Мифология Толкина. От эльфов и хоббитов до Нуменора и Ока Саурона

Глава 15. ДУНАДАНЫ, ШЕКСПИР, РУССО И РОБИН ГУД

Сельский пейзаж. Рисунок английского художника Томаса Гейнсборо. 1784–1786 гг.

The Metropolitan Museum of Art

Сравнивая карту «Властелина колец» с географической и исторической картой Британии, мы можем заметить довольно странное обстоятельство: на землях, более-менее соответствующих Англии, нет людей, которые были бы аналогом англичан. Причем никаких англичан: ни древних, ни современных. Да, место, где живут хоббиты, — это образ английской деревни, но сами хоббиты не люди. Да, Ривенделл — образ мира прерафаэлитов и ар-нуво, но это эльфы. Англосаксы, воители Мерсии, находятся в Рохане, который соответствует Центральной Европе. В образе Денетора просматриваются черты английского аристократа — но это Гондор, аналог Италии-Византии. «Правь, Британия, морями!» — но это Нуменор, Вторая эпоха. А что же на землях Арнора-Англии? Трактир в Брыле и при нем парочка поселений. И дунаданы, разумеется.

А еще там есть руины. Руины арнорского прошлого, которое тем не менее не очень-то похоже на прошлое англичан. В распаде Арнора на Артедайн, Кардолан и Рудаур усматривают аллюзию на попытку Генриха II разделить владения между тремя сыновьями (одним из которых был Ричард Львиное Сердце), но средиземская история — это розни трех братьев после смерти отца, и она ничего общего не имеет с войнами, которые вели против вполне живого Генриха его сыновья (включая и принца Джона, не входившего в ту тройку). Войны Арнора с Королем-Чародеем не имеют никаких исторических аналогов. Единственное, что можно с натяжкой счесть соответствием, — деталь биографии Ричарда Львиное Сердце и Исилдура: Ричард, будучи десять лет королем Англии, реально провел в ней полгода, и это время был занят сборами в Крестовый поход. Исилдур, наследующий арнорский престол от своего отца Элендила, провел в Арноре примерно столько же времени, занимаясь сборами на войну Последнего Союза. Королем Арнора он был два года после гибели отца, но до Арнора не добрался, погибнув по пути домой. В этом опять-таки можно усмотреть отзвуки биографии Ричарда — его гибель во Франции, но… это лишь слабо соотносимые отдельные элементы.

Одним словом — бессмысленно искать в Арноре Англию.

Давайте рассмотрим дунаданов.

Лесное братство, борющееся со злом и защищающее простых сельчан от короля-злодея и его приспешников, — в такой обобщенной формулировке дунаданы оказываются преемниками веселой ватаги Робина Гуда. Ноттингем расположен к северо-западу от Хоббитании-Оксфордшира, так что география тут идет рука об руку с историей. А дальше возникает вопрос: о соответствии какому Робину Гуду мы говорим? Ведь их как минимум четыре.

Прежде всего есть реальные прототипы. Их несколько, они жили в XIII–XIV веках: йомены, пострадавшие от судебного произвола, и рыцарь, скрывавшийся после разгрома мятежа и давший герою имя.

Статуя Робина Гуда у Нотингемского замка.

Nando Machado / Shutterstock.com

Есть Робин Гуд из народных баллад, грабящий богачей и раздающий добро беднякам.

Есть Робин Гуд из «Айвенго», перенесенный на столетие назад, во времена Ричарда Львиное Сердце (Ричард действительно осаждал принца Джона в Ноттингеме, что и послужило причиной сближения сюжетов). Здесь веселая шервудская ватага оказывается носителем верности истинному королю, да и сюжет в целом строится на хорошо знакомом нам принципе «возвращение короля».

И наконец, есть Робин Гуд массовой культуры, пришедший из кинокартины Майкла Кертиса (1938 год) и растиражированный фильмами, сериалами и мультфильмами. Здесь в набор героев непременно входят шериф и Гай Гисборн, причем ранние киноленты были условно-историчными (у Кертиса тема возвращения Ричарда занимает важное место в сюжете), а затем большее или меньшее значение приобрели элементы мистики.

