Мифы воды. От кракена и «Летучего голландца» до реки Стикс и Атлантиды

Глава 1. ВОДНАЯ КОСМОГОНИЯ

ВОДА: СТИХИЯ И ПЕРВОНАЧАЛО

Человек до некоторой степени состоит из воды. Ее конкретное содержание в человеческом теле зависит от многого — например, от возраста и телосложения, — но неоспоримо, что без воды мы не выживем. Иными словами, вода — из тех стихий и веществ, которые определяют нас в физическом и биологическом смысле. А если говорить о первостихиях и первовеществах, то определяет она и весь известный нам мир.

Со времен античной и средневековой натурфилософии существует теория о так называемых первоначалах (субстратах, элементах и так далее). Обычно четыре стихии: вода, воздух, земля и огонь — входят в их число, поскольку их важность для мироздания очевидна, хотя конкретную роль на заре человеческой мысли и могли истолковать каким-то необычным образом. К стихиям, как правило, добавляли еще один элемент, который иногда был ключевым, такой как апейрон — бесконечная и неопределенная первичная материя в философии Анаксимандра, число Пифагора или Филия и Нейкос, то есть Любовь и Вражда, движущие силы мира, согласно Эмпедоклу. И конечно, один из самых известных «пятых элементов» — небесную или звездную стихию, эфир — мы встречаем уже в философии Аристотеля.

Китайская философская концепция у-син рассматривает мироздание сквозь призму пяти стихий (среди которых и вода — шуй), позволяющих охарактеризовать связи между элементами бытия и в то же время многое поделить на пять. Место эфира в этой классификации занимает металл. Вода же, согласно ее постулатам, описывается, например, так:

В индийских религиях понятию «эфир» приблизительно соответствует термин акаша, а вода как один из пяти великих элементов (махабхут) именуется ап. Термин употребляется в «Ригведе» во множественном числе (апас), когда речь идет о персонифицированных космических водах, богинях, матерях и юных женах. В этих водах обитает Варуна, владыка космического океана, а русло для них выкапывает повелитель небесного царства Индра. Апас целительны и иногда отождествляются с божественным напитком сомой; они очищают от греха, лжи и прочей скверны. В индуистской мифологии водам — особенно рекам — уделяется много внимания, о чем будет подробнее рассказано в одной из следующих глав.

В японской философии годай вода — мидзу — также считается одним из пяти первоначал (учитывая аналог эфира или акаши, именуемый сора). Мидзу представляет собой все текучее и переменчивое, способное приспосабливаться к самым разным условиям. Такими свойствами обладают и сама вода, и телесные жидкости, но еще эти свойства присущи растениям и человеческим мыслям.

В других мировых культурах, традициях, школах и течениях разных эпох включение воды в число основополагающих стихий, без которых существование вселенной немыслимо, отнюдь не редкость, хотя нюансы теорий, систем и обоснований могут различаться. В любом случае вода — составная часть мироздания и один из инструментов, с помощью которого человечество издревле пыталось осмыслить, почему все устроено так, а не иначе.

МИРОВОЙ ОКЕАН

Стоя на берегу моря и глядя в синюю даль — туда, где зачастую теряется граница между водой и небом, — многие из нас невольно задаются вопросом, не так ли выглядит бесконечность. На самом деле у столь возвышенных чувств имеется довольно крепкий мифический фундамент (видимо, простирающийся вплоть до коллективного бессознательного): многим мировым культурам известен мотив, согласно которому до начала времен вселенная в хаотическом состоянии представляла собой именно океан.

Точнее, цитируя Гомера:

Итак, в мифологии древних греков Океан был, с одной стороны, старшим титаном, сыном Урана и Геи (Неба и Земли), мужем Тефии, отцом многотысячного потомства — нимф-океанид, а также всех больших и малых рек в мире; с другой стороны — стихией и грандиозной рекой, окружающей Ойкумену.

Океан — прародитель всего сущего.

Океан. Фрагмент фонтана Треви, Рим.

morenina / Shutterstock.com

Не менее грозный и прекрасный образ водной стихии, космический по своему охвату, можно обнаружить в шумерской мифологии, причем он отличается от греческого с концептуальной точки зрения, поскольку состоит из двух равноправных частей: Абзу и Тиамат. Именно их соединение, как следует из космогонического эпоса «Энума элиш», породило известный нам мир. Абзу — стихия подземных пресных вод, источник ручьев, рек и прочих водоемов, а Тиамат — хаотичный соленый океан. Предположительно, именование этого океана происходит от аккадского слова «тамту», которое в переводе означает «море».

В Древнем Египте прародителями богов также выступали воплощения океана — Нун и его супруга Наунет, одна из четырех пар космических божеств, формирующих Огдоаду — Великую Восьмерку первичных высших сущностей. Из вод Нуна вышел бог солнца Ра, и в эти самые воды, по преданию, однажды все вернется. С космологической точки зрения, принятой у древних египтян, великий темный океан по-прежнему окружает мир со всех сторон и небо — часть этого океана.

Нун поднимает ладью бога солнца Ра в небо. XI в. до н. э.

Wikimedia Commons

Среди важнейших мифов индуистской мифологии есть история о пахтанье Молочного океана, Самудра-мантхан, которая описывает, как боги и демоны-асуры добывали напиток бессмертия — амриту. Для этого Вишну, приняв образ черепахи, поместил себе на спину гору Мандару, а в качестве веревки участники использовали одного из великих змеев-нагов, Васуки. Таким замысловатым образом они вращали гору в океане, как мутовку, взбивая его воды, пока из этих самых вод не начали появляться чудесные сущности и вещи: прекрасные полубогини апсары, царь всех лошадей Уччайхшравас, корова изобилия Сурабхи, волшебные деревья Париджата и Калпаврикша, лук Кришны Шарнга и богиня вина Варуни… Последним возник Дханвантари, бог медицины, который и нес амриту. Кроме божественного нектара, участники пахтанья ненароком сотворили яд калакуту, способный уничтожить вселенную, но его выпил Шива и тем самым не допустил катастрофы (поэтому, кстати говоря, у Шивы синяя шея). Молочный океан, как отмечает исследователь мифов Девдатт Паттанаик, олицетворяет бесконечные возможности мира и материю, которая находилась во власти энтропии, пока боги и демоны не начали ее ворошить.

