Меняя завтрашний день

Глава 21

Норвегия, лето 900 года

В Норвегии лето вступило в свои права — прохладное, временами тёплое, оно знаменовало собой заметное оживление среди поселян. Жители соседних хуторов чаще встречались на общих пастбищах, на сходках, которые именовали тингами и устраивали для решения конфликтов и споров, возникавших между соседями, для расследования и наказания преступлений; на тингах совершались в присутствии свидетелей и поручителей имущественные сделки, неженатые молодые люди присматривали себе невест и договаривались с родителями девушек о предстоящих свадьбах.

Для Вики жизнь постепенно входила в своё русло за эти два месяца с того момента, как она оказалась на землях викингов и училась жить с ними в ладу, перенимая их быт, привычки и язык, освоить который девушке не составило особого труда. Несмотря на относительное спокойствие, заполонившее её жизнь и направившее её в размеренную ровную колею, девушка ощущала невыносимую депрессию, и гнёт одиночества давил на плечи в то время, когда она бодрствовала или в редкие мгновения не смыкала глаз ночью, утомлённая каждодневными заботами и делами по хозяйству. Не было никого, ни единой души, к кому можно было бы обратиться за помощью или советом, не было ни единого шанса продолжить свой путь, который в этом времени стремительно уводил вглубь веков, словно предостерегая о дальнейших попытках вернуться домой, туда, где уже наступил двадцать первый век. И нельзя было ей убежать от проблем, как она привычно делала это последние годы, целиком уходя в собственные мысли, переживания и воспоминания о прошедших событиях.

После её приезда Харальд и Сигурд, по окончанию пира, снарядили драккары и со своими дружинами отбыли куда-то на новые земли, обещая вернуться с богатой добычей.

Вика училась работать на вертикальном ткацком станке, внимательно слушая наставления Кольгримы, которая объясняла ей принципы ткацкой работы.

Процесс шёл сверху вниз. Два ряда нитей основы натягивались с помощью камней и между ними проводили уток и подбивали его с помощью своеобразного «меча» — деревянного или на некоторых станках из китовой кости, причем положение нитей основы друг относительно друга контролировалось горизонтальными прутьями. Ширина ткани определялась приблизительно в два локтя. Как девушка уже знала, отрез ткани был альтернативой серебру при расчёте цен, штрафов и прочих плат, поэтому она старалась внимательно следить за нитью, чтобы ткань получалась гладкой и ровной.

Иногда полученную ткань окрашивали, используя для этого различные травы и цветы, готовые и окрашенные полотнища вывешивали во дворе на солнце и со временем они приобретали свои истинные цвета и оттенки. К ним потом рабыни пришивали тонкие узорчатые полоски ткани, изготавливаемые на более маленьких станках, вплетая в них серебряные и золотые нити.

Однако, большей частью, женщины в Харальдхейме, как и в других домах, занимались шитьём, вышивая шерстью, шёлком, а также серебряными нитями. Существовала простая разновидность кружев, которые изготовляли, переплетая нитки костяными иголками. Задумавшись, девушка вспомнила недавнюю пышную свадьбу Адальбьёрг — дочери Исгерд и Харальда. Девушка выходила замуж за друга Сигурда — того самого весёлого рыжеволосого парня, которого Вика впервые увидела в Хедебю. Адальбьёрг, в день своей свадьбы, надела чёрное традиционное свадебное платье, украшенное ослепительно-белыми кружевами неземной красоты, которые подарила ей Исгерд. На голове девушки красовался венок из полевых цветов, которые она вместе с младшей сестрой старательно собирала на склоне холма накануне свадьбы.

В усадьбе имелась кладовка, и ключи от неё хранились у Исгерд, которая всегда носила их на поясе. В большой кладовке, пристроенной к дому, хранились скоропортящиеся продукты, такие, как молоко, творог, хлеб или свежее мясо, чуть дальше располагались кладовки для сушёных продуктов, всяческих солений, инструментов, тюков тканей и тому подобных пещей. Под присмотром Кольгримы, рабыни нашивали стеклянные бусины на углах салфеток, которыми Исгерд потом накрывала глиняные горшки с припасами и снедью.

