то лучше бы они, конечно, партизанили.

МИША. А как бы они партизанили?

БИОГРАФ (вдохновенно). Смотрите! Бабушку не выпустили, и мама отправилась в детский дом. Детский дом был на оккупированной территории. Дети во главе с вашей мамой создали партизанский отряд и пускали под откос поезда!

МИША. А дедушка где был?

БИОГРАФ. А дедушка был на фронте. Он разве не был?

МИША. Не был он на фронте, он был инвалид, хромал, еще в детстве покалечился.

БИОГРАФ. А, ну тогда давайте он возглавлял этот партизанский отряд!

МИША. Но как бы она попала в детдом при живом отце?

БИОГРАФ. Минуточку! Поняла. Записываем. Его ранило потом, на фронте, в первые дни. Тем временем дочь отправили в детдом, но она сбежала и скиталась по дорогам. Ее поймали и опять отправили в детдом. Тем временем комиссовали по ранению отца, то есть деда, и он стал скитаться по дорогам, ища дочь. Однажды он нашел детдом, и там была она. Тогда они создали партизанский отряд, и он его возглавил. Нормально, да?

МИША. Непохоже. Как его занесло на оккупированную территорию?

БИОГРАФ. Да, тут нестыковочка… Тогда знаете как? Тогда он ее нашел в этом детдоме, и буквально на следующую же ночь детдом оккупировали! И он с новонайденной дочерью возглавил партизанский отряд. Армия Трясогузки снова в бою. Нормально?

МИША (машет рукой). А, пишите что хотите, тот дедушка умер еще до моего рождения…

БИОГРАФ. Видите! Это его, наверное, ранило в партизанском отряде.

МИША. Ну да… скорее всего. При подрыве поезда.

БИОГРАФ. Так. Теперь скажите: где встретились ваши родители?

МИША. В коктейль-холле. А что?

БИОГРАФ. Это плохо. Они не могли встретиться на целине?

МИША. Теоретически могли, но они там не были.

БИОГРАФ. Слушайте, какая теперь разница? Прошлый век! Давайте напишем, что они встретились на целине. (Лихорадочно цокает по клавишам портативного компьютера.) И вы родились вскоре после их возвращения.

МИША. Это вряд ли. Целина — это пятьдесят шестой. Получается, они уже на готовое поехали, после освоения.

БИОГРАФ. А… Это да. Это не очень. Но тогда смотрите: может, они познакомились при запуске спутника? Их притиснуло друг к другу в ликующей толпе, и они познакомились. А через два года родились вы.

МИША. А… это вообще можно. Это пусть. Папа интересовался космосом. Все говорил, что лучше бы на эти деньги построить что-нибудь человеческое…

БИОГРАФ. Скажите, а мама кем работала?

МИША. Мама учитель математики.

БИОГРАФ. Это плохо.

МИША. Почему?

БИОГРАФ. Лучше бы, конечно, географии или истории. Чтобы вы с молоком матери всосали любовь к негромкой красоте родного края… Или к славной истории родного края… Вам что больше нравится?

МИША. В смысле?

БИОГРАФ (раздраженно). В смысле негромкая красота или славная история?

МИША (в задумчивости). Наверное, лучше негромкая красота.

БИОГРАФ. Ну и чудненько. Значит, география. Родились вы, конечно, в коммуналке.

МИША. Нет, я в роддоме… в тридцать пятом, на Усачевке…

БИОГРАФ. Какая разница! Я имею в виду, вы жили в коммуналке?

МИША. Ну да, жили, конечно. Недалеко там, на Зубовском. Потом квартиру дали в шестьдесят пятом, в Черемушках…

БИОГРАФ. И с каким чувством вы вспоминали родную коммунальную квартиру? Вы любили ее, вам нравилась соседка Франя Рувимовна, бухгалтер, сосед Иван Петрович, столяр, студент Шурик, будущий конструктор космических кораблей, соседка Ляля, любимица всего квартала, подруга футболиста Игоря из шестнадцатой квартиры, помните, где жил еще местный вор Фиксатый, нагонявший ужас на весь двор?

МИША. Погодите, погодите. Я не помню никакой Рувимовны…

БИОГРАФ. Это неважно! Важно, что я ее помню! Мы и так уже лишних полчаса сидим, а у вас через десять минут общение с прессой! Вы понимаете вообще, какое мероприятие вы срываете, или нет? (Бешено цокает по клавишам.)

МИША. Подождите, подождите… я же не успею все это выучить…

БИОГРАФ. Говорите, как запомнили. В крайнем случае я здесь, подскажу.

Звонок в дверь.

О Господи! Это они. Переодевайтесь!

МИША. Во что? Мне никто ничего не говорил!

БИОГРАФ. Ну не могут же они обо всем думать! Вот мешок, там все необходимое.

Миша расстегивает рубашку.

О Господи, да не здесь же!

Миша уходит с мешком.

Биограф открывает дверь. Вваливается толпа журналистов с телекамерами. Выделяется пожилая российская журналистка с канала «Культура» и бодрая, подтянутая американка с микрофоном CNN.

Добро пожаловать, сейчас мы начнем нашу пресс-конференцию, сейчас уже, вот буквально сейчас к вам выйдет владелец медведя, но для начала я прошу всех аккредитоваться, то есть представиться. Насколько я помню, У нас тут агентство «Рейтер», агентство «ИТАР-ТАСС», «ЮПИ», «Укринформ», «Франс-пресс»…

Корреспонденты выкрикивают названия газет. Биограф записывает.

Из-за кулис появляется Миша — одна нога в лапте, другая в красноармейском сапоге, армейские брюки, ватник, буденовка, под ватником офисный пиджак с галстуком, на левой руке часы «Командирские», на правой «Картье».

МИША. Здравствуйте, добро пожаловать, рад вас приветствовать…

БИОГРАФ. Дорогие друзья, каждый имеет возможность задать строго по одному вопросу без отклонений от темы. Животное устало, животное нервничает. У каждого будет возможность посмотреть, не толпитесь. Фотосъемка животного запрещена, мы распространим эксклюзивные фотографии после. Пожалуйста, не толпитесь.

Корреспонденты по очереди заглядывают в глазок. Выкрики: «Гигантиссимо!», «Колоссале!», «Вери, вери биг! Джайант!», «Очень большой», «Гран урс», «Кель оррёр»…

У вас есть возможность задать вопросы Михаилу Григорьеву, простому российскому гражданину, в чьей судьбе так причудливо соединились все главные события российской истории последнего столетия.

КОРРЕСПОНДЕНТКА КАНАЛА «КУЛЬТУРА» (взволнованно). Дорогой Михаил! Прежде всего позвольте вас поздравить, что в вашей судьбе… в вашем жилище… состоялось национальное возрождение. Скажите, пожалуйста, почему, по-вашему, именно вы сумели вызвать у себя… это исключительное явление?

МИША. Как вам сказать… Как вас зовут?

КОРРЕСПОНДЕНТКА. Ирина Анатольевна.

МИША. Видите ли, Ирина Анатольевна… Мне кажется, если бы я думал, оно бы не зародилось. Это всегда так бывает — бац, и ах! Я никогда бы, даже в страшном сне… даже в самом кошмарном кошмаре… Но теперь, раз уж случилось, я счастлив, конечно, и ни на что бы не променял. Ну, что ж, что медведь — все-таки не хорек…

КОРРЕСПОНДЕНТКА «ЮПИ» (с сильным акцентом). Расскажите, пожалуйста, о вашей судьбе, биография, как вы дошли до это…

МИША (стесняясь). Ну, что вам сказать… Мой отец был беспризорник, то есть он не всегда был беспризорник, а так получилось, потому что так вышло. У него была мать, но ее посадили, был отец, но его призвали, и он пошел по дорогам, и там попал в оккупированный детдом. Он был уже тогда оккупирован. Были враги, и отца туда взяли. Но он бежал вместе со сторожем детдома, который оказался его отцом… взятым, видимо, в плен, но я точно сказать не могу. Они как-то встретились и дошли до Берлина, взрывая поезда. В это время мать, дочь дворянки-троцкистки и еврейского революционера, отправилась на целину, где как раз в это время запускали спутник, и там встретила отца, который бежал туда из своей коммуналки, от соседки Франи Рувимовны по кличке Фиксатая, наводившей ужас на весь двор. Там я родился, через два года после запуска спутника, но я вообще всегда все делаю довольно медленно… Ну вот. Жена у меня очень любит охоту и рыболовство, садоводство любит… охрану окружающей среды… Дети все больше как-то по азартным играм, то есть, о Господи, они увлекаются резьбой по стеклу. Это шутка, ха-ха. Говорите уже что-нибудь, я не знаю, что больше сказать.

КОРРЕСПОНДЕНТКА «ФРАНС-ПРЕСС». Скажите, не приносит ли вам это существо, этот урс, каких-либо неприятностей… про́блем?

МИША. Нет, ну какие же проблемы. Очень приятно, оно совершенно смирное, но, разумеется, сурово брови мы насупим… Стоит, так сказать, на запасном пути… Мы никому не угрожаем, но если кто-то посягнет на его суверенитет, то вы увидите, что будет. А так я вообще даже сходил в баньку, очень порадовался, потому что давно в последнее время был оторван от моего народа, а тут пошел и попарился, и меня это… отхлестали вениками… избили шайками… Я, понимаете, не привык выступать публично и несколько робею. Но вот у меня есть дочь, она занимается музыкой, она, если можно, вам споет.

Выходит дочь, исполняет немыслимое попурри из русских народных песен, опер и рока.

Медведь подвывает и порыкивает из-за двери.

Звонок в дверь.

(Журналистам.) Извините, секунду…

Входит Идеолог. Это весьма толстый человек в очках, сугубо штатского вида, но с необыкновенно воинственными манерами. С ним — Полковник и небольшой отряд офицеров.

ПОЛКОВНИК. Значит, проходите, располагайтесь…

ИДЕОЛОГ. Где у нас объект?

ПОЛКОВНИК. Он в ванне…

ИДЕОЛОГ. Почему в ванне?

ПОЛКОВНИК. Там зародилось…

ИДЕОЛОГ. Но это не наглядно, понимаете? Нужно же как-то демонстрировать.

Рев медведя за дверью.

Это ничего, но все-таки, знаете…

ПОЛКОВНИК. Все понимаем, Иннокентий Всеволодович. Все осознаем. Но поймите и вы: если выйдет, могут быть жертвы…

ИДЕОЛОГ (обрадованно). Жертвы могут быть! Не могут не быть! Где вы видели модернизацию без жертв? (К Мише.) Вы со мной согласны, хозяин?

МИША. Насчет жертв?

ИДЕОЛОГ. Ну конечно! У нас есть враги. Много. Собственно, у нас ничего нет, кроме врагов. Враги — наше главное достояние. А друзей всего двое — раньше армия и флот, сейчас нефть и газ. Жертвы будут. Без жертв ничего не делается. Необходим прорыв. Если кто-то хочет, чтобы все было тихо, — уезжайте, пока можно. Вы согласны, хозяин?

МИША. Понимаете… в целом, конечно, да. Я просто боюсь, что жертвы будут, а прорыва не будет. Мне опыт подсказывает.

ИДЕОЛОГ. Опыт? Опыт ваш вы можете забыть. Знаете куда можете засунуть свой опыт? Жертвы и есть прорыв, как вам еще объяснять? Вы считаете, что прорыв — это когда у каждого трехкомнатный теплый сортир? Прорыв — это мистическое вечное возвращение на великий имперский путь. У вас случилось грандиозное мистическое событие, вам в ванную ударила молния, а вы мямлите! Посредством тонких энергий самозародилось животное, это сопоставимо со Сталинградом, с победой на Куликовом поле, и там, где вы мылись, расцвел пламенный куст нового жертвенника, а вы квакаете. Это какого числа произошло?

МИША. Пятого июня.

ИДЕОЛОГ (торжествуя). Видите! Это день Посысая-воина, величайшего святого, который истребил в битвах тысячу врагов и десять тысяч своих, а сам остался целехонек, без единой царапины! Это же святой покровитель Генерального штаба, символ российского командования! Я хотел уточнить… (К Полковнику.) Как вы думаете насчет того, чтобы, может быть, устроить здесь казни?

ПОЛКОВНИК. Казни? Ммм… казни можно, но кого мы, собственно…

ИДЕОЛОГ. Врагов, полковник, разумеется, врагов! Я уже вижу, как это могло бы эффектно сделаться: приводим врага — и с публичным растерзанием, с прессой, а?

МИША (решительно). Никаких казней врагов у меня здесь не будет. Это у меня зародилось, и я никогда… Вам сначала придется скормить ему меня и всю мою семью, и после этого…

ИДЕОЛОГ (снисходительно). Ну, если вы настаиваете, можно семью. Женщины — это даже эффектней. (Доверительно.) Понимаете, необязательно же, чтобы врагов. Можно друзей, важно, чтобы жертва. Мы должны казнить, казнить, поставить это дело на поток, привести к масштабам гражданской войны, пока не начнется подходящая мировая. Потом можно будет реабилитировать, сделать приятное семьям, бросить кость Западу, но поймите, сегодня необходим рывок. Без этого он немыслим. Полковник, подготовьте списки, я попробую пробить кампанию и, может быть, трансляцию. А? Как вы думаете, дадут нам трансляцию?

