ГЛАВА 27


Мрачный серый каменный дом XVI века стоял высоко на склоне холма над морем, в одном из самых мрачных уголков Корнуолла. Внизу волны яростно бились о скалы, заливая невидимые глазом пещеры. Пустынное побережье казалось гнетущим. Ветер с воем проносился над этой бесплодной землей. В доме слышались возбужденные детские голоса, смех и музыка, горели яркие рождественские фонарики, и их веселый свет отражался в окнах, за которыми были тьма и проливной дождь.

Припарковав машину перед дверями парадного входа, он почувствовал беспокойство. Он уже знал, что сейчас его проведут прямо в ее кабинет. Его не представят членам ее семьи, он даже не увидит их. Она любила детей и внуков так же, как и власть, а потому не допустит, чтобы кто-то потревожил их в эти праздничные дни.

Он снял пальто, и его незаметно провели в ее кабинет, просторную, роскошно обставленную комнату. Диллис Фишер, наклонившись, поправляла огонь в камине.

Лакей в ливрее, который привел его сюда, бесшумно затворил дверь, и звук его шагов замер в отдалении. Диллис выпрямилась и повернулась к нему. Это была высокая, тощая женщина с аккуратно уложенными седыми волосами и настолько худым лицом, что она выглядела старше своих семидесяти двух лет. Глубокие морщины избороздили ее лоб и собрались в складки возле тонких губ и проницательных карих глаз. На ней был дорогой бежевый костюм, украшенный изящной сапфировой брошью, приколотой к лацкану жакета.

Она протянула ему свою костлявую руку. Он старался не смотреть на прекрасный портрет над камином. Бывая здесь и раньше, он не впервые видел портрет ее мужа, который оказывал на него странное воздействие. Как и многие другие, он обожал Пола Фишера и всегда удивлялся, почему он женился на такой женщине, как Диллис Фишер. Он думал об этом и сейчас. Однако шесть лет назад, когда Фишер бросил жену и уехал во Францию с Кирстен Мередит, он жалел Диллис. Тогда он еще не знал и не подозревал о том, каково быть рядом с таким мстительным и всесильным человеком. Теперь он понял все это. Ее злоба тревожила, даже пугала его, но вместе с тем возбуждала.

— Меня удивил ваш звонок, — пренебрежительно сказала она. — Не хотите ли чего-нибудь выпить после дальней дороги? Чаю? Кофе? Может, чего-нибудь покрепче?

— Шотландского виски.

Она кивнула и повернулась к бару, встроенному в одну из книжных полок. Видя точные движения Диллис и резкие контуры ее фигуры, он почувствовал вожделение, ибо власть возбуждала его, как ничто другое.

— Итак, — сказала она, протянув ему стакан и жестом указав на низкий диван, обитый черной кожей. — Лоренс Макалистер провел два дня в доме моего мужа в Челси.

Он кивнул.

— Он приехал туда на Рождество и, как я знаю, до сих пор там.

— Понятно, — отозвалась она и ее поджатые губы побелели. — Значит, они помирились. Меня удивляет, что это не произошло раньше.

Отхлебнув виски, он ждал, когда она продолжит, понимая, что злоба, как яд, отравляет ее. Он знал, что Диллис готова уничтожить всех, кто осмелится встать на ее пути, и молил Бога, чтобы не оказаться в числе ее врагов.

— Мы, конечно, пресечем их отношения, — сказала она.

— Это не составит труда, — ответил он.

Она метнула на него острый взгляд, и губы ее искривила злобная усмешка.

— Возможно, — заметила она, — если доверять тому, что вы рассказали…

— Уверяю вас, Диллис, — вкрадчиво сказал он, — что все произошло именно так. Я видел это собственными глазами. Анна Сейдж была убита, я знаю, как это было сделано, и думаю, что нам удастся заставить ее пойти на это еще раз.

— Но как?

— Мы используем одержимость Лоренса. Диллис недоверчиво покачала головой.

— Это было сделано так изобретательно… Неужели она сама это придумала?

— Какая разница? Важно, что это произошло.

— И в результате мы получили именно то, что хотели. — Диллис засмеялась каким-то странным скрипучим смехом. — Она дала нам гораздо больше, чем мы предполагали, и кто бы подумал, что она способна на такое? Кирстен ее подозревает?

Он покачал головой.

