Мертвых не судят

Всё будет хорошо, милый (повесть)

Хотя в огромном коллективе института симпатичных женщин было немало, со служебными романами Кротову как-то не везло. Обычно к тому времени, когда он решался на активные действия, оказывалось, что отношения с его избранницей так просто перешли в категорию дружеских, что любая попытка переместить их в разряд романтической неопределенности выглядела бы просто смешно.

А быть смешным Кротов не любил. Начинать же церемонию ухаживания немедленно после знакомства он не умел. Вообще он был нормальный мужчина, даже не без шарма — рост сто семьдесят семь, сложен крепко, и подбородок в анфас почти волевой, но все-таки не Ален Делон, с первого взгляда насмерть не поражал. Обычный, в общем.

И в настоящий момент очередной неначавшийся роман шел привычной колеей к не менее привычному финалу, что воспринималось Кротовым со смиренным фатализмом. Правда, сейчас он не желал такого финала более, чем обычно. Потому что Елена Федорова нравилась ему более, чем обычно. Непонятно, правда, по какой причине. У Елены Федоровой фигура была совершенно мальчишеская — узкие бедра и почти никакой бюст. Сам же Кротов считал, что он тяготеет к классическим формам. Разобраться в таком противоречии Кротов не мог даже с помощью логики. И вот он решил форсировать события, пригласив Елену Федорову в ресторан, что и немедленно сделал, дождавшись ее после работы на автобусной остановке.

Елена несколько удивилась, но в целом восприняла приглашение положительно. Тем же вечером окрыленный успехом Кротов заказал на завтра два места в ресторане «Синий бор», который, во-первых, был расположен неподалеку от дома Елены, а во-вторых, в некотором роде славился неплохой кухней. К тому же в ресторане играл джазовый квартет, а не какие-нибудь орлы с гитарами и мегаваттными усилителями: громкой музыки Кротов не выносил.

В течение дня они с Еленой вели себя немного как заговорщики и, встретившись в институтской столовой, даже не перебросились парой слов как обычно. Некоторая скованность не оставила их обоих и по дороге. Кротову приходилось делать усилия, чтобы выглядеть естественным, и он видел, что Елена чувствует себя примерно также.

Но в ресторане оказалось довольно мило. Даже официантка попалась вполне симпатичная. Зал быстро заполнялся народом. Большинство мужчин были в пиджаках и галстуках, дамы вели себя подчеркнуто светски и, пользуясь вилкой, далеко отставляли мизинчики. Кротов по опыту знал, что через пару часов пиджаки повиснут на стульях, узлы галстуков съедут набок, да и дамы сделаются намного демократичнее. Но пока, подчиняясь всеобщему начальному настрою, он и сам подсознательно старался быть похожим на английского дворянина, каких показывают в исторических фильмах.

А Лена была гораздо естественнее, отчего в голову Кротова проникли ревнивые подозрения: не является ли для нее посещение ресторанов более привычным, нежели он предполагал.

Они пили вино «Эрети», поскольку Кротов постеснялся с ходу предложить коньяку, который любил больше; ели «Столичный» салат и эскалопы, и Кротов довольно остроумно болтал о чем-то несущественном. Причем обходился без анекдотов.

В положенный час заиграл джазовый квартет, не обманув надежд Кротова умеренностью звуковой мощи. Кротов пригласил Лену танцевать. Собственно, это был лишь предлог, чтобы вступить в новую фазу волнующей игры ухаживания — фазу, предполагающую легальное прикосновение друг к другу. Кротов этого не скрывал, и, к его радости, Лена все восприняла правильно. Под звуки мелодично-тягучего блюза они медленно передвигались по залу в толпе танцующих, волосы Лены легко касались его лица, он искал слова, чтобы рассказать, как ему хорошо. Тут-то все и произошло.

Неподалеку от эстрады стояли несколько мужчин. Кротов и Лена находились от них метрах в пяти, и обращенный в ту сторону лицом Кротов непроизвольно фиксировал на этой группе взгляд. Мужчины разговаривали вроде бы вполне спокойно, как давние знакомые. И вдруг один из них — высокий, в белых брюках и таком же белом свитере, толкнул своего собеседника — плотного и коренастого, с черной, коротко подстриженной шевелюрой. Разумеется, толчок этот не был шутливым или дружеским, но и без явного намерения причинить какой-либо ущерб. Однако реакция на него последовала ужасная.

Даже в полумраке зала Кротов отчетливо увидел, как в руке коренастого блеснула светлая полоска стали. Коротко замахнувшись, коренастый воткнул нож в грудь своего противника. На какой — то момент лицо у того сделалось растерянным, затем исказилось ужасом. Он закричал, и Кротов тоже не сумел сдержать вскрика, рефлекторно стиснув Лену в объятиях. На белоснежном свитере быстро расплывалось поразительно яркое алое пятно. Раздался женский вопль, оркестр нестройно умолк. Раненый коснулся пальцами кровавого пятна и рухнул на пол…

Все смешалось, зал закружился водоворотом бестолковой суеты, повсюду кричали. Кротов тоже пытался куда-то пойти, но Лена отчего-то не пускала, крепко вцепившись в его руку. Вспыхнул полный свет. Люди толпились около упавшего, но ни один не приближался к нему вплотную, словно не в силах переступить некой магической линии, очертившей тело.

Потом появилась милиция — как-то невероятно быстро (лишь позже Кротов узнал, что как раз в это время, следуя обычным маршрутом, в ресторане оказался патрульный наряд). Два милиционера в форме и один в штатском действовали уверенно. Один сразу же перекрыл выход, двое других принялись расспрашивать людей, и Кротов понял, что должен сделать.

— Что это такое? Какой ужас! — спрашивала Лена, дрожа и прижимаясь к нему.

Он отстранил ее и сделал несколько шагов к милиционерам.

— Я видел! — сказал Кротов. — Я все видел!

Он поискал глазами коренастого. Тот был здесь, неподалеку, не успел никуда убежать. Спокойно стоял у стены в окружении троих приятелей.

— Вот он, — закричал Кротов, указывая рукой. — Вот убийца! Держите его!

Милиционеры — все втроем — и кое-кто из посетителей бросились на коренастого. Тот сделал попытку вырваться, но в следующую секунду его уже схватили десятки рук, скрутили и потащили вниз по лестнице. Один из милиционеров вернулся к Кротову.

— Я вас прошу пройти с нами, — сказал он.

Кротов с готовностью кивнул.

— Я все видел, — возбужденно повторил он. — Своими глазами! Вот негодяй!

— И вас тоже, — сказал еще кому-то милиционер. — И вас…

* * *

Отделение было неподалеку. Коренастого сразу же утащили куда-то вверх по лестнице, а свидетелей провели через дежурную часть, по вечернему часу уже изрядно наполненную нетрезвыми клиентами, в красный уголок с длинным — во всю комнату — столом, рядами стульев возле стен, увешанных плакатами и лозунгами, и непременным бюстом вождя в углу на высокой подставке.

Кроме Кротова с Леной оказалась тут средних лет пара — лысоватый мужчина с брюшком и его дама, накрашенная густо, но вполне пристойно; две девушки, похожие друг на друга, как случается с близкими подружками; парень с обветренным лицом и крепкими руками рабочего и еще один, очкарик, явно итээровского вида в рубашке с замятым воротничком. Очкарик был сильно поддатенький, но держался неплохо, только все крутил головой и повторял: «Ну, дела! Дожили, называется!»

Сидели с полчаса, и гражданский порыв Кротова понемногу начал спадать, ему становилось досадно, что вечер заканчивается таким образом. Да и все остальные, по-видимому, думали примерно о том же.

— Ну и долго нас тут будут держать? — осведомился в пространство мужчина с брюшком.

— Капитально влипли, — сказал парень.

Девушки немного пошептались, а потом одна сказала:

— Интересно, а завтра прийти можно?

— В установленные для приема граждан часы, — немедленно отреагировал пьяненький очкарик. — Предварительная запись обязательна!

Девушки посмотрели на него с осуждением.

— В первый раз за десять лет пришли с женой в ресторан — и вот на тебе, — пожаловался мужчина.

— Вы тоже все видели? — спросил Кротов.

— Мы прямо перед эстрадой сидели, — ответила его супруга. — Когда длинный толкнул этого, другого, тот прямо на наш столик отлетел. И сразу за нож.

— Я извиняюсь, столик ваш это я зацепил, — поправил очкарик. — Он на меня налетел, и я слегка того, в сторону.

— Какая разница, — махнула пухлой рукой дама. — Не в столике дело, а в ноже.

— Надо, чтоб точно всё, — раздраженно сказал парень. — Если каждый будет лепить что попало — до утра отсюда не выйдем.

Муж дамы собрался достойно ответить, но в этот момент в красный уголок (по-современному он назывался ленинской комнатой) вошел давешний милиционер в штатском и роздал каждому по бланку объяснения.

— Вот, напишите, пожалуйста, все, что было. Ручки кому нужны?

— А как писать? — почти шепотом спросила одна из девушек.

— Так и пишите, — сказал милиционер. — Такого-то числа (сегодня шестнадцатое?), ну вот, шестнадцатого мая я с тем-то и тем-то пришла (или пришел) в ресторан «Синий бор». Там примерно во столько-то (около двадцати тридцати, так?) — примерно в двадцать тридцать произошло то-то и то-то. Ясно? Вот в таком духе.

— Но я ничего не видела, — сказала Лена, откладывая листок.

— Как не видела? — удивился милиционер. — На ваших глазах убивают человека, а вы не видели?

— Он умер? — спросила дама. — Какой кошмар!

— Нет еще, — ответил милиционер. — Увезли в реанимацию.

— Она действительно не видела, — вмешался Кротов. — Дело в том, что мы с ней танцевали. Я смотрел точно в ту сторону, а она, естественно, в противоположную.

Милиционер посмотрел на Кротова, на Лену, потом кивнул.

— Понятно, Тогда вы можете идти.

— Да, Лена, в самом деле… — промямлил Кротов, но Лена его приятно удивила.

— Я подожду тебя.

Против ожидания все закончилось довольно быстро. Они написали коротенькие объяснения, милиционер их проверил, попросил кое-что уточнить, записал у всех адреса и телефоны и отпустил с миром, предупредив, что в ближайшее время придется прийти еще раз, И адрес Лены он тоже записал на всякий случай.

На улице Лена взяла Кротова под руку, и они не спеша пошли по бульвару. Май в этом году выдался на редкость теплым. Деревья, газоны зазеленели поспешно и густо сразу после Дня Победы, и эта сочная яркая зелень еще не успела побуреть от городской пыли. Воздух казался совсем прозрачным и пах сегодня не автомобильными выхлопами, а настоящей свежестью.

— Хорошо все-таки, что я ничего не видела, — сказала Лена.

— Конечно, — согласился Кротов. — Зрелище весьма неприятное.

Лена покачала головой.

— Я не об этом. Просто я очень не люблю того, что предстоит теперь тебе. Допросы, очные ставки. Следствие, суд…

— Ты говоришь о них как о хорошо знакомых тебе вещах, — удивился Кротов.

— Да уж, — Лена грустно усмехнулась и передернула плечами. — Знакомых. Как-то раз один мой приятель сбил человека. В тот момент я тоже сидела в машине.

— Вот оно что, — сказал Кротов. — Ну и как?

— Сбил насмерть. А потом началось следствие и… в общем, долгая история. И очень нудная. Ну вот, мы пришли.

Они стояли у массивного восьмиэтажного дома старой постройки. Это был дом Лены.

— Его посадили? — спросил Кротов.

— Кого? Приятеля? Нет… там были обстоятельства… в общем, все закончилось по-другому… Мне пора домой. Спасибо за вечер.

— Да уж, — хмыкнул Кротов. — Вечер хоть куда.

— Ты не виноват, — утешила Лена. — Ничего, в следующий раз будет лучше.

Упоминание о следующем разе примирило Кротова с судьбой. Особенно после того, как, прощаясь, Лена сама подставила ему щеку для поцелуя.

* * *

А на работе Кротова ожидали неприятности. Тем более досадные, что предвидеть он их в принципе мог, но предотвратить не имел ни малейшей возможности.

— Понимаешь, старик, не получилось в этот раз, — со сдержанным сочувствием поведал Игорь Теодорович — заместитель начальника отдела и партийный секретарь. — Бог свидетель, как мы твою кандидатуру на парткоме отстаивали. Убеждали, доказывали, что ты молодой, растущий специалист, что закончил институт марксизма-ленинизма, что вполне зрелый товарищ, — ничего не помогло.

— И кто же счастливчик? — вполне спокойно поинтересовался Кротов.

— Ну, так не надо, — Игорь Теодорович укоризненно покачал головой. — На партию, мой друг, обижаться не стоит.

— Я и не обижаюсь. При чем тут партия?

— Ладно, ладно… Получилось действительно неожиданно. Анкету в последний момент решили дать Аксютину из отдела пневматики. Дело в том, что его выдвигают в начальники лаборатории. Этот вопрос у руководства уже решен, сам понимаешь, тут уж партбилет необходим…

Ежегодно райком выделял институту три анкеты для вступления в партию, которые всякий раз не без мелких интрижек и скандальчиков приходилось делить между четырьмя отделениями и приравненными к ним инженерными службами института. Кротов встал в очередь в партию два года назад и чрезвычайно рассчитывал вступить именно теперь. Это было ему крайне необходимо. Он нащупал хорошие контакты в «Станкоимпорте», ему твердо обещали там место, и пусть разница в окладах была невелика, зато в ближайшей перспективе светили обильные зарубежные командировки. Отличное было место. Было, да сплыло. Место полагалось занимать лишь с партбилетом в кармане. Теперь все его старания уплыли коту под хвост — никто целый год дожидаться Кротова не станет, желающих хоть отбавляй.

— Но ты не переживай, — утешал Игорь Теодорович, — ты человек молодой… Сколько тебе? Двадцать шесть? Все еще впереди. Через годик, скажу тебе, твои позиции будут просто непоколебимы…

Все к черту рухнуло. Не дослушав, Кротов поднялся и невежливо ушел в курилку. Обидно было невероятно. Все было так близко, совсем рядом — строгий Лондон со своими Биг-Беном и Пиккадилли, веселый Париж с Монмартром и Лувром. Да хоть Республика Бурунди или даже Монголия. Где угодно, главное — в числе посвященных, отмеченных особым доверием власти, членов высшей касты обладателей загранпаспортов.

Кротов сидел на продавленном стуле, смотрел на грязные потеки на стенах курилки и пытался прикурить сигарету со стороны фильтра.

«Сволочи, — безадресно подумал Кротов. — Уволюсь к черту».

Он выбросил сигарету и вернулся на свое, враз опостылевшее место. Игорь Теодорович проводил его внимательным взглядом поверх очков. Придав своему лицо сосредоточенно-равнодушное выражение, Кротов принялся листать пояснительную записку к проекту подъемника, над которым отдел напряженно трудился долгие годы. Вероятно, тот, кто заказывал когда-то этот подъемник, давно уже позабыл про него или даже умер от старости. Но зарплату отделу платили исправно и никого еще не уволили.

«Силовой привод ленты транспортера осуществляется асинхронным электродвигателем через червячный редуктор…»

— Уволюсь к черту, — шепотом сказал Кротов.

— Кротов! Тебя к телефону, — позвала табельщица Надя.

Он подошел и плотно прижал к уху трубку.

— Здравствуйте, — услышал Кротов незнакомый голос, — следователь следственного отдела Каширин, Я вам не стал посылать повесточку для скорости… Вы не могли бы зайти сегодня к шестнадцати часам в районное управление?

— Вы меня официально вызываете или как? — душевное состояние Кротова вылилось раздраженными интонациями, удивившими следователя.

— Разумеется, официально. А почему, собственно, вы?..

— А потому, — перебил еще более раздраженно Кротов, — что с работы я смогу уйти, если вы мне дадите освобождение.

— Разумеется, — голос следователя сделался ледяным. — В соответствии с законом.

— Тогда другое дело, — сказал Кротов тоном ниже. — Я, конечно, приду. Это, как я понимаю, насчет вчерашнего?

— Разумеется, — в третий раз повторил следователь то же слово. Наверное, свое любимое.

В общем, этот звонок случился кстати. Досиживать сегодняшний день на работе Кротову было бы невероятно тягостно.

— Игорь Теодорович! — радостно крикнул Кротов через всю комнату. — Меня в милицию вызывают!

Когда начальник отдела был в отпуске или командировке, коллективом руководил, естественно, Игорь Теодорович. Он любил руководить, вернее, любил чувствовать себя руководителем, но немедленно путался, едва только приходилось еще что-то решать. И сейчас Игорь Теодорович страшно перепугался, услышав про милицию. Он принялся взволнованно выспрашивать, что случилось, и не успокоился даже после того, как Кротов совершенно честно обо всем поведал. Не сказал Кротов только, что был в ресторане с Леной, и, разумеется, хладнокровно соврал о времени вызова — на часах-то было всего половина первого. Партийный секретарь все равно смотрел на него с подозрением. Он всегда заранее готовился к худшему. А Кротов перед уходом решил пообедать в институтской столовой.

И там он сразу увидел Лену. Она помахала ему рукой, и он сел к ней за столик.

— Как дела? — спросила Лена и тут же сообщила: — А у меня случайно билеты на сегодня. В «Москве» неделя шведских фильмов. Пойдешь?

— Конечно, Леночка, — обрадовался Кротов, позабыв о вызове к следователю. Но немедленно вспомнил. — Какая жалость, — сказал он, — а мне сейчас в милицию идти. Следователь позвонил и вызвал насчет вчерашнего. К четырем часам.

— Быстро они за дело взялись. К четырем — это ничего. Фильм-то на семь тридцать. Думаешь, не успеешь? А ты не запирайся, признайся во всем честно — они тебя и отпустят.

— Ладно, — сказал Кротов. — Успею. Если не отпустят — из окошка выпрыгну.

— Тогда в семь пятнадцать у «Москвы»…

«Нет, не все так плохо в этом мире, — думал Кротов, шагая к метро. — Совсем даже не плохо. Но все равно — уволюсь. Или подождать еще годик?..»

* * *

Следователь Каширин, как и предполагал Кротов, был весьма молод, имел круглое румяное лицо и белесые редкие волосы. Солидности в нем не было никакой, и чтобы компенсировать этот недостаток, Каширин постоянно хмурился и говорил очень строгим тоном.

— Вы Кротов? Так. Пойдемте со мной…

Он завел Кротова в соседний кабинет и приказал:

— Посидите здесь немного.

— Зачем? — поинтересовался Кротов.

— Так надо, — исчерпывающе объяснил следователь, совсем уже ушел, но в последний момент явил милость и добавил: — Будет очная ставка и опознание.

В этом же кабинете сидел другой следователь. На Кротова он никакого внимания не обращал, даже головы не поднял ни разу, сидел и писал что-то в своих бумагах. Кротов приготовился к долгому ожиданию, однако ошибся. По коридору протопали шаги нескольких человек, потом появился следователь Каширин и подал новую команду:

— Пойдемте!

В кабинете, куда он привел Кротова на этот раз, у стены сидели трое, напротив еще двое, у окна — милиционер, а на главном месте — за двухтумбовым столом — уселся сам Каширин.

— Проводится опознание, — объявил он. — Свидетель Кротов, знаком ли вам кто-нибудь из этих людей?

— Да вот он, — Кротов показал на коренастого мужчину, сидевшего посередке у стены. — Это тот, который…

Но следователь Каширин его поспешно перебил. Видимо, Кротов нарушал какие-то церемониальные правила.

— Назовите обстоятельства, при которых вы видели этого человека. По каким признакам вы его опознали?

Кротов назвал все обстоятельства. А над признаками задумался.

— Лицо, осанка, фигура? — подсказал следователь.

— Лицо, осанка, фигура, — согласился Кротов.

— Встаньте и назовите себя, — потребовал Каширин у коренастого.

Тот поднялся, произнес мягким и грустным голосом с едва уловимым акцентом.

— Новасардов Гамлет Григорьевич. Но этот человек очень ошибается, уверяю вас.

— В чем это я ошибаюсь? — удивился Кротов, но следователь опять его прервал.

— Опознание окончено. Все свободны, кроме Новасардова и Кротова.

Кротову не слишком понравилось объединение их фамилий в таком контексте.

— Садитесь.

Теперь они с коренастым уселись лицом друг к другу, а к следователю боком.

— Проводится очная ставка, — объявил Каширин, словно конферансье новый номер программы. — Свидетель Кротов, расскажите, что вы видели вчера, шестнадцатого мая, около двадцати одного часа?

Свидетель Кротов еще раз, слово в слово, повторил то, что уже говорил ровно пять минут назад.

— Вы подтверждаете, подозреваемый?

— Ничего не подтверждаю, — удивленно сказал Новасардов. — Мистика какая-то. Наваждение. Мне странно слышать такие обвинения в свой адрес.

Кротов опешил.

— Ну, ты даешь! — только и нашелся сказать.

— Вот я только прошу, вы мне скажите, — обратился к Кротову коренастый. — Зачем вам это надо? Честного человека так оговаривать, слушайте, это просто нехорошо! Некрасиво!

— Что значит оговаривать? — еще больше изумился Кротов. — Да вы за кого меня принимаете?

— Так вы настаиваете на своих показаниях? — безразлично спросил следователь Каширин.

Он и не смотрел на них совсем, и даже не слушал, кажется. Строчил себе что-то на бланке.

— Конечно, настаиваю. Я же не сумасшедший. Да я где хотите подтвержу, — возмутился Кротов.

— Ай-яй-яй, — сокрушенно сказал Новасардов. — Симпатичный интеллигентный молодой человек. Я могу понять, если это только заблуждение, личная ошибка. Но если это умышленно — это очень нехорошо.

Он смотрел на Кротова грустно и проникновенно.

— Люди должны жить честно. И помогать друг другу. Скажи, пожалуйста, что я тебе сделал плохого?

— Задержанный, вопросы не по существу, — монотонно сказал Каширин. — Вы подтверждаете свои показания?

— Обязательно подтверждаю, — твердо сказал убийца. — Это огромная ошибка, гражданин следователь.

В какой-то момент Кротов даже засомневался: не наваждение ли? Но в следующую секунду в памяти его отчетливо всплыло лицо Новасардова, застывшее в хищной полуулыбке, быстрый взмах руки и алое пятно на белом свитере. Не-ет, какая, к черту, ошибка!

— Что он дурака валяет, гражданин следователь! — сказал Кротов и поспешно поправился: — Товарищ следователь! Надо же, воткнул нож в человека… кстати, он еще жив?

— Пока еще да, — ответил Каширин. — Так. Подпишите здесь и здесь.

— Зачем я буду подписывать! — возмущенно сказал Новасардов. — Не хочу неправду подписывать!

— Вы подписываете только свои показания, — терпеливо объяснил Каширин. — Только там, где вы отрицаете показания свидетеля.

— А! Хорошо, давай подпишу.