ПОЛКОВНИК. Дадут, куда денутся. Я, знаете, сам уже думаю: ну пора, пора жахнуть хорошенько! Что миндальничаем? Потом, Грузия: что там эта Грузия? Насквозь танками за сутки пройти…

ИДЕОЛОГ (увлеченный своей идеей). Или даже знаете как? Возьмем это шоу «Сходитесь!», ну, которое дискуссия, — и сделаем полноценный римский циркус, с гладиаторами, ну! Чтобы проигравшего тут же — медведю, как вы думаете? Я так и вижу: Володя выходит в пеплуме, он похудел, ему пойдет… (Причмокивает.) Аве, Вова, моритури те салютант! Выходят дискутанты. Он, как всегда, беспристрастно бьет кого надо, цифирки со звоночками мы подкрутим, а потом — голосование в зале! Сотни рук большим пальцем вниз! Скорми его, скорми его! Тут медведь… (К Мише.) …А вы можете, если хотите, быть с медведем. Как бы от всех простых людей. И дальше в прямом эфире — ам!

Рев медведя за дверью.

Ам! Ам! Я даже думаю, что пусть на одной стороне всегда буду я, потому что где же они наберут столько людей с подлинно имперским сознанием, — а на другой всякий раз кто-то новый. И переименовать в «Медвежью охоту», потому что дуэль — это, в общем, не наше, не русское. А медвежья охота — это наше, русское! Я сегодня же позвоню на НТВ, они должны пойти навстречу. Это рейтинг — представляете, какой рейтинг?

МИША. А кандидатов на ту сторону вы где наберете? Думаете, пойдут?

ИДЕОЛОГ (пожимая плечами). Не пойдут — поведут, какая разница? Пусть спасибо скажут, так же красивей, чем из-за угла да по подъездам. Сами подумайте, хозяин, как лучше: непонятно где, непонятно как — или в прямом эфире с рейтингом? Непременно договорюсь сегодня же. Ладно, вы тут бдите, мне еще в Патриархию. Отец Тихон представляет «Правду Игнатия Лойолы», Я у него там исторический консультант…

В дверях сталкивается с делегацией Академии наук, предводительствуемой Секретарем.

СЕКРЕТАРЬ. Здравствуйте, здравствуйте, какая прелесть. Уважаемый Михаил Валерьевич! Позвольте от души поздравить вас с присвоением вам звания доктора биологических наук, члена-корреспондента нашей академии с вручением вам первой академической зарплаты, которая, согласно директиве Бинома, станет ежемесячной!

МИША (потрясен). Но я просто врач… бывший врач…

СЕКРЕТАРЬ (лукаво). Михаил Валерьевич, не скромничать, не скромничать! Вы не просто врач, вы источник медведя! Только в результате ваших передовых экспериментов в вашей домашней лаборатории произошло чудо, к которому тщетно стремились Парацельс, Трисмегист и Ленин!

МИША. Но я просто мылся… мы все мылись…

СЕКРЕТАРЬ. А это всегда так бывает, Михаил Валерьевич! Ньютон просто сидел под яблоней, Менделеев просто уснул над списком элементов, Эйнштейн просто играл на скрипочке, а вы просто принимали душ — а величайшее научное открытие делается как бы само собою! Очевидное, так сказать, и невероятное.

МИША. Но если я доктор, хотелось бы знать тему…

СЕКРЕТАРЬ. А как же! (Разворачивает диплом.) Звание доктора биологических наук, минуя кандидатскую степень, присуждено по теме: «Исследование механизмов самозарождения медведя среднерусского бурого в условиях мягкого патернализма и благоприятной сырьевой конъюнктуры с цветными иллюстрациями».

МИША. Но я… я ведь этого не писал.

СЕКРЕТАРЬ. Зачем писать, Михаил Валерьевич! Контора пишет! Серьезные люди делают науку, а результаты их прозрений обрабатывают ремесленники.

МИША. Но я же даже… я не могу даже дать объяснение…

СЕКРЕТАРЬ. И это нормально! Многие гении человечества были не в состоянии дать объяснение открытому ими феномену.

Академики вторят: «Многие, многие»; вообще слова Секретаря тут же подхватываются и повторяются на разные лады.

Многие знают фразу Галилея «А все-таки она вертится», но не все помнят, что после небольшой паузы ученый добавил: «А толку?». Маркс показал, откуда берутся деньги, но так и не смог объяснить, куда они деваются. Наконец, Ньютон открыл третий закон термодинамики, а в наши дни православная целительница, академик нашей Академии бабушка Евпраксея опровергла его с полпинка, за что и получила такой же диплом, но Ньютону от этого все равно ни жарко, ни холодно, а ей приятно, и нам денежка. Так что поздравляю вас, дорогой Михаил Валерьевич, и если захотите выступить с докладом, мы со своей стороны только приветствуем. (Протягивает Мише пухлый конверт с академической зарплатой.)

МИША. Спасибо, коллеги. Знаете, я страшно польщен. Я ведь всегда мечтал посвятить себя науке, да.

Академики восхищенно перешептываются.

Может быть, именно теперь я наконец смогу посвятить всего себя исследованиям… Меня давно увлекает генетика.

СЕКРЕТАРЬ (уважительно качая головой). Генетика!

МИША. Да. Понимаете, Вейсман и Морган объяснили законы наследственности. Но они встали в тупик перед вопросом, почему дети такие сволочи. Мне кажется, здесь непочатый край…

РЕКЛАМЩИК (врываясь). Господин Григорьев! Господин Григорьев, минуточку! Мы представляем пиво «Медведь»!

МИША. Поздравляю, очень своевременное пиво.

РЕКЛАМЩИК. Видите ли, мы придумали слоган — по-моему, очень сильный, но нуждаемся в вашей творческой помощи.

МИША. Но я еще никогда не пробовал…

РЕКЛАМЩИК. Мы принесли! (Вносит ящик пива.)

МИША. Вы не поняли. Я не пробовал придумывать слоганы.

РЕКЛАМЩИК. Да какая разница! Чтобы член-корреспондент не придумал слоган! У нас простые корреспонденты выдумывают, а тут…

МИША (постепенно проникаясь сознанием своего величия). Ладно, давайте. Чего у вас там?

РЕКЛАМЩИК. Вот, мы придумали: «Я выпил пиво „Медведь“!»

МИША. А дальше?

РЕКЛАМЩИК. А дальше мы не придумали.

МИША (внезапно озаренный). Да как начал реветь!

РЕКЛАМЩИК. Гениально! (Убегает.)

Рев медведя за сценой.

БИОГРАФ (журналистам). Благодарю, благодарю вас, господа, пресс-конференция окончена, все свободны.

Журналисты выходят, испуганно оглядываясь на дверь ванной. Одновременно заходят зрители ток-шоу, в основном дамы среднего возраста и крепкие отцы семейств в спортивных костюмах. Появляются телережиссеры, монтируют декорацию, входят двое ведущих — отутюженный Очкарик и рослый Целитель с крестьянскими манерами.

ОЧКАРИК (к залу). Дорогие друзья, в эфире воскресный выпуск нашего народного шоу «Нехай клевещут», и с вами мы, его ведущие, народный ценитель Баранов и народный целитель Баранов плюс!

Рев в зале, рев медведя за сценой.

ОЧКАРИК. Наша сегодняшняя программа, как всегда, посвящена проблемам здоровья. Уважаемый целитель, скажите, как дела на фронте народной медицины?

ЦЕЛИТЕЛЬ. Доброго здоровьичка, дорогие зрители, сограждане, сороссияне, доброго утречка, сегодня я расскажу вам об удивительном веществе. Пришло лето, многие поехали на дачу, а там очень высок, как вы знаете, бытовой травматизьм, и бывают даже такие ужасные случаи, что человек ел арбуз, вместе с ним съел осу, оса укусила внутри, отек легких, мозга, печени, и все, умер от осы! Обратно же бывает, что косил электрокосой, не туда поставил ногу, вжик, хоп, коса отрезает ногу, неудобно, неприятно, заражение крови, и все, умер от косы! Или тоже еще бывает, что рано утром вышел в сад сорвать огурку, помидорку, свою вкусную, сладкую, родную, сам высадил, вырастил, сам поливал говном, вышел в сад сорвать родное вкусное, пошел босиком по росе, простудился и все — умер от росы! Что делать нам, сограждане, в этом полном опасностей мире? Единственный продукт, который защитит вас надежно и беспрекословно, — медвежье мумие!

ОЧКАРИК. Скажите, пожалуйста, откуда же берется этот необыкновенный продукт?

ЦЕЛИТЕЛЬ. Источником этого продукта, граждане мои и гражданочки, является исключительно прекрасный родной наш государственный медведь, о самозарождении которого все мы с вами так хорошо знаем. Этот медведь, дорогие мои гражданочки, способен давать этого продукта в день до десятка литров, и все, кто обратится на нашу передачу, смогут получить по льготной цене требуемое количество, которого старайтесь приобретать как можно больше, потому что данный продукт очень хорошо бывает от всего. Допустим, порезали вы пальчик, или не с той ноги встали, или общее бывает истощение, особенно когда, сами знаете, Луна в Меркурии и магнитные бури с запада на восток, очень бывает полезно даже и внутрь. Как вы понимаете, это, конечно, не отменяет уринотерапии. Я даже скажу, в сочетании с уринотерапией бывает особенно хорошо.

ОЧКАРИК. Мы сегодня для гостей нашей студии устраиваем благотворительную раздачу медвежьего мумия! Подходите, господа, всем хватит! Раздачу осуществляет та самая девочка Нюта, которая на нашей прошлой передаче нашла свою мать в борделе под Каиром и выкупила ее оттуда сорок лет спустя!

Нюта широкими жестами выплескивает ведра, подаваемые ей из-за двери человеком в спецкостюме, — не только на гостей, но иногда и в зал, в первые ряды партера.

ЦЕЛИТЕЛЬ. Желаю вам здоровьичка доброго, хлеба вкусного и неба чистого с медвежьим мумием и программой «Баранов плюс Баранов, нехай клевещут, по пятницам!»

Постепенно публика уходит со сцены, унося ведра с мумием. Миша, один, в задумчивости стоит у окна.

Неожиданно к окну с той стороны подбирается диссидент. Ему года 23, он в черных очках и с огромным значком «Несогласный».

НЕСОГЛАСНЫЙ. Тихо. Они здесь?

МИША. Кто?

НЕСОГЛАСНЫЙ. Сатрапы.

МИША. Да вы не шепчите. Тут только караул, они все равно не понимают.

НЕСОГЛАСНЫЙ. Почему?

МИША. Гастарбайтеры.

НЕСОГЛАСНЫЙ. Знаете, в наше время даже у гастарбайтеров есть уши. Так что тихо. Скажите, он очень вырос?

МИША. Говорят, да.

НЕСОГЛАСНЫЙ. Что значит — говорят? Вы не видели?

МИША. Ну откуда же. Они меня не подпускают.

НЕСОГЛАСНЫЙ. Вообще уже. Это же ваша квартира!

МИША. Вот именно!

НЕСОГЛАСНЫЙ. Ну скажите: вы уже наметили?

МИША. Что?

НЕСОГЛАСНЫЙ. Дату.

МИША. Чего?

НЕСОГЛАСНЫЙ. Вы, главное, не робейте. То есть не бойтесь. Мы позаботимся о семье.

МИША. Да они заботятся… (Вдруг до него доходит.) Позвольте, а вы-то с какой стати?

НЕСОГЛАСНЫЙ. Ну как же. Если не мы, то кто же? Не они же будут заботиться, если вы… ну… если вас…

МИША. Подождите. Минуту. Я не могу так сразу. Вы уверены, что он меня обязательно…

НЕСОГЛАСНЫЙ. Нет, ну а сами вы разве не… У нас говорили, что вы фактически уже готовы, что вы возмущены… мы уже лозунги пишем, памятник заказан… Мрамора нет, извините, дорого, так что гранит. Но нам кажется, что даже и лучше. Даже суровее. Красная пасть и в ней черный вы. Нормально? Я потом эскизы покажу, очень интересный мальчик делал, художник, его сейчас в армию хотят забрать, мы прячем у солдатских матерей, поэтому сам прийти не сможет, но я принесу, покажу. Замечательный эскиз. Вот так пасть, вот так голова.

МИША. Чья?

НЕСОГЛАСНЫЙ. Ну, не совсем ваша, но как бы обобщенная голова. Там многие как бы черты, отчасти Шарлотта Корде… но понятно же по смыслу.

МИША. А… Нет, я возмущен, конечно. Я возмущен и все такое, служу России. Но насчет того, чтобы съесть, — это мы не договаривались. Я ничего не говорил, согласия не давал, почему вообще съесть… Его нормально кормят, между прочим…

НЕСОГЛАСНЫЙ. Господи, какая разница, как его кормят? Он от вас не откажется, они никогда не отказываются.

МИША. Да я и предлагать не буду. Что такое вообще?

НЕСОГЛАСНЫЙ. То есть вам нравится как сейчас, да?

МИША. Не нравится. Нет. Но если он меня сожрет, мне лучше не будет.

НЕСОГЛАСНЫЙ. А что, все упирается в ваше личное благо? Ваша жизнь уже мерило всех вещей? Вот оно, мещанство. Вы так и не поняли: дело прочно, когда под ним струится кровь.