На какое-то мгновение Диллис замерла, и он почти физически ощутил ее ненависть к Кирстен и злобную радость от того, что сама судьба сыграла ей на руку. Он знал, что власть для нее — превыше всего, что себя она считает всемогущей, а в убийстве Анны Сейдж видит божественное оправдание своей мести.

— Дэрмот Кемпбел пытается выведать, что мне известно, — неожиданно сказала она, сверля его взглядом.

— Что вы ему сказали?

— Что у меня есть доказательства насильственной смерти Анны Сейдж.

— Но он хочет узнать подробнее?

— Конечно, — раздраженно ответила она. — На месте Элен Джонсон этого хотел бы каждый.

— Вы намерены рассказать ему то, что вам известно?

— Не будьте глупцом.

— Но как вы собираетесь этим воспользоваться?

— Я намерена засадить Кирстен Мередит за решетку.

— В Луизиане существует смертная казнь, — заметил он.

— Я покажу этой потаскухе, каково красть то, что принадлежит мне, — продолжала Диллис, словно не слыша его слов. — Но, занимаясь этим, позабочусь о том, чтобы этот фильм никогда не был поставлен.

— Я думал, что это делает для вас Дэрмот Кемпбел.

— Кемпбел! — презрительно воскликнула она. — Он помешался на этой Джонсон. Он очень хотел бы доконать потаскуху Кирстен, но не трогая при этом Макалистера. А раз уж Макалистер вернулся к этой потаскухе, он может убедить Кемпбела ослабить хватку. Но, будьте уверены, я скорее увижу их всех в аду, чем позволю выйти на экран фильму, который они имели наглость посвятить памяти моего мужа. Однажды потаскуха унизила меня публично, но больше ей никогда не удастся этого сделать. Я хочу передать ваше сообщение моим адвокатам, но сначала его придется немного подработать. И я должна быть совершенно уверена, что вы выступите в суде в качестве свидетеля и скажете, что убийство совершила Кирстен Мередит.

— Даю вам слово. Вы хотите, чтобы фигурировало одно убийство, или стоит попытаться спровоцировать нашего друга на второе? — спросил он, улыбнувшись.

Не обратив внимания на его шутливый тон, Диллис задумалась.

— Я вам сообщу, — наконец сказала она. — Думаю, пока нам следует внимательно следить за тем, чтобы все шло так, как вы задумали. Она получит все, что хочет, так зачем же ей совершать еще одно убийство?

— А зачем было совершать первое? — фыркнул он. — Причину можно всегда найти — или внушить.

Трудно поверить, подумал он, что они с ней обсуждают убийство, как нечто обыденное, словно обмениваются любезными пожеланиями по случаю праздника. А между тем где-то рядом резвятся ее внуки и очень скоро в доме соберется на встречу Нового года множество высокопоставленных правительственных чиновников, промышленные магнаты, члены Верховного суда, пэры Англии и даже члены королевской семьи. Он поежился. Пожалуй, еще страшнее этот портрет ее мужа: его добрые глаза словно следили за ней, когда она ходила по комнате. Казалось, он слышал все, о чем здесь говорилось. Но эту женщину, по-видимому, ничто не смущало. Кирстен Мередит отняла у нее мужа и должна заплатить за это всем, что ей дорого, возможно, даже жизнью. Трагичность ситуации для Кирстен состояла в том, что ей следовало остерегаться не столько самой Диллис Фишер, сколько человека, более близкого к ее окружению.

— Я хочу, чтобы все было сделано очень аккуратно и не осталось даже тени сомнения, — сказала Диллис, поднимаясь с дивана. Открыв ящик письменного стола, она достала конверт и вручила ему. — Но даже если мы не сможем доказать это, я постараюсь довести ее до самоубийства, а это, друг мой, памятуя о том, что с ней случалось в прошлом, будет не так уж сложно организовать.

— А что мешает вам сделать это сейчас? — спросил он, сунув конверт в карман.

Она молча смотрела на него жестким непроницаемым взглядом.

— Садитесь, — спокойно сказала она. — Садитесь, кажется, мы еще не закончили.