Пахтанье космического океана. Индия, конец XVIII в.

Метрополитен-музей, Нью-Йорк

Согласно индуистским мифам, также на водах первозданного океана, заполняющих половину вселенной, покачивается тысячеголовый змей Шеша, царь всех нагов. На теле Шеши возлежит Вишну, одно из трех главных божеств индуистского пантеона.

В зороастрийской и персидской мифологии космический океан называется Фрахвкард, но его значение отличается от ранее приведенных примеров. В начале творения бог дождя Тиштрия сотворил тучи над всей землей, а потом ту воду, что пролилась из них, дух ветра согнал на юг, где и возник Фрахвкард. По преданию, он состоит из тысячи озер, каждое 1800 фарсахов шириной; из него вытекают две священные реки, Арак и Вехруд, которые, обогнув весь мир и очистившись, возвращаются обратно. Тем самым роль этого космического океана — не резервуар энтропии, способный как породить, так и погубить мир, а резервуар дождя.

МИФ О НЫРЯЛЬЩИКЕ ЗА ЗЕМЛЕЙ

Таким образом, вода во множестве культур и мифологий выступает в качестве порождающего начала, и при этом зачастую выделяются более конкретные сюжеты и мотивы, повторяющиеся у разных народов. Один из них — миф о Ныряльщике за землей, согласно которому, если излагать его в общих чертах, до появления мира (точнее, земной тверди) существовал некий безбрежный водоем, и существа, обитающие в нем или над ним, в определенный момент по той или иной причине осознали необходимость суши. Они либо ныряли сами, либо отправляли кого-нибудь другого за крупицами земли со дна водоема — и из этих крупиц рождалась земная твердь. Подобные сюжеты характерны для Южной Азии, Сибири, Восточной Европы и Северной Америки.

Например, в различных регионах Индии за землей ныряют духи-наты, а также крабы, жуки (в том числе навозные), черепахи, пиявки и черви; иногда происходит не «ныряние в воду», а спуск в нижний мир, но поставленная кем-то более мудрым и могущественным цель сохраняется — добыча частицы земли, из которой потом в мире людей возникает суша. Сюжеты одних мифов довольно простые, других — куда более замысловатые, с подробностями, иной раз придающими повествованию нешуточный размах: в частности, миф народа байга описывает, как из нижнего мира пытались добыть землю разных видов, ради чего Черепахе пришлось совершить далекое путешествие, выдержать несколько испытаний и в конце концов, по одной из версий истории, расстаться с зубами (да, теперь вы знаете, почему у черепах их нет), потому что именно на зубах остались драгоценные частицы, из которых бог Бхагаван и сотворил желанную сушу.

Марийский миф о сотворении мира повествует об утке в небесном гнезде и ее птенцах, селезнях Кугу Юмо и Керемете. Они ныряли за землей вдвоем, и из той, которую принес Кугу Юмо, получились «широкие равнины с зелеными лугами, густыми лесами и полноводными реками», а из той, которую принес Керемет, — «крутые горы, топкие болота и непролазные овраги».

В румынской мифологии сценарий разыгрывается при участии двух демиургов: Фыртата (положительного) и Нефыртата (трикстера с тенденцией к превращению в отрицательное божество, антипода Фыртата), — при этом они иногда принимают облики голубя и утки или бабочки и червя. Нефыртат, согласно преданию, дважды пытается нарушить приказ своего светлого товарища и принести землю со дна ради собственной славы, вследствие чего она ускользает сквозь пальцы; в третий раз он сдается и доносит сущие крохи под ногтями, но даже такого маленького количества Фыртату достаточно, чтобы сотворить островок, на котором поместятся они оба. В дальнейшем островок магическим образом увеличивается, что также считается частью мифа о Ныряльщике, но напрямую с водой не связано — и мы эту часть опустим.

В Северной Америке сюжеты о Ныряльщике за землей очень разнообразны в смысле действующих лиц: это могут быть утка, шилохвость, гагара, чирок, бобр, ондатра, черепаха, жаба, лягушка, норка… Перечень отнюдь не исчерпывающий. Надо отметить, что варианты мифа, бытовавшие у тех или иных племен, отличаются друг от друга не только в том, что касается существ, которые пытаются достать землю со дна бескрайних вод. Можно условно разделить их на категории: в одном случае Создатель посылает на дно какое-нибудь существо, и рано или поздно попытка оказывается удачной; в другом варианте мифа действуют два Создателя (иногда они тоже птицы — например, Сокол и Ворон), и один из них велит Ныряльщику браться за дело, после чего оба творят сушу — разную, как Кугу Юмо и Керемет. Третья категория историй про Ныряльщиков связана не с сотворением суши как таковой, а с ее воссозданием вследствие потопа. И наконец, существуют мифы с характерными деталями, выделяющими их на фоне перечисленных разновидностей: так, на юго-востоке Аляски был записан миф, в котором Ворон вынудил «морскую женщину» (рыбу или самку морского льва) принести землю со дна, поскольку украл у нее ребенка.

В контексте мифа о Ныряльщике за землей также надо упомянуть апокрифическое сказание «О Тивериадском море» (под этим названием подразумевается первозданная водная стихия), чьи наиболее ранние рукописные копии датируются концом XVII века. Апокриф существует в двух редакциях, которые отличаются друг от друга порядком эпизодов и деталями, но по смыслу говорят об одном и том же; происхождение апокрифа вызывает споры — оно может быть как болгарским, так и русским. В повествовании речь идет об истории и устройстве мира; при этом более старая редакция начинается непосредственно со встречи Господа, который сошел по воздуху на море Тивериадское, и «гоголя пловуща» (нырка), то есть Сатаны.

И рече Господь Сотанаилу, аки не ведая его:

— Кто еси?

И рече Сотанаил:

— Аз есми Бог.

— А меня како наречеши?

И отвеща Сотанаил:

— А ты Богъ Богом и Господь господствующем.

Далее Господь повелевает Сатане принести со дна моря Тивериадского землю и кремень (в более старой редакции — и песок). Земля с песком нужны для сотворения суши, а кремень — девяти ангельских чинов и одного демонического. Апокриф повествует о свержении Сатаны, о превращении его воинства в бесов, леших, водяных, домовых и так далее.

