Мегрэ и старики

Глава 6

Мегрэ разбудил солнечный луч, проникший сквозь жалюзи, и жестом, который после стольких лет сделался машинальным, он протянул руку туда, где обычно спала жена. Простыни еще хранили ее тепло. Из кухни доносился аромат свежесмолотого кофе и клокотание закипающей воды.

Здесь, как и на аристократической улице Варенн, птицы щебетали на ветвях, хотя и не так близко от окон, и Мегрэ ощущал во всем теле блаженную истому, к которой примешивалось, правда, какое-то смутное, неприятное ощущение.

Ночь он провел беспокойно. Ему постоянно что-то снилось, и, насколько комиссар мог припомнить, он по крайней мере единожды проснулся в холодном поту.

И разве жена не уговаривала его тихим голосом, протягивая стакан воды?

Припомнить сон оказалось нелегко. Разные сюжеты перепутались, и он без конца терял нить. Но о чем бы ни шла речь, он, Мегрэ, всегда оказывался в унизительном положении.

Ярче всего вспоминалась одна картина: какой-то дом, похожий на особняк В., более обширный, но не такой роскошный. Он напоминал то ли монастырь, то ли министерство, с бесконечными коридорами и бесчисленными дверьми.

Он не слишком отчетливо помнил, зачем пришел туда. Он знал только, что должен добиться чего-то жизненно важного. Но внутри никто не мог указать ему путь. Пардон еще на улице предупредил его, прощаясь. Во сне он не видел ни доктора Пардона, ни улицы, но тем не менее был уверен, что друг его предупредил.

Правда заключалась в том, что ему нельзя было спрашивать дорогу. Сначала он пытался делать это, но вскоре понял, что так не принято. Старики только глядели на него с улыбкой и качали головами.

А старики были всюду. Возможно, он попал в дом престарелых или в богадельню, хотя дом и выглядел слишком роскошно.

Он узнал Сент-Илера, очень прямого, розовощекого, с белоснежными шелковистыми сединами. Очень красивый мужчина; он это знал и, казалось, насмехался над комиссаром. Месье Обонне сидел в кресле на обитых резиной колесиках и развлекался тем, что на полной скорости гонял взад-вперед по длинной галерее.

Было там множество других, в том числе принц де В., который сидел, положив руку на плечо Изабель, и снисходительно наблюдал за усилиями Мегрэ.

Комиссар оказался в сложном положении, поскольку его еще не ввели в круг посвященных и отказывались сообщить, каким испытаниям он должен подвергнуться.

В таком положении оказывается новобранец в армии, новичок в школе. Над ним откровенно насмехались.

Например, стоило ему открыть дверь, как она захлопывалась сама собой или же вместо комнаты или салона за ней оказывался новый нескончаемый коридор.

Только старая графиня де Сен-Фиакр была готова ему помочь. Не имея права заговорить с ним, она жестами давала понять, в чем дело. Так, она похлопала себя по коленям, и, опустив глаза, Мегрэ обнаружил, что на нем — короткие штанишки.

На кухне мадам Мегрэ наконец заварила кофе. Мегрэ открыл глаза, с досадой припоминая дурацкий сон.

В общем, он вроде бы выставил свою кандидатуру, будто бы в клуб, в данном случае — в клуб стариков. Но его не приняли всерьез, потому что сочли мальчишкой.

Даже сейчас, сидя на постели и рассеянно следя, как жена, поставив на ночной столик чашку кофе, поднимает жалюзи, он чувствовал себя оскорбленным.

— Не стоило тебе вчера есть улиток…

Чтобы обсудить впечатления бездарно прошедшего дня, он повел жену в ресторан, где подавали улиток.

— Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо.

Он не позволит какому-то сну выбить себя из колеи.

Он выпил кофе, прошел в столовую и за завтраком просмотрел газету.

