Миг бесконечности 2. Бесконечность любви, бесконечность печали... Книга 2

1

…Вадим открыл глаза и непонимающе повернул голову в сторону разбудившего его надсадного звука. На прикроватной тумбочке вибрировал телефон, на дисплее высвечивалось: Поляченко. Время — без пятнадцати шесть утра. Тут же пришло сообщение: «У ворот. Открой». И данные о шести непринятых звонках от того же абонента, начиная с двенадцати ночи. Все ясно: звук в телефоне перед сном он выключил, умные часы поставил на зарядку. Вот и пропустил звонки.

Набросив халат, Ладышев спустился на первый этаж, посмотрел в монитор, снял внешний периметр дома с охраны и нажал кнопку, открывающую калитку. Крутанув замки, приоткрыл дверь и зацепился взглядом за женские туфли в углу.

«Не приснилось», — осознал он.

— Тс-с-с… — Приложив палец к губам, Вадим многозначительно показал Андрею на лестницу. — Проходи на кухню.

Разувшись, Поляченко глянул в темноту лестничного проема и проследовал за хозяином. Со вчерашнего вечера тот не отвечал на звонки, не перезванивал сам. На Вадима это было непохоже, и в голову полезли разные нехорошие мысли. Потому-то после того, как Зиновьев привез его домой, не заходя в подъезд, он пересел в свою машину и поехал в Крыжовку. Благо коробка-автомат не требовала усилий травмированной левой ноги. Знал: все равно не уснет, пока не убедится, что все в порядке.

Минуты хватило, чтобы понять: всё хорошо. Хозяин немного напряжен, попросил соблюдать тишину. Наверху явно кто-то спит. Нина Георгиевна улетела, и это могла быть Галина Петровна. Но вряд ли она останется здесь ночевать, когда свой дом в десяти минутах ходьбы. Кельвина нет, помощник не нужен. Кто же тогда?.. Только Екатерина Александровна.

Неужели вчерашний инцидент вскрыл в Вадиме то тайное, что он так старательно прятал даже от самого себя? Если бы так…

Как подчиненный, полную самоотдачу своего руководителя делу Поляченко только приветствовал. С таким как за каменной стеной: знает, что делает, быстро принимает решения, ведет за собой. Да, бывает чересчур требователен к сотрудникам, но ведь и себя не щадит.

В то же время как другу, а таковым в последние годы он имел право себя считать, жизнь Ладышева ему не нравилась. Словно бежит по замкнутому кругу, без остановок, передышек, ничем, помимо работы, не интересуется. Квартиру, предназначенную для интимных встреч (любезно предоставленную Андрею в трудную минуту), продал за ненадобностью. Ни ночных клубов, ни посиделок в кругу друзей. Об отпуске речь вообще не шла!

Зина права: так дальше не может продолжаться. Выработает он свой жизненный ресурс раньше срока. Любому человеку нужна отдушина: семья, друзья, увлечения. Чтобы было с кем поговорить просто так, расслабиться, получить удовольствие от какого-нибудь отвлеченного занятия. Элементарно полежать на диване, в конце концов! Этакая территория душевного покоя, умиротворения, необходимое условие для генерирования организмом новых сил. Это как смазка для суперсовременного двигателя. Не будет ее — детали быстро износятся, придут в негодность. Еще и переклинит движок прямо на ходу.

Но не станешь же это объяснять взрослому человеку, много повидавшему в жизни. Да еще другу. Сродни тому, что ворваться без спроса на чужую территорию, насаждать свое видение, устанавливать свои порядки. Не зря говорят чужая душа — потемки. А ты в этой темноте можешь повести себя, как слон в посудной лавке: неловко повернувшись, что-то разбить, затоптать. Но и молча наблюдать, как друг живет на износ, тоже неправильно. И как быть?

Вот как отреагировать на то, что сейчас в доме Ладышева спит женщина, которую он когда-то любил, расставание с которой принесло ему много боли? Сделать вид, что не понял, кто там наверху? Или что это тебя не касается?.. Только ведь неправда, еще как касается! Одно то, что она здесь заночевала, само по себе нонсенс! А вдруг Вадим все еще ее любит? Вдруг он пощадил любовь, не убил, не выжег из души каленым железом, а ввел в медикаментозный сон, спрятал подальше от своих и чужих глаз. Так может быть, помочь ему ее разбудить, выпустить на волю? Или же пусть себе и дальше спит от греха подальше?

«…И в хрустальном гробе том спит царевна вечным сном…» — вспомнилась ему вдруг сказка, которую на днях перед сном Зина читала сынишке.

Он еще подумал: хорошая добрая сказка о семи богатырях. Но не рано ли такому крохе читать про любовь? В воспитательные процессы супруги он старался не вмешиваться, пусть сын подрастет — и уж тогда отец начнет заниматься его воспитанием. Но замечание Зине сделал. На что та парировала: красивая сказка, красиво рассказана, в стихах. Пусть ребенок с детства приобщается к прекрасному. И вообще, что он имеет против любви? Понятно, что сыну придется начинать с дружбы, научиться ее ценить, беречь. Но пусть знает, что есть еще не менее важное чувство.

«А если между ними теперь только дружба? Ну, настрадались оба, переболели друг другом и остались друзьями, — продолжил размышления Андрей Леонидович. О том, что так бывает, он слышал, читал. Но живых примеров не видел, а потому в правдивость такого утверждения не верил. — Вот только если Ладышев кого-то вычеркивает из жизни, то на дружбу рассчитывать уже не приходится. В этом они с Екатериной Александровной как близнецы… Как же там дальше было?» — попытался припомнить он сюжет сказки Пушкина.

Но то ли от усталости (всю ночь провел на ногах), то ли потому, что не мог для себя решить, как реагировать на присутствие в доме гостьи, стихотворные строки из памяти испарились. Вроде как разбудили принцессу.

«А может, я зря зашел? Убедился, что все в порядке, и надо было сразу ехать обратно?» — растерянно наблюдал он за шефом в домашнем халате.

Видеть его в таком одеянии было непривычно: костюм, джинсы, свитер, рабочая, спортивная одежда — это да. Но халат…

В первый год совместной жизни Зина тоже подарила ему халат, уверяла, что это нормальный атрибут семейной жизни. Но Поляченко так к нему и не привык: просыпался и по многолетней привычке натягивал спортивные штаны или шорты в зависимости от поры года. С детства был так приучен — отец никогда не носил халатов, из всех видов домашней одежды предпочитал растянутые треники. В первой семье Андрей тоже всегда ходил в спортивном костюме, а здесь вдруг халат… И хотя халат все же незаметно вошел в его жизнь по утрам, принимать в нем гостей или соседей Поляченко так и не привык. Наверное, для этого надо родиться в семье, где халат в такое время считался единственно верной одеждой.

Меж тем хозяин включил кофемашину, открыл дверцу посудомойки, спрятал внутрь два винных бокала со столешницы.

— Чай? Кофе? — уточнил Вадим и, словно прочитав мысли гостя, потуже затянул пояс халата. — Извини, что в таком виде… Так чай?

— Кофе, — ответил Поляченко и тряхнул головой: стоило расслабиться, как потянуло в сон.

«Как же он разбудил царевну? — снова напряг извилины Андрей Леонидович, чтобы не заснуть. — Поцеловал!..»

— Какие новости? Рассказывай, — хозяин присел напротив. — Что с Обуховым?

— В реанимации. Много крови потерял. Операция больше пяти часов шла. Врачи с того света вытащили, но прогнозов не дают. Остается надеяться на молодой крепкий организм.

— Выкарабкается. Реши вопрос с адвокатом, я ему обещал.

— Это твое окончательное решение?

— Да. Он сдержал слово. Теперь я должен сдержать свое. Что с остальными?

— Галецкая отсыпается. Двое в морге: одного убил напарник, его самого — Обухов. Но этими двоими уже не только наша доблестная милиция занимается… Интерпол подключился, — пояснил Поляченко, словив удивленный взгляд шефа. — У меня сразу были подозрения, что их деятельность — забота структуры другого уровня.

— О как! — Услышав сигнал кофемашины, Вадим убрал одну чашку, подставил другую, в раздумье посмотрел на вазу с печеньем и сладостями и решительно подошел к холодильнику. Спустя некоторое время стол был уставлен разной едой, вполне достаточной для полноценного завтрака. — Не стесняйся, а я сейчас, — он двинулся к лестнице, но остановился. — Если тебя не смущает мой вид, то лучше я после переоденусь.

— Ничуть, — успокоил Поляченко. Вид Вадима его уже действительно не смущал: человек дома, на своей территории, и вправе ходить в том, в чем удобно ему. — Меня одно беспокоит: скрыть присутствие Екатерины Александровны на Сторожевке у нас уже не получится. А учитывая то, что она была участницей инцидента и в первый раз, к ней возникнет много вопросов. Мозг следователя так устроен, что сразу начинает соединять цепочками различные факты, искать причину, умысел. Два совпадения — это слишком много для простой случайности.

Посмотрев на гостя, Вадим задумался: такое в голову ему не приходило.

— А ты бы соединил эти два случая? Только честно, — взяв вторую чашку кофе, он снова присел за стол.

— Как следователь — да. Как человек, лично знающий Екатерину Александровну, скорее всего, нет. Допускаю, что тот же Потюня убедил ее сходить к диетологу. Но одна загвоздка, он сам являлся свидетелем первого происшествия. А здесь, как ни крути, просматривается сговор, еще одна цепочка. А две цепочки — это уже крепкая версия. Забавный этот тип, Потюня… — вспомнив фотокора, Поляченко усмехнулся. Завтрак оказался кстати: с вечера до утра у него сгорело немало нервных клеток и энергии. И настроение медленно, но верно поднималось с каждым съеденным бутербродом. — Из тех, кто вечно находит приключения на свою задницу. И других за собой тянет. Так что оба они в кругу подозреваемых, без вариантов. Во всяком случае, пока не заговорит Обухов. Если вообще заговорит. Галецкая проснется раньше, и многое зависит от того, что скажет она.

— Уж мы-то с тобой знаем, что только не правду, — нахмурился Вадим. — Обвинит всех кругом, а сама прикинется невинной овечкой.

— В том-то и дело… И на начальном этапе расследования ее слова примут за основу, остальным придется оправдываться. Других показаний нет. Оговорить того же Потюню ей раз плюнуть. Учти, нас с тобой тоже теперь вызовут, и не раз, — Поляченко отхлебнул кофе и, словно дав Ладышеву время на раздумья, принялся неторопливо складывать очередной бутерброд.

— Если узнают про блок?

— В том числе. Но здесь проще: оборудование принадлежит «UAA Electronics», представители корпорации увезли его в Японию. Новый инструктаж со всеми причастными я проведу. Врать никому не придется, скажут правду: сумка была, что в ней — никто не имел понятия. Даже если добавят, что мы с тобой просили не упоминать о сумке, ничего страшного. Но это наши сотрудники, они нам подчиняются. Екатерина Александровна и Потюня в их число не входит. А в своих показаниях о сумке они ничего не сказали.

— Могли забыть в стрессовой ситуации, — пожал плечами Ладышев.

— Как вариант. Но неубедительно… — Поляченко перестал жевать и забарабанил пальцами по столу. — Придется и с ними поговорить.

Над столом повисла пауза: каждый продумывал варианты развития событий.

— Теперь хочу уточнить главное: ты ей веришь? — Андрей Леонидович смотрел прямо в глаза.

Вадим растерялся. Но не от вопроса. Скорее, его ввел в замешательство тон: жесткий, требовательный, в лоб.

— Да, — твердо ответил он после паузы.

— Тогда и я верю, — Поляченко промокнул губы салфеткой, подтянул костыль. — Спасибо. Накормил. Не уснуть бы теперь по дороге.

— Сам, что ли, приехал? — только сейчас дошло до Ладышева. — Ну ты даешь!

— Да ладно… Правая-то нога в порядке. Задача моя ясна, так что я поехал… Как она? — показал он взглядом наверх. — Что она обо всем говорит?

— По-моему, так и не поняла, чем для нее мог закончиться визит к диетологу. Могла ведь и с ребенком отправиться на прием.

Ладышев и не собирался объяснять, кто спит в его доме на втором этаже. На его взгляд, это было очевидно.

— Повезло, что без дочки… Всё могло быть гораздо хуже… Спасибо за завтрак! — Поляченко положил приборы на пустую тарелку. — О том, что ты увез Катю, пока никто не знает, но ее и фотографа вычислят быстро. К тому же это ты вызвал милицию… Лучше держись на всякий случай сегодня подальше от города. И незнакомым абонентам не отвечай. Пусть всё уляжется, а я помозгую, как быть… И ее придержи при себе, не отпускай домой.

— Это как?

— Придумай что-нибудь. В грибы, например, пригласи съездить. Слышал, что боровики изо всех щелей полезли.

Ладышев свел брови, невидящим взглядом уставился в тарелку. В его планы это не входило, сразу, как проснется, он хотел отвезти Катю домой. Сам собирался вернуться и тупо выспаться. Спал плохо, только под утро и вырубился.

«Она — почти замужняя чужая женщина, — твердил он себе и накануне вечером, когда предложил выпить по бокалу вина за встречу, и ночью. — Меня с ней ничего не связывает. Все в прошлом».

Очевидность этого факта мешала расслабиться, заставляла быть скованным в разговоре, односложно отвечать на вопросы, сдерживать себя, чтобы не спросить о чем-то самому, отводить глаза из-за боязни встретиться взглядом.

И без того затерянная во времени и запрятанная глубоко в душе капсула чувств словно вынырнула из небытия, притягивала взгляд, плавала на поверхности. Но нельзя позволить ей раскрыться. Он сам когда-то ее придумал, и это его спасло. Иначе не выжил бы.

Но если придется провести вместе еще несколько часов, то может случиться всё что угодно. Может не сдержаться и задать вопросы, которые мучили четыре года назад и по-прежнему нуждались в ответах. А вдруг правильно было бы поговорить начистоту? Вдруг больше не появится такой возможности? Не носить же в себе эти вопросы без ответов всю жизнь? Да и хуже уже не будет: отболело…

И всё-таки неправильно они расстались четыре года назад. И вчерашний вечер прошел неправильно. Точно топтались каждый со своей стороны перед закрытой дверью, но никто так и не решился открыть ее первым.

— …А когда отвезешь в Ждановичи, постарайся держаться от нее подальше, — так и не поняв, над чем так долго и мучительно размышлял шеф, уже в дверях продолжал Поляченко. — На всякий случай. Будут новости — дам знать. Отдыхай.

— Ты тоже. Спасибо! — протянул руку Ладышев.

— И на телефон поглядывай, чтобы я не волновался…

Проводив его взглядом до калитки, Вадим запер дверь и вернулся на кухню. Прибрав посуду, посмотрел на время: половина седьмого. Можно еще поспать, а можно… зайти в комнату к Кате, разбудить. Вдруг она уже не спит?

«Расслабься, Ладышев. Успеешь! — остановил он себя. — Иди лучше остынь и поплавай в бассейне…»

Александр Ильич проснулся от требовательного звонка вайбера. Дочь в Минске, так что это мог быть только Генрих. Он и накануне вечером звонил спустя пять минут после разговора с Катей. Попросил передать ей трубку: мол, она вне сети, а ему необходимо с ней посоветоваться, сказать что-то важное. Александр Ильич сразу и не сообразил, что ему ответить: дочь просила не сообщать Генриху, что его обман раскрыт и никакой свадьбы не будет. Она поговорит с ним сама, когда вернется. Причина была проста: очень скоро ей придется продлевать вид на жительство, как бы Генрих, разозлившись, этому не помешал. Кто знает, что ему стукнет в голову? Как показала жизнь, не такой уж он добрый и благородный, скорее — прагматичный и коварный.

Так что Александру Ильичу пришлось сочинять более-менее правдоподобную версию: встречается с подругами, домой еще не вернулась.

Сейчас часы показывали начало седьмого. Арины рядом не было. Значит, она спит вместе с внучкой и Кати дома нет. И что теперь сказать Генриху? Может, лучше вообще не отвечать? Если честно, разговаривать с ним совсем не хотелось. Верил ему, доверил дочь с внучкой, сжился с мыслью, что станет его тестем. Только уже не станет… И поделом! Не обмани Вессенберг всех, не убеди, что нашел фонд, Александр Ильич никогда не стал бы навязывать Кате свою волю и не чувствовал бы сейчас перед ней свою вину. Смотришь, и с Ладышевым раньше помирилась бы…

Звонок прекратился, но не успел Александр Ильич переключить телефон в режим без звука — повторился снова. Опасливо посмотрев на дверь — не разбудить бы Марту с Ариной, — он собрался с духом и ответил приглушенно:

— Доброе утро? Что-то случилось? Что ты так рано трезвонишь?

— Мне надо срочно поговорить с Катей! Она так и не перезвонила! — с ходу вывалил свою обиду Генрих. Судя по голосу, или сильно нервничал, или хорошо выпил. — Разбудите ее!

— Не стану я никого будить. Марта проснется…

— Ничего страшного, если проснется. Это и ее касается. Мне нужно объяснить ей свое решение. Позовите Катю! — стоял на своем Вессенберг.

— Послушай, Генрих. Я передам дочери, чтобы она тебя набрала. Но когда вернется… Она уже уехала, — поняв, что проговорился, попытался он исправить ситуацию.

— Куда?

— В лес за грибами, — недолго думая, ответил Александр Ильич. — Грибов в этом году тьма. Договорилась с подружками, рано утром уехала.

— Что-то я не понял… Она вообще-то возвращалась домой? — заподозрил неладное Генрих.

— Возвращалась. Только поздно. Мы уже спали. Рано утром собралась и уехала за грибами. Передать, чтобы тебе перезвонила, я не смог. Извини.

Объяснение прозвучало правдоподобно, и Генрих вроде успокоился.

— Хорошо. Я понял. Только не забудьте ей сказать, чтобы позвонила сразу же, как вернется. Я всю ночь ждал ее звонка.

— Обязательно! — заверил Александр Ильич и быстро коснулся красного значка окончания разговора.

— Кто это был? — недовольным шепотом спросила Арина, просунув голову в приоткрытую дверь. — Кому еще неймется в такую рань?

— Генриху. Катю ищет. Я сказал, что уехала за грибами.

— Ну и правильно, — Арина Ивановна присела на край кровати. — Оксана вчера написала, что Роберт стал готовить ей документы… Знаешь, мне даже на душе полегчало: не было бы у Кати жизни с Генрихом, не любила она его никогда… Может, и получится что с Ладышевым. Пусть бы скорее рассказала, кто отец Марты.

Александр Ильич нервно заерзал под одеялом.

— Не расскажет. Не сейчас. Если только после операции… И я, дурак, снова вмешался, заявил, что у нее свадьба на носу. Пусть бы сказала, что свадьбы не будет.

— О свадьбе ты, конечно, зря… Только ничего уже не изменишь. Даст Бог, сами разберутся, — погладила жена его ладонь. — Горяч ты больно… Нельзя с людьми в приказном тоне общаться, чай не в армии давно. Иногда надо подождать, потерпеть. Возьми мою Оксану: семь лет ждет, когда Роберт предложение сделает… Надо тебе как-то перед Падышевым извиниться. Встретиться, поговорить спокойно, без наездов. Уверена, что ты найдешь с ним общий язык.

— Ну, виноват я перед ним, что тут говорить, — засопел Александр Ильич. — Сначала не хотел, чтобы у дочки семья разрушилась, потом вроде бы смирился. А тут они сами поругались! И этот Генрих… Ну любит он ее, Марту опять же спас… Почему бы и нет? Катя тоже хороша, вся в меня пошла: вечно что-то недоговаривает, все в себе держит, — он в сердцах сжал ладонь супруги. — Вот где ее носит? Знает же, что волнуемся!

— Успокойся. Может, она четыре года мечтала об этой ночи. Об одном прошу: терпи, не вмешивайся. Чай не дети… — Арина Ивановна встала с кровати. — Раз уж проснулись, давай, что ли, в лес собираться?.. Пойду Марту будить.

— А если этот снова позвонит? — Александр Ильич показал взглядом на телефон.

— Не отвечай. Для нас его больше не существует…

Генрих раздраженно отбросил телефон на диванную подушку, подошел к столу, вылил в стакан остатки виски. Но, подумав, отодвинул в сторону. Нельзя. Вечером за руль, завтра прощальное ток-шоу на прежнем месте работы, с понедельника — репетиции шоу финала, которое снова пойдет в прямом эфире в следующую пятницу. Он и без того позволил себе принять лишнего. И спать не ложился: час назад гостиничный номер покинули последние гости. Все за него рады, все поздравляют с выходом в финал, прочат победу…

Вот только как-то нерадостно у него на душе. Скорее паршиво. И все из-за Кати…

«Какие к черту подруги, какие грибы?! — негодовал он в душе. — Я вышел в финал! В сравнении с этим всё остальное теряет смысл! Выиграю я или нет, теперь зависит только от моего решения. И ее. Если я подпишу условия контракта перед съемками, то никакое зрительское голосование уже не отменит моей победы. А ей наплевать и на мою победу, и на судьбу дочери!»

Накануне полуфинала у Генриха случился личный разговор с генеральным продюсером. Речь шла о двух пунктах договора, с которыми в случае победы он обязан согласиться. По концепции, ведущий нового ток-шоу должен помалкивать о своей истинной ориентации и быть холостым. Это первое. И второе: в ближайшие три года, а именно столько времени предварительно отводилось на шоу, он обязуется не менять свой статус. В случае устного согласия выход в финал ему уже обеспечен: двое из четверых полуфиналистов связаны или узами брака, или обязательствами. У третьего претендента иная ориентации, о чем он заявлял открыто и неоднократно. Руководство канала в курсе, что и Генрих живет под одной крышей с женщиной, имеющей ребенка. Но при этом благоразумно об этом факте помалкивает. Поэтому предварительный выбор продюсеров пал на него. В случае согласия с озвученными условиями непосредственно перед репетициями финала он обязан будет подтвердить их письменно, но сразу после победы с женщиной ему придется расстаться. Еще лучше сделать это прямо сейчас. В крайнем случае разъехаться и не встречаться открыто. Но сначала, дабы избежать конфликтов, он должен разъяснить ей ситуацию.

Конечно же, Генрих помнил и о дате бракосочетания с Катей, и об операции Марты. Тем не менее устно он согласился, не раздумывая. Выйдет в финал — будет видно. В крайнем случае отложат операцию, подождут, пока на его счету не появится необходимая сумма. А она рано или поздно появится: в контракте кроме обязательных выплат для ведущего оговаривался повышающий коэффициент (в зависимости от рейтинга передачи), не было запрета и на участие в рекламе. А уж он-то постарается выжать из этого все возможное! Так что через год-полтора необходимая сумма наберется, в этом он не сомневался. А вид на жительство, как и в прошлый раз, Кате поможет продлить Роберт. Никуда не денется, не откажет родственнице. Жаль, конечно, что придется разъехаться, но… Может, в этом тоже есть смысл? Может, это заставит Катю больше его ценить, прислушиваться к его просьбам, советам?

И вот полуфинал позади, в понедельник перед началом репетиций он должен дать письменное согласие… Но ему так и не удалось поговорить с Катей! Они вообще ни разу толком не поговорили после ее отъезда. Она словно забыла о нем, о свадьбе, об операции! И как прикажете ко всему этому относиться? Почему он, а не она, должен переживать за здоровье Марты?

Положа руку на сердце, он уже сожалел, что когда-то затеял переписку с фондом от ее имени…

…Некрасиво читать чужие письма, с этим Генрих не спорил. Но ведь он не посторонний для Кати: заботится, оберегает. Германия для нее чужая страна, со своими законами, со своим менталитетом. Мало во что ввяжется по глупости — разбирайся потом, решай вопросы с полицией, с миграционной службой! Потому и искал способ, чтобы пресечь подобное на корню, проконтролировать переписку, поведение. Исключительно из лучших побуждений.

Но как это сделать, если она всячески его сторонится, отказывается от помощи? Не понимает, что он переживает, несет за нее ответственность. Он уже помог ее дочери (чем больше времени проходило после операций Марты, тем сильнее Генрих верил, что это только его заслуга), ей бы смягчиться, так нет, нашла подружку в лице Оксаны. Шепчутся, секретничают, не делятся своими тайнами. Так что каким-то образом надо получить доступ и к их переписке. Зарегистрировавшись на форумах ревнивых супругов или любовников, где обсуждались варианты слежки за второй половиной, ответ он нашел быстро. Даже заполучил троянскую программу, которая давала доступ не только ко всем паролям пользователя, но и позволяла наводить там порядок: переписываться от его имени, удалять лишнее. Но желательно, чтобы на устройстве не было постоянно обновляемой антивирусной программы, иначе рано или поздно она вирус вычислит и уничтожит.

Уговорить Катю не ставить платный антивирус оказалось проще простого: время от времени она советовалась с Генрихом по работе в сети, так как пока еще плохо знала немецкий. И установить троян тоже получилось легко. Однажды она попросила посидеть с ребенком, пока будет на курсах немецкого, и этой же ночью Генрих изучал ее переписку, читал сообщения в мессенджерах.

На первый взгляд, все весьма безобидно, никакой политики, никаких сплетен и заговоров. Как и упоминаний о нем самом. Даже обидно стало. Уж могли бы с Оксаной хоть раз обратить на него свое драгоценное внимание. Не понравилась и нечастая переписка Кати с фондом. А если они напишут, что не имеют понятия о каком-то Генрихе Вессенберге? Такое могло случиться запросто. А ведь он время от времени напоминает ей о своей «заслуге», уверяет, что находится в постоянном контакте с фондом. Она же может на него сослаться, упомянуть его фамилию…

Допустить этого было нельзя, и первое, что он сделал, перенаправил поступающую из фонда корреспонденцию в папку со спамом: по себе знал, что хозяева почтовых ящиков редко туда заглядывают. Зато теперь он был спокоен, переписка Кати под контролем, первым просматривал ее он. Удалял вредную, на его взгляд, информацию, фильтровал письма, писал ответы. Понимал, что совсем обрывать контакт нельзя — это может вызвать подозрения у обеих сторон. В общение Кати с Оксаной он тоже не вмешивался — в любой момент могут созвониться. Зато теперь ему не составляло труда объявиться и предложить свою помощь именно тогда, когда это не получалось у так называемой сестры. Оксану он, мягко говоря, терпеть не мог. И откуда только взялась? Не было бы ее — он давно был бы рядом с любимой женщиной.

И вдруг прошлой осенью он обнаружил в спаме письмо из фонда, в котором Катю просили выслать ходатайство о включении Марты Евсеевой в финансирование лечения на следующий год. Поначалу он хотел извлечь его из папки со спамом и дать Кате прочитать, но подумал… Если не будет материальной поддержки, то ей придется искать другой источник финансирования. А выбор у нее невелик: кредит никто не даст, Роберт с такой суммой тоже вряд ли поможет, Оксана и отец с мачехой — тем более. Есть еще вариант с продажей квартиры в Минске, но там, как он понял, изучив в почте договор аренды, в случае разрыва соглашения грозят большие штрафы. Александр Ильич на это вряд ли пойдет…

План созрел молниеносно. Следовало только донести до отца свои намерения в отношении его дочери. Что он и сделал, когда Евсеев вскоре приехал: попросил руки Кати. Но перед этим ответил фонду, что Марта Евсеева в дальнейшей помощи уже не нуждается: мама собирается замуж, девочку удочерят. Как только она получит немецкое гражданство, вопрос с операцией решится сам собой.

Стоит ли говорить, что с этого момента писем из фонда Катя не получала. Он позволил ей прочитать лишь одно безобидное поздравление с Рождеством и Новым годом. Переживал только, как бы оттуда не позвонили и не уточнили информацию с отказом. Но обошлось…

Дальше все пошло как по маслу: клиника выставила первый счет, Катя запаниковала, отправила несколько писем в адрес фонда, но в ответ получила лишь краткое: в настоящий момент оказать помощь вашей дочери не представляется возможным. Оставалось повторить свое предложение выйти замуж и дать время на раздумье. Пусть убедится, что других вариантов у нее нет.

Все так и вышло…

…Вспомнив о долгожданном «да» и первой близости, Генрих самодовольно улыбнулся, но тут же снова помрачнел. Плохо, что он так и не смог помешать поездке. А вдруг в Минске она встретится с отцом Марты? Кто он, Вессенберг уже знал — прочитал написанное зимой письмо. Но оно послужило лишь доказательством того, о чем он догадывался. Изучив прежние переписки, удалил сам контакт и все письма в адрес мужчины, с которым у нее был роман. Или любовь, что подтверждали посвященные ему стихи. А вот Генриху она стихов никогда не писала…

«И зачем она поперлась в этот проклятый Минск? Регистрация через три недели, на носу операция! Дочь ей не дорога, что ли? — Забыв о том, что, по сути, сам уже отменил бракосочетание с Катей, Генрих в сердцах стукнул кулаком по столешнице, взял лежащий на краю телефон. — И что там случилось с ее ноутбуком? Второй день не могу зайти ни на почту, ни в аккаунты… О чем она вообще думает? — со злостью отбросил он телефон на диван. — Или о ком?..»

Последний вопрос был самым неприятным: раздражал, язвил самолюбие, злил. А вдруг он снова проиграл тому типу, с которым когда-то пересекся в самолете и так опрометчиво поделился своим горем? Теперь он знал, кто такой Вадим Ладышев. Он его сразу узнал по фотографии в соцсети, куда заглядывала Катя. Даже разыскал в своих архивах визитку с телефонами. И если поначалу негодовал, то чуть позже злорадствовал. Даже хотел переслать пару интимных фото, сделанных тайком от Кати. Впрочем, хорошо, что вовремя себя остановил. А вдруг они всплыли бы сейчас, когда ему строго-настрого приказано прятать подробности личной жизни?

Генрих занервничал, почувствовал, как зачесались руки. Это у него было с детства: стоило заволноваться, как накатывал нестерпимый зуд сначала между пальцами, затем по всей внутренней стороне кисти. Доктора ничем помочь не могли — нервы. С возрастом и с обретением уверенности в себе кожные проявления нервного расстройства сошли на нет, но, как только он принялся воплощать в жизнь план в отношении Кати, они снова дали о себе знать. Накануне на съемках едва микрофон не выронил, так захотелось почесать ладони! Еле сдержался, иначе ему точно не светила бы роль ведущего: на момент подписания договора победитель обязан гарантировать идеальное здоровье.

«Зря я ее отпустил, — в который раз посетовал Генрих, укладываясь в холодную гостиничную постель. — А вдруг она прямо сейчас с ним?»

На душе похолодело, пересохли губы, учащенно забилось сердце.

«Ерунда!.. Никуда она не денется! Еще на коленях приползет! — успокоил он себя. — А если не приползет, то невелика беда, моя совесть чиста. И деньги найду куда потратить…»

С этой мыслью Генрих повернулся на бок, накрыл ухо второй подушкой, чтобы не мешал шум из коридора, и довольно быстро уснул…

«М-м-м-м», — ощутив нежные прикосновения губ к шее, простонала Катя, и, подставляя ласкам иные части тела, перевернулась на спину…

Открыла глаза и с разочарованием поняла: «Приснилось…»

Рядом никого нет, в комнате тоже. А ведь сон был такой реальный, такой чувственный, такой сладкий!

Ее всегда злило и раздражало, если кто-то будил среди ночи. И неважно как: поцелуем или же приставучими ласками. Будь то Виталик, Генрих… И только с Вадимом все было иначе. И тело, и сама она словно ждали прикосновений, просыпались, оживали, чтобы отозваться всей силой таившихся сладостных желаний.

Как же она по ним соскучилась и как давно не была счастлива в постели! Восторг тела, выражаемый гортанными звуками, не подвластные сознанию конвульсии, заставляющие его содрогаться в волшебной невесомости…

Мужчина, с которым ей хотелось бы всё это повторить, прочувствовать заново, — почти рядом, спит в соседней комнате. Но накануне вечером он не дал ей ни малейшего повода думать, что желает того же, что и она: ни жестом, ни словом, ни взглядом. Выпили по бокалу вина, посидели, попытались поговорить. Но разговор не сложился: нехитрые вопросы, односложные ответы. Ходили вокруг да около, как по тонкому льду… Лед в итоге не подтаял, не проломился. И ближе они не стали. Вадим проводил Катю в гостевую комнату, пожелал спокойной ночи, закрыл дверь.

Все это походило на плохую игру актеров в неудачной пьесе. Каждый сам по себе, всё отстраненно, надуманно. При этом актриса и готова была бы подыграть, наладить хоть какой-то контакт на импровизированной сцене, но актер то ли этого не понял, то ли тяготился выпавшей ему ролью, но всем своим видом показывал: скорее бы закончился этот немилый душе и сердцу спектакль.

И хотя Катя не таила никаких надежд, возникло ощущение, что они еще больше отдалились друг от друга. Зря она втянула его в эту игру и осталась на ночь. Потому и засыпала долго, прокручивая в памяти фрагменты разговора, прислушиваясь к шорохам в соседней комнате, вспоминая, как было раньше…

И вдруг под утро так явственно воплотивший все тайные желания сон! Попробуй теперь усни! Не лежать же просто так, уставившись в темный потолок… Надо попробовать отвлечься, сходить, к примеру, в ванную, ополоснуть лицо. Нащупав на тумбочке очки и стараясь ступать бесшумно, она вышла в холл второго этажа и сразу услышала приглушенный разговор внизу.

«Вадим и Андрей Леонидович… Кажется, упомянули мое имя, — она напрягла слух, попытавшись уловить хоть что-то в неразборчивом бормотании. — Снова обо мне. Странно… Неужели Вадим советуется с кем-то в вопросах личной жизни? Или это как-то связано со вчерашней историей?»

Крадучись, она спустилась на пару ступенек вниз по лестнице. Голоса вдруг стали ближе, хозяин с гостем появились в поле зрения. Пришлось быстро подняться и спрятаться за колонну.

— …когда уже отвезешь в Ждановичи, постарайся держаться от нее подальше… На всякий случай. Будут новости — дам знать. Отдыхай…

Мужчины попрощались, захлопнулась входная дверь. На кухне звякнула посуда. Услышав приближающиеся к лестнице шаги, Катя быстренько вернулась в комнату.

«Поднимется — выйду навстречу. Будто случайно встретились», — решила она, замерев за дверью.

Но никто не поднимался. Устав ждать, Катя снова вышла в холл, подошла к лестнице, глянула вниз, прислушалась. Тишина. Осторожно спустившись по ступенькам, она осмотрела гостиную, кухню, подошла к окну в прихожей. Погасли светильники, подсвечивавшие дорожку к еще одному строению с окнами во всю высоту стены. Внутри зажегся свет, высветилась фигура Вадима. Сбросив халат, он сделал несколько круговых движений руками, слегка подпрыгнул и… исчез.

«Бассейн, — догадалась Катя, заметив фонтан брызг. — И я хочу… Только меня туда никто не приглашал», — грустно подумала она, и поплелась обратно наверх.

Ждать Вадима внизу показалось бессмысленным. Вечер и ночь плавно перешли в утро, ничего не изменилось. Она — нежеланная гостья, присутствие которой хозяин терпит лишь в силу хорошего воспитания.

«Постарайся держаться от нее подальше», — вспомнила она слова Поляченко. — Не волнуйтесь, Андрей Леонидович. Теперь я сама буду держаться подальше… На всякий случай».

Расстроенная, Катя положила очки на тумбочку, снова заползла под одеяло, отвернулась к окну, за которым становилось всё светлее, закрыла глаза… Не слышала, как в дом вернулся хозяин, как поднялся наверх, приблизился к двери…

…Вадим, прислушиваясь, стоял под дверью, за которой спала Катя. Коснувшись дверной ручки, он вдруг передумал и зашел в соседнюю комнату. Встав на невысокую стремянку, спрятанную в длинный шкаф вдоль стены, он отодвинул дверцу, сунул руку глубже и вытащил с антресоли перетянутый шпагатом полиэтиленовый пакет. Задвинув дверцу, соскочил на пол, словно набираясь решимости, помедлил, развязал узел и вытянул белый махровый халат. Тот, который Катя носила еще на Сторожевке.

Обнаружил он его в шкафу матери случайно. Как-то вечером в конце лета вместе с по-соседски заглянувшей в гости семьей Зайца пили чай в беседке. Погода неожиданно испортилась, поднялся ветер, резко похолодало, и хозяин пошел в дом за теплой одеждой для себя и гостей. Нина Георгиевна попросила принести ей шерстяной плед, который на лето спрятала на антресоли шкафа. Вот так и вышло, что нашел еще и халат, который мать с Галиной Петровной спрятали от него. А ведь он когда-то настоятельно просил его выбросить, чтобы не маячил перед глазами, не напоминал….

Дабы не портить настроение ни себе, ни матери, в тот день сын промолчал о находке, а после забыл. И вот вспомнил. Развернул, встряхнул, поднес к лицу: чистый, никаких запахов. Ну что ж, придется еще раз послужить старой хозяйке.

Вадим снова подошел к гостевой комнате, осторожно нажал на ручку, зашел… Отвернувшись к окну, Катя едва слышно посапывала. Аккуратно уложив халат на край кровати, он попятился назад в холл, закрыл за собой дверь.

Сквозь сон Катя почувствовала чье-то присутствие. Резко оторвала голову от подушки, осмотрелась: никого. Неужели снова приснилось? Неожиданно взгляд зацепился за нечто белое, возвышавшееся над одеялом. Протянув руку, она нащупала мягкую махровую ткань, подтащила к себе… Не может быть! Это же ее халат со Сторожевки! Она узнала его по вышивке с короной!

Катя вскочила, набросила халат, затянула пояс, приподняла края воротника, зарылась в них лицом. Как же она когда-то была в нем счастлива! И как гармонично смотрелись два одинаковых белых халата на стене в ванной!

За спиной раздался негромкий стук, повернулась дверная ручка…

— Доброе утро! — поздоровался Вадим. — Хорошо, что проснулась, уже собирался тебя будить. Вспомнил по старой памяти, что лучше всего помогало тебе по утрам…

Комната наполнилась тонким кофейным ароматом. Катя даже зажмурилась от удовольствия! Нащупала на тумбочке очки — так и есть: в руке Вадима маленький поднос с чашечкой кофе…

— Фантастика! С каких пор у тебя разрешено пить кофе в постели? — не удержалась она.

— С сегодняшнего утра, — он поставил поднос с чашкой на тумбочку. — Но только тебе.

— Глазам не верю! — Катя осторожно, двумя пальчиками взяла чашку за ушко, принюхалась, пригубила. — Или я все еще сплю?

— Не спишь. Предлагаю быстро позавтракать и ехать в грибы. Говорят, боровиков полным-полно.

От удивления Катя опустилась на край кровати и застыла с чашкой в руке. Что-то случилось, пока он был в бассейне? Она не ослышалась?

— В грибы?! А… Поляченко не будет против?

— Дался он тебе! — Вадим улыбнулся. — Что будешь на завтрак? Хочешь яичницу с сыром и беконом?

— С меня достаточно и кофе в постель…

— Я серьезно.

— Тогда лучше с овощами. Без сыра и бекона.

— Хорошо. Жду внизу. У нас двадцать минут на сборы.

— Я только домой позвоню…

Ладышев покинул комнату, Катя вытащила из сумочки телефон, посмотрела на экран: ни пропущенных звонков, ни сообщений. Не похоже на отца. Неужели отпустил наконец взрослую дочь?

— Папа, доброе утро! Как вы? — спросила она, будучи уверенной, что услышит в ответ «Когда вернешься?».

— Доброе утро, доча! Всё хорошо! Марта только что проснулась, садимся завтракать, и сразу — в лес, по грибы. А как ты?

Катя ответила не сразу: столько сюрпризов за одно утро, надо привыкнуть.

— И у меня всё хорошо. И мне тоже предложили съездить в грибы… Но если ты против, я приеду домой!

— С чего это я буду против? — не веря своим ушам, она снова присела на кровать. — Отдохни, развейся… Подыши, погуляй по лесу. Хоть до вечера, мы тут сами управимся… Да, чуть не забыл, Генриху напиши что-нибудь. Дважды за ночь звонил, тебя искал. Ну всё, мы спешим. До вечера!

Пытаясь осмыслить разговор, Катя механически открыла в смартфоне «Мобильные данные». На экран тут же посыпались сообщения, и почти все от Генриха. С момента, как она узнала, что он не имел отношения к операциям Марты, интернет в телефоне отключила: не хотела общаться, не хотела разборок по телефону. Лучше выскажет всё по возвращении в Энгер. За это время Оксана с Робертом подготовят недостающие ходатайства, которые по приезде она сдаст в ратхаус — администрацию города. Дату подачи документов на продление вида на жительство она наметила сразу после регистрации брака. Генрих уговорил ее не спешить: подаст прошение в новом статусе супруги гражданина Германии. Теперь же придется подготовить иной пакет документов и поторопиться с подачей — желательно до разговора с Вессенбергом. Катя всерьез стала опасаться мести. Тот Генрих, которого она знала с детства и которому безоговорочно верила, не имел ничего общего с человеком, о котором открылась такая нелицеприятная правда.

— …Катя, ты скоро? — донеслось снизу. — У тебя всё в порядке? — Вадим заметил озабоченность на лице спускавшейся по лестнице гостьи.

— Всё хорошо… Свободна до вечера, — успокоила она, присела за стол и непроизвольно улыбнулась.

Дежавю. Все почти так, как было раньше: утро, они оба на кухне в халатах, Вадим возится у плиты…

— Так с чем тебе яичницу?

— С овощами.

— С овощами… сыром и беконом, — добавил он. — До сих пор не могу понять, зачем тебе понадобился диетолог? Прекрасная фигура молодой женщины. Рожавшей.

— У меня было кесарево.

— Насколько я понимаю в медицине, особой роли это не играет… Готово! — перед Катей появилась тарелка с дымящейся яичницей. — Так и быть, сыр и поджаренный бекон я приготовил отдельно. Соус! — вспомнил он и открыл холодильник.

— А ты? А тебе яичницу?

— Я уже позавтракал… О! Икра красная! — вытащил он закрытый крышечкой салатник с икрой, которую не осилили вместе с Поляченко. — Завтрак холостяка! Мама в Москве, Галину Петровну я отпустил.

— Она до сих пор у вас работает?

— Что значит — работает? Они с мамой подруги, компаньонки. Я ведь с утра до вечера на работе… Галина Петровна теперь и живет неподалеку, на даче с любимым мужчиной.

— Ух ты! В таком возрасте…

— Для любви любой возраст нормальный, — не согласился Вадим. — Михаил трудится у меня помощником по хозяйству.

— Молодцы!.. А родственники в Москве, они кто?

— Мария — двоюродная племянница мамы, врач, доктор наук. Заведует кафедрой, преподает. Она гастроэнтеролог. Сын — архитектор, историк. Дочь — журналистка, работает на телевидении.

— Точно… Мне тогда написала девушка, представилась журналисткой, — вспомнила Катя. — Когда она сказала, что, возможно, в статье идет речь о ее родственниках, и попросила номер телефона, я растерялась. Не знала, как поступить: ни с тобой, ни с Ниной Георгиевной на тот момент уже не общалась. Рискнула, дала домашний номер на Пулихова… Вот как всё обернулось… Нина Георгиевна не простила меня за статью?

— Простила. В тот же день.

«А ты?» — едва не вырвалось у Кати.

— Мне понадобилось чуть больше времени, — Вадим словно услышал ее немой вопрос. — Но я тоже простил и забыл. Давно. А теперь даже готов поблагодарить за обретенных родственников… Маме необходимо было смириться со смертью Кельвина, как-то развеяться. Поездку в Москву она планировала несколькими днями позже. С трудом удалось уговорили поехать сейчас, — он умолчал, что не только смерть Кельвина послужила причиной срочного отъезда матери.

Подумалось: если бы Нина Георгиевна сейчас была дома, он никогда не пригласил бы к себе Катю.

— Очень жаль Кельвина… А давай к ее возвращению купим нового щенка! — осенила ее идея. — Говорят, что так быстрее забывается боль утраты.

— Ты считаешь?.. А знаешь, пожалуй, соглашусь. Пошли-ка, — позвал он ее в комнату рядом с лестницей. Катю еще вчера заинтересовало, что за этой дверью, но так как экскурсию по дому ей не предложили, спросить не решилась. — Кабинет. Изначально планировался как мой, но мама настояла на том, чтобы перевезти сюда отцовскую мебель. Книги, само собой. Не ожидал, что всё так удачно выйдет: и у меня есть место для работы, и память об отце жива.

Катя сделала несколько несмелых шагов… Кабинет Сергея Николаевича в старой квартире она помнила хорошо: массивный стол, диван, книжные шкафы. Всё стояло плотненько, можно сказать, впритык, потому казалось, что нельзя пройти, что-нибудь не зацепив. Теперь же места было гораздо больше, и мебель предстала во всей красе: резьба, инкрустированные вставки, отделка ручной работы. Добавились торшер, еще одно кожаное кресло, диван, шкафы, в которые перекочевали и книги из гостиной на Пулихова. Катя определила это по запомнившимся корешкам. При этом новая мебель идеально подходила к старой и по материалу, и по дизайну. Определить с первого взгляда, где новодел, а где, к примеру, помнившее профессора Ладышева кресло, было невозможно. Всё в обновленном кабинете смотрелось гармонично, а за счет широкого окна в пол еще и прекрасно освещалось. Из ретро-ансамбля выбивалась лишь современная техника на столе: ноутбук, большой монитор, современный принтер с функцией сканера.

— Здорово! — оценила Катя. — Сергею Николаевичу понравилось бы.

— Мама тоже так говорит, — чувствовалось, что похвала пришлась Вадиму по душе. — Он мечтал после того, как уйдет на пенсию, переселиться в эти места… Присядь, — показал он на современное рабочее кресло.

— А что с квартирой на Пулихова? — она решила не проявлять свою осведомленность.

— Продали. Павел Полевой купил. Ты, наверное, знаешь, что Полевые развелись, — стоя справа, Вадим включил ноутбук. — Сейчас поищем… Щенки малого пуделя, купить… Вот, смотри…

— Цвет не тот. Добавь в поисковик «серебристый окрас», — изучив фото предложений, посоветовала Катя. Близость Вадима, когда он несколько раз случайно коснулся ее плеча, мешала сосредоточиться. — Пишут, что без родословной…

— Не обязательно… Не будет же мама с ним по выставкам кататься. Кельвин тоже без родословной был. Здесь главное характер. А вот еще… И с родословной… Вот этот — вылитый Кельвин! Я помню его щенком!

— Слишком маленький, — с сомнением покачала головой Катя, рассматривая снимок. — Шесть недель всего… Ему бы еще пару недель рядом с мамкой побыть.

— Ты права. Мне за ним ухаживать некогда, а мама как раз на две недели уехала. Здесь есть резервирование, надо поговорить с хозяйкой… Телефон наверху оставил, — с досадой похлопал он по карманам халата.

— Мой возьми.

— …Здравствуйте! Извините, если рано! Я по объявлению… Да, щенок интересует… Серебристый… Номер? — Вадим глянул на монитор. — Три. Свободен? Замечательно! Мы хотели бы на него взглянуть и, если понравится, зарезервировать. Ну, или как там это называется… Сможем забрать через две недели. Хорошо, не вопрос! Когда надо сделать предоплату? Завтра? Договорились!.. Вадим и… Катя. Да, обязательно приедем! До свидания! Ну вот и решили, — вернул он телефон хозяйке. — Сейчас тебе сбросят адрес, завтра к десяти утра ждут. Пошли обратно на кухню.

— Завтра нас с Мартой на день рождения пригласили… — уже за столом вспомнила Катя. — К младшему сыну Вени… Но нам к часу, должны успеть.

— Точно! И мне на день рождения к крестнику — сыну Зины и Андрея! Хорошо, что напомнила, два года мальчугану. И тоже к часу. Так что все складывается удачно.

— А давно Зина и Андрей Леонидович вместе?

— Давно… — Ладышев наморщил лоб. — Считай, с того времени, как ты пропала. Или чуть позже… В тот день, когда я заболел, Андрей ушел от жены и больше не вернулся. Но с Зиной встречаться они стали позднее. Как только Поляченко официально развелся, почти сразу и поженились: тихо, без шума. Квартиру построили, скоро переедут.

— Рада за них. Особенно за Зину.

— Если честно, то жду не дождусь, когда она из декретного выйдет. Пока ее подруга замещает, соседка.

— А как ее зовут?

— Марина. Марина Тонева… Ты ее знаешь?

— Мир тесен… Мы вместе лежали на сохранении. Правда, я не сразу узнала, что она соседка Зины.

— Да… Иногда мир теснее, чем нам кажется. Ну что? Еще кофе? Надо спешить. Суббота. Боюсь, грибов в лесу не останется.

— Спасибо, очень вкусно! — поблагодарила Катя. — И кофе достаточно. Давай помогу убраться.

— Сиди, ты в гостях. Я сам, — отказал Вадим. — Сейчас спустимся в подвал, подберем тебе одежду. Сапоги, думаю, мамины подойдут. И камуфляж ее возьмем. Жаль, рации не поставил на зарядку… Ничего, в машине подзарядим. И навигатор тебе выдам. С тех пор как перестал ездить на охоту, столько всего лежит мертвым грузом…

— А почему перестал?

— Сначала компания рассыпалась, — Вадим довольно быстро убрал стол, дозагрузил посудомойку. — Заяц женился, у них с Ириной сын родился, взялись за ремонт дома. Год назад переехали, теперь мы соседи. Банкир наш как-то сам откололся, Полевому тоже стало не до охоты. Я, пока завод строил, только о стройке и думал. А тут еще Михалыча, егеря, инфаркт хватил. На пенсию он ушел. А если честно, как-то сам по себе интерес к охоте пропал.

— Я уж подумала, что тебе зверюшек стало жалко, — улыбнулась Катя.

— Не без этого, — согласился он, включив посудомойку. — Пошли в подвал за одеждой…

Услышав сквозь сон скрежет ключа в замочной скважине, Зина вскочила с кровати, стараясь не разбудить сына, на цыпочках выбежала из спальни, закрыла за собой дверь и нос к носу столкнулась с мужем.

— Ну наконец-то! Глаз за ночь не сомкнула! — чмокнула она его в холодную щеку. — Голодный? Мой руки. Поешь — и сразу спать… Владик полночи ворочался, просыпался. Может, потому, что мы целый день дома просидели и ему некуда было энергию выплеснуть?.. Всех бандитов переловил?

— Всех! — Андрей Леонидович разулся, даже не пытаясь уследить за скороговоркой жены, устало присел на пуфик. — Не суетись, я не голоден. Заехал к Вадиму, пришлось его разбудить. За это он меня завтраком накормил. Пошли лучше спать, — он постарался перейти на шепот, но для его баритона это было сложно, время от времени прорывались зычные нотки.

— Разве Ладышев был не с тобой? Чтоб он уехал и лег спать, не волнуясь, как там без него? — удивленная Зина застыла посередине прихожей. — Он не заболел?

— Не заболел, все в порядке, — Поляченко понял, что оплошал: теперь Зина не успокоится, пока не установит все причинно-следственные связи. — Обстоятельства сложились так, что ему пришлось срочно уехать.

