Месть

2

― Расскажите мне что-нибудь важное и задайте какой-нибудь вопрос.

Энн Горовиц, доктор философии, сидевшая на стуле с прямой спинкой, наклонилась вперед и взяла чашку с горячим кофе и шоколадное печенье, которое я принес из магазина «Сарасота ньюс энд букс», что находился в квартале от ее дома.

Энн было почти восемьдесят лет. Маленькая женщина с мягкой улыбкой, она любила яркие платья, стриглась под мальчика и носила золотые серьги с красными камнями.

У нее был маленький, аккуратный кабинет. Стол в форме буквы Т и три удобных синих стула. Свет падал из двух окон, расположенных под потолком по одной из стен. С того места, где я сидел, было видно синее небо с белыми облаками и иногда пролетавшую чайку.

Выйдя на пенсию, Энн приехала в Сарасоту со своим мужем Мелвином, скульптором, десять лет назад. Она перестала публиковаться и практиковать как психоаналитик и посвятила себя сыну и его детям, которые жили здесь, а также своей страсти к истории. Но через пять лет ей стало скучно, и она снова вернулась к практике.

Каждый раз, когда я приходил к ней, она протягивала мне какой-нибудь журнал или книгу и рассказывала о необыкновенно интересной главе или статье о победе семинолов в войне против Соединенных Штатов или о том, как процветает городок иммигрировавших в Техас индейцев майя, хорошо усвоивших опыт и уроки своей истории.

― У меня есть деньги, чтобы заплатить вам за прошлый и сегодняшний сеанс, ― сказал я.

― Хорошо, заплатите после нашей беседы. Вот вы сказали мне что-то. Теперь вопрос.

― Вы знаете психиатра по имени Джеффри Грин?

Она кивнула головой, прожевывая внушительный кусок печенья.

― Я встречалась с ним несколько раз. Ко мне перешли некоторые из его бывших пациентов.

― Что вы можете сказать о нем?

― Это уже второй вопрос, и он будет засчитан в час вашего времени, ― сказала она, ― несмотря на взятку в виде кофе и печенья.

Я развел руками в знак того, что принимаю условие.

― Хороший специалист. Дорогой, молодой. Впрочем, для меня все молоды.

― Даже в Сарасоте?

― Здесь, конечно, не так, но мир велик. Я, знаете, очень люблю начало «Путеводителя по галактике для путешествующих автостопом» Дугласа Адамса: что-то вроде «Вселенная очень, очень большая». Меня забавляет такая недооценка.

― Грин заводит романы со своими пациентками?

Она резко поставила чашку на стол, сложила руки на коленях и посмотрела на меня очень внимательно.

― У вас есть основания полагать, что это так?

― Может быть, ― сказал я.

― Что ж, я отвечу вам загадкой: возможно, вы наполовину правы.

― Я не понимаю.

― Когда поймете, дайте мне знать. Больше я ничего не могу вам сказать. Предмет исчерпан, переходим к вам.

― А вы не будете рассказывать мне о каком-нибудь племени, живущем в диких районах Индонезии?

― Не буду. Чем вы занимаетесь для развлечения?

― Смотрю фильмы, видеокассеты.

― Еще?

― Работаю, ем, стараюсь не задумываться, смотрю сны.

― У вас ведь есть хороший сон для меня, Льюис?

― Может быть.

― Перед тем, как прийти ко мне, вы всегда видите какой-нибудь интересный сон. Расскажите мне его.

Она снова взяла свою чашку.

― Сегодня мне приснилось, что у меня в ухе червяк, ― сказал я.

― В ухе?

― Вы уверены, что мой рассказ не испортит вам аппетита?

― Я могла бы довести вас до дурноты историями своих пациентов, продолжая с аппетитом закусывать, ― сказала она, подбирая последние крошки.

