Мегрэ в «Пикреттс»

VIII

— Шеф, он поднялся на площадь Тертр и чуть не столкнулся с инспектором Лоньоном — тот едва успел отскочить.

— Ты уверен, что он его не видел?

— Уверен. Он подошел к «Франсису», посмотрел через витрину. Там сейчас почти никого нет, так, несколько завсегдатаев с мрачными лицами. В кафе не заходил. Потом направился по улице Мон-Сени, спустился по лестнице. На площади Константен-Пекёр задержался у другого кафе. В зале, посредине, огромная плита, на полу опилки, столики мраморные, а хозяин играет в карты с посетителями из ближайших домов.

Появилась новенькая. Чуть смущенная, не зная, куда приткнуться, она подсела к Мегрэ. Видимо, чтобы не оставлять его одного. На ней было черное шелковое платье, принадлежавшее Арлетте.

— Как тебя зовут?

— Женевьева, а здесь Долли. Завтра меня будут фотографировать в этом платье.

— Сколько тебе лет?

— Двадцать три. Вы видели Арлетту на сцене? Говорят, она была бесподобна.

— А я вот не совсем ловкая, да?

Снова позвонил Лапуэнт, голос раздраженный.

— Ходит по кругу, словно лошадь в цирке, а мы за ним. Дождь проливной. Опять площадь Клиши, площадь Бланш, те же самые пивнушки. Наркотиков у него нет, и он стал выпивать; здесь стаканчик, там стаканчик. Никак не найдет то, что ищет; идет все медленнее, прижимаясь к домам.

— Он ничего не подозревает?

— Нет. Жанвье переговорил с Лоньоном. Он узнал о «Франсисе», когда ходил по тем адресам, где был Филипп прошлой ночью. Ему прямо сказали, что Филипп появляется в баре время от времени и, вероятно, кто-то дает ему наркотики.

— Кузнечик там?

— Нет. Ушел несколько минут назад. Филипп спускается по лестнице на улице Мон-Сени, наверняка пойдет к площади Константен-Пекёр, в кафе.

Пришли Таня с Кузнечиком. Рекламные огни «Пикреттс» еще не зажигал, но все привыкли приходить рано, чувствуя себя здесь как дома. Прежде чем идти наверх переодеваться, в зал заглянула Роза с кухонным полотенцем в руке.

— А, вот ты где! — обратилась она к новенькой. Затем, осмотрев ее с головы до ног, добавила: — В следующий раз не надевай платье так рано — затаскаешь.

И бросила Мегрэ:

— Наливайте, господин комиссар. Бутылка на столе.

Таня, казалось, была не в настроении. Изучающе взглянув на новенькую, она слегка пожала плечами.

— Подвинься-ка.

Потом она долго смотрела на Мегрэ.

— Вы нашли его?

— Надеюсь, к ночи найдем.

— А вы не думаете, что он может пойти на крайности?

Она тоже что-то знала. Получалось, каждый что-то знал. У него еще вчера сложилось такое впечатление. Теперь Таню мучил вопрос: не лучше ли все рассказать?

— Ты когда-нибудь видела его с Арлеттой?

— Я не знаю, ни кто он, ни какой он из себя.

— Но ты знаешь, что он существует?

— Догадываюсь.

— Что ты еще знаешь?

— Где его искать.

Она считала этот разговор унизительным для себя, поэтому говорила с недовольным видом, словно нехотя.

— Моя портниха живет на улице Коленкура, напротив площади Константен-Пекёр. Обычно я хожу к ней около пяти, поскольку днем отсыпаюсь. Я дважды видела, как Арлетта выходит на углу из автобуса, а потом пересекает площадь.

— В какую сторону она шла?

— К лестнице.

— Тебе не приходила мысль пойти за ней?

— С какой стати?

Таня лгала. Она была любопытна. Неужели, дойдя до лестницы, она никого больше не видела?

— Это все, что ты знаешь?

— Все. Вероятно, он живет там.

Мегрэ налил себе коньяка и, когда снова зазвонил телефон, подниматься не спешил.

