Мелодия счастья

13

Эрмитажный театр сиял огнями. Придворные, набившись в него как сельди в бочке, блистали драгоценностями. Не явиться на премьеру не посмел никто, ведь автор либретто оперы — сама Екатерина Великая.

Императрица же скромно сидела не в царской ложе, а в правой, директорской, подчеркивая тем самым, что сегодня она — обычной автор. Она пролистала программку, старательно выведенную на мелованной бумаге каллиграфическим почерком театрального директора господина Соймонова, и подняла к нему удивленное лицо:

— А где же моя крестница — Лизанька Невская? Отчего не поет?

Директор, стоявший позади кресла августейшей либреттистки, нервно сглотнул и пролепетал:

— Была поставлена на роль… но пропала… исчезла куда-то…

Екатерина повысила голос:

— Что ты городишь? Куда моя крестница может исчезнуть?

Услышав ноту гнева, Соймонов не решился продолжать объяснения:

— Спросите князя Голобородко, ваше величество! Он лучше меня объяснит. А я ныне в таком волнении… сам не знаю, что говорю…

— Ладно уж, ступай, — недовольно процедила Екатерина и повернулась к своему юному фавориту. Тот сидел позади хозяйки-обожательницы, прямой, как кол, еле-еле примостившись на краешке кресла. Это только императрице вольно появляться с кем пожелает, а на него, беднягу, весь свет ныне пялится, смотрит косо, смеясь — и не за спиной, а часто прямо в лицо. Правда, доброжелатели постоянно советуют:

— Веди себя свободней да жестче. Пока ты в фаворе, ты всем указывать можешь. От одного твоего взгляда все трепетать должны. Вспомни, как вели себя братья Орловы и другие «мил други» царицы!

Но юный фаворит только вздыхал. Ну нет у него «орлиного» взора, и трепетать перед ним никто не будет. Ему самому на людях всегда неловко да стыдно. Впрочем, Бог с ним с трепетом — ему бы государыню ублажить и во всем ей потрафить.

Вот и сейчас, едва Екатерина обратила на него взор, он тут же вскочил, как верный гончий пес, готовый на все.

— Приведи-ка ко мне Голобородко, мил друг! — проговорила Екатерина. И по ее тону «мил друг» понял, что матушка отчего-то сердита, и стоит поторопиться.

Уже через пару минут князь расшаркивался перед повелительницей, склоняясь до пола:

— Действительно, государыня, не поет сегодня девица Невская. Не оправдала она ваших высоких надежд, презрела сцену — пропала куда-то прямо накануне премьеры. Я даже подозреваю, что она оказалась низкого нрава — влюбилась в певца Горюнова. А тот ей богатую невесту предпочел, которую ему опекун граф Шувалов высватал. Словом, бросил Горюнов Невскую, вот и я волнуюсь — не утопилась ли она с горя в Неве…

В это время раздались фанфары, императорский штандарт взметнулся над царской ложей — пусть Екатерина восседает не там, все равно она — в театре. Зал встал. Все почтительно воззрились на ложу дирекции, Екатерине пришлось милостиво взмахнуть рукой в приветствии. Потом торжественно заиграли увертюру, занавес открыл сцену и…

Из правой кулисы вышла оперная прима — Елизавета Невская, не обозначенная в программке. У побелевшего Голобородко, как у рыбы, выпучились глаза и раскрылся рот. А матушка императрица, блеснув глазами, радостно выдохнула:

— Вечно ты, князь, меня байками угощаешь! Вот же она — моя Лизанька!

Лиза пела, как соловей. Улыбалась зрителям, постоянно смотрела на директорскую ложу. Уже во время первой арии она с удовлетворением увидела, что Екатерина подалась вперед, завороженно слушая ее пение. Сразу же после арии оркестранты, подговоренные маэстро Меризи, застучали смычками по пюпитрам, а сам Меризи, выскочив из оркестровой ямы, как чертик из табакерки, взволнованно вскрикнул:

— Автора текста, автора!

Зал грянул аплодисментами. Екатерина, словно нехотя, поднялась в ложе и раскланялась.

Лиза, стоя напротив ложи, прижала руки к груди, выражая собственный восторг и глядя прямо на государыню. Екатерина заметила ее жест и подмигнула крестнице.

Зал ахнул. Оркестр грянул, и спектакль продолжился. Финал первого акта бисировали. Но уже на выходе со сцены Лизу встречал побелевший от гнева и страха Голобородко. Не разжимая своих пухлых губ, он грубо схватил певицу за руку, но в этот миг рядом оказался его вечный соперник князь Бельский:

— Певица должна пойти со мной. Возможно, государыня захочет ее видеть.

