Мещанское гнездо

Примечания

1

Писал я и думал — отчего у меня каждый раз, как о прогулке на лыжах, все кончается водкой, селедкой и горячими щами. Сколько можно повторяться. Должно быть, и читателю уже надоело. Какой-то порочный круг, ей-богу. Ведь живут же люди, особенно интеллигентные, и по-другому. Приходят с лыжной прогулки и садятся играть, скажем, на рояле. Выпьют водки, закусят, чем Бог послал, и сразу за рояль или стихи читать друг другу вслух. Державина, к примеру: «Багряна ветчина, зелёны щи с желтком, румяно-жёлт пирог, сыр белый, раки красны…» Тьфу. Это уж не Державина стихи, а Фрейда. С другой стороны, вы покатайтесь с мое на лыжах на тридцатиградусном морозе — так и не только водку со щами, а и пирог с капустой вспомните. Еще и с яйцами.

2

Жена говорит, что всего три. Если бы я остался, как она, дома, то говорил бы, что и вовсе полтора.

3

Пока ее не прочла жена, умеющая читать даже то, что написано зеркально и вверх ногами у тебя в голове.

4

После слова «достану» надо успеть увернуться…

5

Рябиновка здесь, конечно, ни при чем. Просто приписалась сама собой к соленому огурцу.

6

Да знаю я, что к югу, знаю. Возвращаются они.

7

Все это касается тех атеистов, которые имеют естественнонаучное образование. Филологи же атеистами не бывают. Кто-то из них верит в Пушкина, кто-то во второе пришествие Чехова, а кто-то и в то, что грешники после смерти попадают в ад, населенный бесами Достоевского. Большая часть филологов, особенно учителей начальных классов средней школы, и вовсе молится на словарь Ожегова. Или Даля, если они старообрядцы.

8

В отдельных случаях предлагают даже и борщ, но только за тем, чтобы от него отказались.

9

Зимой вместо запаха свежескошенной травы — запах свежевыпавшего снега и печного дыма.

10

Небольшие черно-белые цветы с не очень сильным, но устойчивым рыбным запахом.

11

Беседка должна быть с ржавой жестяной крышей, выкрашенной в незапамятные времена суриком или берлинской лазурью, с деревянными, в мелких трещинках, колоннами, увитыми клематисом или каприфолью. Скамейка должна быть потемневшей от времени и дождей, с вырезанными на сиденье или спинке буквами, стрелами и сердечками. Пол беседки должен быть усыпан опавшими листьями. В углу, на полу, должен стоять старый цветочный горшок с серой от пыли землей и торчащими из нее засохшим стеблем и несколькими окурками. На круглом рассохшемся колченогом столе в центре должна лежать открытая книга. Томик должен быть потрепанным, толстым, в кожаном переплете с вытертым золотым или серебряным тиснением. Между страницами должен лежать цветок засохший безуханный или такой же засохший счастливый трамвайный билет. Стихи в книге должны быть все равно какими, поскольку читать их необязательно. Курить нужно задумчиво, выпуская дым ноздрями.

12

Смех должен быть заразительным, спелым, как наливное яблоко, клубничным, румяным, хрустальным, изумрудным, сапфировым, бархатным, беззаботным, охлаждать в жару, утолять жажду, вызывать жажду, с шампанскими пузырьками, серебряными колокольчиками и разноцветными искрами, манящим, щекочущим, волнующим, грудным… Грудь должна быть.

13

Кстати о письмах. Софья Андреевна жаловалась как-то в письме Черткову на Льва Николаевича, что косить-то он горазд, а вот помочь осенью выкопать картошку его не допросишься.

14

Ученые подсчитали, что над толстым романом можно проспать самым глубоким сном не менее часа-двух, в то время как над газетой только дремать, да и то не более пяти или десяти минут.

15

На самом деле, повидло чаще всего варят для того, чтобы оно, совершенно забытое, простояло в подвале два или три года. Потом его достают, выбрасывают и варят новое, которое, в свою очередь…

16

Самолет потом вынырнет из облаков у самой земли — маленький, тщедушный, одномоторный, крылья чуть больше, чем у воробья, все в расчалках, шасси как у детской коляски, кабина со скворечник — в чем только летчик держится. Спрашивается — чего было бояться-то?

17

Точно так же, как лето — время сухого вина, а зима — время водки, осень — время наливок. Их приносят из погреба, где прячут от домашних, чтобы дать им время настояться. Кстати, бывают и женщины-наливки. Они, безусловно, крепче женщин-вин и слаще их, но не ударяют в голову, как женщины-водки. Одна беда — женщину-наливку можно переносить только в очень небольших количествах. Буквально несколько капель на стакан. Другими словами — они хороши в любовницах. Правда, рано или поздно не миновать вам неприятностей — или придете домой в слипшейся одежде, или будете воротить нос от домашних сладостей.

18

Что бы там ни говорили знатоки французского языка, лучший перевод названия этого пирожного «тысяча фей», а не «тысяча листьев».