Как видим, Следопыты Арнора наследуют героям Вальтера Скотта — с той разницей, что они не ждут короля из-за моря, они сами потомки королей, и если Ричард у Вальтера Скотта скрывается под плащом странника, то для наследников Исилдура уже тысячу лет такой плащ — их собственная одежда. Любой вождь дунаданов — это Робин Гуд и вальтер-скоттовский Ричард в одном лице[59].

Образ законного властителя, живущего в лесу, для английской культуры не нов. Именно на этом строится все действие в комедии Шекспира «Как вам это понравится», где герцог изгнан, живет со своим двором в лесу и в монологе говорит, в частности, так:

Ну что, мои товарищи и братья

В изгнании — не стала ль эта жизнь

Благодаря привычке старой слаще

Раскрашенного блеска? Этот лес

Не менее ль опасностями полон,

Чем лживый двор?

…И эта наша жизнь,

Свободная от суеты и шума,

Находит голоса в лесных деревьях

И книги в ручейках, и поученья

В громадных камнях, и добро во всем[60].

Известно, что Толкин признавался в пламенной нелюбви к Шекспиру. Это касается не только ходячего леса в «Макбете», но и изображения эльфов в «Сне в летнюю ночь». Однако приставка в слове «нелюбовь» почти ничего не значит для литературоведения, потому независимо от нее автор, по собственному признанию, вел страстный диалог с предшественником, а сила влияния при отрицании может оказаться даже мощнее, чем при подражании. Толкин освободил эльфов от шекспировских крылышек, но сохранил сам образ эльфийских владык, живущих в лесу, что не только воплощается в персонажах Галадриэли и Келеборна, но и поддерживает образ дунаданов, в чьих жилах течет эльфийская кровь.

Итак, правильный и прекрасный королевский двор должен пребывать в лесу, питаться охотой («А не пойти ль теперь // За дичью нам?» — говорит шекспировский герцог сразу после своего монолога), благодаря этому он освободится от лжи, интриг и прочих пороков. Как мы увидели в только что приведенной цитате, вместо книг у них ручьи и камни, и это видится чем-то очень хорошим. Толкин также не обременяет дунаданов домашними библиотеками, он упоминает, что все наследники воспитывались в Ривенделле, и нам остается лишь предполагать, что там учились не только принцы, но и другие дети[61].

Сильный и прекрасный человек, живущий на природе, чистый душой, не нуждающийся в хлебе, освободившийся от собственности в числе прочих пороков цивилизации… Хронологически между Шекспиром и Толкином возвышается бескрайний и манящий Жан-Жак Руссо.

В «Рассуждении о науках и искусствах» Руссо пишет: «Пышность наряда может свидетельствовать о богатстве человека, а изящество — о его хорошем вкусе, но здоровый и сильный человек узнается по другим признакам, и телесная сила скрывается не под златотканой одеждой придворного, а под грубым одеянием землепашца. Не менее чужды нарядности и добродетели, представляющие собою силу и крепость души. Добродетельный человек — это атлет, который любит бороться нагим, он презирает все эти жалкие украшения, стесняющие проявление силы, бо́льшая часть которых была изобретена лишь для того, чтобы скрыть какое-нибудь уродство»[62]. Если убрать из текста слово «нагим» — получится вполне адекватный портрет дунадана.

Чтобы он стал еще более узнаваемым, добавим другую цитату: «Американские дикари, не знающие одежды и промышляющие одной лишь охотой, непобедимы: в самом деле, какое иго можно наложить на людей, у которых нет никаких потребностей?». Эта цитата отлично показывает, что реального дикаря Руссо знал даже не из книг, а лишь из своих собственных фантазий, но мы говорим не об уничтожении «непобедимых» индейцев белым человеком, а о влиянии руссоистского «естественного человека» на «Властелина колец».

Кстати, это воздействие романтического образа индейцев касается и переводов: в оригинале дунаданы называются рейнджерами, а большинство русских версий именует их следопытами — с очевидной отсылкой к Фенимору Куперу, к его Следопыту, который обладает всеми руссоистскими достоинствами (за исключением наготы) и дружен с индейцами. Да и сам Арагорн в первом томе в достаточной мере напоминает героя Купера.