― Белый червяк, в правом ухе. Еще в этом сне была моя жена. Я вдруг почувствовал что-то странное у себя в ухе. Она сказала: «К тебе в ухо заполз червяк». Я испугался, сказал ей ― вытащи немедленно. Она стала пытаться его вытащить... Я чувствую, как она аккуратно пытается взять его ногтями, она говорит, что никак не может достать. Червяк забирается все глубже. Я прошу ее быстро принести пинцет; Она бежит в ванную, возвращается с пинцетом, снова пытается достать червяка. Я чувствую прикосновение к уху холодного металла. У нее ничего не выходит. В конце концов она тихонько вскрикивает, и я понимаю, что она зацепила его. Так и есть, но червяк идет плохо, и она разрывает его. Она достает его из уха по частям, а я спрашиваю: «Он вышел? Вышел?» Она говорит, что да, я бегу в ванную, встаю под душ и смываю настоящего и воображаемых червей.

― Вы были уже раздеты? Или вам пришлось снимать одежду?

― Раздет.

― Ваша жена тоже?

― Да... или... я не уверен. Потом она оказалась в чем-то белом, тонком.

― Когда вы почувствовали червяка, вы лежали в постели?

― Ммм... Да.

― Вы помните, где и в какой момент все это происходило?

Она допила кофе, встряхнула чашку, чтобы убедиться, что не осталось ни капли, и поставила ее на стол рядом с фотографией внуков.

― Да, по крайней мере частично.

― Расскажите.

― Мы занимались любовью.

― Когда вы в последний раз занимались любовью? Я имею в виду с женщиной или с другим мужчиной, кроме самого себя?

Зазвонил телефон. Она говорила, как автоответчик. Она не могла заставить себя выключить телефон или дать ему звонить. Однажды я попросил ее включать автоответчик, когда мы разговариваем. Она объяснила, что могла бы это сделать, но тогда ей будет интересно, кто звонит, и ее внимание отвлечется. Кроме того, она волновалась за мужа, Мелвина, у которого было больное сердце. Поэтому я терпеливо ждал, радуясь возможности подумать не о ближайшем ответе, а о последующих.

― Извините, пожалуйста, я не могу сейчас разговаривать. Я могу перезвонить вам завтра утром... Я поставила вам диагноз. Я не могу изменить его... Я говорю вполне обдуманно. До свидания.

Она повесила трубку и сказала мне и себе:

― Городской отдел здравоохранения.

И снова мне:

― Итак, когда в последний раз вы занимались любовью?

― Накануне того дня, когда погибла моя жена.

― С вашей женой?

― Разумеется. Мы уже говорили об этом.

― Почему вы не сердитесь? Вы должны хотя бы немного рассердиться, ― сказала она. ― Я больше рассердилась на служащего ГОЗ, чем вы на меня за предположение, что при жизни вашей жены вы могли заниматься любовью с кем-то другим.

У кресла, на котором я сидел, была откидная спинка. Я занял полулежачее положение и сцепил пальцы в замок на животе.

― Я больше ни на кого не сержусь, ― сказал я.

― Вас ничто не раздражает?

― Не знаю. Возможно, я ищу что-то, что меня рассердило бы, и не хочу найти. Вы можете это понять?

― Прекрасно могу. Следующий вопрос. Почему вы всегда говорите «моя жена» и никогда не называете ее по имени? Вы никогда не говорили мне, как ее звали. Хотите ответить сразу или предпочтете подумать неделю?

― Мне это больно.

― Называть ее имя?

― Да.

― Иногда боль сидит внутри, притаившись. Если вы взглянете ей в лицо, она может отступить. Вы хотели бы, чтобы она отступила?

― Не уверен. Нет, я бы этого не хотел. Я хочу, чтобы она всегда оставалась там, где я могу ее найти.

― Чтобы жалеть себя?

― Да, жалость к себе дает облегчение.

― Придет время, когда вы назовете ее имя. Вы почувствуете боль, но это будет приятная боль.

― Я не хочу, чтобы боль стала приятной.

― Посмотрим.

― Ее мать была очень полной. Красивое лицо, но сама очень полная. Я...

― Да?

― Нет, ничего.

― Ваша жена была адвокатом?

