Меланиппа-философ

Вот… вот они… найденыши… О, боги!

О, зрелище печальное! Когда

Подходит к старцу смерть иль от недужной

Постели врач отходит молча, нам

Тоска сжимает грудь… Но если видишь,

Как маленьких детей для палача

Или жрецов — то не одно ль и то же?

Оденет риза погребальная,

Как трауром играть готовы дети

И алые смеются их уста,

В душе встает холодный ужас, девы!

О, как могла, царевна, этот труд

Ты, нежная, среди рабынь исполнить?

В сердцах людей, покуда жизни луч

В них теплится, есть искра упованья…

Пока детей я одевала, мне

Мелькнула мысль, и ей дышу я, девы…

А может быть, печальный этот вид,

Убор, который подобает старцу,

Смягчит отца… Ведь беззащитней вдвое

Они теперь, малютки эти… Нет

Коровы даже в человечьем стаде,

Чтоб молоком уста их освежить.

О, слов и слез скопила я довольно…

И нежностью глубокою мое

Так эти крошки истерзали сердце…

Но подожди… Костер… Отец… и старец,

И Геллен там… Он что-то говорит…

Они идут сюда… Старик остался…

Он будет ждать малюток…

Посейдон!

Уста мои окованы… Ты моря

Отдай им, бог, и блеск, и шум; и речи

То ласковой, то грозною волной

Пускай идут мои к сухому сердцу…

О дочь моя… Готово все… И ждет

Костер и нож найденышей… Надеюсь,

Что, разумом излишек победив

Девической чувствительности, Арна

Достойною своих великих предков

Себя теперь покажет… Иль Хирон

Малюткою водил ее в пещеру,

Чтоб демонов игралищем потом

В Магнесии она покорно стала!

Отец мой, я хотела гордый ум

Туманом слез окутать, чтобы сердце

Решения его остановило:

Я показать найденышей тебе

Одетыми по-старчески хотела…

О, из руки твоей холодный нож,

Наверно бы, дрожа, упал… Но стыдно

Мне этого желания… Ты сам

Передо мной открыл стезю рассудка.

Я — женщина, но дочь твоя. Во мне

Кровь царская, кровь избранных, быть может,

И голубой божественной хоть капля

Во мне, отец, есть крови. Я едва ль

Узнала б мать.

Но свитки муз прилежно

Читала я, и Истины златой

Средь дальних звезд и мне лучи мелькали…

Не бреду, царь, и не капризным снам,

Нет, ты ночей бессонных, ты трудов,

Холодного вниманья и проверки

Мучительной внемли словам, отец,

И не моим… — Что эллинская дева?

А мудрых, царь, в учение, в систему

Уложенным словам.

Но передать

Могу ли все тебе? Земля и небо,

Весь этот мир, и все, что в нем горит,

И гаснет, и растет, благоухает

И движется, и умирает, царь…

Все это вечно… Только вещи были

Вначале странно смешаны. И Хаос,

Наш первый мир, исполнен был семян,

Мироначал неразвитых… А семя

Там каждое начатки всех вещей

Незримые таило: и железа

В нем был закал, и розы аромат,

И радуги цвета. Из этих зерен

Составились и небо, и земля.

И все, что в них, в извечных семенах,

Холодного таилось, все, что было

Иль твердо в них, иль жидко, иль темно,

Сцепилось и образовало землю,

С ее водой, горами и лесами

И тварями… А влажное и все,

Что жаркого таили зерна мира

И тонкого, и легкого, в эфир

Ушло от нас и стало синим небом.

А смерть?.. О, смерть — разлука, но и только.

Коль на гробах мы видим огоньки,

Когда темно, а на могилах пышно

Трава растет; и если только пыль

В могилах от скелетов остается,

Так потому, что к расцепленью нет

Уж более преграды, чтобы пламя

Ушло в эфир и чтоб землей земля

И влажною травою соки стали.

О мой отец! Для светлого ума

Весь этот мир так строен, так прекрасен,

Что и у муз на нежных лирах нет,

Наверное, аккордов музыкальней.

Но он бы трупом был, когда бы Дух,

Иль вышний бог, когда-то вихрем зерна,

Из Хаоса подъяв, не закружил,

Чтоб части их сцеплялись, а другие

Бежали друг от друга…

Этот дух,

Он все живит, и нет созданья в мире,

Где б чистый он и вечный не дышал…

А в нас сильней он только, чем в твореньях

Других, отец… Но кто вкусил его

Пленительной и бесконечной власти,

Не может уж на веру слабых душ

Без ужаса глядеть и омерзенья…

Я чту богов, отец, я им молюсь,

Но не могу ни раскаленной глыбой,

Ни морем их, ни молнией считать.

Они — ступени пламенного духа,

Бессмертные.

