Мезолит СССР

Заключение (Л.В. Кольцов)

Познакомившись с основными разделами выпуска, можно получить некоторое представление об историческом процессе, проходившем в IX–VI тысячелетиях до н. э. в разных регионах нашей страны. Однако это впечатление, как нам кажется, нуждается в хотя бы минимальном обобщении. Поэтому попытаемся привести фрагментированные данные в определенную систему, пусть еще далеко не полную из-за обрывочности фактов о заселении человеком в мезолитическое время разных районов нашей страны. В самом деле, как мог понять читатель, мезолит отдельных регионов СССР, причем часто очень обширных, далеко не полно изучен. В Сибири, например, и на Дальнем Востоке мезолитическое заселение выявлено в отдельных пунктах, а большая часть этих необозримых пространств остается белым пятном на мезолитической карте. Почти то же самое можно сказать об огромной части территории Средней Азии, где многое остается не вполне ясным. Мезолитические памятники Кавказа открыты не на всей его территории. Да и Европейская часть СССР, давно обжитая археологами, изучена неравномерно: очень слабое представление мы имеем о мезолите Нижнего Поволжья, далеко не все известно о мезолите Европейского Севера, требуют дополнительного исследования некоторые районы Украины и т. д. Все это не позволяет с исчерпывающей полнотой изложить историю нашей страны в указанный выше временной отрезок.

Вопрос о расселении человека по территории нашей страны в мезолите осложняется еще и тем, что пока у нас слабо изучен финальный палеолит, с памятниками которого следовало бы связывать происхождение мезолитических культур. Действительно, даже в ряде районов Европейской части СССР памятники финального палеолита или остаются неизвестными совсем, или представлены бедными стоянками, плохо характеризующими материальную культуру периода. В некоторых местах (Кавказ, Средняя Азия, Южная Сибирь) развитие позднепалеолитической индустрии продолжается, по-видимому, и в мезолите, что затрудняет проведение хронологической границы между палеолитом и мезолитом. Острота этого вопроса ясна, если вспомнить, как разные исследователи по-разному датируют начало мезолита, что нашло отражение и в настоящем выпуске (см., например, датировки раннемезолитических памятников на Украине, в Средней Азии, Южной Сибири).

Итак, обратимся к картине, которую мы имеем в финале позднего плейстоцена на территории нашей страны, к совершенно определенным данным, полученным с помощью естественных наук. Концом плейстоцена, несомненно, по радиокарбону, геологическим и пыльцевым анализам датируются в рамках Европейской части СССР памятники свидерской и аренсбургской культур, расположенные на территории Литвы, Белоруссии и Украины, финальные памятники молодовской культуры в Поднестровье, ряд памятников Кавказа и Средней Азии (последние по аналогии с памятниками Южного Прикаспия) и, вероятно, нижние слои южно-сибирских стоянок (например, Верхоленской Горы и Усть-Белой). Не совсем ясно положение с дальневосточными стоянками типа Устиновка. Все перечисленные культуры или памятники уже долгое время остаются предметом живейших дискуссий на тему: куда их относить — к палеолиту или мезолиту?

В начале голоцена складывается ряд мезолитических культур, которые появляются в разных районах нашей страны. В Европейской части СССР можно считать заселенными в это время Прибалтику, Белоруссию, возможно, западную часть Волго-Окского междуречья, большую часть Украины.

Еще в конце плейстоцена начинается сближение свидерской и аренсбургской культур, особенно заметное в бассейне р. Немана. Это сближение привело в конце концов к сложению на их основе нескольких мезолитических культур в начале голоцена. Одной из таких культур была неманская, расположенная в бассейне р. Немана, в современных Литве и Северо-Западной Белоруссии. Эта культура была в значительной мере прямым наследником свидерской. Ее население (потомки части населения свидерской культуры) сумело довольно быстро адаптироваться к изменившимся в голоцене в этом районе природным условиям.

Второй постсвидерской культурой была кундская. Она заняла площадь современной Эстонии, части Латвии и, вероятно, часть Ленинградской обл. Здесь очень рано начала проявляться специфика местного развития материальной культуры, вызванная в первую очередь низким качеством местного каменного сырья. Тем не менее, намечается группа связей со свидерской культурой, что дает основание учитывать свидерский компонент в сложении кундской культуры.

