Медведь. Пьесы

На сцене:

ЕЛЕНА. Богатая натура. Мечется. Все ее недостойны. Прямая осанка типа «швабру проглотила», протяжные интонации.

ПАВЕЛ. Студент. В тужурке. Очки. Идеалы. Легко краснеет.

ДОКТОР ИЛЬЯ НИЛЫЧ. Пенсне, пожатие плеч, цинизм. Всё в мире имеет свои медицинские причины.

НАТАЛЬЯ. Свежая, румяная. Заливистый смех, кокетливый блеск глаз, тяжелая припрыжка.

АРКАДИЙ. Ужасный подлец. Прилизанные волосы. Раскусывают не сразу из-за серьезности манер.

ЕЛИЗАВЕТА СЕРГЕЕВНА. Возрастная роль. Такая Елена в старости. Пышная прическа, «заждалас, Сергевна, купилса, скушный». Паааузы. Голос еще более утробный, с плохо скрытым рыданием.

В зале:

ПЕРВЫЙ ИЗ ЗАЛА.

ДРУГОЙ ИЗ ЗАЛА.

ЖЕНЩИНА С ДЕВОЧКОЙ.

КРИТИК КУЗДРИН.

ПОСТАНОВЩИК.

РЕШИТЕЛЬНЫЙ.

ДРУГ ЕЛЕНЫ.

БИБЛИОТЕКАРША.

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК.

БИЗНЕСМЕН.

ДЕВУШКА.

В телевизоре:

ВЕДУЩИЙ.

ОЛЕСЯ.

МИЛИЦИЯ, ОМОН, ЗРИТЕЛИ, БУФЕТЧИЦЫ.

В силу специфики этой пьесы никакого списка действующих лиц ни в афише, ни в программке быть не должно. «В спектакле участвуют» — и фамилии. Приводимый здесь перечень персонажей и их характеристики нужны только исполнителям и постановщику.

Нельзя также разбить пьесу на явления, — это, конечно, затруднит работу над ней, но игра есть игра.

Если в зале начнут вмешиваться в действие и импровизировать — это счастье. Но для ограничения импровизации в зале сидит несколько человек в камуфляже, которые по режиссерской команде должны охладить зарвавшихся импровизаторов.

Часть первая

На сцене окно, голый стол, рояль и обтрепанный абажур, призванные изображать дом разоряющегося мелкого дворянства в начале холодной осени.

Сначала слышен звук лопнувшей струны. Потом еще один звук лопнувшей струны — чуть выше. И так семь раз, словно одну за другой рвут струны на семиструнной гитаре.

Потом идет поезд.

Потом топором стучат по дереву.

Потом шумит дождь.

У окна Елена водит пальцем по стеклу, Павел ходит кругами.

ЕЛЕНА. Дощщь пошел. Отчего-то я очень не люблю дожжя.

ПАВЕЛ (робко, с надеждой). Помню, мы однажды с братом…

ЕЛЕНА. И деревья редеют. Я каждую осень смотрю на них и надеюс, что вот сейчас они останутся как есть, во всех своих красках, а дунет ветер, и нет ничего.

ПАВЕЛ. Мне покойный брат, помнится, говорил…

ЕЛЕНА. Я в детстве, знаете, любила выбежать вот так на двор осенью — без калош, без пальто, и стоять под дожжем, и чтобы меня няня домой забрала. Она бранилас очень смешно. Переоденет во все сухое, в постель уложит… А я опять убегала. А теперь и няни нет… И бегать не хочется…

ПАВЕЛ. Мой брат, покойник, мне всегда говорил… Ах, что это я, право, Елена Николаевна, что-то все ненужное рассказываю…

ЕЛЕНА. Нет, отчего же, говорите. Раньше об этой поре еще солнце светило…

ПАВЕЛ. Да, мы в прошлом году как раз в это время по грибы… Один подосиновый и три подберезовых. Отчего-то подосиновые очень редки стали…

Входит Доктор.

ДОКТОР. Я вот думаю, в Африке теперь тропические дожжи. Да-с. Не надо бы полнеть.

ЕЛЕНА. Я все время думала… да нет, я знала с детства… что где-то там, где живут другие люди, совсем другие… должна быть другая, прекрасная жизнь. Вы будете смеяться, и очень хорошо, смейтесь надо мной, пусть я глупая, глупая… Но где-то есть другие люди!

ДОКТОР. С песьими головами.

ЕЛЕНА. Оставьте, доктор! Я понимаю, прекрасно понимаю, что пищеварение… и геморрой…

ДОКТОР. Отчего же непременно геморрой?

ЕЛЕНА (не слушая). Но где-то там, где никогда не бывает подосиновых грибов… и несварения желудка… где-то там есть другие, прекрасные люди! Вы понимаете? Их жизнь осмысленна, их жесты плавны… Может быть, они даже знают счастливую любовь…

ПАВЕЛ (напряженно). Любовь знают и здесь.

ЕЛЕНА. Ах, полно вам! Что вы… и даже я… можем знать о любви? Мы грубые звери, запертые звери, и ничего больше. А они даже ходят гармонически, даже говорят нараспев… А лучше, если вообще не говорят. Лучше, если понимают друг друга с полувзгляда, знаете, такие большие золотистые глаза…

ПАВЕЛ. Как ваши…

ДОКТОР. Навыкате…

Эти реплики произносятся одновременно.

Елена тяжело вздыхает.

Вбегает Наталья с букетом осенних листьев, в которые то и дело погружает нос. За ней Аркадий, явно раздраженный. Прикидывается, будто ему это нравится.

НАТАЛЬЯ (с ненатуральным смехом). Молчите, Аркадий, вы ничего не понимаете!

Аркадий кивает, изображая покорность.

Послушайте, господа, — ах нет, я велела вам молчать! Впрочем, разрешаю, можете говорить.

Аркадий снова кивает.

Господа, этот человек утверждает, будто бы нет идеалов! Вот послушайте! Аркадий, скажите им, что нет идеалов! (Нюхает листья.)

АРКАДИЙ (нехотя). Я говорил Наталье Павловне, что нет идеалов.

Все одновременно:

ПАВЕЛ. То есть как это? Позвольте!

ДОКТОР. Типичный вывод для страдающих разлитием желчи.

ЕЛЕНА. Что мы знаем об идеалах…

НАТАЛЬЯ. Илья Нилыч, скажите ему, ведь вы ученый… (Гладит доктора по плечу.)

ДОКТОР. Наталья Павловна, вы как сорока, прямо-таки диарея вербалис… Позвольте пульс… Язык покажите.

НАТАЛЬЯ (бросив листья). Да! Да! Милый, милый доктор, как вы правы! Вы нашли слово! Да, я сорока, я сорока! (Начинает кругами носиться по сцене.)

В этот момент в зале возникает храп.

Входит Елизавета Сергеевна.

Е.С. (глядя на Наталью). Играй, дитя…

Наталья тяжело топочет, Павел, пользуясь замешательством, целует Елене руку, Аркадий смотрит на него с ненавистью, доктор учтиво приветствует Е.С.

Добрый день, доктор. Какая погода, право. Я что-то спала нынче дурно, все варенье снилось, к чему бы это…

ЕЛЕНА. Мне иногда кажется, что мне приснилась вся моя жизнь. Понимаете… (Смотрит на Павла, отворачивается.) Понимаете, Аркадий, вся моя жизнь!

ДОКТОР. А варенье какое?

Е.С. Крыжовенное.

ДОКТОР. Крыжовенное здорово для печени.

Храп нарастает.

ПАВЕЛ. Елена Николаевна, поверьте, у нас еще будет счастливая жизнь!

АРКАДИЙ (поет). Татарам даром дам, татарам даром дам. По паре пива, по паре пива, по паре пива, по бабам, по бабам.

ЕЛЕНА. Доктор, скажите, как нам всем вылечиться от этой жизни.

НАТАЛЬЯ (перестав бегать и бросаться во всех листьями). Je vous aime, je vous adore, comme le beurre de castore!

Е.С. Павлуша, подите сюда. Принесите мою мантильку.

ДОКТОР. Можно бы калий цэ эн. Быстро и дешево. Выздоровление мгновенное. Ам — и выздоровел. А в прочих случаях и клистир помогает.

