Месть Акимити

В настоящий сборник включены 29 средневековых японских рассказов. Все эти произведения были созданы в период XIV–XVI веков. Все произведения анонимны. К их литературным особенностям относится наличие сюжета, обилие вставных легенд, часто — наличие концовки дидактического характера. Все эти произведения написаны на языке, близком к разговорному языку той эпохи. Рассказы чрезвычайно разнообразны по тематике, месту действия, по времени действия и своим героям, среди которых присутствуют люди самых разных занятий и статуса, сказочные персонажи, животные. Действиями героев часто руководят высшие силы — боги и будды.

По классификации японского литературоведения эти рассказы относятся к произведениям муромати моногатари, или отоги-дзоси. Более «говорящим», несомненно, следует считать термин муромати моногатари.

Слово моногатари известно каждому любителю японской литературы. Если проанализировать японскую литературу эпохи Хэйан (IX–XII вв.), по отношению к которой мы привыкли употреблять этот термин, то получится, что термин моногатари обозначает художественную литературу — в оппозиции к литературе не художественной, то есть это fiction в оппозиции к non-fiction. Соответственно, термин муромати моногатари означает беллетристику эпохи Муромати. Термин очень широкий, что вполне соответствует характеру той литературы, которая этим термином обозначается.

Что касается термина отоги-дзоси, то он вошёл в японское литературоведение в конце XIX века. Своим происхождением он обязан публикации в XVIII веке двадцати трёх рассказов эпохи Муромати, осуществлённой в Осаке издательством Сибукава Сэйэмона. Рассказы были изданы ксилографическим способом, проиллюстрированы чёрно-белыми рисунками и имели общее серийное название «Отоги-бунко» — «Библиотека для чтения».

Стремясь получить общее представление о литературном процессе, мы составляем своеобразные литературные генеалогии — последовательность литературных явлений. Хотя рассматриваемая литература определяется как моногатари, однако мы никак не можем назвать её наследницей только хэйанской беллетристики, определяемой в японском литературоведении как цукури моногатари (буквально сделанные моногатари). Хэйанские цукури моногатари — литература авторская (в данном случае не имеет значения, знаем ли мы имя автора), основанная на личном опыте и личных переживаниях. Моногатари эпохи Муромати — литература принципиально анонимная, повторяющая вечные истины и вечные сюжеты. По этой принципиальной анонимности, использованию известных сюжетов, религиозной направленности линия отоги-дзоси выстраивается от прозы сэцува — сборников дидактических рассказов.[1] В то же время в языке, в литературных приёмах моногатари эпохи Муромати, безусловно, продолжают литературную традицию предшествующих эпох. Важным источником литературы отоги-дзоси является также устная традиция, тесная связь с которой просматривается в обилии повторов, клише, использовании легендарного материала, наличии вариантов одних и тех же произведении.

Точные рамки периода Муромати — 1333–1568 годы. Ставка сёгунов в этот период располагалась в Киото, в районе Муромати. Однако поскольку литературный процесс никогда с точностью до года не совпадает с историческим, говоря о рассказах отоги-дзоси мы расширяем рамки периода Муромати до привычной нам грани столетий — периода XIV–XVI веков. Реально же время создания этих произведений ещё немного шире. За это время было создано порядка 400–500 произведений. Такой большой количественный разброс в подсчётах связан с тем, что многие произведения существуют в вариантах, так что количественные характеристики зависят от того, считать ли эти варианты отдельными произведениями или не считать. К тому же ещё не известные рассказы эпохи Муромати до сих пор время от времени обнаруживаются в частных собраниях. Выпущенный в 2002 году словарь отогидзоси описывает 453 произведения.[2]

Рассказы отоги-дзоси имеют отношение не только к собственно художественной литературе, но и к театру. Особую тесную связь с театральной традицией демонстрируют два рассказа из нашего сборника — «Выход в море» и «Двенадцать сцен о прекрасной Дзёрури». «Выход в море» представляет собой одновременно и литературный рассказ, и либретто театральной постановки ковака.[3]

Ковака — сценическое искусство, расцвет которого приходится на вторую половину XVI — первую половину XVII столетия. Пьесы ковака играли при дворах сёгунов (военных правителей) и знатных даймё (князей). Популярность этих представлений соперничала в то время со славой театра Но. Среди покровителей ковака был человек, объединивший Японию в XVI веке, — Ода Нобунага (1534–1582), и первые сёгуны периода Эдо (XVII — первая половина XIX в.) — Токугава Иэясу (1542–1616) и его сын Хидэтада (1579–1623). Со второй половины XVII века упоминания о ковака встречаются всё реже, а к эпохе Мэйдзи (1867–1912) это искусство было забыто настолько, что в начале XX века его пришлось «открывать» заново. «Открыл» ковака в 1907 году Такано Тацуюки (1876–1948), известный музыковед и литератор, автор многих работ по истории японской песенной культуры, театра Кабуки, литературы периода Эдо. Оказалось, что старое искусство живо — одна из школ ковака продолжала существовать в деревне Оэ в префектуре Фукуока на Кюсю.

Термин ковака происходит от Ковакамару — детского имени легендарного основателя этого искусства Момонои Наоаки (1403–1480). Его биография изложена в семейных хрониках дома Ковака (семья известна по этому имени).

В спектакле ковака принимают участие трое актёров: основной исполнитель таю («большой мастер»), ваки («боковой»), цурэ («спутник»). Все они одеты в традиционную одежду с определённым орнаментом, на голове — эбоси — старинные головные уборы. Во время представления актёры не играют героев пьес, а читают текст от третьего лица. Участники представления почти всё время неподвижны, лишь таю — главный исполнитель — время от времени проходит по сцене и возвращается на своё место в центре, между актёрами ваки и цурэ.

Уже в начале XVII века тексты ковака представляли собой не только либретто, но и рассказы для индивидуального чтения: они были напечатаны в сборнике «Май-но хон» («Книга танцев»), причём не как либретто (в либретто обязательно специальными пометами обозначается мелодия, под которую исполняется тот или иной отрывок), а как «обычный» литературный текст. Всего сохранилось 50 текстов ковака.

Особой популярностью в средневековой Японии пользовался сюжет о Дзёрури — прекрасной девушке, сумевшей оживить своего умершего возлюбленного. Американская японистка Хеллен Мак-Каллоу пишет о необыкновенной популярности этой истории: «Успех „Дзюнидан дзоси“ [в нашем переводе это „Двенадцать сцен о прекрасной Дзёрури“. — М. Т.] был настолько ошеломляющим, что слово „дзёрури“ получило распространение как жанровый термин для баллад, рассказываемых в новой манере; а когда куклы и сямисэн [трёхструнный щипковый инструмент. — М. Т.] были объединены в конце эпохи Муромати, появилась новая драматическая форма — „Дзёрури“, которую Тикамацу Мондзаэмон (1653–1724) поднял на уровень серьёзной литературы».[4]

Тикамацу Мондзаэмон написал свою первую пьесу-дзёрури в 1684 году. Термин ко-дзёрури (т. е. старые дзёрури) относится ко времени формирования этого жанра, времени «до Тикамацу». Основные элементы искусства — куклы, особый стиль пения или декламации текста под аккомпанемент сямисэна. Тексты ко-дзёрури, изданные без помёт, по своим литературным особенностям сходны с отоги-дзоси.

Важной особенностью литературы отоги-дзоси является связь с определённым типом рукописей и печатных книг.

Тип рукописи, который непосредственно связан с рассказами отоги-дзоси, носит название Нара-эхон (Нара — древняя японская столица, э — иллюстрация, хон — книга). Первое появление этого термина отмечено в каталоге Национальной парламентской библиотеки в 1899 году, где он употреблён для обозначения трёх иллюстрированных рукописей средневековых прозаических произведений. Термин не совсем понятен, долгое время считалось, что Нара-эхон изготавливали буддийские монахи в Наре, отсюда и происходит название. Однако уже давно доказано, что эти рукописи производились не только в Наре, а в разных городах: в Киото, Сакаи.

Нара-эхон сохранились в большом количестве, они исчисляются тысячами. Это совместный труд художников, каллиграфов, книжников. Искусствоведы считают, что иллюстрации часто делались не одним человеком, а несколькими художниками. Скажем, один рисовал фон, другой — строения, третий специализировался на человеческих фигурах.

Стиль иллюстраций — наиболее характерная черта Нара-эхон. Яматоэ (японские картины) XVII века отличаются от более ранних иллюстраций своей простотой.

Большинство сохранившихся Нара-эхон относятся к середине XVII — началу XVIII века. Наиболее многочисленны книги небольшого формата, так называемые «боковые», или горизонтальные (высота такой книги 16 см, а длина 24 см). Для этих книг характерна обложка тёмного голубого цвета, использование бумаги невысокого качества, иллюстрации в «народном» стиле. Краски тоже были не самыми лучшими, внутренняя часть обложки покрывалась серебряной фольгой, в иллюстрациях использовали кусочки серебряной или золотой фольги.

Книги «витиеватого» стиля более роскошны. Иллюстрации выполнялись очень подробными, с использованием большого количества цветов и оттенков. Стиль иллюстраций близок традиционному стилю школы Тоса XVII века, но он эклектичен, в изображении фона близок технике школы Кано (изображение гор, сосен, камней, водопадов). Стилизованные облака, как правило, золотые, золотой туман может переходить в нежно-голубой, иногда золотые частицы рассыпаны по золотому облаку (в «народном» стиле облака светло-голубые, отделаны белым или чёрным контуром). С конца XVI века для Нара-эхон характерно чёткое отделение текста от иллюстрации.

Каллиграфия — важный элемент Нара-эхон. Сосё (травяное письмо) — тип скорописи, который используется в Нара-эхон. Знаки плавно переходят один в другой, образуя красивую вертикальную линию. Неподготовленному читателю трудно отделить один знак от другого (старый японский текст не знает знаков препинания, промежутков между словами, в японском тексте нет строчных и прописных знаков).

В тексте используются и китайские иероглифы, и знаки кана (японской азбуки), однако для каждого знака кана используется не один вариант графемы, а от двух до пятнадцати (обычное количество всех знаков приблизительно 120, такой способ письма называется хэнтай-гана (буквально — изменённое письмо).