Новасардова увел милиционер, Кротов тоже собрался уходить, но Каширин велел остаться и принялся его допрашивать отдельно как свидетеля. Кротов уже в третий раз пересказал всю историю, которую в его изложении Каширин, без сомнения, выучил наизусть, но тем не менее педантично и нудно задавал вопрос за вопросом и тщательно записывал ответы. Все это продолжалось невыносимо долго, и в конце концов Кротов понял, что никакого кино ему сегодня не видать. И Лены тоже — что гораздо хуже. Наконец все закончилось.

— Зачем он это так? — не удержался от вопроса Кротов. — Разве это ему поможет?

— Не поможет, разумеется, — ответил Каширин. — Куда он денется? Десяток свидетелей. Это еще без потерпевшего. Пусть себе развлекается. Так вам повестку выписывать?

— Разумеется, — сказал Кротов.

* * *

К кинотеатру он, разумеется, опоздал. Мало того, что просидел полдня на этих опознаниях и очных ставках. Автобус к тому же тащился со скоростью престарелой ломовой лошади, подолгу застывая на остановках, словно набирая всякий раз сил для нового рывка. В общем, когда Кротов, совершенно взмыленный, подбежал к дверям кинотеатра, часы показывали уже без десяти восемь. Вокруг, конечно же, было пусто. Даже лишних билетиков никто уже не спрашивал. Кротов рванулся было в вестибюль, но и входные двери успели перекрыть окончательно. Он пометался туда-сюда по инерции, и тут из-за угла, от касс, вышла Лена. Кротов так обрадовался, что сразу не нашелся, что сказать.

— Так и знала, что ты опоздаешь, — беззаботно сказала Лена. — Продала билеты.

— Зря, — благородно возразил Кротов. — Надо было хоть самой посмотреть.

— Да ладно. Ну, как? Во всем признался?

— Во всем, — махнул рукой Кротов, — Нудно ужасно.

— Это я поняла.

— Ты знаешь, этот мужик отказывается ото всего. Говорит, ничего не знаю, никого ножиком не резал… — и Кротов образно передал свои впечатления.

— А может, и в самом деле не он?

Кротов даже поперхнулся.

— Да ты что, Лена?! Я же в пяти шагах стоял!

— Тогда я не понимаю, — сказала она.

— И я тоже, признаться, — Кротов нахмурился, потом снова махнул рукой. — Да ну его к черту. Пусть у следователя голова болит. Лучше давай подумаем, чем заняться. Слушай, пойдем в кафе!

Предложение это было опрометчивым. Конечно же, попасть в этот час в кафе было невозможно, если только ты не являешься прямым наследником швейцара. Своих наследников швейцары дожидались, монументально взирая на уличную суету сквозь накрепко запертые стеклянные двери. Примерно так холоднокровные обитатели террариумов, сытые и уверенные в завтрашнем дне, смотрят на посетителей зоопарков. Чтобы проникнуть туда, к ним, нужно как минимум знать пароль на специальном змеином или жабьем языке. Или трояк дать. Но Кротов в школе учился только английскому, а давать швейцарам взятки стыдился. Тем более в присутствии Лены.

Впрочем, ради нее эти свои принципы он был готов частично пересмотреть.

— Сейчас дам ему три рубля, и он нас пропустит, — высказал Кротов свое намерение возле кафе «Север».

— Не надо, Саша. — Лена брезгливо поморщилась. — Не будем унижаться.

Кротов посмотрел на нее с совершенно новым чувством. Девяносто девять процентов его прежних знакомых дам имели противоположный взгляд на этот счет.

— В следующий раз нужно просто заказать столик заранее, — предложила Лена. — Но только не в таком притоне. Сюда приличные люди не ходят.

Эта фраза Кротова несколько озадачила. Кафе как кафе, подумал он.

По Неглинной спустились на Петровку, шли не торопясь, наблюдая, как закрывающиеся магазины выплескивают из дверей последних покупателей.

— Слушай-ка, — сказала Лена, — а я есть хочу. Вон кафетерий, там наверняка кофе и булочки.

«Кофе и булочки, — вяло подумал Кротов, — это уж чересчур. Совсем опозорюсь».

Кафетерий был крошечный, с высокими столами без стульев. И совсем пустой. За кассой скучала кассирша. И еще кто-то невидимый из зала скучал на мойке, лениво погромыхивая тарелками.

Они взяли по стакану теплого кофе и булочки, встали за ближайший к кассе столик. Кротов о чем-то заговорил, но в пустом помещении голос его зазвучал неожиданно гулко, и он с некоторым смущением умолк.

— Приезжие? — участливо спросила вдруг кассирша — молодая, но полная и рыхлая женщина с ярко накрашенными губами.

— Почему? — удивился Кротов. — Местные мы. Тутошние.

— А чего дома не едите? — спрашивала кассирша, по-видимому просто от того, что ей захотелось поговорить.

— Не построили еще, тетенька, — весело сказал Кротов.

Кассирша на «тетеньку» обиделась. Осуждающе поджала яркие губы.

— У вас очень вкусные булочки, — попыталась исправить неловкость Лена.

— Обычные булочки, — со вздохом сказала кассирша.

Ее мимолетный интерес к поздним клиентам уже угас. Они ничем не отличались от всех прочих и ничего не могли изменить в ее жизни. Лицо кассирши сделалось скучным, она выдвинула ящичек кассы и принялась пересчитывать мелочь.

Прощаясь с Леной у ее дома, Кротов хотел ее обнять, но Лена отстранилась легко и необидно. «Не надо», — шепнула она, и Кротов согласился: действительно, не надо. Еще не настало время. Ощущение, что все у них с Леной хорошо и правильно, не оставляло Кротова. Ему нравилось это ощущение. Все действительно было замечательно.

* * *

Под влиянием ли расположения планет или биоритмов следующая неделя показалась Кротову исключительно удачной. Даже задержка с получением партийного билета выглядела сугубо временным недоразумением. С Леной они встречались каждый вечер. Обнаружилось вдруг, что на свете существует масса дел, которые необходимо переделать именно вдвоем. Например, посетить уйму музеев, о существовании большинства которых Кротов даже не подозревал. Круг его интересов невероятно вырос: Кротова чрезвычайно привлекало абсолютно все — начиная от выставки цветов в центральном парке до юбилейного вернисажа престарелого академика-монументалиста. И, что самое удивительное, Кротов ничуть не притворился… Ни разу он не испытал даже легкого ощущении скуки.

А в четверг к нему подошел партийный секретарь Игорь Теодорович и довольно определенно намекнул, что далеко не все потеряно, что благодаря его личным усилиям в райкоме удалось выбить еще одну, внеплановую анкету, и эта анкета, вполне возможно, достанется именно Кротову. Еще несколько дней назад от такого известия Кротов бы прыгал до потолка, но сейчас воспринял новость как должное, потому что был убежден: пришла полоса сплошных удач.

О своих служебных проблемах Кротов с Леной почти не разговаривали. Не хватало еще тратить драгоценные минуты общения на обсуждение какого-нибудь Игоря Теодоровича или многострадального подъемника. В отношениях с Леной родился новый мир, рядом с которым обычное пространство, где оба они пребывали с восьми до семнадцати, дважды в месяц получали зарплату и присутствовали на политзанятиях, казалось просто выдуманным.

Впрочем, о своем намерении перейти во внешторговскую организацию Кротов Лене все же похвастался.

В этот вечер Кротов вернулся домой раньше, чем обычно. У Лены накопились какие-то домашние дела, гулять они не стали, только посидели немного в садике перед ее подъездом.

На звук открывшейся двери выглянула соседка.

— Тут к тебе заходил какой-то, — сообщила она. — Два раза. Я сказала: ты поздно приходишь в последнее время, а он сказал: я еще зайду.

— Кто? — переспросил Кротов, но соседка уже скрылась в своей комнате.

Пока он тут же, под вешалкой, менял ботинки на тапочки, как предписывал негласный порядок их коммунальной квартиры, тренькнул настенный телефон.

— Эго Саша? — вежливо спросил незнакомый голос.

— Да, — согласился Кротов.

— Спасибо, извините, — так же вежливо сказали на том конце провода и положили трубку.

Кротов недоуменно пожал плечами, отпер свою комнату, взял чайник и отнес на кухню. Спичек на кухне опять не было. Их регулярно умыкал соседкин муж — отчаянный курильщик. Кротов вернулся в комнату, припоминая, где у него спрятаны спички, услышал короткий звонок в квартиру, а потом стук в свою дверь,

— Саша, к тебе пришли, — сказала соседка.

На пороге стоял парнишка. Стройный, даже хрупкий, с иссиня-черными волосами и миндалевидными глазами под густыми и длинными ресницами. Щеки его были смуглы и нежны. Паренек походил на индийского киноактера или на юного принца из персидских сказок,

— Здравствуйте, — робко и почтительно сказал «персидский принц». — Вы Саша, да? Можно мне с вами поговорить?

— Проходите, — заинтересованно сказал Кротов.

«Принц» сделал деликатные полшага и задержался, выражая всем своим существом готовность немедленно снять обувь — красивые и, вероятно, дорогие полуботинки из тонкой кожи.

— Ничего, ничего, — махнул рукой Кротов. — Проходите,

Паренек присел на краешек стула.

— Я родственник Гамлета Григорьевича, грустно сообщил он. — Очень близкий.

Его мягкий, слегка гортанный выговор придавал каждому слову особо проникновенное звучание.

— Очень рад, — сказал Кротов. — А кто это?

— Это очень хороший, достойный человек, — объяснил «принц». — Вы его знаете.

— Да? — удивился Кротов.

— С ним случилось несчастье. С каждым может когда-то случиться несчастье. Со мной, с вами, — паренек обвел рукой комнату, закрыл глаза ресницами и убежденно повторил: — С каждым!

Кротов наконец сообразил.

— Ты, значит, от Новасардова, насколько я понимаю?

«Персидский принц» взмахнул ресницы и вновь утвердительно опустил.

— Гамлет Григорьевич очень хороший человек. Он редкий человек. Его уважают все достойные люди.

— Зачем же он, хороший человек, ножом-то? Так разве хорошие люди поступают? — холодно поинтересовался Кротов.

— Это ошибка, клянусь, вы поймите, да! — горячо запротестовал «принц». — Он никогда не мог так сделать,

— Слушай-ка, как тебя зовут? — спросил Кротов.

— Володя, — представился «персидский принц» сидячим полупоклоном.

— Слушай, Володя, я же не слепой. Он же в нескольких метрах от меня стоял. Вот как ты сейчас.

— Я только одно прошу, вы поймите, — сказал «принц» Володя. — Живет человек, всем делает добро. И вдруг машина проезжает и сбивает человека. Это разве правильно?

— При чем тут машина? — изумился Кротов.

— Или камень падает на голову — разве это правильно? Или болезнь — сердце, — Володя прижал руку к груди и поднял тонкие красивые брови. — Ведь человек ни в чем не виноват. Просто случайность!

— На кого камень падает? — спросил Кротов.

— Это я для примера, просто так. Это было, как будто камень упал. Но я еще скажу. Пусть даже так было, как вы говорите. Но если очень плохой, грязный человек, последними словами оскорбляет — даже не вас — маму вашу. Как должен поступить мужчина?

— Ну не ножом же, — сказал Кротов.

— Тот человек очень дрянной, — лицо Володи выразило крайнюю степень отвращения. — Из-за дрянного человека может пострадать очень хороший. Этого нельзя допускать. Слушайте, я вас очень прошу. Как брата прошу: помогите. Нужно всегда помогать хорошим людям.

— Чем же я могу помочь?

— Скажите только, что не видели ничего. Что в другую сторону смотрели. Надо спасти Гамлета Григорьевича.

— Да как же так? Все будут говорить одно, а я врать стану?

— Зачем врать? — удивился «персидский принц» Володя. — Не надо врать. Просто не видел, и все. Разве не могло так быть?

— Это другой вопрос.

— Почему другой? — еще больше удивился Володя. — Такой же вопрос. Вы сделаете доброе дело, и вам сделают доброе дело. Вся семья благодарна будет. Вот я знаю, вы инженером работаете. Мы вам поможем.

— Даже так? — усмехнулся Кротов,

— Конечно! — жарко сказал Володя. Он полез во внутренний карман курточки и совершенно неожиданно для Кротова вытащил пачку новехоньких десяток в банковской упаковке. — Это скромный подарок.

Кротову внезапно сделалось неприятно.

— Ни фига себе, скромный! Это еще зачем? — напряженно сказал он. — Уберите. Уберите немедленно!

Но Володя с мягкой настойчивостью тянул к нему руку.

— Возьмите, я прошу. Это просто как уважение. Как от брата. От чистого сердца.

— Уберите! Уберите же! — почти выкрикнул Кротов, и Володя, вслушавшись в интонации его голоса, спрятал деньги.

— Я вообще не понимаю, — возбужденно заговорил Кротов. — Допустим, я меняю показания. Толку-то что? Там же десяток свидетелей! Если не больше. Я уж не говорю об оркестре, елки-палки, все ж у всех на глазах! А сам этот, которого ножом пырнули, он что, помер уже, что ли?

— Нет! — протестующе воскликнул Володя. — Он живой, ничего плохого с ним не случилось.

— Ну вот! Неужели он тоже скажет, что ничего не знает?

— Конечно! — убежденно подтвердил Володя. — Он нехороший человек, но у него тоже есть совесть. Ему самому давно уже стало стыдно. Конечно! У него лучшие врачи. Все лекарства — самые лучшие, заграничные! Что только захочет — все есть. И ему стало стыдно за свой поступок. Он уже сказал, что ничего не знает, что это другой человек сделал.

— Ну а свидетели?

— Они все хорошие, достойные люди, они — понимают. Мы все ходим, говорим, объясняем — вся семья. Мать — старая женщина, жена, дета… Мы объясняем, и все сразу понимают: нельзя допустить большую несправедливость. И вот сейчас я прошу вас самым святым именем: помогите!

Кротов растерялся.

— Ну, вы даете, — сказал он. — А как ты мой адрес узнал?

— Я же говорю: хороших людей вокруг очень много. Все понимают, что друг другу надо помогать. Если по-другому — просто жить не стоит.

— Эта верно, — сказал Кротов.

— Саша, — проникновенно произнес, почти пропел «персидский принц». Или индийский киноактер. — От имени матери прошу. От имени жены. Детьми прошу.

«Что мне, больше всех надо? — резонно подумал Кротов. — Если даже потерпевший отказался… Черт с ними, пусть сами разбираются!»

— Ладно, — махнул он рукой, — скажу, что ничего не видел. Что мне, больше всех надо?

— Спасибо, — миндалевые глаза Володи подернулись благодарной влагой. — Я сразу понял, что вы честный, достойный человек. От всей семьи спасибо!

Он снова вытащил пачку десяток и сделал попытку пристроить ее на столе, но Кротов, отчего-то сразу пугаясь, закричал:

— Нет-нет! Не надо! Уберите немедленно!

— Вы не просто хороший человек, — с чувством сказал Володя, — вы — благородный человек. Вы — святой человек. Я вам хочу сказать: мой дом теперь — как бы ваш дом…

Он еще несколько минут декламировал в том же роде, а Кротов мучительно ожидал, когда все это, наконец, закончится.

Чуть позже, когда Володя наконец убрался, Кротов вдруг спросил себя вполне трезво: отчего это он не взял деньги? Это же не взятка какая-нибудь. Просто благодарность. Может быть, он, Кротов, элементарно свалял дурака? С другой стороны, ощущать себя по-настоящему благородным тоже было весьма приятно. Он имел на то все основания.

И все же тысяча рублей, определенно, не помешала бы…

* * *

Лене о визите «персидского принца» Кротов рассказывать не стал. То есть, вначале он хотел, да потом раздумал. О чем, собственно, рассказывать? О том, что денег не взял? Или о том, что собрался врать на следствии? Словом, уже на следующий день его благородство выглядело довольно сомнительным.

И вообще он сейчас больше всего был озабочен приближением отпуска. Этот отпуск Кротов собирался провести вместе с Леной, но еще не решил как.

Можно было бы поехать дикарями на юг или достать в туристическом агентстве путевки на турбазу… Не знал он и того, как отнесется к его предложению сама Лена. Отношения с ней складывались совсем не так, как было у Кротова с женщинами прежде. Рядом с Леной он испытывал сложное сочетание чувств, среди которых определенно была радость, но было и непонятное постоянное напряжение. Он смутно догадывался, что у Лены есть и другая, своя собственная жизнь со своими друзьями и своими привычками, рядом с которыми его собственный статус инженера с соответствующей зарплатой и комнатой в коммуналке гляделся более чем скромно. Правда, Лена ни разу не дала Кротову повода для серьезных раздумий, но тем не менее он не находил, к примеру, решимости пригласить Лену к себе. Ее появление в коммуналке, в комнате, скромность которой соседствовала с элементарной бедностью, казалось ему невозможным.

Тем более после того, как Кротов побывал в ее квартире — огромной и ухоженной, исполненной долгого, привычного достатка. Он находился там недолго — минут десять, ожидая, пока Лена соберется. Кротова не представили родителям, и, по-видимому, он не вызвал у них ни беспокойства, ни интереса. Мать Лены — не старая и еще красивая женщина — окинула его быстрым равнодушным взглядом, вызвала Лену и ушла к себе. А отец (насколько понял Кротов из разговоров с Леной, он работал где-то в аппарате Совмина) вообще не выглянул.

Такое явное невнимание Кротова задело. Это не значит, что он был настолько благовоспитан, что непременно стремился первым делом познакомиться с родителями подружки. Нет, пережитками Кротов не страдал и к подобным знакомствам нормально не стремился. Но с Леной было серьезно, он полагал. С Леной — дело совсем другое. Поэтому в тот вечер он неосознанно оставался с ней сдержан, и она это заметила. Вероятно, она удивилась, но спрашивать ни о чем не стала и лишь зеркально отразила эту сдержанность по отношению к Кротову. Они расстались тогда скорее, чем обычно, и впервые в их отношениях пролегла маленькая трещинка. Вскоре все забылось, но не до конца.

Выбрав удобный момент как-то во время обеденного перерыва, Кротов довольно небрежно спросил:

— Ты как собираешься отдыхать?

— Не знаю, — так же небрежно ответила она. — Наверное, поеду в Друскининкай. Папа обещал достать путевку.

— А я тебя хотел пригласить на юг, — объявил он. — В Крым.

— Правда? — удивилась и обрадовалась Лена. — А куда?

— Куда хочешь. В конце июня устроиться довольно просто.

— А-а, — сказала Лена. — Дикарями?

— Так это ж замечательно.

— Замечательно, — повторила она безо всякого энтузиазма. — Нет, Сашенька, чего-то мне не хочется дикарями. Очереди, столовые. Не дай Бог еще готовить на керосинке — это в отпуске-то! Ужасно я этого не люблю. Да и перед папой неудобно — я же его просила насчет путевки. Ты не обидишься?

— Чего обижаться? — бодро сказал Кротов. — Друскининкай — тоже неплохо. Там, наверное, весело…

Она молча кивнула. Тема была исчерпана.

Вернувшись в отдел, Кротов с ходу накатал заявление в отпуск со следующего понедельника. Подписывая, Игорь Теодорович (начальник отдела вновь был в командировке) негромко посоветовал:

— Далеко не исчезай. У меня есть сведения, что анкета может поступить со дня на день. Будь, как говорится, под рукой. В случае чего, я тебе позвоню…

— Понял, — сказал Кротов. — Я только если на недельку на реку порыбачить… А так буду дома.

Ехать ему, в общем, было некуда. Москвич в четвертом поколении, Кротов не имел в деревне родственников. А путевка в дом отдыха простым инженерам в летнее время не полагалась.

Логическим завершением этого малоприятного для Кротова дня явилась повестка в милицию, которую он вытянул из почтового ящика вместе с газетой.

* * *

Утром Кротов позволил себе поваляться в постели — повестка приглашала к одиннадцати. Позвонив на работу, не спеша поехал знакомой уже дорогой в районное управление.

Следователь Каширин был еще более сух и официален, чем в прошлый раз.

— В связи со вновь открывшимися обстоятельствами, — с казенной нудностью начал он, — я должен допросить вас еще раз. Расскажите подробно, что вы видели в ресторане вечером шестнадцатого мая.

— Да… — замялся Кротов, — в общем-то, почти ничего. Следователь поднял голову и холодно, без выражения посмотрел на него.

— На предыдущем допросе вы давали намного более развернутые показания. В частности, вы утверждали, что ясно видели, как обвиняемый Новасардов ударил ножом потерпевшего Батенина.

— Да, — снова сказал Кротов. — То есть, не совсем… Было темно, верхний свет погашен, и я… в общем, немудрено было ошибиться.

— Кто же тогда? — Каширин держал над протоколом ручку, словно собираясь отбарабанить марш, — Кто его ударил?

— А я... не знаю, — фальшиво сказал Кротов. — Темно же было.

Каширин осторожно отложил ручку в сторону.

— В конце концов, мне все равно, — с неожиданной усталостью проговорил он. — Пусть преступники гуляют по улицам, пусть режут кого хотят. Я бы только очень желал, чтобы в следующий раз именно вы ему попались. Или такому же. Они вас запугивали? — тихо спросил он. — Или купили? Скажите честно. Хоть раз в жизни. Просто так, не для протокола.

— Никто меня не запугивал, — возмутился Кротов. — И не покупал. Кто это «они»?

— Неважно, — сказал следователь. — Им это несложно. Вообще я вас могу привлечь за дачу ложных показаний. Вы об этом знаете?

— Никаких ложных показаний не было, — запротестовав Кротов. — Темно было. Мог я ошибиться?

— Разумеется, — кивнул Каширин. — Вы правильно отвечаете. Точно, как научили. Чувствуется хорошая подготовка. Значит, вам заплатили. Интересно, сколько? За какую сумму можно купить такого, как вы?

— Я повторяю: никто мне ничего не платил.

— За деньги сейчас можно сделать очень многое, — будто не слышал Каширин. — Можно приехать в столицу, купить себе прописку, а затем и квартиру. Можно купить должность, покровителей. Вот меня купить нельзя — это если вам интересно. Вас — можно.

— Послушайте, — смущение, которое испытывал Кротов, не позволяло ему по-настоящему обидеться на Каширина. — Ведь с каждым может произойти нелепая случайность…

— Какая еще случайность! — грубо закричал Каширин. — С конкурентом своим бандюга не договорился, И воткнул ему нож. Средь бела дня. Погорячился немного. А может, и не погорячился. Просто точно знал, что будет дальше. Что никаких свидетелей не найдется. Что вы — все, как один! — откажетесь. Что он опять вылезет и будет делать что хочет. Кого надо — купить, а кого надо — ножичком.

Он холодно ухмыльнулся, помолчал и заговорил с какой-то спокойной брезгливостью:

— А знаете, вы хуже его. Новасардов точно знает себе цену. Он и вам знает цену. Он ее сразу вычислил. Поэтому и не волновался. Ладно, хватит с меня этих разговоров. Ближе к делу.

Он взял ручку и наклонился к протоколу.

— Давайте, рассказывайте, чего вы там не видели.