Третьей, несомненно, постсвидерской культурой была бутовская, в начале своего существования занявшая западную часть Волго-Окского междуречья. Расселение наследников свидерской культуры на север и северо-восток от ее исконного ядра обитания было одной из важных раннеголоценовых миграций.

Причины распада свидерской культуры мы уже рассматривали. Отдельные группы позднесвидерского населения в конце существования культуры проникают и в другие районы СССР. Этим объясняется, по-видимому, нахождение группы свидерских памятников на севере Украины, в Полесье, на Карпатах и в Крыму, что в последнем случае иллюстрируется таким ярким памятником, как Сюрень 2, выбивающимся из культурного контекста конца плейстоцена — начала голоцена на Крымском п-ове. Однако, думается, что эти группы свидерского населения не привнесли существенного влияния на судьбы коренного населения Карпат или Крыма.

Другое дело на Севере Европейской части СССР, где свидерские традиции существовали относительно долго, вероятно до начала неолита включительно. Причины такой устойчивости, кажется, следует искать в том, что, несмотря на изменение природной обстановки в голоцене в целом, часть экономических (и культурных) традиций населения находила себе пищу для существования. Вместе с тем диалектика развития этих новых культурных постсвидерских объединений заключалась и в медленной, постепенной, но неуклонной и успешной адаптации их населения к изменяющимся природным условиям, что выразилось в стабилизации технических и типологических черт их каменной индустрии. Конечно, археологам еще предстоит выявить детали сложения этих новых культур и адаптации их населения к новым природным условиям.

Вторая крупная миграция в Европе на рубеже плейстоцена — голоцена связана с продвижением на север населения аренсбургской культуры. Она привела, вероятно, к сложению новых мезолитических культур: фосна, располагающейся в Норвегии и Швеции, комса, захватившей самую северную часть Европейского материка, включая Кольский п-ов, аскола-суомусярви в современной Финляндии и Карелии. (Гипотеза Г.А. Панкрушева о заселении с востока, с Урала, как нам кажется, не подтверждается пока материалом. В самом деле, пластинчатая индустрия Медвежьей пещеры не находит аналогов в ранних памятниках Карелии. И наоборот, многие типологические черты карельского мезолита имеют отголоски в аренсбургских памятниках. Однако путь, которым попало в Карелию ее первое население, предстоит еще выяснить: было ли это движение с юга или с запада, остается пока неясным.)

У этих новых северных культур, предок которых базировал свою экономику на охоте на северного оленя, тоже видны существенные признаки адаптации к новым районам и новой экологии. По-видимому, они теперь в значительной мере основывали свое хозяйство на охоте на водоплавающих животных (тюлень, нерпа, морж), что подтверждается рядом фактов. Исключение представляет собой мезолит Карелии, население которого сохраняло в общих чертах традиционную экономику.

Объединенная свидерско-аренсбургская миграция имела и еще одно направление. Как представляется, группа памятников Восточной Белоруссии (в бассейне Днепра и Сожа) сложилась тоже на основе сближения этих культур. Однако в отличие от культур Прибалтики и Верхнего Поволжья в Поднепровье превалировали аренсбургские, а не свидерские элементы. Причины такого различия культур, сложившихся практически на одной основе, еще предстоит выяснить.

Не совсем ясно происхождение памятников типа Веретье на Севере Европейской части СССР. Радиокарбоновые даты не уточняют хронологию этих памятников. Поэтому их существование на рубеже плейстоцена — голоцена и в начале голоцена остается проблематичным. Вместе с тем по некоторым признакам их происхождение можно связывать с расселением племен постсвидерской культурной традиции.

Гораздо сложнее обстоит дело с украинскими мезолитическими культурами. Стоянка Сюрень 2, о которой уже упоминалось, и которая имеет несомненное свидерское генетическое родство, относится, по-видимому, к концу плейстоцена или к самому началу голоцена. Однако население, оставившее ее, не внесло сколько-нибудь серьезного вклада в дальнейшее развитие культуры Крыма. Вероятно, в Крыму основная линия развития связана с памятниками типа нижних слоев Шан-Кобы, которые могут датироваться переходом от плейстоцена к голоцену.