― Да. Я не хочу говорить сегодня о моей жене.

Она наклонилась вперед, надула губы, подняла брови и сказала:

― Тогда мы пока отложим эту тему. Вы сейчас работаете? Раз вы планируете заплатить мне, вы, вероятно, работаете. Над чем, кроме снов?

― Сбежавшая жена. Сбежавшая девочка.

― Это один человек или разные? Убежавшая девочка ― чья-то жена?

Я откинулся еще дальше на спинку стула и посмотрел вверх, на потолок.

― Разные.

― И вам интересно найти их. Это больше, чем просто работа, чем заработок?

― Не знаю.

― Ваша жена тоже бежала, ― сказала она.

Я спокойно ответил:

― Она погибла.

― И у вас не было детей?

― Вы это знаете.

― Вы все-таки рассердились?

― Ничего похожего.

Я не смотрел на нее, но знал, что она встала.

― На сегодня достаточно. Идите ищите ваших женщин. Мы поговорим о них через неделю. Пропавшая жена, пропавшая дочь и этот сон. Я полагаю, он говорит вам, что вы должны перестать казнить себя. Вы знаете магазин итальянского мороженого на Семнадцатой улице?

Настала моя очередь выпрямиться. Спинка поднялась вслед за мной, я открыл глаза и почувствовал легкое головокружение.

― Знаю.

― Зайдите туда. Рекомендую банановое с шоколадом. Мелвин любит арбузное. Будьте добрее к себе, Льюис.

Энн Горовиц на целых шесть дюймов ниже меня, а мой рост ― на нижней границе среднего. Я вынул бумажник и протянул ей две двадцатидолларовые купюры. Впервые я увидел ее, когда доставлял ей повестку в суд для дачи показаний по делу одного из ее пациентов. Она взяла бумаги у двери, отошла в глубь квартиры, бросила их на стол и пригласила меня войти. Прежде никто из тех, кому я вручал судебные повестки, никогда не приглашал меня в дом.

Ее очень заинтересовала моя работа, она хотела знать о ней все и рассказала мне, что дело доставки повесток в суд восходит к библейским временам. Я был представителем исторической профессии, хотя сам того не ощущал. Для меня это был заработок от двадцати пяти до пятидесяти долларов за несколько часов работы.

Энн Горовиц сказала, что видит боль у меня в глазах, и спросила, не хочу ли я поговорить о ней. Я ответил, что не хочу, и она спросила:

― Как долго может человек упиваться своим страданием?

― Если повезет ― до самой смерти.

Она дала мне свою визитку и сказала, что хочет поговорить со мной, даже если я не хочу говорить с ней. Она вознамерилась узнать еще больше о моей почтенной профессии и накачать меня историческими сведениями. Она сказала также, что будет брать только по десять долларов за сеанс. После первого сеанса я дал ей двадцать долларов, и это стало постоянной платой за наши встречи. Несколько раз я задерживал оплату, но всегда возвращал долг. От одного адвоката, чья дочь наблюдалась у Энн Горовиц, я узнал, что за сеанс он выкладывает сто долларов.

Она протянула мне копию статьи о великом верховном судье Джоне Маршалле из журнала «Смитсониан».

― Джефферсон ненавидел его, ― сказала она. ― Америка была создана в гораздо большей степени Маршаллом, чем Вашингтоном или Джефферсоном. Великий человек. Прочтите, когда будет время. Расскажете мне, что вы о нем думаете.

Когда я вышел со статьей в руках, в приемной ждали мужчина и женщина. Вид у них был смущенный, и мне показалось, что я знаю их. Женщина опустила глаза, делая вид, будто читает лежащий на столике свежий номер «Пипл», мужчина улыбнулся и поправил очки.

Энн пригласила их в кабинет. Прежде чем войти вслед за ними, она шепнула мне:

― Скоро вы сможете произнести ее имя, и тогда я пойду на вас в атаку.

― Я думал, вы давно уже пошли, ― сказал я.

― Нет. Это только артподготовка.

