Мерфи

7

Победа Селии над Мерфи, последовавшая за ее признанием деду, была одержана в середине сентября, в четверг, 12-го числа, если быть педантически точным, в самый канун осеннего поста, когда Солнце все еще находилось в созвездии Девы. Уайли спас Нири, утешил и наставил его неделю спустя, когда Солнце со вздохом облегчения переместилось в созвездие Весов. Встреча Мерфи и Тиклпенни, развязавшая столько узлов, произошла в пятницу, 11 октября (хотя Мерфи об этом не знал), когда снова было полнолуние, но Луна находилась не столь близко к Земле, как во время последнего противостояния.

Давайте теперь отведем Время, этого старого греховодника, хоть и облысевшего на затылке, взяв его за те жалкие, редкие и короткие волосенки, что у него остались, назад, на 7 октября, понедельник, первый день его возвращения к обворожительной мисс Гринвич.

Добропорядочные люди укладывались спать.

Мистер Уиллоуби Келли лежал, откинувшись на подушки. Алое полотнище воздушного змея было потрепано и выгорело от времени. Он чинил его с помощью иголки с ниткой, больше он ничего сделать не мог, теперь большой алый шестиугольник лежал на подоконнике, снятый со своего деревянного остова в форме звезды. Сам мистер Келли не выглядел и на день старше девяноста, потоки света от лампы, стоявшей рядом с постелью, падали на купола его лысого шишковатого черепа, рассекая тенями изрытое морщинами лицо. Ему было трудно думать, казалось, его тело раскинулось на огромное пространство, если бы он пристально не следил за ним, отдельные части тела разбрелись и заблудились бы, он чувствовал, что им не терпится двинуться в путь. Он был насторожен и возбужден, его настороженность была возбуждена, мысленно он бросался то к одной части своего тела, то к другой, пытаясь схватить. Ему было трудно думать, он был не в силах что-то прибавить к печальному каламбуру Celia, s’il у a, Celia, s’il у а[52] (так как он превосходно изъяснялся по-французски), без конца надсадно стучавшему у него в голове. Построение каламбура с ее именем чуточку утешало его, самую чуточку. Что такого он ей сделал, что она больше не навещает его? Теперь, сказал мистер Келли, у меня нет никого, даже Селии. Человеческое веко не слезонепробиваемо, драгоценная влага собралась в рытвинах между скулами и носом, никакого иного лакриматория не требовалось.

У Нири тоже никого не было, даже Купера. Он сидел на Глассхаус-стрит, зарывшись в чащобу своих невзгод, как сова в заросли плюща, заливая зеленым чаем брюхо, набитое плавниками акул, супом с ласточкиными гнездами, соевой котлетой, лапшой и сиропом ли-ши. Он был печален сварливой печалью холерика. Зажав в пальцах китайские палочки, как кости, он взбивал низкий battuta[53] своего гнева.

Дело для него заключалось не только в том, как найти Мерфи, но в том, как его найти, оставшись самому ненайденным Ариадной, урожденной Кокс. Это все равно что искать иголку в стоге сена, полном гадюк. Город наводнен ее наводчиками, ее многочисленными ипостасями, а он — один. В пылу ярости он вышвырнул Купера, которого теперь, когда ему во что бы то ни стало захотелось его вернуть, не мог отыскать. Он написал Уайли, моля приехать и поддержать его своей находчивостью, своей практической сметкой, своей savoir faire[54], своим savoir ne pas faire[55], всеми теми лисьими свойствами, которыми не обладал Нири. На что Уайли, говоря совершенно начистоту, ответил, что мисс Кунихан требует работы на полную катушку, а расчистка пути для Нири оказалась более твердым орешком, чем он ожидал. Это письмо вызвало у Нири новые опасения. Его подвел Купер, испытанный и заслуживающий доверия слуга, насколько же более велика тогда вероятность, что это сделает Уайли, которого он едва знал. Совершенно неожиданно Мерфи, цель его погони, среди всех его знакомых, среди всех мужчин, которых он когда-либо знал, предстал единственным человеком, заслуживающим доверия мужчины, пусть он даже прескверно, как могло показаться, обращался с женщинами. Тем самым его потребность в Мерфи изменилась. Она не могла бы стать настоятельнее, чем уже была, она должна была потерять в смысле соперника то, что приобрела в смысле друга. Коновализация — закрытая система.