Полчаса спустя Диллис стояла у окна, глядя, как удаляются задние огни «монтего», принадлежащего ее гостю. Ее холодные светло-карие глаза блестели от предвкушения близкой победы, хотя в глубине души она испытывала недовольство. Опущенные руки сжались в кулаки. Скоро, очень скоро она увидит конец Кирстен Мередит, публичное посрамление этой потаскухи, разрушившей ее брак, а потому ей не следует проявлять нетерпение. Она не сомневалась, что конец близок, просто надо еще немного подождать.

Когда машина скрылась из виду, Диллис подошла к письменному столу. Поднимая телефонную трубку, она взглянула на портрет мужа и злобно усмехнулась. Каким же глупцом был Пол, если не понял, что она сделает с его драгоценной потаскухой после его смерти. А еще глупее его завещание. Он поступил бы куда разумнее, совсем исключив из завещания своих детей. Но нет, он оставил деньги в доверительном тоне, чтобы потаскуха жила на них до конца жизни. Более того, он позаботился и об отпрыске, которого потаскуха могла произвести на свет. Улыбка на лице Диллис расплылась еще шире. Пол был единственным, кто мог бы защитить Кирстен Мередит, но, как последний олух, он не заметил, что оставляет ее на милость женщины, не знавшей жалости. Даже Лоренс Макалистер не помешает ей, ибо как бы потаскуха ни вскружила ему голову, Диллис может поклясться, что он никогда не предпочтет ее своему сыну.

— Люси, — сказала она, позвонив своей секретарше в Баттерси. — Да, и тебе тоже счастливого Рождества. Найди номер телефона Теи Макалистер и сообщи мне.


Вновь открывать для себя друг друга после целых шести лет самообмана и борьбы было утешительно и радостно. Они не могли наговориться друг с другом — о Поле, о Пиппе, о Руби, об Элен и Дэрмоте, о Джейн и Томе, и многом, многом другом. Но больше всего они говорили о своих чувствах. Они так радовались жизни, были так счастливы, что Лоренс с трудом заставил себя уйти за вещами. Когда он вернулся, они обнимались и целовались так неистово, словно разлучались не на час, а на месяц. Кирстен уже не сомневалась в том, что Лоренс любит ее, и убедилась, как он страдает из-за того, что причинил ей боль. Он нередко просыпался по ночам, крепко обнимал ее и шептал: «Не могу поверить, что ты рядом. Обними меня, Кирсти, обними покрепче и скажи, что любишь меня».

Каждое утро он приносил ей завтрак в постель, кормил ее, купал и занимался с ней любовью. Он шутливо поддразнивал ее и она смеялась, его сбивчивые признания наполняли радостью ее сердце.

Они вели себя как дети — гонялись друг за другом по всему дому, возились на полу и хохотали, пока страсть не стирала с их лиц улыбки и их не охватывало желание. Как и прежде, любовные игры добавляли пикантность их отношениям, и Лоренс не переставал удивляться, как он так долго жил без нее. Кирстен была неистощима на выдумки, и, как и он, ненасытна в сексе.

Раза два они ходили в кино, лакомились там кукурузой, держались за руки и целовались. Иногда они садились рядом, чтобы обсудить свой фильм, но проходило немного времени и их неудержимо тянуло друг к другу. Они никогда не ссорились и очень редко вспоминали о периоде отчуждения. Теперь все это было в прошлом, а зачем оглядываться назад, когда у них так много всего впереди?

Иногда в душу Кирстен закрадывались сомнения, но Лоренс умел вовремя успокоить ее словами любви. В такие моменты он проявлял безграничное терпение и был необычайно нежен, так что дело заканчивалось тем, что Кирстен начинала смеяться сквозь слезы. Он подшучивал над ней, говоря, что она только притворяется слабой и беззащитной, желая заставить его валять дурака. Отчасти в этом была доля правды.

Разногласие у них возникло только однажды — в канун Нового года, когда Лоренс попросил Кирстен поехать с ним и Томом на ужин к его родителям. Сначала Кирстен отказалась. Она не знала толком, почему ей так не хотелось этого. Может, она вспомнила, как Джейн говорила ей, что Пиппа не ладила с матерью Лоренса. Кирстен понятия не имела, кто из них был виноват в этом, но ей почему-то казалось, что с Теей Макалистер нелегко поладить. В конце концов Лоренс все же уговорил ее, призвав на помощь Тома. Кирстен не смогла устоять перед умоляющими синими глазами отца и сына.


