Инспектор Лоньон стоял на краю тротуара на улице Ларошфуко. Даже издалека он казался обиженным злой судьбой. Одет он был, как всегда, в один из своих костюмов мышиного цвета, которых будто никогда не касался утюг, в такой же серый плащ и некое подобие шляпы. Его кожа была серо-желтой, а выражение лица — как у больного хроническим насморком. И не потому, что Лоньон не спал ночь. Просто-напросто он так выглядел всегда, и даже только что встав с постели, имел несчастный вид.
По телефону Мегрэ предупредил, что заедет за ним, но не просил, чтобы тот ждал на улице. Тем не менее Лоньон стоял на тротуаре. У него не только отняли дело, но и заставили тратить время и после бессонной ночи мерзнуть на улице, говорил весь его облик. Открывая ему дверцу, Мегрэ бросил взгляд на здание окружного комиссариата. Поблекший флаг, украшающий фасад, грустно свисал — погода была безветренная. Именно здесь Мегрэ делал первые шаги как помощник комиссара. Лоньон без слов опустился на сиденье, не интересуясь, куда его везут. Шофер повернул влево на улицу Дуэ.
Разговор с Лоньоном всегда было делом трудным и деликатным. Что бы ему ни говорили, инспектор всегда находил повод для обиды.
— Вы видели утренние газеты?
— У меня на это не было времени.
Мегрэ вытащил из кармана газету, которую только что купил. Фотография незнакомки была напечатана на первой полосе. Хорошо были видны следы побоев под глазом и на губе, но лицо было узнаваемо
— Уверен, что сейчас раздаются первые звонки!
Лоньон подумал: «Другими словами, я потратил целую ночь зря, таскаясь от одного кабака к другому и от таксиста к таксисту. А они всего лишь разослали фотографии в газеты и теперь ждут звонков!» Ему было не до смеха. Лицо Растяпы стало еще более мрачным и поникшим. Он, Лоньон, сейчас был живым упреком жестокому и дурному человечеству.
Он не задавал никаких вопросов. Он был только маленьким колесиком в полицейской машине, а колесикам много знать ни к чему.
Улица Дуэ была пуста. Только в дверях одного из домов стояла консьержка. Машина остановилась перед окрашенным в бледно-фиолетовый цвет магазинчиком, вывеска на котором гласила: «Мадемуазель Ирэн». А ниже, мелкими буквами, было написано: «Модные, элегантные платья».
В запыленной витрине висели два платья — белое, расшитое блестками, и платье для коктейля из черного шелка. Мегрэ вышел, дал знак Растяпе следовать за ним, приказал шоферу подождать и подхватил с сиденья завернутый в серую бумагу сверток, который прислали из Института судебной экспертизы.
Нажав на ручку, Мегрэ убедился, что двери еще закрыты, но уже не на засов. Было полдесятого. Приблизив лицо к стеклу, комиссар увидел, что в комнате за магазином горит свет, и начал стучать.
Несколько минут никто не выходил. Лоньон стоял сбоку, не двигаясь и не разжимая стиснутых губ. Он не курил уже несколько лет, с тех пор, как жена начала болеть и твердила без конца, что дым ее задушит.
Наконец в глубине магазина появилась какая-то фигура. Это была достаточно молодая девица в красном халате, который она придерживала на груди. Приглядевшись к ним, девица исчезла. Наверное, пошла сообщить кому-то о неожиданном визите. Потом она появилась снова и, медленно прошествовав через заваленный платьями и плащами магазин, наконец решилась открыть дверь.
— В чем дело? — спросила она, подозрительно глядя сначала на Мегрэ, потом на Лоньона и в последнюю очередь на сверток.
— Мадемуазель Ирэн?
— Нет.
— А можно ее пригласить?
— Магазин закрыт.
— Я хочу поговорить с мадемуазель Ирэн.
— Кто это хочет?
— Комиссар Мегрэ из Уголовной полиции.
Девица не удивилась и не испугалась. Ей не было еще и восемнадцати. Она только что проснулась или от природы была такая заторможенная.
— Сейчас посмотрю, — сказала она и ушла.
Было слышно, как она с кем-то тихо разговаривает. Потом раздался характерный скрип кровати: кто-то вставал с постели. Прошли три минуты, за которые мадемуазель Ирэн, видимо, провела гребнем по волосам и надела халат.