И Бельский повел Лизу за собой. Да только не к ложе Екатерины, а в какую-то театральную каморку. Открыл дверь своим ключом:

— Переодевайся здесь и не высовывайся! Я сам провожу тебя на сцену!

В каморке было наскоро устроено что-то вроде гримерной: на столике перед зеркалом лежали принадлежности для грима, на стуле висел костюм второго акта. Лиза вздохнула с облегчением. Слава Богу, друзья графа Шувалова все предусмотрели!

Последующие действия проходили с блеском и встречались на ура. Государыня в ложе махала веером в такт музыке, очень внимательно вслушивалась в текст, а в особо драматических местах сама шевелила губами — помнила свое либретто наизусть. До того Лиза слышала, будто и драматические пьесы, и книги за Екатерину сочиняет ее литературный секретарь — господин Храповицкий, но теперь, глядя на государыню, неслышно, одними губами повторяющую текст, Лиза поняла: какова бы ни была помощь Храповицкого, основной труд во всех этих литературных произведениях принадлежит самой Екатерине.

После каждого акта тот же самый Бельский уводил Лизу со сцены, несмотря на то, что около кулис отирался и князь Голобородко. Один раз девушка расслышала его свистящий шепот:

— Слово скажешь — тебе конец!

И вот — последний акт.

Перекрестившись, Лиза выбежала на сцену. Сейчас начнется самая красивая ее ария. Нежная и грустная песня о том, как бедняжку-нимфу разлучили с любимым и увезли на край света. Трогательно раскрасневшись, Лиза-Галатея начала свой музыкальный рассказ о том, как укравший ее фавн и «серебром дарил», и «золото сулил», пытался соблазнить невинную красавицу. «Но я в обман не отдалась!» — гневно пропела Лиза и демонстративно повернулась к левой ложе бенуара, где уже загодя заприметила Голобородко. Князь побелел похлеще своего напудренного парика. Лиза отвернулась от него, подбежала к ложе дирекции, где словно простой автор либретто сидела императрица Екатерина Алексеевна, и, упав на колени, выпалила стихи, сочиненные ночью:

И вскочив, Лиза протянула государыне «жалобную петицию».

Зрители оторопели. Никто не знал, как следует реагировать. Может, так положено по действию, и певица отлично сыграла роль? А может, наоборот, это какая-то отсебятина, и певицу следует наказать?

Зал затаил дыхание. И тут послышался грохот со стороны ложи Голобородко — князь, вскочив и опрокинув стул, ринулся вон из зала. Императрица в ложе напротив только подняла пальцы в быстром щелчке, и ее молодой фаворит, сорвавшись с места, бросился в коридор. Через несколько секунд он втащил в ложу белого от страха князя и усадил его на свободный стул.

— Куда собрался, князь? — в наступившей тишине громко поинтересовалась Екатерина. — Посиди-ка с нами, дослушай мою оперу до конца. Лизанька так хорошо играет.

И императрица, подавшись вперед, махнула крестнице рукой: продолжай, мол.

Ни жива ни мертва девушка закончила сцену и, как положено по роли, спряталась за сценическую колонну. Оттуда можно было рассмотреть директорскую ложу, пока другие певцы пели свои партии. Лиза увидела, как Екатерина, поднеся лорнет, быстро пробежала глазами ее «жалобную петицию». Там было расписано все — без утайки: и о похищении Лизы, и о гареме князя, и о том, что бедного Горюнова без суда и следствия заточили в страшные стены Петропавловской крепости.

Даже со сцены было видно, что, читая, Екатерина покрывалась гневным румянцем. Несколько раз она взглянула на сидящего рядом Голобородко, дрожащего на своем стуле, потом, не слушая оперы, что-то тихо сказала своему молодому фавориту, и тот снова выскочил из ложи. Через минуту вернулся — на этот раз с князем Бельским. И тот, склонившись, выслушал слова венценосной особы.

Но действия оперы государыня не прервала. Лиза снова вышла из-за колонны и включилась в новую сцену. Опера закончилась радостным апофеозом. Королева лесов изгоняла злого фавна и разрешала нимфе Галатее выйти замуж за своего возлюбленного Ациса. Вступал хор, прославляющий благородную и добрую правительницу. Наконец, певцы склонились в последнем поклоне, но не раздалось ни одного хлопка. Сбитые с толку, придворные не знали, как реагировать. И тогда раздались аплодисменты из директорской ложи. Екатерина, грузно поднявшись, произнесла:

— Браво, Лизавета Невская!

И весь зал, словно сорвавшись, захлебнулся в аплодисментах.

Лиза выскочила за кулисы и бросилась к директорской ложе. Господин Соймонов преградил ей дорогу.