МИША. Знаете, уже струилась. Уже ее столько струилось, что вот посюда в ней стояли. И как-то оно не стало прочно.

НЕСОГЛАСНЫЙ. Потому что неправое дело. А если под правым струится, то прочно.

МИША. А вы уверены, что съесть меня — это правое дело?

НЕСОГЛАСНЫЙ. Ну не левое же, верно? Не центристское? Миллионы же поймут… Они не смогут этого скрыть, вас уже по телевизору показали! Если он теперь вас съест, все задумаются, и некоторые одумаются.

МИША. И что?

НЕСОГЛАСНЫЙ. И выйдут на улицы.

МИША. А дальше?

НЕСОГЛАСНЫЙ. А дальше посмотрим. Главное — начать. Но если все будут, как вы, дрожать по углам и беречь шкуру, то это же все навсегда, пока не кончится нефть! А когда кончится нефть, начнется никель, а потом пресная вода — знаете, сколько у них пресной воды? Весь мир утопить хватит. Нам всем перекроют, а им на запад погонят, по водопроводу, и Запад смолчит. Нет, сейчас только личные подвиги, только. Другого выбора нет. Он съест одного вас, а задумаются сотни… ну, десятки… ну, как минимум, два человека насторожатся. Если он съест хотя бы десяток героев, нам обеспечены двадцать задумавшихся! Это огромная цифра.

МИША (саркастически). Значит, меня он сожрет, а двое задумаются?!

НЕСОГЛАСНЫЙ. Ну… за себя, по крайней мере, я вам ручаюсь.

МИША. А вы сами не хотите… за правое дело? Сейчас как раз у него скоро полдник. Вы молодой, вкусный… ну?

НЕСОГЛАСНЫЙ. Но не у меня же зародилось…

МИША. А какая разница?

НЕСОГЛАСНЫЙ. Что значит — какая разница? По телевизору кого показали — меня или вас? Страна кого знает? Если он меня сожрет, вообще никто не задумается…

МИША. Почему же. За себя я вам ручаюсь.

НЕСОГЛАСНЫЙ (теряя терпение). Слушайте, мы шутки шутим или решаем судьбу Отечества? Если для вас совесть — пустой звук, тогда конечно, продолжайте в том же духе. Продавайте медвежье мумие, ешьте его, заваривайте из него чай…

МИША. Слушайте, а почему все так не меняется, а? Это уже пошел какой-то «Самоубийца». Помните? Вы еще ребенок были, наверное, а я в перестройку смотрел. Там мещанин был, Подсекальников. Он решил застрелиться от плохой жизни. И пошли к нему депутации — монархисты требуют, чтобы он стрелялся на почве отсутствия царя. Либералы вот вроде вас — чтобы на почве отсутствия свободы. Прямо толпами. И он тогда передумал стреляться, потому что не хотелось ему за всякую шваль… То есть я не вас лично имею в виду, а вообще.

НЕСОГЛАСНЫЙ. Слушайте, вы марш хоть раз организовывали? Вы знаете, что это такое — вывести на улицу двадцать человек?!

МИША. Знаю. Я в армии был командир отделения.

НЕСОГЛАСНЫЙ. Тем более! Как я могу… кому-то скармливаться, когда на мне все! Адреса-пароли-явки! В милицию — это я пожалуйста, это я всегда, они меня знают уже и бить стараются не по голове. И потом, если меня — это же совершенно не символично! Если вас — нормально, потому что до вас дошла вертикаль. Вы жертвуете собой, логично? А мне с чего, у меня же не зародился. Я маршировать, протестовать — это уж всегда, но съедаться я не могу, я вообще здесь выхожу ни при чем! А если он съел квартирного хозяина то это жена рыдает и двое детей, и факт произвола, и «Голос Америки». Так что решайтесь. Мы тут подойдем и под окнами поагитируем.

МИША. Знаете что? Идите вы… под окна! Что такое — одни чуть на улицу не выселили, другие чуть медведю не скормили! Чем вы тогда от них отличаетесь, если все за меня решаете не спросясь?

НЕСОГЛАСНЫЙ. А… вот как вы запели! Правду, значит, говорят…

МИША. Что говорят?

НЕСОГЛАСНЫЙ. Что вы ихний с самого начала. Что вы с ними в заговоре.

МИША. В каком заговоре, опомнитесь что вы несете!

НЕСОГЛАСНЫЙ. Ну, теперь-то ясно! Давайте, сдавайте меня. Ну? Чего ждем? Говорите: это они его к вам привезли?

МИША. А, идите вы к черту… оправдываться тут еще перед вами…

НЕСОГЛАСНЫЙ. Да погодите! Я же не говорю, что вы однозначно с ними… Может, это просто медведь так действует. Понимаете, он же влияние оказывает. От него, наверное, что-то исходит. И вот вы были человек как человек, а стали один из них. И если проживете с ним бок о бок неделю, в вас вообще ничего человеческого не останется.

МИША. Это вы про носорогов начитались. А медведь — он тихий. Сидит себе там и делает мумие.

НЕСОГЛАСНЫЙ. А вы сами разве не чувствуете, что уже слегка косолапите?

МИША. Давайте, давайте отсюда. Как пришли, так и уйдете. Съедаться ему… у меня детей двое.

НЕСОГЛАСНЫЙ (стоя на подоконнике). Если бы каждый думал о том, что у него двое детей, мы бы до сих пор жили в пещерах рядом с дикими зверями.

МИША. А сейчас мы как живем?

Рев медведя.

Несогласный качает головой и вылезает в окно.

Почти одновременно вбегает Алик с компанией одноклассников, одетых в медвежьи маски или костюмы.

АЛИК. Папа! Папа, слышь! Я возглавляю школьное отделение движения «Мишутки»!

МИША (не расслышав). «Не шутки»?

АЛИК. Подожди, сейчас мы тебе покажем монтаж!

Дети выстраиваются по росту.

ПЕРВЫЙ.

МИША. Минуточку. Какие шансы? Шансы на что?

АЛИК. Папа, если ты будешь перебивать, мы не покажем монтаж.

МИША. Молчу, молчу…

ВТОРОЙ.

ТРЕТИЙ.

ЧЕТВЕРТЫЙ.

МИША. Погодите, погодите. Каким образом борются за мир?

АЛИК. Пап, не придирайся, Мы же торопились. И потом, конечно, он борется за мир. Кто же нападет на страну, где в ванной у каждого медведь?

МИША. Алик. Я хочу сказать тебе очень серьезно. Мальчик мой. Я понимаю, что тебе нравится быть главным мишуткой, Но я не уверен, что это для тебя хорошо.

АЛИК. Пап, что значит — уверен, не уверен? Ты знаешь, что комиссару после десятого в Высшую школу экономики можно без экзаменов?

МИША. А что такое комиссар?

АЛИК (стремительно тараторя). Комиссар — это старший над десяткой, в десятке две пятерки, старший над пятеркой — шестерка, пять комиссаров — звездочка, старший над звездочкой — комстар, пять комстаров — бригада, старший над бригадой — бригадур, пять бригадуров — кулак, кулак летом поедет на озеро с Биномом.

МИША (совершенно запутанный). А что Бином делает на озере?

АЛИК. Бином проводит смотр кулаков и проверяет работу по направлениям.

МИША. По каким направлениям, мальчик?

АЛИК. Старшие уже по демографии, младшие пока подметают.

МИША. Что они подметают, Алик? То, что останется после старшей демографии?

АЛИК. Пап, ну чего ты цепляешься? Я тебе потом брошюру принесу, там все написано. Мы вообще-то за мумием.

МИША. Зачем тебе мумие?

АЛИК. Мазать несогласных. Сейчас на улицу пойдем, будем спрашивать — вы согласный или несогласный? Несогласных будем мазать, чтобы согласились.

МИША. Алик… Ребята, подождите пока в парадном, ладно?

АЛИК. Папа, у меня от моей пятерки секретов нет.

МИША. Хорошо. Если ты сам хочешь, то хорошо. (Пауза.) Алик… Ты уверен, что хочешь поступить в Высшую школу экономики?

АЛИК. Точняк, пап. Это же наша школа.

МИША. В каком смысле наша?

АЛИК. Ну, в каком все наше. Если я теперь пойду в армию, то это будет наша армия. Если в магазин — то в наш магазин. Если бы не мишутки, я пошел бы в обычный. А так пойду в наш. Все то же самое, но вкус уже совершенно другой.

МИША. Ты же хотел стать пожарником.

АЛИК. Так это когда было!

МИША. Или полярником.

АЛИК. Это еще раньше.

МИША. Или акробатом…

АЛИК (утомленный). Пап, это все можно потом. После Высшей школы экономики. Ладно, где мумие? (Берет ведро.) Пап, я не скоро. Нас обещали после этого в кафе-мороженое.

МИША (грустно). Помыться не забудь. А то не пустят еще.

АЛИК (снисходительно, как младшему). Пап? Что значит — не пустят! Это же наше кафе-мороженое.

МИША. Там все в мумие?

АЛИК. Ну, кто в чем… Но ты же знаешь, какое щас время. (Уходит, унося ведро.)

МИША (один). Ты слышишь? (К двери ванной.) Слышишь, сволочь? Слышишь тварь, что ты с ним сделал? Откуда ты взялся на нашу голову, бурый черт, что ты мне вытащил из ребенка?! Правда, что ли, миазмы от тебя идут…

ЖЕНА (входя с сумками). Ну как, что наш маленький друг? Ты смотрел?

МИША (с отвращением). Что ты тащишь?

ЖЕНА. Это к ужину, если приедет Бином. Ты же понимаешь, надо что-то предъявить. Мы не можем просто так.

МИША. Что ты хочешь предъявить?

ЖЕНА. Знаешь, я подумала, что надо обыграть тему. Ну, мед, варенье — все это само собой. Салат «Медвежье здоровье», зеленый, с редисом. Оленина по-таежному — ну, ты понимаешь, с грибами. (Выкладывает продукты — частью на стол для разделки, частью в холодильник.) Я только суп еще не решила — свекольник или щавельный…

МИША. Сделай два в одном. Бином же.

ЖЕНА. А что, идея. Сделаю два, пусть выбирают. Должен же быть какой-то выбор, правильно?

МИША. Если хочешь соответствовать — выбирает пусть он, но решать должна ты.

ЖЕНА. Тогда свекольник. Или щавельный? Или свекольник? Ты как думаешь?

МИША (грустно). Видишь, ты совсем уже отвыкла решать сама.

ЖЕНА. Тогда свекольник.

МИША. Маш, я хочу, чтобы эту тварь убрали отсюда.

ЖЕНА. Какую?

МИША. Ты знаешь какую.

ЖЕНА. Зоолога? Но он очень милый, по-моему. Интеллигентный.

МИША (взрываясь). Черт тебя подери! Ты совсем уже ничего не понимаешь, да? Вообще уже отучились мозгами шевелить?! Я говорю про эту тварь, которая самозародилась!

ЖЕНА (настораживаясь). Что ты хочешь с ним сделать?

МИША. Я понятия не имею! Пусть его заберут. Какая разница. Пусть держат в клетке хоть на Красной площади, но я здесь у себя больше не намерен… я не могу, я не стану… категорически! Они уродуют Алика, они заставляют меня врать, они приносят деньги, которых я не заработал, ты варишь какую-то медвежью болезнь, весь дом пропах медвежьим дерьмом, целители учат жрать его, это не моя жизнь! Мы имеем право, мы ни в чем не виноваты, пусть они его заберут туда, где ему место, туда, откуда он вылез!

ЖЕНА. Григорьев. Успокойся. Выпей воды.

МИША. Я сейчас выпью, только не воды…

ЖЕНА (неожиданно миролюбиво). Чего хочешь, того и выпей. Только учти: если ты его выгонишь, я уйду с ним.

МИША. С зоологом?

ЖЕНА. С медведем.

МИША (в оцепенении). В каком смысле с медведем?

ЖЕНА. В том смысле, что здесь выбирать придется тебе. Ты же у нас любишь выбирать? Вот и выбирай: или мы оба остаемся, или вместе уходим.

МИША. Ты… ты полюбила его?

ЖЕНА (устало). Полюбила я тебя, двадцать лет назад, теперь уж ничего не поделаешь. И за эти двадцать лет, Григорьев, я не видела жизни, хотя ты не худший вариант. Ты нормальный, Григорьев, ты даже хороший, но ты никого и ничего не умеешь замечать, кроме себя. И когда у меня начинается наконец нормальная жизнь, ты хочешь одним движением все обрушить, потому что тебе, видите ли, не нравится мумие. А что у нас впервые есть деньги, и что меня впервые видят люди, и что Стариковы видят меня по телевизору и понимают, из кого вышел толк, а из кого нет…

МИША (в бешенстве). Я плевать хотел на Стариковых и на все, что подумают Стариковы!

ЖЕНА (так же устало). Я понимаю, что ты плевать хотел на всех, кроме себя. И на будущее сына тебе плевать. И на Ольгу ты плюешь. Про себя я не говорю, на меня ты плюешь двадцать лет. Запомни только одно: если ты выгонишь его, дальше тебе придется плеваться в одиночестве.

МИША. Маша! Ты понимаешь, что ты говоришь?