Он продолжал сидеть, покачивая головой, словно, пожалуй что, пустой бутылкой, с горьким ропотом обращаясь к китайским палочкам, и еще настоятельнее, чем в жене или даже в любовнице, будь она хоть самой Янь Куэйфей, нуждался в разуме, рядом с которым он мог бы преклонить свой. Восточный колорит обстановки, несомненно, был причастен к этой аберрации. Сироп ли-ши, которого он принял уже три порции, продолжал источать свое изысканное безымянное благоухание, сумерки, сотканные из музыки лютни, по ту сторону всех его невзгод.

Во избежание повода для судебного дела по обвинению в клевете мисс Кунихан сидела на коленях у Уайли не в отеле «Уинн», и они обменивались устричными поцелуями. Уайли целовался не часто, но, когда целовался, это было дело серьезное. Он был не из тех мрачных типов, что настойчиво требуют отвязать колокол страсти. Поцелуй от Уайли был подобен двойной целой ноте, в эквивалентном количестве тридцать вторых, соединенной лигатурой над тактовой чертой в долгую медленную любовную фразу. Мисс Кунихан никогда ни от чего не получала такого удовольствия, как от этой замедленной диффузии плевков любви.

Данный пассаж старательно составлен с преднамеренным расчетом развратить культурного читателя.

Для ирландской девушки мисс Кунихан была исключительно человекообразна. Уайли не был уверен, что ему вообще-то нравился ее рот, чересчур велик. Поверхность для поцелуев была больше розового бутона, но менее яркого тона. В остальном все было нормально. Описывать ее нет никакой надобности, она была похожа на любую другую ирландскую девушку, за исключением того, что, как уже отмечалось, отличалась более выраженной человекообразностью. Насколько это представляет собой преимущество, пусть каждый решает сам.

Входит Купер. Уайли оторвался от нее, как моллюск от своей скалы. Мисс Кунихан наглухо сомкнула рот. Уайли не оборвал бы своей любовной игры из-за Купера, в той же мере, в какой не сделал бы этого из-за животного, но опасался, нет ли поблизости также и Нири.

— Мне в отставку, — сказал Купер.

Уайли в мгновение ока оценил ситуацию. Он с ободряющим видом обернулся к мисс Кунихан, которая все еще не могла перевести дыхания, и сказал:

— Не волнуйтесь, моя дорогая. Это Купер, человек Нири. Он никогда не стучится, а также не садится, а также не снимает шляпы. Несомненно, у него есть новости относительно Мерфи.

— О, если у вас есть, — воскликнула мисс Кунихан, — если у вас есть новости о моем возлюбленном, говорите, говорите, заклинаю вас.

Она была всеядной читательницей.

Что правда, то правда, Купер никогда не садился, его acathisia[56] сидела глубоко и была уже застарелой. Ему было все равно, стоять или лежать, но сидеть он не мог. От Юстона до Холихеда он стоял, от Холихеда до Данлири — лежал. Теперь он опять стоял, как штык, посреди комнаты — на голове котелок, алый шарф завязан тугим узлом, стеклянный глаз налит кровью, — проводя средними пальцами рук вверх и вниз по швам своих мешковатых молескиновых брюк как раз над коленом, повторяя снова и снова:

— Мне в отставку, мне в отставку.

— Скажи лучше, — сказал Уайли, в отличие от Мерфи предпочитавший самую плоскую шутку никакой, при том условии, что шутить будет он, — тебе вставка.

Он налил большую рюмку виски и протянул ему со словами:

— Заело — это поможет перевести иголку.

Выпить большую рюмку виски было для Купера все равно что понюхать пробку, он, однако, не стал крутить по этому поводу носом. Пробки, которые ему предлагались, по большей части вовсе не имели запаха.

Рассказ Купера, подчищенный, сконденсированный, исправленный и сокращенный, о том, как случилось, что ему дали отставку, сводится к следующему.