По мнению некоторых исследователей фольклора, история о Ноевом ковчеге — модифицированный миф о Ныряльщике за землей. И действительно, говоря о сходных чертах, а не о различиях, мы можем сразу выделить общие мотивы: Ной, выступающий в роли Создателя, посылает на поиски земли птицу:

По прошествии сорока дней Ной открыл сделанное им окно ковчега и выпустил ворона, который, вылетев, отлетал и прилетал, пока осушилась земля от воды.

Потом выпустил от себя голубя, чтобы видеть, сошла ли вода с лица земли, но голубь не нашел места покоя для ног своих и возвратился к нему в ковчег, ибо вода была еще на поверхности всей земли; и он простер руку свою, и взял его, и принял к себе в ковчег.

И помедлил еще семь дней других и опять выпустил голубя из ковчега.

Голубь возвратился к нему в вечернее время, и вот, свежий масличный лист во рту у него, и Ной узнал, что вода сошла с земли.

Он помедлил еще семь дней других и выпустил голубя; и он уже не возвратился к нему.

Бытие, 8:6–12

Описанное действительно совпадает со схемой действий Создателя и Ныряльщика, но, поскольку миф о Ноевом ковчеге — это все-таки миф о Потопе, мы к нему вернемся в третьей главе. И все же, упомянув о «схеме», уместно еще раз отметить интересное различие между версиями мифов, продемонстрированное с помощью ранее приведенных примеров: в одном случае мы сталкиваемся с Создателем и Ныряльщиком, в другом — с двумя Создателями, светлым и темным. Как отмечает Алан Дандес, «конкретно в случае дуализма, связанного с Ныряльщиком за землей, один элемент имеет дело с грязью, а другой — создает из нее красоту и нечто ценное».

ТРИДЦАТЬ ТРИ КИТА

В упомянутом ранее апокрифе «О Тивериадском море» (точнее, в одном из его вариантов, который был обнаружен русским филологом-славистом Виктором Григоровичем в Чебоксарах) есть такие строчки: «И рече Господь: “Будите тридесят три кита на море Тивириадском, на водах, и буди на тех китех земля”. И разсея Господь землю на них: “Буди земля толста, широка и пространна, и прорасте древеса, и травы, и цветы, горы, и холмы, и источники, и езера, и реки”. И сотвори Господь от земли звереи, и скоты, и рыбы в водах, и птасисицы, летящия по воздуху. И сотвори день, и нощ, и гады, пресмыкающяся по земли. А китом тем повеле пищу Господь ангелом от рая приносити. На них же утверждена земля и не подвизается ни в которую сторону».

Идея о том, что [плоская] Земля держится на трех китах, давно превратилась в фигуру речи, и мы теперь, будь то всерьез или с иронией, возлагаем на спины этих морских млекопитающих самые разные дела, как правило сложные и масштабные. Если говорить о вариациях популярной аллегории, то вспоминаются три (или четыре) слона и черепаха — в том числе Великий А’Туин из произведений Терри Пратчетта. Любители японской культуры вспомнят, конечно, Онамадзу — гигантского сома, который живет под Японскими островами и время от времени вызывает землетрясения. Но тема этим отнюдь не исчерпывается! Дело даже не в количестве китов — число «тридцать три» внушает уважение, но у одного из малых народов китайской провинции Юньнань есть миф, где рыб сорок четыре, — а в разнообразии опор и в том, откуда вообще взялась эта конструкция космических масштабов.

Прежде всего, как отмечает Ю. Е. Берёзкин, мотив рыбы (а также быка, черепахи и дракона) как опоры Земли встречается не во всех культурах, его не назовешь универсальным: например, у древних греков Атлант держит на своих плечах небо, а не земную твердь; великан Упеллури из хурритской мифологии держит и то и другое. Иногда интересующая нас рыба — кит, пусть не в прямом смысле, а в значении «нечто огромное» (например, бурятская царь-рыба Абарга загаhан, калмыцкая — Аварга загси, или какое-то другое хтоническое чудовище); иногда она абстрактная; но бывает и так, что разновидность указана вполне конкретным образом: щука, сом, форель, ерш. Рыба может быть одна, расположенная прямо или держащая свой хвост во рту; либо их несколько — две (в том числе крест-накрест), три, четыре (по одной на каждую сторону света) и больше. С поведением рыб связаны землетрясения: таковые происходят, когда рыбы бьют хвостом, переворачиваются, меняются местами, вертят головой «от усталости». Иногда на спине рыбы стоит бык (вол, буйвол, олень, конь, лось), который, впрочем, в некоторых мифах справляется с задачей сам или вместе с другими быками. Варианты со слонами, драконами и так далее не будем рассматривать (но их значительно меньше, чем рыб и быков).

Отметим: если рыба-миродержец и причиняет вред (посредством землетрясений), то она делает это непреднамеренно и в целом не испытывает враждебности к людям, чего не скажешь о водных чудищах вроде левиафана или кракена, о которых пойдет речь в шестой главе.

Глава 2. ВОДНЫЙ СИМВОЛИЗМ

ВОДА ЖИВАЯ И МЕРТВАЯ

Итак, вода — это одна из важнейших стихий мироздания, объясняющая на языке символов, каким образом возникла известная нам вселенная. Но мифологическое значение воды не исчерпывается ее космогонической ролью: она не только помогла миру родиться (как вариант — сама же его и породила), но еще и обусловила многие из привычных нам феноменов, опять-таки в символическом контексте.

Начнем с того, что вода теснейшим образом связана с плодородием. Это кажется вполне логичным, однако стоит учесть одну любопытную тонкость: в таком качестве вода может олицетворять как женское, так и мужское начало. С точки зрения женского начала символическое значение воды сближается со значением земли, и это тоже выглядит вполне закономерным явлением, ведь в том, что касается природного плодородия, вода во многом катализатор, а не среда; эта последняя роль отведена земле, из которой все произрастает и благодаря которой и зверь, и человек находит пропитание. Но кроме «земной» воды, есть и «небесная» — в ней и заключено ранее упомянутое мужское начало. Таким образом, интересующая нас стихия заключает в себе, по выражению Мирчи Элиаде, «бинарную оппозицию», два противопоставленных друг другу качества.

