Месть волчицы

Глава пятая

Но вот смеркается. Небо нынче густо затянуто тучами, и потому темнота наступает еще раньше, Поразмыслив, Соня решает не останавливаться на ночлег под открытым небом, и не столько даже потому, что холодная земля представляется ей слишком неудобным ложем: к такому она давно привыкла. Но ей не улыбается разделить свой костер со жрецом. Волей-неволей придется о чем-то говорить, хотя бы даже договариваться о том, кому когда дежурить. Может ли она положиться на этого щенка, позволить ему охранять ее сон…

Ну, нет. Муир был бы последним, кому Соня доверилась бы в этом деле, И потому, не останавливая коня, она на ходу сверяется с дорожной картой, которую дали ей в Логове, и, обнаружив, что до ближайшего постоялого двора осталось всего лишь каких-то полторы лиги пути, она, бодро присвистнув, дает шпоры Искорке. Кобыла, впрочем, и не нуждается в подбадривании, каким-то шестым чувством она словно знает о близости отдыха и сытного ужина, и потому, невзирая на усталость, бодро трусит по смутно желтеющей в полутьме дороге. Топот копыт вороного слышен за спиной, но Соня и не думает оборачиваться в ту сторону, даже для того, чтобы проверить, по-прежнему ли несчастный жрец держится в седле и не свалился ли на полдороге.

Как выясняется, на этом постоялом дворе, незатейливо именуемым «У трех сосен», Соне не раз уже доводилось останавливаться. Впрочем, сама бы она должно быть и не вспомнила об этом, — мало ли было подобных заведений на ее жизненном пути! — но хозяин, седобородый низкорослый крепыш, едва достающий Соне до подмышки, завидев рыжеволосую воительницу, с радостным возгласом устремляется ей навстречу. Из его сбивчивых приветственных речей, расшаркиваний и заверений в вечной преданности, она заключает, что, как видно, в последний раз была здесь при деньгах и в хорошем настроении, оттого и запомнилась к кабатчику как неплохая клиентка.

Усмехнувшись, Соня позволяет проводить себя в общую залу, проследив предварительно, чтобы мальчишка-конюший тут же, не отлынивая, позаботился о ее лошади. Сзади в ворота вваливается взмокший Муир, у которого, словно у загнанного одра, едва ли не идет пена изо рта.

Но на него никто не обращает внимания, ибо кабатчик занят одной лишь Соней, так что ему приходится самому расседлывать жеребца, на трясущихся ногах заводить его в стойло, и уж потом отправляться на ужин.

Оказавшись внутри, в небольшой зале, хорошо освещенной, несмотря на клубы дыма, он, по счастью, даже не пытается присоединиться к Соне, которая с наслаждением угощается принесенным хозяином элем, в ожидании горячего, — а, неуверенно пошатываясь, идет к свободному столу, недалеко от огромного очага, над которым булькает котел с похлебкой.

Там Муир и усаживается, а вскоре рядом пристраиваются и новые посетители, трое не то зажиточных крестьян, не то небогатых купчишек, ездивших, должно быть, на ближайшую ярмарку.

Вообще, постоялый двор полон, и Соне остается лишь порадоваться за хозяина, у которого дела в эту пору идут, видимо, неплохо. Впрочем, осень — время ярмарок, базаров и оживленной торговли. В это время на дорогах всегда полно людей. Торговцы везут товар на продажу, наемники бродят из города в город, стремясь до наступления холодов, подыскать себе теплое местечко на службе у какого-нибудь вельможи, чтобы не пришлось зиму коротать на большой дороге. Крестьяне, собрав урожай, везут вино, зерно и мясо, в город или к ближайшим скупщикам… Точно так же торопятся до зимы завершить свои дела коробейники, ищут пристанища певцы и менестрели, — в общем, осень для кабатчика самое милое время,

С удовольствием поглощая сытную жирную мясную похлебку, которую с поклоном поставил перед ней сам хозяин, не доверяя обслуживание почетной гостьи своим мальчишкам-подавальщикам, Соня исподволь окидывает зал взглядом, впрочем, без особого любопытства. Знакомых как будто бы никого, и точно так же она не видит людей, которых следовало бы опасаться. Рыжеволосая женщина в мужской одежде и с мечом на поясе тоже не привлекает особого внимания завсегдатаев. Первые несколько мгновений народ еще косился в ее сторону, но сейчас никто не смотрит, не перешептывается, все оставили ее в покое, занятые едой, выпивкой, игрой в кости и разговорами.