Кротов кашлянул, порылся в карманах и не нашел носового платка.

— Я все видел, — сказал он.

Следователь посмотрел на него непонимающе.

— Что значит «все»?

— Все, что в прошлый раз рассказывал, — объяснил Кротов. — У вас там записано.

Глядя на совершенно поглупевшее лицо Каширина, Кротов упивался реваншем. Потом физиономия следователя постепенно приобрела новое выражение, не совсем понятное Кротову. Во всяком случае, не удовлетворенность, не восхищение и не благодарность. Скорее всего, некий исследовательский интерес.

— Вам действительно угрожали? — спросил Каширин.

— Да нет же, — поморщился Кротов. — Просто заходил один его родственник — он так представился. Симпатичный такой парнишка, вежливый. Очень просил. Сказал, что пострадавший этот, как его, Батенин, ни в чем Новасардова не винит. Что у самого Новасардова жена плачет и рыдает, дети — сироты, и все такое… А что, этот Батенин в самом деле отпустил ему грехи? Как, кстати, этот родственник мой адрес узнал? Это не вы ему, случайно, подсказали?

— Ваш адрес не только в уголовном деле имеется, — не очень понятно ответил Каширин. — А Батенин на Новасардова действительно показаний не дает. Не знаю, как они к нему ход нашли. Через медперсонал, что ли… Заплатить пообещали хорошо или дорезать до конца! Говорит, не знаю, кто пырнул. Темно было. По этому Батенину тоже тюрьма плачет.

— Кто он такой, собственно, этот Новасардов?

— Бандит. Деляга. С хорошей «крышей» и хорошими друзьями. Но это неважно. Давайте действительно к делу. Значит, ваши показания остаются неизменными, так я понимаю?

— Так, — кивнул Кротов.

— Тогда я пишу: «Подтверждая ранее данные показания, могу пояснить следующее: шестнадцатого мая, примерно в двадцать тридцать…»

Расставаясь, следователь впервые пожал Кротову руку. И еще сунул бумажку с телефонами.

— На всякий случай. Если что — звоните.

Кротов вышел из милиции и медленно побрел по улице. Он не стал врать следователю вовсе не потому, что испугался. Просто ему внезапно сделалось противно. И ему не хотелось, чтобы кто-нибудь, даже некто следователь Каширин, думал о нем как о трусливом или продажном ублюдке. Собственно, Каширин определенно вызывал у него симпатию. А это очень неприятно, когда о тебе думают плохо симпатичные тебе люди… К тому же Каширин был сотрудником милиции, следователем. А к милиции Кротов в основном испытывал почтение, воспитанное детективными фильмами и статьями в газетах. К конкретным милиционерам на улице Кротов такого почтения, правда, не чувствовал. Он знал, что большинство из них приехали в Москву из деревни специально за пропиской, они казались Кротову бездельниками, малограмотными и туповатыми. Но следователь Каширин соединялся с образом милиции вообще, а не в частности, и Кротов начал его уважать. А лгать тому, кого уважаешь, просто невозможно.

* * *

Прошло два дня, в которых не было встреч с Леной. Они виделись лишь на работе, мельком, просто как сослуживцы. Внешне все было вроде нормально — кивали друг другу, улыбались. Но не более того. Кротов не пытался с ней заговорить, не звонил, не ждал после работы, чем причинял себе сладкую боль. Он твердил, что не позвонит, прежде чем она сама этого не сделает, но догадывался, что оснований для уверенности в таком развитии событий маловато. В конце концов, вернувшись домой пораньше, когда соседей еще не было в квартире, он набрал номер телефона Лены, услышал ее протяжное; «Да-а?» — и сказал, как обычно:

— Привет!

— Почему ты так давно не звонил? — удивленно спросила она, словно они не виделись по меньшей мере месяц.

И Кротов понял, что ей тоже тягостно было ожидание и что должен немедленно ее увидеть.

— Ты что сейчас делаешь? — ответил он вопросом на вопрос.

— Сижу, — Лена немного помолчала, а потом вдруг сказала: — Приезжай ко мне.

— Сейчас! — Кротов бросил трубку и бегом побежал ловить такси.

Но таксисты, паразиты, как один, катили мимо, злорадно подмигивая зелеными огоньками. На отчаянные призывы Кротова остановился, наконец, старенький «запорожец», и водитель-инвалид за трояк довез Кротова до Лениного дома.

Лена открыла сразу, словно ждала у двери. Она была в незнакомом Кротову очень красивом то ли платье, то ли халате из яркого шелка и выглядела так потрясающе, что Кротов сразу охрип.

Сипловато он предположил, что надо бы поздороваться с родителями, и Лена быстро ответила;

— Их никого нет. Они на дачу уехали.

Установилась неожиданная пауза, и, разрывая ее, Лена сказала отчасти с искусственной веселостью:

— Сейчас чаю попьем…

Он прошел за ней на кухню, Лена поискала и нашла спичечный коробок, но в следующую секунду уже выронила его или просто бросила, потому что толкнувшей их друг к другу силе бессмысленно было сопротивляться…

Возвращался домой Кротов уже за час ночи, едва поспев на метро. Трамваи уже, конечно, не ходили, и это было хорошо. Он шел по пустой улице, изредка улыбаясь, что со стороны, наверное, выглядело довольно глупо. Кротов испытывал ощущение счастья. Он думал над тем, как внезапно изменилась его жизнь и что, вероятно, вскоре она изменится еще больше. И все было славно в этом прекрасном городе этим чудесным вечером.

И даже темная фигура возле подъезда не вызвала у Кротова никакого беспокойства.

— Саша? — спросила фигура.

Кротов кивнул, собираясь удивиться, но не успел.

В глазах вспыхнуло короткое зеленое пламя, он упал на асфальт и почувствовал во рту соленый привкус крови. Потом его ударили ногой в живот — очень больно, хотели ударить еще, но Кротов извернулся, приподнявшись, толкнул нападавшего куда-то в колено. На короткое мгновение тот утратил равновесие, и Кротов успел вскочить на ноги. Но второй, которого Кротов не видел и который хладнокровно дожидался своей очереди, шагнул откуда-то сбоку и ударил Кротова в голову, вновь сбив наземь.

«Все! — мелькнуло в мозгу. — Конец!»

Отчаяние парализовало Кротова. Он сжался, закрыв голову руками.

Но ударов больше не последовало. Те двое остановились над ним, выжидая или переводя дыхание.

— Ну, что, ты понял теперь, паскуда? — сказал один.

Кротов молчал.

Тогда его снова ткнули носком ботинка.

— Ты понял или нет?

— Понял, понял, — сказал Кротов.

— С тобой как с человеком говорили, — вступил в беседу другой. — А ты понять не захотел. Поиграть решил, да? У-у, сука!

Он замахнулся ногой, и Кротов напрягся, но удар получился довольно вялый — так, для испуга.

— В общем, велено передать, что тебе дается последняя возможность, — заговорил первый. — Иди завтра к следователю и скажи, как тебя просили. И не тренди лишнего. В следующий раз просто изувечим. Или вообще кончим.

— Нет, он еще не понял, — сказал другой, и Кротов отчаянно возразил:

— Понял я, ребята! Понял. Все. Хватит!

— Понятливый стал, — заключил первый. — А до этого — никак. В общем, если ты завтра свою туфту не перепишешь, сразу заказывай похоронку.

— Пошли, — сказал второй, — поздно уже. Или врезать ему еще?

— Хватит пока…

Они ушли уверенно и неторопливо, как ходят только хозяева. Кротов поднялся на ноги, ощупал скулу и затылок. Было пока не очень больно — наверное, просто сгоряча. Утром-то непременно появится огромный фингал.

Новасардов времени зря не теряет. Однако эти два парня на членов его семейства не похожи. Обычные московские бандюги. Свои парни, московские…

* * *

«Фонари», к счастью, не появились. Левая скула, правда, побаливала и слегка вспухла, но заметно это было лишь при очень тщательном рассмотрении. А на затылке обошлось шишкой, Кротов позвонил на работу и сказал, что берет отгул.

«Зачем тебе отгул? — удивился Игорь Теодорович. — Ты же с понедельника в отпуске». На это Кротов промямлил что-то о неважном самочувствии, и Игорь Теодорович отвязался.

Кротов собрался идти в милицию. Конечно, не для того, чтобы переписывать свои показания. Тот страх, что охватил его вчера — животный, оглушающий, — уже прошел. Сменился холодной и стойкой злобой. Перенесенное унижение вызвало у Кротова реакцию, совершенно противоположную той, на которую рассчитывали дружки или наемники Новасардова. Сама мысль о том, что он, Кротов, честный человек, должен бояться какую-то шпану, казалась отвратительной. Кротов был абсолютно убежден, что огромное и мощное государство, лояльным гражданином которого он является, обязано защитить его от уголовников и в силах сделать это.

Поэтому он пришел в управление и направился прямиком в кабинет Каширина. Но стол следователя был пуст. А за другим столом сидел незнакомый Кротову сотрудник — постарше и погрузнее, с одутловатым усталым лицом.

— Вам, собственно, зачем Каширин? По какому вопросу? — с дружелюбным интересом спросил сотрудник.

Кротов почувствовал к нему расположение, несмотря на не слишком симпатичную внешность. Сегодня, надо сказать, он испытывал расположение ко всем представителям власти, включая постовых милиционеров.

— Я по делу Новасардова, — объяснил он.

— Каширин этого дела уже не ведет, — сказал сотрудник. — Это дело находится теперь в моем производстве.

— Да? — удивился Кротов. — А почему?

Следователь сделал сложный жест рукой.

— У него большая нагрузка… Он что, вас вызывал?

— Да нет, — сказал Кротов, — я сам пришел. Дело в том, что вчера вечером на меня было совершено нападение. У дома. Меня поджидали два каких-то подонка.

— Нападение? Ну и что? Я хочу сказать: какое это имеет отношение к делу Новасардова?

— Они требовали, чтобы я изменил показания. Чтобы я сказал, что ничего не видел в тот вечер… в ресторане.

— Вот как? — удивился следователь, придвинул с угла толстый том и принялся перебирать переплетенные страницы. — Как ваша фамилия?

— Кротов.

Следователь листал и бормотал себе под нос: «Ага! Так. Ага!»

— Так, — сказал он спустя какое-то время, задумался, вздохнул, закрыл том и отодвинул на прежнее место.

— Сложная ситуация, — сообщил он результаты своих размышлений.

— Почему?

— Получается таким образом… — он еще раз пододвинул к себе том, приоткрыл и быстро захлопнут, — Александр Евгеньевич, что ваши показания в корне отличаются от показаний всех остальных свидетелей. Можно сказать, в корне им противоречат.

— То есть как?

Следователь сокрушенно развел руками.

— Двенадцать человек утверждают, что удара ножом Новасардов не наносил.

— Допустим, — сказал Кротов. — Кто же тогда нанес удар?

— Это нам еще предстоит выяснить. Тут мнения разные, — следователь постучал пальцем по уголовному делу. — Один говорит, что некий молодой человек, другой — не разглядел, не видел в темноте, и так далее.

— Интересно получается, — сказал Кротов.

— Но самое главное, — теперь палец следователя устремился вверх, — потерпевший тоже не называет Новасардова в качестве своего… м-м… обидчика.

— Это я уже где-то слышал, — заметил Кротов. — И что же теперь?

— Ситуация не простая, — следователь посмотрел на свой палец, приблизил его ко лбу и легонько помассировал кожу между бровями. — Вы говорите одно, все остальные — другое. Возможности следствия, прямо скажу, почти исчерпаны.

Кротов глядел на следователя с большим интересом. Разговор этот начинал его забавлять.

— А у вас не возникало подозрений, что свидетелей могли заставить солгать? — с пытливостью красного следопыта спросил Кротов. — Подкупили или запутали, как хотели запугать меня? Видите ли, я, собственно, и пришел к вам потому, что на меня вчера вечером напали и…

— Я тоже могу задать вам один вопрос, — охотно включился в дискуссию следователь. — Вот почему, например, вы считаете, что это нападение связано с делом Новасардова?

— На этот вопрос я смогу легко ответить! — радостно заверил Кротов. — Видите ли, поскольку нападавшие требовали, чтобы я отказался от показаний, которые давал именно по делу Новасардова, а не, скажем, какого-нибудь Барбарисова, можно заключить…

— Вы в отделение милиции по месту жительства обращались? — перебил следователь.

— Нет. А зачем? Я сюда сразу, к вам.

— Напрасно, — с сожалением покачал головой следователь. — Вам нужно было прежде всего идти в отделение милиции, заявить об этом случае. Предварительно взять справку о телесных повреждениях.

— Какая справка? Может, хватит ерундой заниматься, товарищ следователь? — не выдержал Кротов. — Вы-то сами на кого работаете? Вам, как я понимаю, не угрожали. Значит… что?

Следователь немедленно сузил глаза и выпятил челюсть.

— А вот этого не надо, — с нажимом произнес он. — Ты что себе позволяешь? Забыл, где находишься? Я сейчас наряд вызову — и в нарсуд. Мне это не трудно. Пятнадцать суток за мелкое хулиганство оформят в пять минут, — распаляя себя, он все более повышал голос. — Я еще выясню, кто тебя инструктировал такие показания давать. Напали на него! Ты еще у меня пойдешь как миленький за дачу ложных показаний!

Вероятно, Кротов был вполне способен наделать глупостей. Закричать, обругать следователя нехорошими словами или еще что похуже. Остановила случайность. Он взглянул на следователя и во внезапном прозрении увидел перед собой только маску. Гнев и возмущение были лишь искусно нарисованы на ней. А из-под маски холодно и безразлично поблескивали глаза следователя. Тогда Кротов, не говоря ни слова, повернулся и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

«Продажная тварь! — прошипел он. — Мент поганый!»

Для начала он решил пожаловаться на следователя какому-нибудь начальнику постарше чином. Шел по коридору, читая таблички на дверях и одновременно продумывая и оттачивая фразы, исполненные холодного сарказма, которыми он начнет свою обличительную речь о качестве кадров вверенного начальнику учреждения.

Но начальник, по-видимому, сидел где-то на другом этаже. Кротов выскочил на лестницу и лоб в лоб столкнулся с Кашириным. От неожиданности Каширин неловко взмахнул рукой, угодив пальцем прямо в глаз Кротову.

— О черт! — воскликнул Кротов, утирая хлынувшие слезы. — Осторожнее!

— Кротов! — Каширин поглядел на свой палец. — Извините. Вы кого ищете?

— Не вас, — злобно сказал Кротов, протирая глаз. — Где тут у вас начальник сидит?

— На втором этаже. Зачем вам понадобился начальник?

— Вас это не касается, насколько я понимаю, — ответил Кротов тоном, стараясь, чтобы вышло пообиднее. — У вас теперь другие заботы, насколько я понимаю. Теперь вы другими важными делами занимаетесь.

Он повернулся и начал спускаться по лестнице.

— Постойте, — окликнул его Каширин. — Вы сейчас у Борового были?

— Я в ваших кличках не разбираюсь, — совсем уже грубо сказал Кротов, однако Каширин не обратил никакого внимания.

Он перескочил через несколько ступенек, обогнав Кротова и преградив ему дорогу.

— Направо по улице — кафе-«стекляшка». Знаете? — тихо спросил Каширин. —- Нет! Лучше налево за угол и пройдите один квартал. Там пирожковая есть. Вы туда идите, а я сейчас за вами.

— Это еще зачем? — высокомерно спросил Кротов.

— Так надо. Вы ведь к начальнику жаловаться идете? Да? Подождите жаловаться. Сначала поговорим. Я вам кое-что расскажу. А потом сами решите.

— В гробу я видел ваши игры, — сказал Кротов вслед Каширину, который уже уходил по коридору.

Дверь под названием «Приемная» действительно обнаружилась на втором этаже. За ней сидела женщина не определяемого без проверки документов возраста с бледным и злым лицом.

— Я вас слушаю, — с отвращением сказала она, и Кротов понял, что этого рубежа ему не одолеть.

— Мне к начальнику, — небрежно проговорил он, двигаясь к другой двери — обшитой дерматином и без таблички.

Но арапов вроде Кротова секретарша за годы своей карьеры перевидала немало. Она мгновенно выскользнула из-за стола и преградила дорогу плоской грудью.

— У вас назначена встреча? Как ваша фамилия?

— Мне нужно поговорить с начальником управления, — надменно произнес Кротов, понимая, однако, что этим ее не проймешь.

— Приемные часы по вторникам и пятницам. Запишитесь на прием и приходите. Что у вас за вопрос?

Несколько мгновений Кротов смотрел в ее бесцветные глаза.

— Вопрос жизни, милая женщина.

— Тогда лучше изложите письменно, — ответила она, не моргнув.

— Я понял, — Кротов попятился. — До встречи. До свидания. Я еще приду…

Кажется, когда Кротов выходил, в спину ему прозвучало нечто вроде «приходи, приходи».

На встречу с Кашириным Кротов пошел, скорее, от нечего делать. Надо было испить сегодняшнюю чашу до дна.

Пирожковая была пуста по причине отсутствия пирожков. Каширин одиноко сидел за столиком с черствым коржиком в руке. Увидев Кротова, он очень обрадовался. Кротов тоже купил коржик и еще какой-то остывший напиток цвета старой побелки, называемый отчего-то «кофе с молоком». Кротов их купил, но что делать с покупками, не знал и просто отнес их за столик Каширина, положив на матовый от царапин голубой пластик.

— Что же вы мне хотели такого интересного сказать? — спросил Кротов.

— Дело у меня отобрали, — сообщил Каширин.

— Это я уже знаю.

— Это дохлое дело, — сказал Каширин. — Можно было и не браться.

— Почему так?

— Потому, — ожесточенно отрезал Каширин. — Не по зубам потому что. Вы знаете, что остались фактически единственным свидетелем обвинения?

— Ваш коллега мне уже объяснил, — сказал Кротов. — Вежливо так. Обещал, правда, посадить за ложные показания.

— Даже так? — Каширин удивился. — Не ожидал… В общем, вы, конечно, можете поступать как знаете. Но если вы честный человек…

— А вы? — спросил Кротов.

Но Каширин не обиделся. Положил обе руки на стол и ответил очень спокойно:

— Я — честный человек. Только толку от этого маловато.

— Слушайте, кто этот, которого Новасардов ножом ударил? Что тут вообще происходит?

— Я вам расскажу, — так же спокойно и даже грустно сказал Каширин. — Не знаю, правда, зачем. Новасардов официально — директор снабженческой конторы. Что-то там по цветным металлам. Но это не важно. Основное его занятие — совершенно другое, и цветные металлы — это просто для трудовой книжки. К сожалению, никакой определенной информацией по этому поводу мы не располагаем. Все на уровне трепа. Потому что кишка тонка. Не дотянуться. Но знаем, что ворочает он крупными делами — нечто вроде посредника по поставкам чего угодно и куда угодно. Потому у него огромное количество полезных знакомых. Вообще оказалось, что Новасардов очень известный человек. Этим делом сразу же заинтересовались повсюду — из министерства звонили, из союзной прокуратуры и даже еще выше… Но, естественно, уже не мне. И вот оказалось, что эти самые знакомые Новасардова очень хотят помочь своему другу.

— Откуда же у него такие знакомые? — спросил Кротов, — Вместе в одной школе учились или как?

— Или как, — кивнул Каширин. — Я — следователь. Принял дело, допросил свидетелей. Если вы думаете, что у нас как в кино — снял трубку, и тебе все немедленно доложили на каждого гражданина Советского Союза в отдельности, — вы ошибаетесь. Лично я такого телефонного номера не знаю. Но когда начальник управления чуть не каждый день интересуется, как идет расследование, когда свидетели один за другим начинают отказываться от показаний, а потом звонит прокурор и советует Новасардова выпустить…

— Откуда? Из тюрьмы?

— Из ивээс. Изолятора временного содержания. Теперь так КПЗ называется.

— Интересная какая аббревиатура, — сказал Кротов. — ИВС. Иосиф Виссарионович Сталин.

Каширин ошеломленно посмотрел на него.

— Это вы сейчас придумали?

— Просто в голову пришло, — немного смутился Кротов. — Ну и что? Выпустили?

— Конечно, выпустили. Но сделал это не я. Вначале им пришлось дело у меня забрать.

— А вы бы не отдавали.

Вместо ответа Каширин сморщился и взглянул на Кротова как на слабоумного.

— Что касается потерпевшего, — продолжал Каширин, — его фамилия Батенин — он просто картежник. Игрок. Это удалось выяснить достаточно легко. Ну, что-то там за ним еще числится, но это уже не так важно. Я знаю лишь то, что игрок и директор солидной конторы пришли вместе в ресторан, посидели, покушали, поговорили, а потом директор взял нож и… Дальше вы все сами видели. Батенин, кстати, вчера умер. Операцию-то сделали удачно, но оказалось, что у него очень больное сердце. Инвалид с детства. Но перед тем, как умереть, успел заявить, что не ведает, кто его пырнул.

— Прямо итальянский сюжет, — покачал головой Кротов.

— Сюжет наш, отечественный, — вздохнул Каширин. — А вы зачем сегодня пришли? Боровой вас вызывал?

— Не вызывал. Напали на меня вчера вечером. Специально поджидали у подъезда. Хотели, чтобы я от показаний отказался. Ну, врезали пару раз. Но, как я понял, больше на психику действовали.

Каширин задумчиво кивнул.

— Примерно этого я и ожидал.

А Кротова эта задумчивость здорово разозлила.

— Искренне завидую вашей догадливости. Если бы я был так проницателен, то захватил бы вчера с собой кирпич. Что же вы меня не предупредили?

Каширин посмотрел на него удивленно и растерянно.

— Если вы поняли меня буквально, то…

— Я вас правильно понял, — сказал Кротов совсем уже свирепо. — Не понимаю только, зачем это вы мне все рассказываете.

В душе он понимал, что сердиться на Каширина не за что, но беспомощность следователя, воспоминания о своем вчерашнем унижении и совершенная абсурдность происходящего в его родном государстве выводили его из себя. Так просто не могло быть!

— Рассказал я вот зачем, — ответил Каширин, не желая замечать настроения Кротова. — Пока есть хотя бы один свидетель преступления, никто этого дела прикрыть не сможет. Особенно после того, как я написал подробный рапорт с возражениями. А еще пригрозил, что напишу в республиканскую прокуратуру. На Борового, конечно, начальство давит, но он не дурак, я его знаю: с одной стороны, ссориться с начальником не хочет, но и вешать себе на шею лишнего его не заставишь. Скорее всего он дело направит в суд — пусть, мол, судья решает. А если прокурор сам вмешается — еще лучше. Боровому тогда вообще все нипочем.

— Ну и зачем все это? От меня-то вы чего хотите?

— Хочу довести это дело до конца. Я понимаю, из милиции они меня рано или поздно выгонят. Но так просто я не уйду. На мне они зубы изрядно поломают.