В известном труде «Мефистофель и андрогин» Мирча Элиаде как раз изучает феномен андрогинности в мифологии и демонстрирует, что чем древнее бог или богиня, тем больше вероятность, что в своей изначальной форме он или она были бесполым / двуполым существом, как иранское божество Зурван, или имели признаки противоположного пола, как женоподобный Дионис. В более поздних мифологических итерациях андрогинов иногда заменяли парой разнополых близнецов. Ну и в конце концов, на римских памятниках осталась загадочная фраза Si deus si dea («Или бог, или богиня»), которую можно истолковать и как намеренное сокрытие божественного гендера, и как свидетельство его общепризнанной расплывчатости.

Далее, вода в контексте даже не мифа как такового, а мифологического сознания нередко выступает эквивалентом всех жидкостей человеческого тела, всех «жизненных соков», включая кровь. В этом смысле воду еще можно понимать как метафору жизни, и здесь вновь всплывает «бинарная оппозиция», но иного свойства: опираясь на то, что мир произошел из воды — точнее, из хаоса, существовавшего до начала времен, — мы вынуждены признать, что человек из воды рождается и в воду уходит. То есть вода вбирает в себя не только пару абстрактных понятий «мужское — женское», но и пару «жизнь — смерть». Последнее, конечно, выглядит знакомо и привычно благодаря живой и мертвой воде, известной с детства: сказка — ложь, да в ней намек! Мертвую воду при этом можно сопоставить с соленой водой шумерской Тиамат, упомянутой в предыдущей главе, а морские глубины предстают аллегорией преисподней (или, в общем смысле, той части пространства, где некая сила сопротивляется главному божеству). Ритуалы крещения (возвращения к изначальной чистоте) и омовения покойника (подготовки к погружению в первозданный хаос), очевидно, зиждутся на одном и том же фундаменте. В этом же контексте спасение пророка Ионы из китового чрева становится куда более важным событием, чем избежание смерти отдельно взятым человеком: вернувшись в мир людей из мира чудовищ, пророк посрамил эту смерть, предвещая другое, еще более грандиозное, воскресение:

Иона и кит. Гравюра Филиппа Галле. 1566 г.

Рейксмузеум, Амстердам

ВОДЫ ПРЕВЫШЕ НЕБЕС

Иона во чреве кита и упомянутый в первой главе Ноев ковчег — далеко не единственные примеры того, какое символическое значение в контексте Библии приобретает вода. Строго говоря, начинать следует не с Ионы, а с того, как «Дух Божий носился над водою» в начале времен (Бытие, 1:2).

В том же космогоническом контексте упоминаются две воды: та, что над твердью [небом], и та, что под твердью (Бытие, 1:7); здесь также можно вспомнить о пресной и соленой водах Абзу и Тиамат, которые аналогичным образом противопоставлены друг другу и неразрывно связаны с миром.

В других частях Библии «вода» означает Священное Писание, Слово Божье, учение Иисуса Христа. Вот лишь несколько примеров:

Но существуют и «воды бурные», означающие лживые учения и силы зла:

И наконец, существуют наставления о супружеской верности, выраженные метафорически посредством все той же воды, которая в этом случае символизирует женское начало:

МИФИЧЕСКИЕ РЕКИ

Развитие многих культур, как существующих ныне, так и ушедших в историю, связано с реками: транспортными путями, естественными оборонительными сооружениями, источниками плодородного ила, символами и аллегориями, средоточиями мифов, преданий и легенд. Иногда это реально существующие реки, как, например, Дунай, Нил, Ганг, Хуанхэ и многие другие. Но наряду с теми водотоками, которые можно нанести на карту, есть и другие — незримые, неосязаемые, подлинно мифические.

Например, река может выступать в качестве своего рода космического стержня мироздания, быть центром вселенной — Мировой рекой, как в мифологии эвенков и кетов. В верховьях такой реки расположен мир обильных пастбищ, в котором обитают души оленей и людей, в средней части течения — мир живых, а в нижней — мертвых. Таким образом, река не просто часть пейзажа, пусть даже неотъемлемая, а основа и опора как физического, так и нематериального бытия. В кетской мифологии эта почетная роль отведена Енисею.

Еще один пример сочетания реальной реки и ее сакрального двойника — всем известный Нил, без которого не возникла бы египетская цивилизация; его ежегодные разливы, конечно же, были результатом божественного волеизъявления и происходили под руководством ряда богов, включая бога Хапи. Считалось, что воды Нила — это воды самого Нуна, первозданного океана, упомянутого в первой главе. Разливы Нила также связывали со слезами Исиды, которая каждый год оплакивала своего убитого супруга Осириса. Протекала эта великая река не только в мире людей, но и в загробном мире (Дуате), в некотором смысле связывая то и другое воедино.

Есть и другие мифологии, в которых реки играют особо важную роль.

Скандинавские реки хаоса и порядка

Иггдрасиль с волшебными источниками у корней. Иллюстрация Олуфа Багге. 1847 г.

Бостонская публичная библиотека

Эливагар («бурные волны») — в строгом смысле слова не одна река, а ядовитые потоки, существовавшие в начале времен в хаотической бездне под названием Гиннунгагап. Удаляясь от своего начала, эти потоки застывали и превращались в лед, на поверхности которого выступал яд в виде росы, а та, в свою очередь, становилась инеем. Из него в конце концов под воздействием теплого воздуха из Муспельхейма появилось на свет первое человекоподобное существо — инеистый великан Имир, от которого потом родилось целое племя.

В «Младшей Эдде» с Эливагаром связаны одиннадцать рек: Свёль, Гуннтра, Фьёрм, Фимбультуль, Слил, Хрид, Сюльг, Ульг, Вид, Лейфт и Гьёлль. В «Старшей Эдде» их намного больше:

Гьёл(л)ь — река, текущая у самых врат Хельхейма (загробного мира). Через Гьёлль перекинут мост Гьялларбру, «выстланный светящимся золотом» и предназначенный для тех, кто покидает мир живых. Охраняет этот мост великанша Модгуд. Гьёлль немного напоминает древнегреческий Стикс, а еще славянскую огненную реку Смородину, через которую перекинут Калинов мост.

