Мелочи архи..., прото... и просто иерейской жизни

На духу

Надо сразу признаться, что в практике современной исповеди “многословие” явление сравнительно редкое, по большей части из теперешних верующих каждое слово приходится вытаскивать. (Исключение составляют образованные женщины, эти уж действительно вещают “паче ума и естества”.)

Для начала старинный церковный анекдот.

Батюшка исповедует. Неподалеку от него стоит несколько женщин и один мужчина.

Подходит очередная исповедница.

Священник спрашивает:

— Как ваше имя?

— Катерина.

— Е-катерина, — поправляет священник.

Следующая к нему приближается.

— Имя?

— Лизавета.

— Е-лизавета, — говорит священник.

Подходит мужчина.

— Как ваше имя?

— Е-тит.

Вот самый распространенный вариант начала исповеди.

Подходит к священнику женщина, улыбается во весь рот.

— Батюшка, всеми грехами грешна...

— Ну, а чего же ты улыбаешься? Ведь плакать надо...

(Один священник на подобное заявление о “всех грехах” отвечал так:

— А вот я тебе сейчас все какие только есть епитимьи назначу!)

А вот еще вариант.

Женщина подходит, молчит.

— Ну, — спрашиваешь, — грехи у тебя есть?

— Нет, батюшка, никаких грехов у меня нет...

Тогда я говорю:

— Ну, раз нет грехов, тогда не нужно исповедоваться. Это ведь только для грешных людей...

— Ну как же, батюшка?

— А вот так же... Все мы, люди, до одного грешные, а ты только одна — без греха...

— Нет, батюшка, есть грехи...

— Ага. Значит — есть. Ну, вот теперь давай о них с тобой и поговорим...

Еще одна подходит. Начинает:

— Живу одна. Абортов не делала, душ не губила, не воровала...

Перебиваю:

— Ты мне рассказывай не о том, чего ты не делала, а о том, что ты делала...

— А что я делала?

— Сплетничала, ругалась, осуждала...

— Ну, не без этого...

Часто вместо грехов начинают перечислять болезни.

— Вот у меня операция была... Ногу я ломала...

— Подожди, — говорю, — ты мне про грехи рассказывай... Может быть, у тебя на душе есть что-нибудь особенное?..

— Вот, батюшка, живот у меня внизу очень болит... Там, наверно, у меня что-нибудь особенное...

Спрашиваешь:

— Ну, как? Посты соблюдаешь?

— Нет, — говорит, — батюшка, у меня зубы болят...

Подходит. Улыбается и молчит.

Я говорю:

— Ну, что ты улыбаешься?

Она:

— Я — такая...

Подходит мужчина.

Спрашиваю:

— Вы в Бога верите?

— Верю. Конечно, верю. Ну, не так, конечно верю... Некоторые верят, ну, прям взахлеб...

Иногда выясняется поразительное невежество.

Некий батюшка во время исповеди почувствовал, что прихожанка о христианстве имеет самое смутное понятие. Тогда он указал ей на лежащий на аналое Крест.

— Вот посмотри сюда. Кто здесь распят?

— Я, — отвечает, — батюшка, без очков. Не вижу...

Приходит на вид очень бойкая.

— Как зовут? — спрашиваю— Святая великомученица Евдокия.

— Что?! Какая же ты — великомученица?

— Я, батюшка, всегда так про себя говорю: святая великомученица Евдокия...

Еще одна, остановила меня посреди храма.

— Батюшка, мне с вами надо поговорить. Только долго.

— Пожалуйста, говори. Я слушаю.

— Батюшка, мне все время кажется, что я — т и г р а, и сына своего я хочу растерзать...

— Так, — говорю, — а зовут тебя как?

— Мария.

— Хорошо, я за тебя помолюсь... Но ты на всякий случай еще сходи к психиатру...

Весьма трудно исповедовать современных детей — за редчайшими исключениями. Так внушаешь им необходимость быть добрыми и терпимыми...Протоиерей Борис Старк рассказал мне, как в Париже русский батюшка исповедовал ребенка из эмигрантской семьи.

— Ты ни с кем не ссорился?

— Нет.

— Ты никого не обидел?

— Нет.

— И тебя никто не обидел?

— Нет.

— Ну, может быть, у тебя какая-нибудь неприятность была?

— Лягушку видел...

Во многих церквях существует одна весьма сомнительная треба, так сказать, примыкающая к исповеди и даже ее заменяющая. В просторечии это именуется “Молитва от аборта”, а в требнике — “Молитва жене, егда извержет младенца” (то есть когда происходит непроизвольный выкидыш). По смыслу своему читаться эта молитва должна вовсе не в храме, а дома, у постели больной женщины. Однако же предприимчивые наши клирики читают ее не там, где положено, и не тому, кому следует. За это берется плата — обыкновенно рубль. Практика эта, распространившаяся почти повсюду, приносит огромный вред, ибо у людей сравнительно далеких от Церкви создается впечатление, что аборт отмолить легко и просто — достаточно прийти в храм, выслушать эту молитву, внести рубль — и грех прощен.

(Для несведущих надо заметить, что Церковь рассматривает аборт как убийство. За это преступление на женщину должна быть наложена строгая епитимия — отлучение на 10 лет.)

Е. как-то предложил переименовать самое чинопоследование и впредь называть его так:

— Молитва жене, егда извержет рубль.

И завершим эту главку подлинной историей, которая произошла в церкви села Лукина под Москвою (станция Переделкино). К тамошнему иеромонаху на исповедь пришла старушка.

— Батюшка, — говорит, — я грешница... Сейчас пост, а я колбасу ела...

— А какую же ты колбасу ела?

— По два двадцать.

— Ты не грешница, — сказал иеромонах, — ты — мученица...