Приводились новые подробности смерти Армана де Сент-Илера и была напечатана довольно хорошая фотография. Красовалась на газетной полосе и фотография Жакетты, входившей в молочную лавку. Ее засняли накануне, в конце дня, когда старуху все же выпустили за покупками, и Лапуэнт шел за ней по пятам.

Это означало, что в следующем номере будет приведена со всеми подробностями история Сент-Илера и Изабель.

Мегрэ по-прежнему чувствовал себя тяжелым и вялым; в такие минуты он вообще сожалел, что не избрал себе другой профессии.

Он дождался автобуса на площади Вольтера и, по счастью, занял место на площадке, где курил трубку и поглядывал, как мимо проносятся улицы. На набережной Орфевр он помахал рассыльному и поднялся по лестнице, которую уборщица еще подметала, чуть-чуть спрыснув водой, чтобы не слишком пылить.

У себя в кабинете он нашел целую груду документов, рапортов, фотографий.

Снимки покойного впечатляли. На некоторых он был изображен целиком, так, как его обнаружили, с ножкой письменного стола на переднем плане и пятнами крови на ковре. Были отдельные снимки головы, груди, живота в тот момент, пока графа еще не раздели.

Другие пронумерованные фотографии показывали входное отверстие каждой пули и темную припухлость под кожей спины, где остановилась пуля, пробившая ключицу.

В дверь постучали, и явился отдохнувший, свежевыбритый Люка, с мочкой уха, присыпанной тальком.

— Пришел Дюпе, начальник.

— Впусти его.

У инспектора Дюпе, как и у сына Изабель, было многочисленное семейство, шестеро или семеро ребятишек, но Мегрэ без всякой иронии поручил ему накануне некую деликатную миссию. Просто он оказался под рукой в нужный момент.

— Ну что?

— Все, что рассказал принц, — чистая правда. Я отправился на улицу Берри часам к десяти вечера. Как обычно, там прогуливалось четыре или пять девиц. Среди них только одна была темноволосая и маленького роста, и она заявила, что вчера не приходила сюда: ездила в деревню проведать своего малыша. Я довольно долго прождал, пока не увидел другую, она выходила из гостиницы с каким-то американским солдатом. «А почему вы спрашиваете? — забеспокоилась она, когда я задал ей вопрос. — Его ищет полиция?» — «Вовсе нет. Мы просто проверяем показания». — «Высокий мужчина лет пятидесяти, такой здоровяк?» — Дюпе продолжал: — Я спросил у девушки, есть ли у нее родинка над грудью, и она ответила — да, и еще одна, на бедре. Разумеется, мужчина не назвал ей своего имени, но позавчера вечером она была только с ним, потому что он заплатил ей в три раза больше того, что она обычно берет. «Хотя он и остался всего лишь на полчаса…» — «В котором часу он подошел к вам?» — «Без десяти одиннадцать. Я это хорошо помню, потому что как раз выходила из ближнего бара, куда завернула выпить чашечку кофе, — а там за прилавком стояли часы».

Мегрэ заметил:

— Если он провел с ней всего лишь полчаса, значит, он ушел в половине двенадцатого?

— Так она утверждает.

Сын Изабель не солгал. Похоже, в этом деле не лгал никто. Правда, покинув улицу Берри в половине двенадцатого, он вполне мог до полуночи очутиться на улице Сен-Доминик.

Но зачем могло бы ему понадобиться навещать старого возлюбленного своей матери? Более того, зачем убивать его?

Не больше повезло комиссару и с племянником, Аленом Мазероном. Когда накануне, перед обедом, Мегрэ зашел на улицу Жакоб, он никого там не обнаружил.

В восемь часов он звонил, но никто не снял трубку.

И он поручил Люка с утра пораньше отправить кого-нибудь к антиквару. И вот Бонфис зашел в кабинет со столь же обескураживающими сведениями.

— Он и ухом не повел, когда я стал задавать ему вопросы.

— Лавка была открыта?