Вечер прошел хорошо. Тея Макалистер была превосходной хозяйкой. Ее светская любезность заставила Кирстен подумать, как ведет себя Tea в тесном кругу семьи. Она была сдержанна, вежлива и учтива, но держала собеседника как бы на расстоянии, делая исключение только для Тома и Лоренса. Заметив это, Кирстен подумала, что, вероятно, все-таки есть возможность найти путь к сердцу этой безупречно одетой, превосходно воспитанной американки. Она, несомненно, обожала пасынка, внука и мужа. Одного взгляда на Дона Макалистера было достаточно, чтобы понять, от кого Лоренс и Том унаследовали внешность и озорной юмор. Несмотря на разницу в возрасте, эти представители трех поколений очень походили друг на друга.

Том стоически продержался в течение всего ужина и был очарователен, восседая на подушках, подложенных на стул. Он изо всех сил старался следить за разговором, который вертелся в основном вокруг фильма Кирстен и Лоренса, и горячо отрицал, что устал, хотя время от времени клевал носом. Том был преисполнен решимости бодрствовать до полуночи, но за полчаса до наступления Нового года крепко заснул, свернувшись калачиком на коленях у Лоренса.

Лоренс понес его в постель, оставив Кирстен в гостиной наедине с Теей. Дон ушел на кухню за шампанским.

Едва они остались одни, Кирстен захотелось оказаться где угодно, только не здесь. От холодной улыбки Теи ей стало не по себе, и она с трудом скрывала смущение. Тея уселась на диван напротив Кирстен и обратилась к ней:

— Я рада возможности поговорить с вами, Кирстен, — начала она ровным голосом, откинувшись на спинку дивана и скрестив ноги. — Лоренс очень дорог Дону Макалистеру и мне, — продолжала она, улыбаясь и показывая безупречно белые зубы, однако ее темные глаза были холодны, как лед. — За последний год ему пришлось много пережить — от него ушла Пиппа, да еще этот ужасный случай во время съемки фильма. Неудивительно, что какое-то время он будет совершать несвойственные ему поступки, хотя понятно, что если он заведет интрижку, ни Дон, ни я не будем возражать против этого.

У Кирстен вспыхнули щеки, но она промолчала.

Тея холодно улыбнулась.

— Буду откровенна, Кирстен, — продолжала она, — мне бы хотелось, чтобы Лоренс выбрал кого-нибудь другого, кто… скажем, помог бы ему пережить это трудное время. Впрочем, следовало ожидать, что это будете вы. — Она вздохнула. — Но я надеюсь, что ваша связь закончится скорее, чем в прошлый раз. Как вы понимаете, мы опасаемся повторения того, что вы сделали тогда. Лоренс очень переживал этот аборт, это ранило его гораздо глубже, чем вы думаете. И, раз уж у нас с вами откровенный разговор, думаю, вам следует знать, что Лоренс получит наследство не от своего отца, а от меня. — Она вопросительно подняла брови, словно спрашивая, понимает ли Кирстен, о чем идет речь.

Кирстен поняла это слишком хорошо, но Тея Макалистер решила все-таки разъяснить сказанное.

— Мое наследство вам не удастся прикарманить, Кирстен, даже если для этого мне придется вычеркнуть Лоренса из завещания.

У Кирстен перехватило горло, и она с трудом сказала:

— Я люблю Лоренса, госпожа Макалистер.

— О, я так не думаю, — перебила ее Тея, стряхнув невидимую ниточку с лацкана жакета, — я не раз встречала женщин вашего типа и даже без газетных статей с первого взгляда распознаю охотниц за наследством. Мне кажется, Кирстен, что… — Ее взгляд метнулся к двери — это вернулся Лоренс. Выражение лица Теи тотчас изменилось. Теперь оно излучало материнскую любовь.

— А вот и ты, дорогой. Том угомонился?

— Угомонился и крепко спит, — ответил Лоренс, сев рядом с Кирстен и обняв ее. — А где отец?

— Ушел за шампанским на кухню, — сказала Тея, бросив взгляд на каминные часы из позолоченной бронзы. — Осталось всего несколько минут.

Ровно в полночь все они стоя выпили шампанского, затем Лоренс прошептал Кирстен: «С Новым годом, дорогая» и слегка коснулся губами ее губ.