Не совсем ясно хронологическое положение стоянок типа Осокоровка слоя III в. Украинские исследователи рассматривают их возраст по-разному. Д.Я. Телегин считает эти памятники, как и стоянку Рогалик, раннемезолитическими (Телегiн, 1982). Однако В.Н. Станко (Станко, 1982) относит их к финальному палеолиту. Эта точка зрения кажется более убедительной. Параллельно с ними существуют финальные памятники молодовской культуры. Они представлены верхними слоями стоянки Молодова V, датирующимися по радиокарбону первой половиной IX тысячелетия до н. э. По-видимому, все перечисленные поселения являются непосредственными предшественниками раннего мезолита на территории юго-запада нашей страны.

Таким образом, несомненно раннемезолитическими следует считать памятники горного Крыма, представленные пещерными стоянками типа нижних слоев стоянки Шан-Коба, происхождение которых недостаточно ясно. Можно, однако, полагать, что эти стоянки принадлежат к обширному кругу культур с геометрическими микролитами Средиземноморского бассейна. Вторым раннемезолитическим регионом следует считать юго-запад нашей страны, где распространяются памятники типа Белолесье. Их происхождение исследователями увязывается с финальными поселениями юго-восточного граветта или эпиграветта, распространенного в нижней части бассейна Дуная. Вероятно, к раннему мезолиту надо отнести и часть памятников осокоровско-рогаликского типа, сложившихся на местной основе. Вот как вырисовывается раннемезолитическое заселение Юго-Запада СССР. Как можно понять из вышеизложенного, такая пятнистость объясняется не только или, вернее, не столько редким заселением территории, сколько ее недостаточной изученностью.

Мезолитические памятники Кавказа не имеют пока датировок по методам естественных наук. Не очень уверенные аналогии с находками в горах Загроса позволяют говорить об очень ранних датах мезолита Кавказа. Следовательно, можно считать, что, во всяком случае, в Закавказье те культуры, которые сложились еще в позднем плейстоцене, продолжали свое развитие и в раннем голоцене. Совершенно определенно можно сказать, что заселение Кавказа связано с переднеазиатскими позднепалеолитическими культурами, что памятники кавказских и переднеазиатских культур принадлежали к одному культурному кругу. Тем не менее, микроэкологические условия Кавказского региона диктовали особенности развития мезолитических культур кавказского ареала как в позднем палеолите, так и в мезолите, что привело к культурной мозаике, культурному обособлению в мезолите Кавказа.

Средняя Азия тоже, по-видимому, в раннем мезолите была заселена не повсеместно. Вероятно, в Закаспии появилась какая-то группа населения, отмеченная в нижних слоях пещер Дам-Дам-Чешме 1 и 2, своим происхождением связанная с Южным Прикаспием. Развитие этой культуры тоже началось в плейстоцене и продолжалось в голоцене.

Весьма вероятно, что часть населения Южного Прикаспия, характеризующаяся асимметричными формами геометрических микролитов, совершила далекий путь по восточному берегу Каспийского моря в Южное Зауралье, где складывается в начале голоцена (а может быть, и в позднем плейстоцене) янгельская мезолитическая культура с такими же формами микролитов. В Южном Приуралье в это время развивается романовско-ильмурзинская культура, начало которой следует искать в местном позднем палеолите, представленном, видимо, нижними слоями стоянки Ильмурзино. Судя по характеру инвентаря, обе стороны Уральского хребта были заселены в раннем мезолите населением с разными культурными традициями и, вероятно, разным происхождением.

Вполне возможно, что часть самых южных районов нашей страны была заселена уже в позднем плейстоцене, о чем, в частности, свидетельствуют нижние слои стоянки Туткаул. Эта же культура продолжает развиваться и в раннем голоцене. В позднем же плейстоцене начинает складываться и культура северо-восточного Казахстана, судя по материалам стоянок Виноградовско-Тельманского р-на. На всей остальной территории Средней Азии и Казахстана мезолитическое население, вероятно, появляется позднее, может быть, за исключением некоторых районов горного Памира.