И жалкий жрец с ножом,

Который воли их в утробе бычьей

Прилежно ищет знака иль, бледнея,

От демона бежит, шепча молитву,

Иль жаждет кровь невинную пролить

Лишь потому, что в нем мутится разум…

От божества он далее, чем та

Детей, отец, питавшая корова…

О, прекрати весь этот бред безумный!

В душе своей великой не гаси

Ты дивного эфира. И Крониду

Всесильному угоден будешь, царь…

Но, страстию нечисто-малодушной

Закутав ум, удара берегись…

Того, чей дух препон не знает наших…

Твоим словам прекрасным я дивлюсь,

Но смелый их полет меня пугает.

Подумаешь, что молнии Кронид

Ириде дал… что радужною ризой

Прикрыла их богиня и грозит,

А розы губ улыбкой зацветают.

Заслушался тебя я… Соловьем

Поистине ты стала… От Хирона ль,

От дочери ль его — да будет мир

Среди теней почившей — эти речи…

О, за тобой я, вместо царских дел,

Средь облаков желал бы вольной птицей

Летать, дитя… Суров и сух мудрец,

Но розовых вещания так сладки

Девичьих губ. Сломить копье с тобой

В словесном состязании, конечно,

Задачею бы было жениху

Нелегкою. Но я — отец и царь…

И мудрые босых учителей

Не раз, поверь, я эти речи слышал…

Я одному дивлюсь: когда богам

Иль Разуму исконному так верно

Все эти люди служат, отчего ж

Их нет среди царей? И отчего

Не падают твердыни наши, Арна,

Пред мудрыми словами? Почему же

К ним серебро рекою не течет?

И гонит их от своего порога

Немудрый селянин?.. И даже глаз

Изгнаннику покрыть не даст померкших

Отечество комка родной земли?

Нет, дочь моя, оставим это… Жертвы

Обречены, и их сейчас сожгут…

Пусть там казнит меня босой ваш Разум!

Боялась ты мне сердце размягчить

Их детскими невинными глазами.

О, этот страх напрасен… Про сирен

Рассказов я наслушался ребенком

И демону водить себя не дам.

Со слабостью покончили мы счеты.

Постой, отец! Но разве ж царский ум

От общих всем ошибок безопасен?

Иль и богов, которым веришь ты,

На грешный путь не уводили страсти?

Иль Аполлон разгневанный отцу

Не перебил великому преступно

Его перуна гордых ковачей?

Скажи мне, царь… А если эти ж боги

Бессмертные, чтобы сгубить тебя,

Твой ум теперь мутят?

Когда убийство

Виновного готовится, то суд

Его решил, я думаю… А кто же

Судьею был, решившим смерть малюток?

Иль дряхлый тот уже незрячий жрец,

Иль, может быть, твой конюх? Или надо

Среди рабов трусливых судей нам

Искать, отец?.. Мне стыдно…

Говорил

Про вещий знак Эол землетрясенья,

Что Геллену он речь венчал. А если

То Посейдон разгневанный тебе

Свою волну послал для вразумленья?

Какой пророк, скажи, тебе, отец,

Истолковал божественную волю?

Пропавшая телица? Но она

Угодною явилась божеству,

А вовсе не наказанной. Иль Реса,

Трофония, Амфиарая грех

Земле обрек, ее пещерам вещим?

Надоедать мне пестрый твой узор

Немножко начинает… Мы не в ткацкой…

Коль этою богам не угожу

Я жертвою, — не ты ж в ответе, Арна…

Меж эллинских, коль ты Элладу чтишь,

Обычаев — такого я не помню,

Чтоб с дочерью советовался царь.

Нам вытканный приятней рук ее

Искусством плащ, чем слов ее плетенье…

Немедленно вели за мной теперь

Нести детей. На дождь похоже будто,

Шипящего я не люблю костра…

Отец, мне матери моей покойной имя

Так тяжело произносить… Но груз

Тяжелый я возьму и этот, если

Он снимется с души твоей, отец.

Ты помнишь, царь?.. О, для меня не тайна

Рождение мое… Скрывалась мать,

И ничего не знал Хирон о браке,

На Пелии свершенном…

Замолчи!

О нет! О нет… Я знаю, что ты властен

Меня казнить, но выслушай: тебя

Я Гиппою покойной умоляю

Хоть посмотри на крошек…

Ведь они

Такие же, как некогда и я,

И ты, Эол, мы были… Только жалче…

Как тихо спят они…

Разденьте их.

Иль демонов на них найдешь ты знаки?

Подумал ли, отец, ты, что тайком

Могла родить их девушка и ночью,

Как некогда меня, таясь, отец,

Хиронова в лесу родила дочерь?

Ты демонов задумал жечь… А что

Как демоны — один девичий страх

Да стыд, отец, девичий были?.. Нет,

Ты не казнишь малюток… Заклинаю

Священною и нежною тебя

Звездой, отец… Неведомую эту

Ты пощади, как некогда Хирон

Мою простил таившуюся мать…

И не ее прости… детей невинных!..