Ивинг — река, которая отделяет царство богов Асгард от Йотунхейма, земли исполинов. В «Старшей Эдде» о ней сказано так:

Кермт и Эрмт, а также две реки под общим названием Керлауг упоминаются в «Эддах» в одном и том же контексте: Тор переходит их вброд «в те дни, когда асы вершат правосудие у ясеня Иггдрасиль».

Слид — река, упомянутая в «Прорицании Вёльвы» как холодный поток, льющийся с востока и несущий мечи, а про реку Вадгельмир читаем в «Речах Регина» следующее:

И наконец, река Вимур упоминается в «Младшей Эдде» как «величайшая из рек»:

Тогда Тор пошел к реке Вимур, величайшей из рек. Опоясался он Поясом Силы и воткнул посох Грид ниже по течению, а Локи ухватился за Пояс Силы. И когда Тор дошел до середины реки, вода внезапно поднялась так высоко, что стала перекатываться через плечи Тора. Тогда Тор сказал так:

Реки древнегреческого Царства мертвых

В древнегреческой мифологии неотъемлемой частью Подземного мира (Аида, Гадеса) считались реки и озера. Две потусторонние реки хорошо известны и в наше время благодаря популярному в массовой культуре образу Харона — паромщика, который перевозит души усопших через Стикс, — и идиоме «кануть в Лету». На самом деле роль водоемов и водотоков в Аиде гораздо существеннее, чем принято считать (но не в каждом случае речь идет о воде). И еще их было не два, а намного больше.

Стикс. Гравюра Гюстава Доре. 1861 г.

Dante’s inferno: translated by Henry Francis Cary from the original of Dante Alighieri. New York: Cassell, 1889

Стикс (Стигийская река) — возможно, самая известная река (иногда озеро, а в Дантовом Аду — болото) Аида. Нередко этот водоток воспринимают как своего рода врата в Подземное царство, и Харон таким образом становится не только паромщиком, но и привратником. Стикс также именуется рекой гнева. А еще Стикс — это богиня клятв, одна из дочерей Океана и Тефиды, спутница Персефоны.

Притвор Ада и души, собирающиеся пересечь Ахерон. Иллюстрация Уильяма Блейка к «Божественной комедии» Данте.

Бирмингемский музейный фонд (по лицензии C00)

Харон гонит грешников на лодку. Гравюра Гюстава Доре.

Dante’s inferno: translated by Henry Francis Cary from the original of Dante Alighieri. New York: Cassell, 1889

Вторая из рек Аида — Ахерон (Ахеронт), или река скорби; в некоторых мифах Харон переправляет души через нее, а не через Стикс. Ахерон также может быть не рекой, а озером и даже синонимом царства мертвых как такового. Но существует и реальный Ахерон: это река в Эпирской области Теспротии, то есть в Греции, ее длина составляет 58 км.

В диалоге «Федон» Платона говорится, что Ахерон протекает в направлении, противоположном великому Океану, по необитаемым местностям и впадает в Ахерусиадское озеро, в котором пребывают души, ожидающие нового рождения.

Флегетон (Пирифлегетон, Пирифлегефонт) — река пламени, впадающая в Ахерон. Согласно Платону, она «изливается, после короткого течения, в обширное, горящее большим пламенем место и образует там озеро, кипящее водою и илом, превосходящее наше море. Река кружится, мутная и тинистая, и, обвиваясь вокруг земли, достигает и крайних пределов Ахерусиадского озера, причем воды последнего не смешиваются с водами этой реки. Много раз обернувшись под землею, она впадает ниже в Тартар». Упоминается также, что в эту реку после года пребывания в Тартаре попадают души отце- и матереубийц.

В «Божественной комедии» Данте Флегетон — река клокочущей крови, «алого кипятка».

Люцифер, вмерзший в озеро Коцит. Гравюра Гюстава Доре.

Dante’s inferno: translated by Henry Francis Cary from the original of Dante Alighieri. New York: Cassell, 1889

Коцит (Кокит) — река плача, упомянутая в произведениях Вергилия, Гомера, Цицерона, Платона, Данте, Мильтона, Шекспира и т. д. У Данте, в частности, Коцит не река, а ледяное озеро, в котором караются предатели. В центре Коцита также пребывает вмерзший в лед Люцифер с тремя пастями, терзающий Иуду Искариота, Брута и Кассия. С Коцитом — точнее, его дочерью Минтой — связана печальная история, которую в «Галиевтике» пересказывает Оппиан:

Говорят, Мята (Минта) была раньше подземной девой, нимфой Кокитоса (Коцита), и взошла она на ложе Аидонея [Аида]; но, когда он похитил деву Персефону с Этнейского холма [гора Этна в Сицилии], поглупела Минта от ревности, стала громко жаловаться и говорить лишнее, и Деметра в гневе растоптала ее, уничтожила. Ибо говорила нимфа, что лик ее благороднее и красивее, чем у темноглазой Персефоны, и похвалялась, что Аидоней вернется, изгонит соперницу из своих чертогов; так от желаний неутоленных распустила она язык. И проросла из земли хрупкая трава, носящая ее имя.

На берегах Леты. Фотогравюра Ф. Бенедикта Херцога. 1907 г.

Музей искусств округа Лос-Анджелес

Пятая река греческого подземного мира — уже упомянутая Лета, река забвения. Она текла мимо пещеры Гипноса (бога сна) в Подземный мир, где все тени усопших, испив ее воды, забывали о прожитой жизни.

То же самое имя носила персонификация забвения, дочь Эриды (персонификации раздора) или, по версии Гая Юлия Гигина, Эфира и Геи (Земли). Но персонификация реки обязана быть дочерью Океана! Две Леты традиционно отождествляются, и все же стоит помнить вот о чем: помимо реки, протекающей в загробном царстве, существовал еще вполне земной источник, посвященный именно второй Лете, а парой к нему был источник Мнемозины. Оба, если верить Павсанию, располагались у священной пещеры Трофония:

Под другим названием Лета фигурирует в «Государстве» Платона, в мифе о загробных воздаяниях:

И наконец, Вергилий в «Энеиде» пишет о Лете так:

МИФИЧЕСКИЕ МОСТЫ

Мифическая река может символизировать границу между двумя мирами: миром людей и миром богов или царством мертвых. В таком случае отнюдь не редкость, когда наряду с рекой появляется еще один интересный мифический мотив: мост, выступающий в качестве связи между двумя точками сакрального пространства.