Совершенно неизвестны раннеголоценовые памятники Западной Сибири. В Средней и Восточной Сибири на юге продолжает развиваться население, оставившее культуру типа Верхоленская Гора и Усть-Белая. Оно не только осваивает Приангарье, но и распространяется, по-видимому, в Забайкалье, частично в Приамурье и в долину Верхнего Енисея. С начала голоцена в бассейне Алдана существует сумнагинская культура, происхождение которой, возможно, следует искать в палеолите Енисея. На Камчатке продолжает существовать население, оставившее нижние слои Ушковских стоянок. Вот и все, что мы пока можем сказать о раннем мезолите Сибири и Дальнего Востока.

Посмотрим, как меняется положение в мезолитической истории на уровне позднего мезолита. Продолжают свое развитие культуры Севера Европейской части СССР. Мы видим здесь только отдельные частные изменения в их материальной культуре, не меняющей общей картины. Наблюдается дальнейшее освоение новых территорий, что выразилось в заселении бассейнов Северной Двины, Печоры и Мезени, вероятно, какими-то потомками уже известных постсвидерских культур.

В Прибалтике и Белоруссии тоже мало изменений. Продолжают существовать уже известные в раннем мезолите человеческие сообщества. Появляется только одна новая культурная единица: с запада приходит население, оставившее яниславицкую культуру. Не совсем ясны отношения вновь пришедших с туземным, как можно выразиться, населением: с одной стороны, есть памятники, где соседствуют элементы, скажем, неманской и яниславицкой культур, с другой стороны, довольно быстрое продвижение яниславицкого населения на юго-восток и юг, о чем говорят факты, свидетельствует о невозможности его дальнейшего пребывания в бассейне Немана и в Поднепровье.

Изменяется положение в Волго-Окском бассейне. Здесь наряду с бутовским населением, уже достаточно прочно освоившим западную часть региона, появляется другая группа, родственная населению Восточной Белоруссии и Северной Украины, оставившая иеневскую культуру, которая вытеснила «бутовцев» в восточную часть Волго-Окского междуречья, а некоторые их группы вынудила уйти из региона совсем в бассейн Сухоны и в Среднее Поволжье. В свою очередь, враждебность к окружающему миру и вследствие этого замкнутость привели к внутренней деградации и исчезновению иеневского населения.

Появляются новые группы на Востоке Европейской части СССР: это усть-камская и камская культуры. Первая из них тоже, как и иеневская, вероятно, связана с кругом культур Восточной Белоруссии и Северной Украины, их ареалы почти не перекрываются, они сосуществуют на значительном отрезке времени.

Меняется культурная картина на Украине. Продолжается развитие горнокрымской культуры. Исчезают, по-видимому, памятники типа Белолесья. Однако на мезолитической карте проявляется несколько новых культурных явлений. Прежде всего это кукрек, возникший на местной позднепалеолитической культурной основе (мало проявлявшийся на стадии раннего мезолита) и распространившийся очень быстро по территории значительной части Украины. Появляется в Северо-Западном Причерноморье гребениковская культура, которая, возможно, отпочковалась от горнокрымской. Отдельные группы ее населения проникают даже в Приазовье. В Поднестровье распространяется еще одна группа с трапециями в каменном инвентаре (речь идет о памятниках типа Фрумушика); ее происхождение остается спорным. В бассейне Северского Донца с участием пришлого яниславицкого населения формируется донецкая культура. Продолжается развитие родственной коморницкой таценки-кудлаевской культуры и т. д. Все это создает мозаичность в культурной карте Украины, приводя к культурным скрещиваниям, что осложняет распознавание культурной принадлежности отдельных памятников.

Мало изменяется культурная карта на Кавказе, только, может быть, в сторону некоторой дифференциации культур. Зато в Средней Азии в позднемезолитическое время несомненно освоение пустынь, поскольку целый ряд памятников открыт в Кызылкумах и на Устюрте. Все они носят специфический характер, являясь в то же время как бы ступенями развития предыдущих культур. Появляется мезолитическое население в Ферганской долине. Осваивается Восточный Прикаспий, некоторые части Западного Казахстана, расширяется заселение Памира.

