Фейн медленно приоткрыл глаза, какой-то неприятный белый свет больно ударил в зрачки, сузив их до точки. Он попытался встать, но понял, что это не так просто сделать. Он не был скован чем-либо, его рука свободно совершила несколько движений, но голова… Легкое головокружение сбивало мысли и мешало подняться. Он чувствовал слабость. Первое, что он мог сделать, это оглядеть обстановку. Его глаза с тревогой скользили по стенам, белому потолку, небольшому столику у стены. Комната была приятно освещена. Его глаза понемногу привыкли к свету. Очертание предметов становилось все отчетливее, а головокружение улетучивалось, уступая место здравому рассудку. Он не знал, сколько так, без движений, он пролежал — час, может три. Его взгляд столкнулся с овальной дверью. Такие двери были непривычны для квартир и его вновь посетили подозрения и неприятные предчувствия. Что с ним? Почему он оказался в этой маленькой комнате?
Фейн попробовал приподняться и ему это удалось. Затем он встал, немного пошатнулся, но это произошло скорее из-за волнения, нежели этому была причиной физическая слабость. Дверь, с которой он не сводил взгляда, находилась прямо перед ним. Все, что ему нужно было сделать, это подойти к ней ближе. Путь к свободе был перед ним, но почему-то ему совсем не хотелось выйти наружу. Что это? Какие удивительные ощущения он испытывал? Раньше он никогда так не был взволнован или заинтригован. Это новое ощущение, которое он еще не мог назвать, манило его, придавало смелости, и было приятно. Всю его жизнь он не знал абсолютно никаких проблем. Жизнь была легкой и необремененной тяжестью каких-либо проблем. Об этом заботилось государство. Он же лишь вкушал приятные цветы, которые даровала ему жизнь.
Он немного постоял перед дверью, охваченный приятной дрожью новых ощущений, и, наконец, решил покинуть эту маленькую клетку, где он оказался. Сделав два уверенных шага, он застыл в изумлении перед дверью. Она не открылась. Почему? Ветер каких-то странных сомнений вперемешку с зародившейся тревожностью пролетел сквозь его сердце, оставив небольшой осадок в виде неуверенности. Двери всегда открываются, в любом доме, другого он не знал. Тут посетила его мысль о том, что дверь сломана. Он легонько постучал, в надежде, что его услышат, но в ответ лишь тишина и новые ощущения нарастающей тревожности. Он вспомнил далекие годы, когда он сдавал экзамены в университете, тогда он несколько раз тоже испытывал такие чувства. Он попытался вспомнить еще подобные события, но ничего нового для себя его память не выдала. Лишь далекие воспоминания детства. Что это? Потеря памяти? Он не мог вспомнить ни единого события, которые прошли с ним за последнее время. Фейн вспоминал, он лихорадочно копался в памяти, в поисках хоть одного события, эпизода, который бы напомнил ему о его последних днях, а быть может, и годах. Неожиданно, его посетила чудовищная мысль: «Кто он? Что он здесь делает?» Его руки невольно протянулись к овальной двери и в сумрачном предчувствии беды, которая ему была почти незнакома, он начал сначала толкать ее в стороны, пытаясь раздвинуть, а потом ощупывать непонятный предмет, расположенный у двери. Это был небольшой красный круг с размером толщины большого пальца.
Фейн не успел дотянуться до красного круга (его рука застыла в нескольких сантиметрах от него), как вдруг дверь перед ним расступилась, поднявшись вверх и спрятавшись в стене. Путь был свободным. Фейн не стал ждать судьбу и вышел. Он оказался в каком-то коридоре. Здесь было достаточно освещения, приятный свет немного успокоил встревоженный разум Фейна. В недоумении, вперемешку с щекочущим нервы волнением, он неуверенным шагом двинулся по коридору, выбрав одно из направлений. Судя по обстановке, которую он наблюдал, такой коридор не мог быть частью какой-либо квартиры или офиса. Это скорее напоминало… Он не мог вспомнить. Его ноги несли вперед, а сознание судорожно работало с осколками памяти, иногда встречая на своем пути отдельные воспоминания давнего времени. Лишь стены, пол и некоторые мигающие лампочки ему напоминали о том, что он находится в материальном мире. Он несколько раз ощупывал свое тело, ноги и руки, пытаясь уверить себя в том, что это не сон и не голограмма. Он живой, настоящий, а мир, к которому он прикоснулся, реальный. Так прошло минут пять, пока он неуверенно брел извилистыми проходами странного коридора.