АРКАДИЙ. Хотеть жить после тридцати — преступление перед будущими поколениями.

НАТАЛЬЯ. Я сорока, и я буду вечно клевать червей! (Заливается хохотом.) Чиви-чиви, ням-ням, чиви-чиви, ням-ням.

АРКАДИЙ. Это не сорока, а сойка.

Е.С. Доктор, а если бы кизиловое? (В сторону храпа, не по тексту.) Послушайте, что это за… Иван Нилыч, отчего люди храпят?

Храп усиливается.

Пауза.

АРКАДИЙ (совершенно уже не по тексту; с этого момента текст вообще упраздняется). Охамели, вот и храпят.

Общая растерянность.

ЕЛЕНА. Господа… Товарищи, вы там толкните его кто-нибудь… Я все понимаю, все устали, но совершенно же невозможно играть.

АРКАДИЙ. Нет, не толкайте! Пусть он храпит! Пусть! Мы под этот аккомпанемент и доиграем! Пусть все знают, теперь все можно! Он же в театр пришел, вы поняли? Он заплатил кровные, он имеет право! Захочет — будет по мобильному звонить, захочет — будет ветры пускать! Пусть, пусть храпит! Не вздумайте его будить, ясно? Это наша публика теперь, нечего иллюзии себе откармливать! Ну? Может, еще кто не выспался?

ГОЛОС ИЗ ЗАЛА. Ну, я!

АРКАДИЙ. Вот, пожалуйста!

Е.С. (пытается спасти положение). Знаете, доктор, все-таки в мое время молодежь помнила какие-то приличия. Аркадий, голубчик…

ДРУГОЙ ГОЛОС ИЗ ЗАЛА. А что ему не нравится? Ему публика не нравится? Мы вообще можем все уйти, если ему не нравится! Еще непонятно, кто должен кому платить за такую, я не знаю…

НЕСКОЛЬКО ГОЛОСОВ СРАЗУ. Тише, тише! Шшш! Что вы митингуете? Дайте играть! Где вы находитесь, в конце концов!

БИБЛИОТЕКАРША. Тише, товарищи! Вы не хотите смотреть, ну и уходите! Дайте смотреть пьесу!

ДРУГОЙ ИЗ ЗАЛА. Да чего смотреть? Чего вы тут не видели? Вам что, нравится это все? Вся эта, я не знаю…

Шиканье, свист, хлопки.

(Направляясь к сцене.) Если мы все тут уже собрались, то давайте я хоть анекдот расскажу! (Взбирается на сцену.) Короче. Новый русский рассекает по шоссе на своем шестисотом, скорость под двести. Его тормозит гаишник, машет палкой. Тот — по газам и мимо. Через километр — другой гаишник. Тоже с палкой. Тот — мимо. Тогда третий, еще через километр, его предупредили по рации, он прямо уже под колеса бросается, — этот тормозит, выходит так из машины… (Делает несколько шагов по авансцене, виляя задом.) Такая голда здесь… (Показывает на шею.) Тут такой браслет… И так говорит… (Педерастически акая.) «Как вы уже утомили, продавцы полосатых палочек!»

В зале сдержанный смех.

Или вот еще. Но он с выражениями, ничего?

ГОЛОСА. Ничего!

ДРУГОЙ ИЗ ЗАЛА (завладев общим вниманием). Ну ладно. Короче, стоит Путин. Как этот, этот… витязь на распутье, во! Суриков.

ГОЛОС ИЗ ЗАЛА. Васнецов.

ДРУГОЙ ИЗ ЗАЛА. Ну, один хрен. Стоит на распутье. На камне надпись: налево пойдешь — звездюлей получишь. Направо пойдешь — звездюлей получишь. Прямо пойдешь — звездюлей получишь. Он стоит, значит, репу чешет. И тут сзади голос: «Хрен ли ты стоишь, сейчас звездюлей получишь!» Дошло?

В зале смех, аплодисменты.

ЖЕНЩИНА С ДЕВОЧКОЙ (идя по проходу). Послушайте! Ну что это такое? Что вы смеетесь? Это же хулиганство и больше ничего! Нечего смеяться-то, нечего! Посмотрите на себя! (Водружает девочку на сцену.) Пусть вам лучше Катенька стихи почитает. Катенька давно хотела на большую сцену. Катенька, ты же хотела на сцену?

Девочка кивает.

А звучит тут как хорошо! Ты еще никогда в таком зале не читала. Ну, давай. Только с выражением. Стихи помнишь?

ДЕВОЧКА (некоторое время помолчав, оправляя платьице, глотая слюну). На солнце темный лес зардел…

ИЗ ЗАЛА. Громче!

ДЕВОЧКА (громче). На солнце темный лес зардел… (Далее читает все громче, постепенно обретая уверенность.) В долине пар белеет пухлый, и песню раннюю запел в долине жаворонок тухлый. (Прыскает, сгибается пополам.)

ЖЕНЩИНА С ДЕВОЧКОЙ. Катя! Как не стыдно! (К залу.) Это они в классе с подружками так сочинили, чтобы легче запоминалось. Катенька, прочти как надо!

ДЕВОЧКА (с выражением скуки и снисходительности). На солнце темный лес зардел в долине пар белеет тонкий и песню раннюю запел в долине жаворонок звонкий. Он голосисто с вышины поет на солнышке сверкая весна!!! пришла к нам молодая я здесь пою приход весны, всё. Написал Жуковский.

ДРУГОЙ ИЗ ЗАЛА. Молодец! (Дает ей конфету. К артистам.) Поняли? (К девочке.) Еще можешь что-нибудь? Страшилки знаешь. Пара влюбленных лежала во ржи…

НАТАЛЬЯ. Слушайте, ну мы или играем сегодня, или нет. Если играем, то хватит время тратить на всякое идиотство, и давайте дальше. А если не играем, то надо расходиться. Я не могу себе позволить здесь до полуночи столбом стоять и слушать самодеятельность, у меня дома ребенок больной.

ЕЛЕНА. У всех ребенок.

НАТАЛЬЯ (злобно). У всех бабушки! А я няне плачу два с половиной доллара в час, а здесь сказать сколько за спектакль получаю?

АРКАДИЙ. Ну скажи, а то мы не знаем.

НАТАЛЬЯ. За то, что кикимору эту играю: я сорока! я сорока! (Поет.) Я ворона, я корова! Господи Боже мой, тридцать четыре года, ни одной человеческой роли, ребенок вечно болеет, ни счастья, ни времени, ни денег… блядь…

АРКАДИЙ (ехидно). Так мы играем или нет?

НАТАЛЬЯ. Будто ты сам не видишь. Ладно, делать тут все равно нечего, так что пойду я домой. Лен, мы когда теперь «Горе» репетируем?

ЕЛЕНА. Всю жизнь. Репетируем, репетируем, а когда приходит горе, все равно никто не готов.

НАТАЛЬЯ. Лен, выйди уже из печального образа, да? Перед кем ты выделываешься, я вообще не понимаю? Если перед ними, то им и без нас очень хорошо. (Спрыгивает со сцены, уходит через зал.)

АРКАДИЙ. Осинина! Оси-ни-на! Вернись! (Сквозь зубы.) Истеричка. Если ты артистка, то держи себя в руках. А если ты посудомойка, то и нечего занимать чужое место.

ПАВЕЛ (временно возвращаясь к тексту). Скажите, Аркадий… Ведь даже птицы небесные и те живут по законам взаимопомощи, как доказал князь Кропоткин. А вы говорите, что нет идеалов. Да ежели нет идеалов, то я могу и в морду!

АРКАДИЙ. Но-но, поосторожнее! Вы не с лакеем говорите, молодой человек!

ПАВЕЛ. Я не так буду говорить с лакеем! Лакей прост, да! Лакей груб! Но у лакея есть своя мораль, а вы, который при всех режимах прекрасно себя чувствует…

АРКАДИЙ. Что ты несешь? Какие режимы? Ты пьян, что ли?

ПАВЕЛ (распаляясь). Я покажу сейчас кому-то, кто тут пьян! От автора в пьесе «Целина»! Вот тебе от автора!

Дает Аркадию здорового пинка, тот уворачивается.

Вот тебе ресторан «Вкус сцены»! Вот тебе киноэпопея «Шайка неразлучных»!