— Нет. Мне пришлось позвонить. Он выглянул в окно второго этажа, потом спустился в помочах, небритый. Я спросил, что он делал вчера днем и вечером. Он заявил, что сначала ходил к нотариусу.

— Это верно.

— Еще бы. Потом он отправился на улицу Друо, где проходил аукцион касок, форменных пуговиц и оружия наполеоновской эпохи. Он утверждает, будто некоторые коллекционеры так и рвут из рук эти реликвии. Он приобрел один лот и показал мне розовую карточку с описью предметов, которые этим утром предстоит забрать.

— А после?

— Пошел обедать в ресторан на улице Сены, где он столуется почти всегда. Я проверял.

И этот не солгал! Ничего себе ремесло, думал Мегрэ, когда тебя огорчает, что человек не оказался убийцей! И все же так оно и есть: комиссар невольно злился на этих людей, которые были невиновны или казались таковыми.

Ибо, несмотря ни на что, труп оставался трупом.

Мегрэ снял трубку:

— Не могли бы вы спуститься, Мерс?

Он не верил в преступления, задуманные и осуществленные без сучка и задоринки. За двадцать пять лет службы в уголовной полиции такие ему не встречались. Конечно, он мог припомнить преступления, оставшиеся безнаказанными. Часто виновный бывал обнаружен, но ему удавалось ускользнуть за границу. Вспоминались еще отравления, немотивированные убийства.

Но здесь не тот случай. Никакой злоумышленник не смог бы проникнуть в квартиру на улице Сен-Доминик, выпустить четыре пули в старика, сидящего за письменным столом, а потом удалиться, ничего не взяв.

— Входите, Мерс. Присаживайтесь.

— Вы прочли мой рапорт?

— Еще нет.

Мегрэ не желал признаваться, что у него не хватало духу читать этот рапорт, как и восемнадцать страниц судебно-медицинского заключения. Накануне он оставил Мерса и его людей собирать вещественные доказательства и полностью им доверял, зная, что от них не укроется ни одна деталь.

— Гастинн-Ренетт представил свое заключение?

— Оно в папке. Это был автоматический пистолет калибра 7,65 — или браунинг, или один из его многочисленных аналогов, каковых полно в продаже.

— Вы уверены, что в комнате не осталось ни одной гильзы?

— Мои люди прочесали пол сантиметр за сантиметром.

— Пистолет тоже не нашли?

— Ни пистолета, ни боеприпасов: только охотничьи ружья и патроны к ним.

— Отпечатки пальцев?

— Старухи, графа и жены консьержа. Я их прихватил на всякий случай. Жена консьержа дважды в неделю приходила помогать Жакетте Ларрье делать генеральную уборку.

Мерс тоже был смущен и недоволен:

— Я приложил опись предметов, найденных в ящиках стола и в шкафах. Потрошил их добрую часть ночи, но не обнаружил ничего странного или неожиданного.

— Деньги?

— Несколько тысяч франков в бумажнике, мелочь в кухонном ящике, а в письменном столе — чековые книжки банка Ротшильда.

— Корешки были?

— Да, были. Бедный старикан настолько не предвидел своей кончины, что десять дней тому назад заказал костюм у портного с бульвара Гаусман.

— На подоконнике никаких следов?

— Никаких.

Они обменялись понимающими взглядами. Они уже давно работали вместе и не могли припомнить дела, когда, прибыв, как это пишут в газетах, на место преступления, они тут же не обнаружили бы детали, более или менее выбивающиеся из нормальной картины.

А здесь всюду царил неукоснительный, непогрешимый порядок. Всему находилось логическое объяснение — кроме конечно же гибели старика.

Можно было бы, протерев рукоятку пистолета и вложив его графу в руку, инсценировать самоубийство.

Но тогда, естественно, следовало ограничиться первым выстрелом. Но зачем же было стрелять еще три раза?

И почему так и не нашли автоматический пистолет старого посла? У него такой был. Старуха Жакетта призналась, что видела его несколько месяцев назад, в спальне, в ящике комода.