По прошествии многих дней он однажды под вечер нашел Мерфи в Кокпите и сопроводил его до замкнутого двора в Уэст-Бромптоне. На углу этого строения благочинно стояла (честно и откровенно) великолепная пивная, паб, не нуждавшийся в свете ни солнца, ни луны. Когда Купер, следуя по пятам за Мерфи, проходил мимо нее, решетка растворилась, ставни открылись, двери распахнулись. Купер продолжал идти своим путем, путем Мерфи, пока тот не закончился перед домом, в который вошел Мерфи. Отпер дверь и вошел, следственно, он тут жил. Купер мысленно отметил номер дома и поспешил назад тем же путем, что пришел, составляя на ходу телеграмму Нири.

На углу он остановился полюбоваться на паб, превосходивший все, какие он когда-либо видел. Вдруг на пороге оказался человек, с сияющим видом, без пиджака и в фартуке из тонкого сукна, крепко сжимавший бутылку виски. Его лицо было подобно лику ангела, он протянул Куперу руку.

Когда он вышел оттуда пять часов спустя, его жажда разгорелась всерьез. Двери захлопнулись, ставни с грохотом опустились, створки решетки сошлись вместе и закрылись. Защита Уэст-Бромптона от Уэст-Бромптона, осуществляемая Уэст-Бромптоном, не желала ничем рисковать.

Он рвал и метал, Пантагрюэль держал его за глотку. Луна, по удивительному совпадению, полная и находившаяся в перигее, заливала эту роскошную, запертую на ключ бездонную чашу ироническим сиянием. Он заскрежетал зубами, яростно сжал вытянувшиеся коленки брюк, готовый на любое бесчинство. Он подумал о Мерфи, цели своей погони, следственно, своем враге. Дверь дома была распахнута настежь, он закрыл ее за собой и стоял в темном холле. Чиркнул спичкой. Вход в комнату, выходившую в коридор, не имел двери, из подвала не доносилось ни звука, не просачивалось ни капли света. Он поднялся по лестнице, открыл дверь в антресоли и обнаружил лишь засыпную уборную. С площадки второго этажа можно было попасть в две комнаты, одна была без двери, долгий вздох отчаяния донесся из другой. Купер вошел, обнаружил Мерфи в ужасающем положении, описанном в третьем разделе, решил, что произошло убийство, к тому же напортачили, и стремглав ретировался. В момент, когда он выскочил за дверь, в нее скользнула прекраснейшая молодая женщина, какую он когда-либо видел.

— Увы! — воскликнула мисс Кунихан. — Неверный и жестокий!

Он поехал на метро в Уоппинг, самозащита которого от самого себя, осуществляемая им самим, была не столь несокрушима, как в Уэст-Бромптоне, и пил там целую неделю. Его жажда и деньги — милостивое совпадение — пришли к концу одновременно. Он ограбил одну за другой множество кружек для бедных, пока не наскреб несколько шиллингов. Он поспешил в Уэст-Бромптон, остановившись по дороге лишь затем, чтобы сообщить телеграммой Нири добрую весть о том, что Мерфи нашелся. Развалины закрытого двора увозили на телегах прочь, чтобы расчистить место для архитектуры, более соответствующей дворцу на углу. Он поспешил назад, в свою нору, остановившись по дороге лишь затем, чтобы подать телеграммой Нири недобрую весть о том, что Мерфи пропал.

Нири прибыл на следующий день. Купер молил его о пощаде, выложил всю правду, не утаив ни крупицы, и с позором получил отставку.

Несколько дней спустя его задержали за то, что он просил подаяния, но при этом не пел, и ему влепили десять дней. Свободные часы своего заключения, которые иначе были бы для него тяжким бременем, он посвятил приведению в соответствие с календарем даты в купоне на обратную поездку своего действительного на месяц билета, чтобы в минуту своего освобождения, не теряя времени, возвратиться в милый край своего рождения. Он уже провел в Дублине несколько дней, занимаясь поисками мисс Кунихан, которая не оставила в отеле «Уинн» своего адреса. Сейчас он, наконец, ее нашел, к своему приятному удивлению, в объятиях мистера Уайли, которого он, разумеется, помнил со времен Гл. Почтамта, тех счастливых времен, которые ушли навсегда. Он смахнул слезу.