В позднем мезолите мы видим новую группу населения и в Среднем Зауралье (кокшаровско-юрьинская культура). По-видимому, она теснейшим образом генетически или родственно связана с камской культурой Приуралья. Отдельные стоянки этого времени встречены на севере Сибири — на Ямальском и Таймырском п-овах, куда человек, очевидно, проникает в поисках охотничьей добычи. Продолжается развитие мезолита Южной Сибири. Расширяется ареал сумнагинской культуры, которая распространяется до Охотского моря. Выявлены позднемезолитические стоянки в верховьях Колымы. Наконец, именно к позднему мезолиту относится заселение Сахалина и, возможно, Курильских островов.

Такова в общих чертах история людей мезолитического времени на территории СССР. Конечно, в нашем изображении она представлена как канва для будущих более детальных исследований по отдельным регионам и по всей территории нашей страны в целом. К сказанному необходимо добавить, что подавляющее большинство мезолитических культур СССР дало начало новым неолитическим культурам; характер этого процесса будет рассмотрен в томе «Неолит».

Интересно теперь обратиться к образу жизни и быту людей, живших на территории СССР в мезолитическую эпоху. Все факты, полученные из многочисленных стоянок, найденных в нашей стране, показывают, что основой хозяйства во всех регионах была охота. Разумеется, охотничья добыча, т. е. виды животных, на которых охотился человек, была разной в зависимости от экологической ниши. Различными были приемы и средства охоты. Так, в лесной зоне в основном практиковалась охота с луком (как с ручным, так, возможно, судя по находкам в Висском торфянике, и с луком-самострелом). Вероятно, только этот вид охоты в условиях лесной зоны был эффективным. Очевидно, применялись здесь и способы охоты другого порядка, в частности поколюги на переправах через реки, ямы-ловушки, западни и т. д., но они носили эпизодический характер. Охота с луком, конечно, не была каким-то застывшим и не изменявшимся видом хозяйства. С течением времени она видоизменялась, усложнялась и дифференцировалась, о чем свидетельствует расширение ассортимента форм наконечников стрел в позднемезолитическое время. Появление в серии памятников лесной зоны на ступени позднего мезолита коротких симметричных трапеций, использовавшихся, как показал трасологический анализ, в качестве самостоятельных наконечников стрел с поперечным лезвием, свидетельствует о возможном появлении новых видов охоты именно на ступени позднего мезолита лесной зоны.

В условиях открытых степных ландшафтов лук, конечно, тоже использовался, и достаточно широко. Однако состав охотничьей добычи предполагает здесь сохранение некоторых старых, возникших еще в палеолите способов охоты, в частности загонной охоты. Думается, что она сохраняет только эпизодическое значение. В горных районах преобладающее значение получает лук. Но и здесь, по-видимому, загонная охота еще применялась.

Преобладание охоты с луком заставило изменить состав охотничьих экспедиций. Теперь уже не было необходимости в участии в охоте больших групп населения. Стала возможной охота небольшими коллективами охотников, что делало ее не менее эффективной и давало возможность посылать такие небольшие группы в разных направлениях от места обитания, полнее осваивать охотничью территорию данного социального коллектива. Вместе с тем это способствовало интенсификации охоты и более быстрому уничтожению животных на каждой данной охотничьей территории. Все это вызвало к жизни два обстоятельства, приведших к изменению в образе жизни людей. Одно из них выразилось в необходимости более частого передвижения как в пределах данной охотничьей территории, так и вне ее. Отсюда мы встречаемся часто в рамках мезолитической эпохи с небольшими по площади, кратковременными стоянками, порой не имеющими следов каких-либо жилых конструкций. Второе обстоятельство — сокращение количественного состава социально-производственных коллективов, что также видно по характеру поселений и жилищ.

