Мертвецы

7. Гужевой полигон

От школьного крыльца натоптана к дороге плотная тропочка. От околицы горой поднимается зеленый от луны сугроб, изгородь кладет на него густую, почти черную тень.

Широкая сухаринская улица тиха, - вдоль изб пестреет желтыми отблесками оконного света. У средних - поседка; из чередной избы несется визг гармошки и тяжелый топот кадрили. Доктусов заходит туда - посмотреть, нет ли там Насти... Идут дальше. Снег чуть слышно скрипит под ногами. Поровнявшись с Касаткинским домом, опять останавливаются. Степан Петрович крадется к окну, заглядывает внутрь. Сашка сидит за столом и читает газету, отец его, зевая, рассеянно молится на невидный с улицы образ. Насти нет и здесь.

- Пусто, мичман!

Доктусову хочется домой. Зябнут неприкрытые короткой курткой ноги. Но он покорно плетется мимо берез и ветел, сверкающих под луною заиндевелыми сучьями. В конце села нелепо громоздится казарма-церковь. На паперти звонкие в морозе голоса. Степан Петрович расцветает.

- Есть, капитан! - шепчет он, оглядываясь.

Настя сидит на ступеньке; рядом с нею подружка в белой вязанке, - Доктусову приходится взяться за нее ничего не поделаешь, дружба, она - вещь... того... ответственная!

И он заводит разговор:

- Вам, барышня, не холодно?

- Не...

- А для чего вы закутались?

- Так.

Пауза. Степан Петрович с Настей уходят вперед, теряются между избами. Доктусов томится, зевает. Он очень рад, когда его спутница неожиданно молча протягивает холодную как ледяшка руку и отстает от него... Хорошо бы сейчас дать дралу! Но нельзя: дружба, она - того... Грея руками зябнущие уши, бредет Колька по улице. Увидев светлеющую на Касаткинском крыльце шинель, он начинает насвистывать начало вальса "Тоска", обрывает - с крыльца раздается негромкое продолжение. После условного этого свиста Доктусов кричит в полголоса на венецианском диалекте:

- Широскоц?

- Шишец нешимногоц...

Доктусов пожимает плечами... Что бы такое придумать?.. После короткого колебания он решает итти к Лешке, у которого есть мандолина и цитра. В Лешкиной избе темно, неуютно - горит вонючая коптилка и какая-то старуха, сердито поджав губы, сучит нитку. Лешка достает инструменты. Долго настраивает их и начинает маршем. Старуха ворчит, но на нее не обращают внимания. Под окнами сходятся слушатели - видно где-то лицо, прижавшееся к стеклу... Цитра грустно звенит протяжными серебряными переливами, поспевая за нетерпеливым трепетом мандолины... Недавняя сонливость Доктусова исчезает, будто ее и не было; он с удовольствием играл бы всю ночь. Но старуха ворчит все громче, Лешка ужасно хитро подмигивает... Провожая Доктусова, он извиняется:

- А то, знаешь, заест она меня...

Степан Петрович долго прощается с Настей и бегом догоняет деликатно ушедшего вперед Кольку. Уже поздно, избы погасли, умолкла и поседка. Луна опускается за гумна, но снег все еще бледно-зеленого цвета.

В школе душно, угарно. Это особенно хорошо заметно с мороза. У Степана Петровича застыли ноги: он снимает сапоги и трет побелевшие ступни одеялом. Он доволен - такой удачный вечер называет "отрадным гужевым полигоном".