ЖЕНА. Очень хорошо. И надеюсь, что ты тоже понимаешь: я говорю совершенно серьезно. Мне сорок лет, я еще хочу жить. Другого шанса не будет. Если мне это даст медведь, я буду жить с медведем, чертом, дьяволом, инфузорией туфелькой. Но с тобой у меня не будет ничего, это я поняла с самого начала. Это можно терпеть, утешаться честностью, все, что хочешь. Но когда у меня появился шанс, я не дам тебе его отобрать, Григорьев. Ты понял? Не дам!

МИША. Наши шансы возрастут…

ЖЕНА. Что ты там бурбулишь?

МИША. Неважно. Маш, ты его поцеловать не хочешь?

ЖЕНА. Надо будет — поцелую.

МИША (мечтательно). Вдруг превратится?

ЖЕНА. Нет, не надо. Этого, пожалуйста, ни в коем случае. Кому он нужен в качестве принца? Даже мне не нужен. А в качестве медведя к нему приедет Бином, представляешь? Ой, я даже не знаю, как с ним разговаривать. Мне кажется, я буду нести такие глупости…

МИША. Не страшно. Они слышат только то, что хотят слышать.

ЖЕНА. А что они хотят?

Рев из ванной.

МИША. Вот это, наверное.

ЖЕНА. Ой, я даже не знаю, что надеть. Можно бурое, а можно трехцветное.

МИША. Да подожди ты. Может быть, еще не приедут.

ЖЕНА. Что значит — не приедут? А для чего весь бульвар липами засадили?

МИША. Когда?

ЖЕНА. С утра. Сидишь тут, как сыч, ничего не знаешь. Фонари новые поставили, старушек привезли толстых.

МИША. А наших куда?

ЖЕНА. Не знаю. Наверное, потом привезут. Я даже удивилась, какие толстые старушки…

МИША. Это у них, наверное, бронежилеты поддеты. Охрана, мало ли.

ЖЕНА. Нет, охрану я видела. Охрана в песочнице.

МИША. С ведерками?

ЖЕНА. Нет, с ведерками эти… Мишутки. Охрана с лопатками, в панамках. И еще трое с собаками, якобы выгуливают, только почему-то все во дворе. На асфальте.

Звонок в дверь.

МИША. Что ж они ключами никак не обзаведутся…

Открывает. В квартиру с пением входит целая процессия попов, размахивая кадилами.

ДЬЯКОН. Здравствуйте, хозяева, Господь с вами, мир дому сему.

МИША. Служу России, слава Богу за все.

ДЬЯКОН. По благословению начальства прибыли для процедуры. Где зверек-то?

МИША. Крестить хотите?

ДЬЯКОН. Вот невежда, прости Господи. Ты когда исповедовался-то, раб Божий?

МИША. Я агностик, батюшка.

ДЬЯКОН (беззлобно). Не батюшка, а отец Варсонофий, всему учить тебя, балда. Крещен?

МИША. Не сподобился.

ДЬЯКОН. Оно и видать, что нехристь. Зверька не крестят, сие грех, зверька освящают согласно чину, проводи к зверьку-то.

МИША (указывая на дверь). Се зверек. Аше приидеши, возможет и схавати.

ДЬЯКОН (заглядывая в глазок). И то сказать. Зверь рыкающий, ища кого поглотити. Како же тебя, раба Божия, благословило зверем сим в ванную?

МИША. Не просвещен, отец диакон. Завелось и рыкает.

ДЬЯКОН. Истинно сказано: можешь ли уловить Левиафана удою? Чудны дела твои, Господи, и разнообразны. Приступим, братие. (Машет кадилом.) Создателю и содеятелю человеческого рода, дателю благодати духовныя, подателю вечнаго спасения, сам, Господи, пошли духа Твоего святаго на тварь сию, яко да вооружена силою небеснаго заступления хотящим ю употребляти, помощна будет к телесному спасению и заступлению и помощи, аминь. Господи помилуй, чего только не освящал, одних «Мерседесов» в проклятые девяностые сколь пересвятили, мобильников более ста, спонсор Феофилакт Тамбовский, в миру Пупырь, приносил пистолет «магнум 44», вот такая дура! — а медведя впервые Господь сподобил.

ЖЕНА. Пожалуйте, батюшка, закусить.

ДЬЯКОН. Благослови тебя Господь, хозяюшка. Очи всех на Тя, Господи, уповают, и Ты даеши им пищу во благовремении, отверзаеши Ты щедрую руку Твою и исполняешь всякое животное благоволения. (Наливает, закусывает.) Приступим, братие.

Братия закусывает.

Ты, раб Божий, знаешь анекдот про православного льва?

МИША. Не просвещен, отец Варсонофий.

ДЬЯКОН. Се просвещаю. Шел некогда отец пустынник через лес и встретил льва. Взмолился: Господи, сделай, чтобы лев сей стал православным! И что ж ты думаешь? Лев поднял лапы и взмолился: «Очи всех на Тя, Господи, уповают, и Ты даеши им пищу во благовремении!»

Братия хохочет.

Понял? Это он перед едой помолился!

МИША. Как не понять, батюшка. В жилу сие.

ДЬЯКОН. А про крокодила знаешь?

МИША. Про бревно зеленое?

ДЬЯКОН. Не, про бревно неинтересно. Это наш такой прикол, православный: поют осмогласие — «Господи, воззвах к Тебе, услышь мя, да исправится молитва моя, яко кадило пред Тобою» — псалом 140. Так одна старушка говорит — истинно, Господи, я крокодила пред Тобою!

ОДИН ИЗ БРАТИИ. Есть еще вариант — я крокодила и бегемота.

Хохочут.

ДЬЯКОН (вытирая усы). Ей, вкусно! А про печение знаешь?

МИША. Такожде не просвещен.

ДЬЯКОН. Просвещу. Значит, у нас поется…

Звонок в дверь.

МИША. Сейчас, сейчас.

Сцена заполняется разнообразной публикой: в дверях устанавливается рамка, через нее входят саперы с металлоискателем, пограничник с собакой, охрана с совками в панамках, двое автоматчиков, знаменосцы со знаменем, АП. Следом за ним входит Бином — двое мужчин в одном пиджаке. Это сиамские близнецы с удивительной синхронностью движений, но большой разницей в интонациях. Бином-1 говорит сладчайшим тенором, Бином-2 — резким, отрывистым баритоном. Следом вваливается толпа журналистов с телекамерами, блицами и спутниковыми антеннами.

Перед входом Бинома охрана быстро и точно обыскивает все углы и всех присутствующих. В кухне Миши обнаруживает (и брезгливо бросает хозяевам) заначку в несколько сот долларов, в рясе дьякона — множество мелочей от пистолета до бутылки (все это любезно возвращает), у перепуганной Оли — пачку презервативов и т. д. Эта пантомима без единого слова может длиться минуты две.

Всех, кто присутствовал на сцене, оттесняют по углам. АП выталкивает к Биному только Мишу с женой и наклоняет их головы в поклоне.

АП. Вот эти.

Бином синхронно протягивает руки для поцелуи. Миша с женой припадают.

БИНОМ-1. Не соблаговолите ли высоколюбезно указать, хозяюшка, где обретается высокомохнатый повод к нашему визиту?

БИНОМ-2. Показывай.

ЖЕНА. Вот он… там.

Бином подходит к глазку, смотрит по очереди.

БИНОМ-1. Не соизволите ли высоколюбезно предоставить мне посмотреть…

БИНОМ-2. Не мельтеши.

БИНОМ-1. Насколько удивительно чрезвычайно велико это животное!

БИНОМ-2. Жирный, да.

БИНОМ-1. Не восхитителен ли этот знак высокоскоростного развития, столь явно свидетельствующий об удивительном росте благосостояния и самосознания в рамках столь же безусловного соблюдения правовых гарантий и прозрачной законности!

БИНОМ-2. Имеем.

БИНОМ-1. Разумеется, без правовых гарантий, без строжайшего обеспечения законности, без решительной борьбы со всем ужасным за все прекрасное мы не могли бы даже помыслить о таких высоковосхитительных результатах.

БИНОМ-2. Мочить.

БИНОМ-1. Я хотел бы подать несколько сигналов, потому что дальнейшее словоизвержение может быть не вполне безопасно.

Подмигивает, щелкает пальцами, топает левой ногой. Бином-2 молча крутит пальцем у виска.

БИНОМ-1 (оборачиваясь к Мише). Глубокоуважаемый хозяин, не расскажете ли вы нам немного о себе?

БИНОМ-2 (буркает). Документы.

Миша протягивает документы.

АП (дирижируя пресс-конференцией). Пресса! Газета «Шесть соток», пожалуйста.

ЖУРНАЛИСТ (в руках ведро, на плече грабли). Пожалуйста, немного о вашей автобиографии, товарищ Григорьев, и особенно в отношении дачи.

ВТОРОЙ ЖУРНАЛИСТ. Расскажите о вашем хобби, пожалуйста! Как вы рыбачите на охоте в свободное от выпиливания время, пожалуйста!

ТРЕТИЙ ЖУРНАЛИСТ. Почему в вашем творчестве так много ремейков?

ЧЕТВЕРТЫЙ ЖУРНАЛИСТ. Какую позу вы предпочитаете при просмотре сериала?

ПЯТЫЙ ЖУРНАЛИСТ. Где вы делаете педикюр и эпилируете ли волосы на груди?

ШЕСТОЙ ЖУРНАЛИСТ. Как вы относитесь к гей-культуре?

СЕДЬМОЙ ЖУРНАЛИСТ. Как тема медведя повлияет на гламур этого сезона?

БИНОМ (выходя на авансцену). Тихо!

Полная тишина. Бином-1 открывает рот, чтобы заговорить, но в эту секунду из-за двери ванной доносится тихое мелодичное пение под аккомпанемент балалаек — «Полюшко-поле».

Бином встает в позы солистов ансамбля Александрова и запевает вместе с медведем — один баритоном, другой тенором:

БИНОМ-2. Это он?

АП. Видимо.

БИНОМ-2. Могет.

БИНОМ-1. Господа, я уважительнейше прошу вас всех поучаствовать.

БИНОМ-2. Встали!

Постепенно песню подхватывают все. Зал встает, тех, кто не подпевает, поднимают статисты в зале. Финал первого действия — мощное хоровое исполнение песни под трубный медвежий рев:

Второе действие

Декорация неизменна, но квартира сильно загромождена: софиты, телекамеры, ведра с мумие, двое караульных, гигантский холодильник, раскладушка разводящего, кухонный комбайн от Бинома, палатка от пива «Медведь», рамка, которую забыли унести после визита. Среди всего этого нагромождения Миша с женой невозмутимо смотрят телевизор. Жена сильно переменилась, помолодела, загорела, одета изысканно и не без вызова. Миша мрачен, как многое передумавший и о многом догадывающийся человек. Газету он держит вверх ногами, явно не читая, просто отгораживаясь.

Из телевизора доносятся мужской и женский голоса.

М. В общем…

Ж. Как бы сказать…

М. Если можно выразиться…

Ж. Ничего.

М. Так себе.

Ж. Ну, везде так себе…

М (с жаром). Везде хуже!

Ж. Будет лучше.

М. Когда-нибудь будет!

Ж. Будет хорошо!

М (скептически). Где-нибудь будет.

ЖЕНА. Переключи.

МИША. Подожди, погоду скажут.

Ж. Но никто не сможет вбить клин!

М. Никто не вобьет!

Ж. Мы не дадим вбить клин!

М. Мы не дадим…

Ж. Будет как раньше!

М. Когда-нибудь будет.

Ж (тихо плачет. Потом деловито сморкается). Погода так себе, но будет лучше. Мы передавали выпуск новостей.

Из-за двери ванной доносится тихий вой.

ЖЕНА. Он что, заболел?

МИША. Третий день вот так.

ЖЕНА. Да, извини. Совсем я закрутилась. Все эти балы…

МИША. Я понимаю.

ЖЕНА. Но он здоров?

МИША. Ест хорошо. Зоолог говорит — влияние кризиса.

ЖЕНА (после паузы). Миша, нам надо поговорить.

МИША. Поговорить.

ЖЕНА. Миша. Меня не пригласили на вечер «Оревуар, гламур».

МИША. Слава Богу.

ЖЕНА. Почему?

МИША. Потому что для всех он кончился, а для тебя нет.

ЖЕНА. Пойми, это было главное событие сезона. Первый кризисный бал. Ватники от Зайцева, опорки от Гуччи, отварная картошка и черный хлеб, все это вчерашнее. Там были все наши — ну, ты понимаешь.

МИША. Понимаю.

ЖЕНА. Я должна была, Миша! Это знаковое событие. Почему они меня не позвали? Может быть, они забыли?

МИША. Может быть.

ЖЕНА. Или не забыли?

МИША. Маша. Не огорчайся, Бога ради. Но у меня такое чувство, что они нас теперь будут звать гораздо реже.

ЖЕНА (оживляясь). Почему? Мы сделали что-нибудь не так?

МИША. Да все так. Но просто… что-то кончилось. Я не знаю, может быть, у меня действительно от долгой жизни рядом с ним открылось какое-то чутье. Это… это нельзя объяснить, это носом, как у зверя. Но я чувствую, что нас больше не надо, и все это (обводит кухню) скоро кончится. И это хорошо. Это хорошо, но это не кончится просто так.

ЖЕНА. Подожди, подожди. Объясни. Что ты имеешь в виду?