Круглый подбородок Каширина упрямо выдвинулся вперед. Он сейчас очень сильно напомнил Кротову старосту его институтской группы. Принципиальный был староста, не повезло им. Записывал, скотина, всем подряд прогулы в журнале учета, как его ни просили. Никакие уважительные причины в расчет не принимал — ни преферансные турниры, ни головную боль с похмелья. И не ради того, чтобы выслужиться перед деканатом — исключительно из принципиальных соображений. Только поэтому его и не отлупили ни разу. Подкупить пытались неоднократно. Поили изо всех сил. Староста пил в три горла, но на следующий день приходил в институт к первой паре и сразу же начинал записывать отсутствующих. В том числе и вчерашних собутыльников, которые по понятным причинам прийти были не в силах.

Кротов теперь понял, что Каширин — как раз такой.

— Они меня не сломают, — бубнил Каширин. — Если надо, я дойду до самого верха. Мы с ними еще поборемся.

«Почему мы? — вяло удивился Кротов. — Не меня ли он имеет в виду?»

— А личную охрану ты мне обеспечишь? — поинтересовался он, непочтительно переходя на «ты».

— Где же я возьму личную охрану? — грустно развел руками Каширин.

— Знаешь что, — сказал Кротов, — тебя как зовут?

— Владимир,

— Так вот, Владимир, без охраны не получится. У тебя — вон, удостоверение есть, пистолет, наверное… Самбо вас там обучают. А я необученный. Или теперь мне вообще из дома не выходить?

— Ну, ты не преувеличивай… — попытался возразить Каширин.

— Где уж там! Я тоже, как ты понимаешь, честный человек. Но если моя родная милиция мне помочь не хочет, то я, извини, тоже не хочу. Вы там свои проблемы решайте самостоятельно.

— Это не мои проблемы! — воскликнул Каширин. — Если ты готов смириться с тем, что негодяй победит всех…

— Не готов, — удивленно сказал Кротов. — Кому это понравится? Но на кой черт мне так осложнять жизнь? Ты думаешь, у меня своих проблем мало? Я тебе сочувствую, честно, но я — реалист. Шансов-то нет. Ну тебе-то по должности полагается в это дело лезть, а мне зачем? Так что это твои проблемы. А я в ваши игры не играю. Будь здоров!

Он встал и пошел к выходу, не оборачиваясь на отчаянные призывы Каширина.

* * *

В квартире трезвонил телефон. Кротов услышал его еще с лестничной площадки. Вбежал и торопливо схватил трубку.

— Саша? — спросила Лена. — Ты где был?

— В казенном доме, — усмехнулся Кротов, а потом удивился и вопросу, и странному тревожному тону, которым он был задан.

— Ко мне сейчас приходили, — голос Лены звенел и срывался. — Их было трое, они так угрожали!..

— Что? — крикнул Кротов. — Лена, с тобой все в порядке?

— Они говорили ужасные вещи… Я не знаю, что делать, Саша!

— Я сейчас приеду, Леночка, сейчас! Не открывай никому дверь!

Он метнулся к выходу, остановился, побежал на кухню и выдвинул ящик своего стола. Ложки, вилки… вот! Кухонный топорик, соединенный воедино с молотком для отбивки мяса. Кротов сунул его в сумку.

Удачно пойманное около дома такси дважды застревало в заторах. Кротов начинал нервно дергаться, а таксист — молодой, но очень спокойный парень с огромным мясистым носом — невозмутимо утешал:

— Поспеем, не волнуйся, на метро все равно медленнее.

И кивал, словно соглашаясь с самим собой, едва не утыкаясь носом в клаксон.

Свирепо оскалясь, Кротов ворвался в подъезд дома Лены. Очень ему хотелось, чтобы попался сейчас хоть кто-нибудь из этих сволочей. Но подъезд был тих и пуст, как ореховая скорлупка, сволочи давно разошлись по своим сволочным делам.

Лена дожидалась его у двери и открыла прежде, чем Кротов позвонил, едва разглядев его в глазок. Лицо у нее было напуганное, глаза покраснели, левая рука безостановочно теребила воротничок кофточки, и этот инстинктивный жест беззащитности наполнил Кротова щемящей тревогой и тоской.

— В дверь позвонили, — рассказывала Лена. — Там стоял невысокий парень с грустным лицом, вполне симпатичный. Он спросил меня, очень вежливо, и я открыла. Но вслед за ним тут же ворвались еще двое — громилы с отвратительными тупыми рожами. Они ничего мне не сделали, только не выпускали из прихожей и прямо сверлили пустыми глазами. Они даже не сказали ни слова, говорил тот, маленький. Он говорил так вежливо и так гнусно. Очень подробно объяснял, что они со мной сделают, если ты не успокоишься — он так и сказал. Потом они ушли, а я стала звонить тебе, а тебя все не было и не было…

— Как они узнали твой адрес, подонки? — сказал Кротов.

— Что же тут удивительного! — Лена дернула плечом. — Я давала свой адрес тогда, в милиции.

— Конечно, — сказан Кротов. — Еще бы!

Он вскочил с места.

— Едем!

— Куда?

— В городскую прокуратуру. Или еще выше. К министру внутренних дел, в ЦК… С этим нужно кончать. Едем!

— Никуда не надо ехать, — сказала Лена, и в голосе ее Кротов услышал раздраженные нотки. — Я позвонила папе. Он сейчас приедет.

— Папе? — глуповато переспросил Кротов. — Ну да, правильно. Он ведь у тебя, кажется…

— Он сейчас приедет, — повторила Лена, и вновь Кротов почувствовал холодок отчуждения.

Она зябко обхватила себя руками и прошлась по комнате.

— Господи, откуда вся эта мерзость! Зачем мне все это?!

Теперь Кротову почудился в ее словах скрытый упрек, он не знал, что сказать, но, к счастью, именно в этот момент хлопнула входная дверь.

— Это папа! — Лена вышла в прихожую и вернулась вместе с высоким седовласым мужчиной в темно-синем костюме и строгом галстуке.

— Мой папа, — представила Лена. — Всеволод Андреевич.

— Здравствуйте, молодой человек, — с неодобрительной иронией сказал отец Лены. — Ну, рассказывайте, в какую историю вы вовлекли мою дочь.

— Я бы так не сказал, — осторожно возразил Кротов, бросив короткий взгляд на Лену. Она молчала.

— Я понимаю, — доля иронии в голосе Всеволода Андреевича заметно возросла. — Вы рассказывайте, рассказывайте.

— Мы были в ресторане, — сказал Кротов, и Всеволод Андреевич брезгливо поморщился. — Увидели, как пырнули ножом человека. Приехала милиция, и я, естественно, рассказал обо всем, что видел. В милиции завели дело, а через некоторое время преступник через своих дружков стал добиваться, чтобы свидетели отказались от своих показаний. В том числе и я. Меня, например… — Кротов чуть было не рассказал о вчерашнем нападении, да вовремя сообразил, что в данный момент подобный рассказ не ко времени. — Ко мне приходил один… уговаривал, чтобы я переменил показания, сказал бы, что я ничего не видел. Естественно, я отказался.

— Естественно, — согласился Всеволод Андреевич, наклонив аккуратную седую прическу. — Хотя гораздо естественнее, на мой взгляд, было бы более тщательно выбирать место, куда вы приглашаете мою дочь.

— Папа! — сказала Лена.

— …И уж конечно же, не допустить, чтобы вашей даме грозили неприятности. Вот это действительно естественно для любого порядочного человека.

— Но вы же прекрасно понимаете, что не совсем правы. — Кротов посмотрел на Лену, отчаянно желая услышать хоть слово поддержки.

Но Лена с каменным выражением на лице смотрела перед собой в простенок между шкафом и зеркалом.

— Или же, — невозмутимо продолжал Всеволод Андреевич, — если уж так случилось, вы должны быть в состоянии защитить свою девушку и ликвидировать возникшие проблемы. Вы сможете защитить мою дочь?

— Смогу! — с вызовом сказал Кротов.

— Я сомневаюсь, — Всеволод Андреевич покачал головой. — Думаю, вам это не по силам. Думаю также, что Лена это уже поняла.

И опять Кротов с надеждой взглянул на Лену, и снова почувствовал, как она далеко.

— Я не домашний тиран, — неожиданно мягко сказал Всеволод Андреевич, — и не собираюсь диктовать своей дочери, с кем ей следует общаться. Но в настоящее время — я полагаю, вы со мной согласитесь — вам следует воздержаться от встреч. В целях безопасности Лены. А этот неприятный инцидент мы уладим, конечно же. Не такая уж большая проблема справиться с шайкой уголовников. Естественно, для того, кто в состоянии это сделать.

Всеволод Андреевич поднялся с дивана, показывая, что разговор окончен. Кротов тоже встал. Его выпроваживали. Лена, как и прежде, смотрела на стену. Кротов надеялся, что она хотя бы проводит его до двери — но напрасно. Всеволод Андреевич взял эту обязанность на себя.

* * *

Если бы Кротов имел хоть в малой степени пристрастие к алкоголю, он бы непременно напился. Но выпивка ему никогда не помогала в трудные моменты жизни и лишь обостряла тягостные ощущения. Потому, вернувшись домой и сделав несколько десятков кругов по комнате, Кротов ничего лучшего не нашел, как сесть составлять письма в прокуратуру, Верховный Совет и ЦК партии.

Он сидел и писал, но мысли кружились так беспорядочно, что на середине страницы он запутался и в сердцах отшвырнул ручку. Внезапно он решил, что должен немедленно поговорить с Леной. Бросился к телефону — номер был занят. Кротов минут пятнадцать непрерывно накручивал диск и все с тем же успехом.

Тогда он отыскал в кармане клочок бумаги с телефонами Каширина и позвонил ему.

— Каширин слушает, — сказал Каширин обычным своим, хорошо знакомым Кротову, важным и официальным тоном.

— Это я, Кротов. — Каширин молчал, и Кротов счел нужным напомнить: — Мы только сегодня с вами разговаривали.

— Я понял.

— Раз понял, тогда объясни мне, пожалуйста, что у нас в государстве делается, — с тоской сказал Кротов. — У нас закон вообще действует?

— Разумеется, — деревянным голосом подтвердил Каширин, будто и не исповедовался пару часов назад как последний грешник. — Действует и не вообще. Что у вас произошло?

— Сегодня они прислали своих боевиков к моей девушке, — сказал Кротов. — Как раз когда мы с тобой в пирожковой языки чесали. Запугивали ее, ты понял? Но меня вот что интересует: от кого они узнали ее адрес? Конкретно: от кого из ваших?

Некоторое время Каширин лишь молча сопел в трубку.

— Заявление подали в милицию? — спросил он.

— Не знаю. Ее отец сейчас этим занимается.

— Она их хорошо запомнила? Сумеет их опознать? В каком районе она живет? Давай-ка я сам в отделение позвоню!

Кротов слышал, что Каширин искренне взволнован, и раздражение его пропало неизвестно куда.

— Скажи, Володя, на них управы вообще нет, что ли? Что вообще в таких случаях делать полагается? Может, мне самому нож взять, если вы ни на что не способны?

— Не надо никаких ножей, — сказал Каширин. — Тут нож не поможет.

— Я два возьму, если надо. Ладно, ерунда все это. Ты знаешь, где искать этих подонков?

— Не знаю. Да и без толку. Только хуже будет.

— А что лучше-то? — спросил Кротов. — Тогда скажи, где эти свидетели живут, гады такие, которые ото всего отказываются? Давай я с ними сам поговорю.

Каширин надолго замолчал.

— Вообще это мысль, — сказал он со смущенным смешком. — Правда, за такие дела меня из милиции вышибут со свистом. Этого только им и надо.

— А ты-то здесь при чем? — Кротова уже захватила эта неожиданная идея. — Ты мне только адреса их дай. Кто узнает, откуда они у меня? Тем более что у вас там вообще как в дырявой корзине… Не держится ничего.

— Нет, Кротов, не надо этого, — передумал Каширин. — Ничего у тебя не получится, я же их знаю, с каждым беседовал.

— То — ты, а то — я. Ты ведь, извини, мильтон, а я — по-человечески. Неужели среди них хоть одного порядочного человека не найдется? Ну скажи, если хоть один правду скажет, это делу сможет помочь?

— Конечно, поможет, — голос Каширина показывал, что он находится в мучительном раздумье. — Но только ничего у тебя не выйдет.

— Ладно, Каширин, не хочешь — не надо. Вспомни лучше, что ты мне утром говорил. Или передумал уже?

— Я не передумал, — сказал Каширин. — Записывай адреса. Но только учти…

* * *

Вместе с адресами Каширин надавал еще кучу всяких советов, которыми Кротов пользоваться не собирался. Он, Кротов, не следователь, у него будет свой разговор с каждым. В одном они с Кашириным пришли к единому мнению; к официантам ресторана идти без толку — народ этот гнилой и продажный, Кротова не поймет.

Таким образом, оставалось всего три адреса; немолодой супружеской пары, двух девчонок (они жили в общежитии медицинского училища) и парня, похожего на рабочего. А пьяный инженер в очках хотя и оказался действительно инженером, но жил далеко — в Свердловске. В тот день он находился в столице в командировке и, естественно, дожидаться окончания следствия не стал. К тому же от показаний его с самого начала было мало толку; слишком он тогда надрался и путал все подряд.

Кротов достал карту и прикинул, какой из адресов ему всего ближе. Оказалось — супружеской пары Лубенцовых, Петра Даниловича и Лии Федоровны. Следующим Кротов намеревался навестить парня — он был не рабочим, а мастером строительного управления и жил как раз на полпути от Лубенцовых до общежития, где обитали девушки-подружки: Валя Мухина и Надя Аржанова.

Часы сейчас показывали без четверти пять, Кротов весьма надеялся, что застанет всех дома.

Подъезд Лубенцовых запирался на кодовый замок, но как раз в тот момент, когда Кротов подошел к двери, оттуда выходила молодая мамаша с коляской. Кротов помог ей вытащить коляску и успел проскользнуть в дверь, прежде чем она захлопнулась.

— Кто? — отозвался на звонок Кротова женский голос.

— Я из милиции, — соврал Кротов, потому что ничего другого придумать не смог. — Откройте, пожалуйста.

Звякнула цепочка, и дверь приоткрылась на длину стального поводка. Если бы Кротов встретил хозяйку квартиры на улице, он бы ее не узнал. И не только потому, что видел всего раз. Без косметики и прически она выглядела совершенно по-другому, что естественно для женщин вообще и вдвойне для тех, кому перевалило за пятьдесят.

— Здравствуйте, — торопливо заговорил Кротов, опасаясь, что дверь захлопнется. — Мы с вами уже встречались. В тот вечер, в милиции, помните? Вы — Лия Федоровна.

Видимо, лицо его Лия Федоровна действительно сочла знакомым. Цепочка была отомкнута, и Кротов получил допуск в прихожую.

— Вы меня узнали, — сказал Кротов. — Мы с вами вместе были в тот вечер в ресторане. То есть вы были с мужем, а я — со своей девушкой, но дело не в этом…

Быстрая смена выражений пробежала по лицу Лии Федоровны. От удивления до подозрительности и, наконец, холодной замкнутости.

— А в чем дело? — поинтересовалась она.

— Петр Данилович дома? — вопросом этим Кротов слегка напугал Лию Федоровну.

— Конечно, — поспешно сказала она. — Петя! Иди сюда!

Из комнаты немедленно вышел Петр Данилович с газетой и в пижамных штанах.

— Что такое, Лиечка?

— Вот, — Лия Федоровна показала на Кротова, полагая, видимо, что жест ее должен мужу все объяснить.

— Я тоже свидетель по этому делу. — Кротов решил помочь Петру Даниловичу войти в курс. — Надеюсь, вы меня помните?

— Собственно говоря… — растерянно отозвался тот.

— Я пришел с вами поговорить. Меня, как и вас, навещали дружки того убийцы, Новасардова. Чтобы я изменил показания. Я, собственно, — Кротов изобразил смущенную усмешку, — как бы товарищ по несчастью.

Но Лия Федоровна немедленно перехватила инициативу.

— О чем вы говорите? — грозно сказала она. — Кто это к нам приходил?

— Дело в том, что я вначале послушался и вскоре понял, что попал в крайне затруднительное положение, — заспешил Кротов. — Без вашей помощи, честно сказать, не знаю, как быть. Свидетелей оказалось гораздо больше, чем было вначале, и я, как дурак…

— Я не понимаю, — нервно воскликнула Лия Федоровна. — Петр!

— Э-э, я не понимаю, — послушно повторил тот.

— А в милиции крайне заинтересовались: отчего это некоторые свидетели так быстро и радикально поменяли свои показания? В чем причина? Заблуждение или осознанная помощь преступнику? Дача ложных показаний… Мы оказались в неприятном положении.

— Кто это мы? — перебила Лия Федоровна. — Почему вы обобщаете, молодой человек?

— Вы правы, — согласился Кротов. — Обобщать не следует. Все пока не так плохо…

— А почему вы, собственно… — начал Петр Данилович.

— Помолчи, Петр! — цыкнула Лия Федоровна. — Послушайте, никаких показаний мы не меняли. Мы вообще не имеем ни малейшего отношения к этой истории. Мы просто ничего не видели.

Внезапно ее глаза округлились от удивления.

— С какой стати, собственно, вы вообще к нам пришли? Вы кто, добровольный помощник? Что вы лезете не в свое дело?

— Вот именно, — ввернул Петр Данилович, обрадованный возможностью выразиться более определенно.

— Я точно такой же, как и вы, — Кротов плюнул на свои жалкие маневры и решил резать начистоту. — Я им не поддался и не собираюсь. А вам просто хочу помочь. Когда против вас возбудят дело за ложные показания — будет поздно. Кому вы помогаете? Бандиту? Мафии? Я не на совесть сейчас вашу давлю — на разум. Вам интересно, почему я пришел? Да просто следователь попался хороший. Попросил объяснить по-человечески, пока не поздно. Нельзя так жить, стыдно! Да — поступайте, как знаете!

Кротов в сердцах махнул рукой, осознавая, как глупо, несерьезно все у него получилось.

Супруги Лубенцовы молчали. Впрочем, Петр Данилович сделал попытку что-то произнести, однако был остановлен свирепым взглядом Лии Федоровны. А Кротов молча повернулся и вышел за дверь. Он был почти уверен, что результата достиг нулевого. Но хоть смятение-то посеял, успокаивал он сам себя. Несомненно посеял! А дальше — пусть Каширин раскручивается сотоварищи, если таковые найдутся. В общем, Кротову уже было ясно, что он не только взялся не за свое дело, но и за дело совершенно безнадежное. Однако из принципа, из упрямства сказал себе, что обойдет всех, как собирался.

Следующим на очереди был мастер строительного управления Геннадий Жмурко. Он открыл дверь, не спрашивая, и сразу шагнул в сторону, пропуская гостя в квартиру.

— Здравствуйте, — сказал Кротов.

— Здорово, — охотно ответил мастер Геннадий, и Кротов увидел, что он слегка под газом. — Ты кто такой?

— Меня Саша зовут, — сообщил Кротов. — Помнишь, когда в ресторане мужика ножом пырнули, мы вместе показания давали в милиции?

Жмурко сощурил один глаз.

— Ну!

— Поговорить можно?

— Ты что, из конторы? — спросил Жмурко.

— Из какой конторы? — удивился Кротов.

— Из той самой. О чем говорить?

— Да вот… об этом. К тебе дружки Новасардова приходили?

— Приходили — не приходили, — недружелюбно сказал Жмурко. — Короче, чего надо?

— Может, сядем? — предложил Кротов.

— Сядем, когда посадят, — двусмысленно отозвался Жмурко, но повернулся и пошел в кухню, жестом позвав Кротова за собой.

В кухне было довольно чисто. На столе — сковородка с жареной картошкой, нарезанная колбаса и початая бутылка водки.

— Ну, чего? — спросил Жмурко.

— Понимаешь, друг, тут такие дела творятся, — сказал Кротов, а потом без затей просто рассказал обо всем, что случилось с ним за эти несколько недель.

Жмурко слушал с непроницаемым лицом, но не перебил ни разу,

— Я сейчас только что был еще у одних свидетелей. Помнишь мужика с женой? Так вот они, как я понял, просто трясутся от страха. Уж не знаю, кого больше боятся. Поэтому я к тебе пришел.

Протекла пауза, затем Жмурко поднялся, достал с полки чистый стакан и поставил перед Кротовым.

— Будешь?

Кротов неопределенно пожал плечами. Тогда хозяин щедро бухнул Кротову водки.

— Давай!

За один прием он заглотил свою огромную долю, закусил картошкой и лишь после этого сделал мощный выдох. Кротов тоже выпил, но не до конца — не сумел, не любил водки.

— Ты мне скажи, — Жмурко ткнул вилкой в сторону Кротова. — Зачем тебе все это надо? А? Я врать не стану, как эти вонючки, у которых ты сейчас был. Приходили ко мне, ну. Черненький такой, вежливый. Уговаривал. Тыщу давал.

— А ты?

— А я сказал: полторы.

— Ну и что?

— Дал.

— Понятно.

— Нет, — Жмурко держал вилку, словно древко флага. — Ничего тебе не понятно. Думаешь: продался, да? Думаешь?

— Думаю, — честно признался Кротов, и Жмурко довольно гоготнул.

— А мне на них — во! — Жмурко показал, что собирается плюнуть в угол. — У них там, в кабаке, своя разборка была. Ты что, не понял? С какой стати я буду соваться? Да пусть они все там друг друга перережут. Мне, может, ментам помогать? С хрена ли? У них свои дела, у меня — свои.

— А мне поможешь? — спросил Кротов.

— Тебе? — Жмурко удивился, задумался и отрицательно помотал головой. — Нет. Может, ты и нормальный мужик. Но — непохоже. Нормальный в это дело не полезет. И ментам не возьмется помогать. У них и так помощников кругом… плюнуть некуда.

— Понятно, — снова сказал Кротов.

— Нет, — опять не согласился Жмурко. — Не понятно тебе. Ты жизни не знаешь. А я жизнью битый. Два года мотал по малолетке. И ментам помогать не буду.

— Я пошел, — сказал Кротов.

— Будь здоров. Стой! Ты чего не допил?

— В другой раз.

— Ну и хрен с тобой. Дверь захлопни.

Часы показывали семь с небольшим, но лето только начиналось, и было еще вполне светло. Неподалеку от подъезда стояла машина — желтенькие «жигули» со смешным Микки Маусом на лобовом стекле, задачей которого было постоянно дергаться и отвлекать внимание водителя — Кротов не понимал, для чего его цепляют именно на переднее стекло. В салоне сидели трое мужчин, видимо, поджидая кого-то. Они все курили, и клубы синего дыма вылезали из опущенного окна. Кротов не спеша зашагал к автобусной остановке.

Подъехал автобус, изрядно набитый, хотя час пик уже миновал. Кротов протиснулся в заднюю дверь, пролез под поручень и занял довольно удобное место у заднего стекла. Во всяком случае с трех сторон никто не толкался. Он стоял у окна и смотрел на желтые «жигули» и Микки Мауса, которые выехали со двора и, пристроившись за автобусом, дожидались его отправления.