Фейн остановился, что-то напомнило ему о новых ощущениях, какое-то нераспознанное напоминание. Он, как будто начал что-то вспоминать. Эти стены, коридор, они о чем — то ему хотели сказать, но… как он не пытался выудить из уголков памяти, все было тщетным, пустота. Неожиданно его уху донеслись какие-то тонкие звуки. С приятным волнением в сердце он направился на звук, и вскоре начал слышать отчетливую речь. Да, это были люди. Он не один! Он уже ускорил шаг в надежде узнать, что с ним произошло, а главное — кто он. Фейн подошел к овальной двери, за которой он отчетливо слышал голоса. Что — то его остановило. Он еще не мог понять, когда его взгляд не обнаружил красного круга у двери, которым он воспользовался, когда открывал первую дверь. Голоса пропали, затаились. Почему? Эта мысль немного волновала его. Ему показалось, что за дверью кто-то есть, но оно затаилось, затихло. Может он ничего не слышал, и это было галлюцинацией? Тут он вспомнил, что звуки не проходят через двери или стены. Так как дверь была закрытой, то и людские звуки он не мог слышать. И все же, он невольно, пытаясь разъяснить для себя многие вопросы, потянулся к двери, и… Она бесшумно отворилась, поднявшись вверх, внутрь стены.
С нескрываемым восторгом, граничащим с удивлением и растерянностью, он увидел восемь человек: двух очаровательных молодых женщин и шестерых мужчин.
— Теперь нас девять, — сказал один из мужчин, сидевший за круглым столом.
— Вы присаживайтесь, угощайтесь, — сказал молодой парень, приятно улыбнувшись. — Чай, кофе, разнообразные коктейли, соки, минеральная вода. Здесь этого в избытке.
Фейн сел рядом с девушкой. С волнением он по — прежнему оглядывал обстановку и пытался найти хоть один предмет, который бы ему о чем-то наполнил, восстановил память.
— Вы, наверное, пытаетесь вспомнить последние события, которые произошли с вами? — сказала девушка.
— Да, я не помню…
— Мы все в одинаковых условиях, — сказал молодой человек, сидящий рядом с Фейном. — Никто ничего не помнит. Бесполезно что-либо вспоминать.
— Давайте я вас познакомлю, — предложила белокурая девушка, натянуто улыбнувшись.
Фейн, кивнул головой.
— Я точно помню свое имя, — сказал он, — меня зовут Фейн.
— Это Альбертон, — произнесла девушка, указывая на мужчину лет тридцати с лишним, — это Блэк, Крофтон, Ости, — она указала на молодую брюнетку, — Дадсон, Голдман, Эвенз, — указала она на рыжеволосого мужчину, — меня зовут Хейли. Как и вы, все мы не помним, что с нами произошло, и как мы оказались…
— Где!? — невольно вырвалось у Фейна. — Прошу прощения, за то, что перебил вас. Где мы находимся?
— Это космический корабль, — ответил за девушку Альбертон.
— Почему вы так в этом уверены? — спросил Фейн, и тут же вспомнил, где он мог видеть знакомые ему стены коридора и замысловатые переходы.
— Вы проснулись позже всех, — сказал Голдман. — Мы не стали вас будить, чтобы не навредить вашему здоровью, к тому же…
— Здесь многое необычно, — сказал Фейн.
— Да, да, возможно, — согласился Альбертон. — Я расскажу вам то, что нам стало известно. Мы также как и вы спали в своих комнатах, потом…
— Потом мы проснулись, — добавил Голдман.
— Верно, — продолжил Альбертон, — нас не разбудили, прошу это заметить. Возможно, здесь есть какая-то программа действий. Но это лишь мое предположение, не более того. Так вот, вернусь к событиям, о которых все мы знаем. Первым проснулся Эвенз.
— Это было ужасно, — сказал Эвенз. — Нет, я ничего не хочу сказать о физическом состоянии, я достаточно бодро чувствовал себя, но мое душевное беспокойство…
— Мы все испытали потрясение, — сказал Голдман.
— А я до сих пор места себе не нахожу, — сказал Крофтон. — Это ужасно, и дело не только в памяти, как тут уже говорили, просто обстановка…
— А что обстановка? — спросил Фейн.
— Ему мерещится что-то, в каждом предмете он видит нечто необычное, — пояснил Голдман. — Я предполагаю, что это от сна. Это пройдет. Как и то, что у всех из нас амнезия. Эта потеря памяти ненадолго, я в этом уверен.
— Возможно, это произошло из-за каких-то нагрузок, — сказал Альбертон. — Наш организм, по-видимому, испытал какие-то потрясения, и как сказал Голдман, для мозга нужно время и он восстановит все события. Ясно одно, мы все находимся на этом космическом корабле.
— Но в таком случае, нас должно что-то объединять, — предположил Фейн.
— Да, мы думали об этом, — ответил Остин. — Но, увы, мы не помним своих профессий. Это ужасно. Что мы здесь делаем?
