Мелодия счастья

1

Взволнованный помощник режиссера Захар Суслов вбежал в угловую комнатку, куда после выступления вышли молодые певицы перевести дух:

— Катька, Дунька, Лизка, Манька, назад в залу! Государыня императрица концертом довольна, хочет с вами поговорить. Да расправьте платья, дурищи! Куафюру подправьте!

Певицы зашумели, расправляя костюмы, заахали, выстраиваясь по ранжиру. На первом месте полагалось стоять Лизе, так объяснил ей на дневной репетиции сам маэстро Меризи — ведь ее он собирался сегодня показать особо. На той неделе она впервые спела на эрмитажной сцене, и не что-нибудь, а партию главной героини из знаменитой оперы Паизиелло «Служанка-госпожа» и несколько арий самого Антонио Меризи. Он всегда так добр к ней. Подбадривает и хвалит, не то что остальные педагоги. Правда, и Лиза к нему расположена всей душой. Она даже получилась итальянскому языку, чтобы свободнее говорить с маэстро. Это же удача — учиться у приезжей знаменитости, не каждой русской девчонке такое выпадает!

Господи, сцена — настоящее счастье, полет, порыв. Выйдя на нее, Лиза забывала все печали и горести жизни. А их немало. Она же сирота… Учится в театральной школе. Из милости императрица приказала по доброте своей принимать в школу сирот да подкидышей. Вот Лизе и повезло. Ей вообще везло — как бы не сглазить!.. Вот и сейчас синьор Меризи обещал похлопотать и обратить на нее высочайшее внимание государыни.

Екатерина сидела в голубом зале малых покоев в кресле, обитом соболиным мехом. Спину держала прямо, голову высоко. Однако одета была по-домашнему: в расшитом жемчугами капоте и голубом чепце с атласными лентами. На девушек смотрела доброжелательно и улыбалась — видно, концерт ей понравился. А как было бы хорошо, если бы понравилась и сама Лиза!

Товарка Дуня Волкова подтолкнула Лизу под локоток:

— Очнись, мечтательница! Тебе надо первой встать, как говорил маэстро Меризи.

Но тут на них обрушился недовольный голос Суслова:

— Куда лезете? Первой встанет Катерина Баранова. Она — тезка матушки-императрицы. Она ее и приветствовать будет!

Девушки чуть слышно фыркнули. Все знали, что на Баранову положил глаз князь Василий Андреевич Голобородко, статс-секретарь и любимец Екатерины Второй. Вот и ставит Суслов секретарское протеже на первое место — стремится угодить всесильному князю.

— А ты, Лизка, — гаркнул помощник, — захвати афишу, вдруг императрица взглянуть пожелает!

Лиза бросилась к столику, где лежала афиша концерта, написанная каллиграфическим почерком. Начала бережно свертывать ее в рулон — не дай Бог, сомнется. Тихонько вздохнула. На афише-то значатся богини да царицы, а в жизни певиц кличут как крепостных девок — Маньками да Дуньками. Они и есть все равно что крепостные — подвластные во всем начальству Императорского придворного театра. Говорят, раньше актеров даже розгами секли, в холодный подвал сажали. Не смотрели, что певцам от холода можно голоса лишиться, а танцорам от побоев ноги повредить. Актерского добра много, чего жалеть! По императорскому указу в «сценических» набирали обычно детей слуг. В бумагах их происхождение четко обозначено: «из подлого сословия». Так и у самой Лизы написано. А уж что написано, то и есть правда…

Теперь телесные наказания запретили, а как прищучить за любую провинность, начальство всегда повод найдет. «Сценическим» решительно на все требуется разрешение начальства. Чтоб доктор осмотрел, проси «согласную бумагу», чтоб письмо кому послать, дай его сначала прочитать театральному надзирателю, а уж коли надумаешь за кого замуж пойти, вообще составляй прошение на имя директора императорского театра — господина Соймонова.

— Лизка, не стой столбом! Взяла афишу и ступай за всеми! — скрипучий голос Суслова вернул девушку на грешную землю.

Выстроившись гуськом, во главе с Барановой певицы вошли в голубую гостиную, где полчаса назад пели перед матушкой-императрицей. Екатерина Алексеевна — высокая, грузная, но все еще такая обаятельная, по-прежнему восседала в любимом «собольем» кресле. Живые глаза ее жадно впились в молоденьких певиц. Императрица поцокала языком — кажется, певицы ей понравились. Девушки же, опустив очи долу, присели в глубоком реверансе.