Наконец автобус отъехал от остановки. «Жигули» не спеша двигались следом. Лица водителя и пассажира радом скрывал противосолнечный щиток.

Автобус подъехал к следующей остановке и распахнул двери. «Жигули» остановились метрах в двадцати, ожидая, когда автобус тронется, хотя ровным счетом ничто не мешало водителю объехать слева.

«Да ведь за мной же следят!» — внезапно догадался Кротов и тут же рассердился на себя: чушь какая, откуда взяться слежке ни с того ни с сего?

Снова остановка, и опять «жигули» заняли выжидательную позицию. Точно следят, решил Кротов. Но, может, не за ним? Как бы смогли разыскать в огромном городе Кротова дружки и соратники Новасардова?

Вдруг Кротову все стало ясно: Лубенцовы. Слишком он их перепугал. Перестарался. Наверняка сразу после его ухода они принялись названивать тем, от кого получили деньги. Может, «персидский принц» Володя им консультацию давал, а может, и сам Новасардов. И сразу же послал своих орлов на перехват Кротова. Нетрудно было вычислить, что следующим он навестит именно Жмурко. Большой головы для этого не надо…

Остановка следовала за остановкой, и всякий раз «жигуленок» тормозил то дальше, то ближе — но чтобы хорошо видеть выходящих из обеих дверей. Они не пытались маскироваться. Может, потому, что намеренно следовали тактике психологического давления, а может быть, просто считали, что в толчее салона Кротов не сумеет их заметить.

Но в любом случае тащить преследователей за собой в общежитие, где жили свидетельницы-подружки, Кротов не намеревался. Он испытывал сейчас довольно странное ощущение. Как бы азарт, замешанный на умеренной доле страха. Или наоборот. Только в детстве он чувстовал нечто подобное, удирая с яблоками за пазухой от сторожей колхозного сада.

«Не догоните», — уверенно и злорадно подумал он.

Возле метро должно было выходить пол-автобуса. Кротов заранее протиснулся к двери и выпрыгнул самым первым. Он помчался, как на стометровке. Краем глаза заметил, как из «жигулей» выскочили двое и побежали, но плотная людская масса уже отделила от него преследователей.

Лавируя в толпе, Кротов без задержки проскочил контролера, сунув ему под нос проездной, и, не снижая темпа, рванул вниз по эскалатору. У платформы уже стоял поезд. Кротов вскочил в вагон и облегченно перевел дух: преследователи безнадежно отстали. Они слишком привыкли передвигаться на машине, а ездить в городском транспорте давно разучились. Кротов представил себе, как они мечутся по платформе, и удовлетворенно усмехнулся.

Теперь можно было без спешки решить, что делать дальше. Потеряв его, бандиты Новасардова, возможно, пойдут на перехват у следующего адреса свидетелей. Или же будут поджидать его у дома. Пятьдесят на пятьдесят. Кротов решил ехать в общежитие, как и собирался. Теперь он знает преследователей, как говорится, в лицо и сумеет что-нибудь придумать, прежде чем они решатся на активные действия. Так он считал. А вообще Кротову казалось, то есть он был даже уверен, что ждать его все же будут у дома. Непонятно, откуда взялась такая уверенность. Вероятно, из острого нежелания ехать домой именно сейчас. Нечто вроде предчувствия.

На проходной общежития медицинского техникума сидела вахтерша такого свирепого вида, что Кротов и пытаться не стал проскользнуть мимо нее. Та милицейская секретарша казалась рядом с ней просто Золушкой. Тем более что никаких документов Кротов при себе не имел. Он просто остановил какую-то девчушку, попросив позвать Валю Мухину или Надю Аржанову. Или обеих сразу.

— Это с третьего курса? — наморщила лобик девушка.

— Точно. Или даже с четвертого.

— Или-или, — передразнила девчушка. — У нас четвертого курса не бывает. Сейчас позову.

Под бдительным надзором вахтерши Кротов ждал минут десять. А потом в холл спустилась тоненькая девушка в коротком летнем платьице. Тяжелая волна волос спадала на ее плечи, подчеркивая хрупкость фигуры. Как ни странно, лицо ее Кротов сразу же вспомнил. Только не мог угадать, естественно, Валя это или Надя.

— Здравствуйте, — сказал он. — Вас Надя зовут? Или Валя?

— Валя. — Она недоуменно посмотрела на Кротова.

— Вы меня не помните?

Она всмотрелась пристальнее, отрицательно покачала головой и, вдруг, узнавая, улыбнулась.

— Вспомнила. Вы в милиции были вместе с нами. С высокой девушкой.

— Верно. Какая у вас память замечательная.

— Да ну, — озабоченно сказала она, примеряя, по-видимому, его комплимент к своим экзаменационным проблемам. — А вы по какому делу?

— Почти по личному, — улыбнулся Кротов. — А подруга ваша где?

— Она уже уехала. Все экзамены сдала и поехала домой отдыхать. Их поток вчера последние госы сдал. А у нас последний экзамен только завтра.

— Тоже уедете?

Валя дернула плечиком.

— А что тут делать-то? В такую жару.

Кротову что-то мешало. Он покрутил головой и тут же понял, что именно. Вахтерша безотрывно сверлила их холодным и пристальным взглядом.

— Мне нужно вам кое-что сказать, Валя, — произнес Кротов. — Но здесь неудобно как-то. Неуютно. Вон как ваша контролерша на нас уставилась.

Валя повернула голову, грозно поглядела на вахтершу и показала ей язык.

— Змея, — пожаловалась Валя. — Хуже Гитлера.

Вахтерша будто и не заметила и, сохраняя достоинство, лишь через минуту медленно отвела взгляд, как бы потеряв интерес.

— Давайте сядем на скамейке, — предложил Кротов. — Там, в скверике.

— Ладно, — согласилась Валя. — Давайте сядем.

Они вышли из общежития, и Кротов тревожно огляделся, но ни желтых «жигулей», ни подозрительных рож поблизости не увидел. Опускались сумерки. Занятая ими скамейка оказалась очень удобной. Все подходы и подъезды к общежитию отсюда просматривались прекрасно, а саму скамейку с трех сторон укрывали высокие и густые кусты сирени. Даже странно, что такая замечательная скамейка оказалась незанятой этим теплым вечером.

— Я хочу рассказать, Валя, что произошло со мной с того самого вечера, — начал Кротов, решив отказаться от всякой дипломатии. — Вскоре ко мне, прямо домой, пришел человек, который принялся уговаривать, чтобы я на следствии сказал, что ничего в ресторане не видел.

— И к нам тоже приходил, — кивнула Валя.

— Кто? Парень?

— Нет, женщина. Одета так… сафари и все такое. Кольца, серьги. Я, говорит, сестра и ничего не пожалею.

— А вы что же?

— Да мне что, — сказала Валя. — Может, он и правда не так виноват. Она так просила…

— И деньги предлагала?

— Не, — Валя мотнула головой, и волосы закрыли ее лицо. — Колечко совала в подарок. Золотое. И Надьке тоже.

— Золотое колечко — это славно, — грустно сказал Кротов. — Поздравляю.

— Да я не взяла, — обиженно сказала Валя. — Вы что! Зачем оно мне?

Кротов удивился. Настолько, что не смог скрыть удивления.

— Вот вы какая!

— Да ладно, — Валя подумала, наверное, что Кротов ей не поверил, потому что лицо ее сделалось замкнутым.

— Жалко все-таки человека, — сдержанно сказала она.

— Новасардова?

— Ну да.

— А он не такой жалостливый. Тот, которого он ножом пырнул, недавно умер.

— Ой, ужас какой!

— А когда я просьбу его родственника выполнить отказался, двое других родственников подстерегли меня у подъезда как-то вечером. А еще три родственника, ворвались в квартиру моей девушки и немного ее попугали.

— Вы мне какие-то жуткие вещи рассказываете, — озабоченно сказала Валя. — Бандиты прямо какие-то.

— Может, и похуже, чем бандиты. Вот потому я и не хочу допустить, что они останутся безнаказанными.

Кротов почувствовал, что последняя его фраза прозвучала словно на комсомольском собрании, и, не придумав, как исправить это возможное впечатление, просто взял Валину руку в свою.

— Понимаете, Валя, — сказал он со внезапно прорвавшейся горечью, — невозможно представить, чтобы эти сволочи одержали над нами верх. Иначе все к черту. А ведь получается так, что могут. И самое неприятное, что мы им помогаем. Собственными руками. Не должно так быть!

— А что я могу? — растерянно спросила Валя, не отнимая рутой. Ладонь ее была теплой и хрупкой.

— К сожалению, ничего больше мы не можем, как только честно говорить о том, что видели. Ведь они, мерзавцы, пугают только, на страх наш надеются. Ничего они не могут, не посмеют! И я вот о чем хочу вас попросить: давайте пойдем завтра к прокурору. Вот такая просьба — не в ресторан, не в библиотеку — смешно, да?

— Нет, — качнула головой Валя.

— Ну, не к прокурору, так к генералу какому-нибудь. Я не знаю. Но чтобы — вместе. Пожалуйста, помогите мне. — Кротов импульсивно сжал ее руку. — Да и не во мне, собственно, дело. Нельзя бояться. Нельзя всю жизнь бояться! Я не очень понятно говорю, да?

— Все понятно, — сказала она. — Только я не знаю… Неудобно… То так говорила, а теперь так… В милиции за это, я понимаю, хвалить не станут.

— Мы объясним. Должны нас понять, обязательно. А если не поймут — черт с ними! Мы же правду станем говорить!

— Ой, не знаю я, — сказала Валя в сильном сомнении. — А если они ко мне, как к вашей девушке?..

— Да нет же! Нет! — горячо начал Кротов и осекся. — Если честно, то, конечно, это не исключено, — угрюмо подтвердил он, сразу утеряв воодушевление. — Пугать они большие мастера. Да, в общем, чего я вас уговариваю — сам не пойму.

— Я согласна, — внезапно сказала Валя. — Все равно уезжаю завтра после экзамена. Если и придут — не найдут. Куда надо явиться-то?

Кротов даже растерялся.

— Давайте с утра встретимся…

— Ой нет. У меня с утра экзамен.

— А когда?

— В час… или давайте в два.

— Там, около милиции. Знаете где?

Валя кивнула.

— Жалко, подруга ваша уехала, — сказал Кротов. — Втроем бы еще лучше было.

— Нет, — Валя тряхнула головой. — Надежда бы не пошла.

— Почему?

— Не пошла бы, — повторила Валя. — Бесполезно.

И только сейчас, спохватившись, выдернула свою руку из ладони Кротова.

— До завтра…

Кротов провожал ее взглядом. У освещенного подъезда она обернулась и махнула ему рукой.

Слева, в тупичке, скрытый буйным кустарником, который дворники то ли из жалости, то ли по лености не подрезали много лет, притаился знакомый желтый «жигуленок». А напротив его подъезда, на скамеечке лениво развалились две темные фигуры. Домой бы Кротов не попал даже бегом — его бы непременно успели перехватить.

Но состязаться в скорости с кем бы то ни было сейчас он не намеревался. Как пробраться в свою квартиру незамеченным, он знал заранее. Слегка настораживало его лишь то, что враги так просто позволили себя обнаружить. Может, потому, что были они элементарно тупы и ленивы? А может, и не пытались укрыться, имея, как и прежде, главной своей целью напугать Кротова до трясения поджилок? Но это Кротов тоже был не намерен выяснять.

Он сделал большой круг по соседним улицам и вышел к своему дому с противоположной стороны. Здесь к торцу здания — глухому, без единого окошка — была приклепана вертикальная лестница до самой крыши, по которой жильцам надлежало, вероятно, покидать дом в случае пожара. Чтобы не служить постоянным соблазном для дворовых мальчишек, начиналась она в двух метрах от земли. Но мальчишки по лестнице все равно лазали, лазал и Кротов в свое время. Активнее же всего лестницу использовали для отдыха вороны и голуби, окрасив каждую ступеньку до самого верха своим пометом в белый цвет.

Оглядевшись по сторонам, Кротов подпрыгнул и зацепился за нижнюю перекладину, довольно ловко подтянулся, а через секунду уже карабкался вверх, цепляясь за железные перекладины. Если б не наступила темнота, Кротова бы обязательно приняли за квартирного жулика или сумасшедшего. В последний раз он ходил этой дорогой лет двенадцать назад. Но помнил путь прекрасно.

Забравшись на крышу, пошел к чердачному окну. Кровля под ногами предательски погромыхивала, впрочем, не слишком сильно. Темнота на чердаке была абсолютной, непроницаемой и даже слегка материальной — у Кротова сразу защекотало в носу, захотелось чихнуть. «Вот пылищи-то, — подумал он. — Измажусь к черту!»

Нашарив в кармане коробок, чиркнул спичкой. Колеблющийся огонек освещал дощатую дорожку к двери, тени стропил прыгали, как летучие мыши, где-то в углу беспокойно завозился сонный голубь.

Дверь должна быть не заперта, Кротов недавно заходил на чердак, отыскивая дощечку для каких-то квартирных нужд. Он изо всех сил приподнял дверь на петлях, одновременно нажимая плечом. Она открылась легко и тихо, словно бабочкино крыло. Кротов вышел на площадку и прислушался: тишина. Тогда, скинув ботинки и держа их в руках, Кротов бесшумно спустился к своей квартире.

Оказалось, что дома никого нет. Кротов вспомнил, что соседка собиралась уезжать на лето к матери, и догадался, что отъезд уже состоялся. Тем спокойнее…

Свет Кротов зажег лишь в ванной и приоткрыл дверь: с улицы окна оставались темными, а передвигаться по квартире теперь можно было без риска стукнуться об углы или мебель. И телефонный аппарат в коридоре был освещен вполне достаточно.

Прежде всего Кротов набрал номер Лены. Подошла мать.

— Лену будьте любезны.

— Кто спрашивает?

— Это Александр.

— Она не может подойти, — без колебаний ответили Кротову и положили трубку.

Он тут же набрал номер еще раз.

— Позовите, пожалуйста, Лену, — холодно и упрямо сказал он. — Это очень важно.

— Не будьте назойливым, молодой человек, — неприязненно ответила мать Лены. — Уже поздно. Лена спит.

Но за пределами прямой акустической зоны Кротов различил голос Лены, услышал короткий спор, а потом голос Лены произнес в трубку:

— Я слушаю!

— Лена, это я.

— Я слушаю. Да.

— Леночка, я хотел узнать… как твои дела?

— Нормально, — замкнуто сказала она.

Рядом с трубкой что-то раздраженно бубнила мать.

У меня все в порядке, — повторила Лена. — Знаешь, Саша, пока не нужно мне звонить.

— Но почему?

— Не нужно, — сказала Лена. — Я тебе сама позвоню.

— Когда? Ты извини меня, но я беспокоюсь… кроме того, у меня есть кое-какие новости.

— Беспокоиться не надо. Папа все сделал, как нужно.

— Что сделал твой папа? Я тоже кое-что сделал. Может быть…

— Все в порядке. До свидания.

— Лена! — торопливо проговорил Кротов, но в трубке уже частили гудки отбоя.

Он постоял минуту, а потом набрал домашний телефон Каширина.

— Здорово, Владимир, — с беззаботной усмешкой сказал Кротов. — Как идет борьба?

— Кто это? — всполошен но и хрипло пробормотал тот, словно телефонный звонок только что вырвал его из глубокого сна.

— Это я, свидетель Кротов. Лучший свидетель!

— А, — Каширин облегченно перевел дух. — Я тебе и сам собирался звонить. Ну и как твои успехи?

— Спешу доложиться. Одну девочку я убедил говорить правду и только правду. А больше пока никого. Боюсь, что и не уговорю. Но с ней мы завтра пойдем для начала к твоему другу Боровому. Правильно? Как ты думаешь? Пусть все запишет. А если разговор с ним у нас не получится, ты подскажешь, куда следует отправиться дальше.

— У меня тоже новость, — сообщил Каширин. — К Боровому ходить не надо. С сегодняшнего вечера он дело не ведет. Забрали у него дело.

— Интересно, — сказал Кротов. — Это благодаря твоим стараниям?

— Не уверен, — ответил Каширин. — Вряд ли. Я так понял, что вмешался кто-то очень крупный сверху. У нас в управлении все забегали, из прокуратуры кто-то приезжал…

— Так может быть, все же твое письмо подействовало?

Каширин немного подумал.

— Пожалуй, нет. Тогда бы меня первым делом на ковер дернули объясняться. А со мной и разговаривать никто не стал. А Боровой сказал… Слушай, фамилия Федоров тебе ничего не говорит?

— Возможно, и говорит. Федорова — это девушка, с которой я был в ресторане.

— Теперь понял, — сказал Каширин. — Отец ее работает то ли в ЦК, то ли в Совмине. Шум, по всей видимости, он поднял. Ты очень правильно себе девушку выбрал.

В последней фразе Кротову послышалось нечто обидное, и он немедленно ощетинился.

— Ладно, это не твоя забота, — невежливо сказал он. — Кстати, если тебе интересно: дружки Новасардова меня пасут. Сегодня сидели во дворе, дожидались. А до этого ходили за мной по городу, пока я не заметил.

Каширин всполошился, забеспокоился.

— Позвони в отделение милиции. Немедленно! Они обнаглели окончательно!

— Вот я и звоню. Разве ты — не милиция?

— Разумеется, — засуетился Каширин. — Я приеду немедленно!

Кротов представил себе нескладную фигуру следователя и пожалел его.

— Не надо. Сейчас в отделение позвоню. Без тебя обойдутся…

Ни в какое отделение он звонить, конечно, не стал. Что бы он, собственно, сказал? Что кто-то его стережет во дворе? Да если не пошлют его сразу, дальше что? Ну, приедет наряд, подойдут, скажут: здравствуйте, это не вы, случайно, Кротова из тридцатой квартиры собираетесь отлупить? Чушь!

Поэтому он просто улегся спать. Пусть себе ждут, если нравится. Утро вечера мудренее…

* * *

Утром пикета во дворе уже не было. Тщательно обследовав местность из окон квартиры, а потом и с лестничной площадки, Кротов пришел к заключению, что путь свободен. Перед назначенной встречей с Валей он намеревался еще успеть забежать на работу за отпускными, которые так и не удосужился получить. Но сразу уйти не удалось. Утро началось тем, чем закончился вечер — телефонным звонком.

— Можно Александра Юрьевича? — вежливо спросила трубка.

— Пожалуйста, — разрешил Кротов. — Это я.

— Вас беспокоит следователь районного управления Ильин. Мне бы хотелось с вами встретиться. По вашему делу.

— По моему? — заинтересовался Кротов. — На меня уже дело?

— Это касается нападения на вас. Вы не смогли бы подойти к двенадцати?

Кротов согласился, и следователь Ильин положил трубку, после чего Кротов сообразил, что поступил не совсем правильно: надо было договариваться на два часа и прийти вместе с Валей.

К десяти он был на работе, получил в кассе деньги и забежал в свой отдел — без определенной цели, просто по инерции.

Он вошел и сразу ощутил неловкую тишину, которая обычно устанавливается, когда в компании внезапно появляется тот, кого только что оживленно обсуждали за глаза. Все его присутствующие коллеги как по команде взглянули на него и тут же отвели взгляды.

— Привет, — сказал Кротов в пространство и сделал вид, будто зашел, просто чтобы взять нечто позабытое в рабочем столе. Он выдвинул ящик, покопался в нем и поднял голову: к столу подошел Игорь Теодорович.

— Как отдыхается? — поинтересовался он и без паузы предложил: — Пойдем-ка на два слова.

Теряясь в догадках, Кротов вышел за ним в коридор. Игорь Теодорович не просто прислонился к стенке, а как бы лег на нее, будто приготовился провести в таком положении не менее суток.

— Что у тебя там произошло? — строго спросил он.

— Где это там? — не понял Кротов.

— В милиции. Из райкома поступила информация.

— Какая еще информация? Почему из райкома?

Игорь Теодорович снял очки, потрогал дужку губами, словно пробуя на вкус, и посмотрел в потолок.

— Рекомендовано пока воздержаться от предоставления тебе анкеты.

— Почему? — растерялся Кротов.

— Это самое я и хотел у тебя выяснить. Почему? Дословно мотивация такова: у партии есть сомнения в твоей искренности. Рекомендовали тщательно присмотреться.

— Ну и присматривайтесь. Вы что, меня не знаете, Игорь Теодорович?

— Речь не обо мне, — инфантильность Кротова вызвала у Игоря Теодоровича досаду. — Но сигнал из райкома мы не можем оставить без внимания. Пойми меня правильно.

— Что ж тут понимать? — Кротов ощутил, как его наполняет обида. — Какая, к черту, неискренность? Один подонок при мне пырнул ножом человека. Я свидетель, понимаете? Сви-де-тель!

— Я-то все понимаю, — попытался его успокоить Игорь Теодорович. — Но пренебречь сигналом…

— Не пренебрегайте! — воскликнул Кротов. — Устройте собрание, разберитесь во всем, и пусть народ проголосует. Как это делается. Достоин или не достоин, искренний или не искренний. Или вообще негодяй.

— Это, конечно, само собой… Но ты пойми… Какое собрание, до собрания еще далеко, так дела не делаются… Ты вот что, Александр, не кипятись. Давай по-умному. Ведь ты сейчас в отпуске, так? Ну и иди, гуляй. Вернешься, пройдет месяц, другой, все утихнет, разъяснится. Нельзя в такой ситуации спешить. Нет ничего — значит, рано или поздно все рассосется само собой.

— А вы не могли спросить: что они там конкретно имеют в виду? — поинтересовался Кротов. — Если у них есть претензии, почему бы просто не объяснить, в чем дело? Узнайте у них, Игорь Теодорович. Или давайте я сам позвоню да спрошу.

— Ты, Александр, честное слово, казался мне разумнее! — От возмущения партийный секретарь даже слегка покраснел. — Есть вещи, которые и объяснять-то смешно. Нужно просто понимать. Существует партийная дисциплина, определенный порядок отношений. Не пойдешь же ты, например, к директору института жаловаться, что уборщица не протирает в отделе подоконники.

— Почему же? Если с ней никто другой справиться не сможет…

— Перестань, Александр, ты не мальчик. И вообще ты должен в этих вещах уже разбираться. Это политика.

В этот момент Кротов окончательно осознал бесполезность разговора, но еще одну попытку сделал.

— Игорь Теодорович, вы мне можете объяснить: в чем дело? Ну хотя бы на самом примитивном уровне, в общих словах.

— Но я тебе уже все сказал, — удивился тот. — В партком позвонили из райкома, стали тобой интересоваться. А когда узнали, что ты у нас рекомендован в кандидаты, посоветовали не спешить. Я думаю, ты понимаешь, что такие советы пропускать мимо ушей не принято. Но ты не расстраивайся…

Игорь Теодорович был хорошим, добрым человеком. Кротов понимал это, как и то, что тот искренне хочет и, возможно, пытается ему помочь. Но заключительные слова своего партийного секретаря Кротов уже не слушал. Выдавив из себя подобие улыбки, попрощался и пошел прочь.