Соня этому рада. Если и есть что-то, чего она совершенно не переносит в этой жизни, то это глупых нелепых стычек в тавернах и на постоялых дворах.

…Однако, похоже, она рано радовалась. Все же кто-то обратил на нее столь нежелательное внимание, и это оказались никто иные, как трое типов, сидевших за одним столом с Муиром. Насколько Соня может судить, сейчас он ни о чем не разговаривает с ними и никоим образом их не подначивает, сидит, словно происходящее его не касается, лениво ковыряясь ложкой в тарелке. Но Соня, что называется, нутром чует… без жреца тут не обошлось.

А трое купчиков уже расходятся вовсю, подбадривая один другого, переталкиваются локтями, скалят скверные зубы, оборачиваются к Соне, бормочут что-то неразборчивое, сально гыкая, и явно ждут только того, чтобы у кого-то из троицы достало силенок и отваги первому подняться с места и начать представление.

Подобравшись, Соня с усталым вздохом кладет руку на крестовину меча. Ну что ж, посмотрим, что из этого выйдет…

Купчишки не заставляют себя долго ждать. Первым поднимается один, тощий, жилистый, с бугристым носом, похожим на гроздь красного винограда, и глазками-бусинками, затаившимися глубоко под сросшимися бровями.

Пошатываясь, через весь зал он направляется к Соне и, оказавшись у самого ее стола, с усилием опирается руками о столешницу, и наклоняется, дыша ей в лицо перегаром.

— А что, красотка, ночи-то какие холодные! Мерзнешь, поди-ка, без мужика-то…

Лениво-заинтересованные взгляды устремляются на них, довольные неожиданным развлечением. Вот так всегда… Сами-то они, возможно, не стали бы цепляться к девушке, однако и бросаться на ее защиту никто не намерен. Все рады случайной потехе. Хозяин постоялого двора мог бы попытаться пресечь безобразие, так как видно, что дорожит репутацией заведения, но он, как назло, отлучился на кухню. А за спиной у красноносого уже вырастают двое его дружков, один кривоногий, лысый, как коленка, зато с кустистой бородой, второй — с прилизанными жидкими светлыми волосенками и водянисто-голубыми глазами навыкате, похожий на благообразного митрианского жреца. Все трое, щерясь, взирают на Соню, и первый, должно быть решив, что девушка не слишком хорошо его поняла, пытается повторить подоходчивее,

— Я говорю, холодно тебе, поди, без мужика? Своего мужика ты видно потеряла где?.. Расскажи, где оставила мужика-то!

То, как часто он повторяет слово «мужик», Соне говорит о многом, но, впрочем, менее всего ее сейчас интересует анализ этого пьяного бреда. Изобразив на лице любезное непонимание, она чуть поднимает брови.

— С чего вы взяли, что я кого-то где-то потеряла?

Первый закон: всегда отвечай вопросом на вопрос, если кто-то ищет с тобой драки. Вынужденный сам искать ответ, задира зачастую забывает, ради чего он все это затеял.

В эту ловушку попадает и красноносый. Растерянно чешет затылок, потом спохватывается.

— А, это, меч-то у тебя девка, не твой же меч, видно. Мужика, стало быть, твоего меч! Где мужика подевала?..

О, Небо: Со вздохом, медленными уверенными движениями Соня расстегивает пояс с ножнами и кладет их на стол перед собой.