— Какие обстоятельства? Нина Георгиевна в Москве, Кельвина нет… Что-то еще случилось?

— Всё, что уже случилось, сегодня ночью благополучно разрешилось. Пошли спать. Иначе я прямо здесь усну, — показал он взглядом на коврик под ногами.

— Ну… хорошо. Ты ложись, а мне уже не до сна: через час Маринку в медцентр отпускать. Как раз завтрак успею приготовить. У нее Эдик с ночной смены, пусть тоже поспит.

— А зачем так рано в медцентр да еще в субботу?

— Так диетолог у нее. Переписали на утро субботы.

— К Галецкой, что ли?

— Да. Странная она какая-то: то ли на самом деле от клиентов отбоя нет, то ли с головой непорядок. Два раза за неделю прием переносила!

— Предупреди Марину, что сегодня тоже приема не будет. Позвони или сообщение отправь.

— Как это? Почему не будет? Откуда ты знаешь? — опешила Зина.

— Потому что спит ваша Галецкая крепким сном под присмотром врачей и нашей доблестной милиции. Фигурантка уголовного дела она… Так что, боюсь, придется Марине другого диетолога искать.

— Вот это да! Телефон в спальне… Хотя нет, я лучше прямо сейчас к Маринке забегу, она уже должна проснуться! Халат только наброшу.

— Беги, — кивнул Поляченко, внутренне радуясь, что внимание супруги удалось переключить на другой объект и допрос окончен.

«Надо же такому случиться! Первой жене было абсолютно все равно, чем я занимаюсь, грозит ли мне опасность. Зато вторая беспокоится за двоих, а то и за троих, — сравнивал он, заходя на кухню: захотелось пить. — Даже не знаю, что лучше…»

Зазвонил телефон.

— Да, Саша… А как они узнали, что там была еще одна женщина?.. Понятно… — Андрей Леонидович прикрыл дверь на кухню. — Если с утра пойдут все подряд камеры смотреть, то заметят и Екатерину Александровну, и как ее Ладышев увозит. Быстро они… Езжай домой, поспи. После обеда встретимся и все обмозгуем. Да, хорошо…

— А о какой Екатерине Александровне шла речь? — уже в халате встретила его в прихожей Зина. — Куда ее Вадим Сергеевич увез?

Поляченко вздохнул: теперь не успокоится, пока не получит вразумительный ответ. Вот из кого вышел бы классный следователь!

— Некрасиво подслушивать! — как ребенка, укорил он супругу. — Ему женщину одну надо было отвезти.

— А почему ее Ладышев повез, а не Зиновьев? Почему не отправили на такси?

— Саша мне был нужен там.

Поляченко снова отругал себя, что сболтнул лишнее. А Зина так устроена, что «лишнего» для нее не бывает. Так или иначе докопается до истины.

— Вы кого-то укрываете? Это криминал, да? — загородив собой проход, Зина сверлила мужа взглядом дознавателя.

— Да никого мы не укрываем! С чего ты взяла? — отмахнулся он.

— Андрюша, я серьезно. Если Вадиму Сергеевичу пришлось срочно кого-то увозить с места преступления, значит, этот кто-то в нем замешан. Вы оба — законопослушные, вполне адекватные, отдающие отчет своим поступкам люди. Зачем вы это сделали? Кто эта женщина? Я знаю только одну Екатерину Александровну, ради которой он был на такое способен. Но Катя сейчас далеко! Или… Катя здесь?! — ее глаза расширились.

— Зина, какая Катя? Прошу тебя, не лезь в наши дела! — стал закипать Поляченко. — Я не могу, не имею права тебе всё рассказать, и мы это уже не раз обсуждали! Но если ты и дальше будешь так обостренно реагировать на мою работу, а тем более подслушивать под дверью, я вынужден буду скрывать от тебя гораздо больше! Всё! Я иду спать!

Прихватив костыль, Поляченко дошел до двери спальни, оглянулся… Вид застывшей в прихожей женщины — опущенные плечи, слезы в глазах — заставил его развернуться, подойти, крепко прижать к себе.

— Ну, прости за резкость! — ощутив прилив нежности, погладил он ее по волосам.

Зина подняла лицо. По щеке побежала слезинка, муж вытер ее кончиком пальца.

— Это ты меня прости! — всхлипнула женщина. — Я понимаю, что не права… Только я ничего не могу с собой поделать. Я… я очень тебя люблю! — она обвила руками шею мужа. — Я так долго тебя искала, так долго ждала и так боюсь потерять!

— Да не собираюсь я теряться, с чего ты взяла! Только-только научился быть счастливым, и сразу потеряться? Не дождешься! А ну-ка быстренько прекрати плакать: Владика разбудишь! — произнес он ей на ухо. — И вообще, ни к какой Маринке ты сейчас не пойдешь! Вместе с тобой мы пойдем в зал на диван и воспользуемся моментом!

— А спать? Ты же которые сутки без сна? — улыбнулась она сквозь слезы.

— Не увиливай! Высплюсь еще. А вот то, что я которые сутки без лучшей в мире женщины, начинает меня напрягать… — он нашел ее губы.

Маленькая хрупкая женщина привстала на цыпочки, потянулась…

Именно такая прелюдия была их любимой, потому что напоминала о первой близости, случившейся прямо в рабочем кабинете Поляченко. Шеф тогда долечивался в Германии, оба они чувствовали повышенную ответственность за оставленную на них компанию, постоянно общались по поводу и без и старательно скрывали свой интерес друг к другу. Пока в один прекрасный день накопившиеся нежность и желание не смели хрупкие барьеры перед долгожданным счастьем…

2

— …Сейчас линет! Бегом к машине! — под грохот грома Вадим подхватил свою и Катину корзины и побежал в направлении лесной дороги. — Не отставай! — оглянулся он.

Фигура Кати мелькала слева между деревьями. И вдруг пропала. Пришлось остановиться.

— Катя, ты где? — нажал он кнопку на рации.

— Я здесь! — раздалось в ответ. — Э-э-э-й! — тут же разнеслось эхом по лесу чуть позади. — Неси обратно мою корзину! Пожалуйста! Здесь целая поляна боровиков!

— Промокнем. Плащи в машине…

— Ну не оставлять же!

Ничего не оставалось, как поспешить обратно.

— Смотри: один, два, три, четыре… семь… — Катя выложила в корзину боровики, которые с трудом умещались в руках, поправила очки. — Там еще три… И слева от тебя за деревом… И там за елкой… После толпы грибников мы два часа по одному собирали, а здесь место нетронутое!.. Ой, вот там еще вижу! И на пригорке! — не обращая внимания на усиливающийся дождь, воскликнула она в азарте.

Подвинув одну корзину ближе к ней, Вадим выкрутил боровик рядом с собой, заметил еще один, еще…

К машине они подбегали промокшие до нитки, но зато с полными лукошками боровиков. Пришлось даже пакет достать, чтобы не растерять их по дороге.

— А-а-а! Какие мы молодцы! — в полном восторге Катя прыгала перед открытым багажником и никак не могла успокоиться. — Все обошли этот бурелом, а я прямо в него забежала! Пятьдесят шесть штук, считай, на одном месте! А-а-а! Какая я молодец!

— Молодец, молодец, — подтвердил Вадим, высыпая грибы из пакета в контейнер. — Давай быстрее в машину!

Едва они плюхнулись на сиденья, как небо окончательно прохудилось и дождь полил стеной: сквозь залитое водой стекло были видны только серо-зеленые разводы.

— Снимай сапоги, куртку, камуфляж, — он завел двигатель (автоматические щетки тут же зашлись в истерике), достал пакет с заднего сиденья. — Вот твои вещи, переодевайся… Я отвернусь, — спохватился, поймав ее взгляд. — До дома почти семьдесят километров, простудишься.

— А ты?

— И я. По очереди. В кои-то веки сбылся прогноз: местами грозы и ливневые дожди. В одном из таких мест мы и оказались.

— Ага! Как специально! — продолжала веселиться Катя, активно двигаясь на соседнем сиденье. — Я ради такого местечка еще сто раз готова под ливень попасть! Вот увидишь, мы эти грибы и этот дождь всю жизнь вспоминать будем!

— Я закурю. Ты не против?

— Твоя машина, делай что хочешь. Давно на новую поменял?

— Два года назад. Продал две, купил одну. Марка та же, если ты заметила.

Вадим достал из подмокшей пачки сигарету, опустил стекло, попытался прикурить, но вымокшая зажигалка категорически отказалась работать.

— Извини, — не поворачиваясь, он потянулся к нижнему бардачку, где лежала запасная. Открыл, пошарил внутри рукой. Захлопывая крышку, нечаянно коснулся ладонью оголенного колена. Как назло, с первого раза крышка бардачка не захлопнулась. Пришлось посмотреть, что мешает: файл с распечаткой последнего ТО. При этом в поле зрения попали уже оба обнаженных колена. Вадим запихнул файл внутрь и закрыл наконец крышку, при этом снова коснувшись ладонью прохладной кожи…

Закурив и выпустив струю дыма в проем опущенного стекла, он вдруг почувствовал стремительно нарастающее желание. Что послужило стартовым механизмом — вид обнаженных ног или же импульс, передавшийся от кожи, — было уже неважно.

Конечно же, спонтанное желание близости время от времени настигало его не в самый подходящий момент, и, конечно же, он научился гасить его усилием воли. Но не сейчас. Желание было сильнее… Как можно его усмирить, когда рядом полуобнаженная женщина, даже воспоминание о которой пробивало все линии защиты, брало верх над рассудком?!

Капсула времени, в которую он заточил чувства, изо всех сил противилась воле хозяина и норовила вот-вот раскрыться. Раньше он справлялся с этим легко: все-таки он был хозяином своего сознания. Накануне она предприняла попытку вынырнуть, он вдруг не захотел с ней бороться… И сейчас не хочет, даже готов признать свое поражение!

Так и не докурив сигарету, на которую попали капли дождя, Вадим бросил ее в стакан-пепельницу, поднял стекло, повернул голову, встретился глазами с Катей. Только в ее власти было остановить его… Но она, улыбаясь, подалась навстречу…

Губы неуверенно коснулись теплых мягких Катиных губ, затем ресниц, скул… Поцелуй становился все жарче, наполнился ответной страстью, которая сорвала с места истосковавшееся по любви тело. Цепь обоюдного желания замкнулась. Не отрываясь от Кати, Вадим стал лихорадочно раздеваться, одним движением переместился в другую половину салона, нащупал на двери автоматический регулятор сиденья. Замедленное движение опускающейся вниз спинки совпало с движением его тела вперед…

Дождь не унимался. На открытых участках земли образовались огромные лужи, заросли придорожного осинника нагнулись под тяжестью потоков воды, практически распластавшись по траве. Высоченные ели и сосны, свесив огромные мокрые ветви-лапы, недоуменно смотрели на стоявшую у края лесной дороги блестящую от воды машину: надо же, никуда не уехала!

«И чем они там занимаются? — наклоняясь от порывов ветра, словно пытались они заглянуть внутрь салона сквозь стеклянную крышу. — Странные эти люди…»

…Всё закончилось быстро. Даже слишком быстро. Осознав это, Вадим смущенно посмотрел на Катю: закрытые глаза, томная полуулыбка на приоткрытых губах… Оперевшись на локти, чтобы облегчить давление своего тела, он убрал с ее лица прядь волос, снова поцеловал лоб, глаза, губы. В наслаждении запрокинув голову, Катя подставила поцелуям еще и шею…

— Извини, — оторвавшись от нежной кожи, пробормотал Вадим. — У меня давно не было…

Коснувшись пальцами его губ, Катя не позволила закончить фразу, наклонила к себе его голову. Последовавший поцелуй был уже не таким страстным — долгим и нежным…

— Глупенький, — произнесла она, открыла глаза, нежно потрепала Вадима по волосам. — Тебе идет седина… Давно появилась?

— Не помню. Не обращал внимания. У отца на моей памяти всегда были седые волосы. Лысым, учитывая гены, я вряд ли стану, — он поймал блуждающую среди волос руку, прижал к губам.

— Дождь не заканчивается, — повернув голову, Катя посмотрела на запотевшее стекло. — Интересно, мои успели вернуться домой? Марте нельзя простужаться перед операцией.

Восприняв ее слова как команду, Ладышев поцеловал Катю в последний раз, неловко перебрался обратно через разделявшую сиденья широкую консоль, достал из сумки на заднем сиденье сухую одежду.

— Сколько ей?

— Четыре. — Подняв сиденье, Катя нащупала на полу джинсы, отряхнула и продолжила прерванную попытку натянуть на ноги. — Болботушка. Считает, читает, любит мультики. Особенно «Щенячий патруль»… Третья операция назначена на начало декабря, — произнесла она и вдруг подумала: «Боже, только бы не в день рождения Вадима!» Постаравшись справиться с волнением, добавила: — Как только вернемся, займемся плановой подготовкой.

Вадим замер…. Он как-то упустил из виду, что девочке требуется еще одна операция. Стало неловко.

— Прости… Помощь нужна?

— Нет. Я уже решила вопрос… — Катя сделала паузу, приподнявшись над сиденьем, натянула джинсы, застегнула молнию. Параллельно раздумывала над тем, рассказать или нет, что она продала квартиру. — Это ты меня прости. Я только на днях узнала, кто оплатил две первые операции Марты. Спасибо!

— Кто тебе рассказал? — Вадим нахмурился, согнулся, чтобы обуть кроссовки. С каждым новым предложением, с каждым словом Кати ему становилось все более неловко. Как он мог забыть о третьей операции? И Хильда не напомнила… Хотя винить ее было не в чем, он сам просил ее не писать о Евсеевых.

— Клюевы. Только не ругай их. Четыре года назад я так и не успела познакомиться с твоим Саней. Но Оля была моей близкой подругой. На днях случайно встретились, она затащила в гости в твою бывшую квартиру, — закончив с одеждой, Катя достала из сумки расческу. — Я ей не поверила, когда она стала меня убеждать, что операции оплатил даже не фонд. Потом пришел Саша, она попросила как доказательство показать копии документов… Жаль, что я не знала об этом раньше… Извини!

— Не за что… Я не хотел, чтобы ты об этом знала.

— Почему?

— Не знаю… Хорошо, что ты приехала! — Вадим, натянув свитер, откинулся к спинке сиденья. Слегка переместившись, протянул руку к ее только что расчесанным волосам, провел по ним кончиками пальцев. — Раньше были короче… Никак не могу поверить, что все это происходит здесь и сейчас: сидим в машине, ты рядом, — опустив свою ладонь на ладошку Кати, он посмотрел сквозь потоки воды на стекле в туманную даль. — Последний раз я видел тебя в аэропорту…

— В каком аэропорту?

— В тот день ты улетала в Германию, а я летел в Брно. Рейсы были в одном гейте, но твоя посадка началась раньше. Проводил взглядом тебя, твой самолет, купил в баре виски… Теперь никак не могу понять, почему я тогда к тебе не подошел?

Катя тоже посмотрела вперед.

— Может, и хорошо, что не подошел. Я тогда думала только о том, как спасти жизнь своему ребенку. Все остальное меня мало волновало.

— Может, и хорошо… — неожиданно согласился Вадим. — Я тоже был занят поисками сына, и все остальное… проходило мимо меня.

— Сына? У тебя есть сын?! — от удивления Катя резко повернулась к нему. — Как это — сын? Где он? Ты ничего не говорил!

— Я сам узнал об этом случайно. Но это долгая и малоприятная история.

— И все же расскажи. Пожалуйста!..

Сквозь сон Валерия услышала отдаленные голоса, звуки, почувствовала, как затекла спина на непривычно жесткой кровати, попробовала пошевелиться.

— …двое мертвы, один в реанимации в коме… Не с кем поговорить, нет даже малейшего представления, что произошло в квартире…

— Кажется, просыпается… Я же говорил, что всё будет в порядке… — говорящий увидел, что она открыла глаза. — Ну, здравствуйте! Как себя чувствуете?

— Где я? — Валерия попыталась сфокусировать взгляд и осмотреть комнату.

— Вы в больнице, не волнуйтесь. Долго спали, больше суток, — объяснил ей мужчина в медицинской униформе. Рядом с ним в наброшенном поверх одежды халате стоял еще один. Неприятный, смотрел изучающе, подозрительно. — Вы что-то принимали, перед тем как уснуть? Что вы помните?

Валерия прикрыла глаза, напрягла память. Разъяренное лицо Грэма, заламывающий ей руки Максим… Она даже вздрогнула, настолько явно увидела их обоих перед собой, почувствовала страх, боль. Еще женщина… Там была женщина, которая вырывалась, а она пыталась ее задержать…

— Женщина… Грэм… Максим…

«…двое мертвы, еще один в реанимации в коме», — вдруг осознала она услышанное. — Что-то произошло… Кто-то из троих выжил… Кто?.. Надо разобраться…»

— Спать… — снова закрыла она глаза.

— Конечно, отдыхайте! — поправив одеяло, доктор увлек второго мужчину к выходу из палаты, выключил свет. — Боюсь, разговора у вас сегодня еще не получится. Женщина стройная, худенькая. Вероятно, доза препарата была рассчитана на гораздо больший вес. Так что не раньше завтрашнего утра.

— Понял. Она упоминала женщину. Но, кроме нее, женщин в квартире не было. В то же время Обухов выходил из подъезда с какой-то дамочкой, — пробормотал следователь.

— Не торопитесь с выводами, — рекомендовал доктор. — Сознание пациентки пока путаное. Женщина могла возникнуть из прошлых воспоминаний.

— Проверим, — посетитель протянул руку на прощание. — До утра здесь подежурит наш человек…

— …сына я так и не нашел, — невесело продолжил Вадим. «Тебя потерял», — едва не добавил он вслух. — Долго уговаривал себя меньше об этом думать, иначе не получалось заниматься другими делами. Надеялся на Хильду. У нее больше возможностей выйти на след Сережи: фонд контактирует со многими детскими организациями. Но и у нее пока ничего не вышло. Программа усыновления — тема, закрытая для всех В Германии особенно.

— Пока не получилось, — Катя попыталась вселить в него надежду, хотя прекрасно понимала, что шансов мало. О том, как работает в Германии ювенальная юстиция, она знала получше Вадима. Оксана не раз предупреждала, что лучше не попадать в поле зрения этой службы: в якобы благих целях могут запросто забрать ребенка, передать в неведомую приемную семью, а мать выдворить из страны. Судиться и что-то доказывать можно годами, и не факт, что из этого что-то выйдет. — Я уверена, что рано или поздно у тебя получится его разыскать.

— Вот именно, поздно… Чем больше проходит времени, тем сильнее опасения, что мне его никогда не вернуть. Ему уже пятнадцать, пройдет еще несколько лет… Что я ему скажу, когда он спросит, где я был в момент его рождения? Где я был все эти годы? Все объяснения бессмысленны… Мой сын — и не мой. Мне бы только знать, что мальчик попал в хорошую семью, что его любят… Хорошо, что сдержался и не рассказал маме. Она бы этого не вынесла. Внуки — ее самая большая мечта… — Вадим закончил рассказ с глубокой печалью в глазах.

Катя положила голову ему на плечо. С такой сильной болью по потерянному ребенку со стороны мужчины она столкнулась впервые. Как и впервые видела Вадима в таком состоянии: он едва не плакал… И понимала при этом, чем и как его можно утешить: признаться, что Марта его дочь. Но что дальше? Стоит ли говорить об этом сейчас, когда у него и без того столько нерешенных проблем? Дело всей жизни, которое в любой момент может закончиться полным крахом, утраченный сын — и тут она со своим признанием. Выдержит ли? Объявившийся из небытия сын, найти которого он уже отчаялся, и точно так же возникшая дочь, о которой он даже не подозревал, — не много ли для одного человека? И чем она сама лучше той же Валерии? Тем, что, родив дочь, увезла ее подальше от отца, даже не поставив его в известность?

Но речь даже не о ней и не о Марте, у которой есть мать. Не надломит ли всё вместе даже такого сильного человека, как Ладышев? Не лишит ли его уверенности в столь напряженный момент? Нет, надо еще немного подождать. Пусть сначала у него хоть что-то наладится, пусть решится вопрос с заводом, запустят конвейер — тогда она ему всё расскажет. Или все же не откладывать и сделать это прямо сейчас? Вдруг, наоборот, это придаст ему сил?

Вадим сделал над собой уже привычное усилие, выдернул сознание из своеобразной мыслительной ямы, закрыл ее, заблокировал… И тут же угодил в другую: Катя. Сегодняшние утро и день позволили ему впервые за последние месяцы почувствовать себя счастливым. Пусть этих мгновений было немного и были они кратковременными, как искорки разгоравшегося костра, но это позволило ему отрешиться от неприятностей, согрело, обнадежило. И вынырнувшая из глубины души капсула времени уже не пугала, не раздражала. Он, скорее, наблюдал с любопытством, как она, отражая солнечный свет и играя всеми цветами радуги, подплывала все ближе, ближе…

И все же что-то еще мешало ему протянуть руку, выловить, выпустить на свет то, что когда-то собственноручно упрятал в темницу. Точно так же что-то сдерживало, не позволяло произнести другие слова, которые готовы были вот-вот слететь с языка. Может быть, быстрое развитие событий тому мешало, и он оказался не готов? Столько лет убеждал себя в одном, а на деле все оказалось иначе: он не вычеркнул из своей жизни Катю. Наоборот, понял, что она поселилась в ней надолго, может быть, навсегда. А ее присутствие рядом и прикосновения ладошки вообще воспринимались как нечто само собой разумеющееся, свое, родное. Оставалось лишь сделать маленький шаг навстречу, чтобы слиться не только телом, но и душой в единое целое…

Перехватив ее ладонь, он закрыл глаза, поглаживая, обвел ею овал своего лица, наслаждаясь, наполняясь нежностью, неведомой силой…

«А вдруг это всё лишь минутный порыв? Вдруг ничего не осталось, и мы лишь обманываем друг друга? — возникшая ниоткуда мысль поразила как выстрел. — Вдруг это состояние объясняется сопереживанием, которое я вызвал в ней своим рассказом? Стоит ли торопиться, вводить в заблуждение и себя, и ее? Единственное, что я пока могу для нее сделать, — это попросить Хильду узнать, как обстоит дело с финансированием операции, нужна ли помощь. Сама ведь не признается… Зря я рассказал ей о сыне. Но отступать поздно».

— У меня есть видео с Сережей! — вдруг вспомнил он, ухватившись за эту мысль, как за спасательный круг, отпустил Катину ладошку. — Ему там лет пять-шесть. Сейчас найду… Секундочку…

Открыв телефон, он обнаружил, что на иконке почтового ящика висит цифра четыре — четыре непрочитанных письма. Накануне вечером почту он не просматривал: не до того было. Да и вряд ли что-то изменилось с утра, когда он заглядывал последний раз в почтовый ящик: писем из корпорации не было. В Минске рабочий день только начинался, а в Стране восходящего солнца уже подходила к концу рабочая неделя. Вся корреспонденция из концерна поступала до обеда. Утром в субботу ждать новостей было уже бессмысленно — выходной.

— Извини, я только почту гляну… — он открыл «ящик» и…

Одно из писем было именно то, которое он так долго ждал.

«…в силу чего настоящим письмом уведомляем, что ждем вас в понедельник в восемь часов утра на совете директоров…» — читал он английский текст.

— Так… Мне надо срочно позвонить!

Наблюдая за Вадимом, Катя сразу всё поняла: долгожданные вести из Японии. С одной стороны, она была этому рада, с другой — сожалела. Понимала, что Ладышеву теперь не до разговоров о личном, не до ее присутствия рядом. А может быть, это и хорошо, что она не успела ему признаться, что Марта — его дочь? Это давило бы на него, связывало новыми обязательствами, мешало бы принимать решения. Им обоим нужно время, чтобы осознать все, что произошло за последние сутки.

«Как он прекрасен, как преображается во время работы! — невольно залюбовалась она изменившимся на глазах Вадимом. — Выпрямленная спина, четкий взгляд, напряженные черты лица — все подчинено единому центру управления. И этот центр анализирует, прокручивает варианты ответов, отдает четкие команды. Смотрела бы и смотрела…»

— …Андрей, привет еще раз!.. Об этом после расскажешь. Пришло письмо, в понедельник вызывают в концерн на совет директоров… Нет, никакой поясняющей информации в тексте нет. Я еще в лесу… — Ладышев посмотрел сначала на часы, затем на Катю, как бы вспоминая, как он здесь оказался. — Срочно нужны билеты. Боюсь, Марина не справится. Зина дома?.. Хорошо, я ее сам наберу… На дорогу уйдет часа полтора, еще в Ждановичи заехать… Хорошо!

— Пристегнись, — попросил он, защелкнув свой ремень, крутанул рычаг коробки передач, выехал на лесную дорогу и тут же набрал следующий номер. — Зина? Добрый день! Нужен билет до Токио. Срочно… Да, и на поезд тоже… В понедельник в восемь утра должен быть в штаб-квартире… Нет, не пойдет, не успею в аэропорт. После девятнадцати ищи вылет… Через какой аэропорт?.. Зина, повторяю, в понедельник я должен быть на месте в восемь утра!.. Да хоть вокруг земного шара облететь, лишь бы успеть на стыковки!.. Хорошо, ищи!

— Елки-палки! — машина резко затормозила перед здоровенной лужей. Когда они заезжали в лес, никакой лужи не было. Не могла же она так быстро появиться! Ситуацию разъяснил сам Вадим: — Хотел срезать дорогу к трассе. Боюсь, даже на моем вездеходе утонем… Придется возвращаться.

Развернувшись на узкой лесной дороге, он поехал обратно. Пока выбрались на трассу, прошло минут двадцать. Вдавив педаль газа, Ладышев понесся по мокрой, скользкой дороге на скорости, гораздо выше разрешенной. Даже в населенных пунктах шел с превышением, притормаживая лишь перед камерами видеофиксации. Все это Кате не нравилось, но она понимала, что сейчас читать Вадиму нотации бессмысленно. Можно считать, что его здесь, в этой машине, уже нет, — он далеко, в самолете, направляющемся в Японию.

— …Вадим Сергеевич, нашла вариант! — раздался знакомый Кате голос — на сей раз Ладышев не перевел громкую связь на телефон. — Вылет в девятнадцать тридцать. Но маршрут некомфортный: Минск-Москва-Катар-Токио. И билет только в бизнес-классе. — Слушая подзабытую трель-скороговорку бывшей секретарши, Катя улыбнулась: есть что-то неизменное в этой жизни. Та же Зина, находясь в декретном отпуске, по-прежнему безотказная палочка-выручалочка для шефа. — Сумма заоблачная выходит… Но только так вы успеете к поезду и в концерн к восьми утра.

— Бронируй, — не раздумывая подтвердил Ладышев. — Хотя нет! Прямо сейчас оплати моей рабочей картой. Данные у тебя есть… И сразу регистрируй на рейс. Действуй!

Прошло еще какое-то время, и на телефон Вадима пришло сообщение. Прочитав его на ходу, он набрал Поляченко.

— Вылет в девятнадцать тридцать. Подкинете меня с Зиновьевым в аэропорт? Могу не успеть до окончания регистрации из-за парковки.

— Хорошо. Ты сейчас где? — уточнил Андрей Леонидович. — Есть информация…

— Мы в двадцати километрах от Минска, — перебил его Ладышев, подчеркнув тоном слово «мы».

— Понял. Выезжаем в Крыжовку. Только не гони. Успеем.

Облегченно выдохнув, Вадим глянул на часы, на спидометр и снова помрачнел. Заезжать в Ждановичи совершенно некстати, но придется. А ведь еще принять душ, собраться.

«Зря не посмотрел почту утром и поехал в грибы, — мысленно ругал он себя. — Но тогда бы не случилось всего того, что случилось. — Накатившая волна воспоминаний заставила улыбнуться и впервые за время пути посмотреть на Катю. Крепко ухватившись за ручку на панели, та пристально смотрела вперед. — Молчит. А ведь могла бы уже прочитать лекцию, как ездить в непогоду. Даже Поляченко не сдержался… Выходит, время изменило не только меня, но и ее. Даже не знаю, радоваться этому или огорчаться…»

Чем ближе они подъезжали к Минску, тем слабее становился дождь. Ближе к кольцевой он вообще прекратился, на съезде в Ждановичи было сухо, вовсю светило солнце. Посмотрев еще раз на Катю, Вадим снял правую руку с руля, нащупал ее ладошку, легонько сжал.

— Извини, что так получилось. За все извини: и за дождь, и за то, что не договорили… И за…

— Все хорошо, — успокоила она его. — Я верю, что концерн даст тебе добро на возобновление работы завода. Ну, и все остальное, что у тебя по плану, тоже получится… У тебя не может не получится, — она положила свою ладонь поверх его. — Спасибо тебе за этот день. Могу попросить?

— Давай.

— Дай мне знать, когда долетишь. Я буду волноваться.

— Хорошо… Но тогда и к тебе просьба — так, на всякий случай. Я не знаю, насколько задержусь в Японии. Надеюсь, успею вернуться до твоего отъезда. Пообещай, что будешь слушаться Андрея Леонидовича.

— Почему? — удивилась Катя, убрав руку. Тут же вспомнился услышанный утром совет Поляченко: «Отвезешь в Ждановичи и постарайся держаться от нее подальше». — Нет, я не могу этого обещать.

— Пообещай! — настойчиво повторил Вадим. — Поляченко отвечает за безопасность не только завода, но и тех… кто мне дорог. Пожалуйста!

— Ну, хорошо, — нехотя согласилась Катя. — Обещаю… Дорогу до дома отца помнишь?

Переложив правую руку на руль, Вадим только усмехнулся…

— …Приехали, — остановился он у ворот. — До встречи!

— До встречи! — открыла дверцу Катя. — Мягких посадок!

— Спасибо!

Задержавшись у калитки, она посмотрела, как Вадим развернулся, проезжая мимо, махнул ей рукой… Вдруг машина резко затормозила, сдала назад. Ладышев выскочил из салона:

— Грибы! Мы совсем забыли! — он выставил корзины и контейнер из багажника на землю. — Извини, что не могу дальше поднести: времени впритык.

— Я понимаю. Счастливого пути! А пустые корзины забрать? — спохватилась она, на что Вадим только махнул рукой.

Машина тут же сорвалась с места. Проследив за ней до поворота, Катя подхватила одну из корзин.

— А что ж не помог? — укоризненно произнес появившийся за спиной отец. — Зашел бы, чаю выпили.

— Он спешит. У него самолет через два с половиной часа.

— Все хорошо, дочка? — подхватив вторую корзину и контейнер, настороженно уточнил Александр Ильич.

— Всё очень хорошо! — улыбнулась.

— Мамочка приехала! — обрадовалась Марта. — А мы тоже были в грибах! Но у тебя больше, чем у меня, — взглянув на Катину добычу, расстроилась малышка.

— Это не только мои грибы. Мне дядя помогал собирать, — Катя погладила дочь по головке, поцеловала в макушку. — Вот ты сколько нашла?

— Десять! — показала девочка растопыренные пальчики на обеих ручках. — Я их сама нашла. Правда, дедушка?

— Правда-правда! — подтвердил тот.

— Вот и я десять! Так что ничья, — протянула ей ладошку Катя.

— А остальные дядя собрал? — расширила глаза дочь и деловито заметила: — Дедушка, надо в следующий раз ехать в лес с этим дядей. Он лучше тебя места знает.

— Съездим… Даст Бог, съездим, — задумчиво ответил тот…

Поляченко с Зиновьевым уже ждали шефа у дома. Заехав во двор, тот позвал их жестом в открытые еще ворота, но, показав на часы, те отказались въезжать, и зашли через калитку.

— Саша, помоги выгрузить вещи под навес, — на ходу попросил Ладышев. — И одежду развесь на перила, пожалуйста. Мокрое все. Галина Петровна завтра разберется. Андрей, пошли со мной, — позвал он Поляченко в открытую дверь.

— Беги, собирайся. Мы здесь подождем. Иначе опоздаем.

Ладышеву понадобилось меньше получаса, чтобы принять душ и собраться. Небольшой чемодан вместил костюм для официальных приемов, несколько рубашек и галстуков, туфли, мелкие вещи, планшет со съемной клавиатурой, флешки. Можно, конечно, сбегать в бассейн за плавками и очками — в отеле корпорации хороший бассейн. Но нет времени. При необходимости все можно купить на месте. Это если задержится. Но может сложиться так, что вынесенный корпорацией вердикт не оставит причин продлевать свое пребывание в Японии.

Впрочем, ни о плохом, ни о хорошем думать было некогда. Позвонив Галине Петровне и попросив постирать сохнущую под навесом одежду, Вадим закрыл дом, сдал его на сигнализацию и торопливо зашагал к калитке, за которой ждала машина с заведенным двигателем. Сел на заднее сиденье рядом с Поляченко — за время пути им предстояло многое обсудить.

— Поедем по новой трассе, там сто двадцать. Час тридцать до отлета, — сверил Зиновьев время и расстояние. — Возражений нет?

— Ты за рулем, тебе решать, — отреагировал Андрей Леонидович. — Как грибы? Удачно?

— Более чем, — коротко ответил Ладышев. — Ты оказался прав, боровики лезут изо всех щелей… Да, чуть не забыл, — достал он брелок и документы. — Машину, пожалуйста, сгоняйте на мойку, пока меня не будет. Сиденья и багажник тоже пусть почистят… Рассказывай, что слышно. Обухов пришел в сознание?

— Пока нет… Как я и думал, те двое из морга давно в базе Интерпола. Так что, скорее всего, дело разделят.

— А Валерия?

— Лежнивец-Галецкая? — Поляченко усмехнулся. — Очнулась. Но допрос отложили до утра. Там передоз со снотворным. Но женщину она успела упомянуть… Хорошо, что ты улетаешь. За это время я постараюсь четко сформулировать нашу линию, но, боюсь, Екатерину Александровну из нее мы уже не вычеркнем. Понимаю, что дело сугубо личное, но хочу еще раз спросить: ты в ней уверен?

— Да. Зачем ты снова спрашиваешь?

— Екатерина Александровна вчера положила на свой счет немалую сумму денег… — Андрей Леонидович сделал паузу, пока Зиновьев за Заславлем сворачивал на новую дорогу к аэропорту. — Очень большую сумму.

«Я уже решила этот вопрос», — вспомнил Вадим ответ Кати.

— Откуда деньги, выяснить пока не удалось. Выходные, сам понимаешь. Но одно знаю точно, в тумбочке ее отца такие точно не хранятся… Потому и переспросил.

— Могу прямо сейчас ей позвонить, — Ладышев вытащил телефон. — Она неглупа и прекрасно понимает, что такой суммой обязательно заинтересуются. Возможно, деньги на операцию дочери.

— Вот тебе и мотив, — тут же отреагировал Поляченко.

— Мотив — да. Ради жизни ребенка можно пойти на что угодно. Но, насколько я понял, когда она приехала сюда, то не знала ни о заводе, ни о японцах… Какой смысл ее куда-то вовлекать, тем более платить баснословные деньги? На каком этапе и в чем она могла кому-то быть полезной? Если бы это было так, она не помогла бы нам заполучить блок. Чушь! — фыркнул Вадим, пытаясь отыскать в меню нужный номер.

— Я полностью согласен с твоим доводом, но хотел показать тебе ситуацию глазами следователя. Он-то про блок пока не знает. Так что не горячись. И звонить не торопись. Спрячь, — показал он взглядом на телефон. — Не стоит пугать ее подозрением о деньгах.

— А в чем еще ее могут подозревать?

— Достаточно того, что есть. Появилась, сделала пару хороших дел, втерлась в доверие, восстановила былые отношения, — перечислил Андрей Леонидович, попытавшись при этом считать реакцию Ладышева на последние слова. — Дальнейшие планы тех, кто все это задумал, нам неведомы.

— Нет, она не могла, — снова не согласился Вадим. Но уже не столь категорично. В словах Поляченко была логика. Может быть, не зря Катя так резко изменила свое поведение? — Нет, не верю… Она не умеет играть и никогда не умела. Я почувствовал бы фальшь. Недоговаривать — да. Это на нее похоже. Но не играть.

— Как бы то ни было, в ближайшие дни ее попросят дать показания. Саша, расскажи, что видел, — попросил он чуть громче.

— На записи видеокамер хорошо видно, как Екатерина Александровна и Обухов выходят из подъезда. Он передал ее вам, вы о чем-то поговорили. Потом вы отъехали, появился я.

— Понял? — Поляченко выразительно посмотрел на шефа. — Предположим, Обухов решил сдаться, позвонил тебе, ты вызвал милицию. Он передал тебе Екатерину Александровну. Но как она оказалась в квартире?

— На прием пришла, — Вадим пожал плечами.

— Если Обухов придет в себя и подтвердит ее слова, тогда все сходится. Но подписка о невыезде ей все равно может грозить. Двойное убийство там.

— И как надолго ее могут здесь задержать?

— Месяц, два… Как пойдет дело.

— Она не может здесь так долго оставаться! У дочери скоро операция, а там довольно длительная подготовка.

«Еще и свадьба…» — вспомнив об этом, Вадим нахмурился.

Зря он промолчал в лесу. Надо было что-то сказать, уговорить повременить со свадьбой. Почему он не вспомнил об этом раньше? Подписка о невыезде может разрешить этот вопрос, задержать Катю здесь. Но как же тогда девочка?

— Просьба к тебе. Огромная. Если дело станет складываться не в ее пользу, постарайся немедленно отправить ее за границу.

— Как скажешь… А согласится? — засомневался Поляченко. — С ее-то характером.

— Если дело будет касаться здоровья дочери, то согласится. Как чувствовал, попросил ее тебя слушаться. В дороге еще раз напишу… Так, с этим решили. Галина Петровна с Михаилом будут завтра с утра, дом на сигнализации, ключи на всякий случай у тебя есть…

— Нина Георгиевна когда возвращается?

— Через две недели. К тому времени я точно вернусь. Теперь по работе… Адвоката для напарника Обухова нашел?

— В понедельник поедет в СИЗО. Разберемся, не волнуйся. И Обухов один не останется, пусть только в себя придет… Главное, чтобы твоя командировка хорошо завершилась. Для нас всех это самое важное. Только будь поаккуратнее в дороге. Зина сказала, что перелет сложный, а ты и без того которую ночь недосыпаешь, на нервах.

— В самолетах высплюсь. Даже хорошо, что бизнес-класс. Теперь о работе… — Ладышев снова вернулся к теме, от которой отвлекся. — Да, еще. Черненко тоже надо взять под защиту. Обратно на работу я его не возьму, но помочь парню выпутаться из этой ситуации надо. Посоветуйся с Красильниковым.

— Понял.

— С сотрудниками пока без изменений. Работают те, кто работает, остальные — в отпуске за свой счет. Ты — за главного. Как у нас со временем?

— Час. Успеваем… — подъехав к шлагбауму, Зиновьев нажал кнопку автоматического получения билета. — Даже быстрее добрались, чем планировал…

— …Ну, до встречи! — протянул Ладышев руку сначала Зиновьеву, затем Поляченко.

— Ни пуха!

— К черту!

— Мягких посадок, Вадим Сергеевич! — пожелал Саша.

— Спасибо!

Прихватив чемоданчик, Ладышев скрылся за автоматическими дверьми.

«Прямо сейчас ехать к Екатерине Александровне или подождать до завтра? — думал над поставленной шефом задачей Поляченко, пока они съезжали по пандусу. — У Владика день рождения, завтра не до нее будет… И все-таки подожду до завтра. Может, Обухов придет в себя… Но подготовить машину в дорогу Саше придется…»

Катя дочитала дочери сказку, выключила настольную лампу, дождалась, пока та уснет покрепче, встала, присела к ноутбуку. Самым ожидаемым в почте был бы ответ от издательства, но, как она понимала, рано. Электронный вариант рукописи попал к ним только вчера, текст объемный, даже чтобы просто дочитать до конца, нужно немало времени. И все же…

Вестей от издателя не было. Заглянув в соцсети, она пробежала глазами ленту, которая пестрела уже не «котиками»: у каждого третьего, а то и чаще, мелькали корзины, ведра, ящики грибов…

«А я и не сообразила хоть один сфотографировать на память, — расстроилась Катя. — Смотрела бы и вспоминала этот день: грибы, машина, Вадим… Странное чувство: вроде как и рядом были, вроде куда уж ближе, а расстались — будто снова между нами стеклянная стена… С одной стороны, знаю, как ее разрушить. С другой — не уверена, что это что-то изменит. Это будут уже другие отношения: родители-партнеры, воспитывающие общее чадо… А хочется любви, которую по собственной глупости потеряла. Зато у меня есть любовь всей моей жизни — дочь! И я не одинока. Взять ту же Ленку: не колеблясь сделала выбор в пользу больного ребенка. Надо ей написать…»

Пришлось напомнить Полевой об обещании выслать австрийский телефон Лены.

«Извини, закрутилась, забыла», — быстро ответила Мила.

Дальше последовал номер, по которому Катя легко отыскала Колесникову и в скайпе, и в вайбере. Следовало дождаться ответа на запрос, но не факт, что Лена прямо сейчас в сети. Потому вслед за запросом Катя ей написала: «Леночка, дорогая, здравствуй! Я в Минске, хотела с тобой встретиться. Прости, но я ничего не знала об Элечке. Понимаю, уважаю, люблю. Ответь, пожалуйста. Катя».

Отправив сообщение, она закрыла ноутбук, отключила в телефоне мобильные данные и заползла к Марте под одеяло. Было слышно, как на кухне, заканчивая перерабатывать грибы, возятся отец с Ариной Ивановной, тихо переговариваются между собой. Возможно, хотят и с ней поговорить, ждут, когда выйдет.

Но выходить к ним Кате не хотелось: впечатлениями о лесе и грибах они уже обменялись, о вчерашней продаже квартиры она тоже всё рассказала. Ни о чем другом больше говорить не хотелось. Да и нечего сказать: историю о том, как она едва не попала в лапы бандитам, им лучше не знать, о том, что случилось между ней и Вадимом, — тем более. Это ее личное: и горе, и счастье.

«И все же жаль, что я не успела рассказать Вадиму о Марте… — подумала она, закутываясь в одеяло. — Всё против меня. И это долгожданное письмо из Японии, и слова Поляченко… Все против нас… И приговором звучат слова…»

Отбросив одеяло, Катя даже присела на диване, настолько явно прозвучала в голове стихотворная строка. Стихи к ней не приходили больше четырех лет. Не слышала она их мелодии, все мысли были сосредоточены на здоровье дочери. И вот на тебе!..

Надо записать!

Перечитав по привычке набранные на одном дыхании строки, Катя снова опустила крышку ноутбука.

«Надо со всем этим переспать, — снова укуталась она в одеяло. Слегка знобило: то ли от эмоций, то ли всё же подмерзла днем под дождем. — Возможно, завтра все будет восприниматься иначе…»

Но сон не шел. Уже и согрелась, и несколько раз до ста в уме посчитала, но никак не удавалось отрешиться от воспоминаний о событиях прошедшего дня. Улыбалась, вспоминая до мелочей подробности и утреннего разговора, и поездки в лес. Всё настолько ярко запечатлелось в памяти, что стоило только вспомнить тот или иной момент, как снова накрывало невероятно амплитудными эмоциями счастья.

«А ведь он сейчас где-то в самолете… Интересно, чем занят, о чем думает? Только о работе или так же, как и я, в который раз заново перебирает в памяти прошедший день? Хорошо, если бы так… И как мы с ним похожи, страдая, — вспомнила она глубокую печаль на лице Вадима, когда он рассказывал о сыне. — Амплитудные… Мы с тобой одинаковы — мы живем амплитудами… Опять… Да что ж это такое!» — скорее порадовалась, чем огорчилась Катя, снова встала, набросила на плечи плед, присела за стол, открыла ноутбук.

«Всё, спать! — приказала она себе, с трудом утихомиривая царившее в душе ликование. Два стихотворения за час! Душа словно ожила после четырехлетней спячки, выплескивала переполнявшие ее эмоции. — Всего-то и требовалось — позволить себе снова любить… Мягких посадок, любимый мой человек…»

3

…Около десяти часов утра, когда Катя с Мартой вышли к песочнице, позвонили с незнакомого номера.

— Здравствуйте! Вы вчера интересовались щенком пуделя. Так вы приедете? Мы на десять договаривались… — с явным недовольством произнес женский голос. — Обещали заранее позвонить. Скоро десять.

— Здравствуйте! Извините, но… Понимаете, потенциальный хозяин вчера неожиданно отправился в командировку, а я…

Катя растерялась, о вчерашней договоренности она совсем забыла, а Вадим улетел. Как теперь быть?

— Если передумали, то так и скажите. У нас есть желающие…

— Нет-нет! Я приеду. Обязательно! К одиннадцати буду у вас!

Она посмотрела на часы: если быстро собраться и вызвать такси, то успеют. Жаль, что забыла о щенке и снова отпустила в лес отца с Ариной Ивановной. Как раз успела бы съездить к хозяйке щенка, вернуться обратно за Мартой и к часу попасть на день рождения сына Вени. Теперь — только на такси, другого выхода нет.

— Хорошо, жду. Адрес я вам еще вчера выслала. Только попрошу вас, поторопитесь, к двенадцати еще приедут смотреть.

— Да-да, обязательно приедем! — заверила Катя. — …Марта, солнышко, побежали одеваться!

— Уже едем на день рождения к Артуру? — девочка принялась отряхивать от песка и собирать в ведерко формочки, совок.

— Да. Только сначала заедем к тете и посмотрим маленькую собачку для одной бабушки.

— А можно собачка немного у нас поживет?

— Нет, милая. Она еще очень маленькая и две недели должна пожить со своей мамой.

— Жалко, — погрустнел ребенок…

Загрузив вместе с Зиновьевым в микроавтобус всё, что, по мнению супруги, понадобится на празднике сына, Поляченко поехал к следователю: узнать, какие показания дала Галецкая.

Новости не порадовали, как он и предполагал, Валерия заняла позицию «я не я, хата не моя». То, что погибший мужчина был ее любовником, она не отрицала. Но чем он занимался во время приездов, она, естественно, не интересовалась. Как не знала и остальных фигурантов дела. Грэм подселил к ней в квартиру гостя по имени Максим, сказал, что тот поживет несколько дней, попросил в свободное время повозить по некоторым адресам. Что касается зашедшей в квартиру женщины, показания путались: то Галецкая утверждала, что это ее пациентка, за которую хлопотали, то вдруг к концу допроса «вспомнила», что эту женщину настоятельно просил принять и Грэм. Наверняка они были знакомы. Во всяком случае она так думает. Хотя не утверждает.

Тому, что Валерия выбрала тактику невинной жертвы, которой ни с того ни с сего квартирант вкатил дозу сильного снотворного, Поляченко не удивился. Как и заявлению, что она собиралась расстаться с любовником, а его поручения выполняла лишь потому, что тот пообещал оставить ее в покое, как только закончит свои дела. Фамилию квартиранта она якобы не знала. А вот Катину вспомнила — Евсеева. Приехала из Германии, на ее приеме настаивал пациент Вениамин Потюня. Его номер есть в памяти ее телефона. Пусть проверят. Был ли Потюня знаком с Саецки, Валерии не известно. Но, по ее мнению, если Грэм знал Евсееву, то вполне мог и с ним контактировать.

Вот только телефона Валерии в квартире не нашли. На вопрос, где он, вразумительного ответа следователь не получил.

Дослушав пересказ допроса, Поляченко усмехнулся: мало того, что Галецкая умудрилась бросить тень на Евсееву, так еще и фотографа зацепила!

«И что за человек! Не так, так эдак надо нагадить! — разозлился Андрей Леонидович. — Придется сегодня вывозить Екатерину Александровну с дочерью из страны. Прости, Владик, но такая у папки работа, что придется пропустить твой день рождения. Осталось только убедить в необходимости срочного отъезда Екатерину Александровну».

— Саша, выгружаемся и сразу в Ждановичи. Паспорт с собой?

— С собой, Андрей Леонидович. Вы же предупреждали: и паспорт, и страховки. Всё взял.

— Надо успеть выгрузиться до приезда Зины, — пояснил задачу Поляченко.

Объясниться с ней по телефону, как он посчитал, будет проще и легче. При личной встрече можно запросто нарваться на уточняющие вопросы, ответить на которые он не мог.

Но, увы, не успели они отнести в зал развлекательного комплекса и половину того, что было в машине, как на парковке специализирующегося на детских праздниках комплекса появилась машина супруги. Обрадовавшись, что муж уже на месте, она вытащила из автокресла нарядного именинника, оставила его с отцом встречать гостей и пулей полетела в здание: утром в спешке забыла положить в пакет шарики, которые еще предстояло надуть аниматорам. Растерянный супруг и слова не успел сказать, как Зина исчезла.

Было от чего растеряться. Среди приглашенных были те, кого он не знал, а в развлекательном центре одновременно может проводиться несколько мероприятий. К тому же кроме гостей в выходной день здесь хватало и обычных посетителей с детьми.

К счастью, Зина вернулась быстро и вовремя: появились первые гости. Но и поговорить с ней стало совершенно невозможно: встречала, представляла, знакомила, благодарила.

Наконец показались знакомые и ему лица.

— Привет! — протянул он руку Зайцу, улыбнулся глубоко беременной Ирине с Костиком.

— Привет, тезка! Как нога?.. А лангета где?! — вытаращил глаза Заяц. — Ты с ума сошел?

Андрей Леонидович виновато пожал плечами. Чтобы у гостей не возникло лишних вопросов, сегодня он решил обойтись одним костылем. И уже успел об этом пожалеть: передвижение приносило массу неприятных ощущений.

— Да ну ее! Надоела, — попробовал он отшутиться.

— Что Вадим, что ты — одинаковые… — недовольно махнул рукой Заяц. — Бог с вами!.. С именинником! Костя, поздравляй! — предоставил он сыну почетное право вручить подарок.

Подъехали Тоневы с детьми, следом Клюевы.

— Привет! С именинником! — пожал руку Александр. — Вадим уже здесь? Вчера весь вечер ему звонил, хотел поговорить. Он накануне обещал в гости приехать, потом вдруг отменил визит… Что там у вас снова случилось?

— Не будет его. В Японию вчера вечером улетел.

— Жаль… — огорчился Клюев. — А когда вернется?

— Как дела пойдут… Но к концу недели должен появиться. У тебя что-то срочное? По делу или личное? — для получения очередного подарка Поляченко пришлось отпустить ладошку сына.

— Скорее, личное… — заколебался тот. — Ладно, раз уж ты ближе нас всех к драгоценному телу, посоветуюсь, как быть. Катя Евсеева в Минске, — как великую тайну, почти шепотом сообщил он Поляченко. — Та женщина, о которой я тебе рассказывал: Вадим оплатил операции ее дочери. Моя Оля — ее подруга. Она и вела беременность на ранней стадии. Случайно встретила у школы, пригласила к нам домой… В общем, теперь Катя знает, кто оплатил операции.

— Ну и что? Узнала и узнала. Что за тайна?