— Та же песня, шеф.

— Кафе на площади Константен-Пекёр?

— Да. Останавливается он теперь лишь в двух пивнушках на площади Бланш да перед «Франсисом».

— Лоньон на своем посту?

— Да. Я только что видел его, проходя мимо

— Попроси его от моего имени сходить на площадь Константен-Пекёр и поговорить с хозяином. Желательно, конечно, не на глазах у посетителей. Надо выяснить, знает ли тот Оскара Бонвуазена. Если нет, пусть Лоньон даст приметы. Может быть, его знают под другим именем.

— Сейчас?

— Да, пока Филипп прогуливается. И скажи Лоньону, чтобы он мне потом позвонил.

Когда он вернулся в зал, Кузнечик в баре наливал себе стаканчик.

— Вы еще не взяли его?

— Как ты вышел на «Франсиса»?

— Через гомиков. Они все знают друг друга. Сначала мне назвали бар на улице Коленкура, куда Филипп частенько заглядывает, а потом «У Франсиса», где он бывает ночью.

— Там знают Оскара?

— Да.

— Бонвуазена?

— Фамилия его неизвестна. Сказали, что это кто-то из квартала. Он заходит изредка выпить стаканчик белого перед сном.

— И встречается с Филиппом?

— Там разве поймешь, кто с кем встречается — все разговаривают друг с другом. Вы не будете отрицать, что я вам помог?

— Его не видели в баре сегодня?

— Ни сегодня, ни вчера.

— Где он живет, не сказали?

— Где-то в квартале.

Время тянулось невыносимо медленно, чуть ли не остановилось. Пришел Жан-Жак, аккордеонист, проскочил в туалет почистить грязные ботинки и причесаться.

— Убийца Арлетты все еще разгуливает?

Позвонил Лапуэнт.

— Я передал ваш приказ инспектору Лоньону. Он на площади Константен-Пекёр. Филипп только что зашел к «Франсису», заказал стаканчик. Нет никого, похожего на Оскара. Лоньон позвонит сам. Я сказал ему, где вы. Я правильно сделал?

Голос Лапуэнта был далеко не тот, что в начале вечера. Звонил он из баров и уже в который раз, чтобы согреться, разумеется, принимал стаканчик.

Спустился Фред. В смокинге, в накрахмаленной рубашке с фальшивым бриллиантом, гладко выбритый, розовый, он был великолепен.

— Иди-ка и ты одевайся, — сказал он Тане.

Фред зажег свет, поправил в баре бутылки. Пришел г-н Дюпо, второй музыкант, когда наконец-то позвонил Лоньон.

— Ты откуда?

— Из «Маньера» на улице Коленкура. Я был на площади Константен-Пекёр. У меня есть адрес.

Лоньон был крайне возбужден.

— Тебе дали его без затруднений?

— Хозяин ничего не понял. Я ни словом не обмолвился о полиции. Сказал, что приехал из провинции и разыскиваю приятеля.

— Его знают по имени?

— Называют господин Оскар.

— Где он живет?

— Возле лестницы, справа, в маленьком домике в глубине сада. Дом окружен стеной и с улицы не виден.

— Он не был сегодня на площади Константен-Пекёр?

— Нет. Его ждали играть в карты — обычно он не опаздывает. Пришлось хозяину сесть вместо него.

— Он им не говорил, чем занимается?

— Нет. Он вообще много не разговаривает. Его принимают за состоятельного рантье. Здорово играет в белот[7]. По утрам, около одиннадцати, отправляясь за покупками, нередко заходит, чтобы пропустить стаканчик белого.

— Он что, сам закупает провизию? У него нет прислуги?

— Ни прислуги, ни уборщицы. Его считают чудаковатым.

— Жди меня у лестницы.

В то время как музыканты, настраивая инструменты, брали первые аккорды, Мегрэ допил коньяк и направился в гардероб за своим тяжелым, еще мокрым пальто.

— Порядок? — спросил Фред из-за стойки.

— Будет порядок.