МИША. Я бы объяснил, если бы мог. Но я не могу. Я могу только выть, как он. Это помнишь… в одном романе, но ты не читала, наверное… Там инженер держит в руках инопланетную вещь, герметично замкнутый брусок, и говорит: чувствую, что там внутри разомкнутая цепь, а как чувствую — объяснить не могу. Так и я. Но я попробую. Мы же очень давно не говорили.

Легкий вой медведя.

Понимаешь… Ну вот я попробую, да. Если непонятно, ты скажи. Обычно, если что-то должно кончиться, оно почти никогда не кончается само по себе. Вот оно началось, никто его не хотел, но уж что поделать. Так вот, оно просто так кончиться не может, потому что когда оно началось, то оно там вступило в какие-то отношения, дало корни, зацепилось зацепками, и теперь это уже можно выдрать только с огромной частью жизни, и уже непонятно, стоит ли вырывать такой ценой. Вот и сейчас: оно-то, может, и кончится, и хорошо, и не будет ведер этих, и Алик прекратит бегать поливать из ведра несчастных людей, и ты не будешь бегать по рублевским балам, где они там скидывают со своего плеча секонд-хэнд со стразами на помощь неимущим детям… Но вместе с этим кончится что-то такое, без чего я уже не смогу. Понимаешь?

ЖЕНА. Конечно! Ты же теперь большой человек, как ты сможешь без него? Это я всегда была самодостаточна, и мне, если хочешь знать, совершенно безразлично, позовут меня или нет. Я уже видеть не могу всех этих людей, я слышать не могу их разговоры, весь этот вещизм, а картошку я могу сварить сама, и будет гораздо лучше. А тебе — конечно, тебе будет трудно, ты ощутил значимость…

МИША. Маша. Я не буду с тобой спорить. Я сам понимаю, что больно. И кроме того, Маша, действительно был момент, когда все эти дипломы, понимаешь… Был, я не спорю. Просто, Маша, я отдал бы дипломы, и плевать на дипломы, и плевать на все… Я боюсь, что кончится не только это.

ЖЕНА. А что? Конец света?

МИША. Понимаешь… Как бы это сказать… Вот есть очень плохой человек, и у него раковая опухоль. Так вот, нельзя быть на стороне опухоли, потому что даже самый плохой человек — ну, кроме Гитлера, может быть, — лучше раковой опухоли. Потому что она не соображает вообще. Потому что она — распад, и когда распадается плохое — невозможно радоваться, будет-то совсем уже… Непонятно?

ЖЕНА. Почему, очень понятно. Ты, как всегда, философствуешь вместо того, чтобы думать.

МИША (кротко). А о чем сейчас надо думать?

ЖЕНА. Думать надо о том, как приспособиться к кризису. Как во время кризиса извлечь максимум прибыли из медведя. Я допускаю, что сейчас действительно станет… ммм… несколько не до него. И не до нас. Но руки же нельзя опускать, верно? С медведем можно сделать много всего интересного. Медведь — это серьезный капитал.

МИША. Ты думаешь?

ЖЕНА. Конечно! Мы можем показывать его за деньги… водить на экскурсии…

МИША. Его?

ЖЕНА. Нет! Детей можно приглашать, инвалидов… От него же исходит животная сила! Я читала, была такая программа — больных катали на лошадях. Лошади заболевали, а больные выздоравливали.

МИША. В том-то и дело, Маша. Что-то я в последнее время не чувствую от него животной силы.

ЖЕНА. А что чувствуешь?

МИША. А вот примерно что видишь.

ЖЕНА. Вижу какую-то медузу.

МИША. Ну вот… Понимаешь, когда его нет… то есть медведя… это не очень правильно, но по крайней мере хорошо. Никто не мешает жить и все такое. Когда он есть — это трудно и вообще плохо, и не помоешься, и ведра, и все… Но когда он был и вдруг его нет — то это уже совсем ни в какие ворота, потому что становится непонятно, для чего тогда все. Пока он есть, можно его обслуживать, можно с ним бороться… А когда его нет, надо опять выдумывать, что делать с ванной. Просто мыться уже становится как-то недостаточно, Маша!

Звонок в дверь.

Кого черт несет на ночь глядя… (Открывает дверь.) Ба, полковник Голутвин! Какая радость, сколько лет, сколько зим!

ПОЛКОВНИК. Смена караула, хозяин. (Вводит пожилого мужика с внешностью водопроводчика.) Снимать будем этот пост. Одного человечка хватит, чай, не Ленина стережем.

МИША. Что, кризис?

ПОЛКОВНИК. Не говори. Гастарбайтеров приказано выслать, а то, сам знаешь, коренному населению негде работать. Оно и не рвется, правда, но приказ есть приказ. Вот тебе теперь караульный.

КАРАУЛЬНЫЙ. Ну, чего, куда становиться?

ПОЛКОВНИК. Сюда, к дверям.

Гастарбайтеры четко, по-военному уходят.

КАРАУЛЬНЫЙ. Чего, стоять, что ли?

ПОЛКОВНИК. А то. В армии служил?

КАРАУЛЬНЫЙ. Давно дело было. А ничего, если я присяду?

ПОЛКОВНИК (с сомнением). Вообще-то не положено…

КАРАУЛЬНЫЙ. Чего — не положено?! Чурки пускай стоят, а я местный. (Берет табурет.) Караул устал. (Достает бутылку.)

МИША. Слушай, это уже какая-то русофобия. Нельзя же так наглядно.

КАРАУЛЬНЫЙ. Кому нельзя? Мне нельзя? Ты, что ли, мне указывать будешь? Еще надо посмотреть, кто ты сам такой.

МИША. Я владелец медведя.

КАРАУЛЬНЫЙ. И что? А я соль земли, я знаешь где видал твоего медведя? Все ради меня, слыхал? И ты ради меня, и скажи спасибо, что я вообще тут лежу.

ПОЛКОВНИК. Н-да. Ну, я пойду, наверное…

ОЛЯ (выбегая из своей комнаты). Олег, я с тобой!

ПОЛКОВНИК. Оленька… Ну что ты, девочка?

ОЛЯ. Олег, забери меня отсюда, я больше не могу. Я чувствую, что здесь будет несчастье.

ПОЛКОВНИК. Оля, ну куда мы… Ну подумай… Я человек военный, меня куда послали — туда пошел…

ОЛЯ. Неправда, ты не такой!

ЖЕНА. Ольга, это неприлично!

ОЛЯ. Что вы все понимаете! Он настоящий, он Чечню топтал!

ПОЛКОВНИК. Кого топтал, что ты мелешь!

ОЛЯ. Ты мне сам говорил! Олег, прошу тебя, пойдем. Я чувствую, здесь будет плохо…

ПОЛКОВНИК. Оля! Ну Оля! Ну что ты! Ну нельзя же! Мне нельзя, Оля! Я женат, Оля!

ОЛЯ. Это ничего, Олег! Сейчас везде бином. Она поймет, Олег. Честное слово. Бином — это же правильно, да?

ПОЛКОВНИК. Это мысль. (Задумывается.) Это ничего. Это можно. А клин не вобьешь?

ОЛЯ. Никогда!

ПОЛКОВНИК. Ну, тогда пошли. Как-нибудь. Не взыщи, хозяин.

ЖЕНА. Оля! Стой! Стоять!

ОЛЯ. До свиданья, мама. Я зайду. (Быстро целует родителей, убегает.)

ЖЕНА. Черт-те что.

МИША. А может, и правильно. Что-то я чувствую, Маша, здесь действительно будет не очень хорошо…

КАРАУЛЬНЫЙ. Хозяин!

МИША. А?

КАРАУЛЬНЫЙ. Базар до тебя есть.

МИША. Ты на посту, тебе разговаривать не положено.

КАРАУЛЬНЫЙ. Я-то? Я-то не на посту, куда хочу, туда иду. Это ты при медведе своем на посту. Так вот есть до тебя от серьезных людей базар. Все одно кризис. Хозяин, продай медведя.

МИША. Ты что?!

КАРАУЛЬНЫЙ. А что?

МИША. Тебя охранять его наняли, а ты — продай!

КАРАУЛЬНЫЙ. Меня никто не нанимал, я сам нанялся. А тебе он сейчас без надобности, тебе одна копоть с ним. Подумай, хозяин, люди серьезные.

МИША. Да он государственный!

КАРАУЛЬНЫЙ. Так а другого мы не покупаем, хозяин.

МИША. Вам-то он на что?

КАРАУЛЬНЫЙ. А это уж наша забота, хозяин. Найдем куда. Может, корейцам, а может, Бен Ладену.

МИША. Да ты… Да ты… Ну-ка пшел отсюда!

ЖЕНА. Тихо, Миша. Может, он дело говорит.

КАРАУЛЬНЫЙ. Бабу слушай, хозяин. Он ведь с каждым днем меньше будет. Давай, пока берут.

МИША. Возьми, если сможешь.

Дикий рев медведя.

КАРАУЛЬНЫЙ. Давай сам, хозяин. Он тебя знает, к тебе пойдет.

МИША. Ко мне Бен Ладен не пойдет.

КАРАУЛЬНЫЙ. Да почему Бен Ладен, что Бен Ладен сразу! Его, может, и не было никогда. Его, может, Рамзан себе в зверинец купит. У него лошадей уже девать некуда, а медведя нет.

МИША. Обойдется. Смотри, какие прыткие все стали — распродавать национального медведя. Мумия сколько хочешь дам, пусть забирает, не жалко.

КАРАУЛЬНЫЙ. Смотри, хозяин, не пожалеть бы тебе.

МИША. Жалею, ой, жалею! Жалею, что он у меня в наморднике. Да он, может, и лапами справится? Чего, открывать? Открываю!

КАРАУЛЬНЫЙ (уходя). Серьезные люди, хозяин…

МИША. Сейчас вот как позвоню, так и придут серьезные люди… Давай, канай, скупщик.

Караульный уходит и в дверях сталкивается с делегацией Академии наук.

ЖЕНА. Накликал, черт бы тебя побрал…

Входят академики.

СЕКРЕТАРЬ (сухо). Здравствуйте, Михаил Валерьевич.

МИША. Служу России. Что, зарплата?

СЕКРЕТАРЬ. Зарплата… больше не будет зарплаты, Михаил Валерьевич.

МИША. Деньги кончились?

СЕКРЕТАРЬ. Ваша теория признана антинаучной.

МИША. Какая теория? Я не выдвигал никакой теории!

СЕКРЕТАРЬ. Ну, вот эта. О самозарождении медведя в условиях мягкого патернализма.

МИША. Вы же знаете, что я этого не писал!

СЕКРЕТАРЬ. А написано, что писали. Ваша диссертация? (Показывает толстый том с множеством графиков.)

МИША. Не моя. Вы сами сказали — гении открывают, ремесленники пишут…

СЕКРЕТАРЬ. Ремесленники уже наказаны. А вы больше не член-корреспондент, а просто кандидат. И не биологических наук, а филологических.

МИША. Почему филологических?

СЕКРЕТАРЬ. Потому что они в условиях кризиса финансируются по остаточному принципу. Предлагаю вам на выбор три темы: «Сравнительная характеристика Пети и Гаврика в повести „Белеет парус одинокий“», описание картины Пластова «Сенокос» или свободная тема «Как я провел лето».

МИША. Как я провел лето.

СЕКРЕТАРЬ. Ну и как вы провели лето?

МИША. Ничего, спасибо. Но как-то все время было чувство, что это скоро кончится.

СЕКРЕТАРЬ. Знаете, я вас должен успокоить. Тут всегда такое чувство, осенью тоже. Даже зимой иногда бывает такое чувство. Проснешься и думаешь — ну невыносимо! Но потом понимаешь, что это скоро кончится, и идешь ставить чайник.

МИША. Иногда я даже думаю: хорошо ли это, что все вот так кончается? Оно же не успевает восстановиться…

СЕКРЕТАРЬ. Знаете, Миша, скажу вам честно, как ученый ученому. Лет через двадцать, когда все опять кончится, вы сможете защитить на эту тему докторскую. Будет уже можно. Если что-нибудь будет вообще. (Забирает дипломы.)

АКАДЕМИК (задерживаясь возле Миши). А я за вас голосовал. Вотум сепаратум. Мне кажется, у вас была отличная работа, отличная… Там особенно интересно была описана стадия имаго, вот когда он вылезает из куколки…

МИША. Да, да… Спасибо, коллега. Пройдут времена обскурантизма, и правда воссияет во всей, так сказать, медвежьей мощи.

АКАДЕМИК. Вы не забудьте тогда, Чесноковский моя фамилия.

МИША. А я Григорьев.

Со значением жмут друг другу руки, расходятся.

Академики сталкиваются в дверях с налоговым инспектором.

НАЛОГОВЫЙ ИНСПЕКТОР. Здравствуйте.

МИША. Добрый день. Вы мясо принесли?

ИНСПЕКТОР (усмехаясь). Да нет. Я ведомость принес.

МИША. На мясо?

ИНСПЕКТОР. Это как посмотреть. На него вот. (Кивает на ванну.)

МИША. А зачем?

ИНСПЕКТОР. Заплатите, как говорится, налоги и спите спокойно.

МИША. Я и так спокойно… а какие налоги?

ИНСПЕКТОР. Какие положено. На зверушку.

МИША. То есть я за него плачу?