* * *

В автобусе и в метро, по дороге в Управление внутренних дел Кротов безуспешно пытался понять: что за силы вмешиваются таким странным образом в его судьбу? Он просто отказывался верить, что причиной тому мог быть уголовник Новасардов. Но кто же тогда? Следователь, раздраженный его упрямством? Может быть, влиятельный папаша Лены? Но зачем?

Он обязательно выяснит, рано или поздно, но сейчас свои попытки Кротов прекратил, плюнул и решил: будь что будет. Право же, легкомыслие — спасение, когда иного решения не существует.

Новый следователь — третий по счету, тоже был молодой. Лишь немного постарше Каширина. Полноватый и добродушный с виду. Впечатление это производили и коротковатый для его лица нос в бисеринках пота, и маленькие, часто помаргивающие глазки за круглой оправой очков, и даже некая первичная облыселость лба. Кротов подумал, что следователю Ильину очень пошли бы домашние тапочки. Вот тогда сугубо домашний вид наверняка бы имел потрясающее воздействие на подследственных, притупляя их бдительность и лишая возможности сопротивляться. На Кротова тоже подействовало, даже без тапочек. Особенно, когда Ильин едва не спихнул животом со стола лампу, встречая Кротова.

— Пожалуйста, садитесь, — следователь Ильин с легким пыхтеньем развернул в сторону Кротова стул, уронив при этом какую-то бумажку.

Кротов сел, а Ильин принялся протирать очки краешком своего джемпера.

— Так кто же на вас напал? — спросил Ильин, словно возобновляя прерванную всего минутой раньше беседу.

— Мне это самому интересно, — сдержанно ответил Кротов.

— Это я понимаю, — сказал Ильин, схватил листок бумаги, одновременно выпустив ручку, но успев все же ее подхватить. — Кое-какие меры уже приняты. Думаю, мы их найдем. А вы должны вспомнить подробнее: как они выглядели, как разговаривали, во что были одеты. Не исключено, что вам придется их опознавать. Вы сумеете их опознать?

— Полагаю, да, — не очень твердо ответил Кротов.

— Ну и прекрасно, — обрадовался Ильин, вытащил из стола бланк протокола и при этом ничего не уронил и не потерял. — Сейчас мы все подробно запишем…

За спиной Кротова открылась дверь, и женский голос произнес:

— Можно?

Это была Лена. Кротов от неожиданности вскочил со стула, а Ильин почти в точности повторил уже виденную Кротовым церемонию встречи, приподнялся и едва не грохнул лампу. Правда, теперь Кротов помог ее удержать.

— Да-да, пожалуйста, вы пока вон там садитесь, мы скоро закончим.

— Да мы вроде и не начинали, — обронил Кротов. — Здравствуй, Лена.

— Ничего-ничего, — добродушно сказал Ильин. — Это ненадолго.

Он вдруг вылез из-за стола и подбежал к телефону без наборного диска, что стоял на отдельной тумбочке, и поднял трубку.

— Игнатьев! Начальник на месте? Да? Я сейчас зайду, — он озабоченно посмотрел на Кротова и Лену. — Вынужден вас оставить на несколько минут. Если кто-нибудь станет спрашивать — я у начальника.

Он поспешно убежал, не забыв, впрочем, запереть в сейф какие-то папки и документы со стола.

С полминуты сидели молча,

— Как дела? — спросил Кротов.

— Нормально, — сказала Лена. — А ты еще не знаешь?

— О чем?

— Тех бандитов, которые ворвались в нашу квартиру, уже поймали.

— Милиция не дремлет, — механически прокомментировал Кротов и удивился: — Быстро у них это получилось.

— Быстро, — подтвердила Лена со странной интонацией. — Так ты ничего не знаешь?

— Мне так и не доложили, — букнул Кротов. — Так в чем дело?

— Саша, я хочу, чтобы все это поскорее кончилось.

— Я тоже, знаешь ли.

— Представь себе, в немалой степени это зависит от тебя.

— Каким образом?

— Неужели ты не понимаешь? — раздраженно сказала Лена. — Всему есть мера. Стань, наконец, реалистом. Прекрати эту дурацкую игру в принципиальность.

— Что такое, Лена? Никогда не слышал от тебя таких слов, — изумился Кротов. — Но теперь я понимаю еще меньше, чем прежде.

— Очень жаль! — раздражение Лены все увеличивалось. Казалось, она искала повода обидеть Кротова. — Но я постараюсь тебе объяснить. Жизнь все-таки несколько сложнее, чем тебе кажется.

— Да? — сдержанно удивился Кротов.

— Папе нетрудно добиться того, чтобы бандиты были наказаны. Но пойми, я не хочу, не желаю больше слышать обо всем этом. Если ты хоть чуть-чуть беспокоишься обо мне, ты выполнишь мою просьбу. Этот случай в ресторане нужно просто забыть, Просто вычеркнуть из памяти. Нам нет до этого дела, ни тебе, ни мне. Пусть они разбираются сами.

— Теперь, кажется, понимаю, — медленно проговорил Кротов. — Твоему папе удалось все уладить, но в ответ его попросили помочь уладить дело Новасардова. А в качестве аванса, возможно, даже выдадут этих пешек, которые приходили к тебе, — как залог согласия. Впрочем, им даже ничего особенного не грозит. Они ведь ничего ровным счетом не сделали. Не украли, не убили, не ударили. Ничего плохого, так? Что же за шишка такая этот Новасардов? Если даже твой папа уважаемый вынужден с ним считаться?

— Не смей в таком тоне говорить о моем отце! — Наконец-то Кротов дал конкретный повод для обиды.

— Ну извини. И все-таки?

— Я не знаю никаких Новасардовых и знать не хочу. Но пойми, дело это все равно будет прекращено, хочешь ты этого или нет. Ты не знаешь, а я знаю. Если что-то решено, значит, так и будет…

— Например, как тогда, когда твой приятель переехал человека? — неожиданно для себя сказал Кротов. — В тот раз тоже все решалось теми же людьми, что и сейчас? А тебя тоже просили изменить показания?

— Ты дурак! — вспылила Лена. — Ты ничего не понимаешь!

— Тогда зачем ты меня так уговариваешь? Кстати, извини за вопрос, эта наша встреча здесь специально устроена, не так ли? Почему ты не могла мне просто позвонить? Почему мы не могли просто встретиться и поговорить?

— Мне все это надоело, — холодно сказала Лена. — Веришь ты мне или нет, но мне хотелось, чтобы у тебя не было неприятностей.

— Неприятностей у меня и так хоть отбавляй, — усмехнулся Кротов. — Случайно не твой папа пожаловался в райком, чтобы меня в партию не принимали?

— Прекрати! — Лена даже топнула туфелькой. — При чем тут мой папа?

Она вздохнула и внезапно заговорила совсем ласково, почти как прежде.

— Ты же сам все понимаешь, Саша. Есть правила — не игры — жизни, и нельзя их нарушать. Все, о чем мы спорим сейчас, — ты не представляешь, какая все это ерунда. Мой папа, если хочешь знать, пообещал договориться насчет твоей работы. Ты же говорил мне, что хочешь перейти в «Станкоимпорт»? А у него там друг — очень хороший человек, я его давно знаю, и папа говорил с ним уже, и он обещал. Ну неужели и его не может кто-то попросить, чтобы все это поскорее закончить, — это же естественно. Допустим, попросил тоже очень хороший знакомый. Разве важно почему? И разве я тебя сейчас прошу украсть или предать? Просто забыть. Забыть поскорее…

— Слушай, Лена, ты что? — испугался Кротов. — О чем забыть? Что Новасардов, оказывается, тут всем командует? Интересно, какие это хорошие люди за него так беспокоятся?

— При чем тут Новасардов! — опять почти крикнула Лена. — Неужели ты не в состоянии понять!

— Ладно, — устало пожал плечами Кротов. — Я все забуду. Если сумею, конечно. Обещать наверняка не могу. Хорошо бы мне у тебя научиться…

Дверь распахнулась, и следователь Ильин торопливо пробежал на свое место.

— Прошу прошения, — сказал он. — Задержался немного. Ну, давайте продолжать.

Лена встала и, не произнеся ни слова, пошла к выходу. Ильин даже головы не поднял.

— Лена, — позвал Кротов. — Ты меня не подождешь?

Она остановилась на пороге и посмотрела на него чужим взглядом.

— Извини, Саша, — сказала она. — У меня сегодня дела…

— Давайте начнем, — торопил Ильин.

— Что начнем? — размеренно спросил Кротов, ощущая, как горечь уходит, сменяясь холодным, тяжелым безразличием.

— Не понял? — насторожился Ильин.

— С чего вы предпочитаете начать? С моего отказа от показаний? Этого, извините, не будет. К сожалению, я действительно видел, как Новасардов ударил ножом человека. Я видел. Так же ясно, как вижу вас сейчас. А вы поступайте, как знаете. Мне в равной степени наплевать и на Новасардова, и на… Впрочем, мне кажется, что это почти одно и то же.

Кротов не то чтобы намеренно нарывался на скандал. Ему действительно было все равно. Но на круглое, как луна, лицо следователя всплыло лишь выражение крайнего удивления.

— О чем вы, дорогой мой? Какой еще Новасардов? Он-то тут при чем?

— Не валяйте дурака, — с досадой сказал Кротов.

— Даже не думаю, — Ильин рассмеялся, и его круглые щеки мелко дрогнули в такт. — Дела, о котором вы говорите, у меня нет. Этого дела вообще нет в управлении. Его взяла в производство вышестоящая инстанция. Им и решать. Я вас пригласил по поводу вашего заявления о нападении и…

— Я не делал никакого заявления, — сказал Кротов.

— Разве? — удивился Ильин. — Формально, конечно… Я имею в виду устное заявление, которое вы сделали моему коллеге Боровому. Но если вы не хотите…

— Не хочу, — Кротов встал и аккуратно задвинул стул. — Я понимаю, для чего вы меня пригласили. Ну что ж, свое поручение вы выполнили прекрасно. Но это бесполезно. Все. Будьте здоровы.

Выходя из кабинета, Кротов на секунду обернулся. Руки следователя Ильина были разведены в жесте сожаления, а глаза под очками были так же холодны и равнодушны, как только что у Лены.

Он вышел на улицу и остановился. Солнечные лучи жарко и весело лупили асфальт, отчасти озабоченные, но вполне довольные прохожие бежали по своим делам. Кротов медленно побрел по тротуару, с брезгливостью закоренелого циника разглядывая горожан и приезжих — ничего не ведающих, наивных и недалеких.

— Здравствуйте! — сказал кто-то из открытого подъезда, и еще раз: — Здравствуйте!

Кротов недоуменно заглянул в темный проем и увидел тоненький силуэт. Валя! О Господи, как он мог забыть!

— Идите сюда, — позвала Валя тревожным шепотом. — Скорее!

Он огляделся по сторонам и нырнул в подъезд. Валя смотрела на него большими испуганными глазами. Рядом, на подоконнике, стояла туго набитая спортивная сумка.

— Я вас тут ждала. Все выглядывала, боялась пропустить.

— Но здесь-то почему? — спросил Кротов.

— Ой, вы не знаете, я сейчас все расскажу, — торопливо заговорила она, одновременно увлекая Кротова подальше от входа, на лестничную площадку. — Ко мне тоже приходили. Прямо в техникум. Двое таких… — гримаской и движением руки Валя изобразила, каких именно. — Откуда они узнали, что мы с вами встречались?

— Догадались, — буркнул Кротов. — И что?

— Ну, сначала так вежливо. А потом начали пугать.

— Да, — сказал Кротов. — Пугать — это они умеют. Ну и дальше?

— Ну, я и сделала вид, что испугалась.

— А на самом деле?

— И на самом деле испугалась. Прибежала в общежитие, собрала вещи — экзамен-то последний — и сюда. На улице стоять было чего-то страшно. Я и смотрела из подъезда, вас ждала.

— А теперь что?

— Как что? — - удивилась Валя. — Разве к прокурору не пойдем? А потом я домой поеду, вещи-то со мной.

Она стукнула кулачком по сумке.

И Кротов тоже удивился.

— Вы правда не боитесь, Валя?

— Не знаю, — честно сказала она. — Но мы же договорились. А потом, у нас все-таки не Америка, чтобы эти ходили и распоряжались. Так что идемте к прокурору.

— Здорово, — сказал Кротов. — Спасибо, Валечка.

— За что спасибо?

— Да… просто. За настроение. Но к прокурору мы не пойдем.

— Почему?

— Бесполезно к здешнему прокурору идти, — и Кротов объяснил почему.

— Что же станем делать?

— Черт его знает. Отступаться только не хочется. Лично я уже не могу. Собственно, что мы можем!.. Но письма-то хотя бы написать мы в состоянии? Рассказать обо всем, что происходит. Генеральному прокурору, в ЦК, в Верховный Совет, не знаю, куда еще… Хоть один честный человек где-нибудь остался, надеюсь, не везде же у них свои люди.

— Прямо сейчас будем писать? — несколько растерялась Валя.

— А когда же? Поехали ко мне.

— К вам? — лицо Вали выразило замешательство и даже некоторую опаску. Эта ее инстинктивная реакция показалась Кротову в данной ситуации настолько неуместной, что он не смог сдержать улыбки.

Валя поняла и слегка рассердилась.

— Хорошо, — сдержанно согласилась она. — А это удобно?

— Конечно. Я один живу, — сказал Кротов и теперь сам счел нужным поспешно уточнить: — С соседями. Комната у меня в коммуналке… Поехали!

Он подхватил Валину сумку и пошел на улицу.

* * *

Поскольку отпускные у Кротова были в кармане, он чувствовал себя вполне богатым человеком, и, конечно же, поехали они на такси. Пожилой водитель вел машину со скоростью пятьдесят километров в час, дисциплинированно останавливаясь на желтый свет и ни малейшего внимания не обращая на нетерпеливые гудки сзади. «Давай-давай, гуди, торопыга», — хладнокровно бормотал он всякий раз.

Невозмутимое спокойствие его отчасти передалось и Кротову. Впервые за сегодняшний день он ощутил, как спадает тягостное напряжение.

Они свернули с улицы и медленно поехали по дорожкам квартала. «Направо, налево, — командовал Кротов. — Вот сюда и ко второму подъезду». Он полез в карман за деньгами, и вдруг Валя схватила его за руку.

— Это он! — тревожно сказала она. — Вон тот, у машины!

Напротив подъезда Кротова у соседнего дома стоял «жигуленок». Не тот, что в прошлый раз, а синий. В салоне кто-то сидел, а рядом, облокотившись о капот, лениво курил парень в белых брюках и бордовой рубашке.

Кротов быстро осмотрелся. Еще одна машина стояла на углу — почти рядом с пожарной лестницей, «Интересно: намеренно или случайно?» — подумал Кротов,

— Давай бегом в подъезд, — скомандовал Кротов. — Вызывай лифт и на четвертый этаж. Я сейчас догоню.

Валя послушно выскочила из машины и скрылась за дверью. Парень в белых штанах скучающе посмотрел ей вслед. Не узнал, должно быть. Но Кротова-то они, конечно, засекут. И он тут же понял, какого свалял дурака. Это ему самому надо было выходить, отвлечь на себя внимание, а Валю отправить отсюда немедленно подальше. Эх, поздно сообразил!

Он сунул водителю трояк и вбежал в подъезд, заметив краем глаза, как белые штаны и еще двое, выпрыгнувшие из «жигулей», бегут через двор. Успел, однако, заметить, что бег их был нетороплив и скорее всего лишь имитировал угрозу. Но все равно Кротов не намерен был их дожидаться и на одном дыхании махнул на четвертый этаж, вытаскивая на бегу ключи, отпер квартиру, втолкнул Валю и захлопнул дверь. Преследователи в этот момент стучали ботинками этажа на три ниже.

Шаги приблизились и стихли. Кротов и Валя слушали, затаив дыхание. И те, на площадке, тоже, видимо, прислушивались, что делается в квартире. Затем в дверь довольно сильно шарахнули ногой — без цели, для острастки: погоди, мол, доберемся еще — и шаги начали удаляться.

Даже в полутьме коридора Кротов увидел, что Валя побледнела.

— Ушли, — успокоил Кротов. — Все в порядке.

— Как же теперь?

— А никак, — уверенно ответил Кротов. — Они мне надоели. Это уже перебор. Сейчас просто позвоню в отделение, тогда посмотрим.

Он шагнул к телефону, но аппарат сам встретил его призывным звонком.

— Ну, что теперь будем делать? — без предисловий спросил задумчивый и отдаленно знакомый голос. — Так и будем до конца жизни бегать?

— Алло? — сказал Кротов. — Кто это?

— Я это, — ответил собеседник. — Гамлет Григорьевич.

— Новасардов! — крикнул Кротов в мгновенной ярости.

— Не волнуйся, пожалуйста, — удивленно сказала трубка. — Давай спокойно поговорим.

Кротов решил успокоиться и на несколько секунд плотно стиснул челюсти.

— Хорошо, — сказал он. — Давай спокойно.

— Скажи, пожалуйста, — начал Новасардов. — Теперь ты убедился, что у тебя ничего не получится? Или еще нет? Что же ты молчишь?

— Я слушаю.

— Все равно все будет не по-твоему, а как надо — по-человечески. Даже твоя девушка тебе не поможет. И другая девушка, которая сейчас с тобой. Ее Валя зовут, правильно? Ну, что ты молчишь?

— Давай-давай, — сказал Кротов. — Говори.

— Конечно, правильно! Я все про тебя знаю. А ты понимаешь, почему не получится? Потому что у меня много друзей. Настоящих друзей, которые понимают толк в дружбе. А у тебя есть такие друзья? Нет? Что ты вообще в жизни полезного сделал? Ты скажешь: вот хожу на работу, работаю. Ну а что полезного ты сделал хоть кому-нибудь, а? Молчишь? А вот Новасардов всю жизнь добро людям делал, и все это ценят и помнят. А ты сейчас такой — ты мне хочешь гадость сделать. Откуда ты взялся вообще? Кто ты такой? Что ты все молчишь?

— Ты закончил? — спросил Кротов.

Он постарался, чтобы его голос прозвучал гордо и презрительно, но не уверен был, что это хорошо получилось — настроение-то было пакостное.

— Почему? Нет конечно. Я тебе еще скажу. И тебе я мог много полезного сделать, но ты не захотел. А зла я не прощаю. И друзья мои тоже зла не прощают. Ты меня понял?

— Говори-говори, — сказал Кротов. — Я все слушаю.

— Одумайся, пока не поздно, — назидал Новасардов. — Ты себе только вред делаешь. И девушку зря впутал. Не жалко тебе девушку? Отпусти ее, не бойся, ее не тронут. Пусть спокойно идет домой. И тебя не тронут, если будешь себя правильно вести. Забери свою клевету на меня и спи спокойно.

— Клевету, говоришь? — ухмыльнулся Кротов.

— Напрасно улыбаешься, — услыхал ухмылку Новасардов. — Нет у тебя причин улыбаться.

— Ты так считаешь? — сказал Кротов. — А теперь я тебе скажу. Будешь сидеть в тюрьме, не сомневайся. Никуда не денешься. Ты человека убил. И со мной у тебя ничего не получится. Испугаешься. Всех не купишь, денег не хватит. Меня не купил, и следователя — самого первого — тоже не получилось. Вот и дальше так же будет. Не везде твои друзья сидят.

— Ты глупый человек, совсем ничего не понимаешь, — ответил Новасардов. — Жизнь тебя научит. И очень скоро. А девушку свою отпусти лучше. Честно советую.

В трубке равнодушно запели гудки отбоя. Кротов опустил ее на рычаг и довольно угрюмо взглянул на Валю.

— Что он говорил? — спросила она.

— Все правильно говорил. Умный человек. Слушай-ка, Валя, поезжай домой. Не надо тебе в это дело вмешиваться — в этом Новасардов абсолютно прав. Где твой дом?

— В Харитонове, — сказала Валя.

— Вот и поезжай в Харитоново. К папе и маме.

— В Харитонове бабушка, — поправила Валя. — А родители сейчас далеко — в Ноябрьске. Это в Тюменской области, они там уже четвертый год по контракту работают.

— Вот и поезжай туда, — немного невпопад сказал Кротов, — к бабушке. Далеко это?

— Шестьдесят километров с Казанского вокзала. Почта рядом. Только идти еще пешком далековато, а то бы я в училище оттуда ездила. А вы?

— Что я?

— Ну, я уеду, а вы как же?

— Да я… как-нибудь сам разберусь.

— Слушайте, — сказала Валя с какой-то совершенно новой интонацией. — А зачем вам все это надо?

— Мне? — переспросил Кротов и удивился. — Черт знает! Что значит, зачем?

Он подыскивал ответ дольше, чем предполагал, а потом довольно злобно усмехнулся.

— Я — не пешка. Понимаешь, Валя? Пусть инженеришка обычный, каких, может, тысячи. Но не пешка. Я никому… это самое место никогда не облизывал. Все сам. В этой комнатухе родился, отсюда, может, и вынесут, как родителей, но никто мне приказывать не смеет. Я никому ничего не должен. То есть я знаю, что я должен — не красть, не убивать, а больше ничего… Врать меня никто не заставит. Понимаешь, Валя, если я вдруг сломаюсь из-за этой мрази — лучше не жить. Мы все боремся, боремся. То за мир, то за свободу народов Африки. А я — за себя. Ты понимаешь, Валя? Ведь не один же я такой! Вон — и Каширин… Кстати! Что же это я про Каширина позабыл?

Кротов бросился к телефону.

— Каширин? Помогай, дружище. Пора бы тебе наконец и прямые обязанности вспомнить…

* * *

Боевики Новасардова сидели терпеливо, как на рыбалке с почасовой оплатой. Обе машины стояли на прежних местах с распахнутыми настежь дверцами, чтобы духота от раскаленного солнцем кузова выдувалась сквознячком. А их хозяева и пассажиры сидели в тополиной тени на лавочках вокруг песочницы. И хотя Кротов, как и прежде, был убежден, что все это лишь пустая демонстрация силы — не посмеют же они, не обнаглеют же до такой степени, чтобы наброситься на людей средь бела дня, — но все же заволновался, увидев, как из подкатившего к подъезду такси вылез Каширин и воинственно устремился в сторону лавочек.

Боевики насторожились, насупились, но с места не двигались. Вероятно, они были озадачены петушиным настроем незнакомца, явно не соответствовавшим его физическим возможностям.

— Пошли, Валя, пора, — сказал Кротов.

Спустя минуту они вышли из подъезда. Со скамеек немедленно поднялись двое и вразвалку двинулись навстречу.

— Так! — выкрикнул Каширин, словно «маузер», выхватывая из кармана свое красное удостоверение. — Лейтенант милиции Каширин. А вы кто такие? Ваши документы?

Те остановились.

— Какие документы? — ошеломленно сказал один.

— А в чем дело? — спросил другой. — Мы сидим тихо, отдыхаем, начальник. Никого не трогаем.