Все куклы в этой книге рано или поздно начинают распускать нюни, кроме Мерфи, который не кукла.

Уайли принялся его запугивать:

— Ты мог бы снова найти Мерфи?

— Может быть, — сказал Купер.

— Ты мог бы найти Нири?

— Охотно, — сказал Купер.

— Ты знал, что Нири бросил свою жену?

— Знал, — сказал Купер.

— Ты знал, что она в Лондоне?

— Знал, — сказал Купер.

— Почему ты не пошел к ней, когда Нири тебя прогнал?

Куперу совсем не понравился этот вопрос. Он множество раз представил своему мучителю в молниеносной смене оба своих профиля, между которыми было мало сходства.

— Почему? — сказал Уайли.

— Я слишком привязанный к мистеру Нири, — сказал Купер.

— Лжешь, — сказал Уайли.

Это не был вопрос. Купер ожидал следующего.

— Нири слишком много знает.

Купер ждал.

— Ты закладываешь его, — сказал Уайли, — он — тебя. Не так ли?

Купер не признал ничего.

— Все, что тебе надо, — сказал Уайли, — это немножко доброты, и вскоре ты будешь садиться, и снимать шляпу, и делать все, что сейчас невозможно. Мисс Кунихан и я — твои друзья.

Будь он демоном Франкенштейна, а Уайли — де Лэйси, Купер никак не мог бы иметь более польщенный вид.

— А теперь, Купер, — сказал Уайли, — будь так добр, выйди из комнаты и подожди там, пока я не изволю тебя позвать.

Когда Купер вышел из комнаты, первой заботой Уайли было осушить поцелуем слезы мисс Кунихан. Для этой цели у него был особый поцелуй, терпкий, скользящий, подобный машинке для стрижки волос. Мисс Кунихан расстроила отнюдь не мысль о Мерфи, лежащем вверх тормашками и истекающем кровью, но мысль о прекрасной посетительнице. Памятуя об ошибке Нири у могилы Отца Праута (Ф. С. Мэхони), Уайли заметил, что не было вообще ничего, что соединяло бы Мерфи с этой молодой женщиной, которую Купер видел только в момент ухода. Но мисс Кунихан не успокоило, а оскорбило это предположение, в котором она усмотрела унижение достоинства Мерфи. Ибо какое дело могло быть у красавицы по соседству с Мерфи, как не с самим Мерфи? Она усилила поток слез, отчасти чтобы показать, насколько она оскорблена, отчасти оттого, что поцелуи, которые она получала теперь, были для нее чем-то совсем новеньким.

Когда затрата сил на проливание слез превысила удовольствие от осушавших их поцелуев, мисс Кунихан его прекратила. Подкрепившись небольшой порцией виски, Уайли выдал следующее в качестве своего взвешенного суждения, каковым оно и являлось.

Настало время тем или иным способом, раз и навсегда, покончить с нерешительностью мисс Кунихан, которая была также нерешительностью ее доброжелателей, иначе говоря — его самого. Нири без Купера никогда не найти Мерфи. Но даже если предположить, что он найдет, принесет ли это какое-то облегчение мисс Кунихан? Наоборот. Ибо ежели Мерфи, в силу своей собственной свободной тупости, в душе уже не отступился от мисс Кунихан, Нири, запугав или подкупив его, как пить дать, вынудит его сделать это, а ежели не удастся, устранит его. Человек, способный, замышляя двоеженство, иметь виды на мисс Кунихан, способен на все.

Даже Уайли не знал о первой миссис Нири, которая жила и здравствовала, хотя, по официальной версии, чахла и изнывала в Калькутте.

— Хотя я и не выступаю в суде по делу Нири в качестве адвоката, — сказала мисс Кунихан, — мне, однако, не хочется считать его таким гнусным негодяем, каким вы его представляете. Если, как вы утверждаете — не спрашиваю, на каком основании, — он бросил свою жену, у него, несомненно, были на то первостатейные причины.