— Если ты так уверен, что это оружие принадлежит не мне, можешь попробовать у меня его забрать.

Лысый напарник, видно, боясь, как бы у приятеля не ослабел боевой задор, подпирает его сзади, трубя зычным басом.

— Точно, Михель, забери у нее железяку! Такая девка должна справным парням вроде нас постель согревать, а не сидеть тут с чужим мечом. Может, он вообще у нее краденый…

Соня с ненавистью смотрит на перекошенное пьяное лицо. А еще кто-то смеет спрашивать у нее, почему она так не любит мужчин!..

— Я уже сказала: если хочешь, попробуй у меня его забрать, — чеканит она, и слова, точно капли раскаленного свинца, падают в густую тишину обеденного зала. Теперь уже все взоры устремлены на них. В глазах завсегдатаев веселое, злое ожидание. Им, в общем-то, все равно, завалят ли трое насильников девицу, возомнившую о себе невесть что и позволившую себе щеголять в мужской одежке и с оружием… либо девица эта проучит троих пьяниц. Все равно будет потеха, будет о чем вспомнить и рассказать приятелям. Так что они ждут, только что не потирая ладони от нетерпения.

За мечом первый, естественно, тянется красноносый, он ближе всего к Соне. Тянется… и натыкается на колено, вонзившееся ему прямо в пах, сгибается со стоном, сыпля проклятиями, и тут же небольшой, но увесистый кулачок, обрушивается ему на шею. Хрипя и силясь вдохнуть воздух, он, скорчившись, валится на стол. А Соня тут же с силой опускает каблук прямо на край скамьи. На этот удар она рассчитывала с самого начала, и, хвала Небу, он ее не подвел.

Длинный конец лавки стремительно взлетает… и бьет светловолосого прямо в подбородок. Тот с воплем хватается за челюсть, на которой, прямо на глазах, начинает распухать безобразная багровая шишка. С нечленораздельным рычанием он и чернобородый, перешагнув через скорчившегося на полу приятеля, устремляются на Соню. Но она стоит в углу, и теперь, пытаясь до нее добраться, зажатые между стеной и столом подельники больше мешают друг другу. К тому же этих дубиноголовых никто и никогда не учил правилам боя.

Увесистая кружка уверенно ложится в правую руку. Удар, замах… и глиняные черепки разлетаются во все стороны, когда тяжелый сосуд входит в соприкосновение с физиономией бородатого. Пара осколков его здорово оцарапали, кровь хлещет из многочисленных порезов, смешиваясь с вытекшим из кружки вином. Он с воем хватается за глаза и отступает, оглашая обеденный зал отборной руганью.

На этом можно было бы и закончить. Третий, несмотря на то, что свирепо машет руками, на самом деле, уже явно потерял всякое желание нападать… Но в этом момент взгляд Сони падает на довольное, ухмыляющееся лицо Муира, который, сидя за своим столиком, не сводит с нее глаз. Бешенство застит ее взор, и во мгновение ока улетучиваются все остатки благоразумия.

— Это оружие принадлежит мне, — с презрительным видом Соня указывает на клинок, по-прежнему лежащий на столе. — И не вам, подлым тварям, пытаться отнять его у меня. Но для того, чтобы справиться с такими как вы, оружие мне ни к чему!

С этими словами, она с силой ударяет каблуком третьего нападающего в то место, где стопа соединяется с голенью, а раскрытой ладонью снизу вверх бьет его в лицо. Слышен хруст ломающейся переносицы, кровь мгновенно заливает белую рубаху с вышивкой, наверняка, заботливо сработанную женой крестьянина… Соня отступает на шаг, с удовлетворением оглядывая дело рук своих. Один из нападающих трясет головой, встав на четвереньки, еще не осмеливаясь подняться, двое пятятся, обливаясь кровью. Она с вызовом окидывает взглядом притихший зал,

— Может, есть еще желающие о чем-то меня спросить… Или предложить погреться ночью?.. — Она усмехается. И усмешка эта более всего похожа на оскал. — Нет? Странно, я так и думала. Впрочем, чего еще ждать от таких трусливых болванов…

Сейчас она в таком состоянии, что была бы, наверное, даже рада, если бы кто-то осмелился бросить ей вызов. Ее жажда крови не удовлетворена до конца. Поэтому она нарочно провоцирует сидящих в зале мужчин, но они как будто чувствуют это и смущенно отводят глаза, — все, кроме Муира, который по-прежнему пялится на воительницу со смесью ненависти и восхищения во взгляде.