Первые Нара-эхон были в основном свитками, позже господствовала книжная брошюровка. Уже в XVII веке отоги-дзоси стали издавать. XVII век — начало светского книгопечатания в Японии, важнейшую роль в это время играла печатня Сага (по названию места в окрестностях Киото). Владельцем этой печатни был купец по имени Суминокура Соан. В этой типографии применялся подвижный деревянный шрифт и был выработан особый стиль оформления книги. Его создателем считается Хоннами Коэцу (1558–1637), каллиграф, живописец, мастер прикладного искусства, издатель. Приблизительное время существования типографии Сага — 1608–1624 годы. К книгам сага-бон (книги, выпущенные в типографии Сага) относится 13 названий произведений. Иллюстрированных изданий всего четыре, среди них издание рассказа «Двадцать четыре примера сыновней почтительности».

Предполагаемое время издания сага-бон «Двадцать четыре примера сыновней почтительности» — годы Кэйтё (1596–1615). Это книга большого формата, обон (буквально — большая книга), вверху каждой страницы — иллюстрация, рисунки чёрно-белые.

Девять изданий этого рассказа, сделанные в первой половине XVII века, копируют иллюстрации сага-бон. Между собой эти книги различаются наличием или отсутствием разметок в текстах китайских стихотворений, помещённых в начале каждой из легенд цикла, а также количеством строк текста на странице. В остальном характеристики изданий сходны, это книги большого формата, вверху каждой страницы — иллюстрация. «Двадцать четыре примера сыновней почтительности» — часто издававшийся рассказ, во второй половине XVII — первой половине XVIII века было предпринято по меньшей мере 10–15 изданий.

Несмотря на то что в XVII веке в Японии уже были известны подвижные литеры, в книгоиздательском деле господствовала ксилография.

Подобно рукописям Нара-эхон, особый тип печатной, в первую очередь ксилографической, книги был в XVII веке связан с изданиями отоги-дзоси: это книги танроку-бон.

Слово танроку-бон пишется тремя иероглифами: тан — свинцовый сурик, оранжево-красный цвет, року (реку) — зелёный, хон (бон) — книга. Этим термином обозначают издания в основном ксилографические (но не только, есть ряд старопечатных изданий, т. е. напечатанных при помощи подвижных литер), иллюстрированные, причём напечатанная с досок иллюстрация раскрашена вручную. Основными цветами при раскраске были цвета, обозначенные в названии этого типа изданий: оранжево-красный и зелёный. Кроме этих могли употребляться и другие: сиреневый и жёлтый — довольно часто, реже индиго, коричневый, серый, светло-зелёный. Особенностью иллюстраций изданий танроку-бон является «наивный» рисунок (унаследованный от народного стиля Нара-эхон) и свободное наложение цвета, несовпадение границы цвета с контуром рисунка, что придаёт иллюстрациям колорит непрофессионального, детского рисования. Возможно, раскрашиванием рисунков действительно занимались непрофессионалы. Книги танроку-бон печатали в Киото. Многие издания не имеют колофонов, поэтому трудно датируются. История создания этих изданий непродолжительна, в основном все эти издания относятся к первой половине XVII века.

Книги танроку-бон — это исключительно издания японской художественной литературы. Так кроме отоги-дзоси издавали либретто театральных постановок ковака, пьесы кукольных представлений ко-дзёрури, так были изданы гунки и «Исэ моногатари». Книги танроку-бон подразделяются на четыре группы по формату, формат связан с типом используемой бумаги. Интересно, что для произведений разных жанров, как правило, использовался определённый формат. Наибольшее количество изданий танроку-бон приходится на произведения отоги-дзоси. Японский исследователь танроку-бон Ёсида Когоро отмечает 57 изданий (43 названия).[5]

Среди изданий танроку-бон выделяется особая подгруппа рассказов отоги-дзоси, это произведения, вошедшие позже в «Отоги-бунко». Они того же формата, что и книги, напечатанные в начале XVIII века, иллюстрации те же, но книги, изданные Сибукава Сэйэмоном, имеют чёрно-белые иллюстрации, а иллюстрации танроку-бон раскрашены. Для окраски применены кроме оранжево-красного и зелёного также красный, индиго, светло-абрикосовый, белый, жёлтый, коричневый и серебряный. Возможно, что все произведения «Отоги-бунко» были напечатаны в Киото в начале XVII века и, вполне возможно, продавались целой серией, как и книги Сибукава Сэйэмона. Может быть, Сибукава Сэйэмон приобрёл доски, с которых и напечатал свою серию, а поскольку ко времени выхода в свет «Отоги-бунко» раскрашенные иллюстрации уже были не в моде (либо по финансовым соображениям), они были оставлены чёрно-белыми. Из тех произведений, которые входят в «Отоги-бунко», семь известны также в изданиях танроку-бон.

Основные виды рукописей и книг, с которыми связаны отоги-дзоси, имеют иллюстрации. Как правило, иллюстрации очень точно следуют тексту, являясь к нему пояснением и дополнением. В ряде рукописей текст органически «вплетён» в иллюстрацию, что влечёт за собой проблему границ текста. В нашем сборнике подобная проблема встаёт в нескольких произведениях. В переводе рассказов «Маленький мужчина», «Две кормилицы», «Исодзаки» в основном тексте оставлены «вставки» — текст и реплики, являющиеся частью иллюстраций.

В нашем сборнике использованы иллюстрации из книг серии «Отоги-бунко», помещённые в издании отоги-дзоси в серии «Японской классической литературы».

Боги и будды

Буддизм известен в Японии с середины VI века. Основные японские буддийские школы относятся к буддизму махаяны — Великой колесницы (дайдзё). Для этого направления буддизма характерен, в частности, обширный пантеон: будды, бодхисаттвы, пришедшие из добуддийских индийских верований божества, оберегающие и защищающие вероучение. Кроме буддийских божеств японцы поклонялись и местным синтоистским богам.

За время с принятия буддизма и до эпохи, когда были созданы рассказы отоги-дзоси, в японской словесности уже был своеобразный «литературный пантеон», включающий в себя наиболее любимых в народе божеств, о которых было сложено и написано большое количество легенд и историй. Многие из них предстают на страницах нашего сборника.

Бодхисаттва Каннон в Японии, вслед за Китаем, обычно изображается в женском облике. Главное качество этого бодхисаттвы — милосердие. Среди особо почитаемых храмов, где молятся Каннон, — храм Киёмидзудэра в Киото.

Основание храма Киёмидзу (Храм чистой воды) относится к 778 году. Монаху Энтину из тогдашней столицы Нара было видение, в котором ему было сказано идти к истоку реки Ёдо и искать там источник. После долгих скитаний Энтин набрёл на место, где в лесу над водопадом нависал то ли густой туман, то ли скопление белых облаков. Это случилось у подножия горы Отова. Здесь Энтин встретил старца-отшельника, который подарил монаху кусок дерева, освящённый самой бодхисаттвой Каннон. Из этого куска дерева Энтин сделал изображение Каннон и установил его в маленькой хижине.

Вскоре в эти места явился воин по имени Саканоуэ-но Тамурамаро. Он охотился на оленя. Считалось, что оленья кровь — лекарство, помогающее при родах, а жена воина как раз ждала младенца. Саканоуэ-но Тамурамаро встретил Энтина, который объяснил ему, что убивать животных — грех, а жене лучше любого лекарства поможет бодхисаттва Каннон. Стараниями Саканоуэ-но Тамурамаро и был построен храм Киёмидзу. Главным божеством храма является Каннон, её изображение находится в главном зале храма.

В храме Киёмидзу частично происходит действие рассказа «Маленький мужчина». Именно милосердная Каннон помогает соединиться главному герою с его возлюбленной. Киёмидзу упоминается и в «Двенадцати сценах о прекрасной Дзёрури», там же происходит часть действия рассказа «Бэнкэй», в этом храме встречает свою возлюбленную Саики (рассказ «Саики»),

В «Небе Брахмы» именно Каннон из Киёмидзу даровала родителям ребёнка — героя рассказа.

Каннон является и главным божеством храма Тёходзи, откуда монахиня Кэйсин спускается в преисподнюю («Ад»). Храм Тёходзи, как и Киёмидзудэра, построен при участии семьи Саканоуэ, его основала монахиня Дзисиндайси, дочь Саканоуэ-но Тамурамаро, вдова императора Камму. Начиная с Дзисиндайси настоятельницами этого храма становились, как правило, женщины из семьи Саканоуэ. Ещё в начале эпохи Мэйдзи в храме жило много монахинь. В рассказе «Рассказ о раковине» герой попадает на гору Фудараку — это Чистая земля, т. е. рай бодхисаттвы Каннон. Каннон является вершителем событий и в рассказе «Боги Кумано».

Желая возродиться в Чистой земле (буддийском раю), герои многих рассказов поклоняются будде Амида. В раю Амиды возродилась Тюдзё из рассказа «Мандала храма Тайма». Этому будде постоянно молятся лисы из рассказа «Лисица из Ковата». Неизвестный нам автор рассказа при этом восклицает: «Кисию Годзэн и Сёнагон были лисами, но молились о пути просветления в будущей жизни. А ведь и люди подчас не заботятся об этом! Это так редкостно, что об этом следует писать и рассказывать».

В буддийском пантеоне Якуси может выступать и буддой, и бодхисаттвой. Рассказ «Садзарэиси» повествует о принцессе, которой за её праведность предстоит возродиться в раю будды Якуси. Якуси является и творцом различных чудес в рассказе «Двенадцать сцен о прекрасной Дзёрури».

Синтоистский бог Хатиман появляется на страницах каждого произведения, где действуют герои из рода Минамото, поскольку он является божеством-хранителем этого рода («Двенадцать сцен о прекрасной Дзёрури», «Путешествие Ондзоси на острова», «Гэндзи-обезьяна» «Сютэн Додзи», «Рассказ о Караито», «Тавара Тода»),

Таковы наиболее популярные сверхъестественные существа, появляющиеся в рассказах. Каннон упоминается на их страницах 48 раз, Амида — 31 раз, Якуси — 15 раз, Хатиман — 15 раз.

Будды, бодхисаттвы и боги могут играть в рассказах разную роль. Они могут быть и героями произведений, и действовать «за кадром». Японские литературоведы выделяют особую группу произведений, называемых хондзи. Под хондзи понимается повествование о земной жизни будд, бодхисаттв, божеств. Эти произведения восходят к джатакам — индийским рассказам о многочисленных земных жизнях исторического будды Шакьямуни, которые он прожил до того, как родился в человеческом облике в последний раз. По примеру этого возникли и рассказы о земной жизни других будд, бодхисаттв и божеств. В рассказах хондзи, как правило, только в самом конце выясняется, что герои произведения на самом деле — боги. К рассказам хондзи можно отнести рассказы: «Урасима Таро», где рыбак Урасима является милостивым божеством Урасима в Тамбе; «Маленький мужчина», где герой оказывается божеством Годзё Тэндзин, а его супруга — милостивой Каннон. В рассказе «Боги Кумано» герои оказываются божествами Кумано, а в «Небе Брахмы» главные действующие лица — будды и бодхисаттвы из Хасидатэ.