Руссо очень легко критиковать (первым это сделал Вольтер, а в качестве самой свежей критики назовем превосходную главу Григория Ревзина в его фундаментальном труде «Оправдание утопии»92), но нам нужно понять, как его неумело выраженные идеи повлияли на огромное число умнейших людей, включая Толкина, и на миллионы тех, кто не читал Руссо вовсе, однако странным образом воплощал его идеалы в своей жизни. Относительно влияния Руссо на Толкина необходимо сделать оговорку: нам неизвестно отношение Профессора к французскому мыслителю и мы не утверждаем, что влияние было прямым, а не через Гете, Шиллера или Канта, но уже приведенные цитаты свидетельствуют, что «естественный человек» и дунадан — это, несомненно, родственные художественные образы.

Иллюстрация Микаэля Андриоли из книги Фенимора Купера «Истории из жизни американских первопроходцев».

Fenimore Cooper, James. Historical Stories of American Pioneer Life As Told in the Famous Leatherstocking Tales. New York: John C Winston, 1897

Итак, герои Руссо — могучие мужчины, которые живут одиноко (женщины упоминаются один раз, а о стариках и детях вовсе нет ни слова), и они равны между собой, у них нет ничего, что могло бы породить неравенство. По этой же причине они и не нуждаются ни в чем. Учитывая, что Руссо ставит чувства выше разума («доброе сердце» он называл главным своим достоинством), а из чувств больше всего ценит сострадание, жалость к другим, то вот это сочетание крайне ограниченных потребностей (благодаря чему ты удовлетворен имеющимся) и сострадания оказывается практически первым в европейской культуре спонтанным отражением буддийского идеала.

Жалость и милосердие, воспетые именно Руссо, играют важнейшую роль в мировоззрении Толкина и художественной ткани «Властелина колец». Именно жалость не дала Бильбо убить Голлума, что затем подчеркивает Гэндальф в разговоре с Фродо, и именно эта жалость, затем уже проявленная Фродо, в итоге станет силой, которая уничтожит Кольцо (когда Фродо оказался бессилен перед чарами Кольца, Кольцо захватил пощаженный им Голлум, который и погиб со «своей прелестью»).

Непобедимый нагой дикарь Руссо плохо соотносится с состраданием, но оно присуще Арагорну. Самый яркий пример — его исцеляющие руки, которыми он не только вывел из мрака Фарамира, Эовин и Мерри, но и до рассвета помогал другим раненым.

Мы начали эту главу с Робина Гуда, разбойника, бродящего по лесам, который вершит справедливость, то есть тоже соответствует руссоистскому идеалу «дикаря», но при этом обладает состраданием. Блага цивилизации (прежде всего деньги), которые добывает его веселая ватага, он раздает бедным (мы, разумеется, говорим о герое баллад и прочих художественных произведений). Это ответ на вопрос о причине популярности Руссо: его идеи старше его книг, причем старше как минимум на века, а как максимум — на тысячелетия. Это же и ответ на вопрос о популярности «Властелина колец», где эти идеи лежат в основе как сюжета, так и философии.

В «Общественном договоре» Руссо рисует образ идеального государства. Вот как это резюмирует Григорий Ревзин: «Это государство лишено какой-либо внутренней структуры, в нем нет разделения властей, в нем нет никаких отдельных от государства объединений граждан, в нем нет никаких выборов, в нем любые магистраты в силу того, что они являются частью народного духа, автоматически выражают его и только его, поскольку никакого собственного интереса иметь не могут». В такой формулировке перед нами узнаваемая картина жизни дунаданов, которые охраняют земли Арнора от вражьих тварей, при этом управляются именно народным духом (Арагорн уходит на десятилетия странствовать по разным землям, но отсутствие вождя дунаданов в Пустоземье никак не сказывается на защищенности тех же хоббитов). И так дунаданы живут целое тысячелетие! Если это не руссоистская утопия — то что есть утопия?[63]

Мы уже говорили о первом вожде дунаданов — об Аранарте — и о том, как уход в леса качественно изменил арнорцев (пока Арнор был обычной страной с городами, — никакого особого взлета духа там не замечалось, да и распад Арнора — это феодальная усобица, хоть и смягченная). Уничтожение Артедайна превращает обычного арнорца в «естественного человека» и становится залогом его расцвета. Такой человек освобождается не только от собственности, но и от индивидуальных, эгоистических устремлений. Вот цитата из «Общественного договора» Руссо, которую мог бы произнести Торонгил в минуту откровенности, объясняя, как его народ действует без правителя: «Каждый из нас передает в общее достояние и ставит под высшее руководство общей воли свою личность и все свои силы, и в результате для нас всех вместе каждый член превращается в нераздельную часть целого».