— Так Вадим просил никому не говорить. Получается, я снова нарушил обещание. Теперь дважды виноват.

— А почему она не должна была знать? — не понял Поляченко.

Это было для него новостью. Он и сам узнал об этом факте не сразу. Рассказал все тот же Клюев, когда несколько ночей вместе дежурили у кровати Зины в реанимации. Саня пытался его отвлечь, утешить, уболтать разными историями с хорошим концом: и мама, и ребенок в полном порядке. Так незаметно и добрался до беременности с серьезной сердечной патологией плода. И тоже со счастливым концом. Сразу после рождения девочку дважды прооперировали, впереди еще одна операция, прогноз благополучный. И все благодаря человеку, который перевел на счет детского фонда необходимую сумму денег. При этом Клюев отметил благородство мужчины, эту женщину он любил, но она от него ушла, живет в Германии. И ребенок от другого.

Объяснять, что это за мужчина и женщина, Поляченко не пришлось. Сложив «два плюс два», он сразу понял, о ком речь: Екатерина Александровна и Вадим Сергеевич…

Но на сей раз в голове выстроилась совершенно другая логическая цепочка: Катя, не зная, кто на самом деле оплатил лечение, ввязалась в историю против Ладышева, чтобы получить деньги на еще одну операцию, и тут, узнав, что предыдущие он же и оплатил, отказалась от дальнейшего сотрудничества, за что ее едва не убили.

Бред какой-то! Издержки прежней профессии и больная фантазия! Но ведь ему на самом деле не хватает информации. И главное — откуда у нее появились деньги? Если отец ребенка — тот белобрысый красавчик, что встречал ее с цветами из больницы, почему он не позаботился о ребенке? А вдруг он и не отец вовсе? Вдруг он всего лишь встречал, а Вадим увидел его и приревновал? В его тогдашнем состоянии что угодно могло случиться.

«Ничего не понимаю… Но, судя по тому, как Вадим ее защищал и как беспокоился о ней перед отлетом, он до сих пор относится к ней более чем нежно. Но если она может пролить хоть какой-то свет на всю ситуацию и в чем-то виновна, то в интересах следствия задержать ее здесь. Только я ведь уже пообещал, что отправлю ее за границу в случае угрозы подписки о невыезде… И что дальше? Сами попадем под подозрение: утаили поддельный блок, вывезли свидетеля за пределы страны… Головоломка…» — запутавшись в собственных мыслях, Поляченко на какое-то время забыл и о сыне, и о гостях.

— …А теперь все в зал!

Бросив укоризненный взгляд на супруга, Зина недовольно покачала головой, взяла за руку сына и какую-то девочку и стала подниматься по ступенькам.

— …Не знаю, — меж тем ответил на последний вопрос Поляченко Клюев. — Вадим был категорически против.

— Почему?

— Считал, что отец девочки — ее друг, который живет в Германии. Но Оля изначально была с этим не согласна: Катя рассказала бы ей о немце. В то же время не понятно, почему она не рассказала, что встречалась с Вадимом…

— Ты меня окончательно запутал, — Андрей Леонидович даже тряхнул головой, так как не мог нащупать логику ни в поведении Ладышева, ни в поступках Проскуриной.

То есть, теперь Евсеевой. А нет логики — нет анализа.

— Так кто отец девочки? — автоматически задал он вопрос, понимая, что ответа не услышит.

— История умалчивает, — вздохнул Клюев. — Я сам об этом думал. Судя по группе крови ребенка, отцовство Вадима очень даже реально. Но он даже слышать не хотел ни о Кате, ни о ее дочери.

— Почему?

— Потому что его убедили, что отец — тот немец.

— И кто его убедил?

— Лежнивец. То есть Гаркалина. Мать сына Вадима. Я с ней никогда не пересекался, но вот Оля поработала под ее началом. Она была начмедом в больнице, где Катя сохраняла беременность. Еще та стерва! К счастью, убрали ее из начмедов, а может, и из медицины. Не слышал я больше в наших кругах такой фамилии.

— Теперь она Галецкая, — пояснил Поляченко, сомнений, стоит ли ему выполнять указание шефа, не осталось. — Врач-диетолог. Ладно, спасибо! Иди в зал, пожалуйста. Мне надо еще кое-кому позвонить. После обсудим, — он достал телефон. — …Екатерина Александровна? Здравствуйте, это Поляченко.

— Здравствуйте, Андрей Леонидович!

Катя не сразу сняла трубку — не могла отыскать телефон в сумочке.

— Вы где сейчас?

— Едем на день рождения к сыну Вени Потюни. Уже подъехали к… — посмотрев на угол здания, прочитала она адрес на табличке. — А что случилось?

На день рождения к сыну Вени они безнадежно опаздывали: пока собирались, пока ждали такси, пока отыскали адрес в частном секторе в районе Северного поселка, где жила хозяйка щенков. Но основная задержка произошла из-за Марты: едва ли не силой пришлось ее увозить от забавных пушистых комочков!

Не веря своим ушам, Поляченко проследил взглядом за такси, из которого, не отрывая телефон от уха, вышла Катя с дочерью.

— Ой! — растерялась она, едва не столкнувшись с ним на ступеньках. — Как вы узнали, что мы здесь?

— Не важно, — не вдаваясь в подробности, ответил он, хотя ему с трудом удалось скрыть эмоции: на ловца и зверь бежит! — Екатерина Александровна, вам надо срочно уехать.

— Куда? Не поняла… — Катя застыла на ступеньке. — Вы шутите?

— К сожалению, нет.

«Отвезешь в Ждановичи, постарайся держаться от нее подальше», — снова вспомнился его совет Вадиму.

— Хотите меня убрать подальше от Ладышева, пока его нет? — усмехнулась она. — Я была о вас другого мнения… Мы никуда не уедем до следующего воскресенья. Извините, мы опаздываем. Марточка, пошли.

Андрей Леонидович недоуменно свел брови: с чего она взяла, что это он хочет ее убрать? Наоборот — он хочет обеспечить безопасность ее и дочери, дать им возможность уехать, чтобы успели с операцией.

— Подождите, — остановил он Катю, довольно крепко взяв за локоть. — Это не моя инициатива. Это распоряжение Вадима Сергеевича. Он должен был вам написать.

— Что написать? Марта, идем…

— Проверьте телефон. Пожалуйста, — добавил он, отпустив руку.

Катя с вызовом открыла сумочку, вытащила телефон. Никаких сообщений не было.

— Интернет включен? — следя за выражением ее лица, подсказал Поляченко.

Интернет был выключен. Она совершенно забыла, что накануне заблокировала мобильные данные!

После включения опции довольно быстро поступили несколько сообщений от трех адресатов: Ленки, Генриха и Вадима. Начала с последнего.

«Ситуация ухудшилась. Тебе могут запретить выезд. Слушайся П. Ты обещала», — прочитала она.

— Как это «запретить выезд»? — не поняла она.

— Подписка о невыезде, — разъяснил Поляченко. — В квартире, откуда вас вывели, спустя десять минут обнаружили два трупа и двух человек без сознания. Сами понимаете, что вы автоматически попадаете в число подозреваемых.

— Как это?!

О таком исходе дела она слышала впервые. Вадим не рассказал, что случилось после того, как она покинула квартиру диетолога, а она и не расспрашивала. После четырех с половиной лет почти полного забвения для разговоров у них хватало других тем.

— Это еще не все. Двое убитых давно разыскиваются Интерполом. Максим Обухов, который вас спас, до сих пор без сознания в реанимации. Само собой, он пока ничего не может рассказать. Зато постаралась Валерия Петровна Галецкая. С ее слов, ваше присутствие в квартире было неслучайным. Вы знакомы с одним из бандитов, которого там убили. Ну, мы-то с вами хорошо знаем, кто такая Галецкая. Но она повернула дело так, что, получается, ни в чем не замешана: невинная жертва обстоятельств и злой воли любовника. Все выглядит логично. А вот что касается вас и вашего друга-фотографа… Операция по дискредитации концерна разрабатывалась далеко не дилетантами. А вы якобы случайно в самый ответственный момент сначала оказались рядом с заводом, затем, опять же случайно, в квартире, где произошло двойное убийство и покушение на жизнь еще двоих человек… Не многовато ли случайностей на голову следователя?.. — После непродолжительной паузы Андрей Леонидович спросил: — В пятницу на ваш счет в банке была зачислена крупная сумма денег. Откуда они у вас?

Шокированная таким толкованием событий, Катя растерялась.

— Позавчера утром я продала квартиру, доставшуюся мне после развода. Это деньги на операцию Марты, — она посмотрела на дочь, которую держала за ручку.

Поляченко также перевел взгляд на девочку в нарядном платьице. Заметив это, Марта ему улыбнулась, глянула темными бусинками широко раскрытых глаз, обрамленных густыми черными ресницами…

«Не может быть! — оторопел Поляченко — настолько явным было сходство с Ладышевым. — Ничего маминого, ничего от того белобрысого немца…»

— Здравствуйте! Меня зовут Марта. А вас как зовут? — решила познакомиться девочка, которой становилось скучно. — Вы — мамин друг? У вас есть дети? Вы меня с ними познакомите?

— Друг, — лихорадочно обдумывая, что делать дальше, автоматически кивнул Андрей Леонидович. — Познакомлю… Значит так, Екатерина Александровна. Не сегодня завтра вас вызовут к следователю, и подписка о невыезде, к сожалению, вам обеспечена. Насколько быстро пойдет следствие, предположить трудно, а у вас операция скоро, обследования. Со слов Вадима Сергеевича, задерживаться вам здесь никак нельзя.

— Нельзя. На следующий вторник уже назначена первая консультация… — только сейчас до Кати стали доходить абсурдность и серьезность ситуации. — Получается…

— Получается, что вам надо выехать сегодня. И как можно скорее. Звоните отцу, пусть соберет ваши вещи. Вам нежелательно появляться дома.

— Как? Вот прямо сейчас?

— Прямо сейчас, — подтвердил Поляченко.

— Мамочка, ну пошли уже на день рождения, — заныла истомившаяся в ожидании Марта и потянула Катю вверх по ступенькам.

— Подожди, доченька… Нам именинника хотя бы можно поздравить? — показала она на пакет, из которого торчала коробка «Лего».

— Можно, но быстро. И сначала позвоните отцу.

Под его взглядом, которого невозможно было ослушаться, Катя снова достала телефон, попыталась собраться с мыслями и набрала номер.

— Папа, вы уже вернулись?

— Вернулись, доча. Только что. Грибов еще больше, чем вчера, набрали. Растут прямо на глазах! Хочешь, завтра все вместе поедем, — шумно дыша, предложил Александр Ильич. — Выгружаемся… А вы как? Как день рождения?

— Хорошо. Папа, нам с Мартой надо срочно уехать.

— Езжайте. Нам ваша помощь сегодня не нужна, сами управимся. Так что куда хотите, туда и езжайте. Только куда, если не секрет?

— В Германию, папа. Прямо сегодня. Сейчас. Ничего не случилось, и с Мартой все хорошо, — предусмотрительно заверила она, — но так надо. Я тебе позже все объясню. Не могли бы вы с Ариной собрать наши вещи?

— Как это — в Германию?.. — в трубке что-то загрохотало. — За ведро зацепился, грибы рассыпались… Подожди секундочку… Убрал, чтобы не растоптать… Так что ты сказала, дочка?

— Нам сегодня надо выехать из страны. Как можно быстрее.

— Зачем? — никак не мог взять в толк отец. — Целая неделя до отъезда…

— Папа, это надо сделать сегодня. Пожалуйста, соберите наши вещи. Если что-то забудете, ничего страшного. Только мой ноутбук обязательно возьми. Сумка для него под столом: зарядное возьми, мышку, бумаги в папках. Под крышей одежда Марты сохнет, я утром постирала. Пусть Арина Ивановна и ее сложит.

— Катя, я ничего не понимаю… — растерялся отец. — Да никуда я вас не отпущу!

— Дайте мне, — попросил телефон Поляченко, поняв, что договориться не получается. — Бегите, поздравляйте именинника. Я пока все объясню вашему отцу… Здравствуйте! Поляченко Андрей Леонидович, первый заместитель Вадима Сергеевича Ладышева…

Катя с Мартой поднялись на нужный этаж, вбежали в холл огромного зала и растерялись: мама — оттого, что не знала, в какую сторону двигаться дальше, Марта — от обилия детей, шума, музыки, игровых площадок. Таблички со стрелками и большими буквами указывали направления в тематические залы.

«Веня писал, где искать, — вспомнила Катя, потянулась за телефоном, чтобы перечитать сообщение, но, увы, телефон остался у Поляченко. — И куда теперь идти?»

— Тетя Катя, здравствуйте!

Стоявший у окна долговязый молодой человек на первый взгляд показался ей незнакомым.

— Денис?! Ничего себе, как вырос! — ахнула она, с трудом узнав старшего сына Вени. — Ну, ростом ты точно не в папу!

— И не в маму, — заулыбался тот. — Мама на два сантиметра ниже папы. Акселерация! Пойдемте. Папа специально попросил меня вас дождаться.

Следуя за Денисом, Катя постоянно приостанавливалась, чтобы отвлечь Марту от того или иного действа, аттракциона, яркой экспозиции.

«И почему мы раньше сюда не приехали? — расстраивалась она. — Кроме дедушки с бабушкой да парка дочь так ничего и не увидела. А в Минске столько интересного настроили для детей!»

— А вот и Марта с мамой! — заметив опоздавших гостей, объявил Потюня. — Артур, пошли знакомиться! Ну, как? Похож? — гордо спросил он у Кати, показав взглядом на худенького мальчугана.

— Извини, Веня, но совсем не похож… Шучу! Ну, здравствуй, Артур! Я тетя Катя, а это Марта, — она подтолкнула девочку ближе и протянула пакет с подарком. — С днем рождения!

— Веня, ты извини, но нам надо срочно уехать… Веня! Ау! Ты меня слышишь? — поняв, что Потюня не услышал ее шепота, Катя потормошила друга за рукав рубашки.

— И ты хочешь сказать, что он до сих пор не подозревает, что это его дочь?! — оторвав взгляд от Марты, помогавшей Артуру вытащить коробку, возмутился Веня: — Идиот! Индюк напыщенный!

— Ты о чем?

— Отец Марты — Ладышев! Генрих и рядом не стоял!

— А-а-а… Об это потом, Веня. Сейчас нам надо срочно уехать.

— Куда? Вы же только приехали?

— В Германию. Срочно… У нас обследование внеплановое, — пришлось соврать Кате. — Только утром узнала. Так что извини!

— Как?.. — Веня расстроился. — У нас торт, клоуны…

— Прости, но мы очень спешим…

— Нет, подожди… Минуточку! — Веня подошел к столику, за которым сидели немногочисленные взрослые, что-то шепнул на ухо темноволосой подтянутой женщине, взял ее за руку. — Вот, знакомься — это Катя, а это ее дочь Марта, — показал он на девочку в платье принцессы, продолжавшую вместе с именинником колдовать над коробкой. — А это моя Галя!

— Здравствуйте! Веня о вас много рассказывал! — улыбнулась Катя.

— И мне о вас. Очень приятно познакомиться. Какая у вас красивая девочка! — не скрыла своего восхищения женщина. — Всегда мечтала о девочке, но Бог посылает только мальчиков, — вздохнула она и снова посмотрела на детей.

Катя многозначительно переглянулась с Веней, незаметно для женщины приложив палец к губам, он перевел ликующий взгляд на Артура. Неужели лед тронулся — Галина смирилась и приняла мальчика?

— Галя, вы меня извините, но нам прямо сейчас нужно уехать. Мы только на минутку забежали, чтобы поздравить!

— Ой, как жалко! — искренне расстроилась та.

— Нас внизу машина ждет, — Катя взяла Марту за руку. — Вы — молодец! Очень за вас рада! Марта, нам пора.

— Мамочка, ты иди, а я здесь останусь. После меня заберешь. Или бабушка с дедушкой заберут, — девочка попыталась освободить ладошку.

— Марта, милая, нам надо срочно уезжать… к тете Оксане, к… Зигфриду, — вспомнила она того, по кому скучала дочь. — Мы приедем сюда в следующий раз, обещаю! А сейчас надо ехать.

— Ну мама… — малышка насупилась, но ладошку выдергивать перестала.

— Давай скажем всем «до свидания»! — попросила ее Катя. — До свидания!

— Я провожу? — то ли предложил, то ли спросил разрешения у Галины Веня.

— Нет, нет! Отмечайте! Мы сами! Я тебе напишу…

Под доносившееся из соседнего зала громкое скандирование «С днем рож-день-я! С днем рож-день-я!», увлекая за собой оглядывающегося ребенка, Катя пошла к выходу.

— Жаль, что уезжают… — глядя им вслед, сказала Галина. — Катя — приятная женщина. И девочка у нее хорошенькая.

— Их срочно вызвали на какое-то обследование. Я тебе рассказывал, что у Марты еще одна операции в декабре.

— Бедный ребенок! Дай ей Бог здоровья!

«И не только здоровья! Завтра же снова поеду к Падышеву! И пусть только попробует на этот раз меня не выслушать!..» — решил для себя Веня.

…Закончив разговор с отцом Кати, Андрей Леонидович спрятал один телефон, достал второй:

— Саша, ты где? В машине? Это хорошо. На всякий случай переставь ее куда-нибудь, где нет камер, и жди. Мы скоро подойдем.

Спрятав и второй телефон, Поляченко выдохнул, собрался с духом. Оставалось самое сложное: поставить в известность об отъезде Зину. Не успел он подумать, как это сделать, как та сама появилась на крыльце.

— Андрюша! У тебя совесть есть? Сколько можно ждать? — подбежала она к супругу, схватила за рукав куртки. — Все спрашивают, где наш папа!

— Зина, — мягко отстранив ее руку, Андрей Леонидович поправил костыль под мышкой. — Прости, но мне надо уехать. Прямо сейчас. Это очень важно. Это просьба Вадима Сергеевича.

— Ты с ума сошел? Какая просьба? Ладышев — в самолете, летит в Японию! — возмутилась она. — Тебя сын ждет, гости…

— Он просил меня до отлета. Я обязан это сделать. Зина, дорогая, иди к гостям.

— Андрей, ну сделаешь после праздника! Вечером, в конце концов… Ну объясни, в чем такая срочность? Неужели речь идет о жизни и смерти?

— Не совсем так, но очень близко. Просто поверь мне, я должен сделать это прямо сейчас, — Поляченко приобнял супругу за плечи, посмотрел ей в глаза. — Когда ты узнаешь для кого…

— Андрей Леонидович! — услышал он за спиной.

«Не успели…» — с сожалением понял он.

— Катя?!

— Зина!

— Что ты… что вы здесь делаете?.. Это твоя дочь? — Зина оторопело посмотрела на насупленную нарядно одетую девочку.

— Да, это моя Марта.

— Марта… Так вот ты какая…

Зина присела, улыбнулась… Одного взгляда ей было достаточно, чтобы ответить на многие мучившие ее вопросы. Но при этом появилось еще больше новых.

— Вы куда? Почему ты не позвонила? Так это ты была…

— Зинуля, — перебил ее супруг. — Мы уезжаем.

— Извини! — виновато посмотрела на нее Катя и перевела взгляд на Андрея Леонидовича, взывая о помощи. — В следующий раз поговорим…

Она была очень рада видеть Зину, но на разговор не было ни времени, ни сил. Слишком сумбурно складывался день, слишком часто менялись планы. Еще не успела до конца осознать причину отъезда и смириться, как появилась Зина.

— Нет, не пущу! Я должна спросить, почему…

— Зина! — строго оборвал его супруг. — Нам надо ехать.

— Так вы… вместе? — только сейчас дошло до нее. — То есть…

— Это и есть просьба Ладышева, — подтвердил Поляченко. — Я должен вывезти из страны Екатерину Александровну с дочерью. Вернусь — все объясню. Придумай, пожалуйста, как объяснить мой внезапный отъезд гостям и Владику. Ты же у меня умница! — поцеловал он жену в макушку. — Идемте, Екатерина Александровна.

— До встречи, Зина!

— До свидания, тетя, — буркнула напоследок Марта.

Глядя им вслед, Зина застыла как вкопанная.

«Воспитанная… Вся в папу», — наконец запоздало отреагировало сознание.

— Зина, ищу тебя, ищу… — голос Тоневой заставил ее обернуться. — Там дальше по сценарию папа с мамой поздравляют, а вы куда-то пропали! А где Андрей?

— Уехал. Дело важное. Вопрос жизни и смерти… Шучу, — улыбнулась она недоуменно захлопавшей ресницами подруге, подхватила ее под локоть. — Побежали обратно! Ты там шепни ведущему, что папы не будет…

Не доезжая до съезда на Заславль, Зиновьев затормозил, повернул направо и остановился.

— Ждем здесь, — сказал Поляченко. — По идее, уже должны выехать, — посмотрел он на часы. — Я выйду, подышу.

— Ну что, красавица? Помнишь меня? — улыбнулся нахмуренной девочке Александр.

— Вы — дядя Саша, — насупившись, ответила Марта, не проявляя привычного желания продолжать разговор.

Даже не поздоровалась, когда садилась в машину.

— Извините, Саша! Настроение у нас плохое, — пояснила мама.

— Ну, это поправимо! Хочешь, мультики включу? Есть «Маша и медведь», «Спанч Боб»… Тебе что нравится?

— «Маша и медведь», — буркнула девочка.

Спустя минуту на спинке сиденья прямо перед ней замерцал экран, появилось изображение, салон наполнился звуками веселой мелодии, побежали титры. На все это мать и дочь смотрели с удивлением.

— Там внизу в кармашке наушники беспроводные. И пульт там же, — подсказал Зиновьев. — Давайте покажу, как включить. Все уже настроено, только эти две кнопочки нажать… — помог он Кате. Звук в салоне исчез. — Ну, как? — спросил он через минуту у девочки, но та, поглощенная действом на экране, никак не отреагировала.

— Спасибо, Саша! — Катя улыбнулась. — Пора вам своих детей заводить. Из вас получится хороший отец.

— Да мне пока как-то племянников хватает, — смутился тот. — Мультики для них загружал, когда на море ездили. Я тоже выйду…

Оставшись в салоне, Катя, чтобы чем-то себя занять, решила прочитать все полученные сообщения.

«Ура! Я ведущий нового ток-шоу на самом крутом канале!!!» — гласило первое сообщение от Генриха. С разницей в два часа пришло еще одно: «Ты даже не хочешь меня поздравить? Обидно…» Под утро было еще одно послание: «Ты сама вынуждаешь меня сделать то, в чем я еще сомневаюсь! Подумай о Марте!»

Катя усмехнулась: «Любопытно, что? Передумал жениться? Хорошо бы… Меньше разговоров, нервы целее… «Подумай о Марте!» Уже подумала, Генрих…»

Фраза «Подумай о Марте» так прочно вошла в сознание Кати, что долгое время действовала как заклинание: включала безропотность, вынуждала действовать против своей воли. Но теперь она приобрела совершенно иной смысл, о чем Генрих не знал и использовал по привычке.

«А ведь он и сам уверовал, что когда-то спас Марту. И мы все ему в этом помогли: и папа с Ариной Ивановной, и Оксана с Робертом. И я постаралась как могла… Бедный Генрих: непросто ему будет перестать быть героем в собственных глазах. Сам из себя сотворил кумира, а тут, бац, и сбросили с пьедестала… Хорошо было бы, если бы к нашему возвращению он собрал свои вещи и съехал куда-нибудь. Размечталась! — вздохнула Катя. — Зная его, такое счастье мне с неба не упадет… «Подумай о Марте»… Это Марта наконец-то убедила меня подумать о ней…»

Странное дело, но чем больше времени проходило с момента, когда открылась правда, тем меньше оставалось в ней негодования в адрес Генриха. Его место заполняло полное равнодушие. Весь негатив куда-то незаметно вылился, испарился. События же последних двух дней окончательно опустошили сосуд с эмоциями. Прямо сейчас в нем ничего не бурлило, не окрашивалось в разные цвета, не заставляло хозяйку хоть как-то реагировать: плакать, смеяться, восхищаться, ликовать. Сосуд был совершенно пуст.

Придется повременить с решительными действиями, пока не будут поданы документы на продление вида на жительство. Из года в год эта процедура сжигала немало нервных клеток и отнимала кучу времени. Бюрократическая машина в Германии работала основательно, но неторопливо. Одни чиновники, грозя санкциями, требовали справки, которые еще не отдали в предыдущем ведомстве, те в свою очередь не действовали, пока не получили подтверждающего документа от других структур… Жаловаться не принято, дабы не навредить. Хорошо хоть экзамен по немецкому на требуемый уровень давно сдан. Оставалось набраться терпения и ждать. Лишь один раз это не доставило ей особых хлопот — накануне кесарева и первой операции Марты. Но тогда подготовкой всех документов и обоснований занимался детский фонд.

«Поздравляю!» — заставила она себя написать Генриху, так как следовало хоть как-то отреагировать.

И перешла к сообщениям следующего адресата.

«Думаю о тебе, даже разговариваю мысленно. Приезжай!!!» Далее следовал подробный адрес. Еще раз просмотрев сообщение от Колесниковой, Катя заострила внимание на трех восклицательных знаках и… вдруг почувствовала всю глубину одиночества Лены!

«Ей в сто раз хуже, чем мне! — захлестнула волна сопереживания: эмоциональный сосуд недолго оставался пустым. — Надо как-то собраться и съездить! Через неделю начнется подготовка к операции, будет не до поездок…»

За спиной послышался шум работающего двигателя, и Катя сразу узнала старушку-подружку БМВ. О том, что надо ремонтировать глушитель, накануне вечером сообщил отец: видно, зацепили в лесу какую-то корягу.

Спрятав телефон, она вышла из салона и почти сразу столкнулась с расстроенной Ариной Ивановной, прижимающей к груди объемный пакет.

— Вот, в дорогу кое-что из еды собрала. Знали бы раньше, ни в какие грибы не поехали бы… Здесь бутерброды, пирожки вчерашние, йогурт Марте, компотик… Одежду Марточки я в чемодан сложила: и обувь, и кофточки со штанишками. А твое всё в сумке.

— Спасибо!

Расчувствовавшись, Катя обняла женщину.

— Давайте, я помогу, — перехватив чемодан с сумкой из рук отца, Зиновьев понес их к микроавтобусу. — Что-то еще есть? — спросил он, вернувшись.

— Автокресло… И вот, — отец протянул Кате сумку с ноутбуком. — Я туда все сложил, что было на столе: и паспорта ваши там, и страховки.

— А игрушки Марты? — напомнила Арина Ивановна.

— Так забыли в коридоре! — осмотрев салон, виновато развел руками Александр Ильич. — Вот только это — вчера в машине оставила, — протянул он фигурку мультяшного Зика. — Я сейчас за ними съезжу! Я быстро, здесь рядом…

— Не стоит, Александр Ильич, — остановил его Поляченко. — У нас очень мало времени.

— Так как же?.. А если Марта расплачется?..

— Не волнуйтесь, успокоим! — Зиновьев закрыл задние дверцы микроавтобуса. — У вас не внучка, а золото!

— Пять минут, — предупредил Катю Андрей Леонидович и тактично пошел вслед за Зиновьевым к водительской двери.

Катя с нежностью посмотрела на родных. Арина Ивановна суетливо продолжала рассказывать, что и куда сложила из вещей, что надо съесть в первую очередь. Отец же молчал: то рассеянно слушал жену, то смотрел на дочь, чем выдавал свое состояние. Он всегда так реагировал, когда чувствовал свое бессилие хоть как-то повлиять на ситуацию.

— Папочка, все хорошо! — поняла его состояние Катя: таким в последний раз она видела его во время беременности, когда, казалось, не осталось ни единого шанса спасти ребенка. — Никто не виноват, что так получилось, поверь. Но пока нам лучше уехать. Марте сделают операцию, и через год мы будем все вместе. Я тебе обещаю, папа! — обняла она отца. — Все хорошо!

— Как же хорошо, если надо бежать и скрываться? — не согласился тот. — А Марта где?

— Мультики смотрит, — успокоил подошедший Зиновьев и протянул визитку: — Вам глушитель надо ремонтировать. Здесь адрес и телефон моего друга: на совесть сделает, и СТО недалеко от вас. Я его предупрежу.

— Спасибо… — Александр Ильич автоматически сунул визитку в карман и снова посмотрел на дочь. — Не по-людски как-то все. Мы утром уехали, вернулись — вас нет. Даже не поговорили…

— Так вышло, папа. Мы с Мартой ездили щенка смотреть… Как хорошо, что ты напомнил! — спохватившись, Катя открыла сумочку, достала сложенный лист бумаги. — Вот расписка, купчая на щенка пуделя. Платить за него не надо, я рассчиталась. Придется тебе его забрать через две недели и отвезти одной женщине. Как ее зовут и куда, я тебе напишу в сообщении. Пожалуйста, забери его и отвези ей!.. Да, еще пустые корзины из-под вчерашних грибов ей надо отдать. Сделай, я тебя очень прошу!

— Куда же я денусь! — он сунул лист бумаги в тот же нагрудный карман, что и визитку, застегнул на пуговицу.

— А почему вы в грибной одежде? Опять в лес собрались? — удивилась Катя, только сейчас обратив внимание, что на отце и Арине Ивановне защитные костюмы.

— Так… приказано до вечера дома не появляться, на звонки не отвечать. Вот и решили, поедем снова за грибами, не сидеть же без дела. Этот главный? — показал он на ковылявшего к ним Поляченко.

— Да. Андрей Леонидович, — подтвердила Катя.

— Готовы?

— Дайте хоть внучку поцеловать, — Александр Ильич пошел к открытой двери.

— Катенька, надо бы ее переодеть. Платье красивое, но уж больно неудобное в дороге, — стала хлопотать Арина Ивановна. — В пакете с едой есть еще пакетик с ее костюмчиком, успел высохнуть под крышей.

— Не волнуйтесь! Мы переоденемся по дороге. Марта, мы уезжаем. Поцелуй дедушку с бабушкой, — обратилась Катя к дочери.

Пристегнутая в автокресле Марта увлеченно смотрела на экран. Наконец она оторвала взгляд от мультяшных героев, быстро чмокнула в щеку Арину Ивановну, Александра Ильича, поправила наушник и опять уставилась в монитор.

— Ну, всё, до свидания! — по очереди обнялась с родными Катя. — Я дам знать, когда доберемся!

— Апельсина за меня поцелуйте! — вспомнила девочка за секунду до того, как Зиновьев задвинул дверь.

— Не волнуйтесь, доставим в целости и сохранности, — заверил Поляченко, перед тем как сесть в машину.

Александр Ильич и Арина Ивановна проводили взглядом микроавтобус, сели в старушку БМВ, выехали обратно на трассу.

— Куда поедем-то? Там, где были утром, делать нечего. Может, в сторону Плещениц? Или поближе — в Радошковичи?

— В Радошковичи, — ответила женщина.

— И то правда, бензина меньше жечь. А народу в лесах сейчас везде одинаково…

…Первым делом Катя проверила документы: все в порядке, отец ничего не забыл.

— Мы довезем вас до Варшавы, Екатерина Александровна, — сообщил Поляченко ей, а заодно и Зиновьеву: по первоначальному плану они планировали ехать только до Белостока. — Простите, плохо знаю вашу Германию. Вы в каком городе живете? — уточнил он, открыв планшет, и достал из кармана футляр с очками для чтения мелкого шрифта. — Сейчас посмотрю, как вам удобнее дальше добираться.

— Что? Ах, да. Энгер. Это недалеко от Билефельда, — пояснила Катя, поймав себя на мысли, что пока еще не свыклась с тем, что через несколько часов они с Мартой пересекут границу.

«А ведь еще неделя оставалась… Столько дел недоделано, столько встреч обещано… Не успела купить Оксане духи! — вспомнила она и расстроилась окончательно. — И с Вадимом могли бы еще встретиться, познакомила бы его с Мартой… С книгой до конца не решилось, с Валентиной обложку не обсудили. Валя! Она же переживает, ждет Максима! А я только о себе и думаю…»

— Андрей Леонидович, извините, пожалуйста! Я хотела спросить…

— Да, слушаю, — отвлекся от планшета Поляченко.

— Хотела узнать, в какой больнице находится Максим… Обухов, — припомнила она фамилию.

— А вам он зачем? — Андрей Леонидович повернул к ней лицо.

— Не мне. Понимаете, его разыскивает одна женщина. Моя подруга, Валя Замятина… Мне надо ей сообщить, что он нашелся.

— А вот с этого места по порядку…

«Этого еще не хватало! — думал Поляченко, слушая краткий рассказ-пояснение Евсеевой. — Вот тебе и третий факт для следователя. Екатерина Александровна через подругу знала, кто такой Обухов. Его выводы и дальнейшие действия можно предполагать с высокой долей вероятности. И Вадим хорош! Почему не рассказал мне вчера, что Максим узнал ее по фотографии?»

— …Теперь понимаете, почему я должна ей рассказать, где он? Вы мне только скажите, какая больница. Я ей позвоню.

— Для чего?

— Ну, как?.. Навестит, станет ухаживать…

— Вы сами понимаете, что говорите?! Максим Обухов — под следствием! Как минимум его подозревают в убийстве одного человека. Как максимум — ему еще предъявят обвинение в участии в организованной преступной группе, незаконном проникновении на территорию завода, подмене оборудования, причинении материального и морального вреда корпорации «UAA Electronics», нанесении легких телесных повреждений нашему сотруднику! Да ее и близко к палате не подпустят! Вы соображаете, во что втягиваете свою подругу, а заодно и себя?! — вскипел Поляченко, выведенный из себя ее наивностью и полным непониманием своей роли в ситуации. — Вы уже под подозрением! Или хотите, чтобы немецкая полиция отконвоировала вас под белы ручки обратно в Минск?!

— Но ведь она его любит… — пролепетала Катя.

Таким раздраженным она видела Поляченко впервые. Было отчего испугаться. Вся серьезность ситуации и перспективы, грозящие лично ей, сформулированные Андреем Леонидовичем, раньше до нее действительно не доходили. Что ни говори, а «удалась» поездка на родину!

— Диктуйте номер, я с ней сам поговорю, когда вернусь, — нарушил затянувшуюся паузу Андрей Леонидович. Катя достала телефон, продиктовала цифры, имя и фамилию. — И извините за тон… Так, напомните, пожалуйста, еще раз, куда вы едете.

— Энгер… Хотя нет, — вдруг пришла ей в голову идея. — Из Варшавы мы поедем в Вену! — она придвинулась ближе к переднему сиденью. — Там живет моя подруга с дочерью. Лена Колесникова! Ей очень нужна моя поддержка!

Брови Андрея Леонидовича удивленно поползли вверх, он обменялся взглядом с Зиновьевым, покрутил головой, шумно выдохнул. О разводе Игоря Николаевича он слышал, но где сейчас бывшая супруга, понятия не имел.

«Зина номер два! Сначала спасти весь мир, всех подружек, а уже потом подумать о себе! — аналогия с собственной супругой напрашивалась сама собой. — И вот что ты будешь с ними делать? Мужская логика в данной ситуации бессильна…»

— В Вену так в Вену, — как можно спокойнее отреагировал он. — Сейчас изучу расписание…

4

Ближе к вечеру Вадим вернулся в гостиницу. Повесив пиджак на плечики, стянув с шеи галстук и расстегнув рубашку, он достал из мини-бара бутылку воды, налил в стакан и выпил залпом.

«Неужели всё закончилась? Вся эта нервотрепка… До сих не могу поверить!» — он закрыл глаза.

Посидев так несколько секунд, глянул на часы. До ужина, на который его пригласило руководство концерна, оставалось почти два часа. Можно прилечь на кровать и вздремнуть. Из-за волнения перед встречей уснуть ему так и не удалось: ни в комфортабельных креслах самолетов, ни в уютной постели гостиницы, куда заселился среди ночи. И все же лучше сходить в бассейн, успокоиться, уравновесить продолжавшие фонтанировать эмоции, взорвавшиеся после того, как совет директоров огласил свое решение: запустить в Минске конвейер и приступить к монтажу второй линии сборки! Первая часть оборудования, перевозку которого, не объясняя причин, еще летом концерн остановил прямо в Гамбурге, уже завтра отправится по назначению. Завтра же начнут грузить в контейнеры следующую партию, со следующего понедельника группа специалистов по монтажу примется за работу.

Ну какой сон после таких новостей?! Потому Вадим и решил идти в бассейн, тем более что всем видам спорта предпочитал плавание. Даже занимался когда-то, выполнял нормативы, несмотря на юношескую полноту, считался у тренеров перспективным. И кто знает, каких высот достиг бы, если бы не желание пойти по стопам отца…

Но сначала надо позвонить Поляченко: поделиться хорошими вестями, узнать, как дела дома. И написать Хильде: о том, что вылетает в Японию, он ей сообщить не успел. А она, будучи в курсе его проблем, переживает, волнуется. Теперь можно ее порадовать, а заодно спросить о Марте Евсеевой.

— Привет, Андрей!.. Хорошо добрался, спасибо Зине! Новости?.. — он улыбнулся и выдержал паузу, чтобы усилить интригу. — Да прекрасные у нас новости! Зеленый свет по всем направлениям! Вызывай завтра всех на работу! Хисао Комодо к нам пока не вернется, подлечиться ему надо. Но новый представитель уже вылетел в Москву, завтра будет у вас. Так что… запускаем конвейер! — затянув на халате пояс, Вадим стал искать в ящиках купальную шапочку. Надо сказать, что все номера в гостинице были не только оборудованы по высшему классу, но и обеспечены всем необходимым для комфортной жизни командированных постояльцев. Разве что новые плавки пришлось купить в местном магазинчике. — Со второй линией тоже решено, оборудование пошло, со следующего понедельника начнут монтаж. Чуть позже я скину тебе информацию. Что у вас?

— У нас тоже порядок. Екатерина Александровна с дочерью — за границей. Мы с Зиновьевым еще в пути, остановились передохнуть под Барановичами. Возвращаемся из Варшавы, отправили Евсеевых поездом в Вену.

— В Вену?

— Да. Там сейчас живет жена Колесникова.

— А что так?

— Развелись. Екатерина Александровна в дороге поделилась кое-какими подробностями. Будет интересно — расскажу… Теперь по другому делу. Обухов в себя пока не пришел, Галецкую завтра выпишут, отпустят домой под подписку. Предъявить ей нечего.

— Не верю я ей…

— Я — тем более, — о том, какая новая информация о Валерии Петровне и об истории четырехлетней давности стала ему известна, Поляченко решил не говорить. Не время и не место. — Но совсем сухой из воды выйти у нее уже не получится: нашли квартиру, где те двое прятались, — в том же доме через подъезд. А там ее телефон на тумбочке лежит. Так что и второго убитого она знала.

— А кто такие, выяснили?

— Информации пока никто не дал. Ждем.

— Хорошо. Спасибо.

— В концерне пояснили, почему так быстро приняли решение в нашу пользу? — вернулся Поляченко к главной теме.

— Нет. Меня всего лишь ознакомили с решением. Вечером пригласили на ужин, может, там что-то скажут. Самому любопытно… Все, пошел в бассейн. Удачи!..

Доехав до завода, Андрей Леонидович в категоричной форме отправил Зиновьева отсыпаться, а сам поднялся в приемную.

— Марина, в тринадцать… нет, в четырнадцать — совещание в конференц-зале. Собери всех руководителей. И подготовь приказ: завтра все выходят на работу.

— А чем заниматься будут? Всё убрали, почистили… — удивилась Тонева.

— Приступят к своим непосредственным рабочим обязанностям, — пожал плечами Поляченко.

— Как?! Ура-а-а-а! — не сдержала эмоций Марина.

— Не шуми так… Красильников и Пучков пусть зайдут в мой кабинет на полчаса раньше. Да, Зиновьева не тревожить, он поехал домой отсыпаться. Я тоже подремлю часок.

— Конечно! Меня Зина предупредила, что вы всю ночь были в дороге. А она уже знает?

— Пока нет. И ты помолчи. После совещания всем сообщим. Все, пошел спать.

Покинув приемную, Андрей Леонидович улыбнулся: менявшееся на глазах выражение лица Марины подняло настроение даже больше, чем новости от шефа. Что-то в этом есть — приносить людям хорошие вести.

Но вместо сна Поляченко пришлось говорить с неожиданным посетителем.

— Андрей Леонидович, тут человек к Ладышеву. Настойчивый, — сообщили с поста охраны, как только он прилег на диванчик и закрыл глаза. — Объясняем, что шеф в командировке, а он не верит.

— Кто такой?

— Вениамин Потюня. Ну, фотограф тот. Помните?

Поляченко сел, снял со спинки стула пиджак. Однако у этого Потюни стойкая способность появляться не только в ненужном месте в ненужный час, но и наоборот. Он и сам собирался ему звонить, но ближе к вечеру. А этот уже тут как тут.

— Пропусти, — отдал он указание.

Потюни не было долго, хотя путь на второй этаж и до кабинета занимал пару минут. Удивленный Андрей Леонидович выглянул в коридор и сразу услышал громкие голоса из приемной: Тоневой и фотографа.

— А я вам говорю: нет его! Он в командировке, в Японии! Я сейчас охрану вызову! Что вы себе позволяете?

Прижавшись спиной к закрытой двери в кабинет шефа, Марина отчаянно пыталась не пустить туда Потюню.

— Андрей Леонидович! — обрадовалась она появлению Поляченко. — Помогите! Сумасшедший какой-то!

— Вы ведь ко мне должны были пройти, что вы здесь делаете?

— А вы мне не нужны. Мне Ладышев нужен! — с вызовом ответил мужчина.

Воинственные тон и вид фотографа удивили Андрея Леонидовича. Впрочем, видел он этого субъекта лишь пару раз: четыре года назад, когда Екатерину Александровну выписывали из больницы, и совсем недавно, когда их задержали среди ночи. По телефону на днях разговаривали. Создалось впечатление, что человек он мирный, даже мягкотелый. И вот на тебе! Даже ростом стал казаться выше.

— Вадим Сергеевич в командировке, вам же ясно ответили.

— А я вам не верю! Вы все заодно. Мне надо с ним поговорить!

— На предмет?

— Это личное!

— Ну что ж… Личное можете оставить при себе до приезда Вадима Сергеевича. Но мне тоже надо с вами поговорить. Пройдемте ко мне, — Поляченко подошел ближе, одной рукой показал на выход из приемной, другой легонько подтолкнул незадачливого посетителя в спину.

Не хватало, чтобы нечто «личное», а Поляченко догадывался, что речь пойдет о Екатерине Александровне, он рассказал при Марине! И без того вечером предстоит непростой разговор с Зиной. Учитывая ее постоянное общение с соседкой, можно только догадываться, что они уже себе нафантазировали.

— Проходите, — показал он на открытую дверь своего кабинета и оглянулся: Марина стояла в коридоре и с любопытством смотрела им вслед. — Присаживайтесь… Так о чем вы хотели поговорить с Ладышевым? Если всё же пришли по делу, то можете смело обращаться ко мне: в отсутствие генерального директора его обязанности исполняю я.

— Это личное, — насупившись, повторил Потюня. — А он точно улетел?

— Точно, — Андрей Леонидович плотно закрыл дверь. — Рассказывайте, зачем пришли.

— Да что мне вам-то рассказывать?.. — чувствовалось, что Вениамин расстроился. — Вы-то здесь при чем?

— Хорошо. Тогда начну я, потому что мне есть что вам сказать. Вас должны вызвать для дачи показаний…

— Опоздали. Я только что оттуда… Рассказал всё, как есть.

— А о чем спрашивали?

— Екатериной Александровной интересовались. Почему приехала, чем занималась, часто ли мы встречались. Не пойму, зачем она им. Про диетолога Галецкую расспрашивали, как и почему Катя оказалась в ее квартире. Я так и не понял, что там случилось. Убили кого, что ли?

— Убили. Но перед убийством там побывала Екатерина Александровна. Потому и спрашивали.

От такой новости глаза Потюни полезли на лоб.

— Как?! Она ничего вчера не сказала…

— Главное, что она жива. С остальным разберутся.

— Так вот почему она так быстро уехала! — осенило Веню. Собеседник на это промолчал, что подвигло его самого продолжить тему. — Да если бы не я, она и понятия не имела бы об этой врачихе! Неделю пытался записать ее на прием, хоть в центре, хоть на дому! И чего лез?

— И правда, зачем, если не секрет?

— Хотел помочь Катьке похудеть. А теперь думаю, фигня всё это! Ну, поправилась она слегка после родов. Так это ей даже к лицу! Гораздо хуже было, когда ее ветром шатало из-за токсикоза. В больницу на сохранение попала да еще и скрывала от всех, что беременна.

— А почему скрывала?

Почувствовав нестерпимое желание фотокора выговориться, Поляченко решил этим воспользоваться: не мешало бы прояснить всю картину загадочной беременности Екатерины Александровны.

— А кто ее поймет? Катька всегда была скрытная: если не хотела что-то говорить — клещами не вытащишь. У нее ведь с бывшим супругом никак не получалось забеременеть: и так, и этак, и ЭКО… Несовместимость у них была. А тут только расстались — бац, и залетела! Может, поэтому и скрывала, боялась трубить раньше времени. И кто отец ребенка, не признавалась. Твердила, что это будет только ее ребенок. Ее, кто же отрицал! — Потюня опустил голову. — Только не от святого духа же… А тут этот Генрих… Я же как лучше хотел, а получилось…

— Генрих — это кто? — перебил Андрей Леонидович.

— Катин бывший однокурсник. У них там что-то было на первых курсах, только быстро расстались. Потом он с родителями эмигрировал в Германию, долго не давал о себе знать. Катюха меж тем замуж вышла…

— А почему он встречал ее вместе с вами после выписки? Как вы там оказались? — в лоб решил задать Поляченко мучивший его вопрос.

— А вы откуда знаете, что мы были вместе?

— Я был там. Сидел в машине, видел и вас, и Екатерину Александровну, и молодого мужчину, одетого не по погоде.

— А, ну да… Вырядился он тогда: такие морозы, а он даже без шапки, — припомнил Потюня. — Как только узнал, что Катя в больнице, сразу прилетел. Беспокоился за нее… Утверждал, что любил ее все эти годы и любит до сих пор. Прорвался в больницу, сделал предложение. Только Катя ему отказала. А тут еще он узнал, что она беременна от кого-то…

— Разве не он отец ребенка?

— Какой он отец?! Они на тот момент и не переспали ни разу. Это я точно знаю, он сам признался. А тут — беременна! Напился он у меня с горя, я уж не знал, как его быстрее спровадить обратно в Германию. Тут Катю выписывают, надо встречать: я тогда на ее машине катался, моя замерзла. Оставил я Генриха дома, подъезжаю к больнице, а он уже там с цветами! Оказалось, ему начмед позвонила и убедила, что именно он должен встречать Катю после выписки! Мол, у беременных так бывает, гормоны в голову — несут всякую ерунду. Догадалась как-то, что Катя ему отказала, — пояснил Веня, заметив недоуменный взгляд собеседника. — В больнице тогда карантин был, а рядом теплотрассу прорвало. Ну, эвакуация больных и так далее… Хитрая сука! Это я о начмеде. Она ведь не просто так Генриха в больницу пропустила. Надеялась, что в благодарность хвалебную статью о ней напишет. Он и на самом деле крутым журналистом тогда был, но профиль другой: отдых, путешествия. Вот и устроила им встречу в своем кабинете. Но статью тогда Стрельникова тиснула, она стажеркой у Кати была.

Веня умолк, словно пытаясь восстановить в памяти точную последовательность событий. Молчал и Андрей Леонидович.

«Снова Лежнивец! — сопоставил он в уме всё, что уже знал. — Или, как там ее сейчас, Галецкая! Теперь вся картина ясна: о чем-то догадалась, заманила в кабинет Вадима, подстроила встречу Генриха… А теперь снова пытается очернить Екатерину Александровну… Ладно Вадим, но она-то что ей сделала?»

— Короче, пошел я, — Потюня неожиданно встал. — Чего я вам всё рассказываю? Мне с Ладышевым надо поговорить.

— Подождите! Мне надо еще кое в чем разобраться.

То, каким тоном это было произнесено, заставило Веню опуститься на стул: для чего-то требовалась его помощь.

— Вы говорили о начмеде. На тот момент вы были с ней знакомы?

— Ни тогда, ни сейчас. Понятия не имею, кто такая.

— А вот здесь вы ошибаетесь. Галецкая Валерия Петровна, она же Лежнивец Валерия Петровна. Тот самый начмед. Сейчас вы знаете ее как диетолога.

— Да ну! Не может быть!.. Но даже если так, то что из того? — никак не мог взять в толк Веня.

— Как вы считаете, Екатерина Александровна была с ней знакома? С той, прежней, Валерией Петровной.

Веня напряг извилины.

— Как была ее фамилия? Лежнивец?.. Когда Катя была в больнице, то спрашивала, знакома ли мне такая фамилия. Я смог вспомнить только чиновника: то ли министра, то ли замминистра. Тогда такой сумбур и в голове, и в редакции был: статья о профессоре Ладышеве вышла, автор куда-то пропала. Все ее искали, все требовали комментарии. Одни Катьку ругали — мол, по молодости и глупости профессора подставила. Другие хвалили: по совести поступила, вернула из небытия честное имя, кому-то теперь достанется по заслугам… Может быть, те, кто подставил обоих Ладышевых, оставались в медицине и к тому времени занимали руководящие посты? Не знаю… Только потом как-то быстро всё затихло. Кое-кто даже поговаривал, что зря она написала статью: взяла вину на себя, карьеру сломала, работы лишилась. Мол, в наше время честь и совесть не в почете… Хорошо, что бывший редактор, добрая душа, взяла ее обратно на время декрета. Только почти никто не знал, что потеряла она гораздо больше — Ладышева. Он ведь так и не простил ей историю с отцом.

— Почему вы так считаете?

— Потому что достаточно один раз взглянуть на Марту, чтобы понять, кто ее отец.

Сообразив, что выдал главное, из-за чего так настойчиво искал Ладышева, Веня недовольно засопел. Ну кто его снова тянул за язык? Ничему его жизнь не учит!

Выслушав последний аргумент, Поляченко шумно вдохнул, выдохнул. Почему-то стало обидно и за шефа, и за себя. Хотя на себя он, скорее, был зол: ответы на многие вопросы лежали на поверхности, были буквально на ладони, а он не обратил внимания на мелочи.

— Вы не правы. Вадим Сергеевич почти сразу простил Екатерину Александровну. И искал. Он и с вами тогда разговаривал, насколько я помню. — Память у Андрея Леонидовича работала лучше, чем у его собеседника. — И Зина к вам в редакцию ездила. Вы же ей не признались, что Проскурина в больнице.

— Так Катя просила никому не говорить. Я только Генриху и сказал. И то случайно… — добавил он виновато.

— Тем не менее мне удалось узнать, где Екатерина Александровна. Вадим Сергеевич сразу решил ехать в больницу, но сам был уже болен; грипп, высокая температура. И в больнице карантин, как вы уже сказали. Пришлось звонить знакомому начмеду, просить, чтобы его пропустили. Условились о времени. Я высадил его у ворот, а сам поехал за цветами. Точнее, он послал меня за цветами. Четырнадцатое февраля. Я вернулся к воротам, а тут вы садитесь в машину… Те розы, что я купил, так и замерзли в снегу. Я тогда так и не понял, что случилось. А вечером Вадим Сергеевич попал в реанимацию.