АРКАДИЙ (уклоняясь от ударов). Паша, если я тебя один раз ударю…

ПАВЕЛ (гонясь за ним). Ты жопу подбери, герой-любовник! У тебя жопа свисает очень сильно!

АРКАДИЙ (защищаясь). Я предупреждал тебя? Все слышали — я его предупреждал!

Резко и коротко бьет Павла в челюсть и в корпус. Тот никнет.

Е.С. Прекратите! Прекратите, слышите! Вы забыли, где вы находитесь?

АРКАДИЙ. Господи, да в храме я нахожусь, в храме! Где истерички в климаксе бегут на паперть, благородного урода бьют в алтаре, а старые дуры, которых терпят в труппе из милости… потому что отец-основатель ценил их талант у себя в кабинете на полу…

Е.С. (визгливо, без всякого мхатовского прононса). Замолчите! Замолчите!

ГОЛОС ИЗ ЗАЛА. Деньги назад!

ДРУГОЙ ИЗ ЗАЛА (все еще стоит на авансцене). Да вы че? Да это лучше любого спектакля!

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК (пробираясь к сцене). Пусти ты! Я что хочу спросить: все подстроено, да? Я у вас тут первый такой… непредусмотренный?

ЕЛЕНА. А вдруг вы и есть самый предусмотренный? Откуда нам знать…

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК (с интонациями восторженного провинциала). Я нет, я что вы! Я вот! У меня билеты в ночь, я в Питер еду! (Показывает билеты.) Мне просто интересно: правда это все… вышло из-под контроля… или это у вас типа хэппенинг, я не знаю? Инсталляция или это… (Теряется.)

ДОКТОР. Ну конечно, инсталляция. Мы шутили. Это пьеса такая. Все предусмотрено. Мы же артисты, понимаете, молодой человек? У нас ни слова от себя, все по роли. Отвлекаюсь в первый и последний раз. Хотите, скажу, что дальше будет?

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК. Ну? Я думаю, все друг друга поубивают, в смысле Аркаша и Паша, а потом окажется, что вот вы… (Показывает на Елизавету Сергеевну.) …их общая мать. Угадал?

Е.С. Угадал. Я их сейчас узнаю по родимому пятну. Аркаша! Паша! Мальчики мои ненаглядные! Ваш отец Луис Альберто был бы так счастлив…

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК (конфузясь). Не, ну серьезно?

ДОКТОР. Совершенно серьезно. Этой же ночью Аркашу найдут мертвым, потому что он Наташу соблазнил и Пашу обидел. Лена убежит со мной и станет помогать бедным.

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК (указывая на Е.С.). А эта? В смысле вы?

Е.С. Ну при чем тут старая калоша? Я поживу, поживу… потом случатся беспорядки… меня убьют, наверное, или я успею бежать… Какая разница. Тут не я главная, а Лена.

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК. А Лена что?

ЕЛЕНА. А Елена никого не лю-юбит… никого-никого… Елену любит хороший мальчик. Хороший мальчик с золотистыми глазами навыкате. Он знает, как жить, он такой прекра-асный… такой осмы-ысленный… Но Елена его совершенно не любит, нет. Она только все думает, как ему об этом сказать, но не решается. Она хочет сказать ему: милый мальчик, почему ты думаешь, мой маленький, что это такое уж мужчинство — все время решать за меня? Ты думаешь, ты лучше меня все понимаешь? Да ничего ты не понимаешь, ты еще не знаешь, как скучно может быть с мужчиной. Ни с одной женщиной не бывает так скучно, как с мужчиной. Понимаешь? А ты все таскаешься за мной и таскаешься, и сейчас тоже сидишь в восьмом ряду, имея при себе букет. Успокойся, милый мальчик, я не люблю тебя, и не люблю никого, а больше всего не люблю эту пьесу. Если бы автор показался, я бы ему выцарапала его большие золотистые глаза-а-а…

ГОЛОСА ИЗ ЗАЛА. Где, она сказала? В восьмом ряду? Точно, с букетом! Да нет, он старый… Эй, в восьмом ряду! У вас мальчики есть?

На сцену поднимается молодой человек с букетом. Это Друг Елены.

ДРУГ ЕЛЕНЫ. Лена! Я очень давно ждал этого дня. (Вручает букет Е.С.)

Е.С. Голубчик, я, право, польщена, но я же еще толком ничего…

ДРУГ ЕЛЕНЫ. Что вы, что вы. Мне ваша роль гораздо больше нравится. (Елене, с театральным пародийным пафосом.) Лена, спасибо тебе, солнце мое. Честное слово. По крайней мере, так ты выглядишь гораздо лучше. Если бы я первый тебе сказал, до какой степени все это невыносимо, я бы себя чувствовал полной свиньей. Лена, прошли времена, когда неумение себя вести казалось мне признаком высокой души. Солнце мое, есть порода женщин, которые уверены: если мужик при виде их делает стойку, значит, они умнее мужика. Сильнее мужика. Ты говоришь о скуке, — Боже мой, как скучно с женщиной, которая сама всех презирает со дня рождения, и только за то, что ее иногда хотят! Лена, ангел мой, оставайся с этим, будь такой всегда, не меняйся как можно дольше! Тогда, может быть, все вокруг тебя постепенно поймут, что ты такое. И ты останешься в том идеальном вакууме, который так тебе желателен. Но вот насчет знания чего я хочу, — это мимо, девочка моя, это абсолютно мимо! Я знаю только, чего я не хочу, но у меня никогда не хватает духу сказать об этом и я всю жизнь только и делаю — давлюсь и ем, давлюсь и ем… Господи, мне иногда кажется: что меня вообще здесь нет — до такой степени здесь все не так, как я хочу. Включая вашу пьесу. Но поскольку я совершенно не переношу вечернего сидения в пустой квартире, я и это стерплю. (Идет в зал, садится на свое место.)

ДРУГОЙ ИЗ ЗАЛА. Или вот еще, я вспомнил. Баба приходит к врачу. Доктор, я это… не чувствую ничего… Ну, раз не чувствуешь, то давай ложись. Отжарил ее, потом заходит другой. В белом халате, да. Тоже отжарил. Потом третий. Короче, пятерых пропустила — ой, говорит, я не могу, так хорошо, спасибо, доктор. А я не доктор. А тогда кто вы? А мы бригада маляров. (Ждет смеха, смеха нет.)

РЕШИТЕЛЬНЫЙ. Ладно, пока вы тут будете выяснять отношения и рассказывать бородатые анекдоты, — телевизор где-нибудь есть?

ЕЛЕНА. Нет, это пьеса из начала века.

РЕШИТЕЛЬНЫЙ. Но вообще в театре есть?

ЕЛЕНА. Вообще есть, на служебном входе. Это туда-а-а… (Показывает за сцену.)

РЕШИТЕЛЬНЫЙ. Я сейчас принесу. Хоть футбол посмотрим. Сейчас по РТР, после «Вестей»… (Уходит за кулисы.)

ЕЛЕНА. А без четверти девять будут «Спокойной ночи, малыши». И мы отдохнем… мы отдохнем… (Зевает.)

ЖЕНЩИНА С ДЕВОЧКОЙ (На ступеньках). Тут дети в зале, между прочим! Почему вы порядок не можете навести элементарный? Где постановщик вообще?

ГОЛОС ИЗ ЗАЛА. Какой постановщик, вы не видите — они импровизируют.

ПОСТАНОВЩИК (мужчина лет 30, в очках). Нет, я выйду, выйду. Вы порядок хотите? Сейчас будет порядок. Только у меня есть одно — я не знаю, условие, просьба… Вот этот пусть тоже выйдет. Третий ряд партера, шестое место. Вы, вы. Не оглядывайтесь, Куздрин, имейте мужество. Я знаю, вы всегда там сидите. Я уже думал вам кнопку подложить или мешочек со смехом.

ПАВЕЛ. А вот еще на Арбате подушки-пердушки продаются…

ПОСТАНОВЩИК (в зал). Товарищи, это Куздрин там сидит. Да, фамилия такая. Если кому интересно, послезавтра в «Общей газете» вы можете прочесть его отчет о нашем скромном собрании. Кто хочет быть облитым помоями, спешите отметиться. Совершенно бесплатно. Ну идите сюда, Куздрин. Я не буду вас бить. Другого раза не представится. Господа, смертельный номер: критик на сцене. Кто сунет голову ему в пасть — лично плачу два своих месячных оклада. Он всегда лучше меня знает, что делать. Ну чего вы? Аркаша, Паша, приведите его. Два персонажа в поисках критика.