Интенсификация охоты, порой сокращение охотничьей добычи привели к развитию еще двух видов хозяйства — собирательства и рыболовства. Собирательство, разумеется, появилось в палеолите. Однако, вероятно, только в мезолите оно приобрело характер выборочного. Об этом говорят находки моллюсков на ряде стоянок, скорлупы лесных и водяных орехов. Думается, что в южных районах могли широко использоваться для этого и дикорастущие злаки. Во всяком случае знакомство с их пищевыми достоинствами, несомненно, осуществилось задолго до появления земледелия.

Рыболовство в мезолите становится не случайным видом хозяйства в виде охоты на рыбу или ловли ее проходных видов во время нереста, как это, может быть, было в палеолите, хотя эти виды рыбной ловли, конечно, в мезолите могли сохраниться. В ряде районов именно в мезолите появляются рыболовные крючки, что говорит о ловле рыбы с леской из сухожилий, а в конце мезолита мы встречаемся уже с находками остатков сетей, что, несомненно, свидетельствует в пользу появления целенаправленного рыболовства как особой формы хозяйства с возможным использованием при этом лодок. Трудно сейчас сказать об эффективности мезолитических способов ловли рыбы, но то, что этот вид деятельности получил самостоятельное выражение, сомнений нет.

Все перечисленные виды хозяйства были направлены на добывание пищи. Однако, разумеется, они не были единственными. Обработка охотничьей добычи требовала еще нескольких видов хозяйства. Прежде всего это разделка добычи. Ни один материал не выбрасывался, не терялся. Мясо шло в пищу. Шкуры употреблялись на одежду, обувь, головные уборы, для перекрытия жилищ. Кожа шла на изготовление мешков, ремней и т. д. Рог и кости употреблялись для изготовления орудий. Сухожилия шли на тетиву для луков, на лески, для связывания различных предметов. Из перечисленного видна важность правильной и тщательной разделки добычи.

Далее вступала в силу обработка других продуктов: выделка шкур, кожи, сухожилий, обработка кости и рога. Пища готовилась на кострах, причем иногда сооружались специальные очаги из камней.

Много времени уделялось изготовлению орудий труда. В качестве материалов использовались различные породы камня, кость, рог, дерево. Орудия были весьма разнообразными, поскольку они должны были полностью обеспечить все трудовые потребности людей.

Важное место в трудовой деятельности занимала постройка жилищ. Большинство найденных при раскопках остатков жилых конструкций принадлежит шалашевидным постройкам. Однако на ряде памятников обнаружены полуземлянки и землянки, сооружение которых требовало согласованности и значительного труда.

Характер самих поселений очень различен. Мы можем выделить среди них базовые лагеря иногда с площадью до гектара, где, видимо, поселялся большой коллектив, собравшийся для каких-то нужд, более или менее постоянные (может быть, сезонные) поселения, принадлежавшие коллективу в несколько десятков человек и, наконец, остановки групп охотников для организации охоты и первичной разделки добычи. Эта разнохарактерность поселений — очень важная черта жизни мезолитического человека. К приведенному выше перечню следует добавить наличие специализированных поселений-мастерских в местах выхода каменного сырья.

Как уже было сказано, мы немного можем сказать по археологическим данным о социальном устройстве в мезолите, во всяком случае не можем его детализировать. Не подвергается сомнению существование в это время первобытно-общинного строя. Но более точное определение характера коллективов, как нам кажется, следует оставить за рамками этой работы.

Несколько слов следует сказать о верованиях мезолитического человека. Они, разумеется, были своеобразны у представителей разных археологических культур. Вместе с тем можно сказать, что у ряда племен существовала вера в загробный мир, поскольку мы находим погребения с богатым инвентарем, предназначенным для продолжения жизни за могилой. Встреченные при исследованиях отдельных памятников фигурки животных могут говорить о зачатках тотемизма. Какой-то семантикой, к сожалению пока не разгаданной, обладала орнаментация костяных и роговых орудий. Узоры на них очень разнообразны и не образуют никаких закономерных серий. Все эти данные не дают возможности более полно восстановить представления мезолитического человека об окружающем мире, его религиозные воззрения.

При всех значительных успехах изучения мезолита СССР перед его исследователями стоит еще много проблем, которые настоятельно требуют разрешения. Одна из первых в этом ряду — проблема неравномерности изученности мезолита на территории нашей огромной страны. Есть ряд районов, где мезолит или не изучался совсем, или изучен недостаточно. Такая изученность отдельных регионов затрудняет восстановление конкретной истории СССР в эпоху мезолита, делает невозможным сопоставление материалов разных районов.