Кумано и Хасидатэ — местности, чрезвычайно значимые в японской культуре.

Кумано — горная местность на юго-востоке полуострова Кии, провинции Вакаяма, выходящая на Тихий океан. Сейчас это часть обширного заповедника, в который входят Кумано и соседняя местность Ёсино.

С этим регионом связаны японские мифы. Это место тесного переплетения синтоизма с буддизмом. Последователи учения сюгэндо занимаются здесь аскетической практикой, пытаясь овладеть сверхъестественными способностями. Здесь проповедовали буддийское учение монахини Кумано-бикуни. Сюда направлялись толпы паломников, так что в средние века паломничество в Кумано стали называть «муравьиным». Боги Кумано и паломничество в Кумано упоминаются в рассказах: «Путешествие Ондзоси на острова», «Бэнкэй», «Мандала храма Тайма», «Ад», «Тавара Тода». Наряду с великолепными ландшафтами главными достопримечательностями этого региона являются три святилища: Кумано хонгу тайся, Кумано Хаятама тайся (Святилище бога Хаятама в Кумано), Кумано Нати тайся.

Кумано хонгу тайся (Главное святилище Кумано) известно также под своим старым названием Кумано ниимасу дзиндзя (Святилище, где пребывают боги Кумано). Первоначально оно находилось на берегу реки Кумано, но после того как пострадало во время сильного наводнения в конце XIX века, было перенесено на полкилометра от воды. Первое упоминание этого святилища в исторических источниках относится к середине IX века. Кумано Хаятама тайся (другое его название Кумано сингу — Новое святилище Кумано) находится примерно в километре от устья реки Кумано. Его местоположение не менялось по крайней мере с XII века. Кумано Нати тайся (Святилище в Нати, что в Кумано) находится в горах Нати, на высоте 500 метров над уровнем моря. Храмовый комплекс построен рядом с красивейшим водопадом Нати. Его главным святилищем является святилище Водопада (Отаки-но мия).

В период Хэйан, когда Кумано стало популярным местом паломничества, в Японии утвердилась идея хондзи-суйдзяку. Состояла она в том, что японские синтоистские божества являются временным воплощением (суйдзяку) будд и бодхисаттв (хондзи). В соответствии с этой теорией синтоистским божествам были подобраны подобия среди будд и бодхисаттв буддийского пантеона. Герои рассказа «Боги Кумано», а это индийский раджа, его жена — оклеветанная и казнённая, а потом воскрешённая, и их маленький сын, вскормленный дикими зверями и воспитанный монахом-отшельником, являются богами Кумано.

Хасидатэ, или Ама-но Хасидатэ — это поросшая соснами песчаная коса длиной 3,6 км и шириной от 40 до 100 м, отделяющая лагуну Асо-но уми от залива Миядзу (часть залива Вакаса в Японском море). Ама-но Хасидатэ означает Небесный мост. Название происходит от слова Ама-но Укихаси — Небесный плавучий мост. Согласно японской мифологии, стоя на этом Небесном плавучем мосту, боги Идзанами и Идзанаги создали твердь, которая потом и стала Японией: «Потому оба бога, ступив на Небесный Плавучий мост, то драгоценное копьё погрузили, и, вращая его, хлюп-хлюп — месили морскую воду, и когда вытащили его, вода, капавшая с кончика копья, сгустившись, стала островом».[6]

Говорят, чтобы по-настоящему прочувствовать прелесть этого пейзажа, следует повернуться к косе спиной и посмотреть на неё, нагнувшись, между ног. И тогда можно увидеть, как «парит» в Небе мост. Таким образом, Хасидатэ — место, где соединяются небо и земля.

Местность знаменита и своими буддийскими святынями. Здесь находится храм Тиондзи, основанный в самом начале IX века. Главной святыней этого храма является бодхисаттва Мондзю — воплощение мудрости. Считается, что Мондзю был учеником исторического будды. В Японии есть три основных места поклонения Мондзю, которые называются «три Мондзю» (саммондзю). В храме Тиондзи находится Мондзю, который называется Киридо Мондзю, или Кусэното Мондзю. Абэно Мондзю «обитает» в храме того же названия в префектуре Нара, Камэока Мондзю находится в храме Тайсэйдзи в префектуре Ямагата.

Ещё один знаменитый храм в этой местности — храм Нариайдзи на горе Нариай. Храм был основан в VIII веке. Этот храм является одним из 33 храмов паломничества к Каннон в западной Японии. Такое паломничество практиковалось ещё в период Хэйан, а возможно, и раньше. Есть сведения, что его ввёл монах Токудо Сёнин в 718 году, но тогда этот маршрут не получил распространения и был заново «открыт» императором Кадзан в 988 году. Когда героям рассказа «Небо Брахмы» «исполнилось по восемьдесят лет, Химэгими превратилась в Каннон в храме Нариай, а Тамавака стал Мондзю в Кусэното».

Рассказ «Мандала храма Тайма» относится к «храмовым легендам», он повествует о происхождении одной из трёх знаменитых мандал (изображение мироздания) рая — Чистой земли.

Храм Тайма находится в городе Тайма, расположенном в уезде Кацураги префектуры Нара. Храм возник в 680 году, когда сюда был перенесён монастырь Манподзоин, основанный в 612 году принцем Мароко, сыном государя Ёмэй. Храм обладает целым рядом сокровищ, которые внесены в реестр «национальных сокровищ». Он знаменит архитектурой Главного Зала (хондо), Восточной и Западной пагод, статуей будды Мироку, мандалой, известной как Тайма-мандала. Тайма-мандала — одна из трёх традиционных мандал буддизма Чистой земли, изображающих Чистую землю будды Амиды. Две другие мандалы — это Тико-мандала и Сэйкай-мандала. Тико-мандала называется ещё «Первой мандалой». Легенда повествует о том, что Чистая земля на мандале изображена в соответствии с видением монаха школы Санрон по имени Тико (709–790?), который жил в монастыре Гангодзи в Нара. Легенда содержится в собрании Ёсисигэ-но Ясутанэ (931?-1002) «Одзё гокуракуки» («Записи о вознесении в Край вечной радости», ок. 983). Легенда повествует о том, что монахи храма Гангодзи Тико и Райко с юных лет жили в одной келье. После смерти Райко Тико молился о своём товарище и мечтал узнать, где тот переродился — в раю или в аду. Однажды Тико увидел Райко во сне и узнал, что Райко находится в раю. Тико, который тоже страстно желал возродиться в раю, спросил, что ему следует делать для достижения своей цели.

«Райко ответил: „Спроси у Амиды“. И повёл Тико, и предстал он перед Амидой. Тико поклонился наипочтительнейше и сказал: „Что за добрые дела вершить мне, чтобы вознестись?“ Амида отвечал: „Думай о совершенстве Амиды и великолепии Пречистой Земли“. Тико сказал: „Великолепие Пречистой Земли удивительно и обширно — не охватить его сердцем и глазом. Как я, недостойный, могу представить её себе?“ Амида протянул правую руку — на ладони он держал Пречистую Землю, только она была невелика размером.

Тико пробудился и тут же заказал живописцу картину — тот нарисовал явленную Тико во сне Пречистую Землю. До конца дней своих поклонялся ей Тико и переродился в Краю Вечной Радости». (Перевод А.Н. Мещерякова.[7])

Легенда, связанная с Сэйкай-мандалой, говорит о том, что изображённая на ней Чистая земля была явлена монаху Сэйкай (другое прочтение его имени Сёкай, ум. 1017) бодхисаттвой Каннон в храме Киёмидзу в 996 году.

Интересно, что история создания мандалы храма Тайма записана на самой мандале.

И Сэйкай-мандала и Тайма-мандала созданы на основе сутры «Каммурё дзюкё» («Сутра о постижении неизмеримой по продолжительности жизни»).

Если на мандале храма Тайма изображён рай с его лотосами и возродившимися праведниками, то рассказ «Ад» рисует ужасы и пытки, каким неправедные люди и другие живые существа подвергаются в подземном царстве царя Эммы. Монахиня храма Тёходзи дважды спускается в ад по приглашению самого Эммы. Такие сюжеты — о посещении ада живыми людьми — встречаются уже в «Нихон рёики», первом японском сборнике сэцува.[8]

Потусторонний мир с разрешения царя Эмма посещает и герой рассказа «Сын Ацумори».

Синтоистские божества исконно являются божествами, видеть которых нельзя. Поэтому не существует и разработанной иконографии этих божеств. Совсем по-другому обстоит дело с буддийскими божествами. Их иконография разработана в мельчайших деталях. Обратимся к «портретам» будд, бодхисаттв и богов в рассказах отоги-дзоси. В рассказах будды и боги не так часто появляются в своём «истинном» облике, а если и появляются, то описываются довольно скупо.

В рассказе «Ад» божества предстают «как есть». Героине в её путешествии по подземному миру царя Эммы помогает бог Фудомёо, но его облик не описан. Зато облику Эммы посвящено несколько слов: «В этом дворце десять царей-судей сидели рядком. Самым страшным был царь Эмма. Его лицо было величиной в три сяку [почти метр. — М. Т.]. Когда преклоняешь колени на этом последнем своём суде, н царь Эмма начинает говорить, его голос приводит в ужас — он подобен грому. Достаточно ему сказать одно слово, как тебя пробирает до печёнок, и ты вся трясёшься». В истинном обличье является в этом рассказе и Каннон: «Когда я посмотрела вверх, то увидела кого-то в три человеческих роста. Он шёл к Эмме, поднимаясь по высокой лестнице. Когда я рассмотрела лицо, то поняла, что это прошла одиннадцатиликая Каннон из нашего храма. Нет никого более достойного благодарности, дающего радость, придающего силы, благословенного». В «Садзарэиси» к героине является Комбира, посланец будды Якуси: «И вот, когда она стояла так, совсем одна, с неба к ней сошёл посланец в золотом венце и преподнёс принцессе Садзарэиси драгоценный сосуд».

Некоторым героям рассказов доводится видеть нисхождение на землю и восхождение на небо будд и богов.

«И вот, как и говорили островитяне, появились двадцать пять бодхисаттв, зазвучали духовые и струнные инструменты. Такое невозможно ни представить, ни описать словами! Об этом говорится в „Лотосовой сутре“. Ондзоси слушал мелодию, с которой является в мир будда, и был преисполнен чувства благодарности» («Путешествие Ондзоси на острова»).