Помимо прядения и ткачества, другой основной задачей являлось приготовление и подача на стол еды. В течение дня было два основных приёма пищи: один — рано утром, а другой — рано вечером, в конце рабочего дня, когда солнце собиралось клониться к горизонту. Вика, как и другие рабыни, просыпалась до рассвета и приступала к работе, которая заканчивалась поздно вечером и обессилевшая девушка сразу проваливалась в сон, как только её голова касалась подушки, и с утра всё начиналось сначала.

На первом месте среди продуктов питания стояли мясо, молоко, масло и различная рыба, которую приносили рабы, отправляющиеся рыбачить у подножия скал. Приготовленную на огне пищу ели ложками, ножами и пальцами, запивая её большим количеством пива, сваренного из зёрен. После окончания трапезы рабы должны были разобрать и унести столы, в то время как домочадцы продолжали сидеть у очага, занимаясь домашней работой и коротая вечера в беседах.

Помимо всего прочего, в обязанности женщин и девушек входил также уход за окружавшим дом лугом с пышной травой, окружённым невысокими стенами из камня, чтобы не допустить туда животных. Чуть выше дома, вдоль линии леса простирались распаханные поля для зерновых.

В свободное время, которое было редкостью, девушка полюбила играть с маленьким Олавом — сводным братом Сигурда, Адальбьёрг и Снёлауг. Мальчику было на вид около шести лет и это был тихий и серьёзный ребёнок, который любил играть в большом зале, в то время как другие мальчишки помогали своим родителям на полях или же играли на улице, пуская маленькие деревянные кораблики по реке или вели воображаемые войны друг с другом на деревянных мечах и с щитами, сплетёнными из прутьев. Из-за своего спокойного и тихого характера другие дети презирали Олава, всячески оскорбляя и унижая его, дразня его слабаком, плаксой и жевателем углей, и мальчик, окончательно замкнувшись, старался держаться поближе к залу и кухне, где всегда были женщины, любившие приласкать его или даже поиграть с ним. От Кольгримы Вика узнала, что мальчика собираются отдать в другой дом, который находился дальше и выше побережья, в качестве приёмного сына, тем самым скрепляя между двумя семьями узы почётной дружбы.

Как-то утром Вика зашла в пристройку к усадьбе, где располагалось стойло, и увидела Олава, сосредоточенно расчёсывающего чёрно-белую длинную гриву пони с короткими сильными ногами. В Харальдхейме, равно как и в других домах по всей Норвегии, врождённый уверенный шаг пони, сила, выносливость и отменное здоровье делали его незаменимым помощником для работы в поле и девушка часто наблюдала за их работой, когда на рассвете люди уходили за холмы, чтобы обрабатывать свои участки.

Вика поставила ведро с речной водой на земляной пол и поприветствовала мальчика:

— Доброе утро, Олав.

— Виктория, — мальчик кивнул, не переставая работать костяным гребнем.

— Как зовут твоего конька? — поинтересовалась девушка, подойдя поближе к мальчику.

— Никак, — грустно отозвался Олав. — А разве у всякого коня должно быть имя? У восьминогого коня Одина есть имя — Слейпнир, но то великий конь, а у этого до сих пор нет имени, — мальчик вздохнул. — Он ещё маленький и ничем не прославился.

— Конечно, не все дают клички лошадям, — Вика улыбнулась, — но я подумала, что если тебе нравится эта лошадка, то ты должен дать ей имя. Это твой конь?

— Нет ещё, — Олав опустил голову, — но я бы хотел, чтобы его подарили мне.

— Ну, значит, пока мы можем его назвать сейчас. А как?

Олав печально покачал головой, словно стыдился собственного невежества.

— Может, Йоар или Ярп? — после минутного раздумья спросил он. — Хотя лучше будет назвать его Ярпом, а потом — переименовать! — в итоге решил ребёнок, погладив пони по коричневато-рыжей спине.