В славянской мифологии эта роль отведена Калинову мосту через реку Смородину. И то и другое название может ввести в заблуждение современного читателя: в первом случае речь не о калине, а о раскаленном докрасна металле; во втором — о смраде, зловонии. Река Смородина выступает аналогом древнегреческих подземных рек (обычно указывают, что она выполняет ту же роль, что и Стикс, однако огненной рекой был, как уже упоминалось чуть раньше, Флегетон); она крайне свирепая и нередко огненная либо смоляная, источающая запах серы. У Калинова моста, как правило, богатырь сражается с хранителем границы — Змеем Горынычем или Бабой-ягой.

В скандинавской мифологии есть два важных моста: трехцветный (или радужный) Биврёст, сделанный весьма искусно и соединяющий обитель богов Асгард с другими мирами, а также Гьялларбру через реку Гьёлль, за которой расположен мир мертвых — Хельхейм. Биврёст, согласно преданию о Рагнарёке, будет разрушен в конце времен, «когда поедут по нему на своих конях сыны Муспелля», то есть огненные великаны. Особенность же второго моста, «выстланного светящимся золотом», такова: он грохочет, если по нему идет живой человек, как будто переправляется не он один, а целые полчища мертвецов.

Тор переходит реку, на заднем плане асы едут по мосту Биврёст. Гравюра Лоренца Фрёлиха. 1895 г.

Karl Gjellerup, Lorenz Frølich. Den ældre Eddas gudesange. Kjøbenhavn: P. G. Philipsen, 1895

В зороастрийской мифологии есть удивительный и грозный мост Чинват, к которому через три дня после смерти отправляется душа на суд Заратуштры. Праведника встречает прекрасная девушка, олицетворение его добрых дел; грешника — уродливая старуха. Когда наступает время пройти по мосту, для первого он делается широким («в девять копий или двадцать семь стрел»), а для второго — узким, словно лезвие бритвы; чем больше человек грешил при жизни, тем у́же мост. Души, которые не сумеют его перейти, попадают в лапы к демонам, а безгрешных ждет мифическая обитель Хара Березайти, центр мироздания.

Схожим образом устроен арабский мост Сират, тонкий, как волос или лезвие меча, пролегающий над огненной бездной; но этот судный мост, в отличие от Чинвата, ждет своего часа — по нему душам предстоит пройти, лишь когда наступит Судный день и праведники попадут в рай, где в реках текут кроме воды молоко, мед и райское вино; грешники и неверующие будут вечно гореть в преисподней.

Глава 3. МИФ О ВЕЛИКОМ ПОТОПЕ

КАТАКЛИЗМ В КОНЦЕ ВРЕМЕН

История о том, как за великие прегрешения или просто в силу особенностей своей капризной натуры боги наслали на людей вселенское наводнение, в котором выжили лишь избранные, встречается в мифологии разных народов так часто, что ее вполне можно назвать универсальным мифическим сюжетом или мотивом. Детали катастрофы, устроенной высшими силами, могут различаться, но суть остается неизменной. Каждый миф о потопе нуждается в особых пояснениях и комментариях с учетом культурного, исторического и географического контекста, но можно с уверенностью сказать одно: не существует материальных свидетельств катаклизма, который на самом деле затронул бы весь или почти весь мир в ту эпоху, которая теоретически могла бы сохраниться в памяти человечества. Но такие предания распространились по всему земному шару, и остается лишь предположить, что это случилось благодаря взаимодействию народов и передаче мифа из уст в уста. А подлинные катастрофы, скорее всего, носили локальный характер (хотя и могли повлечь за собой множество жертв и разрушений).

Великий потоп. Миниатюра из манускрипта начала XV в.

Музей Гетти, Лос-Анджелес

ЗИУСУДРА И ДРУГИЕ ПРЕДШЕСТВЕННИКИ НОЯ

В шумерском повествовании о потопе, которое было создано около 2900 года до н. э., в качестве главного героя предстает царь Зиусудра — последний из тех, кто властвовал до катаклизма. Таблички с повествованием сохранились не целиком, и отсутствующие фрагменты отчасти восстановлены на основе аналогичных более поздних текстов.

В сказании о потопе Зиусудра изображен благочестивым, смиренным владыкой и одновременно жрецом бога Энки (покровителя мудрости, пресных вод и подземного мира). Однажды, встав у некоей стены — вероятно, для молитвы, — царь услышал голос, который все комментаторы истолковывают как голос самого Энки. Бог сообщил своему жрецу, что на собрании небожителей при участии самого Энлиля — владыки ветра, воздуха, земли и бурь, а также главы шумерского пантеона — было принято решение «семя человечества уничтожить», устроив потоп. Царю Зиусудре удалось спастись, построив огромный корабль. Спустя семь дней и семь ночей он из этого корабля вышел, чтобы принести в жертву богам множество быков и овец. Ану (бог неба) и Энлиль смилостивились над выжившим, пообещали не причинять ему вреда и даже наделили бессмертием. В финале сказания о потопе говорится, что царя поселили в райской стране Дильмун, о которой подробнее рассказано в девятой главе.

Потоп. Гравюра Гюстава Доре. Ок. 1866 г.

The Holy Bible: Containing the Old and New Testaments, According to the Authorized Version. With illustrations by Gustave Doré. London, Paris, New York & Melbourne: Cassell and Company, Limited, n.d., [1886]

Зиусудра стал прототипом двух вавилонских героев: Атрахасиса, который также является протагонистом самостоятельного сказания о потопе, и Утнапишти, чья история — часть эпоса о Гильгамеше, один из его многочисленных и разнообразных фрагментов.

Сказание об Атрахасисе сохранилось намного лучше сказания о Зиусудре, в нем гораздо больше подробностей относительно того, как и почему случился потоп. Начинается оно с описания жребия богов и того, как те поделили между собой уделы: Ану получил небо, Энлиль — землю, а Энки — «засовы вод, врата Океана». Далее случился конфликт между верховными богами — Ануннаками — и великими богами — Игигами, на которых был возложен тяжкий труд по обустройству земли (в частности, они выкопали русла рек Тигр и Евфрат). Ануннаки решили создать человеческий род, чтобы переложить на него бремя Игигов. Но не прошло и двенадцати сотен лет, как люди расплодились:

И вот так, из-за раздражительности Энлиля, начинаются попытки приструнить человечество. Сначала бог (или демон) смерти Намтар насылает на людей «мор, болезни, чуму и язву», но мудрейший Атрахасис, получив наставления от бога Энки, говорит людям о необходимости жертвоприношения Намтару, после которого тот вынужден сменить гнев на милость.