Она прошла в кабинет вслед за клиентами и закрыла за собой дверь.

Из кабинета послышался женский голос. Я не мог разобрать слов и не хотел вслушиваться, но сразу почувствовал боль и гнев.

Я отправился искать кого-нибудь, кто мог знать, как найти Адель Три. Кое-кто приходил мне на ум. Я отвязал велосипед от знака «Стоянка запрещена». Надо ехать за машиной. Платить за нее будет Карл Себастьян.

Агентство «Экономи кар рентал» располагалось на Триста первой магистрали через шесть домов от «Дэйри Куин», в помещении бывшей бензозаправочной станции. Машины стояли перед ним и позади него. Большие агентства были далеко, в районе аэропорта. «Экономи кар» утверждало, что его цены ниже, поскольку оно располагается в квартале с невысокими ценами на жилье и удовлетворит любой запрос: вот вам развалюха с 80 тысячами на спидометре, вот вам «Ягуар», не намотавший и нескольких тысяч.

Раньше, когда мне требовалась машина для работы, я брал ее здесь. Но вообще я предпочитал велосипед.

В конторе, прислонившись к столу и сложив руки, стояли двое мужчин в помятых пиджаках и ждали, что зазвонит телефон или войду я.

― Детектив, ― сказал молодой человек с улыбкой, которая казалась искренней. Ему было не больше тридцати лет, и он стремительно приобретал округлость своего напарника.

― Служащий по доставке повесток, ― поправил я.

Это повторялось последние пять-шесть раз, что я нанимал машину. Казалось, это их забавляет.

― Чем можем вас порадовать? ― спросил старший.

Когда я пришел к ним в первый раз, они представились. Одного звали Алан, другого Фред, но убей меня, я не помнил, кто из них кто.

― Мне нужна малолитражка.

― Есть «Королла», ― сказал молодой.

― И «Гео Призм», ― добавил старший.

― Одна другой малолитражней, ― сказал первый.

Второй хихикнул.

― Надолго? ― спросил молодой.

― Сколько вы берете сейчас за неделю? ― поинтересовался я.

― Для вас? ― спросил старший. ― Для вас ― сто восемьдесят пять плюс страховка. Забираете с полным баком, возвращаете с полным баком, как всегда.

― А что вы можете предложить за сто сорок, включая страховку?

― Трехколесный велосипед, ― ответил младший, и оба захохотали. Старший покраснел и закашлялся, а младший начал хлопать его по спине и не останавливался, пока тот не пришел в себя.

― Ой, господи, ― проговорил толстяк, вытирая слезы.

― «Гео Метро», ― предложил молодой. ― Чистая, новая, этого года. Белая, маленькая, да еще и ездит. Только радио нужно включать погромче, если хотите расслышать. Отличный кондиционер, поставим еще освежитель воздуха.

― А он понадобится?

Алан и Фред пожали плечами.

― Сто тридцать, хоть нам и в убыток, ― сказал старший.

― Вы нам нравитесь, ― пояснил младший.

― Вы постоянный клиент, даете нам работу.

Теперь настала очередь молодого хохотать.

― Я возьму, ― сказал я.

― Ты выдашь ключи и бумаги, Фред? ― спросил молодой.

Наконец-то я запомню: Фред ― это старший. Он уже перестал плакать.

Я не только разобрался в их именах, но и получил машину, в которой, правда, пахло так, как будто в ней жил, а не ездил, злостный курильщик. Спидометр показывал пробег 34 тысячи миль. Может быть, я мог бы сторговаться и выкупить ее за цену трехнедельного найма, но машина была мне не нужна. Я вскрыл пакет с зеленым освежителем воздуха в форме маленькой сосенки, установил его на щиток, включил кондиционер и открыл окна.

Я проехал полквартала до стоянки за «Дэйри Куин». Стоянка была заполнена меньше чем наполовину, очень неплохо для раннего вечера. У окошка выстроилась небольшая очередь, за столиками под двумя зонтиками сидели люди, ели и смеялись. По крайней мере, смеялись трое подростков за одним из столиков. Две тощие женщины лет под пятьдесят, в не по погоде жарких свитерах, молча ели за другим столиком.