— Так и Катя в тот день снова оказалась в больнице с угрозой выкидыша. Но уже в другой, где ее мачеха работала. Арина Ивановна вызвала скорую и отвезла в отделение к подруге. Только перед этим Катюха успела во второй раз послать Генриха куда подальше с его предложением… Что же это получается? Я во всем виноват? — сделал он горький для себя вывод. — Если бы я не сказал Генриху, что она в больнице, то ничего не было бы?

— Вы не виноваты. Так сложились обстоятельства, — успокоил его Поляченко. — Люди они взрослые и неглупые…

— Взрослые и неглупые, — согласился Потюня. — Только сплошное горе от ума у них получается.

— Ладно, с этим разберемся, — Андрей Леонидович посмотрел на часы: времени на сон почти не осталось.

— Хорошо хоть Катька вовремя от Генриха избавилась… Жаль, конечно, хорошая квартира у нее на Гвардейской была. Но зато теперь она ни от кого не зависит.

— Как понять «избавилась»? — насторожился Поляченко.

— Замуж за него не пойдет. Продала квартиру, деньги на операцию Марты получила. Она за Генриха замуж собиралась только для того, чтобы он удочерил Марту. Немецким детям такие операции бесплатно делают. Но теперь нужная сумма на счету. Так что и свадьба отменяется.

— А раньше нельзя было продать? Зачем замуж-то выходить?

— Так Александр Ильич противился. А тут согласился.

— Почему?

— Как я понял, Генрих и его, и Катю обманул, что это он нашел фонд, который оплатил первые операции Марты. А тут она правду узнала. Не он вовсе помог, а другой человек. Потому отец и согласился, наверное. Такой обман нельзя простить.

— А кто оплатил, она вам рассказала?

— Нет. Не до того нам в пятницу было: сначала сделку оформляли, потом деньги считали, затем сразу в банк поехали. Дальше я по своим делам рванул, а она на встречу с подругой отправилась. А тут Галецкая позвонила, стала ее на прием требовать.

— Понятно… — Времени на разговор у Поляченко совершенно не осталось: вот-вот в кабинет зайдут Красильников с Пучковым. — Хотел уточнить: о чем еще спрашивали в милиции?

— Да ни о чем вроде… — Потюня снова напряг память, сосредоточился. — Хотя нет. Спрашивали, не видел ли я то ли какой-то блок, то ли устройство. Мол, есть сведения, что грабители тогда что-то потеряли в канаве.

— А вы?

— Сказал, как и договаривались: ничего не видел, ничего не слышал. Я ведь действительно не видел, что вы там тогда в сумке принесли, — пожал он плечами. — А про сумку меня никто не спрашивал. Снова что-то не то сказал?

— Всё то, — улыбнулся изворотливости фотокора Андрей Леонидович. В дверь постучали, зашли директор с главным инженером. Поляченко встал, поздоровался с вошедшими, показал им на стулья: — Присаживайтесь. Я сейчас вернусь… Пойдемте, я вас провожу, — пригласил он Веню и уже в коридоре добавил: — Вы все правильно сделали, спасибо! Почти никто не знал, что было в сумке. И не узнал. Но, благодаря этому, завтра мы снова запускаем конвейер. Хорошо, что мы с вами поговорили. Вот вам моя визитка на всякий случай. Звоните, если вдруг снова вызовут.

— Ладно, — Потюня сунул визитку в карман сумки на плече. — Хотел спросить: а вы видели Марту? Ну, дочь Кати.

— Да. Видел.

— И что скажете? Кто, на ваш взгляд, отец? Ладышев?

— Возможно. Но нас с вами это не касается, — твердо произнес Андрей Леонидович.

— Почему? — от удивления Веня быстро-быстро захлопал ресницами.

— Потому что все должно идти своим чередом. Уже идет. Независимо от нас с вами. И не стоит вмешиваться в этот процесс.

— А как же тогда?..

— Никак. Наберитесь терпения и ждите. И я буду ждать, и другие, кому небезразличны и Екатерина Александровна, и Вадим Сергеевич, и Марта… Любовь — она ведь только для двоих. Она не терпит стороннего вмешательства: ни из плохих побуждений, ни из хороших. Они сами для себя должны решить, что и кто для них важнее… До свидания, — Поляченко протянул руку. — Был рад более близкому знакомству с другом Екатерины Александровны.

— Ну, и я… тоже рад… познакомиться с другом Вадима Сергеевича…

Веня вышел из здания, сел в машину, достал визитку.

«Может, он прав, этот Андрей Леонидович? Может, не стоит вмешиваться? Как только стараюсь сделать Кате лучше, получается еще хуже… — Потюня вздохнул, внес номер Поляченко в контакты телефона, спрятал визитку, завел двигатель. — Так и быть, подожду…»

Закончив совещание, Поляченко дал несколько распоряжений охране по организации первого после перерыва рабочего дня на случай, если с утра задержится. Такое могло произойти, раз уж Веню стали расспрашивать о «коробочке». Что ж, возможно, им пора признаться, что такая «коробочка» на самом деле была. В любом случае сей факт уже не имел значения: завод возобновляет работу.

Зазвонил телефон.

— Андрей Леонидович, мне только что сообщили, что Обухов очнулся, — сонным голосом поведал Зиновьев. — Какие указания?

— Ты-то выспался?

— А-а-а-а! — чувствовалось, как сладко зевнул подчиненный. — Выспался. Почти огурец!

— Тогда вот что, огурец, уточни состояние Обухова, а я позвоню адвокату. Если Максим может давать показания, то подкинешь его в больницу. Что делать — он знает. Да, еще: фотокора спрашивали о «коробочке».

— Ага, то есть уже знают… Наши действия?

— Признаемся. Ты выполнял мои указания.

— А не рано?

— Не рано, — успокоил подчиненного Андрей Леонидович. — С завтрашнего дня все возвращаются к рабочим обязанностям. Ладышев сообщил еще по дороге.

— Ура-а-а! — завопил во всю глотку Зиновьев. Поляченко даже пришлось отнести трубку подальше от уха. — Все понял! Полетел исполнять!

В том, что Саша все понял правильно, Поляченко не сомневался. За время долгого пути в Варшаву и обратно, они многое успели обговорить. Оставалось дождаться повторного звонка Ладышева.

Долго ждать не пришлось.

— Ну, что там?

— Ты был прав, блок решил всё дело! Или ускорил, роли это уже не играет. Ты во всем оказался прав! Как выяснилось, не мы первые. Схема была одна и та же: сбой оборудования, при возврате никаких сбоев. Линейка медицинского оборудования у концерна большая, и до нашего случая выбирали что попроще. Там тень бросят, здесь очернят — но по мелочам. На такие комплексы, как у нас, впервые покусились. Но благодаря переправленному в Японию блоку служба собственной безопасности быстро выявила цепочку. След привел прямо в концерн, можно сказать, с самое сердце. Всех подробностей не знаю, да и вряд ли узнаю… Так что прими мои поздравления. Горжусь, что работаю вместе с тобой!

— Да ладно тебе… Служу «UAA Electronics»! — отшутился Поляченко, чтобы скрыть смущение. — Долго ты там еще будешь? Когда домой?

— В субботу или воскресенье вернусь. Точно пока не знаю. По второй линии много вопросов. Но это еще не все… Трам-тара-рам! — Ладышев сделал паузу. — Решается вопрос еще о двух сборочных линиях!

— Так ведь места нет, — растерялся Поляченко. — Некуда нам расширяться. Разве что волейбольную площадку сносить.

— Как это нет? А ничейный овраг за забором? — напомнил Ладышев. — Как раз хватит территории! Ты там присмотрись на месте. Как Обухов?

— Пришел в себя. Зиновьев везет к нему адвоката. В остальном порядок. Завтра все выходят на работу. Так что состояние всеобщего счастья и ликования коллективу обеспечено.

— Все молодцы, все терпеливо ждали, никто не ныл… Падаю, так спать хочу. Признаться, пока ждали десерт, думал, что усну прямо за столом. Так что до завтра! Позвоню днем.

— Отдыхай. До завтра!

Поляченко закончил разговор, посмотрел на телефон. На сегодняшний вечер у него оставалось еще одно важное дело.

— Валентина Замятина?.. Здравствуйте! Мне ваш номер дала Екатерина Евсеева… Не волнуйтесь, с ними всё хорошо. Были вынуждены уехать раньше срока… Нет, не только. Вы знакомы с Максимом Обуховым? В таком случае нам необходимо встретиться. Можно прямо сегодня… Хорошо, я буду там… минут через пятьдесят. Точнее, через час… Договорились, — закончил он разговор и набрал номер оператора такси: — Здравствуйте. Нужна машина. Да, сейчас…

…Вадим проснулся среди ночи, зевнул, снял с зарядки телефон, чтобы уточнить время, и заметил в почтовом ящике непрочитанное письмо от Хильды.

«Здравствуй, мой дорогой Вадим!

Очень рада за тебя и за твое дело! Горжусь! И, как всегда в таких случаях, вспоминаю Мартина, который тебя любил и в тебя верил! Спасибо, мой дорогой, ты подарил мне прекрасное настроение на весь день!

Что касается вопроса о Екатерине Евсеевой и ее дочери Марте. В правилах нашего фонда есть пункт, согласно которому мы отслеживаем состояние ребенка, которому уже оказали помощь, до полного выздоровления. По финансовой возможности, конечно, и по медицинским показаниям. Около года назад мой секретарь направила в адрес Екатерины письмо, в котором мы просили выслать ходатайство для финансирования последней операции. Перед этим мы связались с клиникой, уточнили стоимость предоперационных обследований, оперативного вмешательства, необходимых реабилитаций. Для того чтобы включить всё это в план финансовых расходов и открыть целевое накопление средств, нам оставалось только получить ходатайство от матери ребенка.

К нашему удивлению, Екатерина Евсеева отказалась от помощи, объяснив это тем, что планирует выйти замуж за гражданина Германии Генриха Вессенберга, который готов удочерить ее дочь. Как ты знаешь, по нашим законам, медицинскую помощь детям, имеющим немецкое гражданство, государство оказывает бесплатно. Я только что подняла ее ответ, который высылала и тебе на твой почтовый адрес.

Мы поблагодарили фрау Евсееву за своевременный ответ, пожелали полного выздоровления девочке. К сожалению, это всё, что я могу тебе сказать.

Обнимаю, Хильда.

P.S. Если у фрау Евсеевой изменились обстоятельства и девочка нуждается в помощи, фонд вряд ли успеет собрать нужную сумму. Но я подумаю, чем мы сможем ей помочь. Попроси ее прислать нам официальный запрос».

«Так вот за кого она выходит замуж, и вот как она решила вопрос… — понял Вадим. Стало горько и обидно. Писем из фонда он не читал, автоматически пересылал их Клюеву и тут же удалял из своей почты, чтобы не мозолили глаза и ни о чем не напоминали. — А чему я удивляюсь? Он четыре года был рядом… Что ж, это ее выбор. Расслабился, размечтался… Забыть! Не это сейчас главное!» — он отложил телефон…

— Спят… — закрыв дверь, шепотом сообщила Ленка.

— Моя первой уснула, — улыбнулась Катя, дожидавшаяся хозяйку на кухне. — Устала с этими переездами.

— Чай? Кофе? Или что поинтереснее? — загорелись глаза у Колесниковой. Подвинув стул к столешнице, она легко на него вскочила, что-то переставила и вытащила бутылку красного вина. — Вот! Берегла. Осталась после последнего приезда Игоря.

— И давно приезжал?

— Почти год назад, перед разводом. Поругались, не до вина было… Я вообще забыла, когда пила последний раз. Разве что немного пива в жару. Бутылку сначала хотела выбросить, а потом решила приберечь до особого случая, — Ленка спрыгнула со стула и принялась рыться в выдвижном ящике. — Где же штопор? Нашла!.. Надо же, разучилась бутылки откупоривать, пробка отломалась…

— Давай помогу. Выкручивай и по новой… Должно быть, старое вино, если пробка крошится.

— Так у Колесникова другого и не водилось, забыла, что ли?.. Получается!..

Общими усилиями они откупорили бутылку, разлили вино по фужерам, которые опять же пришлось искать в шкафу.

— Не хватает только Милы и соленых огурцов, — ностальгически улыбнулась Катя.

— А мне все эти годы тебя не хватало, — подняла бокал Ленка. — За тебя, подружка!

— И за тебя!

Звякнуло стекло. Пригубив вино, Катя и Лена посмотрели друг на друга, поставили бокалы и обнялись.

— Как я по тебе соскучилась! — прошептала Ленка. — Как мне не хватало твоей сдержанности, рассудительности… Я-то едва истеричкой не стала. Правда-правда!

— Не верю. Я вообще с трудом тебя узнаю: спокойная, уверенная… Повзрослела, что ли? — пошутила Катя.

— Все гораздо проще, доктор запретил нервничать. Сказал, что это на Эльке отражается, даже если она не видит и не слышит. Связь у нас с ней особенная, — Ленка встала, приоткрыла окно, достала пачку сигарет, зажигалку. — Я покурю, ты не против? Единственное средство для расслабления. А ты? Бросила?

— Иногда могу взять сигарету, но не курю с тех пор, как узнала о беременности. Не волнуйся, мне это не мешает. Даже нравится наблюдать за теми, кто красиво курит. Вот как ты сейчас.

Катя и впрямь залюбовалась Ленкой: стройная от природы, четко очерченные линии правильного по форме лица, матовая кожа… Естественная красота без всякого макияжа! Изящный изгиб запястья, тонкие пальцы, длинная сигарета. Красивая женщина красиво курит на фоне темного окна…

— Лена, ты такая… неземная! Красивая невероятно! И короткая стрижка тебе идет. Никогда бы не подумала!

— Видела бы ты меня два года назад: кожа да кости, волосы лезли, ломались, с расчески по жмене снимала… Забывала поесть, забывала поспать, да что там — в душ забывала сходить… — невидящим взором Лена смотрела в темноту за окном. — Никак не могла поверить в Элькин диагноз, билась как рыба об лед, искала, кто сможет вылечить. Потом эта война с Игорем… Такое состояние было — словно в водоворот затягивает! Пока не осознала, что всё надо принять и научиться с этим жить. Смирилась — и водоворот отпустил. Пришлось заново многому учиться: радоваться мелочам, не обращать внимания на мелкие неурядицы, воспринимать каждый день как награду. Элька научила, — Лена загасила сигарету и вернулась к столу. — Знаешь, что меня сегодня больше всего удивило? Как она тебя и Марту приняла. Она ведь чужих и близко к себе не подпускает, месяцами привыкает к новым людям, да и то не ко всем. А здесь едва увидела — сразу пошла навстречу. Я глазам не поверила! Вела себя, точно с рождения с вами знакома. Особенно с Мартой.

— А Егор как? Ты с ним общаешься?

— Почти каждый день. Разговариваем и переписываемся по интернету с телефона одноклассника. Если Игорь узнает, то влетит всем троим. Скорее бы он вырос, стал самостоятельным… Анна Афанасьевна повезла ему от нас подарок — рисунки Эльки. Завтра покажу, как она рисует. Это нечто! В каждой линии столько философии… Уехала в отпуск на пару недель наша няня, — Лена погрустнела. — Боюсь, скоро останемся без нее. Постарела, тяжело ей с нами… Даже не знаю, как дальше будем: няня здесь стоит дорого.

— Дорого — это сколько?

— Дорого — это значит очень дорого. Для меня — дорого… По брачному контракту Игорь оплачивает вот этот маленький домик в пригороде, лечение Эли в клинике, ну и мне ежемесячное содержание перечисляет. Скромное, поверь. Анна Афанасьевна по доброте душевной, можно сказать, бесплатно работает: за еду да билеты домой два-три раза в год. А Элька, как ты понимаешь, не всякого нового человека примет. Чтобы сводить концы с концами, пришлось на работу устроиться. Преподаю русский язык для детей и взрослых в частной школе неподалеку.

— И это все, что сделал для вас Игорь? — «щедрость» банкира поразила Катю.

— Не совсем. Есть еще сумма, оформленная на Элю в одном фонде. До совершеннолетия воспользоваться ею нельзя, но проценты раз в полгода нам перечисляют. Как опекун, я могу ими пользоваться, но не трачу.

— Почему?

— Перевожу на накопительный счет. Брачный контракт у нас до совершеннолетия Эли, а что будет дальше, неизвестно. Так что создаю наш резервный фонд на будущее. Ничего, проживем! — Лена улыбнулась. — Есть золотая мечта — выкупить этот домик у хозяев. Свежий воздух, свой крохотный участок, до клиники близко. На бензин меньше тратиться, опять же. Здесь очень дорогой бензин… Хотя кому я об этом рассказываю! Всё обо мне и обо мне. Ты-то как?

— Вроде хорошо, — Катя пожала плечами. — Благодаря сестре быстро адаптировалась. С работой и жильем тоже она помогла вместе со своим гражданским мужем. Как-то привыкла. Зажала в кулачок нервы, усмирила желания, живу умом, а не сердцем. Осталась последняя операция. Надеюсь, что через год вернемся домой.

— А вот мы вряд ли вернемся… — Лена погрустнела. — Не скоро во всяком случае: привязаны и к клинике, и к доктору. Очень хороший доктор… Златан. Если бы не он, не знаю, что с нами было бы. Ровесник Игоря. На этом вся их схожесть заканчивается.

— Расскажи о нем, — попросила Катя, догадавшись, что для Лены Златан — не просто доктор. Вернее, не только доктор.

— Он серб, родился в бывшей Югославии, — Лена допила свой бокал и с очередной сигаретой снова подошла к окну. — Доктор, педиатр. После того как сам диагностировал у своей младшей дочери аутизм, решил сменить специализацию. Приехал сюда, отучился, получил право на работу, поехал за семьей. Только опоздал. За день до приезда при бомбежке Белграда погибла почти вся семья: мать, жена, двое детей. Только младший брат выжил, он уже учился в университете в Вене. Такая вот судьба.

— Не позавидуешь.

— Похоронили они с братом родных и решили не возвращаться на родину. Старший с головой ушел в работу, младший — в учебу. Сейчас он инженер, специалист по альтернативным источникам энергии, работает по всему миру. Женился недавно, жена родом из Бразилии и тоже инженер. Они и сейчас там работают, возможно, там и осядут. Златан защитил докторскую, стал профессором. Как-то он случайно увидел фотографию Эльки в картотеке клиники. Это удивительно, но она как две капли воды похожа на его погибшую дочь! Пригласил на прием. Мы как раз спешно из Минска вернулись, у ребенка ухудшение, я вся в слезах-соплях. И вот представляешь, она, едва его увидела, сразу успокоилась, даже уснула на руках. Я была в шоке! Думала, что после Игоря вообще никого из мужчин к себе не подпустит! Как позже признался Златан, он тоже не ожидал такой реакции. С тех пор мы обе его пациентки, — Ленка загасила сигарету, подлила в бокалы вина. — Ну, давай уж ты хоть что-то о себе расскажешь!

— Нет-нет, замотала головой Катя. — Продолжай… Он тебе нравится?

— Больше, чем нравится. Я его люблю, — спокойно призналась Лена.

— А он?

— Признался в любви, сделал предложение… Только я его не приняла.

— Почему?!

— Как тебе объяснить… Я ведь ничего не знала о жизни, когда выходила замуж за Колесникова. Мечтала о красивой жизни — тут же получила ее на блюдечке с голубой каемочкой. Никаких бед, никаких забот. Разве что скучала порой от безделья. Но стоило один раз пойти против воли Игоря, как всё резко изменилось.

— Это когда он предложил сдать Элю в приют? — догадалась Катя.

— Да… Только как я могла ее сдать? Да я бы с ума сошла от мыслей, как она там без меня!

— Понимаю. Я тоже не смогла бы оставить ребенка.

— Отказалась — и мигом всё потеряла. Представь, нам даже поесть было нечего! И за лечение нечем платить. Если бы не Златан, не знаю, чем бы закончилась моя борьба. Такие мысли страшные в голову лезли… — словно ужаснувшись собственным воспоминаниям, Ленка зажмурилась, прикрыла рот ладошкой, тряхнула головой. — Хотела руки на себя наложить, но так, чтобы сразу вместе с Элькой… Только рука не поднималась на собственного ребенка. В истерике написала Павлу, попросила помощи.

— Я знаю, что он тебе помог, — Катя погладила ладонь подруги. — Павел всегда отличался человечностью.

— Да, — вытерев выступившие слезы, согласилась Лена. — Спасибо ему! Мне помог, друга потерял…

— Павел молодец! Жаль, что мне когда-то не пришла в голову мысль обратиться к нему за помощью.

— Не сомневаюсь, что и тебе помог бы, — кивнула Лена. — Век буду ему благодарна. Брачный контракт — его заслуга. Только по тому же брачному контракту, если я выйду замуж, то всё сразу потеряю: домик, содержание. Даже оплату лечения Эли! Он все предусмотрел, связал меня по рукам и ногам, понимаешь?

— А Златан об этом знает?

— Конечно! Успокаивает, что в состоянии о нас позаботиться. Только, раз обжегшись, боюсь кому-то довериться. За Эльку боюсь! А если мы потеряем всё?

— Глупенькая! Ну и что ты потеряешь? Вот эти четыре стены? А сколько приобретешь взамен, подумала? — Катя улыбнулась. — Я в пятницу квартиру на Гвардейской продала, чтобы оплатить последнюю операцию Марты. По сути, больше у меня ничего нет. Но в сравнении с тем, что собиралась из-за Марты выйти замуж за нелюбимого человека, это такая мизерная потеря!

— То есть как продала? — не поняла Лена. — И что, теперь совсем без денег останешься?

— Ну почему же без денег? Руки-ноги есть, голова на плечах тоже вроде осталась. Работать могу, так что не пропадем. Главное, чтобы Марта поправилась. Так что подумай… Иногда мы так боимся потерять то, что имеем! Держим синицу в руке, да так крепко, что задавить готовы, и забываем, что журавль в небе не так уж и недосягаем. Надо только оторваться от земли и взлететь! И такие крылья дает любовь. Так что отпусти синицу, оторвись от земли.

Ленка задумалась.

— Очень хочу. Но все равно боюсь, — наконец призналась она. — А давай я завтра познакомлю тебя со Златаном! Ты же насквозь людей видишь.

— Так уж и насквозь? Я с радостью с ним познакомлюсь. Но решать все равно придется тебе самой.

— Понимаю… А что, Ладышев вам совсем не помогает? Только не отнекивайся, что он — отец Марты. Я и раньше догадывалась. Убедилась, как только ее увидела. Неужели ты в нем так ошиблась?

— Нет, — Катя опустила голову. — Ни на грамм не ошиблась… Но я очень перед ним виновата.

— Как это? — не поняла Ленка. — Здесь скорее он виноват.

— Он до сих пор не знает, что Марта — его дочь. Ладно, слушай…

…Подъехав на такси к дому на Сторожевке, Валерия отыскала в сумке ключи от «Тойоты», попросила водителя высадить ее на площадке перед новым высоким домом, перегнала машину ближе к подъезду, зашла в лифт.

На лестничной площадке перед входом в тамбур ее ждал участковый. Удостоверившись, что она и есть Галецкая, он попросил открыть тамбур, снял с двери квартиры наклейку с печатями и зашел внутрь.

Валерия застыла на пороге. Входить в слабоосвещенное помещение прихожей было страшно. Казалось, сделай она шаг — сразу попадет в пережитый кошмар: Грэм с напарником, Максим…

За спиной заработал лифт, остановился на площадке, с металлическим шумом открылись двери, послышались шаги. Валерия вздрогнула: встречаться с кем-то из соседей желания не было. Пришлось пересилить страх и зайти в квартиру.

— Всё в порядке. Вот, распишитесь, — участковый протянул распечатанный на принтере лист бумаги и ткнул пальцем в пустую графу: — Здесь.

Не вникая, Лера поставила подпись. Участковый спрятал бумагу в папку.

— Сочувствую… Звоните, если что. Вот вам моя визитка.

Лера механически закрыла за ним дверь, даже не глянув, положила визитку на тумбочку, повернулась лицом к комнатам. Через открытые двери был виден царивший там хаос: мебель сдвинута со своих мест, все перевернуто, разбросано… Пустые вешалки, наваленные на диван одежда, обувь, перевернутая шкатулка для рукоделия на полу… В спальне та же картина: содержимое полок бесформенной грудой высилось на кровати, выдвинутые ящики, оборванная штора. Пол в кухне засыпан осколками стекла, на столе беспорядочная гора банок и упаковок, из которых просыпалась крупа…

И все же самое жуткое ждало ее в глубине гостиной: пятна запекшейся крови на паркете, следы ботинок, разнесшие и размазавшие бурые пятна почти до входной двери…

Валерии стало дурно. Цепляясь за стены, она кое-как добралась до санузла, ощутив позыв рвоты, упала на колени перед унитазом… Спазм за спазмом сдавливал горло, заставляя откашливаться, что-то текло через нос, смешиваясь со слезами. Вконец обессилев, она отползла от унитаза, прислонилась спиной к стене и вдруг поняла, что хочет уснуть — вернуться в спокойное и безоблачное состояние, в котором провела в больнице больше суток. И зачем только просыпалась? Она устала жить, устала бороться…

Громко зазвонил домашний телефон, но Лера даже не шелохнулась. Включился автоответчик, пошла запись.

— Здравствуйте, Валерия Петровна! — воинственно отчеканил женский голос. — Очень надеюсь, что рано или поздно вы прослушаете эту запись. Это хозяйка квартиры, Ида Рафаиловна. К обеду завтрашнего дня я буду в Минске. Убедительная просьба освободить до моего приезда снимаемую вами жилплощадь. Материальный и моральный ущерб я еще предъявлю, а пока в счет издержек я включу предоплату за следующий месяц. Ключи оставьте соседям. До свидания!

Послышались короткие гудки, запись закончилась, стало тихо. Посидев еще какое-то время на холодном кафеле, Лера заставила себя подняться, посмотрела в зеркало, открыла воду в душе и стала медленно стаскивать с себя одежду. Уснуть не получится. Как и умереть. Надо быстрее освобождать квартиру, дабы избежать скандала с хозяйкой…

Около четырех часов дня Валерия закончила уборку, выволокла в прихожую два больших чемодана, несколько объемных баулов, коробки, найденные на балконе, оценила взглядом гору-кучу и поняла, что одна не справится. Вещей получилось много. Планировала поселиться в квартире надолго, а потому понемногу обустраивала быт: что-то перевозила из однокомнатной на Юго-Западе, что-то покупала. Не вместится все за один раз в компактную «Тойоту», придется делать две, а то и три ездки. А ведь еще снести, загрузить, разгрузить, поднять. У нее и без того не осталось сил: пока складывала вещи, пылесосила, драила полы, казалось, ушли последние. Увы, пятна на месте гибели Грэма и его напарника и ранения младшего Обухова, похоже, остались здесь навечно. Кровь намертво въелась в дерево, выделяясь на паркете бесформенным угрожающе-темным пятном.

Надо съезжать… Даже если удастся договориться с хозяйкой и удовлетворить ее материальные претензии, жить здесь Лера уже не сможет. Как и не хочет оставаться в этом городе: с таким трудом налаженная новая жизнь не просто дала трещину, она развалилась на «до» и «после». В прошлом остались новая работа, репутация, пациенты, в настоящем и будущем не было ничего. Даже телефона с ноутбуком, которые вернут неизвестно когда. Отрезана от всех и вся…

…Почти двое суток после прихода в себя она оставалась в неведении, что случилось в квартире, после того как Максим вкатил ей немалую дозу снотворного. Не было ответа и на главные вопросы: кто сейчас в реанимации? Выжил ли он, пришел ли в сознание? От этого зависела дальнейшая тактика поведения самой Леры: что сказать, о чем лучше промолчать. Но следователь был хитер и ни словом не давал понять, кто остался в живых. Разве что проговорился, что это мужчина. Но кто из двоих? Максим или Грэм? С одной стороны, для нее лучше, если бы исчез Грэм. Тогда к ней вообще никаких претензий: ну влюбилась, ну ошиблась. Но, с другой стороны, если в реанимации сейчас лежит Максим, все усложнялось. Слишком много ему известно и о ней, и о ее прошлом. Тогда могут не поверить, что она оказалась втянутой в это дело случайно. Опередить Максима, рассказать, кто он такой, упомянув о том, что он похитил ее? Тогда цепочка потянется к Ладышеву, а он — главный потерпевший, против него всё и задумывалось. Но если умер Максим, стоит ли давать повод для новых вопросов? Нет, надо подождать. В крайнем случае, сославшись на временную амнезию, «вспомнит» позже.

О Екатерине Евсеевой, которая, по всей видимости, погибла, она не задумывалась: не радовалась и не злорадствовала. Пусть скажет спасибо с того света своему дружку Потюне. Не настаивал бы на приеме — не попала бы она под раздачу в квартире. Ладышев тоже вряд ли станет о ней переживать. Если она уехала в Германию и за эти годы он не предпринял ничего, чтобы ее вернуть, значит, равнодушен. Жаль, конечно, пусть бы попереживал, хоть как-то насолила бы ему напоследок. Потому что твердо решила вычеркнуть его из своей жизни: все воспоминания, всё, что с ним связывало. Не навсегда. Когда-нибудь она всё равно к этому вернется и отомстит, но пока лучше забыть о его существовании. И уехать куда-нибудь подальше. Придется, конечно, смириться с тем, что шансов вернуть дочь тоже почти не остается. Но всё течет, всё меняется…

К моменту выписки из больницы, к своему счастью или несчастью, она уже знала, кто из фигурантов дела выжил, а кого она уже никогда не увидит. Например, мужчину, который был с Грэмом в квартире в соседнем подъезде, где и нашли ее телефон. Не сразу, но пришлось «вспомнить», как он там оказался. Затащили силой, изучали контакты. Вынудили звонить Потюне. Затем им понадобилась Евсеева. Почему именно она, понятия не имеет. Пусть спрашивают у нее. Куда она подевалась из квартиры Валерии, ей не известно. Пожалуй, этот ответ был самым правдивым. Этого она действительно не знала, потому что уже спала крепким сном. Где Евсеева сейчас — тем более не знает. Про себя добавила, что и знать не хочет. Выжила — пусть скажет судьбе спасибо! Выпутаться бы самой из этой истории без далеко идущих последствий! Из-за проклятого телефона едва не перекочевала с больничной койки в СИЗО.

Но, как она понимала, предъявить ей, кроме этого малопонятного эпизода в квартире перед тем, как уснула, у следователей было нечего. Разве что после показаний Обухова что-то изменится. Вот только пусть сначала объяснит следствию, почему напал на нее вместе с Евсеевой и вкатил дозу снотворного! Выходит, они были знакомы. Вот пусть с них и спрашивают…

Валерия прошлась по комнатам и осталась довольна: все свои вещи собрала, никаких следов обыска, борьбы. Только лишь пятно… Ну и черт с ним! Заплатит она хозяйке за ремонт!

Главное, как она уже поняла, что выбралась из этой истории целой и невредимой. В дальнейшем ее линия защиты одна — она жертва. Баба-дура, бедная женщина, доверившаяся мужчине, который обещал на ней жениться, а потом, когда она решила с ним расстаться, впутал в свои дела. Но она ни сном ни духом не догадывалась, для чего, против кого!

Вернувшись к мыслям о собственной защите, она снова натолкнулась на единственный минус ее позиции — телефон. И не столько из-за неудаленных сообщений Грэма. Его нет, и она сможет расшифровать их на свое усмотрение. В данный момент хуже другое: осталась без контактов.

«Кого бы позвать на помощь? — устало посмотрела на чемоданы и баулы Валерия. Убираясь, она выбросила даже рекламные листовки, в которых наверняка можно было найти услуги грузоперевозчиков. — Придется звонить Петру, а больше и некому…»

К счастью, мобильный Лежнивца она помнила — отличался на одну цифру от домашнего номера их прежней квартиры.

— Петя, добрый день! Это Лера, — ласково начала она разговор.

— Добрый, — буркнул тот. — Тебя уже выпустили?

— Откуда выпустили? — растерялась Валерия, не ожидая от Лежнивца такой осведомленности.

— Милиция в пятницу приходила. Искали тебя. Нашли?

— Нашли, — ответила Валерия, хотела добавить что-то едкое, но вовремя одумалась, все-таки ей был нужен помощник. — Никто не собирался меня задерживать. Так, побеседовали… Петя, мне помощь нужна. Очень-очень!

— Какая еще помощь? Впрочем… Если уж решилась мне позвонить, значит, хорошенько тебя прижало. Говори. Чем смогу — помогу.

— У меня переезд. Срочный. Столько вещей, чемоданы…

— Грузчиков найми, что за вопрос? — равнодушно отреагировал бывший супруг.

— Не могу. Точнее, не успею: квартиру к вечеру надо освободить. Кроме тебя, не к кому обратиться, поверь. Ну, пожалуйста, Петя! — взмолилась она. — Я тебе заплачу.

По ее мнению, этот аргумент мог подействовать. Человек на пенсии, должен радоваться любой подработке. Прежде Лежнивец терпеть не мог, когда доброе дело оценивалось в дензнаках. Такое уж старое советское воспитание. Уж сколько с ним Лера билась в его бытность министром, сколько пыталась перевоспитать — всё без толку!

— Да не нужны мне твои деньги! Говори адрес, — услышала она ответ, на который рассчитывала. — …Записал. Крупногабарит есть? Ну, мебель, телевизор…

— Да нет, только вещи. Чемоданы, баулы, коробки с посудой.

— Понял. Не раньше чем через два часа. У нас заказ срочный. Если передумаешь — позвони.

«Какой заказ? — не поняла Валерия. — Лежнивец вроде как сидит на своей даче… Ладно, подожду».

Положив трубку, она снова прошлась по комнатам, критически глянула на пятна в гостиной, подошла к баулам. Можно, конечно, отнести часть вещей в машину, но… Пусть уж Петр попыхтит, раз согласился! А она пока передохнет.

Устроившись на диване, Валерия взяла пульт, включила телевизор и вдруг вспомнила, что в квартире на Юго-Западе нет ни нормального телевизора, ни интернета, ни посудомойки. Стиралка старая, в унитазе перекрыта вода, шланг дал течь еще до переезда на Сторожевку, а она так и не нашла времени вызвать мастера…

«Хорошо хоть какой-то свой угол остался, иначе не знала бы сейчас, куда деваться… Что ж за судьба такая? Радовалась, что в кои-то веки удалось создать зону комфорта для души, а она оказалась мыльным пузырем… Ну почему одним кругом везет, а против меня восстают все и вся! Взять того же Ладышева: заколдованный он, что ли? Уж казалось: ну хоть как-то, да получится наказать! Так нет, опять всех обыграл! — вяло подумала Валерия, чувствуя, как подкрадывается дрема. — Хватит, забыть… Ни холодно, ни жарко ему от моей ненависти…»

— …Лера, иди сюда! — позвал Вадим. — Угадай, что у меня!

Приблизившись, она попыталась подсмотреть, что он прячет за спиной: слева, справа — ничего не видно!

— Ну, Вадик!.. — обиженно надула она губки. Надо было торопиться, в комнату мог зайти… Петр? Нет… Кто-то другой, чьего появления она боялась гораздо больше. — Покажи, что у тебя?

— Нет! — улыбаясь, Вадим поднял зажатую ладонь высоко над головой.

Лера разозлилась. Что он себе думает?

— Отдай немедленно! — потребовала она, попробовала допрыгнуть, не отводя взгляда от ладони, принялась колотить его в грудь кулаками. — Ненавижу! Это мое! Отдай! Отдай! Ненавижу!

Словно смилостивившись, тот разжал ладонь, в которой оказалось нечто похожее на колокольчик И зачем он ей? Какая от него польза?

Валерия перевела гневный взгляд на Вадима, но лица его не увидела: оно вдруг оказалось гораздо выше. За эти несколько секунд он точно вырос, она же, наоборот, уменьшилась до лилипутских размеров — маленькая, слабая, жалкая. Ему пришлось пригнуться, чтобы в свою очередь посмотреть на нее…

Но это был уже не Ладышев. Кто-то другой пугающе навис над ней, занес закрывший небо огромный колокол…

«Задавит!» — Валерия в ужасе сорвалась с места и кинулась прочь.

Но куда бежать, где спрятаться, если ты точно букашка на огромном чистом листе бумаги?! Она лишь успела заметить нависшую над собой тень, и стало темно: накрыли колоколом.

Темнота, гулкое эхо, сковавший тело страх…

И вдруг где-то вдали звонко протренькал колокольчик…

Лера в ужасе подхватилась на диване: тихо, по телевизору диктор негромко читает новости.

«Приснилось, — отлегло от сердца, но стоило опустить голову на подлокотник, как раздался звонок в дверь. — Петр!» — обрадовалась она.

Проходя мимо зеркала, критически посмотрела на себя в зеркало: выглядит скверно, но это дает возможность давить на жалость.

— Заходи, — открыв дверь тамбура и даже не глянув, кто стоит на площадке, она остановилась перед чемоданами. — Вот, все это надо как-то втиснуть в твою и мою машины.

— Здравствуйте, Валерия Петровна! — незнакомый голос за спиной заставил ее испуганно обернулась. — Разочарую, я не за чемоданами.

Подтянутый мужчина в костюме был Валерии незнаком, но интуитивно она сразу почувствовала исходящую от него опасность. Жесткий проницательный взгляд, уверенность в каждом движении. От него веяло какой-то подчиняющей силой. С подобным типом людей она старалась не общаться, их поведение Лериной логике не поддавалось, их нельзя было просчитать наперед, соответственно, невозможно ни управлять ими, ни манипулировать.

— Кто вы?! — в ужасе попятилась она, заметив у незнакомца под мышкой костыль. Как ей сказали, напарник Грэма в безобидной на вид трости прятал острый клинок. А вдруг и у этого нечто подобное? — Я звоню в милицию… — дрожащая рука никак не могла нащупать трубку телефона на тумбочке.

— Звоните, — согласился тот. Сказать по правде, в планы Поляченко это не входило. — Мне есть что им рассказать о Валерии Петровне Гаркалиной-Лежнивец-Галецкой. Очень интересная информация, которая полностью изменит вашу роль в глазах следствия. Слишком явный интерес к Вадиму Сергеевичу Ладышеву просматривается. Но, пожалуй, начну я не с того, как вы водили за нос будущего супруга и молодого хирурга. Следователю это вряд ли будет интересно. Лучше с того момента, как вы переложили на хирурга вину за неудачную операцию, отказались в роддоме от ребенка, подделав подпись супруга. Пусть он и не был ребенку отцом, но закон вы нарушили. Дальше тоже сделаем паузу, лет этак… на десять. Продолжу с того, как вы свалили на Ладышева вину за обнародование диска с записью ваших любовных утех, присвоили деньги, которые вам передавал Обухов для выкупа. Расскажу, как вы подстроили выписку из больницы Екатерины Александровны на глазах Ладышева. Для чего? Хотели их разлучить. И у вас это получилось… Вот только это ставит под сомнение якобы вашу непричастность к тому, как и почему она оказалась в этой квартире. Вы же ее ненавидите, точно так же, как и Вадима Сергеевича, не правда ли? При желании можно привести немало убедительных доводов, что именно вы были инициатором всего: хотели навредить бизнесу Ладышева, наняли бандитов, вовлекли в дело Обухова-младшего. Тут и Екатерина Александровна вовремя объявилась… А любое противоправное действие, совершенное группой лиц, это уже серьезная статья.

— Я ничего не организовывала! Я… я не знала, я ничего не знала!!! — замотала головой Валерия.

— Это вы на суде будете доказывать. Но, боюсь, вам никто не поверит. Во всяком случае, я постараюсь, чтобы не поверили. Должны же вы когда-то понести наказание за то, что столько лет травите жизнь хорошим людям! Звоните, звоните, — показал он взглядом на зажатую в руке женщины телефонную трубку.

Довольно длинный монолог медленно, но верно доходил до сознания Валерии. Опустив трубку на рычаг, она долго смотрела в пол.

— Кто вы и что хотите? — наконец выдавила она.

— Пообещайте, что перестанете вмешиваться в жизнь Ладышева и забудете о нем навсегда. Иначе я снова к вам приду. Но уже не просто так и не только с разговором.

— Я обещаю…

— Я запомнил, — холодной улыбкой отреагировал гость. — Не могу сказать, что я вам поверил, но пока хватит и этого, — он приоткрыл незапертую дверь, сделал шаг, но вдруг остановился. — Да, хотел добавить. Екатерина Александровна также находится под моей защитой. А потому потрудитесь убрать весь негатив в отношении нее из своих показаний. Сделать это несложно: просто расскажите правду. Надеюсь, вы меня поняли?

— Поняла, — едва слышно ответила Валерия.

— И еще. Рекомендую вам переехать в другой город. Для моего и вашего спокойствия. До свидания!

Дверь в тамбур захлопнулась. Рванув к ней, Лера мигом заперла замки, прислонилась к стене, чтобы как-то отдышаться, успокоиться, как вдруг снова сработал звонок. Она едва не подпрыгнула: неужели незваный гость вернулся?

Звонок повторился. С лихорадочно бьющимся в груди сердцем она на цыпочках приблизилась к монитору и облегченно выдохнула: на площадке стоял Петр.

— Привет! — поздоровался он и вошел в квартиру. — Ты чего такая напуганная?

— Все в порядке, — Валерия попыталась улыбнуться и показала рукой на груду вещей в прихожей. — Вот… Надеюсь, все вместится в мою «Тойоту» и твою «Волгу».

Петр усмехнулся, приоткрыл дверь в тамбур.

— Ребята, заходите!

— Это все? — снисходительно оценил груз один из парней. — Аркадьевич, мы так не договаривались: пообещал полную загрузку, мы с Лехой морально подготовились, подкрепились по дороге. А здесь — тю-ю-ю… — добродушно рассмеявшись, он легко забросил на плечи два огромных баула и вышел из квартиры.

Так же поступил и второй. Разве что молча.

— Это кто такие? — в полном недоумении спросила Валерия.

— Работники, — ответил Петр.

С бывшей женой он не виделся около четырех лет. За это время он изменился, причем в лучшую сторону: похудел, снова появилась уверенность и в голосе, и в походке. Даже помолодел внешне. И костюм с галстуком, как и прежде, был ему к лицу.

— Старший сын раскрутился в Москве, открыл филиал в Минске. Так что ты по адресу позвонила: я сейчас директор международной компании по перевозкам, — он подхватил чемоданы и потащил к выходу. — И София со мной работает: перешла на заочное. Ребята снесут оставшееся, так что собирайся. Я внизу подожду…

Двигаясь в сторону Юго-Запада, Валерия периодически посматривала в зеркало заднего вида на следовавшую за ней «ГАЗель» с логотипом компании-грузоперевозчика и никак не могла поверить в реальность происходящего: Петр — директор? Да не может этого быть! Видно, пошутил. Или решил выставить себя перед ней крутым, чтобы она пожалела о разводе.

Въехав во двор обшарпанной двенадцатиэтажной панельки, она подождала, пока припаркуется «ГАЗель», показала рукой на подъезд. В этот момент рядом остановился внедорожник: блестящий черный «Ниссан» встал прямо перед фургоном, загородив ему выезд. Из «ГАЗели» между тем вышли двое парней, не обращая внимания на машину наглого водителя, пошли открывать двери. В кабине никого не осталось.

«А Петр куда подевался?» — озадачилась Лера.

Но ненадолго. Из «Ниссана» вылез Лежнивец и, не отрывая трубку от уха, подошел к грузчикам. Осознав, что бывший муж не шутил, представившись директором, Валерия назвала этаж и номер квартиры и поспешила к лифту. Надо было быстренько убраться в прихожей и на кухне.

И все же она не успела. Спустя несколько минут у двери квартиры появился Петр. Втащив чемоданы, он окинул равнодушным взором бывшую супругу.

— Мне пора. Остальное ребята занесут. Платить им не надо, — сообщил он, пытаясь развернуться между чемоданами в узкой прихожей.

— Подожди… Пожалуйста! — засуетилась Валерия: обошла чемоданы, встала между ним и дверью, с нежностью заглянула ему в глаза. — Петя, прости меня!.. Я наделала столько глупостей, мне так стыдно… Прости, пожалуйста! — она коснулась пуговицы на его пиджаке. — Мы могли бы снова попробовать все вместе: ты, я, София… Я так без вас скучаю!

— А вот мы как-то нет, — Лежнивец убрал ее руку, отступил назад. — Некогда нам скучать: работаем, учимся, строим планы. Без тебя. И простил я тебя давно, не волнуйся. Себя простить не могу, а тебя простил и вычеркнул. Не звони мне больше. Никогда. И не мешай нам жить… Прощай!

Бесцеремонно отодвинув ее от двери, Петр вышел из квартиры. Валерия присела на чемодан, закрыла руками лицо…

«Никому не нужна…» — она почувствовала полное опустошение…

5

В аэропорту Минска Ладышев пожалел, что, поддавшись порыву и имея массу свободного времени, посетил в Токио несколько брендовых магазинов одежды. Давно не обновлял гардероб, а тут такая оказия. По итогу пришлось покупать и новый чемодан.

Ну, а чем еще было заняться? Приехал в аэропорт, как полагалось, к обеду, прочитал на табло, что вылет переносится на вечер… Теперь вот застрял в аэропорту Минска, выясняя, где потерялись вещи. Оказалось, застряли в Москве, прилетят следующим рейсом.

Настроение, конечно, было подпорчено, и без того устал после сложного перелета. И Поляченко почти час ждет. Хорошо хоть один, без Зиновьева…

Переключился Вадим только в машине, после того как Андрей Леонидович отчитался о проделанной в отсутствие шефа работе. Конвейер запустили, никто и ничто не напоминает о более чем трехнедельном простое. Чтобы наверстать упущенное (список заказов и лист ожидания, переданные из корпорации, оказались внушительными), работали и накануне, в субботу. Заодно закончили отгрузку по уже оплаченным заказам. Что-то, к сожалению, просрочили, но большого урона из-за штрафов не будет.

От новостей же, которыми в свою очередь поделился Ладышев, у Поляченко время от времени даже дыхание перехватывало. Концерн расширяет сферу деятельности, принято решение о строительстве еще одного корпуса с двумя производственными линиями: очень кстати оказался никому не нужный заброшенный овраг за забором! Уже на следующей неделе приедет группа проектировщиков, обследует участок на месте и начнет разрабатывать проект. В чем-то уникальный: сборочные конвейеры должны легко перепрофилироваться под выпуск любой продукции и иметь на выходе несколько модификаций устройств одновременно.

К этому сроку желательно выяснить условия приобретения площадки у города. В случае положительного решения на приобретение участка и разработку проекта отводится всего полгода. По истечении этого срока сразу начнется строительство, и на сей раз, что важно, оно будет полностью профинансировано «UAA Electronics»! Конечно же, грядет и некоторая реорганизация группы компаний, входящих в структуру холдинга Ладышева. Теперь это будет по-настоящему совместный проект и совместное производство! Но до поры до времени об этом должны знать только двое: Ладышев и Поляченко.

Перспективы и сложности нового поворота в бизнесе можно было обсуждать часами, а потому Вадим и не заметил, как они доехали до Крыжовки. Пришлось продолжить разговор в доме.

— …Не так уж много удалось узнать, внутреннее расследование в концерне еще продолжается. Но пара громких отставок уже есть, — Вадим назвал фамилии, которые много о чем говорили Поляченко. Люди, отвечающие за общую безопасность и безопасность IT-технологий. — Такаши я теперь до конца жизни обязан. Отстаивал и сражался за нас, как лев! Спасибо дальновидному Мартину! Благодаря ему и познакомились, и рекомендации, как выяснилось, он мне дал на перспективу… У концерна есть предположения, кто всё затеял, но стопроцентных доказательств нет.

— Исполнители были непростые. Издалека к делу подошли. И руководил ими кто-то весьма осведомленный о твоей персоне. Смотри, как они точно вышли на Валерию, как тонко сыграли с Обуховым-младшим: и об отце знали, и о том, что мечтает школу единоборств открыть. Хорошо бы вычислить, кто навел Грэма на Валерию.

— А который из двоих Грэм?

За неделю отсутствия Ладышев отстал от продвигавшегося расследования.

— Любовник Галецкой. Или кто он там ей был на самом деле… Вырубил его Обухов, защищаясь, но убил напарник. Притом спящего: доза снотворного в шприцах была рассчитана на сутки, и раньше следующего дня вряд ли что-то разбудило бы Грэма. В квартире через подъезд целый арсенал разных спецсредств нашли, сделали анализ у фармакологов. Грэм, похоже, был главным в их связке, мозговым центром операции. А вот его напарник — птица другого полета. В базе Интерпола фигурирует как… Чистильщик, короче, — подобрал понятное для обывателя слово Поляченко. — Следил, страховал, выполнял грязную работу. Поэтому, не задумываясь, убрал и Грэма.

— Жестоко.

— Не вернись в квартиру Максим, Валерию ждала бы та же участь. И ушел бы этот напарник незамеченным: дверь на чердак была открыта, замок для вида болтался. Через подъезд также было открыто. На их логово только через сутки вышли… Обухов идет на поправку, дал показания, во всем сознался. Помощника своего просит признать невиновным… Знаешь, я вдруг поймал себя на мысли, что, несмотря ни на что, он мне нравится. Вызывает уважение этот парень. Запутаться и оступиться — каждый может. А вот признать ошибку, попытаться ее исправить даже ценой собственной жизни, способны единицы.

— Сколько ему светит?

— Сложно сказать. Пока еще идет следствие, работает адвокат… Если не поступит материальных претензий…

— Не поступит. Я даже готов его поблагодарить. Не случись всей этой истории, долго бы нам пришлось ждать решения из Японии. И не факт, что дождались бы.

— Тогда и Екатерину Александровну стоит поблагодарить — дополнил Андрей Леонидович, внимательно наблюдая за шефом.

— Да… Хорошо, что она уехала…

Ладышев задумался, на лбу проступили глубокие горизонтальные морщины.

Поляченко насторожился. В свете последних событий он ожидал услышать нечто иное. Жаль, что поторопились с ее отъездом, к примеру. Или снова случилось что-то, заставившее Вадима относиться к ней иначе?

— Всё на волоске висело. Если бы Обухов не пришел в себя… — словно оправдываясь, напомнил Андрей Леонидович. — Могу задать личный вопрос?

— Нет, — поняв, о ком речь, как отрезал Ладышев. — Ничего не говори и ни о чем не спрашивай. Не до этого мне пока. Провожу тебя и спать. Там, откуда я прилетел, уже глубокая ночь.

— Хорошо. Но откуда у нее деньги на счете, я могу сказать?

— Давай.

— Квартиру на Гвардейской она продала.

«Только подтверждает, что возвращаться сюда она не собирается», — по-своему понял Вадим.

— Ясно.