19

Поцелуйной галиматьей.

20

Если честно, то она не винтовая и не скрипучая, но винтовая и скрипучая красивее.

21

Кстати, о ключах. Жителям переулков в центре Москвы приходится носить с собой их множество — от квартиры, от подъезда, от ворот во двор, а иногда даже и от переулка. Коренного Москвича или Москвичку часто можно распознать именно по звону многочисленных ключей в карманах.

22

Я вышел на Старый Арбат через какую-то щель между домами, в которой, несмотря на отсутствие окон, черт знает почему так сильно пахло борщом, что я даже рефлекторно поискал в кармане куртки ложку.

23

На самом деле это были ежики из кролика, но стоили они как котлеты из зайчатины, а котлеты из зайчатины стоили как баранья нога целого лося.

24

Здравствуй. Меня зовут Байгалцэцэг. Мама сказала, что ты — мой папа. Она велела передать тебе письмо.

25

Не знаю я за что оно садилось в восемнадцатом веке. Может, и не за стены Кремля, но за них садиться гораздо красивее.

26

Здесь должно быть какое-то слово буквально из двух слогов. Не смог его придумать.

27

Эту цитату я выдумал из головы.

28

И эту тоже.

29

Про холеру, антисанитарию, выгребные ямы во дворах, сырую воду, пиявки вместо таблеток от гипертонии, малиновое варенье и липовый цвет вместо антибиотиков, крепостное право вместо конституции, летом постоянную пыль на улицах от высушенного солнцем конского навоза, сточные канавы, в которых можно сломать ногу, я знаю.

30

С котенком, конечно, перебор, но кто-то же должен катать по полу клубки с шерстью. Пусть это будет подобранный на улице умирающий котенок. Можно его выходить, выкормить и, поскольку я взрослых котов терпеть не могу, подарить знакомым, а самим подобрать нового.

31

Мизинец, правда, не отставляю. Это было бы слишком.

32

Родись я не в девятьсот пятьдесят восьмом, а лет на двести пораньше, может, и тянуло бы меня не в прошлое, но в светлое стремительное будущее без слоников, фарфоровых статуэток и жардиньерок. Может, рисовал бы я в мечтах не тихую и сонную провинциальную Москву, а небо в алмазах, черные квадраты на стенах картинных галерей, кружки и ложки из полированной нержавеющей стали, сверкающие небоскребы, ракеты, многотысячные демонстрации и автозаки.

33

Писал и жалел, что этих строк Друбич не прочтет никогда.

34

И хорошо, что не прочтет.

35

Анну Самойлову не жалко. Не то чтобы не жалко, но там хоть понятно, что без этого не обойтись. Она сама этого хотела. Но так, чтобы и не обойтись, и жалко, и, может, все образуется, и от этого у зрителя, как у читателя, сердце сей момент разорвалось бы на куски… Вот этого не получилось, как мне кажется, ни у кого. Кроме Толстого, конечно.

36

Черная икра и цыгане — это все же голливудская Анна. У англичан бюджет поскромнее и икра не дороже красной, а то и вовсе кабачковая.

37

Ну да. Курьерский поезд из анекдота, но правдой он от этого быть не перестал.

38

Впрочем, этот случай скорее по медицинской части, чем по стихотворной.

39

Некоторые поэты и вовсе слышат этот голос непрерывно. Даже фразу «Вы пролили мне на брюки борщ» норовят произнести каким-нибудь хореем или ямбом. Ну, это гении — не об них здесь речь.

40

Для тех же, кому и Пушкин, и Чехов, не говоря о Марксе… можно, не мудрствуя лукаво, на станции «Рижская», в том конце вестибюля, где на стене выложено мозаичное панно, на котором латышские крестьянки вставляют зерна тмина в тесто для рижского хлеба, установить черную с золотом банку шпрот ведра на два, такую же буханку бородинского и бутылку водки.

41

Вдову его, Ольгу Горькую, злые языки за глаза звали «Пилюлей».

42

Я, кстати, потом стал искать в интернете — у кого из писателей на письменном столе была фотография другого писателя. Вдруг у Достоевского стоял на столе портрет Тургенева с пририсованными фиолетовыми чернилами усами, козлиной бородкой и рожками. Искал, искал… Нашел только фотографию письменного стола советского писателя Григория Федосеева с бюстом Ленина и все. Потом-то мне товарищи указали на ошибки, и я узнал, что у самого Чехова на столе стоял портрет Григоровича с дарственной надписью, на стене висел портрет Толстого, а на шкафу пылился портрет Тургенева. У Горького тоже на стенке в кабинете висел Лев Николаевич в полный рост с косой наголо. Это я понять могу — если бы мне, к примеру, Антон Павлович или Лев Николаевич подарили портрет хоть бы и с самой маленькой дарственной надписью из нескольких букв — я бы этот портрет по всему дому развесил. Может быть, даже сделал бы татуировку на левой груди если не с профилем, то с дарственной надписью.