«Сидзира достиг просветления, он стал буддой и по прошествии семи тысяч лет поднялся на небо. Когда он возносился, чередой плыли фиолетовые облака, воздух во всех четырёх направлениях наполнился нездешними ароматами, сыпались цветы, дул ветер молодости и бессмертия, везде слышались поющие голоса, двадцать пять бодхисаттв, тридцать три отрока, двадцать восемь богов-защитников и три тысячи будд — все излучали сияние. Шестнадцать небесных отроков-защитников, Четыре Небесных Царя и Пять Великих Царей Света заполнили небесное пространство» («Рассказ о раковине»).

«Через семь дней, в полдень — в час лошади, череда фиолетовых облаков спустилась с небес. Шестнадцать небесных отроков несли драгоценный паланкин. Некто прекрасный, в драгоценном венце, спустился с небес…» («Небо Брахмы»),

Часто будды, бодхисаттвы и боги при общении с людьми прибегают к «уловкам». «Уловка» (хобэн) — это вспомогательное средство, используемое буддами и бодхисаттвами с целью выведения живых существ на путь спасения, обращения в буддийскую веру. Об уловке говорили с царём Эммой Каннон и другие боги в рассказе «Ад»: «Что до „упреждающих молитв“, здесь можно пойти на уловку, и всё объяснить во сне». Уловка часто заключается в том, чтобы являться к живым существам в наиболее понятном и привычном им облике, нередко — во сне.

«Прошло целых сто дней, когда на рассвете к ней явился будда в образе восьмидесятилетнего монаха». «Однако всеблагой Хатиман, исполненный милосердия к нашему миру, явился ему в чёрных монашеских одеждах — в образе старого монаха». «Спустилась глубокая ночь, родовое божество клана Гэндзи бог Хатиман, исполненный милосердия к этому миру, явился на побережье Фукиагэ в образе юноши лет четырнадцати-пятнадцати» («Двенадцать сцен о прекрасной Дзёрури»),

«И вот на утренней заре по окончании срока молитв старый монах лет восьмидесяти, опираясь на палку, подошёл к изголовью послушника…» («Сын Ацумори»).

«После того, как семь дней молитв были закончены, на утренней заре он услышал торжественный голос: „Сюда, пожалуйста“. В келье настоятеля находился величественный старый монах в оранжевой одежде и такого же цвета оплечье» («Небо Брахмы»),

«И вот настал шестой день. В годы Тэмпёсёхо, в шестнадцатый день шестой луны, в час Курицы будда милостиво явился ей в облике высокой монахини, окружённой золотым и серебряным сиянием. Она предстала в чёрной рясе, со сложенными молитвенно руками» («Мандала храма Тайма»).

История японского буддизма — это ещё и история отдельных школ. В эпоху Нара в Японии получили распространение шесть буддийских школ (нантпо рокусю): Санрон, Дзёдзицу, Хоссо, Куся, Кэгон, Рицу. В IX веке наибольшее влияние приобрели новые школы: Тэндай и Сингон. Немного позже появилось несколько школ амиданзма, которые видели конечную цель буддийской практики в возрождении в раю будды Амида. Это школы Юдзу-нэмбуцу, Дзёдо, Дзёдо синсю, Дзисю. В конце XII века в Японию пришло учение школы Дзэн. В XIII веке появилась школа Ннтирэн (Нитирэнсю).

Поскольку рассказы соотносятся с определёнными храмами, определёнными божествами и определёнными доктринами, то часто мы имеем возможность сказать, в рамках влияния какой буддийской школы был создан тот или иной сюжет. А подчас имеем возможность и проследить историю взаимоотношений школ или направлений внутри одной школы. В рассказе «Тавара Тода» говорится о противостоянии между храмами Энрякудзи и Миидэра. Это противостояние между двумя направлениями внутри школы Тэндай — Дзимон и Саммон. Со второй половины X века конфликт вылился в вооружённое противостояние. Безымянный автор произведения относится к этому противостоянию с явным осуждением.

«Как могло случиться, что в таком замечательном храме случился пожар? После смерти Учителя, братия храма решила построить зал для совершения церемонии посвящений в монахи, тогда монахи Хиэй подали ко двору протест. Как были в монашеской одежде, они прибежали в Сига в Тодзаки, кто-то кого-то ударил, монахи сцепились и попадали — так пролилась кровь, храм стал ареной войны, и это стало причиной попрания закона. Как это горько!» («Тавара Тода»),

В рассказе «Ад» поднимается вопрос взаимоотношения школ: «Полагаясь на учение будды, ты должна воодушевляться учением своей школы. Однако ругать другие школы, и защищать только свою — весьма скверно. Если веруешь, можно принадлежать к любой школе». Ни в одном из рассказов доктрины данной школы не ставятся во главу угла, все они решают общие ситуации и проблемы.

На страницах рассказов мы постоянно встречаемся со множеством чудес: посещение подводного мира, сказочных стран, сражение с огромной сколопендрой и победа над демоном Сютэн Додзи, обретение магических предметов, перевоплощение… Самое частое чудо — дарование ребёнка. Дзёрури подарена родителям буддой Якуси, знаком того, что у героини родится ребёнок, является лазурит. Бэнкэй родился благодаря божеству Някуитиодзи, одному из божеств Кумано, знаком рождения Бэнкэя является перо коршуна. Дочери дарованы солевару Бунсё божеством Касима, знаком их будущего рождения стали два лотоса. Герой рассказа «Небо Брахмы» ниспослан Каннон из храма Киёмидзу, и его знак — яшма. Малыш Иссумбоси ниспослан божеством Сумиёси.

Все родившиеся чудесным образом герои сохраняют связь со своим дарителем, за всем, что с ними происходит, стоят божественные силы. С помощью этих сил Дзёрури удаётся воскресить своего любимого из мёртвых; Бэнкэй помогает своему господину завоевать власть для своего клана; дочери Бунсё удачно выходят замуж и обеспечивают такое процветание своей семье, на какое никак не мог рассчитывать сам солевар.

Дважды на страницах книги описывается воскрешение из мёртвых («Двенадцать сцен о прекрасной Дзёрури» и «Боги Кумано»), Интересно, что в обоих случаях чудо ассоциируется с практикой странствующих монахов.

Разграничения функций «божественных сил» не проходят по линии буддизм-синтоизм, как это было, например, в «Нихон рёнки», где, как замечает А. Н. Мещеряков, «немногочисленные буддийские легенды, в которых присутствует мотив „чудесного рождения“, в большинстве случаев имеют своей основой синтоистские представления».[9] Чудесное рождение героев отоги-дзоси находится в руках как буддийских, так и синтоистских божеств: даруют детей и те, и другие. И теми, и другими становятся (или оказываются) герои после смерти.

Тесно вплетённой в этот буддо-синтоистский комплекс является идея сыновней почтительности. Идея в основе своей конфуцианская, однако прочно вошедшая в японское сознание, вероятно из-за своей близости к идеям синтоистского культа предков. О сыновней почтительности повествуют рассказы «Семь трав», «Двадцать четыре примера сыновней почтительности», «Рассказ о раковине». И в «Семи травах», и в «Рассказе о раковине» вознаграждение за сыновнюю почтительность приходит от буддийских божеств. Герою «Семи трав» помогает Индра, а в «Рассказе о раковине» — Каннон.

Будды и боги даруют героям блага этой жизни: процветание, богатство, должности при дворе, но всё же важнейшим стремлением адептов является достижение благ в следующей жизни (возрождение в раю, просветление), и самый короткий путь к этому лежит через монашество. Вопрос ухода в монашество часто обсуждается в средневековой литературе. Постриг принимают герои рассказов «Сын Ацумори», «Мандала храма Тайма», «Идзуми Сикибу», «Исодзаки», «Саики», «Месть Акимити», «Лисица из Ковата». Обсуждается эта проблема и в «Двух кормилицах».

Рассказы «Исодзаки» и «Саики» мы намеренно поместили в нашем сборнике рядом. Они показывают сходную ситуацию: уехавший из дома мужчина влюбляется в другую женщину. Жёны героев в этой ситуации ведут себя противоположно: жена Исодзаки убивает соперницу, а жена Саики, наоборот, подталкивает мужа на связь со «столичной женщиной». При этом выход из создавшегося положения один и тот же: уход всех действующих лиц в монахи или монахини. Только постриг может привести в этой ситуации к счастливому концу — просветлению.

В рассказе «Месть Акимити» первой вступает на монашеский путь жена героя, а вслед за ней уходит в монахи и муж. Решение они принимают после того, как нм удалось отомстить знаменитому разбойнику, убившему отца героя. Сказочное обиталище разбойника говорит о вере в могущество этих неистребимых никогда и нигде «джентльменов удачи».

Минамото-но Ёсицунэ и другие

В рассказах «Двенадцать сцен о прекрасной Дзёрури», «Путешествие Ондзоси на острова», «Бэнкэй» действует юный герой, которого зовут Ондзоси. В первом рассказе он умирает, потом воскресает, во втором — путешествует в сказочную страну бога-демона, в третьем с помощью магии чудесным образом помогает Бэнкэю спастись, когда того должны казнить. Герой рассказа «Сютэн Додзи» по имени Райко побеждает страшного демона, который крадёт и съедает девушек. Тавара Тода — Соломенный Мешок — побеждает огромное чудище и потом попадает в подводный мир царя-дракона. Парадоксально, но герои всех этих сказочных сюжетов — исторические личности. Ондзоси — это Минамото-но Ёсицунэ (1159–1189), брат первого японского сёгуна Минамото-но Ёритомо (1147–1199), Райко — Минамото-но Ёримицу (944-1021, Райко и Ёримицу — разное прочтение одного и того же имени), Тавара Тода — это Фудзивара-но Хидэсато.

О Фудзивара-но Хидэсато почти ничего не известно, в том числе не известны и годы его жизни. Однако мы точно знаем, что он участвовал в подавлении мятежа Тайра-но Масакадо (?-940). Мятеж Тайра-но Масакадо описан в первом произведении жанра гунки «Сёмонки» («Записи о Масакадо»).[10] Род Масакадо ведёт своё происхождение от императора Камму. Масакадо владел обширными землями в провинциях Симоса и Хитати. Масакадо добивался должности при дворе, желая стать главой «полицейского управления» (кэбииситё), но, не сумев её добиться, ушёл в отставку. У Масакадо была своя армия, и он поднял мятеж в 939 году, захватив провинцию Хитати и взяв в плен губернатора. Затем он захватил провинции Симоцукэ и Кодзукэ, после чего провозгласил себя императором. Масакадо построил себе дворец наподобие государева и стал сам назначать чиновников в подвластных ему землях. Правительственные войска проиграли несколько сражений Масакадо, но в 940 году его удалось убить, в первую очередь потому, что у него не было поддержки местной знати. Известно, что Фудзивара-но Хидэсато участвовал в подавлении мятежа в качестве специально посланного для усмирения мятежа чиновника (орёси). Мятеж Масакадо, безусловно, является событием из ряда вон выходящим в японской истории, где императоров не свергают и на престол никто не претендует. В легендах о Хидэсато даже этот единственный достоверный исторический факт — его участие в подавлении мятежа Масакадо — приобрёл совершенно сказочное звучание.