— С Новым годом, — с улыбкой сказала ему Кирстен и, почувствовав на себе сверлящий взгляд Теи, опустила глаза.

Лоренс заглянул ей в лицо.

— Что случилось? — тихо спросил он. — Ты вдруг стала такой серьезной.

— Ничего, — ответила Кирстен, — просто немного болит голова. Мне, пожалуй, пора.

— Ты серьезно? Уже?

— Да. — Повернувшись к дивану, она взяла свою сумочку. — Спасибо за чудесный вечер, — сказала она Tee и Дону.

— Но тут еще осталось столько шампанского! — воскликнул Дон. — Вы не можете бросить нас так рано.

— Извините, — сказала Кирстен. Потом, взглянув на Тею, спросила: — Вы позволите мне вызвать такси?

— Конечно, моя милая.

— Не дури. Я отвезу тебя, — резко сказал Лоренс, отводя тяжелый взгляд от Теи.

— Нет, нет, я прекрасно доберусь на такси.

— Ни в коем случае!

Они ехали домой молча. Кирстен чувствовала, что Лоренс взбешен, но сидела, отвернувшись к окну, и старалась не разрыдаться.

— О'кей, — Лоренс остановил машину у дома Кирстен. — Что она тебе сказала?

— Кто?

— Ты знаешь, кто, так что не юли, выкладывай все. — Поверь, Лоренс, это не имеет значения.

— Имеет! — рявкнул он, хватая ее за руку. — Она просила тебя оставить меня, не так ли?

— Лоренс, пожалуйста… — Кирстен пыталась высвободить руку.

— Я должен знать, — сквозь зубы пробормотал он. — Что она тебе сказала? Что лишит меня наследства, если я буду продолжать отношения с тобой?

Кирстен не смотрела на него.

— Уверен, что это так. Ради Боги, Кирсти, разве ты не видишь, что играешь ей на руку, собираясь бросить меня? Она говорит тебе, что у меня не будет денег, и ты от меня уходишь. Она проверяла тебя. Она, может, и не верит тому, что о тебе писали, но она любит нас с Томом и по-своему хочет защитить нас.

— От меня? — вдруг взорвалась Кирстен. — Еще бы! Весь мир нужно защитить от меня! Возможно, она права! Возможно, я охочусь за твоими деньгами! Но упаси меня, Боже, стать преградой между тобой и твоим наследством, — с этими словами она распахнула дверцу и, выскочив из машины, побежала к дому.

Лоренс догнал ее, когда она искала в сумочке ключи.

— Никогда не смей так унижать себя! — заорал он, круто разворачивая ее, чтобы посмотреть ей в лицо. — Я знаю, что ты любишь меня, и, черт меня побери, никому не позволю разлучить нас. А теперь выслушай меня! — крикнул он, встряхивая ее. — Я люблю тебя, Кирстен, я люблю тебя, ты понимаешь меня?

— Почему? — воскликнула она. — Почему меня, когда вокруг столько подходящих девушек, которых твоя мать…

Он закрыл ей рот поцелуем.

— Ты хочешь знать почему? — спросил он, отрываясь от нее. — Так я тебе скажу. Я люблю тебя, потому что ты единственная женщина на свете, которую я любил. Я люблю тебя, потому что ты, черт возьми, сводишь меня с ума. Я люблю тебя, потому что ты, черт возьми, такая дуреха… — Он выхватил у нее ключи и, распахнув дверь, втолкнул ее в дом. — Я люблю тебя потому, что когда ты рядом, мне есть ради чего жить. Я люблю тебя, потому что ты меня любишь. — Он захлопнул дверь и прижал ее к стене. — Я люблю тебя, потому что ты, черт возьми, такая беззащитная, — он поцеловал ее. — Я люблю тебя, потому что тебе надо быть любимой, — простонал он, задирая ее юбку. — Я люблю тебя потому, что ты делаешь со мной такое, чего не удавалось ни одной женщине, — сказал он, расстегивая «молнию» на брюках. — И я люблю тебя, — добавил он, входя в нее, — из-за этого.

Кирстен, задыхаясь, ловила ртом воздух. У нее подкашивались ноги, но он поддерживал ее, плотно прижав к стене.

— Им не удастся встать между нами, Кирстен, ты слышишь меня? — простонал он. — Никто и никогда не разлучит нас. Даже ты сама.


Загрузка...