— Потом зайдете распить бутылочку?

Кузнечик, свистнув, подозвал такси. Уже закрывая дверцу, он тихо бросил:

— Если это тот тип, о котором я слышал будьте осторожнее. Он легко не дастся.

Стекла заливало дождем. Сквозь частые струи с трудом различались огни города, где в сопровождении эскорта полицейских шлепал по грязи Филипп.

Мегрэ пешком пересек площадь Константен-Пекёр, нашел Лоньона, прижимавшегося к стене.

— Я отыскал дом.

— Свет горит?

— Я заглянул через стену — ничего не видно. Гомик, вероятно, не знает адреса. Что будем делать?

— В доме нет другого выхода?

— Нет. Дверь только одна.

— Пойдем. Оружие при тебе?

Лоньон похлопал себя по карману. Стена была облупившаяся, вроде деревенской, над которой нависали ветви деревьев. Лоньон занялся замком и возился с ним несколько минут. Комиссар наблюдал за улицей.

Войдя внутрь, они увидели маленький, похожий на церковный садик и в глубине двухэтажный дом, какие еще встречаются на Монмартре. Свет был погашен.

— Открой дверь и возвращайся.

Несмотря на уроки специалистов, Мегрэ и впрямь не был силен в замках.

— Жди меня на улице, а когда подойдут остальные, предупреди Лапуэнта и Жанвье, что я здесь. Пусть продолжают наблюдение за Филиппом.

В доме стояла тишина, не чувствовалось никаких признаков жизни. Комиссар достал револьвер. Было жарко и пахло деревней: видимо, Бонвуазен топил дровами. Дом казался сырым. Мегрэ долго не решался зажечь свет, но потом, пожав плечами, все-таки повернул выключатель, который обнаружил справа от себя.

Вопреки ожиданиям, было чисто, ничего тягостного или сомнительного, свойственного жилищу холостяков. В коридоре горел цветной фонарь. Открыв дверь с правой стороны, Мегрэ оказался в гостиной, обставленной мебелью, которая предлагается в магазинах на бульваре Барбес: дурного вкуса, но дорогая, из массивного дерева. Следующая комната — столовая в провинциальном стиле, из тех же магазинов, с пластмассовыми фруктами на серебряном подносе.

Нигде ни пылинки. Войдя на кухню, комиссар отметил, что и она в идеальном порядке. В плите еще теплился огонь, вода в чайнике не остыла. Он заглянул в шкафчики, нашел хлеб, мясо, яйца, в кладовке за кухней — морковь, репу, цветную капусту. В доме, вероятно, не было подвала, поскольку здесь же стоял и бочонок вина с перевернутым на затычке стаканом, словно пользовались им постоянно.

Была и еще одна комната на первом этаже, на другой стороне коридора, напротив гостиной. Просторная спальня с кроватью, покрытой атласным покрывалом. Лампы под шелковым абажуром давали свет, характерный для спальни женщины. Множество зеркал, напоминавших чем-то дома терпимости. Почти столько же зеркал и в смежной ванной.

Кроме продуктов на кухне, вина в бочонке, огня в плите — никаких следов обитания. Нигде ничего не валялось, как бывает и в более ухоженных домах. Ни пепла в пепельницах, ни грязного белья, ни скомканной одежды в шкафах.

Он понял почему, когда поднялся на второй этаж и, не без доли опасения, открыл обе двери — столь впечатляющей была тишина, в которой гулко раздавался стук дождя по крыше.

В доме никого не было.

Комната слева действительно оказалась комнатой Оскара Бонвуазена, где протекала его холостяцкая жизнь. Железная, с толстыми красными одеялами кровать не убрана, простыни несвежие; на ночном столике фрукты — одно яблоко надкушено, мякоть потемнела.

На полу грязные башмаки, несколько пачек из-под сигарет; везде окурки.

Если внизу была настоящая ванная, то здесь, в углу комнаты, лишь раковина с краном да грязные полотенца. На крючке висели брюки.