— Ее величество изволили похвалить вас! — холодно процедил он. — На завтра в восемь утра вам назначена аудиенция в малых Эрмитажных покоях.

Соймонов развернулся и отошел. Лиза прижала дрожащие пальцы к горящим щекам. Что ждет ее завтра — освобождение Александра или ее собственная тюрьма? А может, ее отдадут на растерзание князю? Лиза схватилась за волшебную брошку.

— Государыня-матушка! — мысленно взмолилась она. — Разве не ты говорила о том, что любовь — главное в жизни? Ради любви выпусти Александра! Если кому-то надо сгнить в тюрьме, пусть это буду я…

Наутро дрожащая Лиза вошла в малые Эрмитажные покои. В приемной наткнулась на осунувшегося Соймонова. Видно, его вызвали первым. Кто же еще должен давать объяснения о том, что творится в подведомственном ему театре? Но, видно, сказать ему было нечего, потому что вечно молодящийся щеголь Соймонов выглядел совершенно раздавленным и постаревшим за одну ночь. Проходя мимо Лизы, он мрачно процедил:

— Радуйся, неблагодарная! Уволили меня. Но и тебе не торжествовать — хоть директором и станет князь Бельский, но Голобородко все равно в отставку не отправлен.

Лиза пошатнулась. Начало не сулило ничего хорошего. Неужто проклятый князь снова вывернулся?!

В малый кабинет императрицы девушка вошла, шатаясь. Екатерина в утреннем шафрановом шлафроке, подпоясанном витым поясом с золотыми кистями, сидела за столом и что-то быстро писала. Лиза тут же кинулась ей в ноги:

— Матушка! По вашему совету я любовь нашла. Настоящую, истинную! Как вы велели, хотела дареную вами волшебную брошь отдать своему жениху — Александру Горюнову. Да силой оторвали от меня моего милого! Хуже того — Александра в Петропавловскую тюрьму отправили безо всякой на то его вины!

Екатерина оторвалась от письма:

— Вот и поведала бы мне о том в приватной беседе. А то околесицу понесла прямо со сцены. Разве возможно в спектакле не по тексту говорить? Что станется, ежели каждый актер свое вещать начнет?!

Перо сломалось в руках государыни. Лиза заплакала в голос:

— Простите, матушка! Ведь горе-то какое. У меня никого, кроме вас, в целом мире нет. Вы — одна моя матушка. Но к вам меня не допустили бы. Вот я и осмелилась… Из-за любви…

Екатерина фыркнула, глядя на ее слезы, но сменила гнев на милость:

— Видать, велика любовь?

— Больше жизни! Ежели надо кого в тюрьму, пусть меня…

— Еще не хватало! — буркнула государыня. — Твое дело на сцене петь, публику услаждать. Да и у Горюнова голос не плох. Вернут его в театр сегодня же. Я уж распорядилась. И перестань рыдать — голос сядет.

И Екатерина, вдруг поднявшись с кресла, сунула Лизе батистовый платочек.

— Высморкайся и расскажи все по порядку. Как в имении у Голобородко очутилась, что там увидела.

И Лиза заговорила. Она сбивалась и снова начинала хлюпать носом, вспоминая о полынье в пруду, о загубленных девушках тайного гарема, о своих собственных страхах. Рассказала о Варварушке, о Ваньке-мусорщике, чью невесту сунули в полынью с камнем на шее, о подложном расстриге-священнике, который играет для Голобородки ложные и кощунственные свадьбы. Проглотив последние слезы, она поведала о том, как лежала на санях под кучей мусора, облитая помоями. Екатерина слушала молча, но, заслышав о помоях, залилась тихим смехом. И тут Лиза поведала ей о том, как волшебная брошь спасла ее. Глаза Екатерины засверкали:

— Выходит, я — волшебница. И вот что я еще для тебя, Лизанька, сделаю: благословлю на свадьбу с твоим Горюновым. Дам хорошее приданое да велю через пару дней обвенчать вас в своей домовой церкви.

Лиза ахнула и восторженно бросилась целовать матушкину ручку. Та ручку вырвала и, вдруг опять посуровев, заключила:

— Имение князя вместе с его крепостными, слугами отойдет в казну. Гаремных девиц я повелела отпустить да ссудить деньгами. Князю это станет хорошим уроком. К тебе же я повелела ему и близко не приближаться. Но про его выходку вам с Горюновым придется забыть. Не было ничего — ни ареста, ни похищения. Я своего личного статс-секретаря ценю!

И, махнув Лизе рукой, императрица удалилась во внутренние покои. А девушка как стояла столбом, так и осталась. Вот вам царский итог: в чем бы дьявол Голобородко ни провинился, «я своего секретаря ценю»…