Минамото-но Ёримицу — представитель той ветви рода Минамото, родоначальником которой был император Сэйва (Сэйва-Гэндзи), к этой же ветви принадлежали Ёритомо и Ёсицунэ. Ёримицу служил регентскому дому Фудзивара. Это был один из первых представителей рода Минамото, прославившихся на военном поприще. Он был губернатором провинций Идзу и Кодзукэ, а после смерти своего отца унаследовал ещё и провинцию Сэтцу. Райко оказался героем целого пласта легенд. О победе над Сютэн Додзи рассказывается в отоги-дзоси. Знаменита легенда о пауке,[11] Райко ассоциируется с легендой о мальчике-силаче Кинтаро, изображением которого украшают комнату японских мальчиков в праздник мальчиков.

Минамото-но Ёсицунэ часто называют самым любимым героем японской литературы.

XII век, последний век эпохи Хэйан, был бурным временем японской истории. Господство аристократии во главе с кланом Фудзивара подходило к концу, военные дома Тайра (Хэйкэ) и Минамото (Гэндзи) боролись за господство в стране. Сначала победа оказалась в руках Тайра и самым могущественным человеком в стране стал Тайра-но Кнёмори (1118–1181). Отец Ёритомо и Ёсицунэ — Минамото-но Ёситомо (1123–1160) был убит. В обычае того времени было покончить со всеми детьми врага, потерпевшего поражение, однако дети Ёситомо по разным причинам были оставлены в живых. Со временем подросшие сыновья Ёситомо начали войну против Тайра и победили. Во главе клана стоял Ёритомо, он был умным стратегом и значительной политической фигурой. Сам он не появлялся на полях сражений, но именно его руководство привело род Минамото к победе. В детстве Ёритомо и Ёсицунэ не знали друг друга. У них были разные матери и до поры до времени совершенно разная судьба, но когда брат восстал, Ёсицунэ присоединился к нему. Ёсицунэ оказался даровитым военачальником, смелым, порой почти безрассудным (возможно, в силу своей молодости). Он внёс немалый вклад в победу Минамото. Однако после победы его судьба сложилась трагически: видя в младшем брате соперника в борьбе за власть, старший стал его преследовать. Ёсицунэ был вынужден бежать и в тридцать лет покончил с собой. В народной памяти Ёсицунэ стал героем, а Ёритомо — палачом.

Как ответить на вопрос: почему именно этот человек так любим в народе? Айван Морис в книге «Благородство поражения» пишет так: «Славу в истории Ёсицунэ завоевал прежде всего своими военными достижениями, но действительная причина столь продолжительной популярности в качестве героя заключается в том, что его короткая жизнь сложилась в форме той драматической параболы, что сильнее всего апеллирует к японскому воображению: после внезапного взлёта на гребень успеха, в период самого расцвета своей славы, преданный теми, которым верил, он был разбит и ввержен в самую пучину несчастья, пав жертвой своей собственной искренности, перехитрённый людьми более от мира сего, более смышлёными в политике».[12]

В том, что мы знаем о Ёсицунэ, трудно отделить вымысел от реальности, но и те факты, о которых доподлинно известно, кажутся «подогнанными» под легенду. Отец Ёсицунэ погиб почти сразу после рождения младшего сына, мать Ёсицунэ — Токива — была вынуждена бежать, боясь за жизнь троих сыновей, из которых старшему было пять лет, а младший был ещё грудным ребёнком. Всесильный Ёритомо сохранил детям жизнь в обмен на благосклонность красавицы-матери. Во время блестящей военной карьеры рядом с Ёсицунэ оказался завистник. А сердце ему отдала знаменитая танцовщица.

Корпус легенд о Ёсицунэ, возможно, самый значительный в сравнении со всеми другими героями средневековья. Устные легенды и письменная литература быстро сделали его своим героем. Его военные подвиги описаны в «Повести о доме Тайра».[13] «Сказание о Ёсицунэ»[14] рассказывает о детстве и трагической судьбе героя-беглеца. О Ёсицунэ много пьес в традиционных театрах: Но, Кабуки, кукольном. Самые невероятные, полные чудес легенды — это легенды о детстве и юности героя. Именно эти легенды и стали основой рассказов отоги-дзоси.

Маленькие герои

Любовь японцев ко всему маленькому является одним из стереотипов нашего знания о Японии. «Вообще, всё маленькое трогает своей прелестью», — пишет в знаменитых «Записках у изголовья» Сэй-сёнагон.[15] В начале восьмидесятых годов XX века появилось исследование корейского учёного О-Ян Ли (в первом английском издании озаглавленное «Чем меньше, тем лучше»[16]), где прослеживается свойственная японцам тенденция к минимизации в самых разных областях человеческой деятельности. Несколько страниц в этом исследовании посвящено и литературе. Автор пишет, что японская литература населена «маленькими гигантами». Самые сильные герои, богатыри японских сказок и литературы — не большие, а маленькие.

На страницах отоги-дзоси мы действительно часто встречаемся с существами, размеры которых отличаются от обычных. Обратимся для начала к «большим».

«Большими» являются они. В рассказах это слово переведено нами в ряде случаев как «чёрт», в ряде случаев как «демон». Они много превосходят размером людей, их рост называется то равным трём-четырём человеческим, а то возрастает до 30 и даже 50 метров.

«Тут появились два чёрта и сказали: „Мы посланцы царя Эмма, наши имена — Головобык и Головоконь. Мы приходим к умершему человеку и забираем его душу“.

Их глаза были так страшны, что не передать словами. Один чёрт — зелёного цвета, другой — красного. Когти — длинные, глаза — как луна и солнце. Высотой они были в три человеческих роста. В руках они держали железные пруты» («Ад»).

«У ворот стояли трое демонов с бычьими и конскими головами. Увидев Ондзоси, они закричали: — Отлично! Съедим его!

Ондзоси посмотрел на них: каждый был ростом примерно в десять дзё (30 м), у каждого на голове раскачивались двенадцать рогов, от их дыхания возник туман, стало темно, как ночью». «Он увидел выходящего короля: на нём была пятицветная одежда, ростом он был в шестнадцать дзё (50 м), восьмирукий и восьминогий, с тридцатью рогами. Его громоподобный голос был слышен за сто ри» («Путешествие Ондзоси на острова»).

На страницах нескольких рассказов появляются огромные змеи.

«В прошлой жизни ты была там змеёй длиной в шестнадцать дзё (50 м)». «Взглянули — длинный меч превратился в огромную змею длиной в двадцать хиро (35 м), а короткий меч стал маленькой змейкой» («Двенадцать сцен о прекрасной Дзёрури»).

«Хидэсато не поверил слухам и решил пройти по мосту, но там и вправду лежала огромная змея, достигавшая в длину двадцати дзё (60 м)» («Тавара Тода»),

Тавара Тода побеждает огромную сколопендру, она описывается так: «Хидэсато понял, что покончил с чудищем. Он велел слугам взять факелы и внимательно осмотрел его. Это, несомненно, была сколопендра. То, что казалось ему раскатами грома, оказалось звуком страшного сотрясения земли. То, что он принял за факелы, оказалось лапами. Голова сколопендры походила на голову чёрта с головой быка и была такой огромной, что её и сравнить не с чем».

Из людей самый большой — Бэнкэй.

«Бэнкэй наклонился, подогнул колени и сложил молитвенно руки. Теперь он стал одного роста с Сюнкаем, а ведь у того на ногах были надеты асида — туфли на высоких подставках. А если Бэнкэй приосанился бы да на цыпочки встал, он был бы сяку на три (на 1 м) выше Сюнкая в его туфлях».

Самым маленьким героем нашего сборника является малыш Иссумбоси. В рассказе «Иссумбоси» использован сюжет народной сказки. В отоги-дзоси часто использовались сказочные сюжеты, при перенесении на бумагу они, несомненно, подвергались определённой литературной обработке, так что представляется правомерным говорить о литературной обработке эпохи Муромати. Буквальный перевод имени героя — Монашек в один сун (3 см). Иссумбоси — аналог французского Мальчика-с-пальчик (le Petit Poucet), известного нам прежде всего по литературной обработке старинной французской сказки, выполненной Шарлем Перро (1628–1703) и вошедшей в сборник «Сказки моей матушки Гусыни, или Истории и сказки былых времён с поучениями», изданный в 1697 году.

И в японском рассказе, и в европейском аналоге используются типичные приёмы сказочного сюжетосложения. Причём истории оказываются чрезвычайно схожими. Мальчик-с-пальчик был последним, седьмым, сыном в семье дровосека, и никаких особых надежд родители на него не возлагали, считая его недоумком. Родители Иссумбоси, поняв, что ребёнок так и останется маленьким, тоже ничего хорошего от него не ждут. Отец и мать Мальчика-с-пальчик, желая отделаться от детей, оставляют их в лесу. Иссумбоси тоже вызывает раздражение родителей, и они хотят куда-нибудь его отослать. И в той, и в другой сказке мы видим контрастность размера между маленьким героем и его врагами. Иссумбоси побеждает огромных они, Мальчик-с-пальчик борется с великаном-людоедом. В обоих случаях очень маленький побеждает очень большого. В обеих сказках присутствуют магические предметы (семимильные сапоги-скороходы в «Мальчике-с-пальчик» и волшебный молоток счастья в «Иссумбоси»), при помощи которых герои приобретают нормальные человеческие размеры. И даже картина благоденствия, наступающая в конце историй, оказывается схожей: Иссумбоси принят при дворе государя, ему пожалован придворный чин. Выдающиеся способности Мальчика-с-пальчик признаёт король и принимает его на службу. Похоже, государева служба была привлекательна везде и во все времена.

Рассказ «Маленький мужчина» можно рассмотреть как литературную версию сюжета о маленьком человечке. Здесь уже трудно говорить об аналогах, поскольку повествование ведётся в рамках собственно японской литературной традиции. В конце рассказа Маленький мужчина является божеством святилища Годзё Тэндзин.