Через еще двенадцать сотен лет история повторяется: Энки, взбешенный тем, что людей стало не меньше, а больше, созывает новое собрание богов и приказывает богу дождя Ададу «запереть» ливни и подземные воды, чтобы людей погубила невиданная прежде засуха. В сказании довольно подробно описаны бедствия голодающего человечества, и своеобразной кульминацией становятся две короткие строчки:

Атрахасис долго умоляет Энки о помощи и в конце концов получает от него аналогичный совет: принести жертвоприношение Ададу. Бог, устыдившись, посылает росу на заре и дождь в ночи (вероятно, втайне от сородичей), и человечеству вновь удается избежать гибели.

Однако Энлиль не намерен смягчать свой вердикт, и вот понукаемые им боги клянутся устроить потоп. Возражает лишь Энки, но он не может выступить один против всех остальных Аннунаков. Ему остается лишь предупредить Атрахасиса, чтобы тот разрушил свой дом и построил корабль «Спасающий жизни» — достаточно крепкий, чтобы выдержать семидневное бедствие, и достаточно большой, чтобы можно было взять «жену, семью, родню, рабочих, тварей степных, травоядных и диких». Энки по просьбе Атрахасиса рисует схему корабля.

Мощь потопа, также описанного в подробностях, оказалась настолько ужасающей, что боги дрогнули и пожалели о своем решении уничтожить человечество. Спустя семь дней и ночей ураган и ливень превратили все в глину. Узнав о том, что Атрахасис и его близкие выжили, Энлиль сначала гневается, но после решает дать человечеству еще один шанс, только с условием, что «будет отныне иное людям»: праматерь Нинту должна сотворить «сторожей рожденья», а Пашину-демон будет жить среди людей, чтобы «вырвать младенца с колен роженицы». Иными словами, человечество уже не сможет так бесконтрольно размножаться, чтобы своим шумом вновь вывести Энлиля из себя.

Повествование об Утнапишти, который выжил во время Потопа, как уже было сказано, входит в эпос о Гильгамеше (таблица XI, строки 9–199). Оно также начинается с собрания богов, где те решают уничтожить человечество, и бог Эйа (Энки), решив спасти своего адепта, предупреждает его о предстоящем.

Интересно, что мы получаем и вполне конкретные размеры ковчега: «три десятины площадь, борт сто двадцать локтей высотою, по сто двадцать локтей края его верха». В корабле Утнапишти было шесть палуб и девять отсеков в трюме. В них поместились те же люди и живые существа, что и в двух предыдущих случаях: семья и родня, мастера, скот степной и зверье. Потоп оказался так же ужасен, как в сказании про Атрахасиса, и на этот раз богиня Иштар вместо праматери Нинту причитала, сокрушаясь о своем согласии на катастрофу:

Как и Ной, Утнапишти выпускал из ковчега птиц, чтобы проверить, появилась ли над водой суша: сначала — голубя, потом — ласточку, которые вернулись, не найдя места; ворон, выпущенный третьим, не вернулся и тем самым оповестил героя о спаде воды. Заметно, что в библейской версии птицы в некотором смысле поменялись ролями, хотя ворон тоже не вернулся, а «отлетал и прилетал», согласно комментаторам, питаясь плывущей по волнам падалью.

Выбравшись на сушу, Утнапишти принес жертву богам, стал свидетелем их ссоры, ибо Энлиль желал выяснить, кто нарушил его приказ и спас людей. Примирившись, Ануннаки сделали Утнапишти и его жену подобными себе — то есть бессмертными — и поселили «при устье рек, в отдаленье».

В версии легенды о потопе, изложенной вавилонским историком Беросом, жившим на рубеже IV–III веков до н. э., бог Крон явился во сне Ксисутру, десятому царю Вавилонии, и предупредил о приближении катаклизма. Ксисутр написал историю мира и закопал ее в городе Сиппаре. Как и предыдущие герои, он не только спасся сам, но и сберег семью, родственников, друзей, а также разнообразную живность и после потопа несколько раз выпускал птиц, которые сначала вернулись на корабль голодными, потом — с лапками, испачканными в грязи, и, наконец, не вернулись вовсе. Ксисутру, его жене, дочери и кормчему выпала великая честь поселиться среди богов, а оставшиеся «пассажиры», вернувшись в Сиппар, выкопали таблички с историей мира и восстановили Вавилонию.

В ТО ВРЕМЯ БЫЛИ НА ЗЕМЛЕ ИСПОЛИНЫ

Согласно библейской Книге Бытия, во времена, предшествовавшие Потопу, «сыны Божии стали входить к дочерям человеческим, и они стали рождать им». Иногда «сынов Божиих» трактуют как ангелов, иногда — как потомков Сифа, третьего сына Адама и Евы; в любом случае получается так, что в упомянутую эпоху на земле жило, помимо людей, некое племя — исполины (великаны, гиганты) или нефилимы. Не вдаваясь в подробности относительно их происхождения и сути — таковые выходят далеко за рамки главной темы, — скажем, что исполины немало способствовали решению Всевышнего уничтожить сотворенное им человечество, в целом погрязшее во лжи и беззаконии, «ибо всякая плоть извратила путь свой на земле» (Бытие, 6:12).

Строительство ковчега. Нюрнбергская хроника, 1493 г.

Библиотека Конгресса США

Дальнейшее развитие событий не слишком отличается от того, что описано в ранее упомянутых сказаниях: Бог заблаговременно сообщает праведнику Ною о том, что должно случиться, велит построить ковчег и снарядить его для длительного плавания. Указания будут выполнены в точности: Ной спасет свою семью, а также зверей и птиц, чистых и нечистых. Потоп продолжался сорок дней и ночей, и сто пятьдесят дней «усиливалась вода». В семнадцатый день седьмого месяца ковчег остановился у гор Араратских, и дальше происходило то, что уже было описано в первой главе, в части, посвященной мифу о Ныряльщике за землей: Ной выпустил сначала ворона, но это не принесло результата; потом трижды выпустил голубя и, получив оливковую ветвь, удостоверился, что «вода сошла с земли».