— Не нужно отчаиваться, — сказал Альбертон. — Мы всё узнаем, и наша память вернётся. Я не знаю откуда, но я помню, что частичная потеря памяти возможна, если человек попадёт в сильные магнитные завихрения. Наш корабль мог попасть, например, в одно из таких полей. Одинокая комета, спутник, да мало ли.
— Это интересно, — сказал неожиданно Голдман.
— Что вас заинтересовало? — спросил Эвенз.
— Мы не помним кто мы, но навыки сохранились, — сказал Голдман.
— Это верно, — сказал Блэк. — И что это значит?
— Это значит, — начал Голдман, — что по осколкам памяти и нашим не стертым навыкам, мы сможем восстановить события или хотя бы круг наших интересов и профессий.
— Да, это интересно, можно попробовать, — сказал Фейн.
— Вот вы, Альбертон, — начал Голдман, — знаете о магнитных полях, космическом корабле, точнее его устройстве, пожалуй, больше остальных, поэтому, можно предположить, что вы как-то связаны с космосом или техникой.
— Может быть, может быть, — задумчиво произнес Альбертон.
— Вы, девушка, — Гольдман указал на брюнетку, — слишком нежна и красива. Я сразу обратил внимание, да и многие здесь тоже, что у вас необычная походка.
— А что с ней? — сконфуженно и осторожно, произнесла Ости. — Я так хожу, ну и что тут такого.
— Ваша походка, — продолжал Голдман, — дает мне возможность предположить, что ваша профессия относится к модельному бизнесу. А внешний образ и черты лишь подтверждают мою догадку.
— И это скорей всего так, — согласился Альбертон.
— У Блэка на ладонях видны мозоли, — продолжал строить свои догадки Голдман. — Это наводит на мысль, что он имеет отношение к техническому персоналу. Только вот в какой отрасли, пока не ясно.
Блэк с нескрываемым вниманием осмотрел свои ладони.
— Да, вы верно заметили, — согласился Блэк, — работа чиновника или учителя не для меня.
— Крофтон, теперь вы, — сказал Голдман твердым голосом.
Крофтон невольно вздрогнул.
— С вами проще, чем с остальными, — продолжал Голдман. — Как только вы здесь оказались, вы сразу же не растерялись у бара и прекрасно орудовали на кухне посудой, словно ваши руки уже не раз прикасались к ней. Вы безошибочно смастерили коктейли мне и Альберту, из этого всего я предполагаю, что ваша деятельность относится к сфере кулинарии.
— Может быть, — согласился Альбертон.
— Это верно, — сказал Крофтон. — Лишь после ваших слов, я что-то почувствовал, глядя на посуду и кухню. Он подошел к аппарату, выдающему горячие блюда, и мастерски совершил несколько движений рук перед монитором аппарата. Спустя мгновение, что-то зазвучало внутри прибора, и раскрылась дверца, из аппарата медленно выплыла душистая гречневая каша с каким-то салатом в придачу. Все зааплодировали, на лицах появились теплые, сияющие улыбки.
— Теперь наша вторая девушка, которая представилась как Хейли, — продолжил Голдман. — С самых первых секунд ее пребывания в этой комнате, она пробовала неоднократно давать кому-то из нас распоряжения, и очень удивлялась, когда мы не всегда шли с ее согласием. В разговоре она держится так, словно знает все, пряча неуверенность за обаянием. Ведь она так же, как и все мы, ничего не помнит. Ее целеустремленный взгляд при задаваемых вопросах, и непременное желание получить ответ, наводит меня на мысль, что ее профессия как-то может быть связана с руководящей должностью, например, менеджер, управляющий. Она скорее привыкла отдавать приказы и следить за их выполнением, нежели рутинно и безропотно совершать какие-либо действия, чьи-то распоряжения.
— Я не скрою своих чувств, — начала Хейли, — но признаюсь, мне нравится отдавать распоряжения. И я действительно не люблю выполнять чьи-то указания.
— Эвенз, возможно вы журналист или диктор на телевидении, — сказал Голдман. — Вы не сидите на месте и часто задаете вопросы. Я вижу в вас желание докопаться до истины.
— Только поэтому вы считаете его журналистом? — спросил Альбертон.
— Нет, не только, — продолжил Голдман. — В его речевом обороте и словах присутствует нечто схожее с журналистами. Это специфика профессии. Заметьте, он несколько раз пытался отыскать в кармане какой-то предмет. Я предполагаю, что этим предметом, которого у него сейчас нет, может быть, электронная книжка — для записей, например, новостей. Термины, которые Эвенз использует в своем обороте, говорят мне, скорее о том, что он имеет какое-то отношение к журналистике. Он ищет. Наверное, новости для своего журнала.