Пистолета в спальне больше не было, и, судя по описанию служанки, он был того же размера и веса, что и калибр 7,65.

Предположим, старый посол впустил кого-то к себе…

Кого-то, хорошо ему знакомого, потому что он снова уселся за стол, как был, в халате…

Перед ним стояла бутылка коньяку и бокал… Почему он не предложил гостю выпить?

Как можно представить себе подобную сцену? Гость проходит в спальню, по коридору или через столовую; завладевает пистолетом, возвращается в кабинет, приближается к графу и стреляет в упор…

— Не вяжется… — вздыхал Мегрэ.

К тому же должен был существовать мотив, и мотив достаточно веский: ведь человек, совершивший это, рискует головой.

— Думаю, ты не проверял Жакетту на парафиновый тест?

— Не решился, не переговорив с вами.

Когда используют огнестрельное оружие, особенно автоматический пистолет, при выстреле на определенное расстояние распространяются характерные частицы: они въедаются в кожу стрелявшего, особенно в ладонь, и остаются там какое-то время.

Мегрэ подумывал об этом накануне. Но есть ли у него право подозревать старую экономку больше, чем кого бы то ни было другого?

Ей, конечно, легче всего было бы совершить это преступление. Она знала, где взять оружие, могла, пока хозяин работал, свободно расхаживать по квартире, не возбуждая подозрений; могла подойти к нему, выстрелить — а когда тело соскользнуло на ковер, она вполне могла продолжать давить на гашетку.

И она была такая чистюля, что не преминула тут же подобрать все гильзы.

Но можно ли поверить в то, что она тут же спокойно улеглась спать, в нескольких метрах от своей жертвы? Что утром, направляясь на набережную Орсе, она остановилась где-нибудь, например на набережной Сены или на мосту Согласия, чтобы избавиться от оружия и гильз?

У нее был мотив, — вернее, подобие мотива. Около пятидесяти лет она жила рядом с Сент-Илером, под его кровом. Граф ничего не скрывал от нее, и, по всей вероятности, когда-то их связывали более тесные отношения.

Посол вроде бы не придавал этому особого значения. Изабель говорила об этом с улыбкой.

А Жакетта? Не была ли она, в конце концов, истинной подругой старика?

Она знала о его платонической любви к принцессе, отправляла его ежедневные послания к ней, она же как-то раз впустила Изабель в квартиру, когда хозяина не было дома.

А что, если…

Эта гипотеза претила Мегрэ, казалась слишком легкой. Он мог ее сформулировать, но не чувствовал ее.

Принц де В. умер, Изабель обрела свободу, и старые влюбленные имели наконец полное право соединиться.

Оставалось дождаться конца траура, затем посетить мэрию и церковь — и они заживут вместе на улице Сен-Доминик или на улице Варенн.

— Послушайте, Мерс… Сходите-ка туда… Будьте с Жакеттой помягче… Не пугайте ее… Скажите, что это — всего лишь формальность…

— Произвести тест?

— Это разрешит мои сомнения…

Когда чуть позже ему сообщили, что звонит месье Кромьер, Мегрэ велел сказать, что его нет и никто не знает, когда он вернется.

Этим утром должны были огласить завещание принца де В. К старому нотариусу Обонне явятся Изабель и ее сын, и в этот же день принцесса вновь окажется в той же комнате, чтобы присутствовать при вскрытии другого завещания.

Двое мужчин ее жизни — в один и тот же день…

Он позвонил на улицу Сен-Доминик. Не без колебаний он вчера опечатал кабинет и спальню. Он предпочел бы подождать еще, иметь возможность лишний раз взглянуть на место преступления.

Лапуэнт, который оставался там на посту, наверное, заснул в кресле.

— Это вы, начальник?

— Есть новости?

— Нет.

— Где Жакетта?