Святилище Годзё Тэндзин посвящено двум божествам: Оонамути-но микото и Сукунахикона-но микото.[17] Оонамути-но микото — другое имя божества Оокунинуси-но микото. Божества Оонамути-но микото и Сукунахикона-но микото являются парой богов, устроителей страны. Сукунахикона — самое маленькое по размеру божество в пантеоне японских богов. То есть оно — первый маленький герой японской словесности, от которого можно вести происхождение и Иссумбоси, и Маленького мужчины. Это божество даже не карлик, а нечто совсем маленькое, что может проскользнуть между пальцами.

Вот описание появления Сукунахикона в мифологическом своде «Кодзики»: «И вот, когда бог Оо-кунинуси-но ками пребывал на мысе Михо в Идзумо, по гребням волн, сидя в небесной лодочке из стручка каками, в платье, что соорудил [себе] из кожицы трясогузки, перья [из неё] выщипав-выдергав, явился сюда бог».[18]

В другом своде, «Нихон сёки», этот крошечный бог описан так: «Тут с моря послышался голос. Удивился Опо-ана-мути-но ками, стал искать [чей это голос], но никого не было видно. Через некоторое время показался маленький человечек, лодка у него была из скорлупы ядра раздвоенного плода кагами, одежда — из крыльев птички сазаки, подплыл он к берегу на волнах прилива. Опо-ана-мути-но ками тут же посадил его себе на ладонь и стал с ним забавляться, а тот подскочил и укусил Опо-ана-мутн в щёку».[19]

Примечательны слова «Нихон сёки»: «Надлежит его ласкать и лелеять».

Таким образом, оба маленьких героя отоги-дзоси (Иссумбоси и Маленький мужчина) оказываются существами божественного происхождения. Примером отношения к маленькому телом человеку, как к происходящему от божества, и к большому, как к происходящему от каких-то злых сил, находим и в «Нихон рёики».

История 4 из второго свитка под названием «Слово о том, как мерялись силой две богатырши» рассказывает о двух богатыршах, одна из которых — большая, другая — маленькая. Большая жила на рынке и грабила купцов, маленькая её победила. Большая богатырша является потомком лисы-оборотня (рассказ 2 первого свитка «Слово о лисице и её сыне»[20]), а маленькая — монаха Додзё, родившегося при помощи бога Грома (рассказ 3 из первого свитка «Слово о мальчике силы необычайной, рождённом с помощью Грома»).

Эта тенденция считать маленькое — божественным, и большое — чем-то угрожающим и страшным — находит отражение в рассказе «Путешествие Ондзоси на острова», где именно Остров лилипутов оказывается местом, куда спускаются бодхисаттвы.

Бэнкэй подарен родителям божеством, однако его появление на свет — событие скорее пугающее, чем радостное.

«Обычно дитя находится во чреве матери девять или десять месяцев, но это пребывало во чреве десять месяцев, потом двадцать, и появилось оно на свет только через три года. Младенец был несказанно уродлив: роста такого, какого дети обычно достигают к трём годам, волосы опускались на плечи, глаза светились, как у кошки, зубов во рту — полно, на руках и ногах — крепкие мышцы. Он полежал-полежал, потом встал, сурово взглянул на восток и на запад, сказал: „Светло!“ — и расхохотался».

Героями целого ряда произведений являются очень юные герои и дети. Чрезвычайно юн Ёсицунэ. Герой рассказа «Сын Ацумори» — семилетний мальчик. Эпизод единоборства между Кумагаэ и Ацумори — один из тех эпизодов «Повести о доме Тайра», который тиражировался последующей литературой.[21] Этому сюжету посвящена, например, знаменитая пьеса «Ацумори» Дзэами Мотокиё (13647-1443?). В «Рассказе о Караито» двенадцатилетняя дочь Караито Мандзю отправляется служить Ёритомо, чтобы вызволить из темницы свою мать. Мандзю относится к тем героям, которые добиваются своего благодаря своему таланту, она очень искусна в танцах и сочинении имаёута — «песен на современный лад».

Литературные дети-герои эпохи Муромати имеют в «Нихон рёики» раннего литературного предшественника. В «Слове о мальчике силы необычайной, рождённом с помощью Грома» ребёнок рождается после того, как гром, обернувшись мальчиком, упал перед крестьянином. Крестьянин хотел ударить его железной мотыгой, однако Гром поклонился и сказал: «Не бей меня — и я отплачу тебе за твою доброту».[22] Этой «платой» и было появление мальчика необычайной силы.

Первые «подвиги» (демонстрация силы) были совершены мальчиком в десятилетнем возрасте. Он решил помериться силой с могучим принцем. Тот бросил камень в 8 сяку высотой (2,5 м). Мальчик бросил камень дальше принца. Соревнование повторяется несколько раз, и каждый раз мальчик бросает камень дальше принца.

Следующим подвигом является победа над духом-они, убивающим прислужников в звоннице храма Гангодзи. Мальчик хватает духа за волосы и таскает его из угла в угол, пока тот не теряет все свои волосы и не убегает.

Став взрослым, мальчик принимает монашество под именем Учителя Закона Додзё.

Таким образом, японская литература эпохи Муромати в отношении к «большим» и «маленьким» героям следует принципам, выработанным в культуре в раннюю эпоху: маленькие герои, в том числе дети, — герои трогательные и часто божественного происхождения, появление «большого» связано с чем-то странным или даже страшным. Их соперничество приводит к тому, что «маленький» побеждает «большого».

Поэзия в рассказах отоги-дзоси

Соединение в одном тексте прозы и поэзии — важнейшая особенность хэйанской литературы,[23] которую в полной мере наследуют и отоги-дзоси. Ещё раз заметим, что произведения отоги-дзоси значительно отличаются друг от друга, это касается и данного художественного приёма. Среди отоги-дзоси есть рассказы, в которых поэтический текст отсутствует, есть такие, в которых помещено одно или несколько стихотворений, есть и такие, которые в значительной степени состоят из поэзии. Обычным поэтическим текстом, включаемым в отоги-дзоси (тут они полностью следуют за хэйанскими моногатари), являются стихотворения танка (вака), которыми обмениваются герои либо в письмах, либо устно. Несколько стихотворений могут следовать одно за другим.

Примеров такого использования поэтического текста на страницах нашей книги множество.

Помещаемые в отоги-дзоси стихотворения могут быть известными поэтическими текстами, взятыми из антологий, либо могут быть сочинены автором данного рассказа. При этом специально сочинённого поэтического текста больше, чем цитируемого.

Цитируемые стихотворения обычно приводятся без какого-либо указания на источник или настоящего автора стихотворения, цитаты часто бывают неточны: изменено какое-то слово, строка. Можно предположить, что авторы рассказов цитировали стихи по памяти, проверять верность цитаты, вероятно, принято не было, представлений об «авторском праве» не существовало. В тех случаях, когда в рассказе оговаривается, кто является автором данного стихотворения, это обусловлено сюжетом, необходимо автору для каких-то специальных целей, связано с какой-то языковой игрой. Так, в рассказе «Обезьяна из Носэ» приводится знаменитое стихотворение поэта начала Хэйан Сарумару-даю:

(перевод В.С. Сановича).[24]

Герой рассказа «Обезьяна из Носы» — обезьяна-самец, рассказ представляет собой историю его любви к прекрасной зайчихе. В данном случае обыгрывается имя поэта — Сарумару-даю, где «сару» — «обезьяна». В рассказе говорится: «Может быть, это не имеет большого значения, но ведь и среди обезьяньих предков есть такой известный поэт, как Сарумару-даю».

Обилие поэтического текста в отоги-дзоси часто подчинено развитию сюжета. Поэтический диалог был в ходу в эпоху Хэйан и позже, причём не только в аристократических кругах. Некоторые отоги-дзоси фиксируют интерес крэнга — составлению стихов-цепочек. В «Рассказе о Караито» приводится несколько песен имаё-ута. Имаё-ута известны с X века, особенную популярность они приобретают в XII–XIII вв. Имаё-ута исполняли актрисы сирабёси (буквально — танцовщицы в белом). О происхождении этого искусства рассказывается в «Записках от скуки» («Цурэдзурэгуса») Кэнко-хоси (1283–1350).

«Преподобный Митинори, по свидетельству О-но Хисасукэ, выбрав из танцевальных приёмов самые интересные, обучил им женщину по имени Исо-но-дзэндзи. Танец был назван отокомаи — „мужской танец“, потому что танцовщица поверх белого суйкэна подпоясывалась коротким мечом сомаки, а на голову надевала эбоси. Дочь Дзэндзи — Сидзука переняла её искусство. Отсюда и пошли „танцовщицы в белом“. Во время танца они распевали истории из жизни будды и богов».[25]

Танцовщицы-сирабёси часто становились героинями историй и легенд. Так, известны сирабёси, описанные в «Повести о доме Тайра». Знаменитой сирабёси была возлюбленная Минамото-но Ёсицунэ по имени С-идзука. О сёстрах — танцовщицах-сирабеси — рассказывается в «Непрошеной повести» («Товадзугатари») Нидзё (род. 1258-?).[26] «Рассказ о Караито» — один из самых «поэтических»; по нашим подсчётам, поэтического текста в нём почти 14 %.

Самым «поэтическим» из хэйанских литературных жанров является жанр ута-моногатари. Каждая отдельная история из произведений ута-моногатари обязательно содержит стихотворение. Поэтический текст является первичным по отношению к прозаическому, который развился из развёрнутого прозаического обрамления поэтического текста в стихотворных антологиях — котобагаки. По меткому замечанию А. Н. Мещерякова, истории ута-моногатари являются «биографией» поэтического текста.

Ярким примером рассказа, построенного по принципу истории из ута-моногатари, является отоги-дзоси «Садзарэиси».

Это стихотворение было помещено и в «Кокинсю», и в «Вакан роэйсю» («Собрание японских и китайских [стихов] для декламации», 1013), а сейчас оно является гимном Японии. В рассказе «Принцесса Садзарэиси» приводится только одно это стихотворение, однако весь прозаический текст призван объяснить обстоятельства его появления, рассказать, откуда этот поэтический текст возник. Рассказ «Садзарэиси» приписывает создание этого стихотворения будде Якуси.

По таким же законам, как «биография» стихотворения, написан рассказ «Идзуми Сикибу». «Центральным» стихотворением, тем стихотворением, «биография» которого здесь приводится, является знаменитое стихотворение Идзуми Сикибу:

Если в рассказе «Садзарэиси» всего одно стихотворение, то «Идзуми Сикибу» — рассказ с большим количеством стихотворений (27 стихотворений в форме танка, которые занимают 27 % текста). В данном случае обилие стихотворений служит знаком того, что главная героиня произведения — известная поэтесса. При этом по сюжету она стихов сочиняет не так много, а приведённое стихотворение — единственное, безусловно принадлежащее её кисти.