— Думаю, Ярп — самое подходящее, раз ты так считаешь, Олав, — согласилась Вика и была вознаграждена благодарной улыбкой.

— Я скоро уеду, — доверительно сказал он Вике, — и когда-нибудь я тоже стану настоящим воином, чтобы отец мной гордился, и я смог бы сражаться вместе с ним.

Олав, покраснев, поспешно опустил глаза, словно боясь, что сказал слишком много о своих сокровенных желаниях практически незнакомому человеку, рабыне. Вика легонько потрепала его по светловолосой голове, помня о том, как несладко приходится мальчику среди остальных детей, которые не упускают случая подразнить его.

— А отец знает о твоём желании?

— Нет, но он всегда был уверен, что я поступлю именно так и я выполню его волю, — с этими словами Олав развернулся и выбежал из помещения.

Тем же вечером, Вика попыталась примирить детей с Олавом, собрав их всех вместе в большом зале Харальдхейма, где рассказывала им сказки, стараясь максимально точно перевести слова родного языка на древненорвежский, и, напоследок, изрядно позабавив детей рассказом про четырёх бабочек:

— Была весна: ярко светило солнце и на лугу расцвело множество цветов. Над ними летали четыре бабочки: красная, белая, жёлтая и чёрная. Вдруг прилетела большая птица. Увидела она бабочек и захотела их съесть. Испугались бабочки и сели на цветы. Белая бабочка села на ромашку. Красная бабочка — на мак. Жёлтая — на одуванчик, а чёрная села на сучок дерева. Летала птица, летала, но не увидела бабочек.

Дети, росшие на сагах и волшебных историях про героев и мифических животных, встретили её истории восторженно, и долго не желали расходиться, засыпая девушку градом вопросов, на которые она терпеливо отвечала. Некоторые дети, не желая рано отправляться спать, принялись делать войлочные шарики, размачивая шерсть в деревянной чаше с мыльной водой, формируя получавшиеся комочки в фигурки животных. Олав, не принимавший участия в детских занятиях, лишь робко улыбался, не произнеся ни звука просидев возле девушки весь вечер, и Вика замечала подчёркнутое игнорирование со стороны детей к мальчику, однако, она не желала сдаваться и пообещала себе, что таких вечеров будет больше. И позже, когда она уже лежала на своём тюфяке, застеленном волчьими шкурами, перебирая в памяти события минувшего вечера, вдыхая свежий тёплый летний воздух, проникающий в усадьбу сквозь отверстие в крыше дома, Вика улыбнулась, радуясь тому, что теперь у неё появилась возможность отвлечься и помочь Олаву обрести друзей, помочь ему побороть неуверенность в себе.

В конце лета заготовляли сено, траву скашивали даже с самого ничтожного клочка земли, наступало время жатвы. Осенью стада сгоняли домой и начинали готовиться к наступающей зиме.

За пять месяцев Вика поправилась, похорошела, её округлые щёки часто заливал румянец, выдавая отменное здоровье. От былой худобы девушки не осталось и следа, однако, она не могла увидеть своё отражение, поскольку в доме не было зеркал.

В начале октября драккары Сигурда причалили к родным землям и привезли с со-бой плохие вести — в бою был смертельно ранен, а затем скончался Харальд ярл, впоследствии похороненный по местному обычаю.

Сигурд помнил этот пасмурный день, когда даже воздух был пропитан чёрным дымом от пожарищ и горящих факелов людей его отца. Когда дружинники принесли положенные богатства на погребальный костёр, Сигурд произнёс: «Идите же к Харальду ярлу, проститесь, дружинники и возложите златодарителя на ложе пламени, а с ним и сокровища — не частью, но полностью, и пусть ему покровительствует Один, когда Харальд ярл, павший в битве, прибудет в Вальгаллу с тем добром, которое было с ним на костре».