КУЗДРИН (с места). Такой кустарщины у вас еще не было.

ПОСТАНОВЩИК. Ну вот и идите, покажите, что вы умеете. Вот вам поле… (Широкий жест рукой.) Валяйте, делайте! А я посмотрю.

КУЗДРИН. Старо́.

ПОСТАНОВЩИК. Слабо́! Трус! Выйди на сцену, покажись людям! Не можешь? Так и скажи: так и так, дрожь в коленях, диарея натуралис!

Куздрин пожимает плечами, встает и пробирается на сцену. Это невысокий, худощавый человек, ровесник Постановщика. Ходит в накинутом на плечи пиджаке, сильно сутулясь.

КУЗДРИН. Теперь все точно подумают, что это пьеса… подстава…

ПОСТАНОВЩИК (не слушая его). Вот, вот, отлично! Давайте на сцену! Покажите себя! Почитаем стихи — вы знаете какие-нибудь стихи наизусть? Или вы только по бумажке можете? Давайте, давайте сюда… моль с жалом! Песенку споете, басню…

КУЗДРИН. Знаете, все это такая импотенция, что вас и мое присутствие не спасет.

ПОСТАНОВЩИК (распаляясь). Импотенция, да? А вы знаете, что я вот эту вашу статью (достает из кармана вырезку) ношу с собой как талисман, потому что хуже этого со мной ничего уже не случится? Вы знаете, что после ваших статеек в газете «Сегодня», мир ее праху, людям не то что работать — им жить не хотелось! Вы же так самоутверждаетесь, Куздрин, потому что сами ничего не можете! Вам понятно? Кто вы такой, вообще? Каково ваше право — без разбора, без аргументации… просто тыкать пальцем и издеваться? Что это за тон вы себе взяли? Такого не было даже в постановлении о «Великой дружбе», если вы вообще помните, что это такое.

Куздрин молчит, скрестив руки на груди, с выражением крайнего высокомерия и долготерпения.

А я вам скажу, кто вы такой! Вы несостоявшийся режиссер, трижды не принятый в ЛГИТМИК. Правильно? Слава Богу, у меня в Питере приятель, он с вами поступал. Теперь из-за таких, как вы, работает менеджером. Он мне рассказывал, как вы там в коридорах разглагольствовали о своем видении Беккета, а потом говорили, что вас не приняли из-за фамилии. Вообще верно — ничего себе фамилия для режиссера… Но, может, вы правда талант? Может, в вашем лице мы просмотрели гения? Давайте! Вот вам сцена, вот вам актеры — ставьте, импровизируйте! Хотите, «Гамлета» сыграем? Ну, бросьте же свои проклятые ужимки и начинайте: «Взывает к мщенью каркающий ворон»…

КУЗДРИН (проводя рукой по лбу). Бред, бред…

Возвращается Решительный с телевизором.

РЕШИТЕЛЬНЫЙ (к Е.С.). Розетка на сцене есть?

Е.С. (рассеянно). Удлинитель где-то был…

Решительный включает телевизор.[1]

ВЕДУЩИЙ (после рекламы). Дорогие друзья! Вас приветствует первый выпуск программы «Вторая рука»!

Овация за кадром.

Как вы знаете, английское «Second Hand» в переводе означает «Вторая рука». Это название сети магазинов, в которых старая, но еще добротная вещь находит своего владельца. Нечто подобное этим магазинам решили открыть сегодня и мы. Правда, речь пойдет не только о вещах, но и о домашних животных, и даже о людях!

Музыкальная заставка.

РЕШИТЕЛЬНЫЙ. Я переключаю на футбол.

ДОКТОР (останавливая его). Подождите, интересно.

РЕШИТЕЛЬНЫЙ (в зал). Кто за футбол?

ДОКТОР (в зал). Подождите, товарищи. Мы минут пять посмотрим это, а потом футбол, ладно?

ВЕДУЩИЙ. Но начнем мы, по традиции, с вещей. Дети, как известно, имеют тенденцию не только пачкать пеленки, орать и изводить своих родителей, но и, к счастью, подрастать. Правда, маленькие дети — маленькие хлопоты, а большие дети… сами понимаете! Но вот семья Измайловых из Москвы предлагает нам очень приличные ходунки, розовую детскую ванну… (Показывает все это.) И… набор использованных памперсов! Шучу! Стоит вся эта радость сто пятьдесят рублей, таких цен сейчас нет. А получит первый, кто позвонит к нам в студию, телефон вы видите у себя на экранах. Ну что? Есть ли у нас звоночки? Отличные ходунки, сам бы в таких ходил и хо…

Звонит телефон.

А вот и первый звонок. Здравствуйте.

РОБКИЙ ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Здравствуйте.

Пауза.

ВЕДУЩИЙ. Ну что же вы молчите? Вы ходунки хотите?

РОБКАЯ. Да, если можно.

ВЕДУЩИЙ. А ванночку?

РОБКАЯ. Да у нас вообще-то есть…

ВЕДУЩИЙ. Возьмите, отличная ванночка и почти что даром!

РОБКАЯ. Ну давайте, у меня подруга скоро родит.

ВЕДУЩИЙ (скороговоркой). Надо же, в наше время еще рожают кого-то. Хорошо, вас как зовут и где вы живете?

РОБКАЯ. Света. Живу в Москве, улица Летчика Бабушкина, дом…

ВЕДУЩИЙ. Адрес вы оставьте оператору, итак, Света из Москвы получает чудные ходунки и ванночку, кто смел, тот, как говорится, съел. Ха-ха-ха. Когда вы звоните к нам в студию, говорите, пожалуйста, побыстрее, а то мы с вами растеряем все эфирное время.

Е.С. (гневно). Невелика потеря.

ВЕДУЩИЙ. Наш следующий лот сидит здесь у меня под столом и ждет не дождется своей очереди. К сожалению, в наше тяжелое время многим становится все труднее прокормить своих питомцев. Но мы верим, что мир, как говорится, не без добрых людей. Вот этот прелестный песик… Джек… сюда… (Похлопывает рукой по столу, туда вспрыгивает толстый кокер-спаниель.) Вот видите, какой… Его зовут Джек, и он остается без хозяина, который уезжает на заработки за рубеж. Это очень породистая собака с огромной родословной, но за нее просят всего триста рублей. Это совсем недорого, правда, Джек? Джек, голос!

Собака лает, звонит телефон.

ГРОМКИЙ ДЕТСКИЙ ГОЛОС В ЗАЛЕ. Мама, давай возьмем собачку! У тебя же есть триста рублей!

Негодующий женский шепот.

ВЕДУЩИЙ. А вот у нас уже и звоночки. Алё, вы в эфире!

ВОЗМУЩЕННАЯ СТАРУШКА. Здравствуйте, меня зовут Валентина Степановна. Это безобразие, я считаю, что хозяин свое животное продает. Потому что, я так думаю, друзей нельзя продавать, а особенно собак, а то что же это…

ВЕДУЩИЙ. Простите, я уважаю ваше мнение, но так Джек останется совсем без хозяина. Есть еще звонки?

ВТОРАЯ СТАРУШКА. Здравствуйте, я хочу сказать, дай Бог здоровья и счастья всей вашей передаче, мы с мужем всегда ее будем смотреть…

ВЕДУЩИЙ. Простите, вы хотите взять собаку?

ВТОРАЯ СТАРУШКА. Да, мы с мужем посоветовались и решили, что хотя триста рублей — это очень много, больше полпенсии, но нельзя же вот так с собакой обращаться, да и внуки у нас…

ВЕДУЩИЙ. Спасибо, как вас зовут и где вы живете?

ВТОРАЯ СТАРУШКА. Зовут меня Попова Ольга Федоровна, а мужа Николай Алексеевич, мы из Зеленограда звоним. В Москве у нас внуки Катя и Сережа…

ВЕДУЩИЙ. Наш бесхозный… наш бывший бесхозный Джек уезжает в Зеленоград к Ольге Федоровне Поповой с мужем и внуками!