Я вдруг почувствовал, что чертовски голоден. Встал в очередь, заказал два гамбургера и колу и отдал Дэйву статью о Джоне Маршалле. Он поблагодарил и сказал, что прочтет, как только у него будет свободная минутка.

Подростки стали смеяться еще громче и бросаться друг в друга кусочками гамбургеров. Кто-то из них запулил половинкой булочки в спину одной из женщин.

― Извините, ― сказал тот, кто бросил, продолжая улыбаться.

Женщина не обернулась.

― Подожди-ка секундочку, Лью, ― сказал Дэйв, когда настала моя очередь.

Он бросил свой белый передник на стол, вышел через боковую дверь и направился к столику, где молодежь продолжала бросаться хлебом. Рослые мальчишки, похожие на молодых футболистов, не сразу заметили его.

― Поднимите то, что бросили, и извинитесь перед дамой как следует, ― сказал Дэйв. ― Потом убирайтесь и не показывайтесь мне на глаза минимум неделю. А если вернетесь, то ведите себя прилично. Вы меня поняли?

Все трое подростков поднялись на ноги. Дэйв стоял на месте. Они уже не смеялись.

― Мы не нарочно, ― сказал самый высокий.

В его лице был вызов. Другой выступил вперед и положил ему руку на грудь.

― Извините нас, ― сказал он вроде бы искренне. ― Мы праздновали. Мой приятель Джейсон сдавал кровь на СПИД и получил отрицательный ответ. Он только что из больницы, он был уверен, что...

― Это его не касается, ― сказал Джейсон.

― Пошли, Джейс, ― сказал примиритель, взглянув на третьего, который одобрительно кивнул.

― Сначала уберите то, что бросили, и извинитесь, ― повторил Дэйв.

― Не дождетесь, ― сказал Джейсон и взглянул в мою сторону, чтобы убедиться, что, если дойдет до кулаков, их будет трое против одного.

― Кто-нибудь из вас знает девушку по имени Адель Три? ― спросил я.

― Нет, ― ответил миролюбивый подросток, но его ответ звучал не вполне убедительно. Казалось, это имя ему знакомо.

― А Адель Хэндфорд?

Все трое повернулись ко мне. Они несомненно знали имя «Адель». Парни переглянулись. Тощие женщины встали из-за стола и ушли, унося с собой остатки ланча.

― Подружка Эллен, ― буркнул Джейсон, ― той чувихи, которая чуть не заразила меня СПИДом.

― Адель-неломака, ― сказал тот, что вел переговоры. ― Наверное, речь про нее.

― Где ее можно найти?

Они снова переглянулись.

― Я уберу то, что вы разбросали. Извиняться все равно уже поздно.

― Они сами уберут, Лью, ― сказал Дэйв. ― Это их дело.

Я пожал плечами.

― Тогда, если хотите, пять баксов каждому.

― Почему нет? ― согласился «посредник», проходя между Дэйвом и Джейсоном и направляясь ко мне.

Я достал бумажник и вынул три пятидолларовые. Запишем на счет Карла Себастьяна. Спрашивать их о Мелани Себастьян не имело смысла, она принадлежала к другому обществу.

― Она старшеклассница, ― сказал мальчишка. Он был светловолосый и довольно симпатичный, хотя его зубы явно нуждались во вмешательстве стоматолога.

― Адель ходит в школу в Сарасоте?

― Ходила, ― ответил он. ― Я ее не видел последние недели три-четыре, ясно?

― Пока не очень, ― сказал я, хотя это было уже что-то.

― Это все, что я знаю. А вы не знаете, мужики, что сталось с этой Аделью?

Джейсон фыркнул. Третий сказал:

― Она говорила, что уезжает с отцом. Куда ― не знаю. Она снимала клиентов на Норт-Трэй, я ее там видел. Около мотелей, сечете?

― Секу, ― ответил я.