Ответ Ладышева был лаконичен и весьма красноречив. Время для разговоров вышло.

— Я поехал?

— Да… Плохо, что чемоданы застряли: день рождения крестника я пропустил, но подарок купил. Мог бы передать.

— Сам вручишь… Завтра, как обычно? — уточнил на пороге Андрей Леонидович.

— Я буду на час раньше. Пока организм не перестроился на наше время, надо наверстывать упущенное.

— Тогда и я к семи приеду, — пожал протянутую руку Поляченко. — Спокойной ночи!

— …Как же ты выросла за три недели! — Оксана присела перед Мартой на корточки и крепко прижала к себе. — Как же я по вам соскучилась!

— И я соскучилась, тетя Оксана! И по Никите, и по Нине, и по дяде Роберту! Но больше всего соскучилась по Зигфриду! А вот по дяде Генриху совсем не соскучилась.

Катя с Оксаной переглянулись. Они успели намекнуть, что им обеим есть что рассказать о Генрихе, но так как новости были из разряда неприятных, не сговариваясь, отложили подробности до встречи.

— Поехали? — Оксана набросила на плечо Катину сумку с ноутбуком, прихватила чемодан и протянула руку ребенку. — Ну, рассказывайте! Как там Минск, как бабушка с дедушкой? Не скучают без нас?

— Не скучают. У них есть Апельсин и Кайна. Ну, если только немножечко скучают! Теперь они за грибами ездят. И я ездила. Вот столько нашла! — Марта выдернула ладошку, подняла обе ручки с растопыренными пальчиками. — А мама вот столько привезла! — очертила она ладошками огромное, на ее взгляд, количество.

— Какая ты молодец! — похвалила Оксана и, опасливо посмотрев по сторонам, крепко взяла девочку за ручку. В районе железнодорожного вокзала народу было немало, и все больше мужчин неевропейской внешности. Иммигранты. С некоторых пор их число вызывало не только настороженность, но и опасения. Особенно после выросшего количества нарушений общественного порядка, а то и актов насилия. Полиции тоже стало больше, но это мало успокаивало, скорее наоборот: наглядно убеждало, что обстановка далеко не самая благополучная.

— И сколько это можно терпеть? — негромко выражала женщина свое недовольство. — Никогда такого не было, чтобы с началом учебного года родители одноклассников Нины по очереди подвозили детей до школы, встречали после занятий. Страшно одних отпускать, особенно девочек! В пятницу подъехала к офису — стоянка занята. Оставила машину на улице. Через два часа выглянула — пора или ее переставить, или часы на паркомате передвинуть. А рядом с машиной целая толпа этих… — кивнула она в сторону группы мужчин. — Побоялась выходить, представляешь! И в офисе, как назло, никого! Теперь штраф придет…

— И по-прежнему все молчат, никто не жалуется?

— А ты попробуй пожалуйся! В лучшем случае внимания не обратят. В худшем — намекнут, что накажут за разжигание межнациональной розни. Перспектива стать безработным никого не порадует. А у всех кредитов выше головы! Все зависимы от системы, которая и создала этот беспредел. Да что я тебе рассказываю, сама знаешь. Только и можем, что пошептаться и повозмущаться в узком кругу.

Оксана открыла багажник минивена, и, пока Катя пристегивала в автокресле Марту, опасливо озираясь на толпу ничем не занятых мужчин неподалеку, загрузила чемодан, сумку.

— Была уверена, что больше вещей привезете, — пробормотала она. — Сиденья можно было не снимать.

— Так ведь, считай, бежать пришлось. Я тебе писала. Но твой любимый парфюм «Дилис» купила! И знаешь, где? В магазине duty free на границе!

— Молодец! Спасибо! — чмокнула Оксана сестру в щеку. — У меня его уже на донышке, а другой Роберт категорически отказывается признавать. Поехали отсюда быстрее!.. Вы голодные? На полу в сумке перекус: бутерброды, йогурт.

— Нет, спасибо! Нам Лена столько еды в дорогу собрала, что еще и осталось! Но по дороге хорошо бы завернуть в супермаркет. Если спешишь, то мы после сами съездим. Дома в холодильнике пусто.

— Забыла, что ли, что воскресенье и всё закрыто? Я в четверг, когда приезжала цветы полить, закинула тебе кое-что из продуктов: молоко, фрукты, овощи. До завтра не пропадете. Конечно, если Генрих не приезжал и все не слопал, — нахмурилась Оксана. — В последний приезд нашла в мусорке пустую бутылку из-под виски и упаковки от фаст-фуда. То ли с радости, то ли с горя пил и закусывал.

— Да мне как-то все равно, — равнодушно отреагировала Катя. — Завтра сможешь вызвать мастера, чтобы перепрограммировал пароль входной двери?

— Постараюсь… Молодец, что продала квартиру и решила его выставить!

— Видеть его не хочу, но поговорить напоследок придется. Позже расскажу, — она многозначительно показала взглядом на дочь…

К дому они подъехали, когда стало темнеть. Марта уснула на полпути, так что успели наговориться и о родных, и о Генрихе, и о встрече Кати с Ладышевым. Разве что о поездке за грибами она промолчала.

Машины Генриха под навесом не было: то ли уже уехал, то ли вообще не появлялся на выходных. В силу последних событий — победы в ток-шоу — такое вполне могло случиться. Впрочем, о том, что Катя с дочерью вернутся в воскресенье вместо понедельника, он не знал.

Пока сестра будила дочку, Оксана выгрузила чемодан с сумкой, дотащила их до двери, набрала код. Раздался щелчок, дверь приоткрылась.

— Ох, и гад этот Генрих!!!

Было от чего негодовать, такого беспорядка она в жизни не видела! Почти всё, что находилось в комнате: обувь, игрушки, разные мелочи, которые раньше висели на вешалке, — теперь валялось на полу. Сама вешалка болталась на одном гвоздике. Следы грязной обуви шли в гостиную и обратно. И над этим разгромом витал ужасный, вызывающий рвотный рефлекс запах. В небольшой прихожей ногу некуда было поставить, чтобы не вляпаться в ярко выраженные следы пошедшего вспять пищеварительного процесса!

— Не заходите! — остановила Оксана Катю с дочерью на входе.

Стараясь не поскользнуться, она аккуратно прошла вперед, открыла на кухне и в гостиной окна.

— Мама, что это? — протирая сонные глазенки, непонимающе спросила Марта.

— Не разувайтесь! И вещи пока оставь за порогом! — Оксана вернулась, подняла девочку и сама перенесла ее в гостиную.

Следом прошла и Катя. Бардак, встретивший их в прихожей, продолжался и в гостиной, совмещенной с кухней: батареи пустых бутылок из-под пива, виски, горы мусора, грязная посуда в мойке, пригоревшие сковорода и кастрюля на плите. Разве что пол здесь был почище.

— Кто-то знатно погулял, — снимая плащ, брезгливо проговорила Оксана. — Придется задержаться. Одна ты здесь и до утра не управишься… Только позвоню, предупрежу Роберта…

Около десяти вечера, когда Вадим уже лежал в кровати, позвонили из аэропорта: везут чемоданы. Признаться, он был бы не против, чтобы их доставили завтра. Но курьер уже выехал, так что пришлось ждать. Набросив халат, он вышел в холл второго этажа, подошел к гостевой комнате и открыл дверь: кровать аккуратно заправлена, никаких следов, что кто-то спал на ней неделю назад.

«Любопытно, куда Галина Петровна спрятала халат? Жаль, что сам не убрал его в субботу».

О халате он вспомнил лишь в самолете на Москву. Еще посетовал, что не успел сам его спрятать. Теперь Галина Петровна поймет, что в его доме ночевала женщина, что он знал о халате на антресолях. Будет о чем посекретничать с Ниной Георгиевной, когда та вернется.

Халат, как ни странно, обнаружился в его ванной, сразу и не заметил, когда снимал свой с соседнего крючка. Логика Галины Петровны, с одной стороны, была непонятна, с другой — вполне объяснима. Непонятна, так как гостевой санузел был гораздо ближе к комнате, где халат лежал на кровати. Почему бы не повесить его туда? С другой стороны, халат женский, значит, достали его для женщины. Женщину пригласил Вадим, так что и халат должен висеть в его ванной.

Любой вариант хозяина дома не устраивал. С досадой сняв халат с крючка, он свернул его, нашел на антресолях пустой пакет, засунул внутрь раздражавшую вещь, упрятал на прежнее место, задвинул дверцу.

Возвращая на место стул, которым пришлось воспользоваться из-за отсутствия на привычном месте стремянки, он вдруг заметил мигающий сигнал на опрометчиво оставленном матерью открытом ноутбуке. А ведь сколько раз просил: закончила работу — опусти крышку. Стоило ему ее коснуться, как загоревшийся экран высветил открытую страницу скайпа с контактами. Значок о письме стоял в строчке «Артем Захаревич».

«Ответил?» — удивился Вадим.

Перед отъездом мать разрешила ему смотреть ее скайп. Почему бы не воспользоваться разрешением и не прочитать сообщение? К тому же связывалась она со своим учеником по его просьбе.

«Здравствуйте, Нина Георгиевна!

Простите, что так долго не писал, не отвечал на Ваши письма… На то у меня было много причин, и далеко не радостных.

Начну с главной… Сегодня ровно три месяца, как нас с Кирой развели. Но еще за полгода до этого она ушла к другому мужчине. Более достойному, как она сказала. Для меня это было шоком: я ее любил, не представлял без нее жизни, защищал от всех и вся… В том числе и от Вас. Вы были правы, Нина Георгиевна, Ваш сын не имел отношения к тому, что у нас не получалось завести ребенка. Перед уходом она призналась, что принимала противозачаточные и что еще в Минске сделала от меня аборт. В тот день она бросила мне в лицо немало обидных слов и признаний. Простите, что не поверил Вашим словам раньше. Сам же и получил по заслугам.

Теперь о загадочном диске. Тогда мы его не нашли. Во всяком случае, я так считал, пока однажды не натолкнулся на переписку Киры с администратором порносайта. Она предлагала им выкупить какой-то ролик. Знаю, что это нехорошо, но в тот момент я уже догадывался, что у нее кто-то есть, и, ревнуя, пытался его вычислить. Нашел в ее ноутбуке видео, о котором шла речь: мужчина и женщина в каком-то зале, загроможденном мебелью. Мужчину я сразу узнал — это он в тот день приезжал за диском. Получалось, что Кира его нашла, но ничего мне не сказала. Стало так мерзко на душе…

Видео в итоге я удалил. Когда Кира это обнаружила, случился скандал — один из многих за последний год совместной жизни. В бешенстве она призналась, что никогда меня не любила, что запись сделала свое дело и она рассчиталась с обидчиками матери. Надеется, что когда-нибудь это аукнется и Ладышеву. При этом, злорадствуя, подтвердила Ваши слова, что ее мать имела отношение к смерти Вашего мужа. Когда-то он «завернул» ее диссертацию, она через какую-то молодую дурочку-журналистку опубликовала против него статью, лично положила газету ему на стол. Кира добавила, что мать успела отомстить и за нее: спустя годы разыскала ту журналистку, с которой уже встречался Ваш сын, напомнила о прошлом, вынудив с ним расстаться.

Вскоре Кира переехала к своему другу в Испанию. Мне ничего не оставалось, как постараться забыть и ее, и всё, что с ней связано. И вдруг получил Ваше письмо… Выходит, слова Киры не были пустым звуком и та видеозапись каким-то образом навредила Вадиму Сергеевичу? Если это так, то я прошу у него прощения. Я понятия не имел, что она ее нашла и тем более что так ею распорядилась.

Стыдно, обидно, горько… Именно поэтому я долго не решался Вам ответить. Признаюсь, если бы не Ваше письмо, то вряд ли и решился бы.

Простите, Нина Георгиевна! Я очень виноват перед Вами.

Теперь немного о себе. Я снова переехал в студенческий городок, продолжаю преподавать, работать над диссертацией. Объездил с лекциями немало университетов Германии, есть хорошие перспективы на будущее. Не знаю, получится ли у меня сделать что-то новое в науке, но всегда и везде я упоминаю имя моего первого учителя: Нина Георгиевна Ладышева.

Спасибо Вам за всё!

Ваш Артем.

P.S. В следующем году заканчивается мой контракт с университетом, предлагают продлить. Но я уже решил, что вернусь в Минск».

Вадим дочитал текст, вздохнул. То, что пережил Артем, он понимал лучше других. Захаревич молодец, не сдался, выстоял. Мама в нем не ошиблась…

И тут же пожалел, что прочитал письмо. Что за диск искал Обухов в доме Балай, он уже знал. Зачем тогда читал? Из любопытства? Настроение и без того не очень, а здесь, вспомнив Балай и ее дочь, словно к куску дерьма прикоснулся… Мерзкое состояние…

Вадим захлопнул ноутбук, спустился на первый этаж.

«И где же этот курьер?» — глянул он в монитор камеры видеонаблюдения.

Вовремя: у ворот как раз остановилась машина.

Расписавшись в бумагах, он затащил чемоданы в дом, распаковал. Всё на месте, ничего не пропало: и одежда, и детские игрушки. Отложив в сторону коробку с трансформером, он взял еще один пакет с логотипом известного в Японии детского магазина, вытащил коробку, из которой одного за другим достал щенков — персонажей мультсериала «Щенячий патруль». Нажал пульт управления. Мгновенно ожив, щенки начали передвигать лапками, лаять разными голосами. Сделав круг вокруг хозяина дома, они замерли на тех же местах на полу, откуда начали движение, приподняли мордочки.

…Стараясь эффективно использовать время до перенесенного вылета, он вспомнил, что так и не купил подарок крестнику — сыну Андрея и Зины. В детских игрушках он не был силен, написал Такаши Икеночи, у которого было трое детей. Тот и направил его в нужный магазин. С подарком для Владика определился быстро: зашел в отдел трансформеров, купил первый же понравившийся. А вот мягких щенков, напичканных умной электроникой, он купил спонтанно: в переходе между этажами заметил витрину, облепленную детьми, посмотрел на экран большого телевизора, где шел мультик, понаблюдал за восторженными детскими мордашками и сразу пошел к кассе. Почему-то вспомнил о дочери Кати, которой нравился этот мультик, и купил весь комплект щенков. Зачем — не мог себе объяснить ни на выходе из магазина, ни сейчас. Знал ведь, что они уехали, что скоро свадьба, а вот что-то сработало внутри.

— И что мне теперь с вами делать?.. — спросил он у игрушек.

— И что мне теперь с вами делать?.. И что мне теперь с вами делать?.. — как по команде на все голоса принялись повторять щенки и снова двинулись по кругу.

Раздраженно нажав кнопку на пульте, Вадим остановил их движение, уложил обратно в коробку, сунул ее в пакет и задумался: куда спрятать? Учитывая двух пинкертонов в юбках, в доме игрушки оставлять нельзя. На работе в кабинете им тоже не место.

Так и не придумав, куда девать коробку, Вадим решил спрятать ее в багажнике машины. Это его законная территория, и ни мама, ни Галина Петровна сунуть туда нос не осмелятся.

Чтобы не забыть, прислонил к двери оба пакета с игрушками и понес чемоданы наверх в комнату: разберет завтра, а сейчас — спать…

— Ну, что? Встретил? Сказал ему?

Зина выбежала из кухни навстречу мужу, пододвинула домашние шлепанцы.

— Встретил. Говорили о делах, — коротко ответил тот.

— Как? Ты же обещал…

— Я не обещал. Сказал, что поговорю при случае. Такого случая сегодня не представилось, человек после перелета, еще и чемоданы в Москве застряли.

— А когда скажешь? Завтра?

— Вряд ли. Сама знаешь, сколько дел. Не до личных разговоров, правда, — обнял он жену. — И у меня теперь дел прибавится.

— Опять что-то случилось?

— Возможно, — Андрей улыбнулся. — Очень-очень возможно! И ты нам поможешь. Марина не справится.

Быстро сообразив, что новости хорошие, Зина расплылась в ответной улыбке.

— А Марину, значит, уволите? — тут же дошло до нее. Улыбка исчезла. — Она так надеется, что после моего выхода останется у нас работать. Говорит, что и на уборщицу согласна.

— Ну, уборщиц тоже придется со временем набирать, — загадочно отреагировал супруг и рассмеялся: — Не переживай ты так за Марину! Останется! И уж точно не уборщицей! Зря, что ли, ты ее всему научила?

— Ну так она способная… Что случилось-то? Ты прямо светишься!

— Зинуль, давай договоримся: ты ни о чем меня не спрашиваешь. И Марине пока ничего не говоришь. И еще, но уже для нас с тобой: ни слова о Кате и Ладышеве.

— А как же?..

Зина растерялась.

— Пока — никак, — твердо ответил Андрей Леонидович.

— Ну, хорошо… — согласилась та. — Только неправильно это…

«Неправильно это…» — согласился Поляченко позже, прислушиваясь к сопению сына и супруги.

Сон не шел: давали о себе знать то ли перевозбуждение от приятных новостей, то ли недовольство, что так и не удалось поговорить с Вадимом о Евсеевых. С ним определенно что-то снова случилось: уезжал в одном настроении, беспокоился за Катю и ее дочь, а вернулся — ничего не захотел о них слышать.

«Подожду еще, — решил Андрей Леонидович, перевел будильник в телефоне на половину шестого. — Надо приехать раньше шефа».

Какими бы теплыми и дружескими ни были их отношения, служебные обязанности Поляченко чтил свято: старая школа…

Убрав на втором этаже и перестелив постели, Катя уложила в кровать Марту, снесла вниз чемоданы с вещами Генриха и принялась помогать Оксане, заканчивающей уборку внизу.

— Если бы Роберт всё это увидел, у него точно сердечный приступ случился бы! — бурчала Оксана, перенося ведро и швабру из маленького кабинета в прихожую. — Сволочь! То проститутку привел, то целую компанию алконавтов каких-то!

— Да ладно тебе. Может, не успел убраться. Да и не ждал он нас сегодня.

— И ты еще его защищаешь?! Да я вышвырнула бы за порог все его вещи, а ты нет, сложила аккуратненько! — кипела от негодования сестра.

— Вещи-то не виноваты. В моих интересах расстаться по-хорошему: документы на продление вида на жительство подавать, мало ли что ему взбредет в голову! Пойдет и накатает на меня заявление в службу миграции… Какая-нибудь пустая коробка еще осталась? В кабинете в ящиках полно его бумаг.

— Из-под соков можно освободить. Давай помогу.

Оксана отставила швабру, зашла вместе с Катей в небольшую комнату-кладовку, где хранились припасы и разные хозяйственные мелочи.

— Вот это тоже его, — Катя увидела фирменный контейнер БМВ, который выдали Генриху в подарок при покупке нового автомобиля. — Тяжелый, помоги снять.

Вдвоем они стащили пластиковый контейнер с полки, перенесли в прихожую.

— Камни там, что ли? Заглянула бы. Вдруг внутри что-то твое?

— Нет. Генрих приучил меня свято соблюдать «твое» и «мое». Однажды что-то искала, заглянула в кабинете в его полки, так он неделю возмущался. Так что даже открывать не хочу.

— Ну и зря! «Твое», «мое»… А слово «наше» в его лексиконе присутствовало? И как ты с ним жить собиралась?! Давай я соберу его бумаги в кабинете, а ты еще раз посмотри в гостиной и на кухне, что там осталось из «его»… Удавится, небось, если не обнаружит любимой ложки или вилки, — съязвила Оксана и, освободив коробку от пачек сока, пошла с ней в кабинет. — Только покажи, где его ящики.

— Моя тумбочка с правой стороны стола. Всё, что слева, — Генриха. С книжными полками та же картина: справа, ближе к окну — мои, — подсказала Катя.

Окинув внимательным взором большой угловой диван, стеллажи, комод, над которым висел телевизор, ничего принадлежащего Генриху она не заметила. Вся мебель, техника, декор и дизайнерские вещицы остались со времен, когда данный дом служил демонстрационным образцом и клиентам показывали, какой в нем можно создать уют. Разрешив здесь жить, Роберт ничего не вывез.

«Разве что вот это», — заметила она стеклянную рамку с сердечками, в которую была вставлена фотография: улыбающийся Генрих, задумчивая Катя и надутая Марта.

Рамку он подарил ей на День влюбленных, сам же подобрал и вставил фотографию, которая никому, кроме него, не нравилась. На взгляд Кати, были снимки и получше, но Генрих считал, что лучше всего он вышел на этой. Его выбор никто не оспаривал: матери и дочери было все равно.

Вытащив фотографию, Катя разорвала ее на мелкие кусочки, выбросила в пакет с мусором. Рамку решила сложить в коробку с бумагами.

— У меня перед ним обязательств «твое-мое» нет. Так что не осуждай, — сидя перед открытым ноутбуком Генриха, Оксана кивнула на открытые конверты на столе. — Искала письма из детского фонда. Ничего нет, всё уничтожил. Сейчас здесь проверю.

— Зачем? Всю переписку я уже видела. Можешь почитать, папка с распечатками на кухонном столе. Поднимусь, гляну, как Марта…

Убедившись, что дочь спит, Катя выключила в детской ночник, плотно закрыла дверь и посмотрела на часы. Девять вечера. Интересно, Вадим уже вернулся? Как и обещал, сообщение о том, что долетел, он ей выслал. Успела прочитать на границе, до того как поменяла симку. Больше она ничего о нем не знала. Разве что после долгого перерыва сегодня вечером он снова появился в сети. Так хочется спросить, чем закончилась его поездка в Японию! Но… Как-то неловко напоминать о себе, писать первой.

— …Вот! Что и требовалось доказать! Смотри, целая папка с письмами из твоей почты… — встретил ее на пороге кабинета возмущенный голос Оксаны. — Только это еще не все. Читай, — она развернула ноутбук к Кате. — Читай, читай…

— Что это?

— Подписанный им контракт ведущего! Вот этот пункт смотри, — увеличила она текст. — «…В течение трех лет с момента подписания отказывается вступать в брак…» Он еще неделю назад его подписал!!!

Катя подошла ближе, присела в кресло, которое уступила Оксана. Все верно. Один из пунктов гласил о том, что победитель отказывается вступать в официальные отношения с кем бы то ни было, обязуется держать в тайне подробности личной жизни. Получалось, что ради этой победы Генрих сам отказался от всех с ней договоренностей? Так это же хорошо! Меньше объяснений, выяснений, последствий. Вряд ли он теперь решится помешать ей продлить вид на жительство!

— Он забыл о Марте! Он забыл, что, подписав этот документ, лишает ее шанса на операцию! Сволочь! Какая же он сволочь! — меж тем рвала и метала Оксана.

— Не кипятись, — попробовала успокоить ее Катя. — На самом деле это даже хорошо. Он сам всё решил, теперь нам нет нужды объясняться.

— Как же хорошо?! А если бы ты не продала квартиру? Что бы мы сейчас делали? Гад, мразь, сволочь! Убить его готова!

— Ну, на это ты вряд ли решишься… Но огреть шваброй сможешь! — захлопнув ноутбук, Катя улыбнулась. — Заканчивай здесь. Я пойду мусор выброшу…

— …Знать бы, что он не заявится, — закрыв дверь кабинета, посмотрела на часы Оксана. — Не хочу оставлять тебя с ним наедине.

— Пусть бы и не возвращался. Видеть и слышать его я не хочу, но поговорить, если приедет, придется. Не волнуйся: учитывая его контракт, скоро мы забудем о Генрихе навсегда.

— Ну, не знаю… — с сомнением в голосе произнесла сестра. — Меня другое удивляет. Ты что, готова вот так ему всё простить? И обман, и этот контракт? Ведь он же столько лет водил всех нас за нос, врал и даже не краснел при этом!

— Бог ему судья. Я уже всё пережила, откипела, перегорела в эмоциях. Сама виновата. Не поверишь, но внутри я спокойнее удава. А после разговора с Леной в Вене вообще убедилась, что легко отделалась. Сейчас для меня важно только одно — операция Марты. Так что собирайся и езжай домой. Я сама закончу, здесь уже мелочь осталась. Спасибо!

— Не за что… Кто, как не я, тебе поможет…

— Подожди, а парфюм! — вспомнила Катя, сбегала наверх. — Держи! Вот твой «Дилис», классическая коллекция, тридцатый номер!

— Спасибо, родная!

— Тебе спасибо за помощь! Езжай домой.

Поколебавшись, Оксана оделась, обнялась с Катей, нерешительно потопталась у выхода.

— Ладно, поехала… Позвоню, когда до дома доберусь. Только ты обязательно ответь, иначе я вернусь! — предупредила она.

— Все будет хорошо! — успокоила Катя, закрыла дверь и взялась за швабру…

Злой, как черт, Генрих возвращался домой: завтра к обеду вернутся Катя с Мартой, а в доме после устроенной по случаю его победы вечеринки полный бардак! И голова до сих пор болит, не рассчитал, принял накануне лишнего. Он давно не помнил, чтобы у него собиралось такое количество гостей: приятели, их друзья, случайные знакомые. А если быть более точным — такого в его жизни никогда еще не было! Он купался во всеобщем внимании, почитании, наслаждался долгожданной славой, известностью. И то ли еще будет!

Душа пела и ликовала после победы — ну как было не отпраздновать?! Но с кем? Катя далеко, соизволила поздравить одной фразой, ее родственники также оказались скупы на похвалы. Вот и получилось, что на его призыв в «Инстаграме» «#последнийвечервБюнде» откликнулись даже те, о ком он и понятия не имел. Люди сами находили дом, звонили в дверь, кто-то поздравлял и тут же уезжал, кто-то оставался и зависал надолго. Многие смотрели финал шоу по телевизору, многие за него голосовали, искренне радовались его победе. Он даже не помнил, в котором часу все разошлись. Спал мертвецким сном, пока около восьми утра не позвонил один из продюсеров и в категоричной форме не потребовал удалить из интернета все фото и видео с вечеринки!

Он сразу даже не понял, о чем речь! Как оказалось, некоторые из гостей вели едва ли не прямую трансляцию проводов и сразу выкладывали снятое в сеть. Многие кадры нарушали условия контракта и порочили репутацию ведущего, для которого уже разработали легенду: обаятельный интеллектуал без вредных привычек и пристрастий.

Не на шутку струхнув, Генрих моментально протрезвел и удалил три своих аккаунта в соцсетях: убирать фото, на которых его отметили, заняло бы гораздо больше времени. И тут же принялся искать тех, кто размещал информацию. Дело оказалось непростым: мало кто из ночных гостей был знаком друг с другом, не все знали, кто и где живет. Весь день ему пришлось потратить на то, чтобы выяснить, объехать, уговорить удалить снимки и видео из сети, из телефонов. Некоторым пришлось даже заплатить.

А ведь кроме уборки дома завтра ему еще предстоит разговор с Катей. Он уже обдумал, как ей преподнести новость, что теперь они не жених и невеста: он еще в пятницу забрал свое заявление о заключении брака. И собирался уехать завтра же вечером. Возможно, навсегда. И в этом виновата она сама. Он больше не намерен терпеть ее пренебрежение им, его чувствами! Теперь они друг другу никто. И хорошо, что он вовремя одумался, не связав себя с ней обязательствами. Что касается Марты и ее операции, то из сочувствия к девочке в будущем он готов ей помочь. Но только после того, как ее мать перед ним извинится. И не раньше, чем через год. Сначала ему надо заработать необходимую сумму.

Выстроив в голове вполне убедительную, на его взгляд, цепочку причин и следствий, никаких угрызений совести, как перед финалом шоу, он уже не испытывал. У него своя дорога, у Кати — своя. Он искренне хотел ей помочь, она воспользовалась его желанием, ничего не предоставив взамен. Разве что свое тело. Но при этом была так холодна, что гасила в нем мужские желания. Он больше не хочет такой жизни!

О том, что когда-то сам придумал и воплотил план, при котором никакого другого выхода, кроме как выйти за него замуж, у Кати не оставалось, Генрих старался не вспоминать. Ее вина, что ему пришлось ее обмануть. И точка!

Оставалось надеяться, что об этом факте никто и никогда не узнает. Еще поднимет шум, который работодатели опять же сочтут нарушением контракта… А вот реакции на отказ жениться Генрих нисколько не опасался. Здесь у него был железобетонный аргумент: он запросто может лишить Катю вида на жительство и доставить немало неприятностей ее родственникам. Кто, как не он, хорошо знал, что среди документов, подаваемых ею в ратхаус, некоторые были «липой». Так что она будет молчать. А вот если что-то выяснит про фонд, то дело может принять неприятный оборот. «Желтая пресса», учитывая его будущую популярность, на которую уже стала работать огромная телевизионная машина, сможет заработать на этом немалые деньги, которые вычтут из его зарплаты.

Так что, пожалуй, первое, что он сделает, когда вернется домой, это удалит все следы параллельной переписки с фондом. На всякий случай. Мало ли кто сможет получить доступ к его ноутбуку! Да и Катя уже могла что-то пронюхать. Не зря он потерял доступ ко всем ее перепискам.

На первом этаже дома было темно, но на втором светилось окно спальни.

«Забыл выключить, что ли? — удивился он. — Вроде днем уезжал…»

Набрав код, он вошел в прихожую и едва не упал, на что-то наткнувшись. Тут же включился свет, и всё стало понятно: чемоданы, коробки с его вещами. Чистота, порядок. Чьих рук дело, долго гадать не пришлось: на детской вешалке висела яркая розовая курточка, в шкафу — ветровка Кати.

«Вернулись, значит, — на какое-то мгновение Генриху стало неловко от того, что они видели в доме. — Ну и ладно: не предупредила, что раньше вернется, вот и получила, — тут же нашел он себе оправдание. — Чемоданы она собрала, напугала! Вот и замечательно! Имею полное право забрать вещи и уехать с чистой совестью! Пусть сама решает свои проблемы! Пусть потом звонит, умоляет…»

Почувствовав себя несправедливо обиженным, Генрих поджал губы и стал вытаскивать чемоданы под навес. Загрузив в багажник и на сиденья всё, что было в прихожей, он снова вернулся в дом и, демонстративно не разуваясь, принялся ходить по первому этажу: вдруг еще осталось что-то из его вещей? Не жалко, но он не хочет ничего оставить ей на память, никаких следов! Он уже потратил на эту женщину немалую часть своей жизни!

Ничего не обнаружив, Генрих решил подняться наверх. Но не в поисках забытых вещей. Обида на Катю росла в геометрической прогрессии, поглощала сознание: слышит ведь, не может не слышать, как он ходит внизу! Неужели ей нечего ему сказать на прощание? Что ж, тогда он выскажет ей всё, что думает!

Достигнув последней ступеньки, Генрих, не раздумывая, толкнул дверь и вошел в спальню. Оторвавшись от книги, Катя молча стала наблюдала, как он распахнул дверцы шкафа, вытащил «свои» ящики, заглянул на полки, передвинул вешалки.

— Не трать время, здесь ничего твоего не осталось, — не выдержала она.

Ничего не ответив, Генрих зашел в ванную, и — о чудо! — обнаружил то, что принадлежит ему, — зеркало для линз! Старое треснуло еще полгода назад, а так как линзы носили оба — Катя для корректировки зрения, а он цветные, усиливающие природную синеву глаз, — ему пришлось купить новое. Прихватив зеркало, он вышел в холл, коснулся дверной ручки в комнату Марты.

— Ты с ума сошел?! — Катя вскочила с кровати, набросила халат. — Ребенок спит!

— Надо же! Пожалела! — насмешливо отреагировал он. — Лучше подумай, за какие деньги ее будут оперировать.

— Это уже не твоя забота, — она вышла из спальни. — Хватит всеми нами манипулировать. Ну, что стоишь? Пошли вниз, поговорим.

Генрих замер. Тон Кати был непривычно категоричен. Так она с ним еще не разговаривала. «С чего бы это?» — попытался сообразить он, спускаясь следом.

— Для начала я хотела бы у тебя спросить, как ты нашел фонд имени Вайса Флемакса? Только постарайся не врать.

— С чего ты взяла, что я врал?

«Что-то узнала», — пронеслось в голове.

— С того, что у тебя тогда не было времени с ними связаться. О том, что мне нужна помощь, ты узнал одним из последних. Но о том, что фонд готов оплатить операции, сообщил первым. Как-то странно всё, не находишь? Почему ты мне солгал, что это ты нашел фонд?

Катя присела за стол, показала ладонью на стул напротив.

«Сама догадалась или подсказал кто? — Генрих изучающее смотрел на нее. — Могла бы и раньше додуматься. Неужели ждет, что я начну оправдываться?»

— А я не лгал. Я действительно всего лишь сообщил, что нашелся фонд, который оплатил операции. Ты сама решила, что его нашел я. Мне осталось только поддержать эту версию, — его невозмутимости можно было позавидовать.

— Но при этом ты не стеснялся периодически напоминать о своей роли в нашей жизни, — усмехнулась она. — Хорошо, предположим, здесь я сама виновата. Хотя твои слова о том, что ты договорился с фондом и они уже оплатили операцию, я помню хорошо.

— Я действительно разговаривал с руководителем фонда, — Генрих не собирался отступать от намеченной линии. — Узнал, что операции оплачены.

— И присвоил себе чужие заслуги.

— А чьи они? Ну узнал этот фонд о твоей проблеме, ну оплатил. Ленты твоих друзей пестрели призывами о помощи! Обратил внимание, решил помочь. На то он и детский фонд! В чем ты пытаешься меня обвинить? В том, что ради тебя я бросил работу и переехал в это забытое богом место? Предложил выход, как оплатить третью операцию?

— Ты называешь это выходом? А что ты чувствовал, когда от моего имени отказался от помощи фонда? — перебила Катя и достала из папки распечатки писем. — Объясни, почему я не видела этот запрос из фонда?

Генрих подтянул ближе верхний лист бумаги, слегка побледнел.

— А ты хотела его видеть? — отодвинул он распечатки в сторону. — Тебя ведь всё устраивало! Ты сама ни разу не соизволила с ними списаться! Разве не так? — перешел он в наступление.

В его словах была правда. Катя действительно не связывалась с фондом, но лишь по той причине, что в этом ее убеждал Генрих! Да и не до того ей было. Сначала под наблюдением врачей донашивала беременность, после дневала и ночевала у детской кроватки: и в больнице, и после выписки. Четырехмесячный перерыв от первой до второй операции вообще остался в сознании как сон. И снова возле кроватки: в реанимации, в отделении. Кроме этих забот ни о чем другом в те месяцы она и думать не могла!

А потом он ее убедил, что надо спокойно ждать следующего этапа, не стоит кого-то беспокоить раньше времени. Он сам об этом позаботится.

— Да, ты прав. Меня многое устраивало, и в этом была моя ошибка, — с горечью согласилась она. — Но главная ошибка — что я доверяла тебе. Правильнее сказать, свято верила. Просила посидеть с Мартой, оставляла включенным ноутбук. Для чего ты установил шпионскую программу, позволяющую отслеживать мою почту, аккаунты в соцсетях?

— Докопалась… — скривился Генрих, понимая, что выкручиваться теперь бесполезно. — И в чем еще ты хочешь меня обвинить?

— Ни в чем, Генрих. Забирай вещи и уезжай. Иначе нарушишь пункт своего контракта: влетишь на штрафы, а то и вообще работу потеряешь. Тебе же сейчас три года нельзя к женщинам и близко подходить, — усмехнулась она. — Так что вперед!

— А вот здесь ты меня удивила! Я-то решил, что принципиальная Евсеева никогда не станет копаться в моем ноутбуке.

— Есть у кого поучиться.

— Ладно… Меня всё это уже не волнует, свадьбы не будет, документы я забрал. Только ты не ответила: на какие шиши собираешься Марту оперировать? Уж больно уверенной стала. Неужели настоящий папик денег пообещал? — вдруг осенило его. — Неужели Ладышев тебя простил? Выходит, не зря ездила в Минск?

— Как ты мерзок, Генрих! Как же умело ты манипулируешь фактами! Репетируешь роль ведущего ток-шоу? — съязвила она. — Браво! В лучших традициях современного телевидения! Теперь я понимаю, почему они выбрали тебя! Да, я съездила домой не зря, узнала правду. Ты подлец, Генрих!

— Подлец… — повторил он. Обида медленно, но верно переросла в гнев. Такого унижения он еще не испытывал. — Что ж тогда ты принимала помощь от подлеца? Доверяла ему ребенка, делила с ним постель… Куда исчезла твоя принципиальность? Небось и с Ладышевым успела переспать? Что ж тогда вернулась, а не с ним осталась? Не принял обратно?

— Как же ты низок, Генрих!.. Уходи! Мне неприятно даже смотреть на тебя.

— А на кого приятно? На отца Марты, который палец о палец не ударил, чтобы помочь тебе и дочери?

— Я не хочу с тобой больше разговаривать! Убирайся!

— Вот как ты заговорила? — Генрих гневно сверкнул глазами. — А вот ответь будущему телеведущему: каково это быть шлюхой? Спать ради операции дочери с одним, потом по той же причине с другим? Каково это, а? Ведь ты с ним спала, не так ли?

— Да! И это был самый счастливый день в моей жизни! Ты это хотел услышать? — Катя встала, показала рукой на прихожую и презрительно повторила. — Убирайся!

— Э, не-е-ет! — вскочив со стула, Генрих крепко схватил ее одной рукой за плечо, развернув к себе, другой с силой рванул в сторону воротник халата. — Сначала ты снова прочувствуешь, каково это быть шлюхой!..

Подъехав к дому, Оксана, как и обещала, набрала Катю, но никто не ответил. Перезвонила — снова никакого ответа. Разволновавшись, женщина посмотрела на часы: прошло около сорока минут, как уехала. По дороге она успела кратко рассказать Роберту, почему задержалась, всего на пять минут, чтобы не тратить времени утром, остановилась на заправке. Не могла же Катя так быстро уснуть! Пока закончила уборку, пока поднялась наверх… Набрав номер в третий раз, Оксана развернулась и поехала обратно: на сердце было неспокойно. Если вернулся Генрих, разговор мог закончиться непредсказуемо!

— Роберт, дорогой! — истерично запричитала она в трубку. — Я возвращаюсь! Катя не отвечает! Там что-то случилось!

Рядом с машиной Кати под навесом действительно стоял автомобиль Генриха. Припарковавшись прямо на улице, Оксана выскочила из машины, подбежала к двери, набрала код, влетела в прихожую. И сразу услышала шум борьбы и сдавленные крики из неосвещенной гостиной. На ходу сбросив туфли, она пробежала вперед, на секунду застыла и с воплем «Сволочь! Отпусти ее!» бросилась к дивану.

Вцепившись одной рукой в блондинистую шевелюру, второй она ухватила за ворот свитера нависшего над Катей Генриха и изо всех сил рванула на себя. Почувствовав ослабевшую хватку, Катя изловчилась и толкнула ногой прижавшее к дивану тело. Падая на пол вместе с оседлавшей его женщиной, Генрих попытался оттолкнуть локтем Оксану, но тут же взвыл от боли: отпустив свитер, та впилась длинными ногтями в его шею.

— Сука! — ударил он ее в лицо кулаком, откатился в сторону. Прижимая к расцарапанной шее ладонь, пошатываясь, побрел к зеркалу в прихожей и, взглянув в него, запричитал: — Суки! Шлюхи! У меня подписан контракт, мое лицо принадлежит каналу! Вас засудят! Я вызову полицию!

— Ты как? — скатившись с дивана, Катя подползла к своей спасительнице. — Оксанка!

— Нормально, — пошевелила та губами, пытаясь сфокусировать зрение. — А ты?

— …Что здесь происходит?! — услышали они взволнованный голос Роберта.

Послышались шаги, зажегся свет, заставивший лежащих на полу женщин зажмуриться.

— Оксана! Оксана, дорогая, что с тобой! Что случилось? — не мешкая, Роберт оказался рядом, вдвоем с Катей они помогли нокаутированной Оксане подняться и сесть на диван. — Что здесь произошло?

— Суки! Шлюхи! Они хотели меня убить, они на меня напали! Я вызываю полицию! — продолжало доноситься из прихожей.

— Он хотел Катю… он хотел ее изнасиловать, — прошептала Оксана и полными слез глазами посмотрела на Роберта.

Только сейчас он заметил, что Катя стыдливо пытается прикрыть пледом обнаженную грудь, увидел разорванный халат, наливавшийся кровью синяк под глазом. Точно такой же синяк, но под другим глазом, расплывался на лице Оксаны.

— Лед! Неси лед! — скомандовал Роберт Кате, осторожно уложил женщину на диван, подсунул под голову подушечку. — Оставайтесь здесь. Я с ним сам разберусь! — он достал телефон и пошел в прихожую. — Полицию захотел?.. Сейчас я тебе вызову полицию!

Поговорив на повышенных тонах, Роберт с Генрихом закрылись в кабинете.

— Спасибо тебе! — Катя приложила обмотанный полотенечном пакет со льдом к бордовой скуле сестры, дождалась, пока та прижмет его своей ладошкой, и лишь тогда занялась собой. Пригодилось зеркало для линз, оставленное Генрихом на кухонном столе. — Как голова? Не кружится?

— Нет. Всё хорошо, — успокоила Оксана.

Оставив неудобный, всё время сползавший плед, Катя решила снова набросить халат. Сквозь прореху оторванного рукава выглядывало плечо с красно-синими следами пальцев.

— Сволочь! — взорвалась Оксана. — И почему вы все со мной не соглашались, когда я говорила, что Генрих не тот, за кого себя выдает? Я, пока ехала к дому, успела рассказать Роберту и о бардаке, который этот гад здесь устроил, и о его контракте. Так он мне не поверил, представляешь? Сказал, что мы преувеличиваем! А ведь он уже знал про обман с фондом! Удивил, когда примчался следом!

— Роберт — молодец! — похвалила Катя. — Прости, я оставила телефон наверху в спальне, когда спустилась на разговор с Генрихом.

— Вот и хорошо, что оставила! Знаю тебя, успокоила бы, что все в порядке, — Оксана поправила полотенце, посмотрела на себя в поднесенное зеркало. — Откуда оно здесь? Оно же в ванной на втором этаже стояло.

— Зеркало? Генрих его покупал, решил забрать.

Появился Роберт:

— Аптечка есть?

— В шкафчике в санузле.

— Не переодевайся, — оценив ее вид, попросил он. — Надо все это сфотографировать. На всякий случай.

— Для чего?

— Как доказательство, — коротко пояснил он. — По очереди, каждая на свой телефон. Затем вместе. Я возьму, — прихватил он зеркало.

Пришлось Кате идти за телефоном. Запечатлев следы борьбы, они стали дожидаться итогов мужской разборки. Учитывая, что Роберт отличался уравновешенностью, хладнокровием и умел убеждать, в положительном результате они не сомневались. Понятно, что полицию вмешивать в это дело никому не хотелось. Даже несмотря на явное проявление насилия в отношении обеих женщин, учитывая Катины урезанные права и местные законы, всё могло обернуться против нее. К тому же нервы, время, деньги… Уж лучше разойтись миром.

Наконец открылась дверь кабинета, в прихожей послышались мужские голоса, которые снова стихли за закрытой входной дверью. Завелась одна машина, следом другая. Ничего не понимая, женщины бросились к монитору камер наблюдения: все в порядке, Роберт освободил выезд со двора и, выпустив Генриха, занял опустевшее место.

— Ну что? — встретили его в прихожей женщины.

— Больше он здесь не появится, — успокоил Роберт и повернулся к Кате. — Можешь спать спокойно. Болит? — он нежно коснулся пальцами скулы Оксаны.

— Уже нет. Пройдет. Спасибо, что приехал!

— Спасибо, Роберт! — поблагодарила и Катя.

— А теперь давайте пойдем на кухню, и вы мне спокойно расскажете, что здесь случилось, — мужчина разулся, аккуратно поставил обувь на полку в углу. — Версию Генриха я уже слышал. Теперь хочу послушать вас. Будем надеяться, что инцидент себя исчерпал, но надо быть готовыми ко всему. Если он не соврал в очередной раз, там действительно непростой контракт на его новой работе. А шею ты ему неплохо подпортила. Кошка ты моя дикая!.. — поцеловал он Оксану в макушку. — Теперь буду знать, насколько ты страшна в гневе…

6

В воскресенье Вадим решил отоспаться, о чем накануне честно предупредил прилетевшую из Москвы мать. Что такое выспаться или хотя бы поспать подольше, он уже не помнил. Всё время в напряжении, через не могу, в приказном тоне со своим организмом. Переезжая за город, был уверен, что по выходным будет нежиться в кровати, через открытое окно слушать пение птиц или шум дождя на худой конец. Но вот уже четвертое лето миновало, а долгожданного спокойствия и умиротворения как не было, так и нет. Скорее наоборот. Только и осталось, что ностальгически предаваться воспоминаниям о жизни на Сторожевке, когда удавалось и выспаться, и пожить в свое удовольствие не только в выходные.

И всё из-за работы, которая, несмотря ни на что, в прямом смысле была его спасением. От «кручины»…

В пятницу, простившись с Поляченко и пожелав друг другу хороших выходных, Вадим выехал за территорию завода. По пути включил одну радиостанцию, другую, третью — все не то, не его музыка. Продолжил поиск дальше и вдруг услышал: «Ты, кручина из кручин, приходи меня лечить…»

Эту песню Розенбаума Вадим не слышал много лет: ровно с того дня, как Мартин Флемакс предложил ему совместное дело. А ведь после смерти отца и предательства Леры он прожил с этой композицией, или, правильнее сказать, прожил в этой композиции, почти год…

Пока мать была в больнице, с утра до вечера сидел за столом в родительской квартире, дважды в день выгуливал осиротевшего пса, заходил в магазин, покупал спиртное, тупо смотрел в окно, периодически подливая в рюмку… Один на один с собой, со своим горем, со своим одиночеством. Пустота в душе, которую уже не заполнишь. И гнетущая тишина. Настолько громкая, что от нее некуда было скрыться! Пытаясь это сделать, однажды, не глядя, он взял у отца на полке старую кассету, вставил в магнитофон, включил…

«Зазвони в колокола, сядь со мною у стола, и станет с горем пополам ночь светла…» — раздалось из хриплого динамика.

Вадим замер на месте. Дослушав до конца, он поставил песню на повтор, перенес магнитофон на кухню, снова повторил… Сколько раз он сделал это за тот вечер и за последующие дни в течение года — счету не поддавалось. «Кручина» для него была уже не просто песня, это было состояние. Сидишь вечером, зная слова наизусть, тупо слушаешь, сравниваешь себя в замутненном алкоголем сознании с сорванным с ветки последним осенним листом и медленно падаешь, падаешь на припорошенную снегом землю…

…Ему это даже стало нравиться: спокойно, комфортно. Точно нашел внутри себя понимающего собеседника. И никто и ничто не могло вывести его из этого состояния. Ни мама, ни друзья, ни непонятная на тот момент работа, которой он занялся. Надо было учиться зарабатывать деньги хотя бы на лекарства Нине Георгиевне. А потом Ковалевский предложил съездить за машиной, Вадим познакомился с Мартином…

С тех пор «Кручину» он уже не слушал. Точнее, он о ней как-то забыл. Темп жизни внезапно ускорился, подхваченный ее течением Ладышев — человек действий — органично влился в ее бурлящие потоки под названием «бизнес»…

Куда девался старенький магнитофон с заезженной кассетой, он даже не мог вспомнить: то ли потерялся при переездах (а до того, как купил квартиру на Сторожевской, Вадим успел сменить несколько съемных), то ли забрали с собой строители… Но до вчерашнего вечера о «кручине» он не вспоминал. Разве что после болезненного расставания с Катей готов был погрузиться в этот поток. Но пересилил себя и снова нырнул в работу. Начался новый ее виток. Это и спасло.

И вот впереди снова замаячила «кручина»…

Дела наладились, рабочая неделя закончилась, Поляченко поехал к жене и сыну. Вадима же ждет очередная ночь с самим собой, когда никто и ничто не заполнит пустоту в душе. Даже мамы нет дома.

Точно загипнотизированный, он скачал перед сном песню на телефон, прослушал несколько раз, налил в стакан виски… Но не притронулся, забыл на кухонном столике. Слушал в спальне, поставив на повтор, да так и уснул. Среди ночи телефон разрядился… Утром попытался отрешиться от поглотившей его «кручины», но ничего не помогало: ни долгое плавание в бассейне, ни разговор с племянником. Доставив в аэропорт Нину Георгиевну, тот сообщил, что самолет в Минск должен вылететь по расписанию, и поделился непонятно как раздобытыми, новыми фактами родословной Вадима: отец Сергея Николаевича родился в Санкт-Петербурге, мать — родом не просто из Минской губернии, она родилась в Заславле…

Выходит, отец что-то чувствовал, если хотел поселиться в Крыжовке, от которой до Заславля около десяти километров? А что же тогда чувствует он, Вадим? Слепо исполняет волю отца? Или нечто большее, чем зов предков? Увы, пока ехал в аэропорт, ничего не чувствовал. Снова поглотила «кручина». Зато хорошо понял причину, позволившую вновь впустить ее в душу: Катя.

Возвращение Нины Георгиевны, конечно же, отвлекло. Разговоры, рассказы, исторические экскурсы. Помог почистить грузди, которые мать успела нарезать с Галиной Петровной в ближайших осинниках. Соскучился, одним словом. А потом оба вспомнили Кельвина и…

«Кручина» вернулась, и надо было что-то делать, чтобы она его не поглотила надолго. Потому и попросил мать его не будить, мол, хочет выспаться. На самом деле собирался в воскресенье с утра встретить «кручину» во всеоружии и перед сном долго себя настраивал на другие эмоции.

Ему нравится его теперешняя жизнь, которая напоминает стремительный поток. В сравнение с ней прежняя, более размеренная и спокойная, была ему уже скучна. Он повзрослел, перерос все эти ночные тусовки, клубы, бесцельное времяпровождение. И понимание, что надо что-то менять, иначе вообще пропадет интерес к жизни, пришло очень вовремя. Силы на поиск новых ощущений рано или поздно иссякнут, потому что его уже трудно чем-то удивить, порадовать. Ничто не вызовет эмоций, которых ждешь, на которые надеешься. Далее — депрессия, антидепрессанты, «кручина».

Нет уж! Лучше жить, как сейчас, на вершине вулкана, где случаются землетрясения, выбросы лавы, пепла, а ты пытаешься их предугадать, борешься с последствиями. В том-то и прелесть этих экстремальных мгновений — каждое надолго задерживается в памяти! В минуты затишья можно посидеть на вершине горы, безмятежно наслаждаясь голубизной чистого неба, ласковыми лучами солнца, свежестью ветра и хорошо при этом понимая, что покой — ненадолго.

Ровно настолько, чтобы почувствовать этот жизненный контраст и зарядиться новыми силами…

С такими мыслями и уснул.

Увы, планы выспаться воплотить в жизнь Вадиму не удалось. Сначала проснулся в шесть утра по привычке, долго крутился, пытаясь снова уснуть. Но едва получилось задремать, кто-то позвонил в домофон. Хорошо хоть мама уже встала, не пришлось топать вниз, смотреть, кто там. Услышав, как она вернулась в дом — своеобразный сигнал, что все в порядке, — Вадим смежил веки и снова попытался уснуть. Почти получилось, как вдруг… снизу раздалось заливистое щенячье тявканье!