Это была немолодая женщина с бледным лицом, большими голубыми глазами и поредевшими светлыми волосами, седыми у корней. Сначала она просунула в дверь голову, а чуть позже предстала перед посетителями с чашкой кофе в руке.
— Чего еще ты от меня хочешь? — спросила она, обращаясь только к Лоньону.
— Я — ничего. Это комиссар жаждет поговорить с вами.
— Мадемуазель Ирэн? — поинтересовался Мегрэ.
— Месье, вероятно, хочет знать мое настоящее имя? Если так, то меня зовут Кумар, Элизабет Кумар. Для моей профессии Ирэн звучит лучше.
Подойдя к прилавку, комиссар развернул сверток, из которого вынул голубое платье.
— Узнаете?
Она не сделала ни шагу, чтобы лучше разглядеть платье, и без колебаний ответила:
— Конечно.
— Когда вы его продали?
— Я его не продавала.
— Но оно из вашего магазина?
Она не предложила гостям присесть, не выглядела ни удивленной, ни обеспокоенной.
— И что дальше?
— Когда вы видели его в последний раз?
— Это важно?
— Может оказаться, что это очень важно.
— Вчера вечером.
— Во сколько?
— В десятом часу.
— У вас еще открыто в десятом часу вечера?
— Я никогда не закрываю до десяти. Почти каждый день бывает, что клиентки покупают что-то в последний момент.
Лоньон, судя по всему, должен был бы об этом знать, но стоял с непроницаемым выражением лица, будто все это его не касалось.
— Не правда ли, клиентки мадам — это проститутки и артистки кабаре?
— Не только. Некоторые дамочки встают только в восемь вечера, и всегда оказывается, что им не хватает чего-нибудь: чулок, пояса, лифчика… Или неожиданно обнаруживается, что платье, в котором они выходили в последнюю ночь, испорчено…
— Несколько минут назад вы сказали, что не продавали этого платья.
— Вивьен! Еще кофе! — она повернулась к девушке, стоящей на пороге спальни.
Девушка с предупредительностью хорошо вышколенной горничной взяла у хозяйки пустую чашку.
— Это ваша служанка? — спросил Мегрэ, провожая ее глазами.
— Нет. Просто она у меня живет. Как-то раз вечером пришла, да вот так и осталась.
Она не утруждала себя какими-либо вопросами. Неужели Лоньон, на которого она посматривала время от времени, все знал?
— Вернемся к вчерашнему вечеру, — продолжил Мегрэ.
— Явилась тут одна…
— Минутку. Вы ее знаете?
— Видела один-единственный раз.
— Когда?
— По-моему, месяц назад.
— Она покупала у вас платье?
— Нет, взяла напрокат.
— Вы даете напрокат вещи?
— Случается.
— Она оставила вам фамилию и адрес?
— Кажется. Я записала на каком-то листке. Если месье хочет, могу поискать.
— Минутку. Когда она появилась в первый раз, речь шла о вечернем платье?
— Да, конечно.
— В тот раз она пришла так же поздно?
— Нет, сразу после обеда, около восьми. Сказала, что должна иметь вечернее платье, но не может себе позволить его купить. Спрашивала правда ли, что у меня можно взять на время?
— Не показалось ли вам, что она не такая, как все клиентки?
— Сначала они все не «такие». А через несколько месяцев становятся «такими».
— Вы нашли что-нибудь ее размера?
— Это голубое, что у вас в руках. Сорок четвертый размер. Оно помнит немало ночных приключений девушек с Монмартра.
— Она взяла его?
— Сразу.
— И отдала на следующее утро?
— В полдень. Я очень удивилась, что она пришла так рано. Обычно они потом спят целый день.
— Заплатила?
— Да.
— И потом вы ее не видели до вчерашнего вечера?
— Я уже ответила месье. Было начало десятого, когда она явилась и спросила, на месте ли то платье. Я ответила, что на месте. Тогда она начала оправдываться, что не может внести залог, но, если меня это устроит, оставит мне вещи, которые на ней.
— Она переодевалась здесь?
— Да. Попросила также туфли и плащ. Я нашла шелковую накидку с капюшоном. Она могла сойти за плащ.
— Как выглядела эта девушка?
— Как девушка, которой нужно вечернее платье и плащ.
— Иначе говоря, это было для нее очень важно?
— Для них это всегда очень важно.
— У вас сложилось впечатление, что она шла на свидание?
Мадемуазель Ирэн пожала плечами и глотнула кофе, который ей принесла Вивьен.