Но он единственный, с кем она сегодня не желает связываться, хотя именно он и натравил на нее тех трех негодяев. Нет, Муир подождет: этот красавчик заслуживает явно большего, нежели простая трепка… гораздо, гораздо большего. Успокоившись, Соня пересаживается на другой конец стола, подальше от лужиц крови, в изобилии пятнающих пол и столешницу, подпоясывается мечом, затем машет хозяину, испуганно наблюдающему из дверей кухни.

— Это тебе за ущерб, — она кладет на стол полновесную серебряную монету. — Отдашь бедняге, которому придется драить от крови пол и лавки.

Хозяин с поклоном тут же прибирает монету к рукам, а Соня, поразмыслив, поднимается с места. Сперва она хотела посидеть еще немного, ибо сна еще ни в одном глазу, а в углу она приметила менестреля, настраивающего свою лютню, и понадеялась послушать сегодня музыку. Но теперь решает, что игра не стоит свеч. Лучше уйти сейчас, оставшись в памяти этого сброда вот такой, гордой и непобежденной… Опять же, прежде чем эти трое ублюдков придут в себя. Не приведи Небо, задумают подговорить кого-то отомстить за свою поруганную честь и достоинство… С подобным ей, увы, не раз доводилось сталкиваться. Мужская солидарность в таких случаях, как правило, берет верх над благоразумием, в особенности когда шибает в голову вино. А сколь бы высоко Соня ни ценила свои воинские таланты, в драке против целой толпы ей все же не устоять. Так что, пожалуй, не стоит пренебрегать отдыхом.

— Я поднимусь наверх, — объявляет она хозяину постоялого двора, — Отправь мальчишку, чтобы проводил меня в комнату, и пусть прихватит с собой небольшой кувшин вина, и проследит хорошо ли натоплено в комнате. Ночи, знаешь ли, уж больно холодные… — с многозначительной усмешкой добавляет она,

— Все будет исполнено, госпожа, — Хозяин кланяется едва ли не в пояс и тут же кличет одного из тех пострелят, которые у него в зале на подхвате. — Покажи госпоже ее комнату. И исполни в точности все, что она ни попросит.

Мальчуган, свидетель недавней драки, взирает на Соню с немым обожанием. О, наивная простота юности, когда геройство еще способно пробудить восхищение, не омраченное никакими сторонними соображениями и грязными мыслями… Потрепав мальчугана по вихрастой голове, Соня через весь зал направляется к выходу, что ведет на лестницу, и едва удерживается, чтобы не поежиться, — так ощутимо колют между лопаток устремленные на нее взгляды.

Ночь, впрочем, проходит спокойно. Пробудившись с рассветом, она завтракает на скорую руку и устремляется на конюшню, где ее ждет оседланная Искорка… и Муир. Судя по внешнему виду жреца, ночной отдых не пошел ему на пользу. Двигается он по-прежнему с трудом, как будто все суставы у него деревянные, да еще плохо смазанные, лицо кажется даже бледнее обычного, а под глазами залегли темно-синие круги.

Разумеется, ни он, ни она не обмениваются ни словом, усиленно делая вид, будто не замечают друг друга. Соня выводит Искорку во двор, садится в седло и трогается в путь. Сзади глухим рокотом доносится стук копыт вороного жеребца.