Не поверив собственным ушам, он оторвал голову от подушки, прислушался: вроде тихо. Значит, приснилось. Но стоило снова закрыть глаза, как тявканье повторилось. Однозначно щенок! В телевизоре, что ли? Вряд ли. Мама никогда не включит его на полную громкость, если он спит.

Набросив халат, он приоткрыл дверь и тут же услышал негромкий голос матери: кого-то отчитывает? Озадаченный, Вадим стал спускаться вниз, уже дошел до последней ступеньки, как прямо ему под ноги с громким тявканьем бросился серый лохматый комок! От неожиданности он едва не подпрыгнул!

— Мама, это кто?!

— Разбудил-таки! Ах, ты негодник! — поспешила к щенку мать, погрозила ему пальцем, на что серый комок, радостно тявкая, стал наворачивать круги по первому этажу со всей доступной его возрасту скоростью.

— Ну прямо Кельвин! — не удержался от улыбки хозяин дома, присел на ступеньку, протянул руку. Щенок отреагировал на нее по-своему, продолжая тявкать, то бросался к ладони, то отпрыгивал. — Откуда он здесь?

— А вот это я у тебя хотела спросить, — Нина Георгиевна подошла к сыну, улыбнулась. Невероятно, но с тех пор как похоронили ее любимца, впервые ее лицо светилось радостью. — Позвонил мужчина, передал за воротами вот это чудо, вручил пакет документов, пакетик с кормом, сказал, что ты сам мне всё объяснишь, сел в машину и уехал. Да, еще наши корзины привез. А мы их вчера обыскались с Галей, весь подвал перерыли.

— И что за мужчина? — попытался сообразить Вадим.

— Мы познакомились с ним в ветклинике. Он был с овчаркой, похожей на нашу Геру.

Вадим напряг память… Гера, ветклиника…

«Отец Кати! — вспомнил он. — Так вот оно что! Две недели назад в воскресенье утром мы договаривались ехать смотреть щенка! Я улетел в Токио… Совершенно вылетело из головы! А она, выходит, не забыла…»

Вадим снова протянул руку к щенку, пытаясь погладить, — снова безрезультатно: то же игривое тявканье, прыжки…

— Мячик какой-нибудь есть?

С первых до последних дней любимой забавой Кельвина был мячик.

— В пакете с кормом, — Нина Георгиевна обвела взглядом кухню, перешла в гостиную. — Под камин закатился… Сейчас достану. — Стоило ей согнуться, как маленький серый комок юркнул у нее между ног, скрылся в наполовину пустой дровнице и через секунду выскочил обратно с мячиком в зубах. — Ах ты, маленький паршивец! Ну точно Кельвин-второй! — воскликнула Нина Георгиевна.

— Как ты его назвала? — Вадим решил, что ослышался.

— Кельвин-второй, как в паспорте написано, — удивилась вопросу женщина. — Сынок, ты что, забыл? Я думала, ты его сам так назвал. Как хорошо, что ты меня не послушался!.. — изловчившись, с несвойственной возрасту резвостью она подхватила на руки серое шелковистое чудо.

Не сразу поняв, что произошло, щенок попытался вырваться, но тут же оказался на руках у Вадима.

— Ну, давай знакомиться, Кельвин-второй! — коснулся тот носом шаловливой мордочки и тут же был облизан.

— Как это — знакомиться? Разве не ты его покупал?

— По интернету выбрал, — едва не сказал «выбрали». — Вживую первый раз вижу.

Он опустил щенка на пол. На сей раз новый питомец никуда не убежал, а, продолжая преданно смотреть Вадиму в глаза, тут же сделал лужицу.

— Эх, ты! — пожурил его хозяин, подошел к столешнице, намотал на ладонь бумажные полотенца. — Ну что? Начнем заниматься твоим воспитанием?

— Вадик, я сама уберу, не волнуйся! Пока маленький, будем чаще гулять во дворе. Поводок надо купить и постельку новую, — посмотрела она в угол, где недавно располагалась лежанка прежнего семейного любимца, но тут же оживилась и принялась перечислять: — Корм, свежий творожок, телятинки, одноразовых пеленок…

— Понял! Позавтракаю — и сразу поеду.

Повернувшись к лестнице, Вадим сделал несколько шагов вверх, как вдруг услышал позади жалобное поскуливание. Щенок пытался последовать за ним, но вскарабкаться на ступеньки пока еще не хватало ни сил, ни роста.

— А вот с этим торопиться не стоит: только после того, как поймешь, где справлять нужду, — строго заметил хозяин. — Понял?

Вряд ли Кельвин-второй что-то понял, но на тон хозяина отреагировал: перестал скулить, успокоился.

«Придется самому приобщаться к процессу воспитания, иначе мама его избалует. Прям светится вся!.. А всего-то и надо было — завести нового Кельвина… Какая же ты молодец, Катя, что не забыла! Надо поблагодарить, — вернувшись в спальню, он присел на кровать, вытащил из телефона подзарядку и только сейчас сообразил, что у него нет немецкого номера Кати, а белорусский в сети отсутствовал. — Как же это я?.. Что же ты со мной делаешь, Катя?!»

Закрыв глаза, Вадим запрокинул голову, обессиленно упал на одеяло… Капсула чувств, чуть больше двух недель назад появившаяся на поверхности сознания и, казалось, благополучно запрятанная обратно, на сей раз вынырнула гораздо быстрее. Будто бы то, что было в ней заточено, уже само управляло своей оболочкой, искало выход, чтобы окончательно освободиться из темницы. Сил противиться этому у Вадима не было.

Или не хотелось?..

— Вадик, ты скоро? — привел его в чувство голос матери. — У меня всё готово!

Снизу послышалось радостное тявканье, заставившее Вадима улыбнуться: новый член семьи звал к завтраку.

— Пять минут, мама! — прокричал он, поднялся с кровати и, на ходу развязывая пояс халата, двинулся в душ…

— …Мама, мама, просыпайся! — требовательно затормошила Катю за плечо Марта. — Зигфрид уже должен приехать!

Катя открыла глаза, нащупала очки на тумбочке.

— А сколько времени? — захлопав ресницами, попыталась она сбросить остатки сна.

— Вот, смотри, — дочь протянула ей телефон и тут же отрапортовала: — Семь часов пятнадцать минут!

— Марта-а-а… — умоляюще протянула Катя. — Сегодня воскресенье, ну хотя бы часок давай еще поспим.

— Мамочка, ты же обещала, что, как только я проснусь, мы сразу пойдем в гости к Алертам! А я уже проснулась! — насупилась та.

— А если они еще спят? Или проснулись, но не позавтракали? Ведь это же неудобно — ни свет ни заря приходить в гости, да еще в воскресенье!

— Давно проснулись! И даже позавтракали, потому что Зигфрид должен был приехать рано утром! — привела свою аргументацию дочь. — Дядя Берндт вчера говорил, что поедет его встречать в Билефилд! А машина уже стоит во дворе! Ну просыпайся, ну пожалуйста! — заканючила она. — Я так соскучилась по Зигфриду!

Катя обреченно вздохнула. В понедельник после приезда Марта с самого утра потащила ее к соседям, чтобы поздороваться с Зигфридом. Каково же было разочарование малышки, когда Алерты сообщили, что накануне сын уехал с командой пловцов на соревнования в Париж. Она едва не заплакала!

— Ну мамочка!.. Я хочу есть! — вдруг заявила она. — Очень-очень хочу!

Улыбнувшись, Катя отбросила одеяло, потянулась.

«Вот мартышка! — усмехнулась она. — Ведь не голодна, но уже знает, чем можно меня шантажировать!»

— Хорошо, пошли, — нашарила она ногами шлепанцы. — Но только раньше девяти в гости не пойдем! Это неприлично!

— Хорошо, мамочка!

Без пяти девять Марта уже стояла в прихожей и ожидала мать, которая не больно торопилась. Все-таки воскресенье, рановато для гостей, да и не приглашал их никто… Одно дело — общаться по-соседски, здороваться при встрече, пусть даже через заборчик, и совсем другое — напрашиваться на общение, если другая сторона не особенно того желает. За всю неделю соседей она видела дважды: утром в понедельник и в четверг, когда те куда-то уезжали в одно время с ними. Кивнули друг другу, помахали рукой — и всё. И дома Алерты появлялись поздно, во всяком случае раньше девяти свет в окнах не загорался. Что было немного странно, так как Астрид не работала и в основном находилась дома. С другой стороны, ничего удивительного, сын уехал на соревнования, можно заняться другими, не домашними, делами. Встретиться с друзьями, к примеру.

Хоть и не хотелось выходить во двор промозглым утром, но придется. Слово надо держать. Но только Катя принялась обуваться, как кто-то позвонил в дверь. Марта, которой строго-настрого было велено никому не открывать, пока не посмотрит на монитор, подняла голову и радостно завопила:

— Мама! Это Зигфрид! Мой любимый Зигфрид! — Открыв дверь, она бросилась на шею подростку. — Ты меня опередил. Я, как проснулась, сразу хотела к тебе бежать, но мама сказала, что в гости так рано ходить неприлично.

— Доброе утро, тетя Катя! — поздоровался мальчик. С тех пор как он стал учить русский язык, обращаясь к соседке, называл ее «тетя». — Мне отец тоже сказал, что это неправильно. Я ждал вас в саду до девяти утра.

— Наверное, продрог? В смысле, замерз, — пояснила Катя новое для Зигфрида слово. — Проходи. Согреем тебя чаем. Расскажи, как прошли соревнования.

— Вот! — Зигфрид расстегнул молнию на флиске и с гордостью показал три медали на груди. — На трех дистанциях завоевал призовые места: два серебра и бронзу. Вот только победить пока не получается… Надо больше тренироваться. Тренер говорит, что у меня получится.

— И мы с ним совершенно согласны! — женщина прошла на кухню следом за радостно скачущей дочерью и прихрамывающим подростком. — Ты наш чемпион, мы в тебя верим! Правда, Марта?

— Правда-правда! — поддержала та. — Мама, я тоже хочу плавать, как Зигфрид, и тоже хочу быть чемпионом! Когда ты поведешь меня в бассейн?

— Доченька, как только мы починим твое сердечко, я сразу отведу тебя в бассейн! И не только в бассейн, тебе можно будет выбрать любой вид спорта, — Катя погладила Марту по шелковистым каштановым локонам.

— И на коньках можно кататься?

— Конечно! Тебе все будет можно! Или почти всё!

— Зигфрид, а ты умеешь кататься на коньках? Ты меня научишь?

— Нет, не умею. Мне нельзя на коньках. И на лыжах тоже. Можно только плавание. Велосипед. Специальная зарядка раз в день. Мне многое можно, где нет нагрузки на суставы. Пока расту, ее нельзя увеличивать. Когда я родился, многие были уверены, что я вообще не смогу ходить. Вот на этом суставе мне уже делали три операции, — мальчик дотронулся до левого бедра. — До того, как его заменят на искусственный, еще три-четыре года. Надеюсь, после этого мне разрешат встать на лыжи.

— Ура! Будем учиться вместе! — обрадовалась Марта.

— Какие же молодцы твои родители, что смогли поставить тебя на ноги! — не удержалась Катя.

— Да, я им благодарен, и я очень их люблю. Но это мои приемные родители. Настоящие от меня отказались еще в роддоме, — спокойно произнес подросток.

Такое неожиданное откровение сразило Катю посильнее сообщения об искусственном суставе. В Германии не принято расспрашивать о том, что является тайной личной жизни или здоровья. По сути, в эту категорию входит все, о чем человек не говорит сам. А здесь вдруг спустя полгода после знакомства Зигфрид столько о себе рассказал…

Что-то у него случилось, он чем-то озабочен, если не сказать расстроен.

— У нас есть яблочный пирог, мы вчера с Мартой пекли. Попробуешь?

Катя решила хоть чем-то отвлечь мальчика.

— Спасибо, я уже завтракал, — тактично отказался подросток, но тут же засомневался: — Но я так люблю яблочный пирог!..

— Вот и хорошо! Присаживайся.

Освободив пирог от защитной пленки, хозяйка достала три тарелочки, но, подумав, одну вернула на место. Надо следить за весом, она уже позавтракала. Яблочный штрудель по классическому немецкому рецепту Катю научила печь Оксана, и получался он у нее даже вкуснее, чем у сестры. Во всяком случае со вчерашнего вечера на блюде осталось меньше половины.

— Вот, пожалуйста, угощайся! — пододвинула она одну порцию Зигфриду, другую — Марте. — Чай? Сок? Горячий шоколад?

— Мне, пожалуйста, шоколад.

— А мне сок. Я уже пила шоколад, — девочка уселась на стул напротив. — Он, конечно, не такой вкусный, как у бабушки Арины в Минске, но все равно вкуснее, чем чай.

— В Минске? — удивленно уточнил сосед. — Я помню, перед отъездом вы называли другой город. Жа… Жо…

— Ждановичи, — помогла Катя.

— Да, точно.

— Бабушка с дедушкой живут в Ждановичах, — пояснила дочь. — Но это не город, это…

— Пригород, — подсказала мама.

— Да. Но такой большой… пригород, почти как Минск, правда? Там и железная дорога есть.

Катя улыбнулась. В силу характера и возраста, Марте очень не нравилось, если в разговоре начинали обходиться без нее, а потому по возможности пыталась привлечь к себе внимание.

— Правда, правда!

Посмотрев на оставшийся кусок пирога, хозяйка замерла над ним с лопаткой в руках, вздохнула, закрыла заново пленкой и вернула блюдо обратно в холодильник: надо себя сдерживать, что-то уж больно хороший аппетит у нее после приезда.

— Очень вкусно! — между тем похвалил пирог Зигфрид. — Раньше мама всегда пекла нам с папой пирог по воскресеньям.

— А теперь? — ловко орудуя ложечкой, спросила девочка и гордо добавила: — Если она забыла рецепт, я могу ей рассказать. Я маме помогала.

— Она не забыла, — Зигфрид снова опечалился. — Она болеет.

— Астрид заболела? Так вот почему я почти не видела ее последнюю неделю. Пусть выздоравливает!

— Мама, а давай мы угостим пирогом тетю Астрид и дядю Берндта! — тут же предложила Марта. — У нас ведь еще остался пирог?

— Остался. Давай угостим, — согласилась Катя: пирога осталось ровно на две порции.

— Спасибо. Дома сейчас только папа, мама в клинике. И я не уверен, что папа… — мальчик смутился, не зная, как тактично отказаться от угощения, не обидев хозяйку. Да еще на другом языке. — Он очень расстроен. Мы с ним скоро поедем навещать маму.

— Вот и отвезете ей, — Катя снова достала блюдо, сняла с него пленку.

— Маме нельзя сладкое — у нее диабет. Ей стало хуже, вот папа и положил ее в свою клинику.

— Вот как… Бедная Астрид!..

— Спасибо, тетя Катя! — проглотив последний кусочек пирога, Зигфрид положил ложечку на пустую тарелку. — Я пойду домой, но снова зайду, когда мы вернемся из клиники.

— Как? Ты уже уходишь? — расстроилась Марта, перестав жевать. — Я так тебя ждала!..

— Марта, дорогая, Зигфрид должен ехать к своей маме. Не переживай, он к нам еще зайдет!

— Обязательно! — пообещал тот. — И вы расскажете мне о Минске. Мне хотелось бы узнать больше об этом городе… Так я пойду? Меня, наверное, уже папа ждет. Еще раз спасибо!

Марта соскочила со стула и побежала за ним следом в прихожую. Наблюдая за тем, как Зигфрид обувается, она вдруг развернулась к нему спиной, насупилась.

— Ой! Едва не забыл! — вспомнил подросток уже на пороге и достал из кармана маленького игрушечного щенка. — Это брелок: можно повесить на ключи или на телефон.

— У меня нет ключей. И телефона тоже нет, — продолжая дуться, Марта даже не подумала обернуться. — Не нужен мне твой брелок!

Зигфрид растерялся.

— Марта, посмотри, какой брелок! — Катя бросилась спасать ситуацию. — Это же Зума! В твоей коллекции такого не хватает! Все щенки есть, а Зумы не было! А давай мы его сюда прикрепим! — сняла она с крючка под зеркалом маленький рюкзачок, защелкнула карабин брелока на собачке молнии. — Вот, смотри, как подходит. Мне очень нравится!

— Лучше к кармашку, — не выдержав, дочь обернулась, маленькими пальчиками перестегнула брелок.

— А давайте я вас сфотографирую, и мы вышлем фотографию бабушке с дедушкой! Пусть познакомятся с твоим другом, ты же им столько рассказывала о Зигфриде! — предложила Катя, чтобы окончательно сгладить ситуацию и поднять настроение дочери. — Только тебе придется улыбнуться, а то они не поверят, что Зигфрид — твой самый лучший друг!

Все еще насупленная Марта прижала к себе рюкзачок, сделала шаг к мальчику, тот тоже к ней придвинулся, наклонился, чтобы попасть лицом в кадр.

— Ну, улыбайтесь! Готово!

— Дай посмотреть! — тут же подскочила малышка.

— Вот!.. Ну, что? Нравитесь себе? — Катя вывела на экран телефона фотографию. — Смотри, как симпатично смотрится теперь твой рюкзачок!

— Ну, ладно, — согласилась девочка то ли с тем, что хорошо получилась, то ли с тем, что теперь у нее рюкзак с одним из любимых персонажей мультфильма. — Спасибо!.. Ты точно вечером придешь? — строго уточнила она у подростка.

— Обязательно! — заверил Зигфрид, открыл дверь и поковылял по протоптанной за лето тропинке к разделявшему участки заборчику…

Купив всё, что требовалось маленькому питомцу, Вадим заехал на рынок в Ждановичи: мама попросила еще и специй для засолки груздей. Хреном можно было разжиться на участке Зайца, чеснока, листьев смородины и вишни в достатке у себя на участке, а вот с укропом беда, хозяйка использовала весь при засолке огурцов. Благодаря подруге, Нина Георгиевна стала ярой сторонницей собственноручных закаток.

Прикупив еще и фруктов, Вадим, покинув парковку, на доли секунды заколебался, ехать прямо или на кольцевую, — и решительно свернул на развязку. Подъехав к дому Александра Ильича, он вышел из машины, позвонил в домофон. Во дворе грозно залаяла собака, но никто не вышел. Не было и машины за воротами.

«Жаль! Никак не получается у меня нормально поговорить с отцом Кати… У кого бы раздобыть ее телефон? Фотограф отпадает — придется объяснять, зачем нужен номер. Может, у Поляченко спросить?» — сев в машину, он набрал номер.

— Привет!

— Привет! Неужто соскучился? — пошутил Андрей. После возвращения шефа из Японии они постоянно были на связи как очно, так и по телефону. Часами засиживались в кабинете, слишком много вопросов приходилось обсуждать. Даже посмеялись накануне: как бы подчиненные не сочли, что у них роман. — Или по делу? — сменил он тон.

— Как тебе сказать… Нужен номер Евсеевой. Немецкий номер. Может, случайно у тебя…

— Случайно есть, — перебил Поляченко. — Тебе продиктовать или сообщение выслать?

— Я за рулем, так что лучше сообщение. С рынка еду. Мама попросила кое-чего купить.

— Не поверишь, я тоже с рынка! Только со строительного, — рассмеялся Андрей. — Крепежи разные покупал по Зининому списку. Сегодня приехал в квартиру и еще раз убедился: бесценная у меня жена! Боюсь, переедем раньше срока.

— И чем же тогда займется твой энерджайзер?

— Как чем? Сказала, что, как только обустроится, сразу выйдет на рабочее место. За Марину переживает, что той придется новую работу искать.

— А зачем ее искать? И Зина выйдет, и Марина останется. Сам видишь, сколько бумаг добавилось. То ли еще будет! Сэкономим на целом отделе делопроизводства, — Вадим улыбнулся пришедшей в голову мысли. Разного рода писем и бумаг уже добавилось, а что начнется на стадии строительства еще одного корпуса завода, они с Поляченко знали по опыту. — Только Зину я оставлю при себе, ты уж не обижайся. А Марина — тебе.

— Не возражаю, забирай своего оруженосца! — хохотнул Поляченко. — Двадцать четыре часа в сутки вместе — это даже для меня будет перебор. Сейчас тормозну, скину тебе номер.

— Не останавливайся, успеется. Вези крепежи своему «прорабу», пока тебе дырку в голове не просверлили.

— Уже спрашивала, когда буду, — Андрей продолжал смеяться. — У подъезда перешлю. Как настроение Нины Георгиевны после возвращения?

— Счастлива! У нас с сегодняшнего дня Кельвин-второй поселился.

— Не понял…

— Щенок. Маленькая копия Кельвина, — Ладышев улыбнулся, вспомнив игривый серый клубочек. — Так что мы теперь при собаке.

— Ну ты даешь! И ничего не сказал! — беззлобно укорил Поляченко. — Молодец! Ей обязательно надо о ком-то заботиться, чувствовать свою нужность. Правильно поступил… Я уже подъезжаю.

— Хорошо! Привет Зине? Не забудь о номере.

— Обижаешь! Я когда-нибудь что-нибудь забывал?

— Пока нет. Но всё же отправь номер, пока тебя не перехватил твой «прораб».

— А-а-а… Понял! — снова засмеялся Андрей.

«Молодец, правильно поступил»… Вот только не я молодец, а Катя… Если бы не она, и не подумал бы завести нового питомца. Мама даже слышать не хотела. Хороший тогда был день, один из лучших за последние четыре года… Что же ты со мною делаешь, Катя?..» — улыбаясь, подумал Вадим.

Пискнул телефон: сообщение. И не одно, а три, и все от Поляченко. В первом был номер телефона, во втором — домашний адрес в Германии, в третьем — два электронных.

«Премировать его или выговор объявить за предусмотрительность?» — покачал головой Ладышев…

Около пяти вечера с интервалом в несколько минут дважды тренькнул телефон.

«Рассылка», — решила Катя и, дабы не мыть руки ради того, чтобы прочитать очередное рекламное «суперпредложение» о распродажах, даже не двинулась с места и продолжила ковыряться с Мартой в песочнице.

С отцом она уже поговорила, обменялась сообщениями с Ленкой, Веня прислал пару обещанных фотографий, Оксана с Робертом заезжали в первой половине дня. Больше в воскресенье общаться было не с кем. Так что лучше продолжать играть с дочерью, настроение у которой с утра оставляло желать лучшего: хмурилась, капризничала, постоянно поглядывала в сторону соседнего дома, проверяя, появилась ли во дворе машина.

Но соседи задерживались. Зато поднялся ветер, небо затянуло тучами, заморосил дождь. Пришлось прятаться под навес. Конечно, лучше было бы вообще пойти в дом, но Марта категорически отказалась: демонстративно уселась на пластмассовый стульчик и, казалось, вот-вот заплачет. Катя и плед принесла, чтобы дочка не замерзла.

Наконец с улицы донесся звук работающего двигателя, соседский двор осветился фарами, послышались голоса. Марта оживилась и побежала к заборчику. Но Зигфрид все никак не выходил. Зато со стороны улицы неожиданно появился глава соседского семейства.

— Добрый вечер, Катя! Здравствуй, Марта! Как ты выросла! — Берндт улыбнулся, хотя было заметно, что особой радости на его лице нет и он чем-то сильно озабочен.

А может, ей показалось, так как сумерки подчеркивали возраст: глубокие морщины, опущенные уголки губ. Даже походка изменилась, казалось, он с трудом передвигает ноги.

— Добрый вечер, дядя Берндт! — подбежала Марта. — А Зигфрид выйдет? Он обещал прийти.

— Да, я знаю, что обещал. Но он пока с мамой. Сейчас я вернусь домой, и он обязательно придет, — успокоил сосед. — Катя, я хотел вас попросить: не могли бы вы завтра… — мужчина замялся, — присмотреть за Астрид? Она уговорила нас забрать ее из клиники. Медсестра сможет приехать только во второй половине дня, а мне с утра обязательно надо быть на работе… Постоянно быть с ней необязательно, состояние стабилизировалось, она может сама за собой ухаживать, но мало ли… Я вам заплачу.

— Что вы, Берндт! Какая плата! Конечно, я к ней зайду! Тем более что до обеда мы свободны: УЗИ сердца у нас в четырнадцать, — успокоила Катя соседа. — А что случилось? Что-то серьезное?

— У Астрид тяжелая форма диабета, обострение. В котором часу вы просыпаетесь? Я выезжаю в семь…

— Я зайду к вам в половине седьмого. Не волнуйтесь!

— Спасибо, Катя! До свидания! До свидания, Марта!

— До свидания! — синхронно попрощались мать и дочь.

Берндт поспешил домой, и вскоре в саду показался младший Алерт.

— Добрый вечер! — поздоровался он, аккуратно переступив невысокую ограду. — Простите, мы немного задержались. Так что я опять ненадолго.

— Не беспокойся, мы уже знаем причину. Твой папа рассказал.

— У тебя мама заболела, — посочувствовала девочка, чем приятно удивила мать. А ведь утром пропустила эту новость мимо ушей. — Это плохо, когда мама болеет… Тебе лучше побыть с ней. Поиграем в другой раз.

— А ты не будешь обижаться?

— Нет, не буду. Пусть тетя Астрид выздоравливает, — искренне пожелала Марта.

— Спасибо! Тогда я пошел?

— Спокойной ночи!

— Спокойной ночи!

Катя с Мартой проводили Зигфрида взглядом, открыли дверь и наконец-то зашли в дом. Неспешно поужинав, так же неторопливо убрали стол, поднялись наверх. Как всегда перед тем, как пойти в свою кроватку, Марта забралась к маме под одеяло и попросила включить планшет. Она давно справлялась с этим сама, но так уж у них повелось, что перед сном как минимум полчаса они лежали обнявшись. Вместе читали книгу или смотрели мультик. На сей раз выбор дочери пал на «Барбоскиных». Что было неудивительно: всем другим она предпочитала мультфильмы с животными, особенно если главными персонажами были коты или собаки.

Включив на планшете повтор последнего сезона, Катя посмотрела вместе с дочерью одну серию и вдруг вспомнила, что надо перевести будильник в телефоне на более раннее время: поспать лишних полчаса уже не получится. На время обследования дочери от садика Катя отказалась. Роберт разрешил ей свободное посещение офиса с условием, что убирать она будет в любое удобное ей время (что они и сделали с Мартой еще вчера), а помогать Оксане — дистанционно. Обновить рекламные тексты для русскоязычных газеты и телеканала, подготовить к печати фотокниги. В самое ближайшее время компания сдавала три дома, а на память клиентам всегда дарились фотокниги. Все этапы строительства здания фотографировались, и Кате следовало отобрать фотографии, смонтировать, сопроводить каждое фото комментарием. Некоторым из клиентов — не только на немецком языке, но и на русском. Проблем в разговоре с русскоязычными заказчиками сестра, естественно, не испытывала, а вот с письмом иногда требовался помощник. Что поделать, за почти двадцать лет жизни в Германии навыки письма утратились, нужные определения и словосочетания ушли в пассив, долго искались в памяти, заменяясь немецкими аналогами. И если в разговоре этакая местная «трасянка» не сильно напрягала, в письменной форме это сразу бросалось в глаза.

Всё, как у Кати с немецким, только с точностью до наоборот: в разговоре проблем не возникает, а вот в письменной речи уверенности пока еще не было.

Катя взяла телефон, навела будильник, заодно открыла полученные ранее сообщения, о которых успела забыть. И тут же пожалела, что не сделала этого раньше: оба были от Вадима! А ведь она уже и не ждала. После сообщения, что долетел до Токио, за две недели ни единой весточки…

«Спасибо за Кельвина-второго! Мы с мамой в восторге!» — прочитала она первое.

Далее шло видео: неугомонный щенок с тявканьем нарезал круги по первому этажу дома Ладышева. Пару раз в кадр попала улыбающаяся Нина Георгиевна, периодически мелькала рука Вадима, бросавшего Кельвину мячик.

— Что это? — сразу отреагировала на звуки Марта. — Ой, наш щеночек! Подрос! Я его помню! Мамочка, включи еще!.. И еще! — попросила она. — А сюда можешь переслать? — показала она на планшет.

— Сейчас попробуем…

Перекинув видеофайл на планшет, Катя еще раз посмотрела его на увеличенном экране вместе с дочерью. Но, в отличие от восторженной Марты, ее внимание на сей раз привлек не щенок: хотелось рассмотреть детали, людей.

«Нина Георгиевна постарела, — с грустью отметила она. — Смеется… Точно так, как Марта! Невероятно!»

Не удержавшись, она встала с кровати и сняла на телефон хохочущую Марту. Очередной повтор видео, который та включила уже сама, вызвал не просто улыбку, а самый настоящий хохот!

— Мамочка! Ты только посмотри, какой он смешной! А как его зовут? — не отрывая взгляд от планшета, спросила дочь.

— Кельвин-второй.

— А эту бабушку как зовут? Я ее не знаю.

«Бабушку», — кольнуло Катю.

— Бабушка Нина.

— Мамочка, давай съездим в гости к бабушке Нине! Я так хочу поиграть со щенком! Мамочка, ну давай…

— Она далеко живет. Но мы обязательно к ней съездим. А сейчас давай спать. Пора, солнышко.

— Мамочка, я еще раз посмотрю, хорошо? А потом сразу пойду спать!

— Ну, хорошо, — согласилась Катя.

Поколебавшись, она открыла телефон, включила запись.

«Марта тоже в восторге от Кельвина!» — написала она Вадиму и… отправила ролик с дочерью.

Ответа долго не было. Она уже успела уложить дочь в детской, вернулась в спальню, и лишь тогда раздался характерный сигнал.

«Красивая девочка!» — прочитала она в сообщении.

Следом пришло видео: зеленый газон, мальчик, делающий неуверенные шаги под восторженные восклицания не попавших в объектив взрослых. Улыбается, поворачивается лицом к камере…

«Зигфрид! — ахнула Катя. Включила повтор. — Без сомнения — Зигфрид… Только лет семь-восемь назад. Я видела его фотографии у Алертов, еще удивлялась сходству с Мартой. Откуда у Вадима это видео?»

«Мой сын… Я его обязательно найду!» — прочитала она следующее сообщение и, пытаясь унять бешено стучащее сердце, все еще не до конца веря в то, что случилось, подумала: «Уже нашел…»

В ожидании реакции Кати на видео Вадим включил повторный просмотр ролика с ее дочерью: рассыпанные по подушке темные локоны, заливистый смех, вот она перестала смеяться, улыбнулась в объектив…

«Такая же улыбка, как у Сережи… Удивительно, как могут быть похожи дети! И так знакомо смеется… Интересно, какой сейчас мой сын? Плохо себя помню пятнадцатилетним, разве что у мамы спросить…» — тяжело вздохнул он: так и не решился рассказать Нине Георгиевне и не был уверен, что когда-либо расскажет.

Не дождавшись нового сообщения, Вадим поставил телефон на подзарядку, посмотрел в потолок, подсвеченный фонарями с улицы, прислушался. Тихо, ни шороха, ни звука. Похоже, мама, заявившая, что Кельвин-второй так же, как прежде Кельвин-первый, будет жить в ее комнате, уснула.

«Наигрались, устали… Давно не видел на ее лице столько радости… Спросила как бы невзначай, кто был в гостях, спал в гостевой. Знала бы, кто там спал… Красивая у Кати девочка и совсем не похожа на маму. И на Генриха, насколько я его помню, тоже. По сути, какая разница, на кого она похожа? Она — дочь Кати, и это главное. Жаль, что не успели поговорить. Ее отец говорил, что свадьба через месяц, было это около четырех недель назад… Получается, со дня на день. Хорошо бы успеть встретиться… Только что я ей скажу, если она всё решила?»

Вадим растерянно посмотрел в окно, взял телефон, нашел город, в котором жила Катя, прикинул маршрут: из Минска можно долететь самолетом до Ганновера, взять машину напрокат. Надо завтра изучить расписание.

«Позвонить ей прямо сейчас? — мелькнула шальная мысль. — Нет, лучше завтра. Не ответила — значит, уже спит. И не по телефону. Утром решу…»

Второй час Катя сидела в кабинете за ноутбуком и при помощи словарей проверяла и перепроверяла письмо, написанное в адрес фонда и адресованное лично Хильде Флемакс. Информацию о том, что, вероятно, сын Ладышева нашелся, надо было донести максимально понятно, объяснив, почему она решила обратиться именно к фрау Флемакс. А для этого следовало рассказать, откуда автору письма известно, что у Вадима есть сын и что его поисками в Германии занимается именно Хильда. Дабы раньше времени всех не обнадеживать (вдруг она все же ошибается), хорошо бы сначала проверить, собрать факты, подтверждающие или отрицающие родство. Заодно поблагодарила Хильду и возглавляемый ею фонд за спасенную жизнь дочери.

Перечитав в очередной раз письмо и не обнаружив явных ошибок, она прикрепила к нему видео с мальчиком, присланное Вадимом, утреннюю фотографию, на которой улыбались Зигфрид с Мартой, и нажала «Отправить».

«Как же обрадуется Марта, если подтвердится, что Зигфрид — ее брат!» — от этой мысли на сердце стало и щемяще радостно, и тревожно.

Спать расхотелось: перевозбудилась, перенервничала. Чтобы успокоиться и отвлечься, Катя решила глянуть новости: что делается на родине, что происходит в мире. Ничего заслуживающего внимания за последние сутки не случилось. В соцсетях тоже ничего интересного: даже Веня не выложил новых фотографий, под которыми она всегда ставила «Нравится», дабы не обидеть и подать знак, что у нее все в порядке. Поколебавшись, Катя нашла в «Фэйсбуке» страницу Вадима: тоже ничего не изменилось, доступ закрыт. Подумав еще немного, она вернулась в переписку с Веней, нашла среди его друзей дамочку, которая зимой публиковала снимки с Ладышевым.

Лучше бы она этого не делала… Буквально пару часов назад Ада Лесина выложила в сеть две фотографии: на одной — кольцо с довольно крупным сверкающим камнем, на другой — мужчина в костюме и белой рубашке целует женщину в запрокинутую шею. Лица не было видно, но он очень похож на Вадима: высокий, подтянутый, широкоплечий, коротко стриженные темные волосы с легкой сединой. Ниже стоял хештег «#люблюнемогупомолвкасчастье»…

Захлопнув крышку ноутбука, Катя выключила в кабинете свет, пересекла прихожую и поплелась вверх по лестнице…

Покрутившись в кровати, Хильда поняла, что уснуть без снотворного снова не получится. Бессонница преследовала ее с того дня, как в ответном письме Вадиму она рассказала всё, что знает о Екатерине Евсеевой и ее дочери.

В ту ночь она впервые долго не могла уснуть. Думала, вспоминала, даже подняла среди ночи последнюю переписку фонда с этой женщиной. Очень странную и нечастую переписку: на идеальном немецком, но при этом сухо, без эмоций. Это было совершенно не похоже на письма других родителей, детям которых помогал фонд. Женщина словно балансировала на проволоке, боясь сказать лишнее. При этом идеальный немецкий давал повод предположить, что кто-то явно помогал ей писать эти письма. Но почему в таком холодном, отталкивающем тоне? Она даже подумала, что не зря судьба уберегла Вадима от этой женщины: она ему не пара. Он такой тонкий, ранимый, любящий, готовый ради близких на безумные с точки зрения рациональности поступки! И ради дочери Евсеевой он поступил так же. А ведь она принесла ему столько страданий!

Потому-то она так и не пересилила себя и не встретилась с этой женщиной, хотя всегда старалась лично познакомиться с родителями опекаемых фондом детей: кроме материальной хотелось оказать им еще и моральную поддержку. Особенно в таких сложных случаях, как у Марты. Но с мамой этой девочки желание общаться отсутствовало напрочь. Конечно, ребенок не виноват, но если у матери такое холодное сердце, значит, им не по пути. Вот потому и получилось, что письмо, в котором Екатерина Евсеева сообщила, что выходит замуж и ее дочь больше не нуждается в оплате медицинских услуг, Хильда восприняла с облегчением. И собственноручно вычеркнула девочку из опекунского списка.

Но после письма Вадима засомневалась: а правильно ли поступила? Вдруг у матери все же были какие-то личные причины не писать в фонд? Вдруг это всё лишь проявление стеснительности, желание лишний раз не беспокоить?

И Вадим неспроста поинтересовался Евсеевыми. Что-то изменилось в его отношении к ним. А здесь еще обнаружила в почте письмо более чем месячной давности, в котором Екатерина Евсеева снова попросила о помощи. Конечно же, Каролина ей отказала! Списки на плановые операции согласовывались заранее, и по правилам фонда — а Марта Евсеева находилась под опекой с рождения — девочка должна была в него попасть в числе первых. Но мама сначала отказалась, а теперь вдруг обратилась за помощью… Для экстренных случаев, безусловно, накапливается резервная сумма, но данная ситуация в эту категорию не попадает. Как они объяснят свои действия благотворителям?

А если изменились обстоятельства, к примеру, расстроилась свадьба? Выходит, ребенок остался без материальной поддержки, а значит, две предыдущие операции были бессмысленны… Допустить этого Хильда не могла. Пришлось переступить через собственные принципы и послать запрос в клинику. Ответ пришел быстро. Доктора приступили к подготовке Марты к третьей операции, девочка проходит обследование, часть суммы за медицинские услуги уже переведена на счет клиники самой Екатериной Евсеевой.

Получается, замуж она не вышла. Тогда откуда у нее деньги? И хватит ли их на весь до- и послеоперационный цикл? И вообще странная ситуация. Не в пример другим родителям, которые, получив отказ, продолжали настойчиво стучаться в двери и присылать повторные письма, Екатерина Евсеева промолчала. Значит, ее удовлетворил их ответ. А все ли хорошо с самой матерью?

Так или иначе, но Хильда поняла, что объясниться с Екатериной Евсеевой ей придется. Жаль, что под влиянием предубеждения она не встретилась с ней раньше, не вникла в ситуацию, не познакомилась с девочкой. А ведь это было ее личным правилом. С некоторых пор она жила исключительно фондом, судьбами попавших в сложную ситуацию детей и их родителей…

После смерти супруга Хильда не смогла долго оставаться в огромных апартаментах в центре мегаполиса. Она никогда не любила город, предпочитала пригород. Но Мартину так было удобнее, всего десять минут ходьбы до работы. Теперь же необходимость в этом отпала, а потому при первой возможности вдова продала квартиру и купила двухэтажный дом в пригороде Франкфурта: на втором этаже обосновалась сама, на первом разместился офис фонда. Так было лучше для всех: ей не приходилось тратить время на дорогу, посетителям же, в основном приезжим, найти и добраться было довольно легко. В каких-то пяти километрах пролегала автомагистраль, одна из транспортных артерий, пересекающая страну с юга на север. К тому же появилась возможность поселить рядом и Каролину — девушку сына, с которой чета Флемакс долгие годы поддерживала теплые отношения. Как и Вайс, та была врачом, принимала участие в печально закончившейся экспедиции. Тогда она тоже подхватила неизвестный вирус, но несколькими днями позже, что ее и спасло: успели эвакуировать. Но на всю жизнь осталась инвалидом…

В фонде Каролина работала со дня основания, но дистанционно, так как передвигалась в инвалидной коляске: как профессиональный медик уточняла диагнозы, методы лечения, общалась с коллегами на понятном им языке. Предложение поселиться в одном доме с Хильдой она приняла с радостью: так же как и для Хильды, потерявшей сначала сына, а затем и супруга, фонд стал смыслом ее жизни. К тому же их объединяла память о человеке, который для одной из них был единственным сыном, для другой — единственной любовью. Роман Каролины и Вайса начался еще во время учебы, но так как оба были преданны науке, отношения они не форсировали. Оба хорошо понимали, насколько опасна и коварна вирусология и как часто она отправляет в мир иной своих исследователей…

Получив от Каролины согласие, Хильда тут же занялась перепланировкой дома: просторный лифт на второй этаж, отдельный выезд в сад из расположенных на первом этаже апартаментов. Каролина сама попросила поселить ее рядом с офисом, так как часто работала по ночам. За три года их отношения стали много ближе, теплее, откровеннее. Их объединяли уже не только общая память и общее дело, они стали подругами: проводили вместе вечера, смотрели фильмы, разговаривали о жизни. И часто, провожая Каролину до лифта на первый этаж, Хильда с грустью думала, какая бы из нее получилась любящая жена, замечательная мать и заботливая невестка…

Хильда прошла на кухню, проглотила половинку таблетки снотворного и в ожидании, пока оно начнет действовать, решила спуститься на первый этаж: не давала покоя переписка с Екатериной Евсеевой, хотелось еще раз ее перечитать. И предложить наконец-то встретиться. Можно в клинике, куда ей необходимо наведаться в ближайшие дни, чтобы решить вопрос о госпитализации ребенка в соседний с кардиологией корпус: у мальчика из семьи иммигрантов диагностировали тяжелую форму диабета.

Осторожно, дабы не разбудить помощницу, Хильда открыла дверь в офисное помещение и удивленно подняла брови. С чашкой в руках Каролина что-то читала на мониторе.

— Я думала, ты давно спишь, — женщина подошла ближе, коснулась ладонью ее плеча.

— И я была уверена, что ты спишь, — улыбнулась та в ответ. — Не получалось уснуть, решила зайти в интернет. Какое-то странное письмо пришло с полчаса назад… От Екатерины Евсеевой. Мы как раз вспоминали ее девочку.

— И что в письме? — Хильда достала из кармана очки.

— Оно тебе адресовано, но так как пришло в адрес фонда, я не сразу поняла, что послание носит личный характер. Извини! Почитай сама, — кресло отъехало от стола. — Довольно длинное послание, странно воспринимается. Много стилистических ошибок, хотя, насколько я помню, раньше она писала почти идеально. И за помощь иначе поблагодарила, как-то от души. Но главное не это: возможно, она нашла нашего мальчика…

— Какого мальчика?

— Сына Вадима Ладышева. Вот, смотри… По-моему, очень похож, — Каролина вывела на весь экран фотографию двух улыбающихся детей.

Хильда надела очки, присела на стул и надолго застыла перед монитором: увеличивала фото, всматривалась в овал и черты лица подростка, искала какие-то одной ей знакомые совпадения мимики, взгляда. Похож… Ее внимание переключилось на девочку: милое личико, бровки, глазки, обрамленные густыми ресницами, взгляд, направленный прямо в камеру…

О, Боже! Да ведь похожа и на мальчика рядом, и на Вадима!

— Девочка — наша Марта Евсеева, — пояснила Каролина. — Мальчика зовут Зигфрид Алерт. Он их сосед… Ты тоже заметила удивительное сходство детей? Они словно брат и сестра. На видео, где он помладше, это особенно заметно, — стрелка курсора запустила прикрепленный к письму ролик, который Хильда видела уже тысячу раз.

— И где они живут?

— Пригород Бюнде, городок Энгер. Это километрах в двадцати от Бад-Эйнхаузена.

— Я должна выехать туда завтра утром, — решительно произнесла фрау Флемакс. — Ты сможешь предупредить Симона?

Симон работал водителем. Безотказный, легкий в общении молодой человек был племянником Каролины, с детства обожал тетю и уважал начальницу.

— Да. Прямо сейчас пошлю сообщение. Если спит, то прочитает утром. Он рано просыпается.

— И, пожалуйста, закажи гостиницу.

— В Бюнде или Бад-Эйнхаузене?

— В Бад-Эйнхаузене. Мне надо встретиться с администрацией клиники, возможно, не один раз. Как, ты сказала, фамилия мальчика?

— Алерт. Екатерина написала, что его отец профессор-эндокринолог.

— Берндт Алерт. Невероятное совпадение!.. — пробормотала Хильда. — Именно с ним я собираюсь встретиться в клинике… — Хильда сняла очки, спрятала их в карман. — Да, и еще… Напиши и отправь гарантийное письмо от моего имени на Марту Евсееву.

— Ты уверена? Екатерина Евсеева больше не просила…

— Я уверена, Каролина, — мягко перебила Хильда. — Но с письмом можно повременить до утра, — она поцеловала в макушку женщину в кресле и почувствовала, как, несмотря на только что пережитый стресс, начинают закрываться глаза. — Пойдем спать.

— Да, конечно. Я только отправлю сообщение Симону, — Каролина взяла телефон. — Спокойной ночи!

— Спокойной ночи, дорогая!

Хильда поднялась наверх, сняла халат, перевела на шесть утра будильник, верой и правдой служивший ей и Мартину более сорока лет, поставила его на комод рядом с куклой в белом свадебном платье…

«Если я права в своей догадке, скоро у тебя появится новая хозяйка, — посмотрела она на покрытое тонкими трещинами фарфоровое личико. — Не забыть бы утром…»

Хильда аккуратно сняла куклу с подставки, поправила ей волосы, платьице и положила на походный чемодан у двери, который никогда не прятала в чулан. Не было необходимости: большую часть жизни она теперь проводила в поездках…

7

…Сквозь сон Вадим почувствовал нестерпимое желание близости, повернулся к любимой женщине, попытался нежно прикоснуться к ней и…

Тут же проснулся: на кровати, кроме него, никого не было. Не было даже второй подушки. Когда-то он сам спрятал ее в шкаф, дабы не раздражала своей нетронутой чистотой, непримятостью. Зачем вторая, если на широкой двуспальной кровати он спит один? И одеяло можно было купить меньшего размера…

Все еще томимый желанием, он раздосадовано повернулся на спину, посмотрел в темный потолок: «Надо что-то делать, иначе снова объявится «кручина»…»

Решительно встав с кровати, Вадим набросил халат, раздвинул двери, отгораживающие часть спальни, служившую гардеробом, вытащил походный чемодан: надо собрать, пусть лежит в машине на всякий случай. Сегодня вряд ли получится вылететь, но завтра… Вполне возможно, надо подготовиться. А сейчас — в бассейн.

Снизу, приглушенное закрытой дверью, уже доносилось радостное тявканье Кельвина.

— Привет, Кельвин! Доброе утро, мама! — Вадим попытался погладить крутившегося волчком щенка, поцеловал в щеку хлопотавшую у плиты мать. — Скорее всего, завтра улечу на пару дней.

— Доброе утро, сынок! По делам? Куда? Что-то случилось? — Нина Георгиевна насторожилась: накануне вечером о командировке он ничего не говорил.

— По делам. В Германию. Ничего не случилось, — успокоил он короткими фразами, остановился перед выходом и добавил: — Но, если случится, уверен, тебе понравится.

Нина Георгиевна вытерла полотенцем руки, подошла к окну, проводила сына взглядом до банного комплекса, улыбнулась. Второй день она пребывала в прекрасном расположении духа, и загадочный ответ Вадима придал настроению новый радостный импульс. Какое-то почти детское состояние ожидания грядущего праздника, долгожданного подарка. Да и сам Вадим со вчерашнего утра стал другой: почти не хмурится, всё о чем-то думает, улыбаясь. Верить в то, что причина кроется исключительно в появлении Кельвина-второго, не хотелось. Сердце подсказывало, что дело не только в щенке.

«Что-то происходит с моим сыном… А вдруг это любовь? — предположила она. — Если так, то мне это действительно нравится… Ах, если бы это снова была Катенька!»

Это была ее тайная мечта, о которой она не осмеливалась сказать ни Галине, ни тем более Вадиму. Пусть даже теперь у Кати есть ребенок, в этом нет ничего плохого, так получилось, всякое бывает. Не стоит судить человека, если не знаешь всей правды. Вдруг и ее сын в чем-то виноват? Ну не могла она так ошибиться в этой девушке!

При этом, положа руку на сердце, Нина Георгиевна готова была принять любой выбор сына. И не потому, что ей давно хотелось внуков. Дело в другом: никто не знает, сколько ей осталось, и все чаще пугала мысль, что после ее ухода Вадим останется один. Не жить же ему до конца дней только работой. Он и так изменился за четыре последних года, меньше улыбался, не позволял себе эмоций. Как бы зачерствел душой. И переезд за город ничего не изменил: никакой другой жизни. Кроме работы и забот о доме, никаких интересов.

Да, он многого достиг, она может гордиться его успехами! Но не о такой судьбе она мечтала для сына. Любовь, семья, дети — вот одна из главных составляющих счастья! Понятно, что в конечном итоге любая жизнь приобретет чисто статистический результат: столько-то детей, столько-то внуков, написанные книги, картины, открытия, ученые степени, пьедесталы, подиумы… И лишь один фактор останется недоступным сухой статистике: был ли человек счастлив? Насколько он был искренен с собой? С кем его душе было хорошо и уютно? Мысли о ком согревали его до последних секунд?

Нет такой статистики. И никогда не будет. Лишь сам человек вправе об этом знать: сознавать, чувствовать, ценить, беречь, хранить в памяти мгновения или же долгие годы счастья. Это то, с чем мы уходим навсегда, уносим с собой, не позволяя перевести в сухие цифры отчетности. В каких единицах, к примеру, можно измерить любовь? О ней не кричат на каждом углу, ее чувствуют, ею живут. Если кто-то и попытается сделать это постфактум, результат чаще всего будет далек от истины.

С высоты прожитых лет Нина Георгиевна имела полное право считать, что любовь — главный показатель счастья. Это и есть миг бесконечности. Для одних он — секунда, для других — вся оставшаяся жизнь…

Очень жаль, что в своих размышлениях сын до этого пока не дошел. В разговорах время от времени они пытались разгадать формулировку-ребус профессора Ладышева, и мать слышала от сына много интересных версий, довольно близких по мыслям. Но в них не упоминалась любовь. Вместо нее — этакая пунктирная линия. Вадим словно боялся и всячески избегал этого слова.

«А может, все-таки Катя ночевала в мое отсутствие?» — снова вспыхнула надежда в душе Нины Георгиевны.

Зоркий глаз Галины Петровны сразу отметил на спинке кровати халат, который они прятали от Вадима. Загружая в стиральную машину лесной камуфляж, по аккуратно закатанным рукавам и штанинам она поняла, что ее догадка верна: в доме ночевала женщина. Обнаружились и другие мелочи: свежая дырочка в ремне — как раз для женской талии, следы в мусорке в санузле, в которую, движимая следовательским азартом, не побрезговала заглянуть Галина Петровна. И — резиновые сапоги Нины Георгиевны под навесом. Женский размер!

Всем этим Галя поделилась с ней, пока резали грузди. И пришла к выводу: если Вадим приводил в дом женщину, значит, для него это серьезно. Кто-кто, а Галина Петровна хорошо знает, какое у него было табу на этот счет: только Катя и была допущена в холостяцкую квартиру на Сторожевке. А что, если это она и приезжала?

Конечно же, ничего вразумительного на вопрос, кто был в гостях, Вадим не ответил. Но на душе у Нины Георгиевны посветлело. А тут еще Кельвин-второй появился. Как же она благодарна тому мужчине, с которым случайно познакомилась в ветклинике и из рук которого приняла драгоценный живой подарок! Непонятно, почему Вадим и словом не обмолвился об их знакомстве. Но это уже детали. Куда важнее загадочная смена настроения сына, новость, что он улетит в Германию и ей это должно понравиться.