— Ваша подопечная ее видела?
— Она помогала ей переодеваться.
— Может быть, она говорила что-то такое, что вам запомнилось? — обратился Мегрэ к девушке.
Хозяйка не дала ей ответить:
— Вивьен не слушает, что говорят. Это ее не касается.
И в самом деле, девушка выглядела так, будто жила в нематериальном мире. Ее лицо ничего не выражало. Двигалась она бесшумно, а на свою хозяйку смотрела глазами верной рабыни или, скорее, преданного пса.
— Я нашла для нее туфли, чулки и вышитую серебром сумочку. А что с ней случилось?
— Вы не читали утренних газет?
— Я еще лежала, когда вы пришли. Вивьен как раз готовила мне кофе.
Мегрэ достал газету. Она посмотрела на фотографию, не выказав ни малейшего удивления.
— Это она?
— Да.
— И вы не удивляетесь?
— Я уже давно ничему не удивляюсь. Платье не пострадало?
— Промокло под дождем, но не испорчено
— И то дело. Понимаю, чего хочет месье: чтобы я отдала вещи этой девушки. Вивьен!
Рабыня сообразила, о чем идет речь, и открыла шкаф, в котором висели платья. Она положила на прилавок черное шерстяное платьице, и Мегрэ сразу же начал искать фирменную метку.
— Она сама его сшила, — объявила мадемуазель Ирэн. — Принеси ее плащ, Вивьен.
Плащ, тоже шерстяной, бежевый в коричневую клетку, был другого происхождения. Когда-то он был куплен в одном из больших универсальных магазинов на улице Ла Файет.
— Нищета. Месье сам видит. Туфли немногим лучше, не говоря уже о белье.
Прилавок заполнился вещами. Наконец прислужница принесла черную кожаную сумочку с защелкой из белого металла. В ней был только карандаш и пара изношенных перчаток.
— Мадам говорила, что дала ей сумочку?
— Да. Она хотела идти с этой. Я сказала, что сумка и платье не сочетаются и нашла ей вечернюю сумочку, вышитую серебром. Она переложила туда губную помаду, пудреницу и носовой платок.
— Кошелька у нее не было?
— Может, и был, я не обратила внимания.
Лоньон продолжал делать вид, что не имеет к разговору никого отношения.
— Во сколько она вышла?
— Переодевание заняло минут пятнадцать.
— Спешила?
— Похоже, что так. Два или три раза смотрела на часы.
— На свои?
— Не заметила, чтобы они у нее были. Часы висят над прилавком.
— Когда она выходила, шел дождь. Она взяла такси?
— Здесь нет стоянки. Она пошла в сторону улицы Бланш.
— А в этот раз она назвала вам свою фамилию и адрес?
— Я ее не просила об этом.
— Вы не могли бы найти тот листок, на котором в первый раз записали ее адрес?
Со вздохом хозяйка обошла вокруг прилавка и выдвинула ящик, до краев заполненный блокнотами, счетами, карандашами, образцами тканей и множеством разномастных пуговиц. Разгребая все это, она не переставала говорить:
— Месье понимает, что хранить их адреса бесполезно: они, как правило, снимают квартиры, которые меняют чаще, чем белье. Когда им становится нечем платить за квартиру, они просто-напросто испаряются… Нет! Это не то… Если я правильно запомнила, то это где-то рядом, знакомая улица. Но не могу найти. Если вам это очень нужно, я поищу получше и позвоню месье.
— Я буду вам очень благодарен.
— Он с вами работает? — она показала на Лоньона. — Он мог бы рассказать месье обо мне кое-что интересное. Правда, должна признаться, что вот уже много лет у меня все в порядке. Не так ли, красавчик?
Мегрэ завернул вещи в ту же самую серую бумагу.
— Месье не оставит мне мое голубое платье?
— Не сейчас. Мы позднее пришлем его.
— Как вам будет угодно.
Комиссар уже пошел к выходу, когда вспомнил еще об одной детали:
— Когда она пришла вчера вечером, то просила любое платье или именно то, которое уже один раз брала?
— То, которое уже брала.
— Как вам кажется: если бы его не было, взяла бы она другое?
— Не знаю. Просила именно это.
— Благодарю вас.
— Не за что.
Они вернулись к машине. Рабыня закрыла за ними дверь. Лоньон по-прежнему молчал. Наверное, ждал вопросов.
— Сидела?
— Три или четыре раза.