ИНСПЕКТОР. Да выходит, что вы.

МИША. Вы не понимаете. Он национальное достояние.

ИНСПЕКТОР. Был достояние, а стал имущество. Разницу чувствуете?

МИША. Но я из него прибыли не извлекаю! За что налог-то?

ИНСПЕКТОР. Я не знаю, чего вы там извлекаете, не извлекаете… Я знаю, что у вас зверушка. Собственность? Собственность. Плати налог и спи спокойно.

МИША. И сколько?

ИНСПЕКТОР. А вот посмотрите. Тут все написано.

МИША (заглядывая в ведомость). Но это ужас.

ИНСПЕКТОР. Это в месяц. А с вас за пять месяцев, с момента зарождения.

МИША. Это бред какой-то. Я же его не покупал.

ИНСПЕКТОР. Правильно, не покупал. Если б купил, тогда бы еще налог за покупку. А у вас сам взялся, значит, считай, льгота.

МИША. Но он гордость. Его видел Бином.

ИНСПЕКТОР. Бином всех видит. Вы заплатите — и спите спокойно.

МИША. Но у меня сейчас столько нет.

ИНСПЕКТОР. Ну, не страшно. Мы переводом оформим. Пока переведете, воду отключим, свет, газ оставим.

МИША. Слушайте… но нельзя же с кем угодно вытворять что угодно! Я понимаю, кризис. Но его надо кормить!

ИНСПЕКТОР. Да конечно. Заплатите налоги — и кормите спокойно.

МИША. Слушайте, а нельзя сделать так: вы вместо налогов возьмете его — и делайте что хотите! Я его вам задаром отдаю. Вывоз за ваш счет.

ИНСПЕКТОР. Нет, гражданин, мы натурой не берем. Если вам по каким-либо причинам собственность наскучила, вы звоните в отдел утилизации, они приедут и утилизируют.

МИША. Но его нельзя… как — утилизируют?

ИНСПЕКТОР. Как, как… обычно, как. Если вы не можете себе больше позволить какую-нибудь роскошь, она вручается тому, кто может позволить. А если у вас такая роскошь, что от нее вонь одна, то это шуба там, или мясо, или обратно же корм скоту. У кого что. У вас, я так думаю, в принципе может быть шуба.

МИША. Послушайте. Это шантаж. Вы меня вынуждаете заплатить. Вы понимаете, что это такое? Я сейчас позвоню, и вы сами пойдете на корм…

ИНСПЕКТОР (невозмутимо). Это пожалуйста. Заплатите налоги и звоните спокойно.

МИША (звонит). Полковника Голутвина! Олег, слушай, это что такое? Ко мне вваливается налоговый инспектор и требует, чтобы я платил за медведя. Ты разберись, пожалуйста… Что? Да. Что? Да. Да. Да. Нет. Нет. Что значит — должен? Олег, ты в своем уме?! Что значит — директива? Что значит — Бином? Что значит — в задницу? (Потрясенно вешает трубку.) Нет, я этого не вынесу. Я с ума сойду.

ИНСПЕКТОР. Заплатите налоги и сходите спокойно.

МИША (выскребает кошелек). Это все, что у меня есть.

ИНСПЕКТОР (подсчитывает). Остальное когда внесете?

МИША. Завтра.

ИНСПЕКТОР. До завтра только свет. Водой пока пользуйтесь.

Уходит. Пауза.

ЖЕНА. Миша…

МИША. Да?

ЖЕНА. Миша, звони в утилизацию.

МИША. Что значит — в утилизацию? Ты понимаешь, что говоришь?

ЖЕНА. Очень хорошо понимаю. Миша, это мало того что разорение. Это позор. Они хотят, чтобы мы не мылись и еще его содержали. Это бред, Миша. Это откровенное и прямое издевательство. Раньше они нами гордились, а теперь не могут нам этого простить.

МИША. Что ты предлагаешь?

ЖЕНА. Избавься от него, Миша. Он мозолит им глаза. Он напоминает им о чем не надо.

МИША. О чем?

ЖЕНА. О том, что они хотели бы забыть. Как они тут вставали с колен и прочее. Они не простят тебе, Миша. Убери его.

МИША. Что значит — убери? Он живой, ты понимаешь это? Если он зародился, то, может, так надо. Когда он тут гадил и этим давал тебе право входа на любую тусовку, ты его очень любила. Ты говорила — или он, или я. Нельзя же так забывать!

ЖЕНА. Я и не забываю. Я и сейчас тебе говорю: или он, или я.

МИША (пытается все свести к шутке). Слушай, но за тебя хоть налоги платить не надо…

ЖЕНА. Не смешно. Звони в утилизацию.

МИША. Никогда.

ЖЕНА. Ты хочешь платить за то, чтобы он жрал и гадил?

МИША. Благодаря ему мы бесплатно жрали и гадили полгода. Как-нибудь потерпим.

ЖЕНА. Терпи. Терпила.

МИША. И куда ты?

ЖЕНА. Поживу у мамы. Приедет Алик с Селигера — заберу туда же.

МИША. Ты это серьезно?

ЖЕНА. Более чем. Я не буду платить за медведя. Я не буду больше нюхать мумие. Я не дам зверю калечить ребенка. Одумаешься — звони.

МИША. Стоп. Погоди. Ну нельзя так, Маша. Вспомни, ты ведь говорила, что он счастье…

ЖЕНА. Миша. Пойми, есть высшие соображения. Есть государственная необходимость.

МИША. С каких пор ты так хорошо разбираешься в государственной необходимости?

Жена сбрасывает халат. Под ним военная форма внутренних войск.

ЖЕНА. Понял?

МИША. Я всегда говорил, что ты в прекрасной форме.

ЖЕНА. Дошутишься.

МИША. И давно ты у них?

ЖЕНА. С самого начала. С пятого июня, как зародился. Кто-то должен был вести дом, Миша. Кто-то должен отчитываться обо всем — но не ты же? Не Оля, у которой ветер в голове? Не Алик, которому одиннадцать? Спрашиваю тебя в последний раз: выбирай — государство или он.

МИША. Государство — это ты?

ЖЕНА. Государство — это все. Звони в утилизацию, Миша.

МИША. Я одного не понимаю: почему эта форма так определяет ваше содержание? Почему как только вы ее наденете — так сразу начинаете предавать все и вся? Удивительно еще, как в Грузию не все перебежали.

ЖЕНА. Смирно!

МИША (командует). Кругом.

ЖЕНА. Пожалеешь.

МИША. К маме иди стучать. Мы тут разберемся.

ЖЕНА. Один с ним останешься.

МИША. Он хоть стучать не будет.

Медведь бешено стучит в дверь ванной.

ЖЕНА. Будет.

МИША (в сторону ванной). Прекрати немедленно!

Медведь жалобно скулит.

То-то. Будешь стучать — утилизирую.

ЖЕНА. Суп в холодильнике. (Уходит.)

МИША. Служу России.

Некоторое время сидит неподвижно. Скулит медведь.

Звонок в дверь. Миша радостно бросается открывать, но разочарованно застывает. Вместо раскаявшейся жены перед ним американская корреспондентка.

КОРРЕСПОНДЕНТКА. Мое имя Гертруда Уайт. Можно просто Герти.

МИША. Здравствуйте, я Миша.

ГЕРТИ. Я имею несколько вопросов, потому что противоречива информация… Впрочем, судя по запах, медведь еще тут.

МИША. Он тут и будет, не дождетесь.

ГЕРТИ. Но идет слух, что он весьма значительно уменьшился.

МИША. Я не понимаю, миссис Уайт, кто распространяет эти слухи. Казалось бы, ближайший к нему человек — я. И я вам ответственно заявляю, что он вери, вери биг. Джайант.

ГЕРТИ. Но я… я хотела бы иметь смотреть, идти возможность удостоверить. Я бы настаивать смотреть.

МИША (с ледяной вежливостью). Вы мочь иметь смотреть быть хотеть настаивать водка анис, чеснок, лимонная корка. Но здесь вы настаивать не мочь, ибо караул быть устать, а лично я не мог гарантировать ваша секьюрити при осмотре наша селебрити.

ГЕРТИ. Ах, вот так!

МИША. Уж вот так. Но я своя сторона мочь уверенно уверить, что медведь быть реветь.

Рев за дверью.

ГЕРТИ. Ах, йа!

МИША (гордо). Да, вот так вот. Яволь, хендэ хох.

ГЕРТИ. Но я слышала, что вы получал предложение продать… хорошие деньги, серьезный партнер…

МИША. Диар Герти, есть сингс, которые нот фор сейл.

ГЕРТИ. Но я знать мой источник, что вы уже практично быть лишен мясо…

МИША. Это кремлевская диета. Зверь нуждаться разнообразие. Сегодня мясо, завтра нефть, потом опять мясо.

ГЕРТИ. И я знаю также от очень конфиденшиал источник, что вы также лишиться джоб…

МИША. Мой джоп всегда при мне, их бин кандидатен филологише наук, либе дихь, аллес нормаллес.

ГЕРТИ. Я быть уполномочен предложить, чтобы вы и объект получать гуманитарная помощь…

МИША. Нет, я должен категорично отказать. Мы уже получать гуманитарная помощь двадцать лет назад, и ваша гуманитарная помощь уже ставить страна на грань гуманитарная катастрофа. У нас быть очень много всего. Уже я даже отключил холодильник, потому что не помещается. Уже я просил, я умолял: не несите больше еды. Но несут и несут, как ходоки к Ленину.

ГЕРТИ. Однако я знаю совершенно надежно, что ваша жена покинула квартира сегодня морнинг…

МИША. Вынужденно, миссис Уайт, вынужденно. Еда не вмещалась в холодильник, пришлось поместить в Машиной комнате. Как только мы с объектом съедим еду, пространство освободится, и Маша вернется.

ГЕРТИ (мягко). Это очень жаль, что в условиях перезагрузка вы упорственно сохранять нравы холодной войны. Мы к вам со всем добром, мистер Григорьев…

Рев медведя.

МИША. Мы тоже со всем добром, миссис Уайт, и тоже готовы в случае чего гуманитарная помощь, потому что у вас там, я знаю, инфляция. Так что вы приходите в случае чего.

ГЕРТИ. У вас дырка вот тут… (Показывает на штаны.)

МИША. Ничего не поделаешь, мода. «Оревуар, гламур».

ГЕРТИ. Гуд бай, мистер Григорьев.

МИША. Источникам привет. (Один.) Ну, ты даешь, а? Значит, как на экспорт, так мы можем? Ну-ка покажи!

Медведь скулит.

Для меня рычать не можешь, для нее можешь? Вот всегда мы так: самим жрать нечего, а гостям пир. Хорошо ты ее.

Медведь скулит.

Гуманитарная помощь! Помню я гуманитарную помощь, сенк ю вери мач. Получил в девяностом году туфельки вот на таком каблуке тридцать пятого размера, со стразами.

Медведь скулит.

Господи, да что ж ты нервы-то мне мотаешь! Ты сверхдержава или кто? Рычи давай!

Жалобный визг.

Господи, совсем я один с ним остался! Оля! Маша! Маша!

Ночь. Синий свет. Миша один в кухне.

МИША. Что, воешь? Давай, вой. Мяса больше нет. Нет мяса. Не завезли. Кризис. Рыбу жри. Полярные могут, и ты сможешь.

Жалобный скулеж медведя.

Ничего, привыкай. Вся страна затягивает пояса, и ты затянешь. Между вами ведь — как его — мистическая связь?

Скулеж.

Дашь ты мне спать или нет, сволочь?! На, жри! (Вынимает из холодильника и кидает в ванну кусок мяса.)

Довольное чавканье, поскребывание.

Больше не проси!

Молчание.

Слушай, какого черта я тебе покупаю мясо? На свои деньги, между прочим! На заветные сбережения, на черный день! Ты в курсе, что мне за тебя зарплату больше не платят? Так какого черта я гроблюсь? Я что, хочу, чтобы ты меня любил? Ты меня не любишь и никогда не полюбишь. Ты любишь мясо. Ты можешь любить человека только тогда, когда он доведен до состояния мяса. А я еще поживу, ты слышишь? Поживу!

Скулеж медведя.

И нечего скулить, дубина бурая. Если уж завелся, мог бы как-нибудь предотвратить кризис. А я тебя теперь содержи. Думаешь, ты им нужен? Ты никому, кроме меня, не нужен! И мне не нужен, но мне некуда деваться, и вот я убираю за тобой дерьмо и на свои деньги кормлю мясом!

Медведь скулит с особенной жалобностью.

А, конечно! Когда нам плохо, мы сразу к Мише! Миша, помоги, Миша, накорми! Когда все в порядке, кто про Мишу помнит? А я тебе скажу: и слава Богу! Не вспоминали бы вы все про меня, я бы, может, как-нибудь построил себе какую-никакую жизнь… Но только я ее построю, ты сразу же зарождаешься! А как кризис, так они все шасть, и я корми тебя мясом. Я сам не ем мяса, дети не видят мяса, сыну только положен паек за эти его мишутки, и то он все сжирает сам под подушкой, потому что его так научили в рамках акции «Накорми себя сам». А ты жрешь. Что ты еще можешь, кроме жрать?

Из-за двери доносится тихая мелодия.

Жалобный голос поет:

МИША (подпевает). А ничего, слушай! Скажи, ты сам это делаешь?