Еще как понравится, если он полетит к той, которая так нравится ей!

«Катя живет в Германии… — женщина сложила вместе ладони, прижала к груди, закрыла глаза и прошептала: — Господи, помоги моему сыну… Помоги, Господи!»

Открыв глаза, Нина Георгиевна заметила на дорожке к дому Вадима и, стараясь не наступить на вертевшегося под ногами маленького питомца, вернулась к плите: надо, чтобы плотно позавтракал. На работе сыну некогда думать о еде…

В шесть утра Катя проснулась от сигнала будильника и не сразу поняла, где она, что с ней. Почему так рано прозвенел звонок, когда можно еще поспать?.. Глаза категорически отказывались открываться, болела голова, да и все тело ныло, точно накануне она переусердствовала в тренажерном зале.

«Это все из-за ночных переживаний. Сколько удалось поспать? Часа три? Интересно, Хильда уже прочитала письмо? Вряд ли… А вдруг я ошиблась? Я так мало знаю всю эту историю, так мало знаю о Зигфриде и его семье… Надо бежать к Алертам!» — вспомнила она, резко подхватилась на кровати, как вдруг…

Перехвативший горло рвотный спазм заставил согнуться, на секунду замереть в недоумении и пулей помчаться к унитазу. Почему? Что случилось? Ведь ничего такого она вчера не ела, на ночь пила зеленый чай. Отчего же на ровном месте буквально выворачивает наизнанку? Давненько такого с ней не случалось. Разве что в первом триместре беременности…

«О боже! — обессиленная Катя опустила крышку унитаза, присела на нее, запрокинула голову, прикрыв глаза. — Этого не может быть! Как же так? Один-единственный раз всего…»

Забеременеть она могла только от Вадима. Вариант с Генрихом даже не рассматривался. Она сразу ему заявила, что готова подумать о детях только после выздоровления Марты. И строго следила за приемом гормональных контрацептивов. Последняя неделя перед отъездом в Минск совпала с физиологическим циклом, чему она трижды порадовалась: не придется испытывать близость-пытку, не возникнет дискомфорта в дороге, можно сделать перерыв в приеме лекарств. На секс в Минске она не рассчитывала.

Кто ж знал, что всё так обернется… И что теперь делать? После вчерашней-то новости…

Мутить перестало, но общее состояние не сильно улучшилось: виски словно сдавило обручем, тело оставалось вялым, непослушным.

«Надо встать. Главное — не делать резких движений», — вспомнила она рекомендации, которые, увы, в первую беременность ей мало помогали.

Но на сей раз вроде помогло: новых спазмов не возникало, голову стало отпускать.

Заглянув в комнату к Марте, Катя подоткнула под матрац одеяло, прислушалась: еще почти час должна спать. Успеет сходить к Астрид и вернуться. Позавтракают — снова зайдет, но уже вместе с Мартой. Потом поедут в клинику. Хорошо бы по дороге купить тест на беременность…

Что будет, если он окажется положительным, думать не хотелось. Вдруг всё же виноваты продукты? Или руки после улицы плохо вымыла. Учитывая, что дочери предстоит сложная операция, а за ней последует период долгой реабилитации, она нисколько не расстроится, если тест окажется отрицательным. Так будет лучше для всех…

Ровно в восемь Хильда села на заднее сиденье «Мерседеса» и, пока водитель укладывал вещи в багажник, еще раз рассмотрела фотографию детей. Удивительно, но на телефоне, на снимке меньшего формата, сходство мальчика и девочки было еще более очевидным: мелкие детали не отвлекали внимания, зато выделялись общие черты — разрез глаз, их цвет, форма бровей, носа. Черты становились более четкими, точно их прорисовали тонко очиненным карандашом. У обоих густые длинные ресницы. При этом личико девочки вообще выглядело неестественно кукольным.

«И зовут ее Марта… Снова случайное совпадение?» — перевела она взгляд на лежащую рядом куклу.

— Стартуем, фрау Флемакс? Ничего не забыли? — на всякий случай уточнил Симон, усевшись на водительское сиденье.

— Нет… Хотя… Вспомнила! Ох, уж этот склероз! Минуточку…

Женщина вышла из машины и вернулась в дом. В чулане на втором этаже поставила стремянку и стащила с верхней полки коробку, внутри которой лежала мягкая упаковка. С утра почти час потратили на ее поиски и вот, пожалуйста, только сейчас поняла, где она может быть: лежала себе спокойненько в дальнем углу! А ведь чуть не весь дом пришлось из-за нее перерыть!

Коробку для куклы оставил реставратор. Вещей при переезде набралось много — транспортная компания упаковывала их несколько дней. Но о своей семейной реликвии Хильда решила позаботиться сама: заранее пригласила известного мастера, который бережно завернул куклу в пупырчатую пленку и забрал в мастерскую. Вызывало беспокойство покрытое трещинами фарфоровое личико, которое требовало укрепления как снаружи, так и изнутри. Предстояло поработать и с конечностями; добавить отколовшиеся пальчики, заменить ткань на мягких частях туловища, пошить копию ставшего серым от времени платья.

На новое место жительства куклу доставили спустя два месяца в специально изготовленной коробке. Внешне, как и было обещано реставратором, она практически не отличалась от прежней, даже сеточка трещин сохранилась. Но теперь можно было не бояться, что при неосторожном касании тонкий фарфор рассыплется на мельчайшие кусочки. Все остальные детали тоже были исправлены, на месте были и потерянные неизвестно когда пальчики. Усадив куклу на привычное место — старинное пианино с подсвечниками, Хильда мысленно извинилась перед Мартой за принесенные неудобства, закрыла пустую коробку и собралась было снести ее вниз, чтобы выбросить, как вдруг передумала и спрятала в чулан.

Даст бог, пригодится!

И вот пригодилась. Вернувшись к машине, женщина улыбнулась фарфоровому личику, аккуратно уложила куклу в коробку, закрыла крышку.

— И куда теперь отправляется ваша Марта? Снова на реставрацию? — поинтересовался Симон.

Историю семейной реликвии он знал от сестры.

— К своей новой хозяйке, — загадочно ответила Хильда. — Теперь Марта будет жить у Марты.

— Вы уверены? — Симон с сомнением посмотрел в зеркало заднего вида: все ли хорошо с боссом?

— На девяносто девять процентов. Недостающий процент — утвердительное слово мамы новой хозяйки.

— Ну, если так… — ничего не поняв, водитель пожал плечами. — Тогда в добрый путь!

— В добрый путь, Симон! Поехали, — улыбнулась женщина…

…Еще после первого запуска сборочной линии Ладышеву пришлось изменить ранее придуманные и устоявшиеся правила: совещания по понедельникам теперь начинались ровно в восемь утра в его кабинете. И вызвано это было в первую очередь разницей во времени: когда рабочий день здесь начинался, в далекой Японии он уже подходил к концу. И наоборот: здесь — полночь, там — начало рабочего дня. Так что если из концерна поступало указание, а, как правило, видели его утром, к концу дня надо было отчитаться — через несколько часов в Стране восходящего солнца наступит утро.

Впрочем, совещания теперь были не только по понедельникам. Каждый день в девять утра руководители всех служб собирались в комнате переговоров на короткую летучку, проводимую кем-то из замов. Кем — зависело от задачи на день или неожиданно возникшей проблемы. Нередко на ней присутствовал и шеф, но слово брал не всегда: зачем вмешиваться, если совещание проводит главный инженер? Они уже обсудили этот вопрос, сам справится, без посторонней помощи. Или тот же Поляченко. Что может добавить Ладышев к четкой и лаконичной речи своего первого заместителя?

Так что по утрам, кроме понедельника, шеф с легким сердцем мог заниматься любыми другими делами. Он вообще мог приехать на работу к обеду или уехать задолго до конца рабочего дня. Никого это не удивило бы. Могли и вообще не заметить: каждый занят своим делом. Но в первый день недели шеф старался никуда не отлучаться: в понедельник после обеда любой сотрудник мог обратиться к нему с личным вопросом.

Сегодняшнее совещание было особым и затянулось дольше обычного: в полном составе на нем присутствовала японская делегация, приступавшая к сборке второго конвейера. Первая партия оборудования прибыла еще неделю назад, через пару недель ждали вторую, еще через неделю на склад начнут поступать первые комплектующие. Пробный запуск сборочной линии был намечен на конец года, и график очередности работ был расписан по дням.

Для полноценной работы на совещание пришлось пригласить переводчика из посольства. Язык общения — английский, которым вполне прилично владели присутствующие как с одной, так и с другой стороны. Но мало ли… Недопонятых моментов в таком серьезном деле быть не должно.

Оставшись наедине с Поляченко, Ладышев посмотрел на часы на столе: время летело быстрее, чем ему хотелось бы. Некогда думать о Германии. Может, и хорошо. Не до поездок сейчас.

— Марина, сколько человек записано на личный прием? — спросил он по громкой связи у секретарши.

— Пока никого, Вадим Сергеевич. Все работают.

— Понятно… Кофе? — предложил он Андрею Леонидовичу.

— Можно… Еле встал сегодня: столько натаскал вчера, столько дырок просверлил, что до сих пор руки трясутся. Отвык я от нормальной мужской работы, — он сделал несколько круговых движений, пытаясь размять плечи. — Половина подъезда уже живет, половина ремонтируется. В выходной шуметь нельзя. Но Зина с утра всех жильцов обегала, выпросила разрешение поработать. Вот и ухайдокала меня за эти несколько часов… Если честно, был удивлен, когда увидел тебя на парковке.

— Почему? — Ладышев поставил перед ним чашку с кофе.

— Думал, сегодня полетишь.

Вадим с недоумением посмотрел на собеседника. Он вроде не говорил Андрею, что собрался куда-то лететь.

— Отдохнул бы недельку, — добавил тот, заметив растерянность шефа.

Ладышев вернулся к столу со второй чашкой кофе.

— Смеешься, что ли? Какой отдых? А уж тем более сейчас. Лучше расскажи, как там следствие.

— Чем занимается Интерпол — никто не знает. Всех, кроме Обухова, выпустили под подписку. Он всё еще в больнице. Навещать никому не разрешают, но… Словом, удалось договориться для одного человека.

— Для кого? Для брата?

— Нет. Для любимой женщины по имени Валентина, — Поляченко пригубил кофе и пояснил: — Екатерина Александровна за нее просила перед отъездом.

Ладышев свел брови. Точно. Катя ему рассказывала о Замятиной. Быстро же она догадалась, кому можно доверить заботу о подруге.

— А делу это не помешает?

— Напротив. Быстрее выздоровеет, быстрее осудят, быстрее выйдет. Понимаю, что рано и не к месту, но в будущем я хотел бы взять его к нам. Староват я. А у него мозги покруче моих шарят в новых технологиях, ребят с физподготовкой опять же подтянет. Учитывая еще один корпус, мне помощник понадобится, а таких специалистов, как он, по пальцам…

— Нет! — жестко отреагировал Ладышев. Он даже в лице изменился. — То, что обещал, я для него сделаю. Но не более того… Что с участком?

— С пятницы ничего не изменилось. Заседание исполкома только на следующей неделе. — Успев пожалеть, что раньше времени раскрыл свой план в отношении Обухова, Андрей Леонидович снова дал понять, что особой необходимости находиться на месте у шефа в ближайшее время нет. — На производстве порядок. Процесс запущен, исполнителей достаточно.

Утром он и в самом деле надеялся, что Ладышев улетит, и даже ждал от него звонка. Натолкнувшись на категорическое нежелание Вадима говорить о Екатерине Александровне по приезде из Японии, Поляченко решил повременить и дождаться более подходящего момента. Но за неделю такого момента так и не нашлось, разговаривали только о делах. Андрею Леонидовичу даже с женой некогда было пообщаться: приезжал домой не раньше десяти, наскоро ужинал и тут же падал в кровать, чтобы проснуться в шесть и уже в семь быть на рабочем месте.

Зина тоже терпела и лишних вопросов не задавала. Но по глазам было понятно, что каждый день она ждет ответа на главный вопрос: поговорил он с Ладышевым о Кате? Потому Поляченко не сильно и домой торопился: ну нечего ему сказать Зине! Но накануне утром нервы у супруги сдали, и, едва проснувшись, она спросила в лоб, собирается он говорить с Ладышевым или нет. И добавила, что его молчание считает трусостью. Как и поведение самого Вадима Сергеевича. По ее разумению, оба они совершают ошибку: один — из-за пресловутого упрямства и обиженного самолюбия, второй — из ложного чувства мужской солидарности.

На этом многословная обычно Зина демонстративно отправилась на кухню и до конца дня разговоров на данную тему не заводила. Одному богу известно, чего ей это стоило! Но такое ее поведение подействовало на супруга еще сильнее, чем бесконечные увещевания и советы: в нем росло чувство вины, мучила совесть. Ну зачем он донес свои сомнения в честности и порядочности Екатерины Александровны до шефа, зачем так спешно отправил ее с дочерью за границу? С одной стороны, издержки профессии, перестраховался. С другой… Интуитивно хотел оградить Ладышева от новых личных переживаний, что ли? Слишком памятен был тяжелый период, когда тот едва не помер после расставания с любимой женщиной.

Но вчерашний звонок Вадима вроде как дал шанс реабилитироваться. Конечно же, у Андрея Леонидовича был и номер телефона Екатерины Александровны, и домашний адрес, и даже два электронных! Иметь под рукой контакты на все случаи жизни входило в его профессиональные обязанности. Потому и записал, когда прощались на вокзале в Варшаве. Как же он порадовался вчера собственной предусмотрительности! Даже не сдержался, намекнул Зине, что Ладышев очень скоро куда-то полетит!

Вот только слишком часто его аналитический ум оказывался бессилен в отношении шефа. Рано было даже мысленно говорить «гоп!». Кто сейчас сидит перед ним? Всё тот же, как неделю, как год назад, непробиваемый и хладнокровный Вадим Сергеевич! Все мысли только о работе, ничего лишнего! Шаг влево, шаг вправо — расстрел самого себя!

Ну как его подтолкнуть к другому шагу, о котором, а Поляченко был в этот уверен, Ладышев думает? Как это сделать, чтобы не вызвать присущего ему сопротивления любому давлению извне?

— Я хотел бы наконец поговорить с тобой о Екатерине Александровне… — Поляченко сделал глоток кофе.

Ладышев молча поднес ко рту чашку, коснулся ее губами, но… То ли кофе оказался горячим, то ли вдох-выдох сделал не вовремя. Поперхнувшись, он поставил чашку на стол, прикрыл рот ладонью и убежал в санузел.

Поляченко успел допить кофе, когда тот снова появился в кабинете.

— Встретиться тебе с ней надо. Девочка у нее замечательная, — продолжил Андрей Леонидович.

— У тебя все? — хмуро перебил Ладышев.

— Нет.

— Зато у меня все.

— Спасибо за кофе! Если что, я у себя.

Поляченко покинул кабинет. Проводив его взглядом, Вадим отнес обе чашки к умывальнику, рухнул в кресло, повернулся к окну.

«Если уж ей удалось склонить на свою сторону Андрея, то куда мне деваться?»

Никогда прежде Поляченко не разговаривал с ним в таком тоне, никогда не затрагивал личных тем. Зазвонил телефон: Клюев.

— Да, Саня. Привет! На месте, еще неделю назад вернулся… Уже знаю… При чем здесь ты? Всё правильно. Давно надо было рассказать… Нет. Когда я прилетел, она уже уехала… Нет, не видел… Да какая разница, чья дочь? Сань, всё! Давай прекратим этот разговор! Я занят. Перезвоню!

Ладышев нажал красный кружок на дисплее, бросил телефон на стол.

«Сговорились они все, что ли? — раздражение едкой волной растекалось по телу. — Сам знаю, что мне делать!..»

Он действительно уже знал, чего хочет и что надо для этого сделать. В советах со стороны не нуждался. Даже подготовился, чемодан в машине. Но от утренней решимости к обеду не осталось и следа. Как он может оставить работу по личной причине? Поэтому и выпроводил из кабинета осмелевшего Поляченко, отфутболил Клюева с его намеками… Но что будет вечером? Снова «кручина»? Ждать, пока она заполнит пустоту в душе, станет лучшим другом и собеседником, как уже когда-то было? И что потом? Рано или поздно потянет за собой в бездну… Только вряд ли на этот раз его спасет работа.

Ему жизненно необходимо поговорить с Катей! Слишком многое в истории четырехлетней давности стало понятным для него только сейчас. Балай, Лежнивец… Почему интриги этих женщин оказались сильнее его? Неужели он позволит им себя победить? Придумал какую-то капсулу, вместо того чтобы подойти и спросить прямо. Не чувства он в ней запрятал, а самого себя заточил.

Тогда чего он ждет? Чего боится? Того, что у Кати, в отличие от него, не осталось к нему никаких чувств? Так ведь он даже не попытался это выяснить! И совершенно не обязательно, что им придется говорить: достаточно посидеть рядом, посмотреть друг другу в глаза… Он сразу всё поймет. И примет. Как бы ни было горько. Тогда уж ладно — пусть работа, «кручина»…

Но не сейчас!

Резко повернувшись к столу, Ладышев решительно удалил из телефона «Кручину», включил ноутбук и начал поиск авиабилетов на завтрашнее утро…

Около двенадцати Симон сделал остановку в зоне отдыха рядом с автотрассой. До Бад-Эйнхаузена оставалось минут сорок езды, директор клиники назначил встречу на два часа дня, так что можно было не торопиться: перекусить, передохнуть, подумать. За время пути Каролине удалось раздобыть еще одно подтверждение того, что сосед Евсеевых действительно сын Вадима. Дата выписки акта о рождении Зигфрида Алерта на несколько месяцев отличалась от времени приблизительного усыновления Сережи Говорова. Но год и день рождения совпадали.

«Надо звонить Екатерине», — решилась Хильда, открыла в ноутбуке ночное письмо, набрала указанный в конце текста номер.

С первого раза не ответили. Зато снова позвонила Каролина.

— Прислали окончательный счет из клиники, но треть уже оплачена самой фрау Евсеевой, — сообщила она.

— Понятно. Спасибо за информацию, Каролина…

Хильда приложила к губам телефон, задумалась. Ненадолго. Перезвонили с недавно набранного номера.

— Добрый день! Вы мне звонили… — произнесли по-русски.

— Добрый! — поздоровалась женщина и растерялась. А если Екатерина не знает немецкого? Как же им общаться? — Это Хильда Флемакс. Вы говорите по-немецки?

— Да-да! Здравствуйте, фрау Флемакс! — перешла на немецкий собеседница. — Вы получили мое письмо?

— Да. Именно поэтому я вам звоню.

— Я ждала вашего ответа на почту, но раз вы звоните…

— Я уже на пути к вам. Катя, скажите, вам известны какие-то подробности о семье мальчика? Вы давно знакомы?

— Вы тоже считаете, что Зигфрид может быть сыном Вадима? — слышно было, что Катя заволновалась. — Я только вчера поняла, на кого он похож.

— Очень похож.

— Мы знакомы чуть более полугода. Семья Алерт и мы переехали в соседние дома в один день. Со взрослыми общались нечасто, а вот дети подружились. Марта сразу привязалась к Зигфриду, несмотря на то, что он гораздо старше ее.

— А когда Вадим вам рассказал, что ищет сына?

— Недавно. В прошлом месяце мы с дочерью ездили на родину, случайно встретились. Тогда и рассказал, — упуская подробности, пояснила собеседница. — Но видео с мальчиком я тогда не успела посмотреть, Вадим срочно улетел в Японию. Он переслал мне его лишь вчера.

— Вы сообщили ему о своей догадке? — голос Хильды стал строже.

— Нет, нет! Что вы! Я же понимаю, что сначала нужно всё проверить. Если ничего не подтвердится, это может его сильно травмировать. Мне показалось, он уже отчаялся разыскать сына… Поэтому я и решила сначала написать вам. Он сказал, что поисками мальчика в Германии занимаетесь вы. Простите, если…

— Всё хорошо. Вы правильно поступили, — успокоила Хильда, отметив про себя заботу Екатерины о чувствах Вадима. Ей это понравилось. Непонятно другое: если они общаются, почему Вадим не дал об этом знать? И девочка — неужели он не заметил, как она похожа на Зигфрида? — Вы сразу заметили сходство?

— Да. И сначала растерялась. Но всё же решилась написать. Извините, если в моем письме были ошибки. Я только учусь.

— Их было не так много, — ободрила Хильда, голос ее потеплел. — Хотя, признаться, мы были удивлены, ваши прежние письма в фонд были идеальны.

— Их писала не я. Я понятия не имела о той переписке с вами. Их вам писал другой человек…

— Как это понять — другой человек?

— Так получилось. Я вам позже объясню… Давайте лучше вернемся к семье Алерт. Замечательная семья, и Зигфрида в ней любят всем сердцем. Мне и в голову не приходило, что мальчик родителям не родной. Глава семьи Берндт — профессор, эндокринолог. Ему за семьдесят. Астрид, его жена, гораздо моложе супруга. Еще девочкой она была пациенткой Берндта, позже они поженились. Сегодня утром мне удалось с ней поговорить, и она рассказала много интересного. У нее какая-то сложная форма эндокринного расстройства, поэтому она не могла иметь детей. Усыновить мальчика им предложил друг мужа, профессор Кольтене.

— Профессор, который первым оперировал Сережу…

— Вот! Фамилию этого профессора и Вадим упоминал! Признаюсь, я ее сама спросила, почему они так поздно решились на ребенка. Хотя уже знала, что Зигфрид — приемный. Он сам мне накануне рассказал. Астрид подтвердила. Тогда всё сходится…

— Да. Слишком много сходится… — согласилась Хильда. — Вы не дали ей понять, что знаете биологического отца мальчика?

— Нет, что вы! Я даже не представляю, как ей можно будет об этом сказать! Астрид после обострения болезни только что из госпиталя и еще не совсем оправилась. К тому же они так любят Зигфрида! И он их…

Утром, когда соседка откровенно делилась с ней историей усыновления мальчика, Катя чувствовала себя неловко: выпытывает подробности, которые послужат доказательством для одного человека, но другим, возможно, принесут боль. Она будто собиралась украсть у этой семьи нечто очень дорогое. Растерялась от теплоты и нежности, с какими женщина рассказывала об усыновленном маленьком мальчике, о внезапно обретенном ею долгожданном счастье материнства. В какой-то момент Кате даже стало перед ней стыдно…

— Я вас понимаю… — Хильда сделала паузу. — Я подумаю, как поговорить с Алертами. Они часто бывают дома днем?

— Только Астрид. Берндт и сейчас в клинике в Бад-Эйнхаузене. Мы с Мартой тоже туда выезжаем. У нас УЗИ сердца в четырнадцать часов.

— Ок! Значит, там с вами и встретимся! — Хильда обрадовалась: можно будет взглянуть на девочку. Одно дело — фотография, и совсем другое — живое общение. — Мне давно следовало с вами познакомиться.

Кате показалось, что последние слова женщины прозвучали виновато.

— Мне тоже давно нужно было поблагодарить вас за помощь лично. Извините меня! А вдруг я ошибаюсь, и Зигфрид не сын Вадима?..

— Думаю, вы не ошибаетесь, — фрау Флемакс вздохнула. — Я очень надеюсь, что это Сережа. В любом случае спасибо, Катя! До встречи в клинике.

— Да, до встречи!

Хильда спрятала телефон, открыла ноутбук и, допивая остывший кофе, поискала информацию о профессоре Берндте Алерте. Краткие биографические данные, перечень работ, статей, наград, ссылки на публикации, отзывы коллег — стандартный набор известного в мире медицины человека.

— Симон, вы готовы ехать дальше? — спросила она у уткнувшегося в телефон водителя за соседним столиком.

— Как всегда, фрау Флемакс! — мигом отреагировал тот.

— Позвольте, я помогу вам донести до машины сумку с ноутбуком…

— …Всё хорошо! — улыбнулся доктор маленькой пациентке на кушетке и перевел взгляд на маму. — Всё по плану. Очень скоро ваша дочь ничем не будет отличаться от сверстников. Ждем вас на повторное УЗИ за неделю до операции.

— А мне точно всё-всё будет можно? — строго спросила его Марта. — И на самолетах летать?

— И на самолетах.

— И плавать?

— И плавать, и бегать, и танцевать, — с улыбкой подтвердил доктор. — Фрау Евсеева, вас просили зайти в администрацию. С вами хотят поговорить.

— Да, конечно. Мы в любом случае туда заглянем, чтобы взять счет на оплату. Спасибо! До свидания!

— Спасибо! До свидания! — повторила за мамой девочка и, едва они покинули кабинет, заявила: — Я есть хочу! Очень-очень!

В клинике Марта любила зайти в небольшое кафе, съесть пирожное, выпить молочный коктейль. Как будто в других местах это было не так вкусно!

— Сначала сходим в администрацию. Доктор сказал, что нас там ждут.

— А кто ждет?

— Одна тетя.

— Я ее знаю?

— Нет. Но она тебя знает. Ее зовут Хильда. Она очень хорошая.

Катя остановилась, присела перед девочкой, поправила яркие резиночки на волосах. Перед встречей с Хильдой она немного волновалась. В телефонном разговоре ей показалась, что та общалась с ней как-то слишком отстраненно. При этом, памятуя, что покойный Мартин и его супруга были для Вадима как родные, понимала, что та сразу заметит сходство Марты с ее отцом. Но дальше скрывать, кто отец девочки, уже не имело смысла: очень скоро это перестанет быть ее тайной. Для некоторых уже перестало. Так что будь что будет.

В канцелярии при администрации на рабочем месте была лишь одна сотрудница.

— Здравствуйте! Я — Екатерина Евсеева. Мне нужен счет на оплату УЗИ.

— Да-да! — живо отреагировала женщина. — Здравствуйте, фрау Евсеева! Вот для вас документы… — она протянула пухлый файл. — Фрау Флемакс очень расстроилась, что вы уже заплатили часть суммы, и попросила все дополнительные счета высылать ей. Так что ваш счет по УЗИ уже оплачен. Поздравляю!

— Как оплачен?.. — Катя непонимающе посмотрела на копию договора с клиникой болезней сердца.

— Фрау Флемакс оплатила. Она сейчас в клинике, в эндокринологическом корпусе. Просила вас ее подождать.

— Да… — механически кивнула Катя.

— Я есть хочу, — снова заканючила Марта: происходящее было ей глубоко неинтересно.

Мама перевела отрешенный взгляд на нетерпеливо дергающую ее за рукав дочь. Она еще не понимала, как отнестись к тому, что все оставшиеся траты на лечение будет оплачивать кто-то другой. Неужели этот шаг продиктован благодарностью за Зигфрида?

— Да, доченька, сейчас идем… Вы могли бы передать, что мы будем ждать ее в кафе?

— Конечно, передам! Какая у вас красивая девочка! — не удержалась от комплимента женщина и, вытащив из ящика стола маленькую шоколадку, протянула ребенку. При этом тактично спросила у мамы: — Можно угостить?

Катя кивнула.

— Спасибо! — потупив глазки, поблагодарила Марта, не забыв очередной раз дернуть за руку мать. — До свидания!

— До свидания!

— Мамочка, спрячь шоколадку в сумочку! — сразу за дверью попросила дочь.

— Ты отказываешься от шоколада?

Катя удивленно открыла сумочку: Марта, как и она сама, была сластеной, и шоколад в их доме не залеживался.

— Мы с тобой девочки, нам фигуру надо беречь, — по-взрослому пояснила малышка. — Лучше я вечером угощу ею Зигфрида. А ты купишь мне круассан с шоколадным кремом? — заволновалась она, стоило шоколадке исчезнуть внутри сумки.

— Ну конечно!

«Может, нет ничего удивительного в том, что она так заботится о Зигфриде? Если он ей родной по крови, то это всё объясняет. Несложно представить, как она отреагирует на известие, что любимый друг оказался ее братом. Да еще старшим!» — Катя с нежностью посмотрела на дочь.

Как же она сама мечтала в детстве о братике или сестричке!

В кафе на первом этаже было немноголюдно. Заняв место у окна, Катя подошла к стойке с готовыми блюдами, поставила на поднос блюдце с заказанным дочерью круассаном, свежий сок и, уловив аппетитные запахи с кухни, почувствовала, насколько проголодалась сама: после утреннего недомогания пришлось отказаться от завтрака — побаивалась повторения. Но сейчас от голода сосало под ложечкой. Во время прежней беременности ничего подобного не было, аппетит отсутствовал напрочь.

«Значит, нет никакой беременности! — порадовалась она в душе. — Обыкновенное расстройство. Но на всякий случай стоит проверить».

Катя решительно поставила на поднос тарелку с салатом, добавила еще одну со вторым блюдом. Если организм не отреагирует, то всё в порядке: в прошлый раз весь первый триместр даже смотреть на еду не могла!..

8

— …Привет! Отец просил напомнить, что мы завтра улетаем, — подзабытый голос Ады Лесиной звучал как ни в чем не бывало: словно и не было почти девятимесячного взаимного молчания. — Он уже на вилле, ждет нас.

Проводив в конце рабочего дня японцев, Вадим как раз взбегал по лестнице на второй этаж. Он даже споткнулся о ступеньку от неожиданности и едва устоял на ногах. Какая поездка? О чем она?

«Юбилей у Лесина!» — запоздало подсказала память.

Личное приглашение на свое шестидесятилетие Леонид Самуилович прислал еще в июле. Чем удивил Ладышева: не на хорошей ноте они завершили свое сотрудничество…

…После спонтанной близости в день сдачи объекта Ада не выпускала Ладышева из поля зрения: присылала приглашения на светские мероприятия, периодически названивала, писала сообщения, недвусмысленно напоминая о волшебном вечере в кабинете, призывала повторить, зазывала в гости. Вела себя скорее по-мужски: активно, напористо, порой агрессивно. Разве что цветы не отправляла в его адрес. Складывалось впечатление, что чем сильнее пытался отстраниться от нее Вадим, тем больше ее это заводило. Что такое хорошие манеры, Аде, похоже, было неведомо. Не зря она не сжилась с мачехой!

«Захотела — взяла!» — было ее жизненным правилом.

Он же ломал голову, как тактично отказать в очередной раз: не посылать же куда подальше дочь делового партнера! И отцу не пожалуешься! Проблему надо было как-то решать самому.

Но как? Поведение Ады Вадима уже стало пугать: всё ли с ней в порядке? С психикой нынче у многих проблемы, и они не зависят ни от статуса, ни от материального благосостояния, ни от уровня интеллекта. Он откровенно боялся ее телефонных звонков: что еще ей взбредет в голову?

Накануне Старого Нового года неожиданно дал о себе знать сам Лесин: прислал билет на выступление заморской звезды мирового уровня в одном из клубов. Повертев билет в руках, Вадим озадачился: что бы это значило? Почему не позвонил или не дал знать, что будет в Минске? Странное место встречи… Но в клуб идти придется: уж он-то знал, что билеты на подобные мероприятия стоят больших денег. Нельзя отказываться от такого знака внимания со стороны делового партнера.

Каково же было его удивление, когда за столиком в VIP-зоне кроме Леонида Самуиловича он увидел и Аду! Начался концерт, Лесин откровенно заскучал и вскоре, многозначительно показав на часы, удалился. Правда, перед уходом шепнул на ухо Ладышеву, что оставляет на его попечении дочь и просит ни в чем ей не отказывать. У Вадима даже речь отняло: выходит, и клуб, и приглашение отца — дело рук Ады? Сжав зубы, он кивнул и мысленно пообещал себе: завтра же начнет возврат Лесину оставшейся части займа, чтобы не чувствовать зависимость от него. Но до завтра придется потерпеть.

Концерт закончился, Ладышев предложил подвезти Аду домой. Та, на удивление, повела себя непривычно: скромно потупив глазки, поблагодарила, но попросила об одолжении — вместе поужинать. Мол, отец уже улетел в Москву, искать компанию поздно, а все-таки Новый год, пусть и Старый. То, что она вела себя вежливо и тактично, Ладышева и подкупило. Можно сказать, посочувствовал ее одиночеству. И зря.

В ресторане, куда она предложила заехать, кроме них никого не было. Приглушенный свет в зале и единственный сервированный стол в закрытой кабинке красноречиво говорили о том, что все было продумано заранее. Свежие розы, бронзовый подсвечник с горящей свечой, негромкая музыка. Романтика да и только! Вот только Ладышев с досадой почувствовал себя загнанным в угол.

Дальше стало еще хуже: беседа не заладилась изначально. О чем можно говорить с женщиной в глубоко декольтированном платье, которая, словно гипнотизируя, сверлит тебя взглядом и при этом периодически недвусмысленно проводит кончиком языка по губам? Какая тут еда? Да ему кусок в горло не лез! Приготовившись к защите, он изо всех сил пытался понять логику дальнейших действий Ады, а та всё сверлила и сверлила его взглядом, от которого уже начинала кружиться голова. Вдруг она встала, подошла ближе, положила ему на плечи руки, присела на колени…

Попытавшись отодвинуться, Вадим сделал неловкое движение и локтем сбросил на пол вилку. Звон металла о плитку словно послужил сигналом к действию, и… Вадим расхохотался: громко, на весь зал. Смеялся над собой: как мальчишка, повелся на нехарактерное для Ады поведение, не сообразил, что просто изменились правила охоты на него.

Придется и ему играть не по правилам. Дерзко, невоспитанно, нетактично.

Обретя уверенность, он снял с колен озадаченную женщину и небрежно показал на ее место напротив:

— Вообще-то я поесть сюда пришел. — Дождавшись, пока официант принесет новые приборы, Вадим демонстративно принялся на еду. — Больше не пью, уберите, — показал он взглядом на пригубленный бокал с вином. — И счет. Прямо сейчас. Платить буду картой.

Недоуменно посмотрев на растерянную даму, официант скрылся за стойкой.

— Так себе рыба… Могла бы выбрать ресторан и получше, — мужчина отодвинул едва тронутую тарелку с горячим.

Растерянность сидевшей напротив Ады постепенно уступала место злости: дернулись скулы, сжались губы. Послав Ладышеву испепеляющий взгляд, она вдруг резко встала, опрокинув стул за спиной, схватила сумочку и, сбивчиво цокая каблуками, направилась к выходу.

— Леониду Самуиловичу привет передай! — бросил ей вслед Вадим.

Дождавшись официанта, изучил счет.

— Ручка есть? Вот это и это я не заказывал, — подчеркнул он две позиции. — Спецобслуживание, я так понимаю, это пустой зал? Это тоже не ко мне. Цветы, так и быть, оставим — розы свежие, достойные… Переделай счет!

Захлопнув папку, краем глаза зацепил витиеватые вензеля, вытесненные на дорогой коже. Ну конечно! Это же фирменный знак Лесина! Даже на бумаге подписанного им договора были нанесены такие же узоры. Выходит, хозяин данного заведения — папаша Ады.

Усмехаясь, Вадим наблюдал, как официант исчез и появился с дамочкой-администратором, которая приближалась к столику с весьма воинственным видом.

— Извините, но мы всё перепроверили: сумма прежняя. Вы готовы платить?

— Нет.

— То есть вы отказываетесь?

— Категорически, — подтвердил Вадим.

— В таком случае мы вызовем милицию, — угрожающе предупредила администратор. — Охрана! — прокричала она в сторону выхода.

В конце зала появились два амбала.

— Вызывайте милицию. Вызывайте, вызывайте, иначе я сам ее вызову и напишу претензию за необоснованно выставленный счет, — Ладышев достал телефон.

— Но это заказала ваша дама! — возмутилась администратор.

— Вот именно — дама, а не я. Это первое. Дама — не моя. Это второе. Я всего лишь сел с ней за один столик и готов оплатить то, что съел. В том числе и ее ужин — я ведь воспитанный человек. Вдруг у нее нет денег? И третье: вот этот пустой зал, — Вадим обвел взглядом помещение, — организовал не я. Я просто пришел и сел за столик. Разве моя вина в том, что у вас нет посетителей? За что вы обязываете меня платить? Кстати, ваши камеры наблюдения это подтвердят. Я пришел к вам впервые, вам не звонил, столик не заказывал. Все претензии к даме, что я и отмечу в своем заявлении. Ну а если ваши амбалы прикоснутся ко мне хотя бы пальцем, завтра будете беседовать с моим адвокатом и страховой компанией: страховка у меня на все случаи жизни. Но для начала позвоните Леониду Самуиловичу и уточните: хочет ли он, чтобы его дочь оказалась замешанной в очередном скандале? — усмехнувшись, Ладышев посмотрел на администратора, которая с каждым словом всё больше багровела. — Да, моя фамилия Ладышев. Звоните хозяину. Или даме, которая ушла. Уверен, ее номер телефона у вас есть. А я на всякий случай свяжусь со своим адвокатом.

Вадим набрал номер:

— Андрей Леонидович? Ладышев. Не могли бы вы приехать в… — продиктовал он название заведения и адрес. — И еще просьба: вызовите кого-нибудь из водителей. Немного выпил, мало ли какая провокация может быть на выезде с парковки! Хорошо, жду… Ваш ход, — ему было смешно смотреть на женщину, задыхающуюся в негодовании. — Пока ждем, я, пожалуй, допью вино, грех оставлять его за такую цену.

Сдерживавшейся из последних сил дамочке хватило ума знаком остановить приблизившихся к Ладышеву амбалов. Сгруппировавшись, Вадим уже успел просчитать в уме последствия: пара сломанных ребер, выбитые зубы, ну и далее по мелочам. Администратор удалилась, амбалы застыли за спиной. Вадим хладнокровно открыл в телефоне почту, почитал новости.

— Простите, вышло недоразумение, — процедила сквозь зубы вернувшаяся к столику администратор. — Вы ничего не должны нашему заведению.

— Э нет! — запротестовал Ладышев. — Как и договаривались, ужин я оплачиваю. И цветы. Так что несите счет… Вам что, хочется платить из своей зарплаты вот за эту бутылку? — показал он взглядом на вино.

Поколебавшись, администратор снова удалилась. Меж тем в зале появились Поляченко с Зиновьевым: оттеснив амбалов, они заняли место позади шефа.

— Ваш счет, — протянул женщина кожаную папку.

— Вот это другое дело! — Ладышев вытащил из портмоне одну из банковских карточек. — Терминал несите.

Расплатившись, Вадим встал и, не оборачиваясь, двинулся к выходу.

— Это что было? — негромко спросил Поляченко, пока гардеробщик ходил за дубленкой шефа.

— Личное! Извини за беспокойство!

Назавтра рано утром Ладышев улетел во Франкфурт срочно готовить кредитный договор с «Моденмедикал». Скоропостижная смерть Мартина не позволила в свое время юридически правильно завершить процедуру смены основного владельца компании, а вступать в эту роль по завещанию Вадим отказался сам. Правда, пришлось долго уговаривать Хильду. Иначе надо заплатить сумасшедший налог. Но зачем? Не проще ли ей дождаться положенного после смерти супруга срока и унаследовать все восемьдесят процентов компании, принадлежащие Мартину? А уже после этого они вместе подумают, как быть дальше. К тому же ему будет проще решать некоторые вопросы, если контрольный пакет по-прежнему будет принадлежать гражданину Германии.

Так и сделали. Формально большей долей в компании владела Хильда Флемакс, но управлял ею Вадим Ладышев. Неофициально. Не хотел светить свое участие ни здесь, ни там. Компания продолжала успешно работать, исправно перечисляла дивиденды на личный счет Хильды, время от времени жертвовала деньги детскому фонду имени Вайса Флемакса, стала полноправным соучредителем совместного предприятия и строящегося под Минском завода. И всё же, как мог, Ладышев старался поберечь финансы «Моденмедикал». Потому и согласился на предложение Лесина.

Теперь ему предстояло срочно избавиться от преследования кредитора и его дочери. Объяснять Хильде ничего не пришлось: в очередной раз она категорически отказалась вникать в суть дела, объяснив это тем, что компания принадлежит не ей. Да, она не выполнила волю Мартина, но лишь юридически. Вадим сам вправе распоряжаться средствами так, как считает нужным.

Подготовив документы и отдав распоряжение на перевод денег, Ладышев вернулся в Минск и в тот же день получил по почте письмо, в котором банк Лесина официально требовал вернуть кредит в недельный срок, иначе дело передадут в суд. Договор, мол, был подписан не уполномоченными на то лицами. Ну и так далее…

Вадим только усмехнулся: зря он не прислушался в свое время к совету Поляченко, не стоило ему связываться с этим человеком. С другой стороны, у него есть запущенное в эксплуатацию здание. И построено оно на совесть. Лесин словно для себя старался, что в свете последних событий весьма походило на правду.

Кредит Ладышев закрыл через три дня, а еще через день ему позвонил Лесин.

— Недооценил я тебя, — зло процедил он. — Выкрутился… Вот только свою дочь я в обиду не дам!

— Вашу дочь сложно обидеть, — ответил Вадим. — Сама кого хочешь обидит. Так что здесь вы не по адресу, Леонид Самуилович. Спасибо за совместную работу.

— Ну-ну, — буркнул тот. — Поговорим еще.

Разговор прекратился. Как и преследования Ады. Разве что успела разместить в соцсетях фотографии памятного ужина в ресторане. Как он и предполагал, в зале велось качественное видеонаблюдение, и съемка выбранного ею столика шла с трех сторон. Найти удачные кадры «романтического вечера при свечах» было делом желания. И влюбленный взгляд, и нежное объятие с сидевшей на коленях женщиной, в декольте которой он буквально уткнулся носом, были не монтажом, а всего лишь удачно выбранными моментами. Добавила она и несколько «подтверждающих» кадров с концерта: вот он, улыбаясь, что-то шепчет ей на ухо, практически касаясь кожи губами, вот смотрит с вожделением. Непонятно только, откуда взялось кольцо, которого он вообще не помнил. Но хештег многое объяснял «#старыйновыйгодлюбовькольцосчастья». Если судить по фотографиям, свидание действительно было более чем романтическим.

Проверить соцсети Вадиму посоветовал Андрей Леонидович: на «романтическую» фотосессию в инстаграме и фэйсбуке наткнулась Зина. Дабы не нарываться на новый конфликт, звонить Аде с просьбой убрать фото Вадим не стал: удалил из друзей Аду, а заодно и разных непонятных девиц, стер метки, закрыл профиль. Отныне на его страницу могли заходить только друзья, и стать ими можно исключительно в силу личного знакомства.

А о Лесиных он постарался забыть. Так, неприятный осадок, не более того…

Никаких общих дел с Леонидом Самуиловичем не осталось, поводов для общения — тем более. А потому он несказанно удивился приглашению: перелет туда и обратно на личном самолете, проживание на вилле юбиляра на Лазурном берегу, полный пакет услуг, соответствующий статусу почетного гостя. Всё вместе в свете их последнего общения выглядело весьма странно. Да и друзьями они никогда не были, связывало дело, которое, к счастью, завершилось.

И все же Ладышеву следовало подумать, как отказаться от приглашения под благовидным предлогом. Для начала хотя бы поблагодарить. Но сделать это он не успел, а потом и вовсе вылетело из головы: пришла первая претензия на сбой поставленного оборудования…

— Здравствуй, Ада! Спасибо, что напомнила. Извини, я не смогу полететь: дел много.

— Да ладно, не сочиняй! Отец сказал, что у тебя были проблемы, да только обошлось, выкрутился в очередной раз. И меня можешь больше не бояться, — Ада усмехнулась. — Я лечу с женихом. Он, кстати, чем-то на тебя похож… Но в постели получше будет.

— Поздравляю, — пропустил он мимо ушей намек. — Желаю счастья. Но я не полечу.

— Личная причина? — полюбопытствовала Лесина. — Можешь кого-нибудь с собой прихватить. Я разрешаю. Могу поговорить с отцом.

— Спасибо за заботу, Ада. Но я в этом не нуждаюсь.

— И все-таки… Неужели кому-то удалось растопить твое сердце? — игриво продолжила она.

На сей раз Вадим промолчал. Как он понял, любой его ответ только продлил бы разговор.

— Ты хорошо подумал? — уточнила она после паузы.

— С некоторых пор я научился думать. Поздравлю по телефону.

— Папа такого не любит. И вообще, мне показалось, что он на тебя сильно зол. Так что рекомендую…

— Радует, что у Леонида Самуиловича такая заботливая дочь, — перебил ее Ладышев. Пора было заканчивать разговор. — До свидания, Ада Леонидовна! Мягкой посадки на Лазурном берегу!

«Зря не отказался раньше… Интересно, откуда он знает о моих проблемах? Какое ему дело до моего бизнеса? Злится он на меня… — раздраженно подумал Вадим и вдруг, словно наткнувшись на невидимую стену, остановился. — А не он ли присылал своих гонцов к Такаши?»

Об этой истории накануне отъезда с ним по секрету поделился Икеночи. Около четырех лет назад, сразу после принятия концерном решения о начале работы с Ладышевым, в европейский офис примчались люди некоего бизнесмена из России с чемоданами денег. Хотели построить такой же завод. Но японцы не были бы японцами, если бы не соблюдали кодекс чести. Икеночи (тогда он еще не входил в совет директоров) доложил о предложенных миллионах начальству, и гонцам в срочном порядке пришлось исчезнуть.

Чуть позже этот факт был принят во внимание при его повышении, и, приступив к новым обязанностям, Такаши о нем забыл. Вспомнил, лишь когда началось внутреннее расследование в концерне. Но беда в том, что тогда он не удосужился поинтересоваться фамилией бизнесмена. А воды с тех пор утекло немало. Тем не менее Такаши посоветовал Ладышеву внимательнее присмотреться к своим партнерам: уж слишком много им было известно, даже подробный проект его завода был на руках.

Всё сходилось: Лесин сам вышел с ним на контакт, как только он стал искать подрядчика для строительства. Проект завода его компания попросила для начальной работы над сметой.

«Точно чертик из табакерки выпрыгнул! — припомнил хронологию событий Вадим. — И кредит предложил, и подрядчиком стал. Зачем решил помочь? Всё просто: срок займа по договору истекал к концу текущего года, далее невозвращенная сумма обрастала пеней и штрафами и начинала увеличиваться в геометрической прогрессии. Я это просек, но договор подписал, так как за спиной были капиталы «Моденмедикал». Также настоял на том, чтобы в договор был включен пункт о возможности досрочного погашения. Но, видно, Лесин решил, что это блеф. На что надеялся? На то, что я не уложусь в сроки и здание перейдет в его собственность. Затем окончательно отжать у меня бизнес, начать переговоры с концерном. Он и не на такое способен. Но со зданием у него не получилось… А что, если?..»

— Андрей, ты еще на месте? Зайди ко мне, — попросил он по телефону и, как всегда в минуты волнения, принялся мерить шагами кабинет.

— Ты чего мечешься? — подивился вошедший Поляченко. — Случилось что?

— Лесин! — обернувшись, выпалил Ладышев. — Ты был прав в отношении Лесина на все сто! Присаживайся, — забыв о случившемся несколько часов назад недопонимании, показал он рукой на стул. — Есть чем поделиться…

— …Мамочка, ну когда мы уже поедем домой? — сидя за столиком в кафе, безостановочно канючила Марта. — Зигфрид уже давно вернулся из школы, а мы все сидим и сидим.

Катя посмотрела на часы: дочь права, они здесь уже полтора часа. Маленькому ребенку сложно долго сидеть на одном месте: все вкусное, что хотелось, съедено и выпито, игры в детском планшете тоже надоели. И как быть?

— Ну, где твоя тетя Хильда? Почему она так долго? — продолжала ныть дочь.

Почему, Катя догадывалась, стоило только услышать, куда направилась фрау Флемакс: в эндокринологический корпус, где работает Берндт Алерт.

На входе в кафе показалась женщина: явно кого-то искала. Встретившись с Катей взглядом, она уверенно направилась прямо к ней.

— Здравствуйте! Простите, что заставила вас долго ждать. Хильда Флемакс, — протянула она руку.

Катя встала и также протянула руку.

— Екатерина Евсеева. А это Марта. Марточка, поздоровайся с тетей.

— Здравствуйте! — всем видом выражая недовольство, буркнула девочка.

— Какой прелестный ребенок! — тем не мене не удержалась от комплимента женщина. — Можно? — показала она на пустой стул и обратилась к Марте: — Тебе часто говорят, что ты красивая?

— Иногда, — равнодушно ответила та. — Мама говорит, в садике Эштин говорит. Он меня любит, — кокетливо пожала она плечиками. — Только я люблю Зигфрида. Мама, мы скоро поедем домой?

— Скоро, дорогая. Вот с тетей поговорим и поедем.

— Вообще-то я планировала о многом с вами поговорить… — посмотрев на девочку, Хильда почувствовала неловкость. Ей следовало подумать о том, что разговор с профессором затянется надолго, и предложить Екатерине другое время для встречи. — Но теперь мне неудобно вас задерживать. Мы могли бы встретиться вечером?

— Даже не знаю… — Катя замялась. Оксана еще накануне предупредила, что вечером вместе с Ниной поедет к портнихе. Рассчитывать больше было не на кого. — Мне не с кем оставить Марту. Но… мы могли бы пригласить вас к себе! — нашла она выход. — Вы даже можете у нас заночевать, правда, Марта? Пригласим тетю в гости?

— Пригласим, — быстро согласилась девочка. — Только поехали домой!

Теперь пришел черед растеряться Хильде. На приглашение она не рассчитывала, для нее и Симона Каролина заказала гостиницу. Но почему бы и нет?

— Я с радостью приму ваше предложение. Если, конечно, это вас не затруднит и никому не доставит неудобств.

— Мы живем одни, так что неудобства доставлять некому. Зато мы сможем спокойно обо всем поговорить.

— Замечательно! Вот только… — Хильда посмотрела в сторону дальнего столика, за которым сидел молодой мужчина. Катя давно обратила на него внимание: люди входили и выходили, а он, как и они, словно кого-то ждал. — Мне надо поговорить со своим водителем. Симон!.. Познакомься, Симон: это фрау Евсеева и ее дочь Марта, наша подопечная. А это Симон, мой чудесный водитель: любая дорога с ним занимает не более пяти минут, — пошутила она.

— Рад знакомству! — улыбнулся парень.

— Симон, фрау Евсеева гостеприимно предложила мне остаться у них на ночь. Нам нужно поговорить, а девочка уже устала.

— А адрес фрау Евсеевой? Я хотел бы убедиться, что с вами всё будет в порядке, — Симон по совместительству выполнял функции охранника.

— Я перешлю вам адрес по телефону, — предложила Катя Хильде.

— Давайте поступим так: мы с Симоном заедем в гостиницу, а затем он привезет меня к вам. Вы не против?

— Как вам удобно.

Катя мысленно порадовалась, что у нее будет время заехать в супермаркет и подкупить продуктов: на гостей она не рассчитывала, в холодильнике — минимум, необходимый для двоих. Заодно и тест на беременность купит. Поела она с удовольствием, никаких неприятных ощущений не возникло. Но хорошо бы окончательно снять подозрения.

— Сейчас я отправлю вам адрес, — достала она телефон.

Через несколько секунд раздался сигнал: Хильде пришло сообщение.

— Адрес есть, всё в порядке! — проверила она телефон. — Поехали?