— Скупка краденого?
— Да.
— Когда была последняя судимость?
— Года четыре или пять назад. Сначала она была танцовщицей, затем совладелицей публичного дома, когда такие заведения еще существовали.
— У нее всегда живет такая невольница?
Шофер ждал указаний.
— Лоньон, вы вернетесь к себе?
— Если у месье Мегрэ нет срочного задания.
— Площадь Константэн-Пэкёр, — распорядился Мегрэ.
— Я могу пойти пешком!
Черт бы его побрал с этой его ненавязчивой покорностью!
— Вы знаете эту Вивьен?
— Ее — нет. Они часто меняются.
— Что, выгоняет?
— Нет, сами уходят. Она принимает их, когда им уже так плохо, что некуда деться.
— Зачем она это делает?
— Может быть, просто для того, чтобы не спали на улице…
Лоньон, казалось, говорил: «Знаю, что вы в это не верите и подозреваете Бог знает какие отвратительные штуки. Неужели вы не можете понять, что даже такая женщина может иметь доброе сердце и ей не чуждо милосердие. Я тоже… А все воображают, что я…»
Мегрэ вздохнул.
— Лучше всего было бы, чтобы вы выспались. Скорее всего вы мне понадобитесь этой ночью. А что вы вообще думаете об этой истории?
Вместо ответа Лоньон пожал плечами. «Зачем притворяться, что я что-то думаю, если и так — он не сомневался в этом ни на минуту — все меня держат за идиота».
Это было несправедливо. Лоньон не только отличался интеллигентностью, но и был одним из самых добросовестных сотрудников парижской полиции. Слишком занудным, правда.
Машина остановилась на небольшой площади перед обычным доходным домом.
— Месье будет звонить мне в комиссариат?
— Нет, домой. Так будет лучше.
Через полчаса Мегрэ был уже на набережной Орфевр и, держа сверток под мышкой, вошел в комнату инспекторов.
— Есть что-нибудь для меня, Люка?
— Нет, патрон.
Он разочарованно нахмурился. После выхода утренних газет с фотографией неизвестной прошло уже несколько часов.
— Никто не звонил?
— Только по поводу кражи сыра.
— Я говорю о девушке, убитой этой ночью.
— Ровным счетом ноль звонков.
Рапорт доктора Поля лежал на столе. Комиссар пробежал его глазами, чтобы убедиться, что там нет ничего, кроме того, что Поль уже сообщил ему.
— Можешь прислать мне Лапуэнта?
В ожидании помощника Мегрэ разложил на кресле весь небогатый гардероб убитой и внимательно рассматривал то одежду, то фотографии девушки.
— Добрый день, патрон! Слушаю вас.
Мегрэ показал ему фотографии, платье и белье.
— Сначала отнесешь все это Мурсу наверх и скажешь, чтобы проделал все, как обычно.
Это означало, что Мурс положит все вещи в бумажный мешок, хорошенько встряхнет его, чтобы выбить пыль, которую затем соберет и рассмотрит под микроскопом. Иногда это давало результаты.
— Пусть исследует также ее сумку, туфли и вечернее платье. Хорошо?
— Слушаюсь. Еще неизвестно, кто она?
— Не знаю ничего, кроме того, что вчера вечером она взяла на одну ночь это платье в магазинчике на Монмартре. Когда Мурс закончит, поедешь в морг и тщательно осмотришь тело.
Юный Лапуэнт, который служил в полиции только два года, покраснел.
— Это важно. Потом отправишься в агентство по найму манекенщиц. Все равно в какое. Например, на улицу Сен-Флорентин. Постарайся найти девушку, которая имела бы рост и вес убитой. Размер сорок четвертый.
Лапуэнт не мог понять, говорит ли шеф серьезно или разыгрывает его.
— А что дальше?—спросил он.
— Пусть она примерит платье. Если оно будет сидеть на ней, как собственное, привезешь ее сюда, к фотографам.
Лапуэнт наконец начал что-то понимать.
— Это не все. Необходима фотография убитой, с макияжем и всем таким, чтобы казалось, что она живая.
В отделе идентификации был один фотограф — настоящий волшебник.
— Пусть сделают фотомонтаж двух кадров: тело манекенщицы, а голова убитой. Поспеши. Фотографии должны быть готовы до выхода вечерних газет.