Скулеж медведя.

Это очень даже ничего! Это мы могли бы ходить по ярмаркам, просить подаяния… как, собственно, уже и делали в девяностые годы… Я бы водил, ты бы пел… Ведь цыгане — они, мне кажется, вроде нас. Они утратили какого-то своего бога. И вот теперь этот бог сократился до медведя, которого они водят по ярмаркам. Он пляшет, они поют. И поэтому никто в России не может спокойно слушать цыганское пение. Мы понимаем, что нас это ждет, что мы сами когда-нибудь так пойдем, потому что бог наш больше не может о нас заботиться. Он сдал нашу землю в аренду, а потом еще в субаренду… Скоро мы пойдем по этой земле, ничему не хозяева, и будем петь эти невыносимые песни, которые обычно поем только спьяну, потому что у трезвого на уме, а у пьяного на языке. Ты заметил, что они все о бродяжничестве?

Медведь подпевает.

Вот это твое человеческое лицо мне гораздо больше нравится. Жаль, что это только во время кризиса. А вот эту знаешь: «Клен ты мой опавший»…

Поют хором.

Слушай, нормально! Давай выпьем! (Берет бутылку водки, передает в ванную.) Только оставь!

За дверью бульканье, через минуту вылетает пустая бутылка.

Я же говорил — оставь! Вот жадная тварь! Ты что, остановиться не можешь?

Скулеж медведя за стеной переходит в жалобное повизгиванье.

А, черт с тобой. Ну, пой теперь. Все, что знаешь.

Из-за двери доносится «Меж высоких хлебов».

Миша подпевает.

Легкий стук в окно. Миша подходит к окну, выглядывает.

А, это опять вы?

НЕСОГЛАСНЫЙ (влезая). А вас еще не скормили?

МИША. Нет, как видите. Да и вас не взяли.

НЕСОГЛАСНЫЙ. Да, правда. Такая тоска, не представляете.

МИША. Почему?

НЕСОГЛАСНЫЙ. Ну, не то чтобы я, конечно, так уж хотел, чтобы взяли… Жена какая-никакая, дети… от другой, правда, но неважно… Но раньше они хоть как-то реагировали, а теперь вообще никак. Кажется, им не до меня.

МИША. Им и было не до вас.

НЕСОГЛАСНЫЙ. Ну, знаете… Раньше хотя бы дубинкой… Был смысл…

МИША. Да и тогда никакого не было. Что за радость, не понимаю…

НЕСОГЛАСНЫЙ. Был, не говорите. Корреспонденты приезжали, вообще какое-то ощущение жизни… А сейчас, понимаете, — вообще черт-те что. ОМОН соглашается выходить на улицы, только если мы заплатим. Мы, понимаете! За то, что они нас дубинкой!

МИША. Ну а что такого? Это же не им нужно?

НЕСОГЛАСНЫЙ. А что, нам?

МИША. А что, им?

НЕСОГЛАСНЫЙ. Ну, знаете… А что это у вас караула больше нет?

МИША. Гастарбайтеров выслали, а наш устал.

НЕСОГЛАСНЫЙ. Ну да, я так и думал… Как-то они вообще все стали делать спустя рукава. И хватают-то все больше своих…

МИША. Это как раз понятно. Когда они хватают ваших, они сразу получаются сатрапы, а когда своих — они сразу ангелы. Им сейчас важнее быть ангелами. Сатрапами хорошо, когда денег много.

НЕСОГЛАСНЫЙ. И что нам делать?

МИША. Ну, если у вас есть стратегическая цель — чтобы они схватили… то лучше всего, наверное, как-то влезть в систему и сильно провороваться. Тогда, может быть, возьмут. Или влезть и провороваться слегка — тогда возьмут точно. Я заметил — они сейчас берут в среднем за миллион.

НЕСОГЛАСНЫЙ. Не больше?!

МИША. Нет, больше — начинаются уже неприкасаемые. Так что в систему, и вперед.

Вбегает Алик.

АЛИК. Дяденька диссидент, возьмите меня!

МИША. Ты почему не на Селигере?!

АЛИК. Я сбежал, пап, дураков нету кроссы бегать за спасибо. Дяденька диссидент, возьмите меня, пожалуйста. Я теперь тоже диссидент.

НЕСОГЛАСНЫЙ (Мише). Это ваш?

МИША. Мой, да.

АЛИК. Представляете, они столько обещали и так кинули! Они обещали, что шестерки будут комиссарами, комиссары соберутся в кулак, всех кулаков повезут на Селигер и там покажут Бинома! После чего сразу Высшая школа экономики. А они знаете что сделали? Они раскулачили кулаков и отменили Селигер! Я уже не говорю про Высшую школу экономики! Вместо нее теперь… (Рыдает.) Новочеркасский ветеринарный техникум!

МИША. Ну, что ж. Тоже профессия. Без экзаменов хоть?

АЛИК. Пап, ты что, издеваешься?

МИША. Нет, сынок. Я вполне серьезно. Я даже думаю, что для тебя это будет сейчас не самое худшее место. Когда-нибудь, лет через двадцать, у нас опять кто-нибудь зародится, и ты по крайней мере будешь знать, как его лечить…

Скулеж медведя.

Видишь, он согласен. Ему плохо, а я ничего не могу сделать.

АЛИК. Дяденька диссидент! Возьмите меня! Я уже был почти шестеркой!

НЕСОГЛАСНЫЙ. А что ты умеешь делать?

АЛИК. Ой, я много чего умею! Я мумием могу поливать, могу проклинать, камлать могу…

НЕСОГЛАСНЫЙ. Как?

АЛИК. Камлать! Я вас научу, это легко. Это вот так: «Враги Бинома, враги Бинома! Не дадим вбить клин, не дадим вбить клин!» Я могу вывести на улицы пятьдесят человек!

НЕСОГЛАСНЫЙ. Зачем?

АЛИК. Чтобы камлать! Я еще могу знаете что? Я могу броситься на неприятного человека и закричать «Папа, папа!».

МИША (грустно). Спасибо, сынок!

АЛИК. Пап, ну ты ни при чем! Просто, представляешь, — пятьдесят человек напрыгивают и кричат: «Папа, папа!». Это же сразу насмерть.

МИША. Алик… Ты же только что в них плескал мумием…

АЛИК. Пап, это когда было! Нас же тогда еще не кинули. Дяденька диссидент, вы папу не слушайте, он негибкий. Если вы меня возьмете, мы первую неделю всей пятеркой можем бесплатно.

НЕСОГЛАСНЫЙ. А потом?

АЛИК. А потом договоримся, У нас гибкая система скидок. Если вы не можете в Высшую школу экономики, то мы сначала можем договориться по «Твиксу». Но в «Твиксах» это много, сами понимаете. Можно «Баунти». Еще в кино можно. Дальше можно разговаривать по велосипедам.

НЕСОГЛАСНЫЙ. Господи, что ж мне так скучно-то, а?

АЛИК. Вот видите! С нами вам сразу станет нескучно.

Несогласный внезапно выпрыгивает в окно.

Стук, чертыхание.

НЕСОГЛАСНЫЙ (снизу). Черт, опять забыл, что второй этаж…

Скулеж медведя.

МИША. Иди к себе, Алик. Я попробую его успокоить. Может, споем еще…

Звонок в дверь. Миша открывает. На пороге Полковник, с ним Идеолог и телегруппа.

ПОЛКОВНИК (вволакивает Идеолога). Стоять, тварь.

Телегруппа наводит технику.

Признавайся, Иннокентий Всеволодович.

ИДЕОЛОГ. Я признаю себя виновным. (Дрожащим голосом, заученно, сквозь слезы.) Признаю себя виновным… прежде всего в нецелевом расходовании средств. Я обязался израсходовать средства на одно, а израсходовал на другое. Я оставил часть денег себе. Еще немного денег я украл и не заплатил налоги. Это началось еще в детстве, когда я нашел на улице рубль и не заплатил налоги. С тех пор я никогда не платил налоги. У меня было две любовницы. Я пользовался обеими и не платил налоги. Я вел себя безобразно. (Рыдает.) Я жопа.

РЕЖИССЕР ТЕЛЕГРУППЫ. Погромче, пожалуйста.

ИДЕОЛОГ. Я жопа! Шампанское стаканами тянул, все отвергал — законы, совесть, веру. Жил в Одессе, бывал в Крыму, ездил в карете. Лгал, все лгал. Мамашу зарезал, папашу задушил, а младшую сестренку невинности лишил. Кризис из-за меня. Прошу использовать на стройках народного хозяйства.

МИША. Подождите, подождите. Полковник, тут что-то нечисто. Я же его видел, он сюда приезжал. Он ничего не лгал. Он совершенно искренняя сволочь.

ПОЛКОВНИК. Да какая разница, Михаил? Что ты как маленький, я не знаю. Их сейчас всех начнут по одному — губернаторов, вице-губернаторов, этих вот… по идейной части… Бабок нет, так? Кто-то виноват, так? Пускай теперь рассказывает, как рыл тоннель Москва-Тбилиси.

МИША. Но вы бы хоть текст придумали ему. Какие две любовницы? Ему с одной бы справиться, и то если она все время будет говорить про империю.

ИДЕОЛОГ. Не справиться, это точно, я только мозги, остальное мне неинтересно…

ПОЛКОВНИК (Мише). Слушай, академик, не лезь. Без тебя тошно. Он идеолог, он знает, что говорить…

ИДЕОЛОГ. Я готовил покушение. Я замышлял ужасное. Я говорил глупости.

МИША. Вы бы это все сказали в программе «Сходитесь». Рейтинг был бы — мама дорогая!

ПОЛКОВНИК. Закрыли программу «Сходитесь».

МИША. Вот черт, а я и не знал. За что же?

ПОЛКОВНИК. Дискутировали много. Надо было сразу меж глаз… Вместо нее теперь ток-шоу «Разойдись».

Вбегает АП.

АП. Отсняли?

ПОЛКОВНИК. Иннокентий, имеешь что добавить?

ИДЕОЛОГ. Прошу убить не сразу, дать помучиться. (Рыдает.)

АП. Скармливайте.

МИША. Что значит — скармливайте? Вы в своем уме? Я понимаю, когда этот предлагал, но вы-то…

АП. Между прочим, он дело предлагал. Только момент был невыгодный. Тогда были тучные дни, все в шоколаде. Мы думали — так и пронесет. Оказалось, нет. Не пронесло. Бесплатный газ бывает только в душегубке. Значит, скармливать.

Идеолог рыдает.

Ну, Иннокентий Всеволодович! Сам же, сука, говорил — нет прорыва без жертв!

ИДЕОЛОГ. Ну какой же это прорыв…

АП. Это полный прорыв, Иннокентий Всеволодович! Это прорыв по всем направлениям! Идите осуществлять модернизацию и будьте счастливы — завтра все это покажут в прайм-тайм!

ПОЛКОВНИК. Извини, профессор.

Вталкивает Идеолога в ванную и подпирает дверь.

Идеолог бешено молотит в дверь кулаками. Из ванной доносится вой Идеолога и пронзительный визг медведя. Резкий удар, Идеолога выпихивают обратно.

ИДЕОЛОГ (отряхиваясь и приводя себя в порядок). Брезгует, сволочь.

АП (в задумчивости). Надо же. И на это не сгодился.

ИДЕОЛОГ. Ну… я пойду?

АП. Иди, что с тобой делать…

Пауза.

МИША. И что же… теперь — все?

АП (глядя куда-то вверх). Если бы этот ваш автор что-то из себя представлял… Сейчас, конечно, уже понятно, что он не Эрдман и не Шварц, и даже не Горин. Сейчас уже видно, что его потолок — стишки в газетке. Пусть бы он их и писал, они никому не мешают. А театр — другое дело, в театре должно быть действие и герой. В жизни, в политике даже — их может не быть, без них могут пройти десятилетия, и никто ничего не заметит. А в пьесе нужен герой, но он никогда не увидит такого героя, который мог бы спасти всю эту нашу жалкую пьесу. Это должен быть молодой человек, с талантом, который придает ему зоркости, и энергией, которой хватило бы на десятерых. Он начинал когда-то со стихов или тоже пьес, неважно, — но понял, что это время миновало. В наше время надо художествовать в другом театре, переставлять не слова, а людей, рисовать не красками, а толпами! Он идет в политику, потому что это высшая форма творчества, потому что после «Черного квадрата» Малевича, после супрематизма — да-да, я знаю и это слово, не извольте беспокоиться, — следующим направлением в искусстве может быть уже только пиар! Уорхол это доказал, Джексон продемонстрировал… Прочие формы искусства кончены. И он идет в политику, этот человек, понимающий цену всему и знающий столько слов. Он приходит во власть, он делает блестящую карьеру. И в тот самый миг, когда все эти ничтожества, все эти твари, все эти м-р-а-з-и уже готовы стать красками на его палитре, когда он уже готов приступить к своему главному шедевру — новой пиар-концепции страны, где нет никакого народа вообще, — происходит этот идиотский кризис американской ипотеки, и он снова ощущает себя никому не нужным, вот где трагедия! Это вы можете понять, вы, жалкие остатки прошлого века, вы, пыль на его ботинках, каждый из которых стоит больше, чем все вы заработаете за всю свою ничтожную жизнь…

МИША (осторожно). Понимаете… мне все-таки кажется, что если бы вы чуть менее пренебрежительно думали обо всех этих… Я имею в виду — обо всех ничтожествах, о которых только что говорили… Мне кажется, может быть, тогда было бы чуть лучше, или по крайней мере этот ваш герой не кончил бы таким печальным образом… извините, но я считаю…

АП (выходя из транса). Что вы сказали?