— Сегодня утром, около шести, когда я дежурил в кабинете, я услышал, как она идет по коридору и тащит пылесос. Я бросился к ней и спросил, что она намеревается делать, — а старуха взглянула на меня совершенно ошарашенная: «Чистить, что же еще!» — «Чистить что?» — «Сначала спальню, потом столовую, потом…»

Мегрэ прорычал:

— И ты позволил ей?

— Нет. Но она так и не поняла почему. «Что же мне тогда делать?» — спросила она.

— И что ты ей ответил?

— Попросил ее приготовить кофе, и она отправилась за круассанами.

— Она не могла задержаться по дороге, чтобы позвонить или отправить письмо?

— Нет. Я поручил агенту, дежурившему у двери, следовать за ней на порядочном расстоянии. Она в самом деле заходила только в булочную и оставалась там не более минуты.

— Она в ярости?

— Трудно сказать. Ходит туда-сюда, шевелит губами, будто разговаривает сама с собой. Сейчас она на кухне: понятия не имею, что она там делает.

— Кто-нибудь звонил?

Большое окно, выходящее в сад, было открыто, потому что Мегрэ было слышно, как посвистывают дрозды.

— Через несколько минут приедет Мерс. Он уже в пути. Ты не устал?

— Признаюсь вам, я поспал немного.

— Чуть позже пришлю тебе смену. — Тут ему в голову пришла новая мысль. — Не вешай трубку. Пойди к Жакетте и попроси ее показать свои перчатки.

Старуха была набожна, и Мегрэ готов был поклясться, что на воскресную службу она ходит в перчатках.

— Жду у телефона.

И он ждал с трубкой в руке. Ждал довольно долго.

— Вы слушаете, начальник?

— Ну что?

— Она показала мне три пары.

— Не удивилась?

— Бросила на меня ядовитый взгляд, перед тем как открыть ящик комода у себя в комнате. Там я заметил молитвенник, двое или трое четок, почтовые открытки, медальоны, носовые платки и перчатки. Две пары белых нитяных.

Мегрэ так и видел ее летом, в белых нитяных перчатках и, без сомнения, с белым бантиком на шляпке.

— А третья пара?

— Из черной кожи, довольно потрепанная.

— Ну, до скорого.

Вопрос Мегрэ был связан с поручением, которое он дал Мерсу. Убийца Сент-Илера мог узнать из газет и журналов, что после выстрела в руки въедается порох.

Если стреляла Жакетта, не пришла ли ей в голову мысль надеть перчатки? А в этом случае — не избавилась ли она от них?

Для очистки совести Мегрэ погрузился в досье, так и лежавшее перед ним. Он нашел опись всего, что содержалось в ящиках и шкафах, предмет за предметом.

«Комната прислуги… Железная кровать… Старый стол красного дерева, покрытый бордовой бархатной скатертью».

Он водил пальцем по машинописным строчкам.

«Одиннадцать носовых платков с инициалом „Ж“.

Три пары перчаток».

Эти три пары она и показала Лапуэнту.

Он вышел, оставив шляпу, и направился к двери, соединявшей уголовную полицию с Дворцом правосудия.

Он никогда прежде не бывал у судебного следователя Юрбена де Шезо, который раньше работал в Версале и с которым до сих пор ему не приходилось сотрудничать. Он поднялся на четвертый этаж, где располагались кабинеты самых старых чиновников, и наконец обнаружил на двери визитную карточку следователя.

— Входите, месье Мегрэ. Очень рад вас видеть, я как раз думал не позвонить ли вам.

Ему было лет сорок, и он производил впечатление неглупого человека. На его столе лежало такое же досье, какое получил Мегрэ, и комиссар заметил на некоторых страницах отметки красным карандашом.

— У нас мало вещественных доказательств, не так ли? — вздохнул судебный следователь, приглашая комиссара садиться. — Мне только что звонили с набережной Орсе…

— Молодой месье Кромьер…

— Он сказал, что тщетно пытался связаться с вами, и спросил, откуда утренние газеты почерпнули информацию.