Когда Мегрэ остался один, он подписал несколько бумаг, набил трубку и вызвал Люка, которому велел на всякий случай найти в архиве дело Элизабет Кумар, она же Ирэн. Он был уверен, что это ничего не даст, так как дама с прошлым, похоже, говорила правду, но она до сих пор была единственная, узнавшая убитую на площади Вэнтимиль.
Время шло. Комиссара все больше удивляло полное отсутствие телефонных звонков.
Если незнакомка жила в Париже, можно было проработать большое количество версий. Первая: жила с родителями. В таком случае они, увидев фотографию в газете, поспешили бы в ближайший комиссариат или на набережную Орфевр.
Если она жила одна, то у нее были соседи, консьержка, делала она и какие-то покупки в окрестных магазинчиках.
Может быть, как это часто бывает в последнее время, она жила с подружкой? Тогда тоже был бы человек, который обеспокоился бы ее отсутствием и узнал бы фотографию.
Могла она также снимать комнату с пансионом. Таких пансионатов много. Ее бы могли узнать и хозяйка, и другие девушки.
В конце появилась еще одна мысль: она могла снимать комнату в одном из нескольких тысяч парижских отелей.
Мегрэ позвонил инспекторам:
— Там есть Торранс? Он свободен? Попросите его зайти ко мне.
Если она жила с родителями, оставалось только ждать. Если одна или с приятельницей — тоже самое. А вот в других случаях можно было бы ускорить ход событий.
— Садись, Торранс. Видишь фотографию? Хороша? Еще лучше фотографии будут после двенадцати. Представь себе эту девушку в черном платье и бежевом плаще в клетку. Такой могли запомнить ее люди.
Вдруг в окно упал луч солнца и прочертил на столе светлую линию. Мегрэ прервался, чтобы рассмотреть ее, как будто увидел не полоску света, а птичку, влетевшую с улицы.
— Сначала пойдешь в гостиничный центр и попросишь, чтобы эту фотографию показали во всех дешевых отельчиках. А начать нужно с девятки и восемнадцатого[2]. Понимаешь, к чему я клоню?
— Да. Месье знает ее фамилию?
— Не знаю ничего. Потом займись пансионатами для девушек и обойди их все. Скорее всего это — пустая работа, но я хочу все проверить.
— Понимаю.
— Это все. Возьми машину.
Неожиданно стало жарко, и Мегрэ открыл окно. Потом он перебрал еще несколько бумаг на столе, посмотрел на часы и решил поехать поспать.
— Разбуди меня около четырех, — попросил он жену.
— Обязательно?
Это было необязательно. Ему предстояло только ждать. Мегрэ неожиданно заснул. Он спал так крепко, что когда жена подошла к кровати с чашкой кофе в руке, он посмотрел на нее, будто его застали врасплох в чужой постели. Он словно не знал, как очутился здесь, в этой залитой солнцем комнате.
— Четыре часа. Ты сказал...
— Да... Не звонили?
— Только водопроводчик.
Первый тираж дневных газет вышел около часа дня. Все опубликовали то же фото, что и утром.
Даже несмотря на то, что черты лица убитой были слегка деформированы смертью, мадемуазель Ирэн узнала ее сразу, а видела-то всего два раза.
Оставалась еще одна версия, что девушка не снимала комнату и вообще не жила в Париже, а в обоих случаях, когда посещала улицу Дуэ, приезжала из пригорода. Но это было маловероятно, поскольку все, что было на ней, за исключением платья, которое сшила сама, куплено в магазине на улице Ла Файетт.
— Вернешься к обеду?
— Возможно
— Если ты надолго, надень теплое пальто. После захода солнца становится холодно.
На столе не было ни одного донесения. Мегрэ вызвал Люка.
— Опять ничего? Никаких звонков?
— Нет, патрон. Вот, принес вам дело Элизабет Кумар.
Мегрэ стоя пролистал его, не найдя там ничего, что бы он уже не знал от Лоньона.
— Лапуэнт разослал фотографии в газеты.
— Он здесь?
— Ждет вас.
— Позови.
Фотографии были просто шедеврами монтажа. Глядя на них, Мегрэ испытал что-то похожее на шок. Он видел девушку дважды: первый раз — в свете фонарей на мокрой от дождя площади Вэнтимиль, второй — на мраморном столе в институте у доктора Поля. Сейчас он видел ее такой, какой она была вчера, когда вечером зашла к мадемуазель Ирэн.
На Лапуэнта фотографии тоже произвели впечатление.