ВТОРАЯ СТАРУШКА. Да нет, внуки… (Отключается.)

ВЕДУЩИЙ. Ау нас на очереди третий лот, и он опять довольно-таки необычный.

Входит девушка.

Это Олеся, от которой ушел любимый человек. Олеся считает, что она никому не нужна, Но я думаю, мы с вами докажем ей, что чужого горя не бывает и у нас на Родине лишних нет. Давай, Олеся.

ОЛЕСЯ (заученно). Когда меня бросил Игорь, я изверилась в людях и в любви. Мне кажется, что всем до меня нет дела. Потому что все всегда заняты только собой, и если кому-то больно… если… если кому-то плохо… (Начинает плакать, отворачивается в сторону, всхлипывает.) Извините… (Плачет.)

ВЕДУЩИЙ. Боже мой, прямо сердце разрывается. Неужели не найдется среди наших телезрителей доброй души? А! Звонок! Я всегда говорил, что нашу передачу смотрят добрые люди!

В это время Решительный начинает метаться по залу с вопросом «У кого есть мобильный телефон?». Пока ведущий беседует с позвонившим, Решительный находит телефон у кого-то среди публики, просит разрешения позвонить, дозванивается в студию и некоторое время беседует с оператором одновременно с репликами в телевизоре; затем его звонок выводят в эфир.

ДОБРОЖЕЛАТЕЛЬНЫЙ МУЖСКОЙ ГОЛОС. Алло! Здравствуйте! Я хотел бы сказать Олесе, что не надо отчаиваться! Потому что, я вижу, она же еще очень молодая, а в молодости мы всегда склонны все преувеличивать. Это, конечно, неприятно, что ваш Игорь ушел, но раз ушел, значит, подлец и вообще вас не любил. А тогда вы, Олеся, сами подумайте, зачем он вам нужен.

ВЕДУЩИЙ. Спасибо, так, значит, вы приедете за Олесей?

ДОБРОЖЕЛАТЕЛЬНЫЙ (замявшись). Нет, у меня тут жена… болеет… Я просто позвонил, хотел сказать Олесе, что не все потеряно, она же молодая, красивая девушка…

ВЕДУЩИЙ. Спасибо. Еще звонки есть?

За кадром всхлипы.

Решительный, который до сих пор говорил с оператором («Здравствуйте. Да, я по поводу вот этой девушки… да… да… жду…»), выходит в эфир. Его голос начинает одновременно звучать со сцены и с экрана, то есть актер должен говорить одновременно с видеозаписью.

РЕШИТЕЛЬНЫЙ (растерявшись от неожиданности, орет). Алло! Здравствуйте! Олеся! Вы не слушайте никого и приезжайте!

ВЕДУЩИЙ. Может, это вы приедете?

РЕШИТЕЛЬНЫЙ. Я не могу! Я сейчас в театре! Здесь интересно! Мы тут все ее ждем! Олеся, приезжайте, меня Саша зовут. (Объясняет, что за театр и как проехать.) Прямо на сцену сразу проходите, спросите, где тут Саша!

ОЛЕСЯ (жалобно). Меня не пропустят.

РЕШИТЕЛЬНЫЙ. Пропустят!

ОЛЕСЯ (недоверчиво). Ага…

РЕШИТЕЛЬНЫЙ. Я скажу — пропустят. Вы к служебному входу подходите, там вахтер сидит, скажите, что вы к Саше, и идите прям на сцену!

АРКАДИЙ (рассерженно, большими шагами подходит к телевизору и демонстративно его выключает). Все, хватит с меня этого цирка, давайте занавес и будем разбираться без зрителей. Они пятнадцать минут погуляют, в буфете потолкаются, а мы тут пока все решим и либо доиграем им эту бодягу, либо деньги вернем.

ПОСТАНОВЩИК (иронически). Разумно.

АРКАДИЙ. Занавес давайте!

Занавес идет, застревает. В зале темно.

КУЗДРИН (спускаясь со сцены). Дайте свет в зал! И занавес у вас заело.

ЕЛЕНА (выглядывая из-за занавеса в зал). Сходите в буфет, там коньяк есть. И прекра-асные эклеры.

ДЕТСКИЙ ГОЛОС ИЗ ЗАЛА. А мороженое есть?

АРКАДИЙ. Там все есть! Антракт!

Дергает занавес, он закрывается, в зале включается свет.

ДЕТСКИЙ ГОЛОС. Мам, а если у тети на голове парик, это потому, что она лысая?

Полная видимость антракта. Зрители встают, направляются к дверям, но у каждого выхода стоят по два охранника в камуфляжной форме и вежливо, но непреклонно не дают выйти: «Приказано не выпускать. Ничего не знаем. Вернитесь на свое место, пожалуйста».

Публика возмущается.

ДРУГОЙ ИЗ ЗАЛА. Етит твою, что за фигня?! (Поднимается на сцену, скрывается за занавесом, оттуда слышен его крик.) Эй! Ты тут, что ли, главный? Там мужики стоят, никого не выпускают.

ПОСТАНОВЩИК (из-за занавеса). Какие еще мужики?

ДРУГОЙ ИЗ ЗАЛА. А я знаю?! Твой театр или чей? Лбы стоят в камуфляже, выходы охраняют. Ты шел бы с ними разобраться, а?

ПОСТАНОВЩИК. Это недоразумение какое-то, я не знаю… (Сбегает в зал и кричит публике, направляясь к выходу.) Подождите, пожалуйста, мы сейчас выясним.

ДРУГОЙ ИЗ ЗАЛА. Раз все равно сидим, я вот еще вспомнил. Поставил мужик себе на свой «Запор» мотор от шестисотого…

ДЕВУШКА С ПРИКЛЕЕННОЙ УЛЫБКОЙ. Извините, пожалуйста, можно, я скажу…

ДРУГОЙ ИЗ ЗАЛА. Дай рассказать-то!

ГОЛОС ИЗ ЗАЛА. Да вы и так весь вечер на манеже, пусть девушка скажет.

ДЕВУШКА. Сейчас в мире очень много зла, грязи и распущенности, и особенно молодежи сейчас угрожает опасность, потому что кругом наркотики и разврат, и поэтому мы у себя в Церкви Любви собираем пожертвования на нашу программу «Молодежь за семью, здоровую любовь и против наркотиков». Если вы не хотите, чтобы ваши близкие попали в плен ко злу этого мира, то от вас зависит им помочь. Вы можете сделать пожертвования или приобрести вот эти наклейки, средства от которой продажи… от продажи которых пойдут в фонд нашей программы. А каждое воскресенье в одиннадцать часов в Доме культуры…

КУЗДРИН. Барышня, религиозная пропаганда в общественных местах у нас запрещена законом. Сойдите со сцены.

ПОСТАНОВЩИК (возвращаясь, залу). Простите за недоразумение. Дело в том, что у нас сейчас часть театра отдана в аренду частному предприятию, а они проводят у нас в фойе свою презентацию. Они должны были закончить десять минут назад, а наш антракт по пьесе еще через четверть часа, так что просто накладка получилась. Сейчас нас уже выпустят. (Кричит через зал охраннику.) Ну что, можно?

ОХРАННИК (нехотя). Можно, можно…

ПОСТАНОВЩИК. Антракт. Приносим вам свои извинения и ждем через пятнадцать минут.

В антракте все идет как надо, если не считать того, что все фойе забросано пустыми пластиковыми стаканами и тарелками, а прямо в буфете два мента повязывают Другого из зала, который, как выясняется, пьян в дупелину. Его уводят через фойе у всех на глазах. В туалетах взимается плата: это нововведение.

Часть вторая

Пока все собираются, а занавес еще не открылся, на авансцену выходит Молодой человек.

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК. Господа, если пока все равно не начинается и у нас тут так непринужденно, можно, я свою песенку спою? Вы пока рассаживайтесь. Песенка называется «Смерть Центона».

ГОЛОС ИЗ ЗАЛА. Кого?

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК. Центона. Это был такой древнегреческий герой. (Садится за рояль, поет на мотив «Катюши».)

Откланивается и под жидкие аплодисменты уходит.

На сцене Елизавета Сергеевна и Доктор.