Еще день проходит в дороге и без всяких приключений, хотя то и дело Соня косится на хмурящееся небо. Осень понемногу вступает в свои права, особенно здесь, в близости гор. Но, по счастью, дождь так и не принимается моросить, словно ждет чего-то, и Соня от души радуется, завидев под вечер постоялый двор. Больше всего на свете она ненавидит ехать под открытым небом, когда копыта коня месят раскисшую грязь, а с небес течет вода. Может быть, еще и обойдется…

За Муиром она следит пристальнее, чем кошка за мышью. Но тот, притихший и подавленный, молча съедает в своем углу поданный хозяином ужин и тотчас отправляется в отведенную ему комнату. Проводив его сумрачным взглядом, не сулящем юноше в дальнейшем ничего хорошего, Соня возвращается к прерванной игре в кости, которую затеяла с проезжим наемником и двумя коршенскими купцами. Играть она не слишком любит и на выигрыш не надеется. Но у нее иные планы…

Попутно она старается воспользоваться возможностью выведать у коршенцев как можно больше относительно их родного города, но те оказываются на диво неразговорчивыми. Княжество как княжество, правителем довольны, хотя и налоги слишком высоки, торговля идет ни шатко, ни валко… Словом, ничего такого, что она не слышала уже от тысяч и тысяч купцов в самых разных концах света.

Единственное, что ей кажется любопытным, это упоминание старшего из торговцев о том, сколь неприязненно в Коршене относятся к любой черной магии и ведовству. Якобы еще батюшка нынешнего князя под корень извел всю эту нечисть. Самых упорных спалил на кострах, а остальным дал времени до заката солнца, чтобы убраться за пределы Коршена. Сынок его, конечно, не столь крут нравом, да и сказывают, в тайне кое-кого из магиков у себя при дворе привечает, но все же по-тихому, а в городе чернокнижников по-прежнему не любят. Так что даже за каким-то пустяшным приворотным средством приходится ездить в соседние Лисандию или Мадран.

Весть эта представляется Соне перстом судьбы. Довольно усмехаясь, она старается проиграть умеренно, хотя и вполне лестно для самолюбия партнеров, дружески с ними болтает и наконец удаляется в женскую спальню, — этот трактир поплоше и попроще, нежели давешний, и потому далеко не все постояльцы здесь обретают радость собственных покоев.

Впрочем, и в общей комнате ей спится отменно, настолько, что с рассветом вставать она и не думает, стойко не обращая внимания на поднявшуюся вокруг суету, на хлопочущих служанок и соседок, собирающих вещи к отъезду. Она поднимается ближе к полудню, не торопясь завтракает, болтая с хозяином и словно не замечая испепеляющих взглядов, что бросает на нее Муир.

Полуденное солнце робко пытается пробиться через завесу туч, когда Соня наконец велит оседлать свою Искорку. Вороной жреца давно переминается под седлом, но и здесь спутника воительницы ожидает разочарование. Она движется нарочито медленно, чаще всего ровным шагом, даже не переводя лошадь на рысь, а порой и вовсе блажит… То останавливается у ручья напиться воды, то сворачивает в сторону, чтобы собрать каких-то корешков, и листьев на поляне у леса, то зачем-то даже поворачивает в обратную сторону и возвращается на прямой путь, лишь проехав сотню шагов.

Муир сперва, выносит все это стоически, натягивая поводья вслед за Соней и дожидаясь, когда она возвратится из очередной эскапады, но затем терпение его заканчивается, — как раз тогда, когда впереди в долине показываются крепостные стены и крытые красной черепицей крыши Коршена.

Солнце потихоньку начинает клониться к закату, и, по расчетам Сони, даже если вести лошадь в поводу, у нее все равно вдосталь хватит времени, чтобы добраться до ворот, прежде чем на землю ляжет темнота. Но Муир, судя по всему, придерживается другого мнения. Поравнявшись с воительницей, он обращается к ней, впервые за все время путешествия:

— Волчица велела нам доехать до города. Я считаю, мы исполнили ее волю, — он указывает рукой на город, мирно разлегшийся в долине. Тихий, спокойный городок, внешне совсем не похожий на место, где мог бы обрести приют культ грозного зверобога, или схола наемных убийц… — Прощай, и да поможет тебе Волчица! — с этими словами Муир дает шпоры своему вороному и устремляется вниз с холма.