— Что вы об этом скажете, патрон? — спросил он неверным голосом. И, помолчав, добавил:
— Красивая, правда?
Лапуэнт неточно выразился. Девушку нельзя было назвать красивой. Это было нечто большее, что нелегко поддается точному определению. Фотографу удалось вдохнуть жизнь в ее глаза, которые будто задавали вопрос. И никто не мог на него ответить.
На двух фотографиях она была в своем черном платьице, на третьей — в плаще, еще на одной — в вечернем туалете. Можно было представить ее на улицах Парижа, среди толпы таких же девушек. Вот она идет по улице, останавливается около витрин, а потом спешит дальше, один Бог знает куда.
У нее были отец, мать. Позднее, в школе — подружки и приятели. Потом самые разные люди окружали ее, звали по имени. А теперь, когда ее нет в живых, оказалось, что все о ней забыли, как-будто она никогда и не жила на свете.
— Было очень трудно?
— Что?!
— Найти похожую.
— Нет, только немного неловко. Меня окружила дюжина девиц, и когда я показал им платье, каждая захотела его примерить.
— При тебе?
— Они к этому привыкли.
Доблестный Лапуэнт после двух лет работы в полиции еще не разучился краснеть!
— Пошли фотографии во все провинции.
— Я позволил себе сделать это, не дожидаясь вашего распоряжения.
— Прекрасно. А во все комиссариаты здесь, в Париже?
— Полчаса назад.
— Соедини меня с Лоньоном.
— Звонить в округ?
— Нет, домой.
Через минуту в трубке раздался голос:
— Инспектор Лоньон слушает.
— Это Мегрэ.
— Я понял.
— Я распорядился послать фотографии в ваш комиссариат А через час или два они будут в газетах.
— Патрон хочет, чтобы я повторил свой обход?
Мегрэ был бы изрядно растерян, если бы его попросили объяснить, почему он не верит, что этот обход может дать какой-то результат. Ведь визит к мадемуазель Ирэн, происхождение голубого платья, час, в который нашли тело, — все говорило о какой-то связи происшедшего с районом ночных увеселительных заведений. Что другое, как не намерение пойти туда, куда принято ходить только в вечернем туалете, могло заставить незнакомку бегать в девять вечера по Парижу в поисках платья? Спектакли в театрах уже давно начались. К тому же во все театры, за исключением Оперы и премьер, можно было бы пойти и в обычной одежде!
— На всякий случай попробуйте. Прошу вас обратить особое внимание на ночные такси.
Мегрэ положил трубку. Лапуэнт застыл на месте, ожидая указаний, но комиссар не имел никакого представления о том, что делать дальше. Опять же на всякий случай он позвонил на улицу Дуэ.
— Мадемуазель Ирэн?
— Да, я.
— Вы не нашли адрес?
— А, это месье комиссар… Нет! Искала везде. Я могла и выбросить этот листок или записала на нем размеры какой-нибудь клиентки. Но зато я вспомнила, как ее звали. Абсолютно уверена, что Луиза. Фамилия начинается тоже на Л, как там… Вроде Ла Монтань или Ла Брюйер… Может быть, и не так, но очень похоже.
— Мадам не заметила, был ли среди мелочей, которые она перекладывала из своей сумочки в ту, серебряную, какой-нибудь документ?
— Нет.
— А какие-нибудь ключи?
— Минуточку. Сдается мне, что ключ я видела. Это была не связка, а один маленький медный ключик.
Мегрэ услышал, как она позвала:
— Вивьен, иди сюда!
Что она говорила своей невольнице (или подопечной, бог ее знает), он не слышал.
— Вивьен тоже кажется, что она видела ключ.
— Плоский ключик?
— Да, месье знает, сейчас почти все такие.
— Денег у нее не было?
— Несколько свернутых купюр. Немного, может, две или три. По сто франков. Я еще подумала, что с такими-то деньжищами не разгуляешься.
— И ничего больше?
— Нет, это все.
В дверь постучали. Это был Жанвье. Увидев лежащие на столе снимки, он вздрогнул так же, как и Мегрэ.
— Вы нашли ее фотографию? — удивился он. Потом поднес снимки ближе к глазам. — Это ребята сверху смастерили? — и шепнул:
— Интересная девушка.
И все равно они не знали о ней ничего, помимо того, что ее никто не узнал, кроме хозяйки пыльного магазинчика.
— Что будем делать?
Мегрэ мог только пожать плечами и ответить:
— Ждать!