— Документы! — грозно требовал Каширин, но те уже оправились от короткого смущения.

— Да ладно, — махнул рукой первый, к они пошли обратно.

Пока Кротов усаживал Валю в машину и передавал Каширину из рук в руки обличающие письма, на скамейке происходило короткое совещание. Один из сторожей сорвался с места и побежал через двор — видимо, звонить Новасардову.

— Пока, Валечка, — сказал Кротов. — Ты дай мне знать, когда в Москве появишься.

— Я в воскресенье приеду, — пообещала Валя, отчего-то немного покраснев, — Я позвоню.

— Поезжайте, — велел Кротов Каширину, но тот отрицательно мотнул головой.

— Поднимайся к себе, я посмотрю. И жди меня дома, никуда не ходи. Это все, конечно, психологическое давление… Ладно, давильщики! Я провожу Валю, а потом начнем с этими разбираться. — Каширин кивнул в направлении скамеек. — Я тебе гарантирую, эту ночь они в кэпэзэ проведут. То есть, в ивээс. Если, конечно, за это время не разбегутся.

Глаза у Каширина воинственно сверкали, и Кротов решил, что до сих пор думал о Каширине слишком небрежно. Каширин все-таки очень неплохой парень. И совсем не дурак.

Они ждали до тех пор, пока Кротов не поднялся в квартиру и не помахал из окна. Только после этого Каширин уселся в машину. Такси тронулось и выехало со двора. Но тут же Кротов увидел, как одна из стороживших его машин — та, что стояла со стороны пожарной лестницы и которую Каширин не мог сейчас видеть, — плавно покатила вслед. Да не сразу, а другим путем — вокруг корпуса, чтобы спокойно сесть на хвост такси уже на улице, спрятавшись в транспортном потоке.

Кротов лихорадочно соображал: значит, они «доведут» такси до вокзала, там сядут в электричку вместе с Валей… О черт! Она же говорила, что до ее дурацкого Харитонова еще сколько-то нужно идти! И наверняка лесом!

Прежде чем выскочить из квартиры, Кротов накинул куртку, чтобы хоть как-то переменить внешность. Хотя те, в машине, его вблизи вроде не разглядывали. Главное — успеть к электричке! Кротов отправился уже привычной дорогой — через чердак и пожарную лестницу. Теперь этот путь был свободен. Повезло ему и в том, что, пока он спускался, никто из редких прохожих не догадался поднять голову и выразить каким-нибудь образом изумление при виде взрослого мужика, карабкающегося по железным перекладинам, словно форточный воришка.

Кротов мягко спрыгнул на асфальт и что было сил помчался на улицу. Совсем рядом мелькнул зеленый огонек. Размахивая руками, Кротов выскочил на мостовую. Такси с визгом затормозило.

— Куда ехать? — свирепо заорал в окошко водитель. Он, вероятно, хотел сначала обругать Кротова, но профессиональный рефлекс взял поначалу верх.

— На Казанский.

— Садись. У тебя что, крыша поехала? Под колеса ж!

Таксист не переставая ругался до самого вокзала, но от пережитого волнения темп сразу же взял достаточно высокий, и добрались они минут за пятнадцать. Не пытаясь искать расписание, Кротов сразу же выбежал на платформу. Он успел. До отправления электрички оставалась еще пара минут. Кротов вскочил в последний вагон и остановился перевести дыхание.

Да, подумал он, бандиты его, возможно, не узнают. Но то, что он их не узнает, — это точно. Не видел ведь, не посмотрел ни разу в глаза. Значит, к Вале подходить нельзя. Надо просто быть все время рядом.

Кротов пошел по составу. Миновал один вагон, другой и третий, а в пятом еще от самых дверей увидел в сетке знакомую спортивную сумку — почти в самом конце вагона. Там сидела Валя, спиной к Кротову, который тут же, у дверей, устроился у окошка. Отсюда и Валя ему была хорошо видна, и все пассажиры.

Потихоньку разглядывая попутчиков, Кротов пытался определить: кто же из них враг. Может быть, эти трое, справа, с нахальными и сонными рожами? А может, те двое, что сидели впереди, друг против друга, угрюмо уставясь в окно? Еще кто-то толчется в тамбуре, краем глаза Кротов фиксировал какое-то агрессивное движение, но из осторожности не оборачивался. Внезапно он вспомнил, что едет без билета. Вот тебе на! Не приведи Бог, контролеры пойдут — вся конспирация насмарку.

Поезд дернулся и потихоньку поехал. Те, что были в тамбуре, стукнув дверьми, прошли мимо Кротова и уселись в середине вагона. Два пария лет двадцати пяти. Парни как парни…

Сменялись остановки, люди входили и выходили, и постепенно Кротов успокоился. Успокоившись — задумался. С чего это он, собственно, решил, что Валю обязательно будут преследовать? Обещал же Новасардов, что ее не тронут…

В Люберцах из вагона вышли трое парней, чьи лица сгоряча показались Кротову нахальными. Теперь-то он понял, что ошибся. Нормальные совершенно лица, симпатичные даже. На их место сели две пожилые женщины.

В какой-то момент Кротов испытал нечто вроде смущения. Кажется, в этот раз он перестарался. Подвели нервишки. Ладно еще, что не за себя боялся, за Валю.

В Григорово вышли и двое из тамбура, подозрительных, с точки зрения Кротова, теперь осталось немного — только те, что по-прежнему молча сидели друг напротив друга. Впрочем, сейчас уже Кротов склонен был критически пересматривать свои предварительные выводы. К тому же один из них, как увидел Кротов, просто спал. И довольно крепко, если судить по отвисшей челюсти. Второй — он сидел спиной к Кротову — тоже вел себя тихо. Позы не переменил ни разу. Тоже спал, что ли?

После некоторого колебания Кротов подавил импульс просто подойти к Вале и рассказать о своих опасениях. Решил доиграть свою роль до конца.

Гжель. В вагоне осталось человек тридцать. Судя по схеме маршрута, что висела над головой Кротова, на следующей станции Вале выходить.

Кротов встал и быстро вышел в тамбур. В следующий момент Валя тоже поднялась и принялась стаскивать сумку с сетки. И оба, казалось, покойно спящих парня дружно проснулись и направились к тамбуру Кротова. Инстинктивно он понял, что пока они его видеть не должны. Он тут же перешел в другой вагон, пробежал его весь и остановился в дальнем тамбуре. Никто за ним не спешил.

Тряхнуло: поезд начал торможение. Только теперь Кротов обнаружил, что небо заметно потемнело. Он взглянул на часы. Ого! Уже почти восемь вечера!

Станция. Двери с шипением разошлись, выпуская пассажиров на теплую, не остывшую до сих пор от дневного солнца платформу. Электричка ушла, унося с собой затихающее постукивание колес и характерный запах большого вокзала.

Кротов шел по платформе, выглядывая впереди светлую Валину кофточку. Вокруг летали комары, вовсю свиристели какие-то вечерние кузнечики, терпко пахло травой. Кротов подумал, что тысячу лет уже не был за городом.

Валя спустилась с платформы и перешла через рельсы. Еще несколько человек из сошедших с поезда пассажиров отправились тем же путем. И те парни — тоже. Сразу за железнодорожным полотном дорожка делилась надвое. Одна — поворачивала назад, в сторону Гжели, и шла между насыпью и реденькой лесозащитной полосой. Другая уходила от железной дороги через поле к темному, словно нарочно вырезанному из черной бумага силуэту леса. Большинство бывших пассажиров электрички пошли вдоль полотна. Валя — через поле. Два парня, сохраняя дистанцию метров в семьдесят, неторопливо шагали за ней.

Кротов не пошел за ними — его бы сразу заметили на открытом пространстве. Он свернул за лесополосу и просто сел на травку, поглядывая из-за куста. На него немедленно налетели комары, и Кротов даже растерялся от злобности их укусов.

Парни шли, казалось, полностью занятые каким-то своим разговором, не делая никаких попыток догнать Валю. Более того, как видел Кротов, расстояние между ними даже увеличилось. «Может, просто совпадение?» — подумал Кротов.

Белая кофточка Вали скрылась за деревьями, а через минуту или две границы леса достигли и парни. Тогда Кротов поднялся, убил на щеке пятидесятого комара и побежал по дорожке, стараясь ступать легко и бесшумно.

До опушки он добежал быстро, на одном дыхании. Сумерки в лесу были гуще, дорожка извивалась между стволами деревьев и плотными островками подроста, видимость ограничивалась двадцатью шагами. Теперь он не бежал, но шел достаточно быстро, чтобы расстояние между ним и идущими впереди сокращалось. Как он не напрягал слух, пытаясь различить шаги, слышно ничего не было. Однажды он споткнулся о какую-то палку, сделал еще несколько шагов, потом вернулся. Палка оказалась сосновым суком — толстая и крепкая с виду. Кротов ее подобрал.

И в этот момент он услыхал, как впереди, совсем близко, вскрикнула Валя. Сжимая в руке палку, бросился вперед. Больше всего сейчас он боялся опоздать. Всего один поворот сделала дорожка, и Кротов их увидел.

Валя сопротивлялась отчаянно и яростно. Схватив за руки, парни тащили ее с тропинки в глубину леса. Они не торопились, совершенно уверенные в том, что помешать им некому, и не услышали шагов Кротова.

Отведенная в замахе палка обрушилась на голову одного из бандитов. Палка оказалась все же трухлявой и разлетелась от удара сразу на несколько кусков, но и жертва Кротова, издав удивленный хрюкающий звук, мешком повалилась наземь. Другой, мгновенно отшвырнув Валю, отпрыгнул в сторону, принимая боевую стойку. Если внезапная атака Кротова и вызвала у него какую-то растерянность, то справился он с ней потрясающе быстро. Это был здоровенный парень, на полголовы выше Кротова и килограммов на десять тяжелее. Вполне возможно, схватка с ним окончилась бы для Кротова печально, если бы не Валя.

Совершенно неожиданно для обоих она прыгнула за спину противника Кротова, вцепилась в его волосы обеими руками и повисла всей тяжестью. Голова бандита вздернулась вверх, и тогда Кротов метнулся вперед и соединенными руками ударил что было сил ему под подбородок. Бандит упал, и Валя тоже упала, но тут же вскочила на ноги. Кротов подхватил валявшуюся в траве сумку, и они побежали. Погони не было: оба врага все еще оставались на земле.

Через несколько минут стремительного бега тропинка уткнулась в грунтовую дорогу, всю в огромных рытвинах от колес грузовиков и тракторных гусениц.

— Устала, не могу больше! — задыхаясь, сказала Валя.

Кротов замедлил шаг.

— Здорово мы их, — бодро проговорил он. — Ты просто молодец!

— Откуда ты взялся? — только теперь удивилась Валя.

Кротов только махнул рукой.

— Хорошо, хоть в последний момент сообразил. Мы с тобой ехали в одном вагоне.

— Когда они подбежали сзади, я думала: все, конец, — передернула плечами Валя, вновь ощущая пережитый страх.

— Обошлось, все в порядке. Далеко нам еще?

— Нет, — сказала Валя, — сейчас увидим Харитоново.

Метров через триста дорога вывела их на опушку. Через небольшой скошенный луг Кротов увидел ранние огни деревни. На открытом месте они невольно снова ускорили шаг, часто оглядываясь в сторону леса. Но врагов их не было видно. Может, еще не пришли в себя, а может, просто отказались от преследования в незнакомых местах.

Харитоново состояло из одной улицы — маленькая деревенька, тихо доживающая свой долгий век, каких немало в Подмосковье. И дома здесь были не дома, а избы, и вместо заборов — ветхие загородки из жердей, а посреди улицы — колодец с журавлем. Только несколько лампочек на столбах электрической линии напоминали, что цивилизация не так уж далеко.

Валин дом стоял почти в самом центре деревни, напротив колодца. Сложенный из толстых, серых от времени бревен, он напомнил Кротову декорации какого-нибудь исторического фильма. Окна дома были темны.

— Спит уже бабуля, что ли? — предположила Валя.

Но из-за небольшой пристройки — то ли кухни, то ли утепленной веранды — уже выходила сухонькая, но бодрая старушка. Приложив ладонь козырьком ко лбу, она вгляделась в сумеречных гостей.

— Валюшка, ты?

— Я, бабуля.

— Кто это с тобой?

— Знакомый мой, — сказала Валя. — Товарищ. Зовут Саша. — И после маленькой паузы прибавила зачем-то: — Мы вместе учимся.

— А-а, — сказала бабушка, внимательно оглядывая Кротова. — Я свет-то не зажигала, все смотрела, когда ты придешь. Идите в дом.

В темных сенях Кротов немедленно налетел на какую-то скамейку, загремел ведрами и чувствительно ушиб голень. Но Валя уже прошла в комнату и включила свет. И снова Кротову показалось, что все это он уже видел на телеэкране или в кинотеатре — и простенькую лавку у окна, и разноцветные лоскутные половички, беленную известью печь и икону вместе с лампадкой в углу. Только телевизор на тумбочке несколько не вписывался, нарушал стиль. Впрочем, и телевизор этот был достаточно старенький.

— Чай пить станем, — войдя следом, сказала бабушка. — А то картошка в чугуне. Теплая еще. Валюшка, картошку будете?

— Будем, бабушка. Кушать хочется. А я колбаски привезла.

— Так у меня с прошлого раза не вся съедена. Валюшка, сходи к колодцу, воды набери.

— Ладно, бабушка.

Кротов вскочил и бросился за ведрами.

Небо сделалось совсем уже темным, высыпали звезды, о существовании которых Кротов, как и почти всякий горожанин, вспоминал лишь во время отпуска, и то, если туч не было. Но электрические лампочки на столбах, как и в городе, светили намного ярче звезд, освещая улицу и колодец с журавлем. Такие колодцы Кротов прежде видел только на картинках и не был уверен, что справится с его устройством. Впрочем, воду очень ловко достала Валя, Кротову оставалось лишь дотащить ведра.

— Ка-а-во я вижу! — раздался рядом пьяноватый, разбитной голос. — Валюха приехала!

Два паренька лет восемнадцати или чуть больше подошли из темноты к колодцу.

— Здравствуй, Валечка, здравствуй, дорогая, — манерно выговаривал один — невысокий и хлипкий с виду, в белой рубахе с закатанными по локоть рукавами.

На Кротова внимания он демонстративно не обращал.

— Здравствуй, здравствуй, — с досадой сказала Валя.

— Дай хоть за руку подержаться, — изображая обиду, воскликнул парень, схватил Валину ладонь и принялся трясти. — Надолго ли к нам?

— Надолго? — Валя сделала попытку вырвать руку, но парень не давал. — Да пусти ты!

— Зачем так неласково? — снова театрально возмутился парень.

Другой — повыше и поплотнее — молча и сумрачно взирал на происходящее.

— Отпусти ее, — с неожиданной злостью рявкнул Кротов и так стремительно шагнул к парню, что тот отшатнулся.

— А эт-то ещ-ще кт-то? — сказал он, по-блатному акцентируя согласные. — Ухажер твой, да? Чего он такой нервный? Может, его полечить?

Парень скучал и явно радовался возможности покуражиться превосходящими силами. Кротов решил, что нужно, не дожидаясь развития событий, врезать ему сейчас же в челюсть, но привести замысел в исполнение не успел. Между ними решительно встала Валя.

— Ты, Мишка, чего к моему мужу вяжешься! Я тебе сейчас ведром по голове! А ну иди, куда шел!

Парень несколько опешил.

— Чего орешь-то? Кто к нему вяжется? А пусть не выступает, если муж.

— Ладно, Мишка, пошли, — баском сказал его приятель.

И Валя сказала Кротову:

— Идем!

Он поднял ведра и понес к дому. Позади недовольно и невнятно бормотал Мишка.

— Сурово ты с ним, — с уважением проговорил Кротов.

— Да ну их… салажата, — махнула рукой Валя, — Мишка каждый день пьяный. Совсем, как его батя, алкоголиком стал. Слава Богу, осенью в армию заберут.

Когда уже входили в калитку, обиженный Мишка выкрикнул что-то явно вызывающее. Кротов хотел поставить ведра, но Валя, угадав его движение, схватила под руку.

— Идем, идем…

Кротова уложили на раскладушке в смежной комнате. Вначале он еще слышал, как Валя с бабушкой негромко переговаривались за тонкой дощатой перегородкой, а потом уснул, будто в один миг.

Назойливая муха нагло звенела над ухом и щекотала лапками лицо. Отгоняя ее, Кротов взмахнул рукой и понял, что проснулся. Солнечные лучи пробивались сквозь тонкую ткань занавесок. От двери на Кротова с улыбкой смотрела Валя.

— Выспался?

Простенькое платье ладно облегало ее фигурку, волосы были перехвачены заколкой. Валя выглядела так уютно, по-домашнему, что Кротову отчего-то сделалось немного грустно.

— Доброе утро, — сказал он. — Который час?

— Уже девять. — Валя ушла за перегородку и оттуда крикнула: — Завтрак готов. Рукомойник на веранде.

Они сели завтракать. Кротов с удовольствием следил за ловкими Валиными движениями. Ему очень нравилось, что она ухаживает за ним — наливает чай и мажет маслом хлеб, он чувствовал себя не без удовольствия чуточку больше, чем просто гостем. Впрочем, так на самом деле и было — вчерашний день сблизил их гораздо скорее, чем иное долгое знакомство.

— А где бабушка? — спросил Кротов.

— На птицефабрике. Она в шесть часов уходит, — ответила Валя. — Хорошая у меня бабушка. Сердится, а виду не показывает.

— На что же сердится?

Валя быстро взглянула на него и улыбнулась.

— Вот, сердится. Я же не буду ей все рассказывать. А она видит и что-то свое думает. И сердится.

— Да… — Кротов машинально потрогал подбородок, обнаружил отросшую за сутки щетину и пожалел, что нечем побриться.

Валя правильно прочитала его мысли.

— Если хочешь побриться, на веранде в столике есть запасной прибор отца. Я сразу-то не догадалась предложить,

— Конечно, — обрадовался Кротов.

Придирчиво оглядев себя через пять минут, он нашел, что выглядит вполне прилично. Кротов спрягал бритвенный прибор и потянулся убрать зеркальце, которое пристроил на оконной раме.

И мгновенно отпрыгнул в глубину комнаты. По середине улицы неторопливо шагали двое, а чуть поодаль — третий с сумкой на ремешке через плечо. Вид у них был явно не местный, да и не в том дело, как они выглядели: по меньшей мере одного из них Кротов уже встречал.

Они шли, внимательно осматривая дома по обеим сторонам улицы, и в какое-то мгновение Кротову показалось, что взгляд одного из них уперся ему прямо в лицо. Но в следующую секунду тот уже смотрел в другом направлении.

— Валя! — позвал Кротов, стараясь говорить спокойно. — Кажется, они нас нашли. Что-то слишком торопятся…

Валя стояла на пороге веранды. Схватившись за руки, они смотрели, как трое пришельцев дошли до трансформаторной будки в конце деревни и остановились в расслабленных позах, опершись о низенький заборчик.

— Что делать-то? — растерянно сказала Валя.

— Прежде всего нужно спрятаться. Пока Каширин чего-нибудь там, в Москве, не добьется, нам бы надо где-то отсидеться. Слушай, а может, здешняя милиция поможет? Где у вас милиция?

— Милиция далеко, на той стороне дороги, — рассеянно проговорила Валя. Она что-то обдумывала.

— Пошли скорее, — Валя потянула Кротова за собой.

Через окно, выходящее во двор, они вылезли из дома и, пригнувшись, побежали к задней калитке. За небольшим участком картофельных грядок метров на пятьдесят тянулся низкий кустарник, а за ним — до лесной опушки — открытое поле, засеянное каким-то низеньким злаком. На краю поля они остановились. Кустарник, заборы и соседние дома укрывали их от тех троих, но на дороге при въезде в деревню стоял знакомый синий «жигуленок», а в нем сидели еще двое. Перейти поле незамеченными было невозможно.

Валя снова потянула Кротова, они нырнули в кустарник и побежали параллельно заборам, и вдруг Валя куда-то исчезла, а потом и Кротов почувствовал, что скатывается в какую-то яму. Этот ров, глубиной более человеческого роста, пересекавший поле от деревни до самой опушки, был вырыт, видимо, для понижения уровня грунтовых вод. На дне его кое-где стояла влага, под ногами чавкала грязь, но это было не важно Через несколько минут они уже добрались до его конца. Теперь от леса их отделяла лишь грунтовая дорога, что шла вдоль опушки.

Они выскочили из рва и в два прыжка пересекли открытый участок. Кротов остановился и поглядел назад, в просвет ветвей и стволов. «Жигуленок» спокойно стоял на своем месте. Их бегство осталось незамеченным.

— Куда теперь? — деловито спросил Кротов. — В милицию?

— Я знаю куда, — сказала Валя. — В сторожку пойдем. Там раньше пасечник жил — мой дядя, — когда пасека была, а теперь никто и не ходит.

— Отчего так?

— Два года назад дядя умер. Он старенький был. А пасеку на центральную усадьбу перевезли.

— Далеко эта сторожка?

— Нет, — Валя помотала головой, — километра три-четыре.

— А дорога вообще туда есть?

— Плохая очень. Все по лесу идет. А как дожди начинаются — вообще не проехать. Разве что на тракторе. День посидим, а вечером я домой схожу, поесть принесу.

— Тут они тебя и поймают, — сказал Кротов.

— Так уж и поймают, — презрительно фыркнула Валя. — Что ж они, до ночи будут сидеть?

— Вот уж не знаю, — с сомнением сказал Кротов. — Что-то слишком серьезно они за нас взялись. Не нравится мне это. Зря я тебя в это дело втянул, Валюшка.

— Да ладно, — легко возразила она и пошла вперед, приминая траву маленькими ступнями.

Вскоре они вышли на лесную дорогу. Тут и в самом деле можно было проехать разве что на грузовике. Хотя погода уже более недели стояла сухая, глубокие рытвины были налиты жидкой грязью. Это подействовало успокаивающе на Кротова — такую грязь на «жигулях» не проехать.

Впереди послышалось ровное тарахтение трактора, а когда дорога сделала поворот, Кротов увидел старенький «беларусь» с откинутым капотом, над которым возился худенький тракторист в синей майке и старой фетровой шляпе с заломленными по-ковбойски полями. Валя шла мимо, как ни в чем не бывало, и Кротов следовал за ней. И лишь спустя некоторое время он понял, почему это тракторист так недружелюбно зыркнул на них из-под шляпы. Это был вчерашний парень — Мишка.

Дорога разделилась на две. Более наезженная как будто описывала широкий полукруг, вероятно, выводя вновь к полю. Другая вела в глубину леса. Валя свернула на лесную дорогу. Кротов оглянулся: Мишка мрачно смотрел им вслед, расставив ноги в сапогах и уперев руки в тощие бока. Эта встреча чем-то смутила Кротова, он и Вале выразил свои неясные опасения, но она лишь махнула рукой.