Е.С. (по роли). Нынче осень ранняя выдалась. Ранняя, да холодная. Рябины много. Говорят, рябина к холодам.

ДОКТОР. Да мало ли пустяков болтают, Елизавета Сергеевна. У нашего народа все к чему-нибудь. Нос чешется — к пьянке, соль просыпал — к ссоре, паук в углу сидит тоже не просто так, а к чему-нибудь. Всякое событие оказывается не пустяк, а глубинного смысла исполнено. Вот этот стакан здесь знаете к чему стоит?

Е.С. Не знаю, доктор. К чему?

ДОКТОР (не меняя тона, как будто и не выходил из роли). Да к тому, что я вот уже целую минуту чушь порю, чтобы протянуть подольше и обойтись без глупой паузы, потому что Аркадий должен был выйти сразу после паука, а не выходит.

Е.С. (так же спокойно и неторопливо, якобы тоже оставаясь в роли). Так что же вы думаете — не выйдет?

ДОКТОР. Думаю, что не выйдет, поскольку здесь уже почти два часа черт-те что творится, а мы с вами, кажется, остались единственно здравомыслящие люди. Позвольте ручку. (Целует ей руку.)

Е.С. Так, значит, нам и доигрывать?

ДОКТОР. Сложновато, матушка Елизавета Сергеевна. Нас два старых дурака на возрастных ролях, мы с вами секстета не вытянем. Вот разве стариной тряхнуть, как помните, бывало, по всему Союзу на гастролях…

Е.С. Да уж поездили… Помните, в Алма-Ате Кондаков абрикосами объелся, ему на выход, а он, простите, из уборной выбраться не может…

Оба смеются, но вдруг осекаются.

ДОКТОР и Е.С. (вместе). И где теперь Кондаков… И где теперь Алма-Ата… (Переглянувшись, со смехом, хором.) И где теперь абрикосы…

Е.С. Скетча я сейчас, пожалуй, и не вспомню… А вот спеть можно попробовать, как тогда, дуэтом… Жалко, гитары нет…

ДОКТОР. Ничего, можно а капелла, на два голоса. Как в Кулунде в тот раз, когда все перепились, а мы да Василий еще, покойник, всю программу втроем работали…

Поют романс «Белой акации гроздья душистые». В зале начинают подпевать, Доктор дирижирует.

После второго куплета за сценой выстрел.

Доктор и Е.С. вздрагивают.

ДОКТОР (стараясь казаться невозмутимым). Это, должно быть, у меня там… в аптечке… склянка с эфиром. Я пойду посмотрю.

Е.С. Нет уж, я с вами.

ДОКТОР. На сцене-то кто останется?

Е.С. Я боюсь.

КУЗДРИН (выходя на сцену). Не волнуйтесь, я посижу. Хотя что тут может случиться? Разве что рояль украдут. А вы не ходите, я вам и так скажу, что это Константин застрелился. Только что-то он рано.

ДОКТОР (в некотором оцепенении). Какой Константин?

КУЗДРИН. Райкин. от зависти к вашему постановщику.

За сценой второй выстрел.

КУЗДРИН. Ого! Что-то он с первого раза не попал. Контрольный выстрел.

РЕШИТЕЛЬНЫЙ (выходя на сцену с пистонным пистолетом и стреляя). Салют!

Он ведет за руку Олесю, которая в жизни выглядит гораздо хуже, чем по телевизору. Она меньше ростом, с лица еще не смыт телевизионный грим. На ней уличная одежда, в зависимости от времени постановки.

Приехала моя Олеся! (Стреляет.) Ура! Товарищи, поприветствуем Олесю!

В публике аплодисменты и свист.

ДОКТОР. Вот и чудно, вот и чудно, совет да любовь. Садитесь, голубушка.

Е.С. Фу, какое облегчение, я думала, там и вправду случилось что…

ДОКТОР. Да, вообще спектакль такой, что я бы не удивился.

РЕШИТЕЛЬНЫЙ. Как же ты так быстро?

ОЛЕСЯ. Я на такси.

РЕШИТЕЛЬНЫЙ. Сколько, полтинник? На, вот деньги. А впрочем, какие деньги, — у нас же теперь общий бюджет.

Е.С. Скажите, пожалуйста! И кто теперь поверит, что не бывает любви с первого взгляда! Только вы мне, старухе, признайтесь честно: это у вас-то постановка или нет?

РЕШИТЕЛЬНЫЙ. А у вас?

ДОКТОР. Это вы вот у кого спросите. (Кивает на Куздрина.)

КУЗДРИН (кисло). Какая разница? Если больной умер, кого волнует, икал он перед смертью или нет?

РЕШИТЕЛЬНЫЙ. Но у нас это точно никакая не постановка. Мы теперь будем вместе до гроба, я так думаю. Верно, Олеся?

ОЛЕСЯ (скучно). Не знаю.

РЕШИТЕЛЬНЫЙ (потрясен). То есть как не знаешь? Ты же туда пошла…

ОЛЕСЯ. Ну, пошла. Я попробовать хотела. Понимаете… вас, кстати, как зовут?

РЕШИТЕЛЬНЫЙ. Коля.

ОЛЕСЯ. Понимаете, Коля… Мне, когда Петя ушел…

РЕШИТЕЛЬНЫЙ. Он же Игорь!

ОЛЕСЯ. Это я сказала, что он Игорь. Чтобы он, не дай Бог, не подумал, будто я из-за него. Пусть думает, что он был не один. Короче, когда ушел Игорь… мне вообще было непонятно, зачем вот я ем, пью, сплю… Говорят, актеру или там, я не знаю, вообще творческому человеку… ему легче. То есть вот с ним случилась такая гадость, он помучился-помучился — и сделал это материалом для роли. Или стихи написал. То есть никогда не может так случиться, чтобы жизнь потеряла смысл. Всегда еще что-то остается, ясно, да?

Е.С. (гладя ее по руке старомодным, покровительственным жестом). Деточка, это очень лестно, но вы сильно преувеличиваете. Мы и в магазин ходим, как все, и любимых теряем, как все. И уверяю вас, когда меня оставил Илья Аполлинариевич, этот опыт мне ничуть не помогал играть… (Пауза.) …в «Стряпухе»…

ОЛЕСЯ. Ну не знаю. Значит, всем плохо, это еще хуже. (Усмехается.) Ну вот, а я студентка, мне выпускаться, пятый курс, работы нет, халтуры нет, в Москве не зацепилась… Диплом надо писать, а какой мне в таком состоянии диплом? Мать пишет, — у меня мать в Ижевске, — что зарплату не платят пятый месяц и нет денег на почтовые марки. Не подумайте только, что я с Петей за прописку, за квартиру, — Петя сам из Екатеринбурга и вообще голь перекатная. Но как-то я думала, что обживемся… Он, знаете, — вот вы не поверите, и я сама сейчас не верю, но мне доставляло удовольствие стирать его носки.

РЕШИТЕЛЬНЫЙ. Этого удовольствия я тебе гарантирую навалом.

ОЛЕСЯ. Это у вас так глупо получилось, что я даже не буду отвечать. Потому что вы меня купили, и теперь я, конечно, буду слушать все, что вы скажете.

Е.С. Вы продолжайте, деточка…

ОЛЕСЯ. Ну и вот. И что самое ужасное, он ушел не к кому-то, а просто так. Он сказал, что от меня исходит дискомфорт, а ему надо покоя. Я так старалась, чтобы был уют! И когда мы еще снимали вместе эту комнату, я там всякие развешивала идиотские картинки, какие-то крымские камушки, — я сейчас, как вы понимаете, буду реветь, но это ничего.

ДОКТОР. Вообще вам не нужно себя растравлять.

КУЗДРИН. Это очень вредно и в геморроидальном отношении.

Доктор с ненавистью смотрит на Куздрина.

ОЛЕСЯ. Вот. И я тогда подумала, что могу сделать со своей жизнью что угодно. А тут на факультете вывесили эту объяву, про «Вторую руку», — и я пошла. Они мне заплатили довольно прилично, только мне теперь деньги все равно не так нужны, Я уже ту квартиру не могу снимать, потому что не могу ее видеть.

КУЗДРИН. Господи, как дешево…

ДОКТОР (недослышав). Что дешево?