Выйдя из ковчега, Ной совершил жертвоприношение, вследствие чего Господь смилостивился над выжившими и определил их дальнейшую судьбу: «…не буду больше проклинать землю за человека, потому что помышление сердца человеческого — зло от юности его; и не буду больше поражать всего живущего, как Я сделал» (Бытие, 8:21).

Великий потоп. Картина неизвестного художника. Вторая половина XV в.

Рейксмузеум, Амстердам

Знамением завета, согласно которому «не будет более истреблена всякая плоть водами Потопа, и не будет уже Потопа на опустошение земли», стала радуга (Бытие, 9:11–17).

Очевидно, что сюжеты шумерского, аккадского, вавилонского и библейского мифов похожи (с поправкой на расхождение в деталях вроде размеров корабля или указаний относительно того, кого следует брать на борт), но есть важное идейное отличие: первая группа преданий рассказывает о Потопе — капризе жестоких и отчасти взбалмошных богов, которые по той или иной причине рассердились на человечество, по сути не совершившее никаких тяжких проступков; библейский же вариант представляет собой повествование о каре за грехи. Интересен и тот факт, что первая группа преданий связана с политеистическими религиозными системами, поэтому спасение Зиусудры, Атрахасиса и Утнапишти — результат действий одного божества, идущего наперекор прочим; когда эти прочие меняют гнев на милость, героя-праведника ждет воздаяние в виде бессмертия, жизни в земном раю, божественного статуса.

Ной прожил после Потопа еще триста пятьдесят лет, однако это не надо расценивать как дар — в эпоху до всемирного катаклизма продолжительность жизни исчислялась веками. Например, ветхозаветный патриарх Мафусаил прожил 969 лет — отсюда и понятие «мафусаилов век».

У Ноя и его потомков иная роль: они становятся предтечами нового человечества. В библейском предании нет других богов, поэтому никого не нужно убеждать в ошибочности содеянного. Впрочем, как и во всех предыдущих случаях, Всевышний смягчается после жертвоприношения.

Итак, библейский миф о Потопе, в отличие от шумерских и вавилонских преданий, несет в себе нравоучительный посыл, недвусмысленным образом демонстрирует наказание за то, что «наполнилась земля злодеяниями» (Бытие, 6:11).

Ноев ковчег. Миниатюра из французского манускрипта XVI в.

Королевская национальная библиотека Нидерландов

Но этим потенциал истории о всемирном катаклизме не исчерпывается.

Согласно ирландской легенде из собрания Lebor Gabála Érenn («Книга захватов Ирландии»), у Ноя была внучка, которую звали Кесайр — дочь его сына Бита, не упомянутого в Библии. Кесайр вместе с теми, кому не хватило места на ковчеге, бежала на запад мира, спасаясь от надвигающегося катаклизма. По пути в Ирландию два корабля из трех исчезли, на оставшемся выжило пятьдесят женщин (считая саму Кесайр) и трое мужчин (ее муж Финтан Мак Бохра, отец Бит и кормчий Ладра), которые «поделили» первых между собой. Через сорок дней случился Потоп, во время которого выжил только Финтан Мак Бохра, спрятавшись в пещере. Изменяя облик — становясь одноглазым лососем, орлом и ястребом, — он прожил после Потопа еще пять с половиной тысяч лет, после чего, вновь сделавшись человеком, явился к великому королю Диармайту Мак Кербайллу, чтобы поведать ему историю Ирландии.

ОТ ОГИГА ДО ДАРДАНА

Отступление Потопа. Картина Томаса Коула. 1829 г.

Смитсоновский музей американского искусства

В древнегреческой мифологии также присутствует сюжет о колоссальном наводнении с катастрофическими последствиями. Более того, у греков был не один потоп, а целых три: времен Огига, Девкалиона и Дардана.

Огигийский потоп случился во времена Огига, царя Аттики, который сражался с титанами против Зевса. Павел Орозий, историк V века н. э., пишет, что катаклизм имел место за 1040 лет до основания Города (Рима).

Второй потоп, Девкалионов, в значительной степени похож на те, что уже были описаны ранее. Девкалион был сыном титана Прометея, который и посоветовал ему укрыться от предстоящего потопа в сундуке вместе с женой Пиррой. Сундук дрейфовал по волнам девять дней и ночей, и в конце концов оказался на горе Парнас (или какой-то другой, поскольку разные версии предания в этом вопросе расходятся). Девкалион совершил жертвоприношение, а после, согласно указаниям Зевса, он и его жена Пирра стали бросать себе за спину камни, которые превратились соответственно в мужчин и женщин — так и возродилось человечество.

Девкалион и Пирра. Гравюра Стефано делла Беллы. 1644 г.

Wikimedia Commons

Что касается Дарданова, или Самофракийского, потопа, то Дардан был сыном Зевса и Электры, одной из семи нимф, именуемых плеяды. Надо заметить, плеяды сами по себе считаются небесными персонажами, но по происхождению связаны с водой по материнской линии: они были дочерями титана Атланта и его супруги океаниды Плейоны.

Диодор Сицилийский в «Исторической библиотеке» повествует об этом потопе следующее:

Все три потопа описаны в художественной форме в поэме Нонна Панополитанского «Деяния Диониса»:

В 1979 году болгарский геолог Петко Димитров, а в 1996 году американские геологи Уильям Райан и Уолтер Питмен выдвинули свои соображения по поводу случившейся около 7500 лет назад катастрофы, в результате которой в пресноводное, замкнутое на тот момент Чёрное море (фактически озеро) хлынула вода из Средиземного моря, вследствие чего уровень первого поднялся примерно на 140 метров. У теории черноморского потопа есть альтернативные версии, а также сторонники и противники, оспаривающие точность измерений и проистекающие из них выводы. Если бы эту теорию удалось доказать однозначным образом, возможно, она бы продемонстрировала, что древнегреческие мифы о потопах гораздо ближе к реальности, чем кажется.