Позади Мегрэ секретарь печатал на машинке. Окна выходили во двор; в кабинет, наверное, никогда не заглядывало солнце.

— У вас есть что-нибудь новое?

Поскольку ему понравился судебный следователь, Мегрэ не стал скрывать от него своего уныния.

— Вы ведь прочли… — вздохнул он, показывая на досье. — Сегодня вечером или завтра утром я представлю вам первый рапорт. Мотивом преступления не являлась кража. Не думаю, чтобы корыстные интересы играли тут какую-то роль: это было бы слишком очевидно. Племянник жертвы — единственный, кто выгадал бы от смерти Сент-Илера. Да и выгадал бы он несколько месяцев, от силы год-два.

— Он испытывает настоятельную потребность в деньгах?

— И да и нет. Трудно вытащить что-либо определенное из этих людей, без того чтобы грубо и недвусмысленно не обвинить их в убийстве. Обвинять его нет никаких оснований. Мазерон живет отдельно от жены и дочерей. Он человек скрытный, довольно неприятный, и жена изображает его чуть ли не садистом. При виде его антикварной лавчонки можно предположить, что туда никогда никто не заходит. Правда, он специализируется на военных трофеях, а любители подобного жанра встречаются редко. Он не раз просил денег у своего дяди. Мы знаем, что тот всегда охотно ссужал ему разные суммы, и не можем доказать обратное. Он боялся, что, когда Сент-Илер женится, наследство перейдет в другие руки? Возможно. Но я так не думаю. В этих семействах у людей особый склад ума. Каждый из них считает себя хранителем благ, которые он должен передать, в большей или меньшей сохранности, своей родне, близкой или дальней.

Мегрэ заметил улыбку на лице чиновника и вспомнил, что его самого зовут Юрбен де Шезо — имя с дворянской частицей.

— Продолжайте.

— Я встретился с мадам Мазерон в ее квартире на улице Помп и тщетно размышлял, зачем бы ей было убивать дядю своего мужа. То же можно было сказать и о двух дочерях. К тому же одна из них в Англии. Другая работает.

Мегрэ набил трубку.

— Вы позволите?

— Пожалуйста. Я тоже курю трубку…

В первый раз Мегрэ встречал судебного следователя, который курит трубку. Правда, тот сразу же добавил:

— У себя дома, по вечерам, просматривая бумаги.

— Я отправился к принцессе де В. — Мегрэ взглянул на своего собеседника. — Вам ведь известна ее история?

Мегрэ готов был поклясться, что Юрбен де Шезо вращается в кругах, где могли судачить об Изабель.

— Я об этом слышал.

— Правда ли, что ее связь с графом, если тут можно говорить о связи, известна многим?

— В определенных кругах — да. Друзья называют ее Изи.

— Граф так же называет ее в своих письмах.

— Вы их читали?

— Не все. Не целиком. Их там на несколько томов. Мне показалось — правда, это лишь мимолетное впечатление, — что принцесса не так потрясена смертью Сент-Илера, как того можно было ожидать.

— По моему мнению, ничто и никогда не могло сокрушить ее безмятежность. Мне доводилось встречаться с ней. Я слышал о ней от моих друзей. Можно сказать, что она так и не повзрослела: время остановилось для нее. Одни полагают, что она застыла на своих двадцати годах, другие — что она не изменилась с тех пор, как вышла из монастыря.

— Газеты опубликуют ее историю. Уже появились намеки.

— Я видел. Это неизбежно.

— За время нашей встречи она не сказала мне ничего, что могло бы навести на след. Этим утром она пошла к нотариусу, вступать во владение наследством мужа. Она вернется туда после полудня, чтобы заслушать завещание Сент-Илера.

— Она в числе наследников?

— Ей завещана мебель и личные вещи.

— Вы видели ее сына?

— Филиппа? Да — его, жену и детей. Они все собрались на улице Варенн. Но сын один остался в Париже.