Я б не хотел бранить тебя. Но стыд

Девичий и дочерний, Меланиппа,

Ты, кажется, забыла… Исступил,

Пожалуй, нас один и тот же демон,

Лишь путы я его порвал скорей.

Гей, вы, рабы, змеенышей за мной…

Царевна, здесь не место вам, я вижу,

Покинутый давно вас терем ждет.

О, с ними, да! Но не одна, державный…

Опомнись, дочь, что говоришь!..

Тебе

Я говорю, опомнись, или внуков

Ты погубить задумал?.. Мать казни…

Га… Тяжкий бред… О боги! Это иго

Признания снимите с плеч моих!

Скажи, скорей скажи, что ты шутила…

Шутила? Нет… Мне не до шуток, царь…

И если вам, о фессалийцы, надо

Иль вашему владыке, иль жрецам,

Чтоб царский дом не делать бойней гнусной,

Признания девичьего… Оно

Уж с этих губ сорвалось…

Дочь… Дитя…

И мать… увы… твоих несчастных внуков.

Проклятие… О демоны… Ее

Оставите ль?

Отец мой, я здорова…

И разум мой не поврежден… Детей

Я принесла, и этих самых, точно,

Двадцатый раз луна сегодня им

Свой факел зажигает. Их отец

Великий Посейдон. Его веленьем

На нежный луг они отнесены.

Ты сам, Эол, хотел моих признаний.

То нега лжи под игом палачей?

Иль истине в устах ее я внемлю?

О, призраки ожившие ночей!

О, туча, камнем павшая на землю!

О, да… Теперь все ясно мне — ее

Печаль, ланиты бледные, тревога

И странная заносчивость речей.

Позорные мгновенья!.. Эта мудрость,

Весь этот блеск ораторский… Куда ж

Они ведут, скажите, покоренных

Красою их и силой?

Ты, о бог,

Чье имя здесь нечистыми устами

Произнесла девица эта… Дочь

Злосчастного Эола… Пощади нас

И гневом лжи бесстыдной не карай…

Я накажу и сам ее… Законы

В Элладе есть еще, и совесть также

К тем мудрецам босым покуда в их

Дырявые мешки не уходила…

Вы, граждане всех четырех концов

Фессалии… у вас прошу я правды…

Устройте суд, обычаю отцов

Покорные, и эту Эолиду

Последнюю, которая мои

Еще срамить седины остается,

Коль камнями побить или живой

Решите сжечь с ее приплодом вместе,

Молящего не встретите, клянусь,

Во мне отца… Костер стоит готовый…

Ты ж, дар отца, прочь фессалийский нож!

Из сердца дочь я вырвал… Но ее

Волос твое железо не коснется.

Мать и детей немедля разлучить

Ее связать, а их отдать рабыне.

Веревки? Прочь… Пусть я не дочь Эолу,

Я все-таки царевна, и бежать

Или бороться с вами не унижусь.

А вы, давно оплаканные дети,

Простите… Вас увижу ль?.. Но судом

Спасенья я для вас добьюсь… Ты, дивный,

Ты, Посейдон! Иль именем его

Украсивший мне ночь стыда и страха,

Кто б ни был ты… Спасти твоих детей

Мне помоги теперь, о синекудрый!

Простите вы, о Пелия краса,

О нежные подруги… Я не знаю,

Хоть смерть глядит в глаза мне… Кто из нас

Счастливее теперь?.. Весь этот ужас

За мной, как сон тяжелый. И надежд

Игрушкою, забавой Олимпийца

Иль дерзкого обманщика — не быть

Уж никогда мне больше. Брак… рожденье

Детей — я дань свою вам отдала.

Другим очам одеждой золотой,

Таящей смерть и тленье, оставайтесь.

Сестры, будем молиться!

Звездные темны нам выси,

Девичий разум наш беден,

Только и в нас состраданье

Жаркой кипит слезою.

Мы о царевне нашей,

Тяжкой борьбой томимой,

Будем молиться, сестры…

Сестры, будем молиться

Той, что теперь незримо

На небесах мерцает

Чистой своей душою…

Нежной звезде молиться.

Пусть Посейдону Гиппа

Дочери муку скажет,

Будем молиться, сестры.

Золотой и трехвечерний,

Зевсу вечному рожденный,

Потопил ты Гидру в Лерне,

Царь, никем не побежденный.

Содрогнулись и кентавры

Перед палицей Геракла,

Но Алкида вянут лавры,

Счастье гордое иссякло.

И, язвим богиней мстящей

Средь паров безумья винных,

Бросил он в костер горящий

Трех детей своих невинных…

О царица Гера, Гера,

Если ты отцу велела

Горделивым для примера

Это злое сделать дело,

Со смиренною мольбою,

С фимиамом и слезами

Мы стоим перед тобою,

Гера с гордыми глазами!

Сердцу сердца голос чуток:

Пожалей в тоске рожденных,

Из огня отдай малюток

Нежной матери спасенных!