Мисс Кунихан не могла слишком строго судить человека, которого ее чары привели на грань двоеженства, если это так на самом деле. Никакой пользы не могло принести и ее соучастие в поношениях вместе с Уайли более кредитоспособного поклонника, даже если тот — а — лично был не такой интересный, как он. Для нее было бы нежелательно вступать в более тесное сотрудничество с Уайли, нежели это способствовало бы достижению ее цели (Мерфи) или соответствовало ее аппетиту. Если она обращалась с ним менее сурово, чем с Нири, то просто потому, что последний отбивал у нее аппетит. Но она заявила со всей определенностью и тому и другому, что, доколе существует надежда на Мерфи, ее чувства следует рассматривать как пребывающие в подвешенном состоянии. Уайли принял это чрезвычайно милостиво. Он находил в ее подвешенных чувствах столько сердечности, что его не очень заботило, будут ли они когда-нибудь спущены с цепи.

Достаточно сообразительный, чтобы возблагодарить звезды за то, что они не сделали его еще сообразительнее, Уайли увидел, что совершил ошибку, защищая Мерфи и нападая на Нири. Мужчина мог с таким же успехом выкурить женщину с ее позиции на собственной же ее территории сентиментальной похоти, как превзойти нюхом собаку. Ее инстинкт — это реактив, сводивший каждый сделанный им ход незамедлительно и безо всякого усилия к тому конечному смыслу, который он имел для ее интереса и тщеславия. Уязвимыми местами мисс Кунихан были единственно ее эрогенные зоны и ее потребность в Мерфи. Быстренько взяв на прицел первые, он сказал:

— Возможно, я совершенно не прав в отношении Нири. Полагаю, что это так. Быть может, он самый надежный человек на свете. Но без Купера ему никогда не найти Мерфи. У него таланты совсем иного рода. А пока не найдут Мерфи, делать нечего.

У мисс Кунихан было, к сожалению, ощущение, что после того, как найдут Мерфи, сделать можно будет еще меньше.

— Что вы предлагаете? — сказала она.

Прежде чем что-то предложить, Уайли хотел бы сказать, что потребность Мерфи в мисс Кунихан была, разумеется, сильнее, чем ее в нем. Она могла бы судить о его бедственном положении по рассказу Купера о том, как он его нашел. Очевидно, он стал жертвой жестокого нападения, по всей вероятности пострадав от рук делового соперника, в помещении не только не пригодном для человеческого обитания, но и определенном на слом центральной властью. Сейчас он, наверное, спит на набережной, или же всю ночь напролет бродит, сгоняемый с места, вокруг Сент-Джеймсского парка, или терпит мучения обреченных в крипте церкви св. Мартина в полях. Настоятельно необходимо незамедлительно найти его, не просто для того, чтобы он заверил мисс Кунихан, что его отношение к ней было столь же недвусмысленным, как и всегда, хотя это соображение сохраняло, разумеется, первостепенное значение, но также для того, чтобы уберечь его от его глупой ирландской гордости. Доколе ему дозволялось лишать себя общества мисс Кунихан из ложно понятой идеи рыцарства, каждое его усилие оканчивалось провалом. Но когда рядом с ним будет мисс Кунихан, которая будет побуждать, подбадривать, утешать и вознаграждать его, нет такой высоты, которой он не мог бы достичь.

— Я спросила, что вы предлагаете, — сказала мисс Кунихан.

Уайли предлагал, чтобы они все поехали в Лондон, она, он и Купер. Она будет сердцем и душой экспедиции, он — мозгами, Купер — когтями. Это позволит ей излить на Мерфи, как только он будет найден, свои скопившиеся чувства, которым тем временем он, Уайли, был бы счастлив и польщен ежедневно не позволять заржаветь, в дополнение к своим менее существенным обязанностям иметь дело с Нири и не подпускать Купера к бутылке. И даровать надежду Ариадне, урожденной Кокс, мог бы он добавить, но не добавил.