В этот вечер Сигурд впервые занял место своего отца, показав воинам на обозрение отцовский меч, который перешёл к сыну после смерти Харальда. В доме царило странное оживление, и Вика поначалу не могла понять — рады или опечалены викинги смертью хозяина — так разительно отличались поминки почившего ярла от традиционных современных похорон, где родственники в чёрных одеждах оплакивают усопшего.

Вика во все глаза смотрела на Исгерд, которая безучастно наблюдала за пирующими, сидя у стола с перекошенным лицом, словно каменная статуя. После пира, Адальбьёрг вместе с мужем покинула родные земли, переселившись западнее побережья к родственникам Бьёрна.

После смерти Харальдхейма, дом словно опустел. Маленького Олава Исгерд отправила к Борольфу — старому другу Харальда, не желая слушать уговоров Снёлауг, Вики, Кольгримы и других женщин дома о том, чтобы мальчик до двенадцати лет оставался дома. Понемногу жестокость Исгерд начинала проявляться всё чаще и хозяйка дома могла даже прикрикнуть на рабов, если они чего-то не понимали или слишком медленно, с её точки зрения, выполняли работу.

Сигурд в основном пропадал где-то в горах, забрав несколько людей из своей дружины и не забыв попросить покровительства Улла и Скади — землю уже засыпало снегом и мужчины стали уходить охотиться на медведей, диких кабанов и лосей, порою не появляясь дома в течение многих недель.

Остальные мужчины, оставшиеся дожидаться своего предводителя в Харальдхейме тоже даром времени не теряли: они занимались починкой своих инструментов и оружия. Мальчиков, а также бывших рабов, ныне свободных людей, они взялись учить стрелять из лука, используя знаменитые луки из Хедебю — с загнутыми концами, показывая, как натягивать тетиву и правильно накладывать стрелу. На импровизированной площадке мужчины рубились на мечах, боролись, жонглировали ножами, полагая, что все эти навыки пригодятся им, когда они пойдут на войну. Закалённые в боях воины частенько бросали друг другу вызов — взобраться на отвесную скалу или спрыгнуть с утёса в море, таким образом, поддерживая свою натренированность и способность вести бой. В свободное время, как заметила Вика, вместе с остальными домочадцами иногда наблюдая за воинами, мужчины играли в мяч, называя эту игру «knattleikr».

С приходом зимы овец и коз начали выпускать на улицу, чтобы они находили траву под снегом, коровы же всю зиму должны были проводить в хлеву и рабыни по очереди ходили кормить их. В доме из различных шкур шили тёплую одежду, обувь и постельные покрывала, и в эти долгие зимние вечера Вика узнавала много нового о верованиях викингов, их обычаях и преданиях.

Во время этих вечеров Исгерд сидела молча у стены, занятая вышивкой. Пригля-девшись поближе, Вика замечала, что хозяйка дома вышивала на тканях изображения драконов и змей, которые причудливо сплетались между собой, обнажая острые клыки в раскрытой пасти. Иногда вдова принималась что-то бормотать, и лицо её искажалось злобой, когда её взгляд останавливался на входной двери, словно ожидая прибытия своего злейшего врага.

В один из зимних вечеров, когда Сигурд и его люди вернулись, отдав женщинам шкуры убитых зверей, хозяин дома велел Вике приготовить для него лохань с горячей водой. Девушка с помощью двух рабов натаскала воды, которую потом подогрели на огне и наполнили горячей водой огромную лохань, стоящую в дальней комнате.

Оставшись наедине с Сигурдом, девушка не знала, как себя вести дальше. С момента приезда в Норвегию, викинг редко заговаривал с ней, отделываясь долгими взглядами в сторону девушки, и его взгляд находил отклик в душе Виктории: сердце начинало чаще биться и девушка опускала голову, смущаясь.

— Я знаю, что ты уже вполне освоилась, девушка, — медленно проговорил он, снимая меховой плащ и укладывая его на деревянную скамью у стены.