КУЗДРИН. Все дешево! Если вы устраиваете тут игры в интерактивность, в контакт с залом — пусть, ради Бога, это все было триста тридцать раз, в Париже было, в Америке было, два раза у Брука было, — пожалуйста! Не можете ничего придумать, расписываетесь в собственном бессилии — очень хорошо, в своем роде даже показательно! Это, конечно, все равно что вместо рецепта бесконечно переписывать диагноз, но мы с удовольствием посмотрим и этот ваш… анализ мочи. Но когда у вас посреди этой лажи начинается претензия на чуйства — это катастрофа, понимаете? Причем этическая, а не эстетическая! (К Олесе.) Как вы, вы согласились это играть? Я же видел вас на третьем курсе Щукинского в «Клитемнестре», это было почти прилично!

ОЛЕСЯ. Вы не могли меня там видеть, я учусь в МИСИСе…

КУЗДРИН (машет рукой). А, бросьте! Вы что, не понимаете, что это суперпрофанация? Если человек берется писать или играть несчастную любовь, он либо должен это делать без пошлостей, либо вообще… (Замолкает, собирается спуститься в зал.) Нечего тут делать, права была Осинина…

ПОСТАНОВЩИК (выбегая из-за кулис). Скотина!

КУЗДРИН (оборачиваясь). Смотрите-ка, живой!

ПОСТАНОВЩИК (дает Куздрину пощечину). Это вам от всей души!

КУЗДРИН (печально). Это тоже уже было… (Спускается в зал.)

Входят Елена и Паша.

ЕЛЕНА. Аркаша не придет. Он упал и разбил себе лицо-о…

ПАША. Поскользнулся.

ПОСТАНОВЩИК (принюхивается к Паше). Пил?

ПАША. Никогда в жизни. (Хохочет.) Слушай, я придумал колоссальный ход. Раз уж мы тут все равно и дела не делаем, и разойтись не можем, давайте, что ли, клуб знакомств организуем. А то что, стоим на сцене, трендим, трендим, толку никакого. А так хоть польза будет.

ЕЛЕНА. Глупости какие…

ПАША. Ничего не глупости, я вот, например, обожаю брачные объявления читать. Скорпион-Свинья без вэпэ ищет Собаку-Деву, жэпэ имеется. А тут вживую, представляете? Есть желающие? А то я по порядку вызывать буду: первый ряд, первое место, к доске с кратким рассказом о себе, подготовиться месту второму.

На сцену выбегает Библиотекарша.

ПАША (удивленно). Ой! Желающие!

БИБЛИОТЕКАРША (нервно). Вы меня простите, товарищи, но все-таки так нельзя. (Паше.) Я знакомиться ни с кем не собираюсь, я не об этом хочу сказать. Просто вы поймите, я за месяц собиралась в театр. Для меня это, может быть, единственный просвет какой-то, я библиотекарь по образованию, работаю на художественном абонементе. Сколько там платят, сами знаете, я после работы подрабатываю компьютерным набором. Но вот я все работаю, работаю, у меня уже руки отваливаются, мне как-то надо ребенка поднимать. У меня дочери девять лет, она сейчас в больнице. Вы, конечно, подумаете, — что за мать такая, у нее ребенок в больнице, а она в театр пошла, но там, во-первых, после шести все равно никого не пускают, а потом, если я буду дома сидеть и печатать, и думать, что денег нет и как она там в больнице без меня, я просто с ума сойду.

Е.С. (участливо). А работу поменять не пробовали?

БИБЛИОТЕКАРША (не обращая внимания). Я же стараюсь как-то не опускаться, в театр ходить, в музеи, на выставки, и вот я прихожу в театр и думаю, что хоть на два часа я забуду про аптеки, про главврача этого, хама, про то, что у меня пробел западает… Я хочу хоть ненадолго это все оставить за дверью, посмотреть классику, не думать, в конце концов, что на мне надета эта юбка безобразная, потому что я ношу не то, что хочу, а то, что со студенчества еще осталось или бывшая свекровь отдала без надобности… И вот прихожу я со всем этим в театр… оплот духовности!.. храм искусства!.. а вы меня берете мордой и окунаете обратно в это все: вот где твое место! Вот сиди и не вылезай! Я понимаю, у всех плохо, но должна же быть, я не знаю, какая-то профессиональная этика, порядочность, что ли… (Спускается в зал.)

В это время на сцену уже вышел мужчина средних лет, на вид бизнесмен.

БИЗНЕСМЕН (библиотекарше). Подождите, не уходите, пожалуйста, да-да, вы, не знаю как сказать… мадам! Сударыня!

БИБЛИОТЕКАРША (мрачно). Уважаемый товарищ, увтов для краткости.

БИЗНЕСМЕН. Ладно, увтов, только вы не уходите пока, я вам сказать кое-что хочу. Вы английским владеете?

БИБЛИОТЕКАРША. Госкурсы иняза в восемьдесят девятом, ну еще поступления стараюсь читать, а что?

БИЗНЕСМЕН. Секретаршу уволил, дура потому что была, мне умный человек нужен на хороший оклад.

БИБЛИОТЕКАРША. И вы думаете, вы мне рубль покажете, я сразу обрадуюсь и побегу?

БИЗНЕСМЕН (заводясь). При чем тут рубль?! При чем тут рубль, я ненавижу эту нищую спесь, я вам про одно, вы мне про другое, «Интернационал» еще спойте. Про духовность мне расскажите. Я же ужас какой бездуховный, если у меня сто долларов есть. (После паузы, неожиданно.) А у меня вот кошка вчера умерла. И врача ей на дом вызывал, и препараты ей кололи дорогие, а она все равно… И никому ведь не скажешь, никто не поймет: солидный человек, гендиректор фирмы из-за кошки убивается. А я ее вспомню — у меня, извините, чуть не слезы на глаза… Она так мучилась, ходить уже не могла… Плакала. Смешно.

КУЗДРИН (с места). Ну это уже вообще! У меня уже нет слов! Это уже не бездарность, а что-то запредельное, гениальное в своем роде! Скажите, а у вас не было в детстве сестры, умершей от туберкулеза?

БИЗНЕСМЕН. Слышь, ты! Забыл, как тебя! Если хочешь, пойдем сейчас со мной, кошка в багажнике лежит! Я ее ночью повезу на дачу хоронить! (Пауза. Библиотекарше.) Ладно, не хотите — как хотите. (Собирается спуститься в зал.)

Из задних рядов с трудом выбирается женщина, кричит: «Ой, возьмите котеночка, а? Хороший, воспитанный, к туалету приучен, он один остался, мы уж думали в метро идти стоять…» Подходит к Бизнесмену, он подсаживается к Библиотекарше, они о чем-то говорят втроем.

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК. А у меня вот никакой драмы нет. У меня все хорошо. У меня работа замечательная. И деньги платят. И девушка у меня есть… красивая.

ПАША (бурчит про себя). Ну и хрен ли тебе еще надо?

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК. И вообще все у меня есть. Даже квартира. Правда, в Смоленске, но там у нас тоже хорошо. Там природа очень красивая. (Пауза.) А все равно тошно. Так тошно, что глаза бы мои не глядели. Вот как знаете, когда с бодуна, так мерзко. И главное, все у меня хорошо, вот в чем вся дрянь-то, было бы хоть из-за чего так мучиться. Мне иногда даже хочется, страшно сказать, чтобы у меня уже, наконец, случилось что-нибудь, чтобы понятно было, отчего это такая хрень.

КУЗДРИН (ядовито). Очень хорошо. Давайте же, наконец, и о смысле жизни порассуждаем.

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК (безнадежно). А идите вы…

ДЕВУШКА С СЕРЕЖКОЙ В НОСУ (сердито выскакивает к сцене и кричит из прохода, на сцену не выходит). А что вы его все время посылаете? Отвратительная привычка, между прочим, — хамить, когда нечего возразить. У нас сосед есть, алкаш такой, дядя Сережа зовут, вот он тоже так всегда — когда крыть нечем, в драку лезет.

ПАША. Нечем крыть — крой матом, не протечет.

ДРУГ ЕЛЕНЫ (забираясь на сцену). Девушка, вы мне нравитесь. Давайте соединимся. Честное слово, я настолько не могу один, что готов хоть с кем. Но вы лучше, чем хоть кто. В вас есть экспрессия и темперамент. Вас как зовут?