Соня с усмешкой придерживает Искорку, чтобы не глотать дорожную пыль, которую поднял за собой жрец. А затем неспешно, улыбаясь каким-то своим мыслям, продолжает путь.

К городским воротом она поспевает как раз вовремя, чтобы застать последний акт драмы… Отбивающегося, негодующего, кричащего какие-то проклятия Муира двое стражников волокут прочь, третий следует за ними, ведя в поводу вороного и волоча за собой распотрошенные седельные сумки. Оглянувшись, вывернув шею, Муир замечает Соню.

— Вот она… она может подтвердить, что никакой я не чернокнижник.

— Я?! — На лице Сони искреннее негодование, и она недоумевающе оборачивается еще к двоим стражникам, которые спешат к ней навстречу из караулки. — Любезные месьоры, чего хочет от меня этот безумец? Я совсем не знаю его!

— Вот и к лучшему, добрая госпожа, — отвечает старший из стражников, помогая Соне спешиться, — Нам нынче днем донесли, что в Коршен направляется какой-то опасный чернокнижник, По всему судя, это он и есть. А мы в княжестве этой нечисти на дух не переносим. Но ничего, — угрожающе цедит он вслед бедолаге Муиру. — Начальник стражи разберется, что к чему. Если и вправду некроманта поймали, так из города его турнут в два счета. И пускай еще благодарит богов, если на костер не отправят!

— О, ну надо же, — сладким голосом поет Соня, сделав испуганные глаза. — А с виду такой молодой!.. Умеет же эта нечисть некромантская надевать на себя личины, чтобы дурить честных людей!

Неизвестно, слышит ли эти последние слова Муир, которого стражники уводят куда-то в боковую улочку, судя по всему, к городской тюрьме, но внезапно он разражается новым потоком проклятий. И в несвязных выкриках его Соня различает угрозы, явственно направленные в адрес некой рыжей ведьмы, возомнившей о себе невесть что, и которая, несомненно, поплатится за все то зло, которое причинила честному, ни в чем не повинному жрецу Волчицы. Изо всех сил стараясь скрыть довольную ухмылку, — у нее даже губы начинают болеть от нечеловеческого усилия, — Соня с серьезным видом отвечает на все вопросы стражника, объясняет, что прибыла в Коршен, чтобы попытаться наняться к кому-нибудь из купцов в сопровождение каравана, потом уплачивает положенную мзду, которая оказывается довольно высока для столь захолустного городишки, и спрашивает, где ей лучше поселиться в Коршене.

Совсем не обязательно, что стражник даст хороший совет, поскольку им, как правило, приплачивают владельцы постоялых дворов, чтобы путников они направляли именно туда, и заведения эти отнюдь не оказываются из разряда хороших или дешевых… Но сейчас начинает смеркаться, времени на долгие поиски у Сони нет, и ей для ночлега сгодится любое место. А назавтра можно будет подыскать что-то получше. Поэтому она безропотно следует указаниям стражников, и в конце концов петляющие узкие улочки выводят ее на небольшую площадь, где, судя по всему, устраивают городскую ярмарку. Здесь, на том углу, где на площадь выходит улица Прядильщиков, Соня и обнаруживает искомый постоялый двор «У золотой овцы».

Проследив, чтобы конюхи как следует позаботились об ее Искорке, девушка договаривается о комнате на ближайшие пару дней и, спустившись в обеденную залу, садится за стол в ожидании вина и заказанного жаркого.

На Коршен уже опустилась ночь. Небо по-прежнему остается затянутым густыми низкими тучами, однако Соне ни к чему видеть луну своими глазами, дабы следить за временем. Она и без того знает, что до осеннего равноденствия остается еще три дня.