Вика кивнула головой, продолжая стоять неподвижно, наблюдая из полуопущенных ресниц за его движениями. Пламя очага тёплым золотистым сиянием освещало маленькую комнатку, холодный пол которой был застелен соломой, наполняя помещение теплом и уютом. Сигурд устало сидел на скамье, расшнуровывая высокие сапоги, его лицо скрывали длинные пряди волос, большая часть которых веером рассыпалась по широкой спине.

— Ты всё так же со мной не разговариваешь, Виктория? — он поднял голову и улыбнулся. — Я думал, что освоив наш язык, мы теперь сможем вполне спокойно общаться с тобой. Странное же дело получается: весной мы с тобой встретились, а до сих пор не перемолвились ни словечком.

— У вас просто не было такой возможности, Сигурд ярл, — с почтением отозвалась Вика и отвернулась в тот момент, когда викинг начал снимать последние детали одежды. Она слышала, как глухо звякнул об пол тяжёлый металлический пояс, как мягко упали меховые сапоги викинга, которые он одним движение отбросил к стене. Наконец, полностью раздевшись, Сигурд погрузился по плечи в воду, приказав девушке повернуться к нему лицом и взяться за мыло.

В тот момент, когда девушка нерешительно прикоснулась намыленной тряпкой к руке викинга, в комнату неслышно вошла Исгерд и замерла за спиной девушки, поглощённой своими переживаниями.

Почувствовав холодный ветерок, ворвавшийся в помещение, Вика резко повернулась, встретившись глазами с холодным бесстрастным взглядом хозяйки дома.

— Выйди, — коротко бросила Исгерд и чуть отошла в сторону, освобождая дорогу.

— Мать, это моя рабыня, — напомнил ей Сигурд и схватил было ушедшую девушку мокрой рукой за рукав платья. — А я теперь хозяин дома и только я распоряжаюсь рабами Харальдхейма.

— Если бы отец не умер, — жёстко отозвалась Исгерд, — то это было бы совсем не так. Я не желаю обсуждать вопросы при рабыне!

— Мы все — одна семья! Здесь нет секретов друг от друга! Что ты хотела обсудить наедине со мной?

— То, что не обсуждается при посторонних. У меня ещё остались права в этом доме, сын и я желаю говорить с тобой наедине.

— Хорошо, — твёрдо сказал он, и, смягчившись, обратился к Вике, — ступай, девушка. У нас ещё будет с тобой время поговорить.

Оставшись одни, мать и сын долгое время смотрели друг другу в глаза — взгляд Сигурда выражал одновременно и твёрдость и нежность, а в глазах Исгерд читались отчуждение и злость. Неровное пламя огня рисовало причудливые тени вокруг них, от остывающей воды в лохани медленно поднимался пар, лёгким облачком ускользая из комнаты. Исгерд присела на край скамьи, негромко звякнув ключами у серебряного пояса.

— Так что ты хотела обсудить? — Сигурд принялся энергично намыливаться.

— Я не хочу больше оставаться в этом доме, сын.

— Не понимаю. Что тебя не устраивает?

— Я не могу больше здесь находиться, здесь всё напоминает о Харальде, этот дом, этот огонь в очаге, его трофеи, которые он лично развешивал на стенах, его плащ, который греет так тепло, что словно лето вернулось посреди зимы. Я хочу покинуть этот дом.

— Куда ты хочешь направиться, мать? Может, я велю построить тебе дом рядом с Харальдхеймом?

— Нет. Я собираюсь поселиться в лесу.

— Рядом со старой Норой, я полагаю? — Сигурд с вызовом посмотрел на мать.

— Неподалёку. Но таково моё желание и я хочу, чтобы оно было исполнено, сын.

— Будь по-твоему, однако, я бы не стал селиться поблизости от колдуньи, мать. Это неразумно и тем более, в случае чего, тебя некому будет защитить.

— Я сама сумею себя защитить. Я заберу с собой меч, подаренный твоим отцом.

— Что ж, на то воля твоя, женщина, но помни, здесь тебя все будут ждать.

Исгерд медленно поднялась со скамьи, расправила складки шерстяного светло-зелёного платья и медленно покинула комнату, словно растворившись во мраке вечернего сумрака.