ДЕВУШКА (злобно). Какая вам разница, если вы хоть с кем. (Обращаясь ко всем.) Я все думала, что мне это напоминает, и вдруг поняла: у Бахтина в книге про Достоевского это описано — там, где он про полифонию говорит. Когда все собираются в одной комнате и давай истерить кто про что. Вот как вы тут. Я точно не помню, ну, это когда от какого-то толчка все как давай вываливать друг на друга свои мешки с дерьмом… Один нормальный человек нашелся на весь этот бардак, а вы нет чтобы послушать — хамите ему и в драку лезете. (Куздрину.) А вам, Борис Алексеевич, большое спасибо. Я вас в «Независимой» всегда читаю.

КУЗДРИН. Весьма польщен. Хотя ни в Бахтине, ни в Достоевском вы не смыслите ничего, но благородство жеста я оценил. (Аплодирует.) Видите ли, милая барышня, они здесь думают, что для катарсиса довольно вывести на сцену два десятка персонажей и заставить их жаловаться на жизнь. Они думают, если все накопившееся, по вашему выражению, дерьмо проартикулировать, то станет легче. Они полагают, от этого произойдет некий метафизический прорыв. А происходит неимоверная, смертная скука. Действие не собрано, оно рассыпается, прорыва нет…

ОЛЕСЯ. Ну как же нет? Лично я, например, большое облегчение чувствую…

КУЗДРИН. Ну и с облегчением вас! (Машет рукой, садится.)

ОЛЕСЯ. Нет, серьезно! Я, конечно, уйду отсюда одна, потому что… ну, ясно. Но я вовсе не уверена, что буду после этого вечера жить, как жила.

ДОКТОР (с пафосом). Если это так, то это самый полезный спектакль, когда-либо мною отыгранный.

РЕШИТЕЛЬНЫЙ (долго молчавший и копивший эмоцию). Знаете что? Это все действительно анализ мочи, товарищ совершенно прав! Он тоже, конечно, скотина по-своему, но совершенно прав, подчеркиваю! Вы ходите и ноете, ходите и ноете, как будто ваша жизнь не от вас зависит!

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС ИЗ ЗАЛА. А вы действительно полагаете, что она зависит от вас?

РЕШИТЕЛЬНЫЙ. Это же очевидные вещи!

ЕЛЕНА (выходя из задумчивости). Любопытно. Вы такой редкий экзмепля-ар… Я даже восхитилась, когда вы так сра-азу, по телевизору…

РЕШИТЕЛЬНЫЙ. Ходят и жалуются, ходят и жалуются… Денег у вас нет? — иди заработай! Бабу ты не можешь найти? — поищи в себе, что у тебя не так!

ЕЛЕНА. Бабу в себе — это сильно…

ДОКТОР. Позвольте, друг мой. Но вы же тоже один, судя по всему. Иначе зачем бы вызвали сюда вот эту… славную даму… (Кивает на Олесю.)

РЕШИТЕЛЬНЫЙ. Ну не жениться же на ней, в самом деле! Вы что, подумали, что я вот так, с первого взгляда, решил ей это… руку, сердце и трактир? Поразительно, какие у вас стандартные мозги. У меня школа новаторская, может, слышали, номер сорок шесть, на Ленинском проспекте. За универмагом «Москва». Я замдиректора по кадрам. Мне нужна воспитательница молодая, чтобы детей везти в Крым. Платим мы прилично, у нас статус лицея. Вот я в каком смысле про общий бюджет, а совершенно не то, что вы подумали.

ОЛЕСЯ (совершенно ошарашенная). То есть как? А носки?

РЕШИТЕЛЬНЫЙ. Ну конечно, носки! Вы думаете, мальчики в шестом классе сами в состоянии свои носки постирать? Вам, конечно, самой стирать не придется, но обойти их перед сном… напомнить…

ГОЛОС ИЗ ЗАЛА. Меня возьмите! У меня высшее педагогическое образование!

ПОСТАНОВЩИК (выходя на сцену). Друзья мои, ну это уже полное лимпопо! Был дом свиданий, сейчас бюро занятости… Давайте, я думаю, вообще упраздним театр как таковой и устроим тут действительно молитвенные собрания! Для тех, кому за тридцать! С последующим трудоустройством в лицеи и интернаты Москвы!

Е.С. И дома престарелых, голубчик.

ПОСТАНОВЩИК. А что? Во-первых, новая форма, во-вторых, конкретная польза! (Увлекаясь.) И что самое ценное — для сидящих в зале это будет гораздо интереснее, чем любая пьеса. Вы же любите читать поздравления в газетах? Лично я обожаю. «Дорогой зять, твои тесть и теща поздравляют тебя от всей души и желают не пить, не болеть, нашу девочку жалеть». Я даже думал одно время сделать по ним спектакль, ей-богу. Толстый усатый тесть, толстая румяная теща, борщ… Два часа все делятся пережитым, обсуждают политические новости, просматривают телевизионные программы, обмениваются адресами и телефонами… рецептами домашних заготовок — без них ведь так трудно прожить в наши, еб твою мать, трудные времена! После чего все встают совершенно довольные и хором исполняют (поет):

Свет гаснет. Взблескивает молния.

За сценой удар грома.

ГРОМКИЙ БАС. Заколебали!

Е.С. Господи, Господи…

ПОСТАНОВЩИК (с истерическим смехом). Господи, ты здесь?!

Зажигается свет.

АРКАДИЙ (выходя на сцену с огромным листом жести, посредством которого в театре производится гроза). Здесь я, здесь! (Вверх, к осветителю.) Спасибо, Михалыч. Закругляемся, товарищи. Время позднее. Поболтали, пообщались, сблизились с народом — пора и честь знать.

За сценой шум дождя.

ЕЛЕНА. Дощщь пошел…

РЕШИТЕЛЬНЫЙ. Отчего-то я очень не люблю дожжя.

ОЛЕСЯ. Знаете… не надо отчаиваться! Не надо! Мне все время кажется, что где-то там, где-то там… есть другие люди! У них прекрасная, осмысленная жизнь, красивые лица, благородные жесты…

ПАША. Оп, тиридарипупия!

ДОКТОР. Что-то холодно. Осень, что ли, наступила?

ДРУГ ЕЛЕНЫ. А в Африке, должно быть, очень жарко. Да! Где-нибудь обязательно жарко.

ОЛЕСЯ. Честное слово! Какая-то другая жизнь! Мне кажется, это будет так: вот мы выйдем вдруг из всего этого, как корабль выплывает из тумана, и все опять будет так, как нужно…

Е.С. Опять?

ОЛЕСЯ. Нет, конечно, вы правы… Будет так, как никогда еще не было! И случится это как-то сразу… в одну ночь… Новая земля, новое небо…

В зале храп.

На сцене пауза.

АРКАДИЙ. Разбудить?

ПОСТАНОВЩИК. Ни в коем случае! Устал человек… Зачем же будить? Споем лучше колыбельную. Пошли, господа.

Все действующие лица, включая подсадку в зале и телеведущего, выходят на авансцену. Идеальным был бы вариант, при котором на сцену поднимается как можно больше народу. Если в зале останется один храпящий, авторы почтут свою цель достигнутой.

Исполнение колыбельной сопровождается зажиганием свечей, размахиванием зажигалками, какой-нибудь праздничной игрой света, рождественским снегопадом или иной театральной условностью, первой за весь вечер. Создается ощущение полного праздника, чуть ли не детского утренника, и оркестровка колыбельной должна быть самая торжественная. По замыслу автора, это блюз, с большими саксофонными соло, с громким, но мягким звуком, причем каждый главный герой поет по куплету. Здесь театру предоставляется возможность устроить апофеоз театральности, которая так беззастенчиво попиралась на протяжении всей пьесы.

В качестве колыбельной автор советовал бы использовать американскую песенку Кивеса и Шварца «Dona, dona» в записи группы Михаила Фейгина или «Колыбельную» Михаила Щербакова 1982 года с его первого альбома:

Впервые за всю пьесу опускается занавес — расписной, в райских птицах, снежинках, облаках, цветах и листьях.

1998