— Мишка-то? Да ну!..

А Мишка раздраженно захлопнул капот и покатил в деревню. До открытия магазина оставались считанные минуты.

Лесная дорога выглядела совсем заброшенной. Никто по ней давно не ездил, пробитые колесами шрамы затянулись и проросли невысокой мягкой травой. Идти здесь было легко и приятно, и оттого, что бегство их словно бы вдруг превратилось в заурядную прогулку, Кротов и Валя не вспоминали о тех, кто остался позади. Валя принялась рассказывать о том, о чем ей действительно полагалось сейчас рассказывать — о только что сданных экзаменах и зачетах, о преподавателях и подружках по училищу. Кротов же слушал вполуха, не особенно вникая в суть — ему просто было приятно журчание ее речи. Как-то незаметно оказалось, что идут они, взявшись за руки.

— …Я посчитала — одних зачетов сорок штук, — говорила Валя. — И это еще не считая экзаменов. И на каждый столько сил уходит… А ты экзаменов боялся?

— Да, — сказал Кротов, останавливаясь.

И Валя остановилась, сразу замолчав. Они стояли вплотную, не размыкая рук. Внимательно и серьезно смотрела она над его плечом, словно разглядывая вдалеке что-то очень важное.

— Валечка, — шепнул Кротов, осторожно коснувшись ее волос.

Он поцеловал ее и увидел, что она ждала его поцелуя. Замерев, они стояли долгие минуты, а потом снова пошли молча и медленно.

— Саша, — сказала Валя. — Я хотела спросить. Та твоя девушка…

— Это не моя девушка, — отрезал Кротов.

— Почему? — удивилась Валя не смыслу, а категоричности ответа.

— Моя девушка — это ты, — улыбнулся он. — Если ты, конечно, не возражаешь.

Поймав себя на том, что ожидает ее ответа с некоторым напряжением, Кротов удивился. Но Валя не стала отвечать. Только засмеялась и ласково сжала его руку. Кротова это немного все же разочаровало. Ему бы хотелось, чтобы она ответила. Поэтому в качестве компенсации он поцеловал ее еще раз.

Лес впереди поредел, открыв то ли большую поляну, то ли заброшенное поле, на краю которого стоял бревенчатый домик под высокой, чуть не мансардного типа крышей. Домик окружали одичавшие кусты смородины и малины, ростом с которыми соперничала проросшая на бывших грядках лебеда. Окна домика закрывали ставни, забитые еще поверх для надежности досками. На двери висел огромный замок.

Кротов его озадаченно потрогал.

— Как же мы войдем?

— Нормально, — успокоила Валя, нагнулась, пошарила под крыльцом и вытащила ключ.

Замок натужно щелкнул, со ржавым скрипом откинулась дужка. Валя толкнула дверь.

— Гляди-ка, не разорили избушку, — удовлетворенно сказала она.

* * *

Мишка развернул трактор на площадке у магазина и заглушил двигатель. Неподалеку, на травке возле ограждения трансформаторной будки, сидели в кружок три каких-то пижона нерусской национальности. Мишка едва удостоил их взглядом: башка была тяжелая, и горло сушило (видно, от жары). Грохоча сапогами по ступеням крыльца, ввалился в магазин. Тут было прохладно и пусто. Продавщица Галька сидела у зарешеченного окна на мешке с крупой и читала.

«Вот деловая», — злобно подумав Мишка.

— Галочке привет, — сказал он. — Чего у тебя тут есть?

— Я тебе не Галочка, а Галина Ивановна, — поджала губы продавщица. Ей было уже далеко за сорок, и Мишку она терпеть не могла.

— Да ладно тебе, — сказал Мишка. Пререкаться не хотелось, каждое слово отдавалось болезненным толчком в висках. — Дайка красненького.

— Красненького ему, — ворчала продавщица. — Едва утро, а ему уже глаза налить. Пропащий ты, Мишка.

— Ладно тебе, — повторил Мишка, ощущая, как охватывает его тяжелое раздражение. — Разговорилась, корова. Вспомнишь, когда трактор понадобится. То — Мишка, а то — Мишенька! Давай бутылку! И сырок вон тот, плавленый.

С поллитровкой черного цвета вермута и плавленым сырком «Дружба» Мишка забрался на трактор, раздумывая, принять ли прямо здесь или отъехать к пруду, где попрохладнее.

— Эй, парень, — окликнул его один из пижонов натравке.

— Чего? — угрюмо отозвался Мишка.

Он ненавидел и презирал нерусских, особенно с прошлой суббота, поскольку именно тогда был бит в соседней деревне приезжими строителями-армянами за пьяный кураж,

— Эй, слушай, пивка хочешь? Иди, попей с нами, дорогой!

Переместив презрение поглубже в душу, Мишка подошел. Пивка ему искренне хотелось.

— Садись, дорогой, — сказал нерусский, протягивая ему жестяную банку с иностранными надписями.

Мишка догадался, что это специальное заграничное пиво, которого он никогда не пробовал. Что делать с банкой, он не знал, а спрашивать не желал из гордости. Однако догадался, заметив сверху колечко. Дернул за него едва не изо всех сил, отчего пиво с шипением плескануло ему на штанину.

— A-а, е-мое, — сказал Мишка, напряженно ожидая смешка.

Но никто ничего вроде не заметил. Тогда Мишка присосался к банке, опорожнив ее в один миг. Пиво было хоть теплое, но вкусное. А самое главное — пошло в струю.

— Нормально, — похвалил Мишка.

— Еще пей, дорогой, я прошу, — тот же пижон сердечно протянул Мишке другую банку.

Теперь уже Мишка не оплошал, открыл, как надо. Пивко сразу оттянуло дурную хмарь в голове. «Нормальные мужики, — благодарно подумал Мишка, — хоть и не русские».

— Может, красненького? — щедро предложил он.

— Спасибо, дорогой, голова от этого красного болит. Я водку люблю, — сказал пижон, и только тут Мишка понял, что он такой же русский, как и сам Мишка. Даже не брюнет — просто темноволосый. Двое других — точно нерусские, а этот свой.

— Так это… можно и водки, если что. — согласился Мишка. — Сейчас Гальку трясану — все будет.

— Попозже, слушай, — остановил его русский пижон. Все-таки говорил он как-то странно. Может, для того, чтобы дружки его лучше понимали? — Давай познакомимся. Меня Петя зовут. А тебя как?

— Миша, — сказал Мишка.

— Очень хорошо! — Петя пожал Мише руку. — Скажи, Миша, пожалуйста, ты девушку такую знаешь, Валя зовут'?

— Вальку? Ну! Вот ее дом. А что?

Петя вздохнул глубоко и грустно.

— Где ее сейчас можно найти, скажи, а?

— Кто ее знает! — пожал плечами Мишка. — Гуляет где-то со своим мужиком. Мужем то есть.

— Каким мужем! — вмешался второй пижон (точно нерусский). — Это ей не муж! Это плохой, очень мерзкий человек. Мой друг ей жених. Вот он!

Он показал на третьего — мрачного, худощавого и жилистого парня. Этот парень, успевший загореть где-то до черноты, хотя лето только началось, участия в разговоре не принимал. И даже, кажется, не слушал, о чем идет речь. Пил пиво, курил и задумчиво смотрел куда-то в сторону.

«Переживает», — догадался Мишка.

— Он ее любит, она его любит, а тот человек все испортил — подлый такой! — продолжал объяснять второй нерусский. — Где они могут быть, скажи, пожалуйста? Надо поговорить, пока не поздно, объяснить все.

— Во стерва! — посочувствовал Мишка. — Она такая, сколько я помню, это точно!..

И тут же прикусил язык, сообразив, что понес лишнее. Но жених, к счастью, не отреагировал. Занятый своими грустными думами, он просто не расслышал.

— Очень надо другу помочь, понимаешь, Миша, да? — уговаривал нерусский.

— Да откуда ж я… — начал Мишка и вдруг злобно ухмыльнулся. — Так они ж на пасеку пошли. Точно! Больше некуда. Это вот сейчас по дороге, вдоль леса, потом налево и так все время по левой руке…

* * *

Грубый стол, сколоченный из досок, маленький шкафчик, пара табуреток, лавка да еще нечто вроде топчана в углу, укрытого каким-то ветхим тряпьем, — вот и вся обстановка избушки пасечника. Валя сразу же принялась наводить порядок. Наломав веник из березовых веток, мела пол, а Кротов, оказавшись не у дел и прикидывая, чем бы заняться, обнаружил в потолке лаз.

Тогда он решил, что необходимо исследовать подробнее их временное пристанище. Он подвинул стол, поставил на него табуретку и полез наверх. Крышка люка приподнялась довольно легко, и на Кротова тут же обрушился водопад пыли и всяческого сора. Чихая и отфыркиваясь, Кротов вынужден был на время отступить.

— Ну вот, — укорила его Валя, — я только вымела…

Кротов почесал в затылке, но решил на полдороге не останавливаться. Он снова забрался на табуретку и протиснулся на чердак. Тусклого света из маленького запыленного окошка под крышей хватало, чтобы оглядеться. Во всех углах тут валялась какая-то совсем уже немыслимая рухлядь, копившаяся, вероятно, еще с начала века. К тому же ясно было, что последние двадцать или тридцать лет сюда вообще никто не лазал.

Не столько любопытство, сколько желание извлечь из своего исследования хоть какой-то практический смысл побудило Кротова начать перебирать наваленный в кучи хлам из старых послевоенных газет, каких-то жестянок, деревянных и металлических обломков бывших вещей. Он постепенно увлекся, втягиваясь в это, в сущности, совершенно бесполезное занятие.

Он вытащил облупившуюся, осыпавшуюся икону, восстановить которую не взялся бы ни один реставратор. Он достал черный от окиси медный самовар с пробитым боком, ржавый и тупой топор-колун на обломанном топорище — и это было лучшее из найденного, не считая пачки неплохо сохранившихся газет времен освоения целинных земель.

В конце концов все это Кротову надоело. Он не глядя отшвырнул в сторону очередную находку — ржавый железнодорожный костыль — и шагнул к люку. Однако остановился. Костыль упал с каким-то странным приглушенным звуком — совсем не так, как положено падать ржавому костылю на шлаковую засыпку или деревянный настил чердака.

С ленивым полуинтересом Кротов вернулся и пошарил в темноте рукой. А потом вытащил ближе к свету продолговатый увесистый сверток плотной и, видимо, когда-то промасленной, а теперь покрытой засохшей коркой пыли ткани. В трех местах сверток был перетянут толстым медным проводом, и Кротову довольно долго пришлось повозиться, расковыривая проволочные скрутки тем же костылем.

— Саша, ты куда пропал? — услышал он Валин голос.

— Я сейчас, Валюша.

Скрутки, наконец, поддались. Кротов осторожно развернул ткань и не сумел сдержать изумленного возгласа.

— Ты что, Саша?

Кротов спустился с чердака и прикрыл за собой люк.

— Посмотри-ка, что я там нашел!

Он выложил на стол разобранную и густо промасленную двустволку. Отдельно — перевязанную суровой ниткой дюжину патронов, снаряженных в тускло-желтые латунные гильзы.

— Я и не знала, что у дяди Лени ружье есть, — удивилась Валя.

— Может, твой дядя Леня тоже не знал, — предположил Кротов. — Может, оно там лежит невесть сколько. Гляди, какие гильзы. Сейчас таких не увидишь.

Теперь и ему было чем заняться. Оружие требовало аккуратного мужского отношения. Кротов отчистил ружье от масла и собрал двустволку. Темный полированный приклад удобно упирался в плечо. Кротов щелкнул несколько раз курками.

— Как новая!

Потом вложил патроны в казенник и осторожно поставил ружье в угол.

* * *

Бешир не взялся бы за это дело совсем не потому, что чего-то опасался. Он знал, что не боится ничего. Нет, Беширу в принципе не нравилась эта суматоха с погоней, этот спектакль, в котором он вынужден был участвовать. В делах, подобных этому, Бешир не любил ни суеты, ни многолюдия, предпочитая действовать быстро и надежно, и по возможности в одиночку. В этом году Беширу исполнилось двадцать восемь лет, он ни разу не сидел в тюрьме и не собирался сидеть никогда.

Убивать он научился, когда ему не было еще и семнадцати. Именно тогда это случилось впервые — в пьяной драке, исполненной слепой и разрушительной злобы. На всю жизнь отпечаталась в памяти та легкость, с которой отточенный нож вошел в тело, услышанный лишь им одним слабый хруст разрываемых острием тканей, пронзительный, звериный вскрик. Все это вспоминалось и сейчас, ярко, но без волнения. Помнил Бешир и тот страх — ужасный темный страх, что за ним придут, что его сейчас схватят…

Тогда его спас Брат — он так и сказал: зови меня Братом, и с тех пор Бешир никогда не называл его иначе. Брат первым оказался около мертвого тела, подобрал оброненный Беширом нож и уничтожил следы, а потом отправил Бешира на побережье. Милиция ничего не смогла отыскать.

Тогда, в первый раз, Беширу стало ясно, как легко отнять у человека жизнь, и больше он над этим не задумывался.

Через полтора года он отдал долг Брату. Бешир убил его врага. Для этого пришлось ехать в приморский город и целую неделю ждать, когда настанет удобный момент. Враг Брата пал жертвой своего пристрастия к ночным купаниям с девками. Он лишь немного замешкался на пляже. Подружка его уже плескалась в невысокой волне, а враг все прыгал на песке, освобождаясь от подштанников, когда к нему бесшумно метнулся Бешир и воткнул нож под лопатку.

Он не собирался тогда немедленно бежать из города и еще целую неделю спокойно отдыхал, наблюдая суету милиции, беспомощную и непонятную толпу курортников, лишь раздражавшую ее.

Брат всегда был очень щедр с Беширом. Бешир это ценил и никогда не задавал лишних вопросов. Но сейчас он впервые не мог понять Брата. Что за интерес мог быть у того к толстому столичному торгашу? Беширу не нравилось, что ради какого-то торгаша он вынужден был светиться, изображая ревнивого брошенного мужа. Это было противно Беширу само по себе, но для чего-то необходимо торгашу, пожелавшему изобразить убийство обязательно из ревности. Хотя торгаш намекал Беширу, что такая комбинация нужна исключительно для его, Бешира, безопасности, если вдруг что-то случится не так…

Но Бешир не собирался попадаться. Он просто не любил засвечиваться и ни за что бы не взялся за подобное дело, несмотря на астрономическую сумму, обещанную и частично уже уплаченную торгашом. Если бы не попросил Брат.

Впрочем, сейчас Бешир постепенно склонялся к иному мнению. Он увидел, что дело у торгаша поставлено неплохо, что четверо его парней кое-чего стоят и что в крайнем случае они и сами вполне способны убрать и девку, и парня, а Бешир необходим как козырная карта в комбинации. И толстый столичный торгаш начинал вызывать у Бешира если не уважение, то некоторую снисходительность.

Ухмыляясь в душе, Бешир слушал, как напарники расписывали деревенскому алкашу страдания Бешира, которого бросила любимая женщина. Алкаш поверил и запомнил накрепко, хотя, как все русские алкаши, нажрался мерзко и безудержно. Но на следующий день, когда проспится, он все вспомнит. А Бешир исполнит то, что должен, и уедет домой, где его уважают и где его никто не станет искать…

Они поехали сразу, как вырубился наконец, налакавшись своей отравы, русский алкаш. И почти сразу же застряли на отвратительной дороге. Вытащили машину, и через несколько минут застряли снова. Хорошо, что их было пятеро — иначе протащить «жигули» через грязь и ухабы не удалось бы. Когда они добрались до лесной развилки, начало темнеть. Теперь дорога пошла немного лучше, но машина двигалась так же медленно, не включая фар. Один из спутников Бешира ушел вперед. Они ждали его возвращения, заперевшись в кабине от полчищ свирепых и голодных комаров, налетевших тучей, едва спустились сумерки.

Спутник вернулся минут через двадцать, сообщив, что до сторожки осталось метров восемьсот. Не более…

* * *

Завечерело как-то незаметно. Будто плавно убавили свет в огромной дневной лампе. Валя вытащила откуда-то вполне приличный огарок свечи, зажгла и поставила на стол. И лишь тогда Кротов понял, что ветер утих, что вокруг наступила вечерняя летняя тишина, которую давно уже забыл город.

Они сидели рядышком и смотрели на ровное пламя.

— Надо же, сказала Валя, — три дня назад и не знала, что ты есть.

— Это-было гораздо раньше, — прошептал Кротов. — Очень давно. Не важно, три или триста.

— Слишком быстро, — возразила Валя, и Кротов почувствовал, как напряглось плечо под его рукой. — Нельзя так, наверное.

— Все хорошо, — сказал Кротов. — Даже слишком хорошо.

Неясный чужой звук заставил его вздрогнуть. Валя тоже услышала и насторожилась. Звук не был иллюзией, через секунду он стал яснее, и они его узнали: тихий, крадущийся рокот двигателя легковой машины.

— Уходим, Валя! — скомандовал Кротов и первым выскочил на крыльцо.

Выскочил — и отпрянул. Прямо в глаза ударил ослепляющий свет фар. Кротов захлопнул дверь, отступив в секундном безмыслии. Валя оттолкнула его и задвинула тяжелый засов, которого Кротов и не заметил вовсе.

Там, на улице, щелкнули открываемые дверцы машины, чужие подошвы стукнули по ступенькам крыльца, и дверь дрогнула от тяжелого толчка.

— Эй, зачем прячешься? — спросил негромкий и спокойный, гортанный голос. — Слушай, выходи. Поговорим.

— О чем говорить? — немедленно ответил Кротов.

Слишком быстро ответил, не успев справиться с собой, и там, за дверью, услышали его волнение и удовлетворенно рассмеялись.

— Не бойся! Не надо бояться. Выходи, ничего не будет. Ты не мужчина, что ли?

— Не ходи! — отчаянно прошептала Валя, стискивая руку Кротова.

А Кротов внезапно успокоился. И тоже рассмеялся. Он вошел в комнату, взял ружье и взвел курки. Сунул оставшиеся патроны в карман куртки.

— Не пущу! — сказала Валя.

Она подошла к двери и прижалась к ней спиной. Лишь неясные очертания ее фигурки мог разглядеть Кротов в мерцании свечного фитилька.

— Давай так говорить, — предложил Кротов ожидавшим за дверью. — Если тебе есть что сказать.

Ему показалось, что вместе со звуком его голоса исчез какой-то иной звук. Но какой — Кротов не понял.

— Нехорошо поступаешь, неправильно, — укорили с крыльца. — Одного человека обидел, другого обидел. Девушку увел.

— Какую девушку? Что ты мелешь? Уходите отсюда, мужики, по-хорошему прошу!

Теперь Кротов ясно услышал скрип. Не из-за двери. Он не сумел определить источника.

— Выходи, мы поговорим и уедем. Так мужчины не поступают. Все равно никуда не денешься, ты меня понял? — уговаривал голос за дверью с теми же ровными интонациями.

— Говори, кто тебе мешает! — бессмысленность этих препирательств одновременно раздражала Кротова и успокаивала.

— Нельзя при девушке, — с укоризной сказал голос.

И вновь раздался скрип — длинный, протяжный, а вслед за ним грохот. Рухнули ставни, разлетелось вдребезги оконное стекло, черная фигура тяжело ввалилась в дом через оконный проем. И одновременно на крыльце гулко хлопнул выстрел. Вскрикнула, видно, от неожиданности, Валя.

Тот, кто ворвался в дом, внезапно сделал короткое, очень опасное движение, но Кротов, торопясь, вскинул ружье и нажат курок. Выстрел разорвал воздух, вспышка высветила моментальным кадром оскаленную харю, зажатый в кулаке пистолет. Бандита швырнуло к стене, он завалился боком и больше не шевелился.

А возле двери почти в той же позе лежала Валя. Мозг Кротова зафиксировал это коротким страшным толчком.

«Убили!»

Кротов прыгнул к окну. В отраженном свете фар четко обозначился мужской силуэт. За протекшие мгновения никто из бандитов снаружи ничего не сумел понять, не догадался, чей выстрел прозвучал в доме.

Кротов выстрелил почти в упор и вновь увидел, как его жертву силой заряда швырнуло наземь. Он переломил ружье, выдернул гильзы и вставил новые патроны. Кто-то бежал от крыльца к машине, опять сверкнуло и грохнуло, и тяжелый тупой гвоздь вонзился в стену рядом с окном, а Кротов выпалил в ответ из двух стволов. Потом он вывалился в окно и, не поднимаясь с травы, вновь перезарядил двустволку.

Еще дважды ударили выстрелы, бешено взвыл мотор «жигулей». Автомобиль рванул к лесу, на какое-то мгновение пошел юзом по мокрой траве, подставив синий бок, и снова Кротов, бешено оскалясь, надавил на оба крючка. Он увидел, как исчезло, сметенное картечью, боковое стекло у водительского места, как, не сбавляя скорости и не меняя направления, машина врезалась в толстый ствол дуба, как вначале что-то коротко полыхнуло ослепительной синевой, а потом жаркое багровое пламя объяло «жигули». Кто-то выл и визжал в машине, продираясь сквозь смятый, раскаленный металл…

Всего несколько секунд Кротов равнодушно смотрел на пожар, а потом повернулся и полез в окошко.

Странно, но свеча не погасла. Горела так же ровно и спокойно, будто ничего не произошло. Кротов схватил ее со стола и бросился к Вале.

Яркое красное пятно все шире расплывалось на ее светлом платьице чуть пониже правого плеча. Валя растянула губы в слабой улыбке.

— Живой! — скорее угадал, чем услышал Кротов.

— Валечка, родная, сейчас! — лихорадочно бормотал он, торопливо и неловко раздергивая на лоскуты свою рубаху.

И на спине у Вали тоже была кровь. Выпущенная сквозь дверь пуля прошла навылет.

Он бинтовал, перетягивал своими лоскутами худенькое тело, отгоняя страшные мысли.

— Все будет хорошо, — твердил он не переставая. — Все будет хорошо!

— Все хорошо, милый, — тоже шепнула Валя. — Ты не беспокойся. Помоги-ка мне.

Осторожно и бережно он помог ей подняться на ноги.

— Я тебя понесу, Валюша, — сказал он.

— Я сама, Сашенька, — ответила она, прислушиваясь к своей боли. — Я — потихонечку. Ты только мне помогай.

Она обхватила Кротова за шею, и он с отчаянием почувствовал, насколько слаба ее рука.

Медленно-медленно, ступенька за ступенькой спустились они с крыльца. Медленно-медленно, шаг за шагом пошли по дороге.

— Вот видишь, — сказала Валя. — Все будет хорошо, Сашенька.

Она легонько простонала, и Кротов почувствовал, что ноги ее ослабли. Он подхватил Валю на руки и понес, ступая тяжело, но уверенно. Громадная круглая луна выкатилась точно над прогалиной, освещая дорогу и бледное Валино лицо.

Глаза Вали открылись, она успокаивающе улыбнулась Кротову.

— Все будет хорошо, милый… Все будет…