Механизмы в голове

ПЕРЕМЕНА УЧАСТИ перев. В. Нугатова

Когда семь лет живешь на одном месте, начинают происходить странные вещи. Разумеется, я говорю сейчас не о тех людях, что всю жизнь прожили в своем доме, унаследованном от родителей, дедушки с бабушкой или еще более дальних предков: наверное, к ним следует применять совершенную другую систему закономерностей. Но если кто-нибудь вроде меня — скиталицы по своей натуре, в силу обстоятельств привязывается к определенному жилищу, последствия могут быть весьма неожиданными.

Моей родне всегда не сиделось на месте. Мы никогда не были землевладельцами — напротив, старались не накапливать имущества, способного ограничить свободу передвижений по свету. Так что мое намерение стать домовладелицей вызвало множество толков в семье.

Родственники в один голос советовали мне продать дом. Как я теперь жалею, что не послушалась их наставлений! Но в ту пору мне почему-то страшно не хотелось расставаться с собственностью. Помнится, дядя Луций, ненавидевший долгие путешествия, даже отправился в далекий путь через всю страну (причем в рождественскую стужу!), лишь бы обсудить со мной этот вопрос. Помню, как в ответ на его разумные доводы я приводила аргументы, хотя даже тогда не верила в них до конца, но при этом уверяла, что содержание столь небольшого дома не может стать обременительным и что после его продажи и вложения выручки в дело прибыль получится ничтожная.

Отчего же я так упрямилась? Я спрашивала себя об этом сотни раз, но так и не находила ответа. Быть может, некая разновидность мазохизма, тайное стремление к самонаказанию диктовали мне линию поведения, неизбежно ведущую к катастрофе, которую я с самого начала явственно предчувствовала?

Не то чтобы это место обладало какой-то особой привлекательностью. У дома не было цельного архитектурного замысла — одна половина старая, другая новая. Немудреные линии новой части без труда складывались в простую арифметическую сумму, а старая была запутанной и замысловатой, изобиловала предательскими углами. Крыша прогнулась, точно спина загнанной лошади, и покрылась шершавыми пятнами лишайника. Как ни парадоксально, старую часть пристроили совсем недавно. Когда я только поселилась, это был совершенно новый дом — иными словами, он безусловно простоял не больше десяти-пятнадцати лет. Но теперь кажется, будто одна половина была построена много столетий назад. Я боюсь этой старой части, выросшей за время моего проживания, и отношусь к ней с подозрением.

В солнечный день новый дом напоминает безобидного серого зверька, который, мирно свернувшись калачиком, ест у меня с руки, ну а старый распахивает по ночам свои неумолимые, обращенные внутрь глаза и следит за мной с почти невыносимой враждебностью. Старые стены занавешены прозрачными шторами ненависти. Дом сидит в засаде, словно хищный зверь, и подстерегает меня — жертву, которую он уже проглотил, самозванку, вторгшуюся в его древние каменные владения.

Он обвивается вокруг меня, наверняка зная, что мне не спастись. Плененная самим его веществом, я напоминаю червя — паразита, которого охотно приютил у себя хозяин. Выгонять гостью пока что рано. Еще пару месяцев или даже лет дом будет питать меня своими ледяными внутренностями, после чего выплюнет, точно совиную погадку, в колодец бескрайнего космоса, куда будут веками опадать моя высохшая кожа и раздавленные кости.

Порой я готова расхохотаться, когда средь бела дня он оборачивается ко мне своим новым лицом. Откуда эта ребяческая тяга к притворству, не способному обмануть никого на свете? Мало того что дом обмотал меня своими ненавистными кишками и скоро извергнет, как рвоту или помет, так ему еще нужно издеваться надо мной, пытаясь ввести в заблуждение!

Наверное, я уже несколько дней не видела старой части. На меня смотрит лишь ручной серый зверек, который свернулся клубком и вот-вот замурлычет по-кошачьи. Внешне все выглядит просто и бесхитростно, но меня так легко не проведешь. Я не теряю бдительности, всегда остаюсь начеку и резко оборачиваюсь, пытаясь застать врасплох того, кто стоит за спиной. Ну и, конечно, рано или поздно из-за нового безобидного фасада поднимется седая голова древнего змия, наполненная вековечной, коварной, невыразимой злобой, — поднимется, дожидаясь своего часа.