Титульный лист книги Жан-Жака Руссо «Общественный договор», издание 1762 г.

Rousseau, J.-J. Principes du droit politique. Amsterdam: M. M. Rey, 1762

Вот поэтому тридцать таких воинов и стоят целого войска…

В этом контексте примечательно, что один из переводов слова «рейнджер» — «королевский лесничий». Однако дунаданы не служат королю — они все и есть носители королевской власти, причем в высшем смысле, в духе изначального Нуменора, и преследуют эти «лесничие» не крестьян, браконьерствующих от бедности, а орков и варгов.

Поскольку Толкин пишет не утопический трактат, а волшебный роман, то он, в отличие от философов-утопистов, дает обоснование тому, как этот идеал может существовать. Объяснение это волшебное, оно не выражено прямо во «Властелине колец» (хотя есть и там), за его проработкой мы отправимся в «Неоконченные сказания»: в историю про Алдариона и Эрендис. У короля Нуменора Тар-Алдариона была единственная дочь Анкалимэ, которой он намеревался завещать престол. Для этого ему пришлось принять два закона. Первый: о том, что наследником становится старший ребенок, независимо от того, сын это или дочь. И второй: что наследник обязан вступать в брак только в роде Элроса (сам Алдарион был женат на простой женщине и считал, что все беды его брака исходят из того, что потомки Элроса жили значительно дольше).

В толкинистском фольклоре есть присловье «Земля держится на Втором законе термодинамики, а Арда — на Втором законе Тар-Алдариона». Это означает, что те, в чьих жилах есть эльфийская кровь, могут вступать в родственные браки, и это не приведет к вырождению. Без этого дунаданы не смогли бы тысячу лет сохраняться как народ: они или вымерли бы из-за неизбежных родственных браков в замкнутом социуме, или вступали бы в отношения с кем-то со стороны и утратили бы внутреннее единство, перестали бы быть государством народного духа, то есть их постигла бы смерть культуры.

Критики Руссо говорят, что нарисованная им картина — это чудовищный тоталитаризм. «Он предлагает удивительный конструкт — начинает с того, что повсюду человек в оковах (оковах собственности, семьи, законов, воли правителей и т. д.), обещает его освободить, но освобождает не посредством уничтожения оков, а посредством уничтожения человека, у которого больше нет своих мыслей, желаний, судьбы, своей личности — только общий дух государства», — пишет Ревзин. И здесь мы подходим к самому интересному: к тому, где и как эти фантазии — хоть руссоистские, хоть дунаданские — были самой что ни на есть исторической реальностью.

В умозрительных конструктах предполагается, что люди живут таким «естественным» образом всю свою жизнь, — а поскольку физически так социум выжить не может, эти конструкты критикуются. Но посмотрим внимательно на «дикаря» (или дунадана): это вольно бродящий мужчина, не обремененный ничем социальным, он живет не разумом, но чувствами, в числе этих чувств единение с такими же, как он, его не заботит пропитание, потому что оно достается ему легко, а нуждается он весьма в малом, он «нагой», то есть его не заботит одежда…

Если брать ХХ век, то такое обобщение — это образ хиппи. Кстати, именно они были питательной средой толкинистского фэндома, и надписи «Фродо жив!» и «Гэндальфа в президенты!» соседствовали с пацификом. Когда в начале 1990-х в России складывались толкинистские сообщества, они испытывали мощное влияние культуры хиппи, включая «фенечки» (бисерные браслеты); на конвенты и игры многие добирались автостопом, перенимая умения у хиппи или просто принадлежа к ним.

В реальности такая культура существует не вместо, а вместе с обычным социумом, поэтому она называется «фэндомом», «тусовкой» или другими терминами, означающими ее обособленность (и мы вернулись к «веселой ватаге» Робина Гуда). В нее приходят и, как правило, уходят спустя несколько лет. Различие между юношами и девушками там минимально, женских функций в тусовке нет, как, впрочем, и специфически мужских тоже. «Доброй матерью-природой», которая должна все давать «дикарю», для хиппи служило все то же отвергнутое ими «цивильное» общество: грабеж в стиле Робина Гуда хиппи заменили попрошайничеством. (Толкинисты, в отличие от хиппи, никогда не порывали с «цивильным» обществом, поэтому вопрос добывания средств к существованию у каждого из толкинистов решается индивидуально.) Можно долго анализировать субкультуру хиппи в свете Руссо и найти огромное количество совпадений, однако наша речь не о хиппи, а о Толкине и толкинистах.