Напрасно Мегрэ искал документы. В ящиках хранилось все, что угодно, даже патроны к пистолету, но ни писем, ни личных бумаг.

И только спустившись на первый этаж, комиссар нашел в комоде спальни ворох фотографий, пленки, фотоаппарат, лампу-вспышку.

На фотографиях была не одна Арлетта, а по крайней мере еще десятка два женщин, все молодые, стройные, которых Бонвуазен заставлял принимать одни и те же эротические позы. Кое-какие снимки увеличены. Мегрэ снова поднялся наверх и обнаружил темную каморку с красной электрической лампочкой над бачками, множество пузырьков, порошки.

Спускаясь, комиссар услышал на улице шаги. Он прижался к стене, направил на дверь револьвер.

— Это я, шеф.

Жанвье, мокрый насквозь, в помятой от дождя шляпе.

— Что-нибудь нашли?

— Где Филипп?

— Ходит по кругу. Не пойму, как он еще держится на ногах. Напротив «Мулен-Руж» повздорил с цветочницей, у которой клянчил наркотики. Это она мне рассказала. Цветочница знает его в лицо. Он все допытывался, где бы их достать. Потом из телефонной кабины позвонил доктору Блоку. Сказал, что уже на пределе, чем-то угрожал. Если так будет продолжаться, ломка начнется у него прямо на улице

Жанвье осмотрел пустой дом — везде горел свет.

— Вам не кажется, что птичка улетела?

От него пахло спиртным, на лице — ухмылка, которую Мегрэ хорошо знал.

— Может, сообщить на вокзалы?

— Судя по плите, из дома он ушел три-четыре часа назад. Иначе говоря, если он собирается удрать, то уже давно в поезде — выбор у него богатый.

— Еще не поздно предупредить пограничников.

Мегрэ, как ни странно, вовсе не хотел запускать тяжелую полицейскую машину. Ему казалось — конечно, это была лишь интуиция, — что дальше Монмартра, где до сих пор разворачивались события, дело не пойдет.

— Полагаете, он караулит Филиппа?

Комиссар пожал плечами. Он не знал. Мегрэ вышел из дома, разыскал прятавшегося от дождя Лоньона.

— Потуши свет и продолжай наблюдение.

— Думаете, он вернется?

Ничего он не думал.

— Скажи-ка, Лоньон, по каким адресам ходил Филипп прошлой ночью?

Инспектор достал записную книжку. С тех пор, как его отпустили, парень побывал всюду, но безуспешно.

— Ты уверен, что ничего не забыл?

Лоньон обиделся.

— Я вам все сказал. Остался лишь один адрес, его собственный — бульвар Рошешуар.

Мегрэ промолчал, с довольным видом разжег трубку.

— Хорошо. Останься на всякий случай здесь. А ты, Жанвье, пойдешь со мной.

— Вы что-то придумали?

— Кажется, я знаю, где его искать.

Сунув руки в карманы и подняв воротники пальто, они отправились пешком — в такси не было необходимости.

На площади Бланш, еще издали, они увидели Филиппа, выходившего из одной уже известной им пивнушки, и на расстоянии от него — Лапуэнта в кепи, который едва заметно подал знак.

Поблизости, все время окружая парня, находились и остальные.

— Ты тоже пойдешь с нами.

Им надо было пройти по безлюдному бульвару около пятисот метров. Ночные заведения со светящимися под дождем вывесками вряд ли могли рассчитывать в такую погоду на солидную выручку, и разряженные швейцары, готовые в любой момент развернуть свои большие красные зонты, прятались в укрытии.

— Куда мы?

— К Филиппу.

Разве не у себя дома были убиты графиня и Арлетта, которую убийца поджидал в ее квартире на Нотр-Дам-де-Лоретт.

Они подошли к старому зданию. Над опущенными жалюзи — вывеска рамочного мастера, справа от двери — вход в книжный магазин. Позвонили. В плохо освещенном подъезде Мегрэ знаком приказал не шуметь. Проходя мимо привратницкой, он неразборчиво буркнул какое-то имя, и все трое стали подниматься по лестнице.