Все вышеприведённые примеры использования поэтического текста в произведениях отоги-дзоси можно отнести к обусловленным сюжетно (некоторое исключение — обилие стихотворного текста в отоги-дзоси «Идзумн Сикибу», где он служит художественным приёмом для создания образа «поэта»).

К чисто художественным приёмам относится не обусловленное сюжетом вкрапление поэтического текста в прозаический. Это может быть стихотворение-танка, появляющееся в тексте «от автора», как бы непроизвольный переход на поэзию. Такой пассаж есть, например, в рассказе «Иссумбоси».

Рассказ «Двадцать четыре примера сыновней почтительности» является редким примером цитирования в произведениях отоги-дзоси стихотворений на китайском языке. Этот рассказ построен на двадцати четырёх стихотворениях китайского поэта эпохи Юань (1271–1368) Го Цзюй-цзина. Китайское стихотворение предпослано каждой из двадцати четырёх историй, после стихотворения на китайском языке идёт японский прозаический текст, который является пояснением, развёрнутым комментарием к китайскому стихотворению.

Ещё одним случаем появления поэтического текста в отоги-дзоси является наличие метрически организованных отрывков текста, так называемых митиюки-бун (бун — текст, митиюки — идти по дороге).[27] Этот приём характерен для художественной литературы начиная с периода Камакура, часто встречается в гунки, в пьесах ёкёку, характерен для Тикамацу Мондзаэмона и Ихара Сайкаку (1642–1693). В тексте рассказов, в отличие от стихотворений-танка, которые выделяются в отдельную строку (чаще — в две строки) и начинаются немного ниже других строк (своеобразная «красная строка»), тексты митиюки-бун никак не выделены на письме. Это текст, построенный на перечислении топонимов с устоявшимися развёрнутыми эпитетами. Генетически этот приём можно возвести к ута-макура — поэтическим зачинам, использующимся в танка, построенным на известных топонимах. Эти отрывки могли существовать и как отдельные стихотворения, в частности, в качестве песен имаё-ута. Так, отрывок митиюки-бун, встречающийся в тексте рассказа «Выход в море», повторён в песне имаё-ута из «Рассказа о Караито» (четырнадцать строк о долинах Камакуры: «Всю землю ароматом напоив…»). А исполняемая первой танцовщицей песня, посвящённая дороге из столицы в Камакура, текстуально близка митиюки-бун из «Хэйкэ моногатари».[28] Умелое сочинение своих стихов и знание поэтического творчества на родном языке входило в число главных достоинств хэйанских аристократов. Литература отоги-дзоси относится к этой добродетели с изрядной иронией, и всё же повторим вслед за автором «Гэндзи-обезьяны»: «Ещё и ещё раз, помните: поэзия, вот то, что действительно стоит изучать!»

«Классическая» литература и рассказы эпохи Муромати

В целом ряде произведений отоги-дзоси в качестве героинь выступают женщины из аристократической среды. В этих произведениях появляется своеобразный список обязательного чтения: перечень литературных произведений, которые должна читать девочка при подготовке к взрослой жизни или которые читает изысканная дама.

Рассказ «Двенадцать сцен о прекрасной Дзёрури» даёт такой список: «Кокин вакасю», «Манъёсю», «Исэ моногатари», «Гэндзи моногатари», «Сагоромо моногатари», «Коицукуси».

«Кокин вакасю» — «Собрание старых и новых японских песен» — антология японской поэзии, составленная в 905–920 годах по императорскому указу. Первая из «императорских антологий» (яп. тёку-сэнсю).

«Манъёсю» — «Собрание мириад листьев» — первое из известных собраний японской поэзии, составлено во второй половине VIII века. Включает около 4500 стихотворений.[29]

«Исэ моногатари» — анонимное произведение жанра ута-моногатари (повести в стихах, повести о стихах), создано в X в. Произведение связывают с именем Аривара-но Нарихиры (825–880), знаменитого поэта, которого в разное время считали то автором, то главным героем произведения.[30]

«Гэндзи моногатари» — роман Мурасаки Сикибу (9787–1014?) о блистательном принце Гэндзи. Это произведение оказало влияние на всю последующую японскую литературу. Так, произведения жанра цукури моногатари, к которым относится «Гэндзи моногатари», делят на произведения «до Гэндзи» и «после Гэндзи».[31]

«Сагоромо моногатари» — роман, относящийся к так называемым поздним моногатари («после Гэндзи»), Автор «Сагоромо моногатари» — Рокудзё Сайин Байси Найсинно-но Сэндзи (10227-1092), дама из окружения принцессы Байси, четвёртой дочери императора Госудзаку. «Сагоромо моногатари» — произведение, во многом построенное на мотивах «Гэндзи моногатари».

Сочинение под названием «Коицукуси» (название можно понять как «безграничная любовь») не сохранилось.

Рассказ «Две кормилицы» повествует о воспитании девочек-аристократок. В семье левого министра подрастают две дочери, у каждой из которых есть своя кормилица. Две кормилицы — полная противоположность друг другу. Одна учит воспитанницу правильной аристократической жизни, а вторая учит совершенно «неподобающим» вещам, вроде счёта.

«Кормилица старшей сестры была на вид полной и крепкой, нрава вспыльчивого, на людские осуждения внимания не обращала, высокомерно поступая по-своему. Кормилица младшей сестры, напротив, была характера мягкого, следовала примерам „Гэндзи“, „Сагоромо“ и других повестей-моногатари, играла на кото и бива, сочиняла стихи; во всём, чем принято заниматься на этом свете, ей, кажется, не было равных».

В рассказе мы видим своеобразное сравнение двух литературных произведений — «Гэндзи моногатари» и «Хэйкэ моногатари». Девочке из аристократической семьи подобает выступать с исполнением «Гэндзи», но не «Хэйкэ», чего не понимает «плохая» кормилица. Она говорит: «Обычно люди щеголяют тем, что знают „Гэндзи“, а я помню наизусть всю „Повесть о Хэйкэ“, когда хочешь, могу рассказать. Люди станут рассказывать „Гэндзи“, а я расскажу „Хэйкэ“. Никому я не уступлю, никому!»

Соответственно её воспитанница не делает разницы между этими двумя произведениями, чем вызывает гнев отца и подвигает его на рассказ о создании «Гэндзи моногатари».

«Ты говоришь „Повесть о Гэндзи“, а похоже это на „Повесть о Хэйкэ“, так не годится. Ведь Минамото — это Гэндзи, а Тайра — это Хэйкэ. Есть много традиций комментирования „Гэндзи моногатари“. Например, написано, что принцесса Сэнси, дочь императора Мураками, была названа Великой жрицей. Как-то весной, когда одолевает скука, она сказала императрице Дзётомонъин, жене императора Итидзё: „Вот если бы была интересная повесть…“. И тогда позвали Мурасаки Сикибу, дочь правителя провинции Этидзэн по имени Тамэтоки. Её спросили: „Не знаете ли вы какой-нибудь занимательной повести?“ Она ответила так: „Старые повести, вроде „Отикубо“, не интересны. Вот если бы появилась новая повесть, это было бы замечательно“. Ей было сказано: „Попробуйте, напишите“. Она заперлась в храме Исияма и написала пятьдесят четыре главы „Гэндзи“. А благодаря тому, что она превосходно написала главу о юной Мурасаки, она стала известна как Мурасаки Сикибу».

Рассказ «Две кормилицы» содержит вставной текст: письмо «хорошей» кормилицы с поучением своей воспитаннице. Это письмо составлено по модели сочинения «Письмо кормилицы» («Мэното-но фуми», другое название того же сочинения «Семейное наставление» — «Нива-но осиэ», автором которого является Абуцу-ни,? — 1283).

Абуцу-ни — монахиня Абуцу — поздняя представительница литературы «женского потока». Известно, что до принятия монашества Абуцу-ни называли Сидзё или Уэмон-но Сукэ. Абуцу-ни служила в свите императрицы Кунико (Анкамонъин), некоторое время она жила в одном из буддийских храмов в Наре. Вероятно, в возрасте около тридцати лет Абуцу-ни вышла замуж за Минамото-но Акисада, который вскоре постригся в монахи, оставив жену с тремя детьми.

Не менее чем её литературные произведения, Абуцу-ни сделал знаменитой её второй брак. Около 1260 года Абуцу-ни вышла замуж за Фудзивара-но Тамэиэ (1198–1275). Фудзивара-но Тамэиэ был сыном Фудзивара-но Тэйка (1162–1241) и внуком Фудзивара-но Сюндзэй (1114–1204) — самых знаменитых поэтов своего времени. От второго брака у Абуцу-ни родились два сына.

Больше всего о жизни Абуцу-ни известно из её собственных сочинений: «Записки сквозь дрёму» («Утатанэ-но ки») — воспоминания о юношеской любви, «Дневник полнолуния» («Идзаёи никки») — дневник путешествия в Камакуру, куда Абуцу-ни отправилась защищать права своего сына на наследство.

Абуцу-ни известна как поэтесса, написавшая 300 стихотворений. И ещё — как большой знаток «Гэндзи моногатари». Передавали, что она собственноручно переписывала роман от начала до конца. Кисти Абуцу-ни принадлежит также сочинение по стихосложению «Вечерний журавль» («Ёру-но цуру» 1278–1283), отражающее в первую очередь воззрения её мужа — Фудзивара-но Тамэи.

Когда дочь Абуцу-ни должна была отправиться на службу в императорский дворец, мать написала для неё наставления, которые, как считается, придворные дамы стали использовать в качестве своеобразного руководства для жизни. На нём и основывается письмо кормилицы в рассказе «Две кормилицы».

О чтении повестей в этом письме сказано так: «„Гэндзи“, „Ёцуги“, „Исэ моногатари“, „Сагоромо“ и другие повести нужно обязательно прочесть хотя бы раз. Эти произведения вызывают бесконечное восхищение, и если познакомиться с ними в детстве, не забудешь никогда».

«Ёцуги» может обозначать либо «Окагами» («Великое зерцало»),[32] либо «Эйга моногатари» («Повесть о славе») — историко-литературные произведения конца XI — начала XII вв., прославлявшие род Фудзивара.

Оба рассказа: и «Двенадцать сцен о прекрасной Дзёрури», и «Две кормилицы» — приводят списки книг для женского чтения. Напомним, что в это время аристократическая Япония была страной билингвистичной. Государственное делопроизводство велось на китайском языке, мужчины вели свои дневники тоже на китайском, но писание моногатари считалось делом недостойным мужчины. Интересно, что в исторической перспективе это привело к тому, что через тысячу лет мы видим эпоху Хэйан почти исключительно женскими глазами.