Недостаточное количество датировок по методам естественных наук затрудняет восстановление хронологии отдельных культур и мезолита в целом. Это явление может, правда, отчасти объясняться тем, что в ряде районов нашей страны мезолитические культурные слои приурочены к песчаным почвам, которые не содействуют сохранности органических материалов и поэтому не дают возможности сбора образцов для радиокарбонового и палинологического анализа. Недостаточно используются и геологические и геоморфологические датировки. Отсюда перед специалистами по мезолиту встает задача поиска болотных местонахождений и старичных шлейфов памятников, расположенных в привычных условиях.

Требует своего уточнения и картина культурного деления мезолитических памятников. В этой связи приобретают огромное значение «культурные определители». В самом деле, как различить и разделить на культуры имеющиеся мезолитические материалы? Для неолита при наличии керамики выделение культур является относительно простой задачей, поскольку сочетание определенных элементов орнамента и форм посуды может служить для определения культурной принадлежности того или иного памятника. Для мезолита определение культурной принадлежности затруднено, так как керамика отсутствует. Роль «культурного определителя», по нашему мнению, могут сыграть предметы охотничьего вооружения и рубящие орудия, которые в определенных сочетаниях встречаются в определенных культурах. Выделение таких «культурных определителей» будет способствовать точному разграничению мезолитических культур.

Важна проблема поисков могильников для целого ряда культур. На огромной территории СССР встречено лишь несколько мезолитических могильников. Для подавляющего большинства мезолитических культур неизвестен погребальный обряд. В связи с этой проблемой стоит и проблема антропологических типов населения, оставившего мезолитические памятники. Мы очень мало знаем о составе этого населения.

Требует своего разрешения и этнокультурная проблема. Она пока только в значительной мере поставлена, но далеко не решена. Безусловно, она стоит в прямой зависимости с целым рядом других задач.

Очень важна проблема миграций населения в мезолитическую эпоху и связанная с ней проблема контактных зон между мезолитическими культурами. При передвижном образе жизни и специфике хозяйства были неизбежны передвижения населения из одной природной зоны в другую. Одной из самых больших миграций в истории человечества было, по-видимому, заселение северных территорий, своего рода заполнение «территориального вакуума», продвижение на участки Европы и Азии, освободившиеся в начале голоцена от ледников. Более мелкие миграции вызывали наложение ареалов одних культур на другие, что приводило к образованию контактных зон. Археологам еще предстоит много работы для выяснения характера взаимоотношений разных групп населения в этих контактных зонах. Оно, безусловно, не могло быть однозначным.

Не решен ряд проблем, связанных с экономикой мезолитического человека. Многие детали и аспекты ее в целом ряде случаев мы можем только предполагать. Пока она нам рисуется только в самых общих чертах. Детализация экономического развития — дело будущего. Она должна идти по путям выявления преимущественных объектов охоты и ее способов у отдельных групп населения, восстановления сезонов существования отдельных памятников, построения годовых экономических циклов и т. д. Предложенное в 50-х годах С.Н. Бибиковым понятие «кризис охоты» для мезолитического человека тоже, вероятно, требует уточнения, поскольку, очевидно, он не был всеобщим и всеобъемлющим, т. е. он не объясняет многих исторических явлений в конце мезолитического времени. Необходимо более доскональное знакомство и с другими отраслями хозяйства мезолитических людей.

Проблемы социального устройства в мезолите тоже имеют первостепенное значение. Выше мы уже много говорили об этом. Здесь могут помочь данные этнографии, хотя в их интерполяции на археологические материалы археологу необходимо быть крайне осмотрительным, учитывая общность экологических условий и уровня развития экономики.

Мы перечислили далеко не все проблемы, стоящие перед специалистами по мезолиту. Однако даже этот список показывает, как еще велико поле деятельности для археологов этой специальности. Привлечение к этим вопросам большого количества специалистов разных поколений поможет пролить свет на решение многих проблем.