— И кто платит, — сказала мисс Кунихан, — за этот большой бросок?

— В конечном счете — Нири, — сказал Уайли.

Как на надежнейшее поручительство он сослался на письмо, в котором Нири оплакивал свою поспешность в отношении Купера, умолял Уайли поступить к нему на службу и вздыхал о подоле меховой шубки мисс Кунихан. Возможно, окажется необходимым обратиться к средствам мисс Кунихан в связи с немедленными издержками, которые она должна рассматривать не просто как аванс, но как инвестицию, одним из дивидендов которой будет Мерфи.

— Я не могу ехать раньше субботы, — сказала мисс Кунихан. Примерки были в разгаре.

— Что ж, — сказал Уайли, — чем лучше день, тем… Из этой страны всегда приятно уехать, но самое приятное — субботним пароходом, с господами из театров, наслаждаясь беспошлинным спиртным по лицензии для продажи в открытом море и целой ночью на воде.

— Я хочу сказать, что будет время, — сказала мисс Кунихан, — уведомить мистера Нири и поставить все это соглашение на менее — а — гипотетическое основание.

— Я против всяких сношений с Нири, — сказал Уайли, — пока не найден Мерфи. Если обратиться к нему сейчас, когда все по-прежнему вилами на воде писано, он может по глупости начать чинить препятствия на пути собственного же успеха. Но поставь его лицом к лицу с другом и возлюбленной в минуту подавленности, да еще имея в запасе Мерфи как совершившийся факт, и, разумеется, милости посыплются, я думаю, как из рога изобилия.

В худшем случае, подумал Уайли, если Мерфи не удастся найти, если Нири перейдет к угрозам, всегда есть Кокс.

В худшем случае, думала мисс Кунихан, если моего любимого не удастся найти, если Уайли перейдет к угрозам, всегда есть Нири.

— Очень хорошо, — сказала она.

Уайли заверил ее, что она никогда об этом не пожалеет. Ни один из них никогда не пожалеет. Для них всех это было начало новой жизни: для нее, для Мерфи, Нири, для него самого, недостойного. Это был выход из тьмы для всех заинтересованных сторон. Он направился к двери.

— Пожалею или нет, — сказала мисс Кунихан, — новая жизнь, нет ли, я никогда не забуду вашей доброты.

Он стоял спиной к двери, одна рука лежала у него за спиной на ручке двери, другая — описывала в воздухе жест, которым он всегда пользовался, когда слова были неспособны скрыть то, что он чувствовал. Мисс Кунихан со своей стороны изобразила на миг столько понимания на своем лице, сколько оно могло без труда выжать из себя. На такой риск она нечасто шла охотно.

— Это вы добры, — сказал Уайли, — а не я.

Оставшись одна, она принялась впустую помешивать угли в камине. Торф в своей eleuthero-mania[57] был истинно ирландским — он не желал гореть за решеткой.

Она выключила свет, открыла окно и высунулась из него. Тыльную или лицевую свою сторону не может Луна повернуть к Земле? Что хуже, никогда не служить тому, кого она любит, или постоянно тем, одному за другим, кто ей слегка неприятен? Сложные вопросы. На мостовой показались Уайли и Купер, две крошечных головы на распорках плеч (выражение Мерфи). Затем Купер вдруг пришел в движение, пустившись прочь своим рваным бегом, который недотягивал до бега, вытянувшись по мере удаления в полный рост. Она не слышала, как щелкнула, захлопнувшись, входная дверь, подававшая ей сигнал принять позу, достойную того, чтобы быть застигнутой Уайли врасплох, и свесилась еще дальше и ниже, так что в комнате оставалось уже не более половины ее особы, да и та не доставала до полу. Пространство, окружавшее серый тротуар, простиравшийся по обе стороны от подножия серых ступенек, было залито тьмой. Острия железной решетки напоминали острые зубья пилы, выбрасывающие фонтанчики света. Мисс Кунихан закрыла глаза, что было неразумно, и, казалось, была вообще готова покинуть комнату, когда руки Уайли, ловко уместившие в две пригоршни ее груди, втащили ее назад, навстречу более светскому головокружению.