МИША. Я сказал, что если бы этот молодой человек иногда думал о других не так гадко…

АП. Кто вы такой?

МИША. Я хозяин медведя.

АП. Что вы здесь делаете?

МИША. Не знаю.

АП. Вот и молчите. Я не с вами разговариваю.

МИША. А с кем?

АП. С автором. Ладно, счастливо оставаться. (Пинает ведро с мумием, уходит.)

Звонок в дверь. Миша впускает Дьякона и Зоолога.

МИША. Здравствуйте, как я рад! Мне давно хотелось с вами поговорить…

ДЬЯКОН. Да меня и прислали поговорить. Здравствуй, раб Божий. Жалобы есть?

МИША. Есть. Воет очень.

ДЬЯКОН (крестит дверь). Понятно, что воет. Кому ж охота… (Заглядывает в глазок.) Вроде поменьше стал.

МИША. И аппетита нет. Только что от обеда отказался.

ДЬЯКОН. Так что ж такого? Время-то постное, тварь освященная… он и чувствует… Ты бы морковки ему.

МИША (с надеждой). Морковки? Я потру…

ДЬЯКОН. Ты вот чего, раб Божий. Сам понимаешь, сейчас всякое может… Кризис, чего говорить. Дна не видать. Так вот я тебе хочу сказать — все в руце Божией, Миша. И надо спасибо сказать. Что бы ни было — спасибо. Понимаешь? Во-первых, все к лучшему, а во-вторых, что ты ни скажи — оно ведь так и будет. А тебе лучше, если ты без злобы. Так что ты благодари, Миш. Встал — благодари. Покушал — благодари. Живой — благодари. Жена ушла — отлично, пришла — отлично…

МИША. Нет, отец дьякон. Я и раньше-то с трудом, а сейчас я так совсем не могу.

ДЬЯКОН. Ну вот то-то ты мне и не нравишься. Чего изменилось-то, Миш? Недоволен-то чем?

МИША. Ты понимаешь, какая странная вещь. Вроде какая-то жизнь началась, а сразу и кончилась.

Зоолог в это время начинает копаться в своем рюкзаке и свинчивать что-то из лежащих там деталей.

ДЬЯКОН. Нет, это-то я понимаю. Ты вроде большим человеком стал, и вдруг такая катавасия. Но мы ж тебя не виним, Миш. И потом, это бывает. Врачу Тимашук было тоже знаешь как обидно?

МИША. Слушай, отец дьякон! Вообще уже… При чем тут врач Тимашук? Если ты думаешь, что мне дипломы нужны, так я тьфу на эти дипломы. Что мне это все? Я не верил, когда вручали, и плевал, когда забирали… Я другого не пойму: вот был вроде какой-то смысл. Отвратительный, чего там, позорный! Но он был. А сейчас я вроде опять ничего не понимаю…

Рабочие сцены начинают разбирать декорацию, уносить рамку, ведра с мумием, подарки медведю и т. д.

ДЬЯКОН. Миш! Вот ты скажи мне, простому человеку. Ты не пробовал просто жить?

МИША. Пробовал. Сорок пять лет пробовал.

ДЬЯКОН. И что? Плохо разве? Да отлично! Утром встал, покушал. Салат любишь?

МИША (вяло). Люблю.

ДЬЯКОН. Хорошо! Со сметаной, с маслом?

МИША. С майонезом.

ДЬЯКОН. Отлично! Огурцы свежие, соленые?

МИША. Я люблю сахалинский. С лососем.

ДЬЯКОН. Нет лосося, Миша! Не завезли лосося!

МИША. Давай с солеными огурцами.

ДЬЯКОН. Хорошо! Видишь, ты уж и продвинулся. Другой бы зароптал: не надо мне огурцов, хочу лосося! А ты — правильно, нету, и ладно. По-нашему, по-православному. Еще чего хочешь?

МИША. Чаю. (Спохватываясь.) Да, кстати, хотите чаю? А то я не предложил…

ДЬЯКОН. Давай, можно чаю. Где ж хозяйка-то, Миш?

МИША. Ушла хозяйка.

ДЬЯКОН. Хорошо! Слава Богу за все. Она ушла, а мы вот пришли, все уравновешено… (К Зоологу.) Ты как, готов там?

ЗООЛОГ. Сейчас, сейчас…

ДЬЯКОН. Ты пойми, Миша: думать-то не надо. За тебя есть кому подумать. А ты будь свеж духом, вот и будет ладно…

МИША. Ты знаешь, отец дьякон, где-нибудь, может, оно и нормально. Но у нас нет, понимаешь?

ДЬЯКОН. Почему? Не уразумел.

МИША. Я сам не уразумел. Но я теперь понимаю, что если тут живешь — как-то надо понимать зачем. Иначе черт-те что. Тут для того, чтобы просто встать с кровати, надо иметь какой-то огромный стимул. Особенно если зима. Где-нибудь на Таити открыл глаза — и хочешь встать. А у нас открыл — и хочешь лечь. Это ужасное ощущение. У нас столько всего надо делать, и такого в основном неприятного, что надо знать — зачем. Понимаешь ты это? Иногда самая простая вещь такого требует напряга, и все на пустом месте, — что просто, знаешь, лег бы и лежал, и почти все так и делают. Так что если не знать зачем, — получается, как сейчас. А как сейчас — мне не нравится, отец дьякон. Слава Богу за все, служу России, но мне не нравится.

ДЬЯКОН. Эк тебя медведем-то… Правду, видно, что-то исходит.

МИША. Не говори.

ДЬЯКОН. Слышь, специалист?

ЗООЛОГ. А?

ДЬЯКОН. Он задумываться стал. Раб-то Божий.

ЗООЛОГ. Ну так это по твоей части, затем и позвали.

ДЬЯКОН. Нет, товарищ дорогой, этак не получится. Это как раз не по моей. Раз он задумался, значит, веры нет, а раз веры нет, то я пошел.

ЗООЛОГ. Дезертируем, значит?

ДЬЯКОН. Дезертируем не дезертируем, а я при убивстве присутствовать не хочу. Это клиент не мой, мне туг делать нечего, вы решайте, а я того.

МИША. Минуточку. При каком убивстве?

ЗООЛОГ. Дурак ты, отец дьякон, и шутки твои дурацкие.

МИША. Какие шутки? В чем дело?

ЗООЛОГ. Дело в том, что отцу дьякону надо отлучиться, и он сейчас отлучится. А мы потом с ним в отведенном месте поговорим. И представление на следующее звание, может статься, не подпишем.

ДЬЯКОН. А я за звездочками не гонюсь, слава Богу за все. Бывайте здоровеньки, не кашляйте. (Крестит Мишу, уходит.)

МИША. Я не понял. Объясните, пожалуйста. Я не то что возражаю, но мне надо понять…

ЗООЛОГ. Понимать тут особо нечего, Миша. Лично вам ничего не угрожает, успокойтесь, пейте чай. Мне от вас нужно очень небольшое содействие в очень небольшом вопросе.

МИША (успокаиваясь). Какое содействие?

ЗООЛОГ. Минимальное. Вы его приманите, а остальное предоставьте мне.

МИША. Так. Не понял. Еще раз. Что вы намерены делать?

ЗООЛОГ. Я не буду перед вами отчитываться, что я намерен делать. Я работаю не в такой организации, чтобы каждому кандидату филологических наук объяснять свои действия. От вас требуется очень немногое: откройте дверь и приманите животное. Дальше профессионал разберется сам.

МИША. Минуту, минуту. Вы в какой же организации работаете?

ЗООЛОГ. Слушай, у тебя голова или арбуз? Ты сразу не понял, где я работаю? Послали бы к твоему медведю зоолога из другой организации или нет?

МИША (быстро). Это ладно. Это я готов. Я уже понял, что все из этой организации, а кто не из этой организации, те из Администрации, то есть из той же организации. Но я не понимаю, что ты хочешь с ним делать.

ЗООЛОГ. Господи, тебе-то какая разница? Мы к тебе претензий не имеем, ты все делал как надо, тебя даже не лишают степени. Живи, работай, ради Бога, никто не против. Вымани медведя, и все.

МИША. А сам ты не можешь его выманить?

ЗООЛОГ. Идиот. А стрелять кто будет?

МИША. А кто будет стрелять?

ЗООЛОГ (отходя в сторону, так что зрителям и Мише становится видна огромная пушка). Я буду стрелять, я. Я зоолог, это моя непосредственная обязанность.

МИША. А почему? Почему, ты мне можешь объяснить? Что он сделал?

ЗООЛОГ. Он ничего не сделал. Но Запад, Миша, Запад.

МИША. Что у вас все Запад! Есть деньги — все делается для Запада. Нет денег — все для Запада. Что вам этот Запад, кого он колышет? Какое ему дело до моего медведя?!

ЗООЛОГ. Миша. Пока будет медведь, не будет денег.

МИША. Вы же встали с колен!

ЗООЛОГ. Так точно, встали. Встали с колен и опустились на четвереньки. Деньги нужны, Миша. А при медведе они денег не дают.

МИША. Почему?

ЗООЛОГ. Боятся. Они говорят — или медведь, или деньги. Мы не тянем больше твоего медведя, Миша.

МИША. Ну так не кормите, я сам прокормлю…

ЗООЛОГ. Миша. Пойми, дурацкая твоя голова. Я понимаю твои чувства, все дела. Я, когда у дочери пятнадцатый хомяк умер, сам задумался — может, мы что не так делаем. Но уразумей наконец: пока мы им не покажем шкуру убитого медведя, денег не будет. Они теперь умные, Миша. Они помнят, как мы вставали с колен.

МИША. Слушай, а давай покажем неубитого, а скажем, что убитого. Снимем его, допустим, когда он спит.

ЗООЛОГ. Миша. Если бы это можно было сделать, я бы так и сделал. Честное слово. Мне не тяжело, ты думаешь? Мне очень тяжело тащить сюда эту пушку. Это двадцать килограмм в разобранном виде плюс снаряд. Если бы можно его не убивать, я бы лучше, конечно, тебя. Или не тебя, мало ли. Мне, думаешь, нравится? Но надо его.

МИША. Значит, я приманиваю, а ты стреляешь?

ЗООЛОГ. Ты приманиваешь, а я стреляю.

МИША (вкрадчиво). Слушай, зоолог. Ты же по зверям специалист, верно? А что, если у меня после этого зародится там еще кто-нибудь? Шакал, гиена?

ЗООЛОГ. Это я не подумал. Это да… Но это вряд ли, Миша, честно говоря.

МИША. А по-моему, запросто. Жизнь вышла из воды, помнишь?

ЗООЛОГ. Она из теплой вышла, Миша. А у вас с завтрашнего дня отключают горячую воду.

МИША. Почему?

ЗООЛОГ. Кризис. Во всех домах давно отключили, только у вас еще держали, потому что Запад.

МИША. Понятно.

Пауза.

Значит, я приманиваю, ты стреляешь?

ЗООЛОГ. Да. Но ты не думай, я защитный костюм принес. В первую секунду не порвет, а потом я сработаю.

МИША. Ты медведей когда-нибудь убивал?

ЗООЛОГ. Одевайся, Миш, не спрашивай.

МИША (медленно надевает защитный костюм). А если он тебе являться будет?

ЗООЛОГ. Не будет, Миш. Это Ивану Грозному являлось, потому что он был половой психопат. Семь жен, прикинь, не то б давно канонизировали.

МИША. А не жалко? Он же безобидный. Даже имперца вашего жрать не стал.

ЗООЛОГ. Слушай, что ты тянешь, а? Что ты нервы мотаешь? Тебе же лучше. Сам мне потом спасибо скажешь, если выживешь. Никакого запаха, никакого мумия. Пресса придет — скажешь, сдох. Опять же никаких трат на мясо. Что, ты до него плохо жил? Давай, давай.

МИША (почти полностью в защитном костюме). Если что, позаботьтесь о детях.

ЗООЛОГ. Это будь спокоен. Мальчик и так правильный растет, а дочерью лично займусь.

МИША (к залу). Товарищи, поймите, у меня не было выхода.

ГОЛОС ИЗ ЗАЛА. Да кончай ты уже, всю душу вымотал!

МИША. Я пошел. (Ныряет в дверь ванной и через несколько секунд напряженного ожидания выныривает с крошечным медвежонком на руках. Прижимает его к груди, стоя в позе берлинского солдата-освободителя в Трептов-парке.)

ЗООЛОГ. Опусти объект.

МИША. Никогда.

ЗООЛОГ. Приказываю.

МИША. Отказываю.

ЗООЛОГ. Отпустил быстро и ушел со сцены.

МИША. Увез пушку и пошел на хер. Не отдам. (Выходит на авансцену.) Сука гадина тварь подонок мразь не отдам. Моя сука тварь гадина не отдам. Только вместе со мной. Никому не отдам, что хочешь делай, сука тварь гадина киса лапа солнышко родненький никому. Тварь падла сука любимая родная единственная не отдам. Только вместе со мной, тварь. Только вместе со мной.

2009