— Вы правы насчет книжки, — согласился Эвенз. — Я действительно искал у себя в кармане записную книжку и очень удивился, когда ее там не обнаружил.
— Теперь Дадсон, — продолжил свои предположения Голдман. — Вы прекрасно разбираетесь в компьютерах, но не знаете, как они устроены.
— Вы видели компьютер здесь? — спросил Фейн.
— Да, но об этом потом, — сказал Голдман.
— Мы обнаружили комнату управления кораблем и даже проникли туда, — шепотом сказала Ости, придвинувшись к Фейну ближе. — Там побывало несколько человек. Я там не была, не пустили, сказали, что это может быть опасно.
— И что же? — спросил заинтересованно Фейн. — Какая информация в компьютере? Куда мы летим?
— Я не знаю, — ответила мягко девушка. — Там были Альбертон, Дадсон и Хейли. Хейли мне рассказала, что компьютер закрыт паролем и им не удалось проникнуть в его память. Альбертон сказал, что наш корабль управляется этим компьютером и идет по автоматической программе, по заданному курсу. Но куда, никто не знает.
— … Исходя из ваших, Дадсон, рассуждений и познаний в некоторых вопросах экономики, я вывел, что вы имеете прямое отношение к учету, например, вы бухгалтерский служащий, — продолжал строить свои догадки Голдман. — Помните мой вопрос к вам о стоимости технических приборов, что мы видели в комнате управления. Вы не только дали им цену, но и упомянули некоторые законы налогового кодекса, о котором мало кто из нас знает.
— Я с вами согласен, — обратился Дадсон, — передо мной действительно всплывают, глядя на некоторые предметы, какие-то цифры и связанные с ними формулы законодательства. Но это все интуитивно, нежели осознано.
— Вас, Фейн, я только сейчас увидел, — сказал Голдман, — и пока ничего определенного не могу сказать. Время и события помогут нам открыть и вашу профессию. О себе могу сказать, что меня интересуют вопросы, связанные с состоянием человека. Я помог Хейли с ее головокружением, с тошнотой и болями в брюшной области Крофтона. Это было, как они после уверяли, сделано довольно профессионально с моей стороны. Из этого я делаю вывод, что я имею отношение к медицине. Так что, если у кого недомогание или травмы, то всегда буду рад помочь.
Пока все были заняты новыми кулинарными изделиями Крофтона, Фейн подсел к Альбертону.
— Ости мне рассказала о комнате управления этой посудины, — начал Фейн.
— Да, я был там, — сказал Альбертон. — Это было тяжело, но мы с Дадсоном и Голдманом обнаружили эту комнату.
— Ости сказала, что Голдмана там не было.
— Это верно, он не заходил в пульт управления. Его помощь понадобилась Крофтону.
— И что, мы действительно не знаем куда летим? — спросил настороженно Фейн.
— Увы, вся информация хранится в бортовом компьютере, — ответил Альбертон, а затем продолжил шепотом. — Я лишь заметил, что компьютер не совсем работает в автономном режиме.
— Что это значит? — спросил Фейн.
— Мне показалось, что он принимал какую-то информацию. Мне действительно знакома техника на высоком уровне, как предположил Голдман. Я чувствую по работе аппарата, что он явно работал с внешним контактом.
— То есть?
— Кто-то отправлял информацию в компьютер, а он принимал ее. Возможно это письмо, или какая-то команда.
— Команда? — задумчиво произнес Фейн. — Что за команда? Для чего?
— Например, для запуска какой-то программы.
— Вы знаете, Альбертон, с самого своего пробуждения, на этом корабле, я чувствую, что здесь что-то не так. Я пока не могу определить, соединить отдельные тревожные предчувствия и мысли, но меня мучает какое-то странное беспокойство. Здесь что-то не так. Словно все приготовилось, напряглось, сжалось, вот как ваша эта программа. Она хочет, чтобы ее не видели, скрывается, но наступит момент, когда от нее уже не скрыться.
Альбертон внимательно прислушивался к каждому слову Фейна.
— Я с вами согласен, — сказал тихо Альбертон.
— А что вы предполагаете? Как мы здесь оказались?
— Я думаю, что вопрос о том, как мы здесь оказались тесно связан с вопросом, куда мы направляемся. Возможно, мы все перемещаемся на новую планету, для работы.
— А Ости, она ведь из мира моды, зачем она там нужна? Ведь ее профессия не требуется на новых местах поселения или разведывательных полетах.
— Согласен, — сказал Альбертон. — Но ведь о ее профессии мы судим по предположению Голдмана. Эти все его слова не точны, даже если он и угадал в нескольких случаях, остальные его доводы в основном остаются лишь догадками. Они станут точными и обретут реальность лишь после возвращения у каждого из нас памяти.
— Я надеюсь, что это скоро произойдет, — сказал Фейн.