Из-под двери на втором этаже пробивался свет, лежал мокрый коврик. Потом, до седьмого, сплошная темнота.

— Можно я войду первым, шеф? — прошептал Лапуэнт, пытаясь проскользнуть между стеной и комиссаром.

Мегрэ решительно отстранил его. Он знал от Лоньона, что комната служанки, которую занимал Филипп, — третья слева на последнем этаже. Он зажег карманный фонарь — узкий коридор с пожелтевшими стенами был пуст. Мегрэ включил свет. Затем, с каждой стороны от третьей двери, поставил человека. Держа в одной руке револьвер, другой он взялся за ручку и повернул ее. Дверь подалась.

Он толкнул ее ногой, замер, прислушиваясь. Как и в доме, который он покинул совсем недавно, Мегрэ слышал только дробь дождя по крыше да шум стекающей по трубам воды. И ему показалось, что он слышит стук сердец спутников, а может быть, и стук своего сердца.

Протянув руку, он нащупал возле двери выключатель.

В комнате никого не было. Не было и шкафа, где можно спрятаться. Комната Бонвуазена представлялась дворцом по сравнению с этой. Кровать без простыней. Ночной горшок с испражнениями. Грязное белье на полу.

Напрасно Лапуэнт заглядывал под кровать — ни одной живой души. В комнате сильно воняло.

Внезапно Мегрэ почувствовал за спиной какое-то движение. К удивлению обоих инспекторов, он отскочил назад и, развернувшись, навалился плечом на дверь напротив.

Она распахнулась — не была заперта. За дверью, наблюдая за ними, кто-то стоял. И вот это еле уловимое движение открывающейся двери распознал Мегрэ.

По инерции он пролетел вперед в комнату, чуть не упал и едва не столкнулся с мужчиной почти такой же, как и он, комплекции.

В комнате было темно. К счастью, Жанвье догадался включить свет.

— Осторожно, шеф.

Однако Мегрэ уже получил удар головой в грудь. Он покачнулся, но устоял, уцепился за что-то рухнувшее на пол — ночной столик с фаянсовой безделушкой, которая разбилась.

Держа револьвер за ствол, комиссар пытался ударить рукояткой. Он никогда не видел пресловутого Оскара, но сразу узнал — таким его обрисовали, таким он его себе и представлял. Бонвуазен снова пригнулся и бросился на инспекторов, преграждавших ему путь.

Лапуэнт машинально схватил его за куртку, а Жанвье применил прием.

Вряд ли они видели друг друга. На кровати лежал человек, но на это никто не обращал внимания.

Жанвье был отброшен. Лапуэнт остался с курткой в руках, а нападавший устремился в коридор, когда раздался выстрел. Сразу и не поняли, кто стрелял. Оказалось, Лапуэнт, который теперь, не решаясь взглянуть на мужчину, в оцепенении уставился на свой револьвер.

Бонвуазен, наклонясь вперед, сделал еще несколько шагов и упал в коридоре.

— Осторожно, Жанвье.

Бонвуазен был вооружен пистолетом. Ствол дрогнул, пальцы медленно разжались, и оружие выпало из рук.

— Я убил его, шеф?

Лапуэнт стоял с вытаращенными глазами, губы его дрожали. Он не мог поверить в то, что произошло, и снова с почтительным уважением посмотрел на револьвер.

— Я убил его! — повторил он, не смея оглянуться. Над трупом склонился Жанвье.

— Готов. Прямо в грудь.

Мегрэ показалось, что Лапуэнт теряет сознание. Он положил ему руку на плечо.

— Первый? — мягко спросил комиссар. И, чтобы ободрить, добавил: — Вспомни, он убил Арлетту.

— Да…

Детское выражение на лице Лапуэнта, который не знал, смеяться ему или плакать, вызывало сочувствие.

На лестнице послышались осторожные шаги. Голос спросил:

— Раненых нет?

— Не пускай сюда никого, — приказал Мегрэ инспектору Жанвье.