Закатив глазки, девица Баранова скороговоркой забормотала приветствие. Стоявший рядом с императрицей князь Голобородко — пожилой, низенький, но весьма верткий — умилительно кивнул своей протеже и попытался обратить на нее внимание Екатерины:

— Изволите видеть, ваше величество, девица Баранова Екатерина. Ваша тезка. Каждый день по десять часов репетирует в нижней галерее театра, где ваш портрет висит. Умилительную любовь к своей государыне выказывает!

Императрица весело взглянула на князя:

— Неужто прямо перед моим портретом и поет? — Хохотнула. — Тогда снимите портрет. Он этой девице явно мешает, плохо она поет!

Голобородко недовольно поджал губы:

— Но разрешите напомнить, ваше величество, сам маэстро Меризи ею доволен!

Екатерина снова заулыбалась:

— Путаешь ты, Василий Андреевич! Меризи не ее учитель, и доволен он не ею, а другой певицей. Вот этой!

И императрица повернулась к Лизе:

— У тебя ныне премьера, милая? Первый концерт в моих малых покоях?

У Лизы дыхание перехватило. Она только заалела как маков цвет, но не смогла выговорить ни слова. Умоляюще взглянула на маэстро Меризи, стоявшего позади кресла императрицы и улыбающегося своей подопечной.

— Эта девица иметь много талантов! — коряво по-русски, но зато так громко, чтобы все услышали, провозгласил Антонио.

Екатерина улыбнулась:

— Вот и маэстро хвалит. Сама-то что молчишь? Маэстро сказывал, что ты по-французски и по-итальянски беседу вести можешь, а ты, кажется, и русский забыла?

Лиза беспомощно подняла зардевшееся лицо к императрице, та перевела взор на Голобородко:

— Чего ж она молчит, князь? Может, тебя испугалась, ты ведь у меня самый главный начальник над театрами?

И Голобородко нашелся:

— Это она от вашего величия, матушка. Видать язычок проглотила. А ну попросим ее спеть, может, язычок-то и вернется!

И князь беззастенчиво тронул девушку за подбородок.

О, петь Лиза могла всегда! Ее звучный, сильный голос наполнил залу, вознесся к потолку. Все зааплодировали. И сильнее всех композитор Меризи.

— Как тебя зовут, милая? — растроганно осведомилась Екатерина.

— Лиза! — прошептала юная певица и протянула государыне афишу.

Та, прочтя каллиграфию, недовольно повернулась к Голобородко:

— Ты у меня за театрами надзираешь — ты и растолкуй: отчего в афише только имя стоит: «Лизавета». Почему нет фамилии? Это же не порядок!

Князь вытер вмиг вспотевший лоб:

— Так ведь девица — сирота, неведомо чья. Одни говорили, конюха Яковлева внучка, другие судачили, незаконное чадо поваренка Федорова. Одно слово — подкидыш. Нашли ее на набережной Невы. В пеленках ни монограмм, ни письмеца не было. Померла б сиротка, если б не высочайшая милость вашего величества. Вы тогда распорядились ее к вашей кухарке определить. У той как раз мальчишка только народился, вот она второго младенца и выкормила. А уж потом девочку отдали в театральную школу. Все по вашим указам, матушка!

И тут Лиза обрела дар речи.

— Матушка! — закричала она и рухнула на колени перед этой доброй, глядящей на нее с улыбкой полной женщиной. — Вы — моя матушка! Другой не знаю!

Екатерина подняла девушку:

— Раз я тебе мать, я и дам фамилию! Коли тебя на невской набережной сыскали — будь отныне Невская. Елизавета Невская — отлично звучит, и на афише будет выглядеть красиво. Раз сам маэстро Меризи говорит, что у тебя талант, — учись. Только, как вон та девица, под моим портретом не вздумай петь!

И императрица, засмеявшись, показала рукой в сторону Барановой. Государыня вообще почему-то была смешлива в тот вечер.

— А тебе, князь, — Екатерина повернулась к Голобородко, — повелеваю, как начальству, проследить за успехами девицы Невской. Отныне она — моя крестница!

Голобородко кисло скосил глаза на свою пассию Баранову, но, повернувшись к Лизе, изрек:

— С величайшей любовью, матушка!

Его узенькие глазки сладенько блеснули из-под оплывших жиром бровок. Ох как не понравился Лизе этот взгляд…