— Что вы о нем думаете?

И Мегрэ был вынужден ответить:

— Не знаю.

Строго говоря, у Филиппа тоже была причина устранить Сент-Илера. Он становился наследником прославленного в истории имени В., старшим в семье, породненной со всеми царствующими домами Европы.

Его отец смирился с платонической любовью Изабель к скромному, хорошо воспитанному дипломату, которого она видела лишь издали и которому писала ребяческие письма.

Со смертью отца положение должно было измениться. Несмотря на свои семьдесят два года и семьдесят семь лет своего возлюбленного, принцесса собиралась выйти замуж за Сент-Илера, оставить титул, сменить имя.

Но достаточно ли такого мотива, чтобы совершить преступление, и — Мегрэ то и дело возвращался к этому — рисковать головой? Короче говоря, превратить довольно невинный скандал в скандал куда более серьезный?

Комиссар пробормотал в смущении:

— Я проверил все, что он делал во вторник вечером. Сначала он, по обыкновению, остановился с семьей в гостинице на площади Вандом. Когда дети легли, он вышел в одиночестве прогуляться по Елисейским полям. На углу улицы Берри наткнулся на пять или шесть девиц, выбрал одну и отправился к ней.

Мегрэ часто видел, как убийцы после преступления мечутся в поисках женщины, не важно какой, словно ища забвения.

Но он не мог припомнить, чтобы кто-то занимался любовью перед убийством. Может, он хотел обеспечить себе алиби?

Во всяком случае, алиби не полное: Филипп ушел от девицы в половине двенадцатого и вполне мог успеть на улицу Сен-Доминик.

— Вот все, что у меня есть. Хотя надежды на это мало, буду продолжать искать другой след: может быть, объявится близкий знакомый старого посла, о котором мы пока ничего не знаем. Сент-Илер, как большинство стариков, имел устоявшиеся привычки. Почти все его друзья умерли…

Пронзительно зазвонил телефон. Секретарь взял трубку:

— Да… Он здесь… Хотите, чтобы я передал трубку? — И, повернувшись к комиссару: — Это вас… Кажется, срочно…

— Вы позволите?

— Сделайте одолжение.

— Алло! Да, Мегрэ… Кто у телефона?

Он не узнал голоса, потому что Мерс, наконец назвавший себя, охрип от волнения.

— Я звонил в ваш кабинет… Мне сказали, что…

— К делу.

— Сейчас. Это невероятно! Я только что закончил тест…

— Знаю. И что?

— Результат положительный.

— Ты уверен?

— Абсолютно. Не остается сомнений в том, что Жакетта Ларрье произвела один или несколько выстрелов в последние сорок восемь часов.

— Она не сопротивлялась?

— Нет, трудностей не возникло.

— И как она объясняет это?

— Никак. Я ей еще ничего не сказал. Мне нужно было вернуться в лабораторию, чтобы закончить тест.

— С ней Лапуэнт?

— Да, он там был, когда я уходил.

— Ты уверен в своих выводах?

— Уверен.

— Ну, спасибо.

Хмурый, серьезный, он положил трубку под вопросительным взглядом судебного следователя.

— Я ошибся, — с сожалением прошептал Мегрэ.

— Что вы хотите сказать?

— На всякий случай, не надеясь ни на что, я поручил эксперту снять парафиновый тест с правой руки Жакетты.

— Результат положительный? Я так и понял, но верится с трудом.

— Мне тоже.

Казалось бы, тяжкая ноша должна была свалиться с плеч. Едва минули сутки расследования, как задача, секунду назад представлявшаяся неразрешимой, была решена.

А он не испытывал ни малейшего удовлетворения.

— Раз уж я здесь, подпишите ордер на арест, — вздохнул Мегрэ.

— Вы отправите туда своих людей?

— Я пойду сам.

Вобрав голову в плечи, Мегрэ принялся разжигать потухшую трубку, а судебный следователь стал заполнять казенный бланк.