Подросток отошел от меня, а Дэйв спокойно повторил:

― Поднимите, что набросали.

Джейсон наклонился последним.

Попрощавшись с нами хорошо известным жестом, они умчались, скрежеща тормозами. Я взял сэндвич с рыбой, гамбургер и черри-близзард. За мной никого не было. Мужчина и женщина с девочкой уехали, когда Дэйв вышел на улицу.

― Они не злобные, ― сказал он, ― просто дураки. Не люблю такую глупость.

Вручив мне сэндвичи и коктейль, Дэйв принялся за статью.

Я пересек стоянку и поднялся по лестнице в свою двухкомнатную каморку с видом на Триста первую из обоих окон.

Я включил свет, посмотрел на жужжащий кондиционер и сел за стол в своем «кабинете», чтобы поискать Дуайта Хэндфорда в телефонной книге Сарасоты и Брейдентона. Ничего не нашлось, да и вряд ли могло быть. На всякий случай поискал еще Дуайта Три ― тоже мимо.

Приканчивая свой обед и глядя, как тает мороженое в коктейле, я набрал номер «Вест вестерна» и попросил Берил Три из комнаты 204. Она сняла трубку после второго гудка.

― Да.

Было слышно, что работает телевизор, кажется, музыка из «Голливудского бульвара».

― Говорит Лью Фонеска, ― сказал я.

― Да-да!

― Я еще не нашел ее, но у меня есть нить. Похоже, вы были правы. Я думаю, она жила у отца, может быть, и сейчас у него.

― О господи...

― Она ходила здесь в школу, по крайней мере какое-то время. Я съезжу туда завтра утром. Но они могут не захотеть разговаривать со мной, так что, возможно, вам нужно будет подойти.

― Я буду на месте весь день, ― сказала она. ― Только выскочу взять что-нибудь поесть и сразу вернусь в комнату.

― Я позвоню вам завтра, ― сказал я. ― Спокойной ночи.

Я разделся, потрогал щетину на подбородке, надел шорты с надписью «ИМКА» [1] и футболку «Университет Иллинойса» и перешел во вторую комнату с остатками сэндвичей и коктейля. Там я достал папку с материалами о Мелани Себастьян и поставил кассету с «Шарадой», которую купил два дня назад за два доллара в комиссионном на Мэйн-стрит.

Наблюдая, как Кэри Грант разыскивает Карсона Дайла, я завел дело на Адель Три. Пока оно получилось не очень объемным, только фото и несколько заметок. Мне казалось, папка должна стать толще.

Я работал. У меня было два дела. И куча вопросов.

Мой дед, отец моей матери, играл на мандолине. Он утверждал, что мандолина знает все ответы, хотя не говорил, на какие вопросы. Я любил слушать, как он играет итальянские народные песни, песни своего сочинения, даже одну мелодию Элвиса. Ему очень нравилась «Люби меня нежно». Он просто растворялся в звуках мандолины. Закрывал глаза и слушал ответы.

― Все взаимосвязано, ― говорил он, закрывая глаза и плавая неизвестно где.

Я слышал звуки мандолины. Она задавала вопросы. У меня было двое клиентов, потерявших близких людей. Карл Себастьян, который выбрал меня по случайной рекомендации, потерял жену. Так же как и я. Может быть, мне удастся найти его жену. Берил Три потеряла дочь. Моя жена не дожила до того, чтобы родить дочь. Значит, я потерял дочь или сына.

Фонеска, сказал я себе. Чертов меланхолик. Подумай о чем-нибудь, что ты любишь, о чем-нибудь, что делает тебя счастливым или хотя бы довольным. Вспомни фильмы с Уильямом Пауэллом и Кэри Грантом или Джин Артур. Подумай о свиных отбивных, которые подают на Дивижн-стрит в Чикаго. О горах со снежными вершинами. Ты же любишь горы со снежными вершинами.

Подумай о том, чтобы, как прежде, находить людей. О том, чтобы найти самого себя, ты подумаешь потом.