Но прежде еще одно историческое воплощение руссоистского идеала. Ранее мы обмолвились, что он старше самого Руссо на века и тысячелетия. Речь идет о «мужском доме», объединении молодых охотников, существовавшем при охотничьем строе. О нем подробнейшим образом пишет Пропп93. Юноши жили в доме в лесу, составляли особое братство, занимались охотой и разбоем, причем допускался и разбой по отношению к собственному племени, они считали себя зверьми и носили специальную одежду, помимо охоты и разбоя, изучали священную традицию племени и исполняли особые ритуалы. Как видим, все это более чем близко к образу «дикаря» у Руссо — он не знал про «мужские дома», но поскольку именно они дали мировой культуре представления о благородном разбойнике, то Руссо интуитивно нащупал их образ довольно верно. Опять-таки он сильно ошибся с наготой, но если мы будем подразумевать «асоциальный внешний вид», то и здесь все сойдется. В «мужской дом» уходили на несколько лет, а затем охотник возвращался в племя, женился и становился обычным членом социума. Собственно, движение хиппи было стихийным возрождением именно этого явления, но в условиях индустриального общества.

Итак, Руссо ошибся только в одном: в длительности пребывания в «естественном состоянии». Реальный человек готов прожить так несколько лет[64], причем главной ценностью в эти годы для него будет коллективное переживание мистических чувств (в этом цель и дикарей-охотников, и хиппи с их наркотиками), а также чувства единения в «лесном братстве».

Как отмечают критики Руссо, выход в «естественное состояние» у него не имеет цели. «Платоническая традиция утопии имела вполне ясный ответ на этот вопрос. Государство, берущее за образец Спарту, имеет своей целью устройство жизни в соответствии с божественным промыслом, это способ служения высшему и достижения его в земной жизни. Но у Руссо-то нет никакого метафизического горизонта, в соответствии с которым надо устроить жизнь на земле», — пишет Ревзин. И это возвращает нас к дунаданам, потому что у них с этим все идеально: у них есть борьба с вражьими тварями, носящая не только практический, но и экзистенциальный характер, в определенном смысле его можно назвать религиозным, поскольку они сражаются против творений Моргота, Врага Эру. Таким образом, Толкин — вольно или невольно — точно попал в руссоистскую струю, но, в отличие от Руссо, придал ей четкое направление. Поскольку дунаданы — люди с эльфийской кровью, то в этой «Спарте» нет больных и слабых, что делает утопию Толкина популярнее всех остальных утопий, вместе взятых (не каждому юноше захочется отождествлять себя со спартанцем, сбрасывающим со скалы хилого ребенка, а у дунадана такой проблемы не будет по определению).

И совершенно неудивительно, что формой существования толкинистского фэндома первоначально стали именно ролевые игры (фактически они его и создали): люди на несколько дней уезжают в лес, создают себе некие асоциальные костюмы (так не станешь ходить по улицам), проживают жизнь героя Средиземья, причем заметную часть игры составляют сражения. Весьма узнаваемый вид деятельности, только длится он не несколько лет, а несколько дней. «Добрую мать-природу», снабжающую всем необходимым, ролевики приносят в своих рюкзаках. Цель игры — не только проживание себя-в-Средиземье, но и максимальное освобождение от себя-цивильного, от того, что составляет социальную сущность ролевика вне фэндома. Удачная игра от неудачной отличается именно тем, насколько каждый игрок отдает «под высшее руководство общей воли свою личность и все свои силы». Как видим, эта цитата из Руссо отлично воплощается в реальной жизни уже тридцать с лишним лет.

Но есть одна существенная оговорка.

Движение хиппи, при всей их любви к Толкину, не было порождено «Властелином колец». Ролевое движение благодаря «Хоббитским игрищам» обрело размах, но ролевые игры существовали и ранее, а с середины 1990-х их проводят на практически любую тематику. Иными словами, идеи «лесного братства» возникли в культуре Европы и Америки независимо друг от друга, они были продиктованы цивилизационными причинами[65], а Толкин с образом дунаданов оказался той первой ласточкой, что еще не делает весны, но, несомненно, предвещает ее. Он создал образец для подражания, а подражатели появились позже.