Настал черед и того, кто лежал на кровати. Это оказалась девчушка лет шестнадцати-семнадцати, прислуга в книжном магазинчике. Она была жива. Голова обмотана полотенцем, чтобы не кричала. Руки связаны за спиной, сорочка задрана.

— Пойди позвони в уголовную полицию, — распорядился Мегрэ, обращаясь к Лапуэнту. — Если забегаловка еще открыта, выпей стаканчик.

— Вы думаете?..

— Это приказ.

Девчушка заговорила не сразу. Около десяти вечера она вернулась из кино. Не успела она войти и зажечь свет, как на нее накинулся неизвестный мужчина, поджидавший в темноте. Мужчина завязал ей рот полотенцем, стянул руки и бросил на кровать.

Он не торопился приступать к делу. Долго прислушивался, несколько раз открывал дверь в коридор.

Он пришел к Филиппу, но что-то его насторожило, и в комнате парня мужчина оставаться не рискнул. Без сомнения, он там побывал, прежде чем проникнуть к прислуге, поэтому и дверь была не заперта.

— Ну а потом?

— Он раздел меня, и поскольку руки у меня были связаны, разорвал одежду.

— Он тебя изнасиловал?

Она, кивнув, заплакала. Подбирая с пола куски светлой ткани, девушка посетовала:

— Платье испорчено…

Она не понимала, что легко отделалась. Бонвуазен, конечно, не оставил бы ее в живых. Она видела его, как видел его и Филипп. И если Оскар не расправился с ней раньше, то лишь потому, что рассчитывал позабавиться, дожидаясь молодого человека.

В три часа ночи труп Оскара Бонвуазена лежал в металлическом ящике в Институте судебной медицины рядом с телами Арлетты и графини.

Филипп, повздорив с одним из посетителей кафе «У Франсиса», куда решился зайти, был доставлен сержантом в полицейский участок. Торранс отправился спать. Инспектора, ходившие по кругу от площади Бланш до площади Тертр и далее до Константен-Пекёр, тоже разошлись по домам.

Выйдя из уголовной полиции с Лапуэнтом и Жанвье, Мегрэ в нерешительности остановился и предложил:

— Не распить ли бутылочку?

— Где?

— В «Пикреттс».

— Без меня, — отказался Жанвье. — Жена и так заждалась, да и малыш встает рано.

Лапуэнт молчал, но в конце концов сел в такси вслед за комиссаром.

На улицу Пигаль они приехали в тот момент, когда новенькая исполняла свой номер. Едва они переступили порог, к ним подошел Фред.

— Порядок?

Мегрэ, кивнув, подтвердил, и несколько минут спустя на их столик — словно случайно столик номер шесть — поставили ведерко с шампанским. Черное платье медленно скользило по молочному телу девицы, которая робко смотрела на них, не решаясь обнажить живот. Наконец, раздевшись догола, она, как и накануне вечером, прикрылась обеими руками.

Но потом — уж не подстроил ли это Фред? — когда прожектор должен был погаснуть, а зал погрузиться в темноту, произошло непредвиденное: прожектор продолжал гореть. Бедняжка растерялась и лишь после длительной паузы решилась убежать в кухню, показав белый круглый зад.

Немногочисленные посетители покатились со смеху. Мегрэ подумал, что Лапуэнт тоже смеется, но когда взглянул на инспектора, тот плакал горячими слезами.

— Простите, шеф, — пробормотал он. — Я не должен был… Глупо, знаю… Но я… Я любил ее, поверьте!

Утром, проснувшись, Лапуэнт чуть не сгорел со стыда: он не помнил, как добрался домой.

Его сестра с веселым видом — следствие наставлений Мегрэ — бросила ему, открывая шторы:

— Ну и ну! Значит, теперь комиссар укладывает тебя в постель.

Этой ночью Лапуэнт похоронил свою первую любовь. И впервые в жизни убил человека. Что же до Лоньона, его забыли снять с поста и он все еще дрожал от холода у лестницы на площади Константен-Пекёр.

1956