В литературе, в том числе и в хэйанской, немало доказательств того, что и мужчины знали и читали моногатари. Такое положение отражено и в рассказе «Двенадцать сцен о прекрасной Дзёрури»: дамы «экзаменуют» героя по тексту «Гэндзи моногатари».

От хэйанской прозы моногатари камакурские отоги-дзоси унаследовали принципы описания героев.

Важнейшим качеством героев считается красота. При описании женской красоты часто сравнение со знаменитыми красавицами прошлого. Обычно в список входят китайские и японские красавицы. Возлюбленная китайского императора Сюаньцзуна (713–755) Ян Гуйфэй почти всегда стоит на первом месте в этом ряду красавиц. Другой китаянкой, входящей в перечень прекрасных женщин, является Ли — возлюбленная ханьского императора У-ди (141-87 до н. э.). Встречаются также имена Бао Сы — наложницы правителя Западного Чжоу (пр. 786 до н. э — 771 до н. э), Си Ши — знаменитой красавицы эпохи «Вёсен и Осеней» (приблизительно V в. до н. э.). Из японских красавиц упоминается Сотоори-химэ. Сотоори-химэ — возлюбленная девятнадцатого японского государя Ингё (412–453). О ней говорится в «Кодзики» и в «Нихон сёки». В рассказе «Лисица из Ковата» в список прекрасных женщин помещена также Оно-но Комати: «Её красоту невозможно описать, поистине, она была как Ян Гуйфэй при императоре Сюань-цзуне, а если были бы времена ханьского императора У-ди, можно было бы подумать, что это госпожа Ли, а при нашем дворе её можно сравнить с дочерью Оно-но Ёсидзанэ — Оно-но Комати, и красотой она ей не уступит».

В рассказе «Тавара Тода» в список красавиц попадает индийская красавица Ясюдара — жена принца Сиддхартхи: «Она не уступит даже тем красавицам, о которых сложены легенды: в Индии Ясюдара, в Китае Си Ши и госпоже Ли».

Рассказ «Двенадцать сцен о прекрасной Дзёрури» даёт такой список: Ян Гуйфэй, Ли, Сотоори-химэ, Нёсан-но мия, Обородзукиё-но найси-но ками и Кокидэн-но Хосодоно.

Две из упомянутых женщин — героини «Гэндзи моногатари». Это Нёсан-но мия и Обородзукиё-но найси-но ками. Что касается Кокидэн-но Хосодоно, то японские комментаторы предполагают, что, возможно, имеется в виду жена императора Госудзаку — Фудзивара-но Гэнси, славившаяся своей красотой.

Средневековая японская литература обычно подчёркивает не только женскую, но и мужскую красоту. Списка красавцев-мужчин нет, но всё же блистательный Гэндзи, несомненно, является эталонным красавцем. Так, в рассказе «Лисица из Ковата» сказано:

«Среди сыновей господина дайнагона, который жил на Третьей улице, был господин тюдзё третьего ранга, настоящий красавец, поистине, его не превзошли бы ни сиятельный Гэндзи, ни господин тюдзё Аривара из прежних времён, о которых всем известно».

Об идеальной красоте Гэндзи говорится и в рассказе «Сон».

«Гэндзи моногатари» — произведение в первую очередь о любви. Герои отоги-дзоси, признаваясь в любви, вспоминают эпизоды «Гэндзи моногатари». Ёсицунэ, говоря о любви к Дзёрури, отождествляет себя с Гэндзи.

Эпизоды из «Гэндзи моногатари» не всегда приводятся верно. Рассказ «Идзуми Сикибу» излагает и вовсе выдуманный эпизод о блистательном Гэндзи. По тексту этого произведения мужчина передаёт женщине, с которой ищет встречи, такие слова: Льют и льют. Героиня — Идзуми Сикибу — говорит своей служанке:

«Ты, верно, не понимаешь, что имел в виду этот торговец, когда он сказал „Льют и льют“? А ведь он имел в виду любовное послание госпожи Исэ принцу Гэндзи»:

Конечно, бывают и точные цитаты. В тексте «Двенадцати сцен о прекрасной Дзёрури», ведя длинную речь о том, что всему на свете причиной является любовь, Ёсицунэ приводит такой пример из «Гэндзи моногатари»:

«Жена принца Гэндзи Нёсан-но мия — Принцесса третья — влюбилась в Касиваги и родила Каору. Узнав об этом, Гэндзи сочинил:

(Перевод Т. Соколовой-Делюсиной)»

На этот раз цитата — стихотворение — полностью совпадает с оригинальным. Это же стихотворение цитируется в рассказе «Гэндзи-обезьяна».

Рассказом, непосредственно ассоциирующимся с «Гэндзи моногатари», является «Сон». «Гэндзи моногатари» несколько раз упоминается в рассказе: герой прекрасен, как Гэндзи; героиня отправляется в паломничество в храм Исияма, никого с собой не взяв, кроме наперсницы Тюнагон, кормилицы и четырёх-пяти близких дам, — так героиня «Гэндзи моногатари» Тамакадзура путешествовала пешком в храм Хацусэ; в Исияма героиня хочет посмотреть келью, где писался роман «Гэндзи моногатари». Этот рассказ и в языковом плане стилизован под «Гэндзи моногатари».

Любовь Гэндзи к многочисленным дамам не воспринимается в отоги-дзоси только как пример возвышенного чувства. В некоторых случаях она является оправданием измен героев произведений. Так, в рассказе «Исодзаки» герой, привёзший из поездки вторую жену, оправдывает себя тем, что дело это самое обыкновенное, в доказательство он говорит, что Гэндзи, несмотря на свою любовь к Мурасаки, имел связь с другими женщинами — и перечисляет их. Второй пример, который приводит этот герой, — Аривара Нарихира, о котором сказано, что он любил 3734 женщины.

Название рассказа «Гэндзи-обезьяна», безусловно, имеет отношение к блистательному принцу. Это рассказ-пародия. Не на «Гэндзи-моногатари», но на классическую хэйанскую литературу, на её приёмы. В рассказе продавец сельди влюбляется в прекрасную куртизанку, причём влюбляется с первого взгляда, увидев её в паланкине. Гэндзи-обезьяна хоть и торговец сельдью, но он и знаток поэзии и литературы: «Я не первый, кто влюбился с первого взгляда, есть тому примеры. Принц Гэндзи любил Нёсан-но мия, но вдруг перестал о ней думать и отдал своё сердце Аои-но-уэ. Всё, что случилось, было неожиданным…» — рассказывает он.

Для того чтобы иметь возможность проводить время со своей возлюбленной, Гэндзи-обезьяна выдаёт себя за князя, причём помогают ему в этом все столичные продавцы сельди, которые исполняют роли приближённых князя. Куртизанка довольно быстро понимает, что её обманули, но истинное знание поэзии, которое проявляет торговец, помогает ему завоевать сердце женщины.

Пародийным можно считать и рассказ «Обезьяна из Носэ», тоже обыгрывающий «классическую» любовную историю, действующими лицами которой являются сладострастный самец-обезьяна и девушка-зайчиха.

Пародийные отоги-дзоси — начало такого рода литературы в Японии. Немного позже, в период Эдо, городская литература будет полна пародий на классику.

Отоги-дзоси долгое время не признавалась литературой «первого ряда», но, тем не менее, в последнее время в Японии она всё чаще становится предметом читательского и исследовательского интереса. Эти рассказы позволяют нам лучше понять тот длинный и долгий путь, который прошла японская литература за четырнадцать веков своего развития.

Мария Торопыгина

Перевод выполнен по изданиям:

Муромати моногатари соси сю. (Нихон котэн бунгаку дзэнсю — Полное собрание японской классической литературы) / Под ред. Осима Татэхико и Ватари Коити. Токио: Когаккан, 2002.

Муромати моногатари сю. Т. 1–2. (Син нихон котэн бунгаку тайкэй — Новая большая серия японской классической литературы. Т. 54–55) / Под ред. Итико Тэйдзи, Акия Осаму, Саваи Тайдзо, Тадзима Кадзуо, Токуда Кадзуо. Токио: Иванами сётэн, 1999–2000.

Отош-дзоси / В серии: Нихон котэн бунгаку тайкэй — Большая серия японской классической литературы. Т. 38 / Под ред. Итико Тэйдзи. Токио: Иванами сётэн, 1970.

Отоги-дзоси сю. (Синтё нихон котэн сюсэй — Собрание японской классической литературы издательства «Синтё») / Под ред. Мацумото Рёсин. Токио: Синтёся, 1980.

Основой для комментария послужили комментарии в японских изданиях. Варианты названий и датировка произведений взяты из «Словаря отоги-дзоси» (Отоги-дзоси дзитэн / Под ред. Токуда Кадзуо. Токио: Токёто сюппан, 2002).

Санскритские эквиваленты буддийских терминов (без диакритики) даны по словарю: Буккё дзитэн / Под ред. Накамура Хадзимэ, Фукунага Мицудзи, Тамура Ёсиро, Конно Тору. Токио: Иванами сётэн, 1999.

При составлении комментария к буддийским терминам чрезвычайно полезными для нас были работы известных российских буддологов А.Н. Игнатовича и Н.Н. Трубниковой.

При цитировании переводов японских произведений на русский язык опущены квадратные скобки.

Названия средневековых произведений часто содержат в себе «жанровые» определители. В Комментарии мы даём буквальный перевод названий, используя следующие эквиваленты:

моногатари — повесть;

соси — записки;

эти — история;

хондзи — предание.

В тексте перевода японские меры длины и веса приводятся без изменений.

Бун (бу) — мера длины, приблизительно 3 мм.

Дзё — мера длины, приблизительно равна 3 м. При измерении тканей 1 дзё равен 3,78 м.

Кан — мера веса, равна 3,75 кг.

Коку — мера веса, используется для взвешивания риса, равна 150 кг.

Кэн — мера длины, равна 1,8 м.

Ри — единица для измерения расстояния, приблизительно равна 4 км.

Сё — мера ёмкости, равна 1,8 л.

Сун — мера длины, приблизительно 3 см.

Сяку — мера длины, приблизительно 30 см.

Тё — мера длины, приблизительно 109 м.

Тё — мера площади, около 1 га.

То — мера веса, используется для взвешивания риса, равна 15 кг.

Хики — мера длины, обычно в «хики» измеряются ткани, приблизительно равна 21 м.

Хиро — мера длины, приблизительно равная 1,8 м. Хиро меряли длину верёвок и глубину воды.