Услышав долгожданное «поехали», Марта стрельнула в нее довольными глазками-бусинами, спрыгнула со стула и побежала к выходу.

«Правильно поступила, что привезла куклу», — улыбнувшись, подумала Хильда.

Никаких сомнений в том, чья это дочь, у нее не осталось…

— …Очень даже похоже на правду, — выслушав шефа, согласился Поляченко. — Лесину нужно было доказать концерну, что ты — плохой партнер, выпускаешь брак, из-за чего страдает репутация «UAA Electronics». Вариант беспроигрышный в любой ситуации.

— То есть ты считаешь, что это он?

— Убежден. Предположим, узнать, что у нас пошли проблемные установки, было несложно: слухами земля полнится. И то, что ты выкрутился в очередной раз, могло его сильно разозлить… Вот только его что, прямо из концерна об этом оповестили? — хмыкнул Андрей Леонидович. — Вариантов много: разработал план сам, вошел в сговор с конкурентами концерна. Подкупили или методом шантажа нашли своего человека в «UAA Electronics», наняли исполнителей… Значит, так. Я прямо сейчас попрошу встречи со следователем Интерпола, озвучу нашу версию. Насколько я понял, дело у них с мертвой точки до сих пор не сдвинулось. Может, эта информация поможет. А ты изложи версию в письменном виде и отправь Икеночи.

— А вдруг мы ошибаемся? Бросим тень на человека, а он ни при чем?

— Не смеши! Если он готов был купить того же Такаши за миллион долларов, он уже при чем. И легко потратит еще несколько миллионов, чтобы добиться решения в свою пользу. Для него это так, побочные расходы. Пиши — прочтет с самого утра и начнет действовать. Я поехал, — протянул руку Поляченко.

— Подожди, хотел предупредить. Я… улечу завтра утром.

— К Лесину на юбилей? — шутливо уточнил Андрей Леонидович.

— Ты знаешь куда. Вернусь в четверг. И извини за…

— Не извиняйся. Нормально всё, — улыбнувшись, перебил его Андрей Леонидович. — Лети. Можешь задержаться на сколько потребуется. Екатерине Александровне привет передавай… Всё, на связи.

Поляченко скрылся за дверью. Ладышев покрутил головой, усмехнулся, присел за стол и подтянул к себе ноутбук…

…В полной прострации Катя смотрела на две проступившие на тесте полоски: беременна! И не стоит дальше списывать свое состояние на желудочную инфекцию, на вирус или что-то еще. Да, она всегда мечтала иметь много детей. Даже давала себе слово: сколько раз забеременеет, столько малышей и родит! Потому что дети — это Божий дар, это счастье! А если ребенок рождается от любимого мужчины — счастье вдвойне!

Но почему это случилось именно сейчас? Что делать, если опять будет жуткий токсикоз в первом триместре? Как она выдержит операцию Марты? Как скажутся на ребенке и ее недомогания, и переживания? Она и без того винила себя во врожденных патологиях дочери, но если это снова повторится… И потом, еще вчера она готова была признаться Вадиму, что Марта — его дочь. Но теперь как поступить, когда он вроде как решил жениться? «Обрадовать», что ждет от него еще одного ребенка?

— Мамочка, ты скоро? — постучала в дверь дочь: неужели даже новая серия любимого «Щенячьего патруля» не подействовала?

Она уже не знала, чем занять девочку, чтобы отвлечь от навязчивой идеи увидеться с Зигфридом «хоть на минуточку». И что еще придумать, чтобы объяснить, почему он не зашел к ним вечером? Из короткого рассказа Хильды на парковке она узнала, что та пыталась поговорить с Алертом о Зигфриде. Пришлось рассказать, откуда у нее информация о мальчике. Конечно же, Берндту это не понравилось. Поэтому и Зигфрид не появился, хотя обещал накануне.

Катя бросила в урну тест, повернула защелку.

— Я хочу к Зигфриду! Почему он не пришел? — глаза Марты были полны слез. — Давай сами сходим в гости к Алертам.

— Марта, дорогая, мы не можем к ним пойти. Уже поздно. Зигфрид, может быть, занят уроками или лег спать…

Раздался звонок, и девочка бросилась к двери. На пороге с коробкой в руках стояла фрау Флемакс, за ее спиной — Симон с небольшим чемоданом. Губы Марты задрожали и поползли вниз: она была уверена, что это Зигфрид.

— Добрый вечер, Марта! — улыбнулась фрау Флемакс. — А это тебе!

Женщина переступила порог и протянула ребенку коробку. Следом за ней водитель внес в прихожую чемодан и вопросительно посмотрел на начальницу.

— Спасибо, Симон! Не беспокойся за меня, езжай. Я сообщу, когда ты мне понадобишься. Спокойной ночи!

— Спокойной ночи! — пожелал тот, повернулся и уже на выходе едва не столкнулся с запыхавшимся Зигфридом.

— Добрый вечер! — поздоровался с ним мальчик и, обращаясь к остальным, повторил: — Добрый вечер!

— Добрый! — обрадовалась Катя. — Проходи!

Заметив друга, Марта тут же сунула коробку обратно Хильде и бросилась навстречу Зигфриду.

— Ура! Пришел!

— Я на минуточку, — предупредил мальчик. — Только пожелать спокойной ночи! — и добавил, оправдываясь: — Папа не разрешил мне к вам в гости, поэтому мне пора обратно.

— Но почему? — едва не заплакала Марта.

— Конечно, беги домой. Я только хотела познакомить тебя с нашей гостьей: фрау Хильда Флемакс, — представила она женщину с коробкой.

— Очень приятно! Зигфрид, — воспитанно ответил подросток.

— Зигфрид! — раздалось грозное из темноты за его спиной.

— Спокойной ночи!

Мальчик исчез так же быстро, как появился. Закрыв дверь, Катя посмотрела на расстроенную дочь, на задумавшуюся гостью. Ясно, какие выводы сделал Берндт Алерт из дневного общения с фрау Флемакс. И понять его было несложно.

— Пойдемте за стол, — предложила хозяйка. Кому-то следовало прервать затянувшуюся паузу. — Мы с Мартой уже поужинали, но для вас оставили кусочек очень вкусного запеченного карпа.

— Нет-нет, спасибо! Мы с Симоном тоже успели поужинать в гостинице.

— Тогда предлагаю выбрать себе комнату. Вот кабинет, — приоткрыла она дверь из прихожей. — Он, конечно, крохотный, но там удобный диван… Можно переночевать в комнате Марты, а она поспит со мной.

Обычно дочь с радостью принимала предложение провести ночь в маминой комнате и часто просила об этом сама. Но не в этот раз.

— Я буду спать в своей комнате! — заявила она и демонстративно отвернулась. — И коробка ваша мне не нужна!

Катя ахнула, извиняясь, посмотрела на гостью.

— Марта! Так нельзя себя вести!

Ей стало стыдно за поведение дочери. Неужели причина кроется в том, что Зигфрид не смог уделить ей немного времени? Как объяснить ребенку, что некрасиво переносить свое недовольство на другого человека? И что делать: учитывая, через какие муки и страдания девочке предстоит пройти через пару месяцев, пожалеть и промолчать или же все-таки мягко, но убедительно донести свою позицию?

— Не волнуйтесь, я все понимаю, — словно прочитав ее мысли, успокоила Хильда. Слишком часто ей приходилось общаться как с детьми, так и с родителями, находящимися в сложной ситуации, а потому поневоле пришлось стать хорошим психологом. — Мне будет гораздо удобнее спать на первом этаже. И мама спокойно поспит, и ты в своей кроватке. Если тебе не нравится мой подарок, я могу отнести её в кабинет.

Как бы колеблясь, что делать, Хильда еще раз протянула коробку девочке.

Марта обернулась, посмотрела исподлобья на женщину. Вопрос был в том, что она не знала, что внутри коробки, а слово «её» не осталось незамеченным. Любопытство взяло верх.

— Спасибо, — все еще насупившись, поблагодарила она, и уже через секунду заинтересовано спросила: — А что там?

— Посмотри, — улыбнулась ей Хильда.

Выражение лица Марты изменилось, она тут же побежала в гостиную, положила коробку на диван, сняла крышку.

— Кукла… — разочарование было огромным.

— Волшебная кукла, — уточнила Хильда. — Ее тоже зовут Марта, и у нее долгая-долгая история. Почти сказочная, — женщина подошла ближе. — Она даже знакома с твоим папой.

Марта подняла недоверчивый взгляд.

— С папой? А как его зовут?.. Только мой папа не Генрих, — нахмурив бровки, предупредила она.

— Конечно, нет. Твоего папу зовут Вадим, — Хильда нежно провела ладонью по темным локонам, посмотрела на замершую Катю.

— Вадим? — девочка стала серьезной, все еще недоверчиво поглядывая на куклу, подумала. — А почему он не с нами?

— Ну, видимо, он пока еще не знает, что ты его дочка.

— Ему расскажет волшебная Марта? — заинтригованная историей, шепотом спросила девочка.

— Конечно! Она ведь волшебная! — заговорщицки понизила голос Хильда. — А еще расскажет о том, какая ты хорошая и послушная!

— Ну… я не всегда послушная, — Марта виновато опустила головку.

— Ничего страшного. Даже со взрослыми так бывает. Но всё можно исправить, если перестать капризничать и снова вести себя как послушная девочка. Правда, мама?

Катя механически кивнула. Произнести хоть слово у нее не получилось: во рту пересохло, язык отказывался подчиняться. Неужели Хильда сама обо всем догадалась? Хорошо это или плохо, подумать она не успела. Все мысли были заняты вопросом: как?

— Он точно меня найдет? Не перепутает с какой-нибудь другой девочкой? У Элис тоже нету папы, и у Тины, — вспомнила она подружек по детскому садику.

— Что ты, ну конечно не перепутает! Ты очень на него похожа! — ответила Хильда в том числе и на немой вопрос Кати. — Кто-то звонит? — она прислушалась.

Повторный звонок услышали все. Раздумывая, кто бы это мог быть в такой поздний час, Катя подошла к двери.

— Добрый вечер, Берндт!..

Поняв, кто пришел, Хильда оставила занятую куклой девочку и поспешила в прихожую.

— Что-то случилось?

— И вы еще спрашиваете?! — нервно повысил голос мужчина. В таком состоянии Катя видела его впервые: раздувавшиеся от негодования ноздри, расширенные глаза. — Вот вы где! — воскликнул он, заметив Хильду. — Я так и думал! Я запрещаю вам обеим приближаться к моему сыну, иначе я вызову полицию! Завтра же я позвоню адвокату, и мы подадим на вас в суд! Такие, как вы, не имеют права заниматься детьми! — с этими словами мужчина в сердцах рубанул рукой воздух и удалился прочь.

Катя с Хильдой переглянулись. Стало еще более понятно, насколько сложным был разговор с Берндтом и насколько он не оправдал ожиданий Хильды. И угрозы Алерта были отнюдь не пустыми: к тайне усыновления здесь относятся весьма серьезно. Как и к посягательствам на частную жизнь.

Катя закрыла дверь и с тревогой посмотрела на гостью. В отличие от хозяйки, та держалась спокойно: никаких эмоций на лице, никакой нервозности.

— Не расстраивайтесь, — улыбнулась она. — Это первая, вполне ожидаемая реакция. Подождем до завтра.

— Тогда, может быть, чаю?

— Спасибо, Екатерина! От чая не откажусь. К тому же я привезла вам чудесный пирог, который накануне испекла Каролина. Минуточку… — сняла она с ручки чемодана пакет с еще одной коробкой. — Каролина — моя главная помощница в работе фонда, моя компаньонка. Именно она вела с вами переписку.

— Увы, не со мной, — Катя опустила глаза. — От моего имени с ней переписывался Генрих Вессенберг. Я ничего об этом не знала, и в этом моя вина.

Женщины прошли на кухню. Марта, к удивлению матери, продолжала возиться с куклой и о чем-то негромко с ней разговаривала.

— Мы так и поняли сегодня ночью, что те письма писали не вы. А Генрих — это…

— Это мой друг еще со студенческих лет. Его семья давно переехала в Германию, доучивался он уже здесь. Журналист, но сейчас делает успехи на поприще телеведущего, — Катя включила чайник, посмотрела на присевшую за стол гостью, которая слушала ее более чем внимательно. Что ж, придется рассказать всю правду. — У нас был короткий студенческий роман, мы расстались, он уехал, долгое время не давал о себе знать. За это время я успела выйти замуж, работала журналисткой… — она сделала паузу. — А затем я случайно познакомилась с Вадимом Ладышевым. Наше знакомство по стечению обстоятельств совпало с… В общем, стала рушиться семья. Но виной тому был не Вадим: просто выяснилось, что мы с супругом разные люди, по-разному смотрим на вещи, детей у нас не было. Всё совпало: и новое счастье, и несчастье… Я много думаю о том времени.

— По пути к вам я тоже вспоминала Вадима того времени. Он был окрылен, счастлив. И, как ни старался, не мог этого скрыть. Это заметила и я, и покойный Мартин.

— Я помню. Он рассказывал, что его друг, а точнее, второй отец, тяжело болен. Говорил о том, что тот просил назвать сына Мартином. Потому я и назвала девочку Мартой. Вадим очень переживал, что ничем не может помочь… Вам какой чай: черный или зеленый? Есть просто травяной сбор на ночь.

Катя поставила на стол чашки с блюдцами, переложила пирог на тарелку и раздумывала, какой найти предлог, чтобы от него отказаться, не обидев гостью. Иначе снова придется встречать утро в обнимку с унитазом. А гостья, судя по всему, весьма догадлива.

— Зеленый, — ответила Хильда. Внимательно наблюдая за молодой женщиной, за ее гостеприимными хлопотами, ловила себя на мысли, что Катя ей очень нравится. В первую очередь своей естественностью: не лукавит, не играет, не пытается показаться лучше, чем есть. Чем и подкупает. — Почему же вы расстались?

— Об этом я тоже часто думаю… Стечение обстоятельств… и моя вина. Еще будучи студенткой, я написала статью, которая… поспособствовала смерти профессора Ладышева. Прошло много лет, я о ней забыла, познакомилась с Вадимом и вдруг вспомнила. Вернее, мне напомнили люди, которые тогда использовали и меня, и статью. Скрыть этот факт от Вадима и от общественности мне не позволила совесть. Поняла, насколько была неправа по отношению к профессору и его семье, сколько принесла им горя. Написала новую статью…

— Очень хорошую, — Хильда кивнула. — Я ее прочитала в интернете при помощи переводчика. Так вот с чего всё началось… Мне ее показал сам Вадим, когда долечивался после тяжелого воспаления легких.

— Тогда мне казалось, что он никогда не простит мне смерти отца, — Катя виновато опустила взгляд. — Мне было очень стыдно и перед ним, и перед Ниной Георгиевной.

— Насколько я смогла понять, прямой вашей вины в смерти профессора Ладышева не было, — не согласилась женщина. — К тому же вы нашли в себе силы извиниться. Открыто. Это поступок, на который способен не каждый. Уверена, что Вадим это оценил. Пусть не сразу, но он вас простил. Не мог не простить… И это не причина для расставания, если люди любят друг друга. Так почему это все-таки произошло?

— Не знаю… — Хильда озвучила вопрос, который Кате уже задавал Клюев. Четкого ответа у нее не было ни тогда, ни спустя время после открывшейся правды. — Не знаю… Сначала я была уверена, что такое не прощается, а затем… Виной всему моя категоричность, принципиальность, гордость… Хотя нет, даже не гордость. Не знаю, как это перевести на немецкий, но по-русски это звучит ГОРДЫНЯ. Один из главных грехов.

— Я вас понимаю… Вы очень искренни, — Хильда опустила взгляд на чашку с чаем. — Поэтому вы не сказали ему о беременности?

— Да. Как-то все совпало: мой тяжелый токсикоз, гордыня, его долгое молчание. Решила, что он вычеркнул меня из своей жизни, а возвращать его с помощью известия о беременности посчитала неправильным. Унизительным, что ли… И его не хотела обременять. Он мной не интересовался, даже избегал, как мне показалось, — снова вспомнилась встреча в больничном коридоре.

— Полагаю, что Вадимом в то время руководил тот же грех — гордыня, — по-русски произнесла последнее слово Хильда. — Но я хорошо его знаю: в любом случае он никогда не оставил бы ни вас, ни свою дочь без помощи.

— Он и не оставил — спас Марту. Но о том, что это он нашел фонд и перечислил деньги на операцию…

— …при этом будучи абсолютно уверенным, что это не его дочь… — дополнила Хильда.

— …я узнала совсем недавно. Три недели назад.

— А как получилось, что все эти годы рядом с вами был Генрих? — вернулась Хильда к так и не выясненной теме.

— Не все годы. Он был рядом, но на расстоянии: я всегда держала дистанцию. Но после Нового года, когда увидела, что фонд отказывает нам в материальной поддержке, вынуждена была принять его предложение: мы оформим брак, он удочерит Марту, ей сделают операцию бесплатно. Другого выхода в тот момент не нашлось. Я не знала, что он переписывался с вами от моего имени и отказался от помощи. В моем ноутбуке он установил троянскую программу: читал письма, удалял неугодную ему информацию. В том, что я приняла его предложение, сыграло роль и чувство благодарности. Ошибочное, как я сейчас знаю. Четыре года мы все были уверены, что фонд, ваш фонд, нашел он. О роли Вадима никто не подозревал.

— Получается, Генрих сделал всё, что мог, чтобы у вас не осталось выбора…

«Как, прочем, и Вадим», — с грустью подумала Хильда, вспомнив необъяснимое упрямство Ладышева, категорически запретившего упоминать фамилию Кати, делиться с ним информацией о состоянии ее дочери. Как теперь выяснилось, собственной дочери.

— Гордыня, — снова повторила она по-русски.

— Теперь я понимаю Вадима, понимаю его чувства, его состояние. В день, когда вы решили вопрос с оплатой операций, он звонил моему отцу. Пытался ему об этом сообщить, объясниться. Но тот не дал ему ничего сказать, запретил звонить. Вадим опоздал на полчаса. Сначала позвонил Генрих, обрадовал, что вопрос решен. Этого времени нам хватило, чтобы уверовать в то, что фонд нашел он.

— Генрих… — Хильда напрягла память. — Я помню молодого человека, который догнал меня на парковке. Назвался вашим другом, благодарил…

«Еще тогда у меня возникли сомнения в его отцовстве. Зря я все же уступила Вадиму, не настояла, чтобы он меня выслушал, — снова укорила себя женщина. — Но он тогда едва оправился от болезни, и я его пожалела: даже в разговоре боялась доставить ему страдание…»

— Во всей этой истории есть доля моей вины тоже. Я должна была встретиться с вами раньше.

— Ну что вы, какая вина! Я понимаю, как это выглядело со стороны. Он такой добрый, благородный, перевел немалые деньги на операции, а я, неблагодарная, даже спасибо не сказала ни вам, ни ему. Я знаю, что вы любите Вадима, как сына. И вам сложно было себя пересилить.

— Это правда… Так что Генрих? Где он сейчас?

— Уехал. Надеюсь, мы с ним больше не увидимся.

— То есть свадьбы не будет?

— Нет. После того, что я узнала, ни о какой свадьбе речи быть не могло. Он забрал заявление еще до того, как я перевела деньги на счет клиники.

— А где же вы их нашли?

— Продала доставшуюся мне после развода квартиру в Минске. Когда вернемся, будем жить у отца. Хочу вас поблагодарить за то, что вы решили взять на себя оставшиеся расходы. Но, право, не стоило, у меня хватит денег, я все рассчитала.

— Вам они еще пригодятся. Жаль, что пришлось продать квартиру. В том, что Марта осталась без материальной помощи, ошибка фонда. Мы должны были выяснить все обстоятельства. И я всего лишь попыталась исправить эту ошибку… Вы недавно виделись с Вадимом, — Катя кивнула. — Почему же опять ничего ему не рассказали? — Хильда перевела взгляд на девочку у дивана. — Он видел Марту?

— Нет. Так получилось… Сначала я не решилась ему открыться: испугалась, что он подумает, будто я сделала это только ради денег на операцию. К тому же случайно узнала, что у него и без нас хватает проблем по работе, временные финансовые трудности. Когда я сама нашла деньги и собралась с духом, чтобы познакомить его с Мартой, он улетел. Нам тоже пришлось уехать раньше времени.

— А как он воспринял вашу встречу? — Хильде было важно понять, насколько Вадим освободился от собственных комплексов и запретов.

— Мне сложно ответить. Это может знать только сам Вадим. Нам удалось немного побыть вместе… Съездили в грибы, — Катя вдруг покраснела, улыбнулась. — Но это были самые счастливые часы в моей жизни за последние годы! Вот только…

— Что только?

— У него своя жизнь, личная в том числе. Как я поняла из фото в инстаграме, у него есть женщина…

— Милая моя девочка, — улыбнувшись, Хильда положила свою ладонь на ее руку. — Может быть, хватит повторять одну и ту же ошибку и придумывать то, чего нет? Поверь, нет там никакой женщины и быть не может. Уж я почувствовала бы это одной из первых. Как когда-то поняла, что у Вадима появилась ты.

— А как же фотографии?..

— А никак. Вадим не из тех, кто выставляет свое счастье напоказ. Он лучше, чем кто-либо другой, понимает, что надо его беречь, хранить. Слишком дорогой ценой оно ему дается…

— Мамочка, нам пора спать! — неожиданно услышали они.

Крепко прижав к себе одной рукой куклу, второй Марта держалась за перила лестницы. Катя насторожилась: как и все дети, словосочетание «пора спать» дочь не любила. А здесь вдруг сама попросилась.

— Конечно, дорогая! — живо отреагировала она. Подойдя ближе к девочке, приложила ладонь к ее лобику: температуры нет. — Прямо сейчас и пойдем. Вы меня подождете или на сегодня хватит разговоров и пора отдыхать? — оглянулась Катя на гостью.

— Пожалуй, лучше нам всем пойти спать. Сложный получился день, все устали. С вашего разрешения, я только немного поработаю в кабинете.

— Конечно! Кабинет в вашем полном распоряжении! Спокойной ночи!

— Спокойной ночи, Катя! Спокойной ночи, Марта!

— Спокойной ночи, фрау Флемакс!

Хильда перетащила чемодан на колесиках в кабинет, достала ноутбук, закрыв плотнее дверь, присела за стол. Надо срочно поговорить с Вадимом! Однако, отыскав контакт Ладышева, вдруг задумалась: о чем говорить? О том, что он искал сына, но вместе с ним найдет еще и дочь? О мальчике говорить пока рано, потребуется время, чтобы как-то изменить отношение его приемных родителей к этой ситуации, начать диалог. А о Марте ему лучше услышать от Кати. Так будет правильно.

«Ничего не объясняя, просто попрошу его срочно приехать, — решила она. — Осталось найти предлог».

Но правдоподобного повода не находилось. С делами «Моденмедикал» вроде все хорошо: Мартин оставил хорошую команду, с которой Ладышев прекрасно сработался. Со здоровьем Хильды порядок…

В раздумьях, она прошла на кухню, включила чайник, залила кипятком пакетик успокоительного травяного сбора, который лежал в вазочке на столе. В ожидании, пока чай остынет, снова зашла в кабинет, переоделась, достала из чемодана чехол с зубной щеткой. Раскупорив маленький дорожный тюбик пасты, она нажала ногой педаль мусорного бачка, бросила туда заглушку, убрала ногу, но тут же снова ее опустила: пока бачок был открыт, глаз зацепился за яркую упаковку.

Повторно заглянув внутрь, она убедилась, что ей не показалось: так и есть, тест на беременность. Присев на корточки, Хильда решительно вынула упаковку, под которой лежал использованный кусочек картона. Две полосочки… Катя беременна?!

В полном недоумении женщина вернулась на кухню, пригубила чашку с успокоительным напитком. Нет, не стоит пока торопить Вадима с приездом. Для него это будет уже слишком!.. Даже ей сложно успокоиться, а каково будет ему? А вдруг на этот раз ребенок не его?

«Не буду ничего писать, пусть всё идет своим чередом…» — Хильда ополоснула пустую чашку, выключила свет и пошла обратно в кабинет…

9

Вадим прошел регистрацию на рейс последним. Подбежал к стойке через несколько секунд после выключения табло, протянул паспорт со словами: «Бизнес-класс, золотая карта». Бросив недовольный взгляд на пассажира, регистратор кому-то позвонила и тут же показала рукой на ленту:

— Багаж ставьте.

Забросив чемодан на прорезиненное покрытие, Ладышев показал на чемодан поменьше.

— Еще ручная кладь… Спасибо вам огромное! — улыбнулся он.

Этого было достаточно, чтобы голос подуставшей за ночную смену девушки потеплел:

— Это наша работа… Вот ваш паспорт, посадочные. Хорошего полета!.. Подождите минуточку, сейчас за вами придут.

С другого конца зала к ним спешила еще одна сотрудница с бэйджиком австрийских авиалиний.

— Здравствуйте! Следуйте за мной…

Лишь теперь Вадим выдохнул: успел! Это было необъяснимо, но он элементарно проспал! Точнее, не сработал будильник в телефоне. А если еще точнее, ошибочно выбрал вместо вторника среду. Что тоже было непонятно: не волновался, не торопился. Приехал, поужинал, поговорил с мамой, наблюдая с крыльца за резвящимся на траве Кельвином, помыл ему лапы, отнес в комнату матери. Пожелал спокойной ночи, навел будильник и тут же уснул.

Это было для него характерно: мог часами крутиться в постели, пока мучился, думал, как поступить, но как только принимал решение, тут же успокаивался. Какой смысл дальше нервничать, если уже определился?

И вот проспал. Даже побриться не успел! Открыл глаза, глянул на часы, вскочил, мигом оделся, схватил сумку с ноутбуком и документами и пулей выскочил из дома. И всю дорогу пытался взглядом замедлить бег стрелок: полчаса до окончания регистрации, пятнадцать минут, пять… Не раздумывая бросил машину на нижней, более дорогой стоянке, понесся вприпрыжку с двумя чемоданами ко входу, вскочил в лифт. В зале регистрации, пробегая мимо табло, заметил, как в строчке с его рейсом появилась информация о посадке, но даже не замедлил шаг! Прорвется!..

— Спецконтроль без очереди, — предупредила сопровождающая его женщина, без церемоний жестом перекрыв дорогу другим пассажирам.

Уложив на движущуюся ленту маленький чемодан, Вадим вытащил из сумки ноутбук, бросил в контейнер часы, ветровку, телефон, документы. Распихивать вещи обратно и одеваться тоже пришлось в спешке. Точно так же без очереди он прошел паспортный контроль и, подгоняемый работницей аэропорта, проявлявшей завидную прыть, достиг наконец гейта, где заканчивалась посадка.

Лишь в кресле, следя за уплывающими огнями здания, он осознал, что установил рекорд: проснуться за полтора часа до рейса и успеть на посадку! Значит, всё правильно! Значит, получится и остальное!

«Можно еще поспать. День предстоит непростой… Говоришь, миг бесконечности, папа? — мысленно обратился он к отцу. — Кажется, только теперь я понял, что ты имел в виду. Некому было подсказать. И это правильно: каждый должен сам для себя определить, что он значит…»

Катя проснулась в половине седьмого утра. Осознав, где она и что надо делать, собралась привычным рывком вскочить в кровати, но в последнюю секунду вспомнила: нельзя! Нужно медленно, плавно, прислушиваясь к себе… Иначе снова может повториться утро в обнимку с унитазом. Хорошо бы еще глотнуть водички… Жаль, что не подумала об этом накануне. Теперь придется готовиться с вечера: стакан воды и легкий завтрак в постель ей принести некому.

Присев на кровати, она выждала несколько минут: нет головокружения, неприятных ощущений внизу живота, рвотных позывов… Опираясь на тумбочку, встала на ноги, снова прислушалась к себе: все хорошо. Набросив халат, неспешно приблизилась к двери в ожидании подвоха от организма, сделала шаг к санузлу: все в норме. То ли организм еще не проснулся, то ли ей удалось его обмануть…

«А если на этот раз не будет никакого токсикоза? Ну, или не такой тяжелый, как в прошлую беременность? Бывает же такое… — мелькнула надежда, и вдруг пол стал уходить из-под ног… — Нет, всё в порядке, просто оступилась. Давно нужно выбросить эти растоптанные шлепанцы…»

Всё дальнейшее происходило так, как будто и нет никакой беременности. Пожалуй, если бы не вчерашний тест, она окончательно уверовала бы в плохо вымытые руки или несвежую еду. А если тест соврал? Может, купить еще один и перепроверить?

Окрыленная этой призрачной надеждой, Катя снова пересекла холл, оделась по-домашнему, взяла телефон. Пока умывалась, пропустила звонок от Оксаны.

— Доброе утро, дорогая! — перезвонила она. — Извини, не слышала.

— Доброе утро, Катюша! Я уж решила, что крепко спишь. Как ты? Как Марта?

— С нами все хорошо. Правда, еще кое-что приключилось… — Катя прикрыла дверь. — У нас в доме Хильда Флемакс, руководитель фонда.

— Как? Ты ничего мне вчера не сказала!

— Я тебе после УЗИ звонила, а тогда мы еще не встретились. Нам надо было поговорить, пришлось пригласить к себе.

— И она поехала? Странно… А она у тебя надолго?

— Пока не знаю. Я еще не спускалась вниз. Она спит в кабинете. А что случилось?

— Кать, ты мне сегодня на работе очень нужна. Ты же знаешь, Роберт вчера улетел в Ригу, а тут вдруг столько дел навалилось! Боюсь, одна не справлюсь. Через час повторный показ дома — кажется, заказчик окончательно определился. А мне прямо сейчас в офис надо: Роберт просит выслать копии документов. Ты могла бы съездить на дом вместе с Мартой? Видишь, я даже не спрашиваю, о чем вы с Хильдой говорили, настолько голова забита мыслями о работе.

Чувствовалось, что Оксане и в самом деле не до рассказов и разговоров. Удивительно, но почти всегда, когда Роберт куда-то уезжал, на работе случался аврал. Прямо напасть какая-то!

— Не волнуйся, всё сделаем! — успокоила Катя. — Как только Хильда уедет, мы сразу помчимся на показ! Нам даже ближе, чем тебе. А потом в офис.

— Спасибо, родная! Я куплю пару раскрасок для Марты! Жду!

Пришлось снова переодеваться, менять домашнюю одежду на офисную, укладывать волосы, красить ресницы. Оставалось только разбудить и одеть Марту. Ездить на показы и на работу к тете Оксане и дяде Роберту она любила, так что капризов можно было не ждать. Но сначала надо спуститься и выяснить планы Хильды. Неловко, но придется.

Хильда уже дожидалась ее на кухне.

— Добро утро!

— Доброе утро, Екатерина!.. Хорошо выглядишь!

— Спасибо!.. Вам чай? Кофе? — спросила Катя, памятуя о том, что ей самой лучше выпить стаканчик воды. Кофе натощак уже нежелательно.

— Извини, но я здесь сама похозяйничала, — Хильда показала взглядом на чашку с кофе. — Разрешаю себе по утрам, чтобы быстрее проснуться.

— А как вам спалось?

— Прекрасно! Спасибо за заботу!

— Меня на работу срочно вызывают, придется Марту разбудить, — пояснила Катя, не решаясь спросить, когда же гостья собирается покинуть дом. Судя по домашнему костюму, на скорый отъезд рассчитывать не приходилось. — Мне, право, неловко…

— Спросить, когда я уеду? — женщина улыбнулась. — Катенька, а у меня предложение: давай ты езжай на работу, а я присмотрю за Мартой столько, сколько нужно. Кажется, к вечеру вчерашнего дня мы с ней подружились. Сегодня я совершенно свободна от всяких дел! Даже Симона отпустила навестить друзей.

— Спасибо… — Катя растерялась. Для нее это был бы выход: можно выехать прямо сейчас, помочь Оксане с делами и пораньше вернуться домой. Вот только как воспримет ее отсутствие Марта, когда проснется? К тому же она никогда не оставляла дочь на чужих. Хильда, конечное, хорошая женщина и ей можно доверять, но все же… — Простите, но боюсь, что…

— Мамочка, езжай на работу, а я останусь с Хильдой, — раздался голосок Марты. Как она оказалась на кухне, никто из женщин не заметил. Скорее всего, прямо в пижаме притопала вслед за Катей. — Она расскажет мне про волшебную Марту.

Девочка посадила на стул куклу, сама забралась на соседний и обратилась к своей тезке:

— Марта, ты будешь на завтрак хлопья с молоком? Это вкусно и полезно!

— И я тоже хочу хлопья с молоком. Соглашайся, Марта. Это вкусно и полезно! — подхватила игру фрау Флемакс.

Катя опешила. Никогда прежде она не видела, чтобы дочь разговаривала с куклой. Право, эта Марта точно волшебная!

— Катя, покажи, где у тебя хлопья и молоко, — Хильда встала, деловито заглянула вслед за хозяйкой в холодильник, затем в один из ящиков над головой. — Все понятно! Ну что, отпускаем маму на работу?

— Отпускаем! — кивнула девочка и, расправив салфетку, засунула ее край за воротничок белого кукольного платья. — Вот так. Иначе выпачкаешься, придется стирать. А у тебя даже запасной одежды нет.

Катя с Хильдой переглянулись.

— Необыкновенный ребенок! — восхитилась фрау Флемакс и прошептала на ухо маме: — И аккуратистка. Узнаю папины гены.

— Хорошо, уговорили! — вынуждена была согласиться Катя. — Давайте я вам покажу, где продукты. Супчик в холодильнике, сок…

— Мамочка, езжай! Я сама покажу, где продукты! И как дверь открывать, покажу. Мы же пойдем гулять? — повернулась она к Хильде.

— Обязательно! Не волнуйся, Катя, не пропадем… Давай я закрою за тобой дверь.

Хильда проводила хозяйку в прихожую, дождалась, пока та переобулась, взяла сумку, проверила, на месте ли ключи и документы.

— Телефон! — кивнула она на столик под зеркалом.

— Ой, спасибо! Давайте, раз уж так вышло, я покажу вам, как открывать дверь снаружи… Запоминайте код, он очень легкий: день и месяц рождения Марты! Ноль, пять, ноль, девять, ключик, — показала Катя, как набирать цифры на кодовой панели. Раздался едва слышный писк, замок отщелкнулся, дверь приоткрылась. — Попробуйте сами… Всё правильно! Я поехала?

— Езжай, езжай! Хорошего дня, Катя!

Проводив машину, женщина перевела взгляд на соседний дом. В одном из окон второго этажа колыхнулась занавеска. Скорее всего, хозяйка. Хозяин с сыном уехали рано, еще до того, как встала Катя. Хильда наблюдала за ними из проема двери, откуда хорошо просматривался и дом с внутренней стороны, и площадка перед ним. Участок Алертов был расположен на углу двух пересекавшихся улиц, и фасад смотрел в другую сторону. Глянув еще раз на окна второго этажа, но не заметив никакого движения, фрау Флемакс вернулась в дом. После завтрака не мешало бы посовещаться с Каролиной. Если Берндт Алерт обратится в полицию, как грозил, могут появиться проблемы. Пусть Каролина поговорит с юристами.

— Марта, дорогая, можно я немного поработаю? — попросила Хильда разрешения у девочки, после того как убрала со стола и спрятала посуду в посудомойку.

— А потом мы пойдем гулять, — скорее утвердительно, чем вопросительно ответила та. — Можно. Я пока мультики посмотрю… А папа скоро приедет? Или волшебная Марта ему еще обо мне не рассказала?

С умилением посмотрев на ребенка, женщина подошла ближе, присела.

— Она не успела. Ночь короткая, а на волшебство нужно время. Придется подождать. Но она обязательно ему расскажет! — заверила она, погладив ребенка по нежным локонам.

Но ни написать, ни связаться со своей помощницей Хильда не успела: кто-то позвонил в дверь. Зная, что Зигфрид в это время в школе, Марта, расположившись на диване в обнимку с куклой, даже не оторвала взгляд от телевизора. На экране монитора фрау Флемакс заметила худощавую женщину.

— Здравствуйте! Вы к кому? — спросила она в переговорное устройство. Открыть дверь неизвестному лицу она не решилась.

— Здравствуйте! Я — Астрид, соседка. Астрид Алерт. Нам нужно поговорить.

Хильда распахнула дверь. Интуитивно она ждала подобного, но не так быстро…

— Здравствуйте! Проходите. Я рада, что вы решились…

…Вадим стоял перед витриной ювелирного магазина в зоне duty free в аэропорту Вены и, нервничая, поглядывал на часы. Пятнадцать минут до открытия и около сорока до вылета самолета в Дортмунд. Вот-вот объявят посадку, а ему еще проходить спецконтроль. Может опоздать. Ускорит ли здесь дело золотая карта авиакомпании, сказать трудно. И все же есть надежда, что если опоздает к выходу, то до самолета доставят на спецавтомобиле. Или еще что придумают…

Будучи человеком пунктуальным, Ладышев сознательно никогда не позволял себе подобное. Но уж очень ему хотелось купить кольцо, которое он высмотрел на витрине! Потому-то почти два часа ждал открытия магазина. Именно такое кольцо он едва не купил четыре с лишним года назад, когда прилетел во Франкфурт к умирающему Мартину. Тогда, проходя мимо витрин, он остановился, чтобы посмотреть на табло, повернул голову и, словно во сне, увидел кольцо: плавающий бриллиант в центре, россыпь камешков поменьше по периметру. Скромное, не кричащее и в то же время достойное и по цене, и по исполнению. Он уже готов был сделать Кате предложение, ждал подходящего момента, думал о том, как это организовать, и подыскивал кольцо — непременно с каким-то смыслом. А здесь плавающий под стеклом бриллиант символизировал все то, что на душе, но пока еще не озвучено, скрыто ото всех. Кольцо словно позвало, вынудило его повернуть голову, приковало к себе взгляд!

Женскими ювелирными изделиями он давно не интересовался. С тех пор как попросил руки Валерии. Откладывал, собирал деньги на колечко. Непременно с бриллиантом, иных камней, как он знал, возлюбленная не признавала. После печально закончившейся истории любви к витринам ювелирных магазинов он не подходил. Разве что в отдел часов заглядывал, да и то редко. Смысла держать в сейфе коллекцию дорогих часов он не видел. Мама же в категоричной форме предупредила, что такого рода подарки ей не нужны — переносить бы то, что осталось после родителей и мужа. Никого другого, кто подвиг бы его хотя бы подумать о подобном подарке, до знакомства с Катей он не встретил…

Но во Франкфурте он тогда кольцо не купил. Не до того было, не то настроение. Всё-таки приехал по печальному поводу. Подумал только, что обязательно зайдет в этот магазин на обратном пути. Но, когда летел обратно, о кольце уже не вспоминал…

И вот сейчас, прогуливаясь по утреннему аэропорту в ожидании стыковочного рейса, он увидел похожее кольцо! Конечно же, это было не оно, но дизайн и едва видимый вензель на стекле подтверждали бренд. В голове внезапно вспыхнула мысль: если купит его сегодня, то все будет хорошо. Потому и ждал открытия магазина. Пусть даже опоздает на самолет, но кольцо купит сегодня!

За стеклянной витриной появились продавцы, переговариваясь, неспешно передвигались. Вот одна из них подошла к витрине, открыла ключом замочек, сдвинув стекло, взяла в руки соседнюю с кольцом коробочку. И тут ее взгляд встретился со взглядом мужчины. Радостно помахав ей рукой, Ладышев постучал пальцем по циферблату часов, потом показал на кольцо, вытащил из портмоне кредитку, красноречиво провел ладонью по шее. Девушка, сначала удивленно наблюдавшая за его действиями, наконец понимающе кивнула, взяла еще одну коробочку с кольцом, замкнула витрину и вернулась к столу. Переговорив с женщиной постарше, она передала ей кольцо, показала на мужчину за стеклом. Выслушав ответ, подошла к двери.

— Доброе утро! Вы хотите приобрести кольцо? Я вас правильно поняла?

— Да. Но у меня осталось полчаса до отлета.

— Заходите… Хотите рассмотреть, примерить?

— Нет, не надо. Сразу плачу. Упаковывайте.

— Может быть, желаете еще что-то посмотреть? У нас новая коллекция изделий этого бренда… — привычной фразой попыталась заинтересовать покупателя молодая продавщица. — В дополнение вы можете…

— Пожалуйста, быстрее! В другой раз! — умоляюще попросил Вадим.

— Хорошо! — пришла ему на помощь женщина постарше. — Но несколько минут это все равно займет. Ванда, включай терминал и заполняй гарантийный паспорт изделия…

Уже в самолете Вадим раскрыл бархатную коробочку. Получилось! Освободив золотой ободок от ценника, он положил его в пакетик с чеками и паспортом, который отправил в сумку с документами. Кольцом же любовался до взлета, потом закрыл коробочку и спрятал ее в отдельный кармашек на молнии. Чтобы не искать в нужную минуту.

Сверив время, он достал файл с документами на арендованный автомобиль, прикинул по схеме, в какой части аэропорта находится компания. Оставалось только удачно приземлиться, забрать багаж, ключи… И вперед, навстречу счастью!

О том, что возможен другой вариант, он не думал.

Он успел купить кольцо!

— …Вы обещаете, что… — Астрид сделала паузу, пытаясь подобрать верное слово, — …биологический отец не заберет у нас Зигфрида?

— Обещаю. По двум причинам. Первая: никогда и нигде официально он не считался его отцом, так что у него нет даже мизерных юридических оснований претендовать на мальчика. Это ваш сын: вы его вылечили, вырастили, воспитали. Вы его любите. И второе: Вадим Ладышев — порядочный человек. Главное для него — найти ребенка, убедиться, что с ним всё хорошо, что ему не требуется помощь. Безусловно, как любой отец, он хотел бы, чтобы сын был ближе, но прекрасно понимает границу своих прав — как юридических, так и моральных. Я вам гарантирую, что он не станет предпринимать даже попыток забрать у вас ребенка.

Астрид задумалась…

…Накануне они с Берндтом весь вечер обсуждали неожиданное появление биологического отца Зигфрида. Конечно же, они понимали, что таковой где-то есть. Но какие это родители, если сами же отказались от ребенка еще в роддоме?! Не волновались, не пытались ему помочь, разыскать. Какое они вообще имеют право даже напоминать о себе, беспокоить людей, которые считают брошенного ими ребенка своим сыном?

Обсуждая это, Алерты разгорячились, заводя друг друга все сильнее и сильнее. Дело действительно едва не дошло до звонка в полицию. И всё же смогли вовремя остановиться и благоразумно решили никуда не звонить. Но продолжали нервничать, уснуть не смогли. В итоге снова спустились на кухню, долго успокаивали друг друга. И неожиданно пришли к прямо противоположному выводу. Их век недолог, рано или поздно Зигфрид останется один. Может быть, это хорошо, если он будет знать, что не одинок в этом мире? Есть родственники, которые смогут его поддержать в трудную минуту, искренне порадоваться его успехам. Умом, а Астрид и Берндт были далеко не глупы, они понимали, что это лучший вариант. Возможно, спустя какое-то время, они расскажут мальчику о его отце, позволят встретиться. Но только после теста ДНК, дабы исключить даже малейшую вероятность ошибки. Как понял Берндт, никаких подтверждений, кроме признаний биологической матери, у так называемого отца не было.

С другой стороны… Вдруг, когда откроется правда, этот отец попытается заполучить мальчика себе? Вдруг станет настраивать Зигфрида против приемной семьи? Не так уж много тому осталось до совершеннолетия, и он сам будет вправе решать, с кем остаться. А вдруг он выберет не Астрид с Берндтом?

От таких мыслей у обоих подпрыгнуло давление, на глазах показались слезы. Слишком уж они любили своего мальчика, который стал для них родным. Роднее не бывает…

Как же теперь быть?

Утром, продолжая пребывать в состоянии полной растерянности, они отложили решение этого вопроса до вечера. Ясно было одно: Зигфрид не должен ничего заподозрить. Он и без того напуган вчерашним нервозным состоянием родителей, запретом общаться с соседями. Так что лучше вести себя как ни в чем не бывало. После завтрака мужчины уехали — один в школу, другой на работу, а Астрид нет-нет да и посматривала в сторону соседнего дома. Вот Катя вышла с какой-то женщиной. По-видимому, это и есть фрау Флемакс, с которой разговаривал муж. Вот соседка уехала. Скорее всего, на работу. А значит…

Значит, у нее есть несколько часов, чтобы поговорить с этой женщиной наедине. И Астрид решилась…

— …И все же мне сложно вам поверить, — ответила она после раздумья. — Я хорошо знаю, что такое жить без детей, и могу представить чувства мужчины, когда он узнает, что у него есть наследник. От такого подарка судьбы невозможно отказаться, его захочется иметь рядом… Вот если бы у него еще были дети, тогда…

— У него есть дети. Дочь. Ей недавно исполнилось четыре года. — Хильда посмотрела в сторону притихшей на диване Марты, увлеченно смотрящей телевизор.

— Но ведь вы сказали, что у него больше нет детей…

— Он так считает. И я так считала до недавнего времени… Хорошо. Раз мы с вами связаны тайной, придется быть с вами до конца откровенной. Тем более что вскоре вам это и так станет известно. Лучше уж я сама предвосхищу события, рассказав правду. — Фрау Флемакс снова посмотрела в глубину гостиной и прошептала на ухо Астрид. — Марта — дочь Вадима Ладышева…

Вадим взял с ленты транспортера чемодан, быстро нашел стойку каршеринговой компании, забрал ключи и документы от машины. Отыскать ее на парковке не составило труда. Сложив оба чемодана в багажник, сел за руль, настроил навигатор. Оставалось только пожелать себе доброго пути. Полтора, максимум два часа езды — и он будет у Кати. Шампанское и конфеты он купил в Вене, подарок для девочки — в чемодане, кольцо для ее мамы — в сумке. Хорошо бы еще найти по дороге цветы…

«А если никого не будет дома? — запоздало пришла в голову мысль. — А если там этот… Генрих? Где мне искать Катю? С ним, конечно, тоже придется поговорить, но сначала я должен встретиться с ней. И девочка… Надо решить вопрос с операцией… Какой же я дурак, что не подумал об этом вчера! Хильда писала, что в начале недели собирается в Бад-Эйнхаузен…»

— Хильда, добрый день!

— Добрый день, Вадим! — чувствовалось, что женщина сильно удивлена звонку. — Ты с немецкого номера?

— Да. Я в Германии. Прилетел в Дортмунд, уже в машине. Скажи, пожалуйста, ты уже была в клинике в Бад-Эйнхаузене?

— Да, вчера. Я и сейчас недалеко от нее. А что случилось?

— Хотел тебя попросить взять счета для Марты Евсеевой. Я хочу их оплатить.

— Вот как?.. — пауза говорила о растерянности собеседницы. — В этом уже нет необходимости. Вчера я окончательно уладила этот вопрос. Но мы с тобой опоздали: Катя сама успела оплатить немалую часть.

— Как?

— Продала квартиру и, приехав, почти сразу перевела часть денег на счет клиники.

— Но ведь… Она собиралась замуж…

— Катя рассталась с Генрихом, и свадьбы не будет. Прости, если своим письмом я ввела тебя в заблуждение. Но я сама узнала об этом вчера.

— Ты с ней виделась? Может быть, ты знаешь, где она сейчас? Мне с ней необходимо увидеться.

— Она в Бюнде. На работе.

— А адрес? У тебя есть адрес?

— Нет… Я у нее дома с Мартой, мы отпустили Катю на работу, она обещала долго не задерживаться.

— Как это — с Мартой дома?.. — Вадим решил, что ослышался. — У кого — дома?

— У Кати дома.

— В Энгере?! И… что ты там делаешь?

— В тут в гостях… Сижу с Мартой… — Хильда посмотрела на внимательно слушавшую разговор Астрид.

— Что-то случилось? Ты ведь там не просто так? Что-то с Катей?

— Дорогой, подожди минуточку… — женщина прикрыла телефон ладонью. — Вадим прилетел. Он в Дортмунде. Насколько я поняла, едет сюда, — как бы спрашивая совета или разрешения, сказал она. — Он пока не знает о Зигфриде. Вам решать…

— Рассказывайте… Нам необходимо с ним поговорить… Я предупрежу мужа.

— Вадим, с Катей всё хорошо, не волнуйся. Но она нашла твоего сына. Поэтому я здесь.

— Нашла… Катя нашла Сережу?! — наконец дошло до него.

— Теперь его зовут Зигфрид. Его любящая приемная мама сейчас рядом со мной. Приезжай. Мы тебя ждем. Только не торопись. Времени у нас всех теперь достаточно…

Выехать из офиса у Кати получилось гораздо позже, чем планировала. Работы оказалось много: и срочные письма, и звонки. Складывалось впечатление, что все одновременно заинтересовались строительством дома и, вместо того чтобы изучить подробное описание услуг строительной компаний в интернете, требовали личного общения: и устного, и письменного.

Так что им с Оксаной даже поговорить толком не удалось. О Зигфриде, к примеру, речь даже не зашла. Разве что Катя рассказала, что ей снова будет помогать фонд в лице самой основательницы фрау Флемакс, да и то когда Оксана поинтересовалась, с кем осталась Марта.

Несколько раз Катя созванивалась с Хильдой. Получив краткий отчет: все хорошо, позавтракали, скоро пойдут гулять и так далее, — она успокаивалась и снова включалась в работу. Договорившись, что оставшуюся несрочную часть работы доделает дома, Катя села в машину, заехала по пути в магазин, докупила продуктов и вернулась наконец домой.

Хильда с Мартой гуляли в саду, а точнее возились в любимой песочнице дочери. Рядом на пластиковом стуле сидела полюбившаяся девочке кукла, при этом упакована она была в прозрачную пленку, закрывающую белоснежное платье. Чья это задумка, можно было не спрашивать. Без сомнения, Марты: ей были присущи природные аккуратность и бережливость, особенно к белым вещам да еще при игре с песком.

Катя оставила пакеты из магазина у двери и подошла к песочнице.

— Как вы здесь без меня?

— Всё хорошо! — Хильда оторвалась от игры и вышла из песочницы. — Вот строим замок из моего детства, — показала она на конструкцию с башенками.

— Мамочка, бабушка Хильда когда-то, очень давно, жила рядом с замком! — Марта даже не подняла головы, продолжая аккуратно похлопывать по песку, укрепляя одну из стенок. — И однажды у стены замка встретила принца, которого звали Мартин.

Отметив про себя, что Марта неожиданно назвала женщину не тетей, а бабушкой, Катя посмотрела на Хильду. Судя по выражению лица, та ничего не имела против. Ей это даже нравилось.

— А принц — это…

Впрочем, она уже догадалась, о ком идет речь.

— Мой муж, — подтвердила женщина и добавила шепотом: — На самом деле мы познакомились немного не там, но по территории замка гуляли часто. — Лицо ее выглядело одухотворенным, глаза лучились счастьем. — После там же мы гуляли уже с нашим сыном. Не так часто, как хотелось бы. Мартин много работал, надолго уезжал в командировки. Пока его дожидались, строили с Вайсом вот такие замки из песка в ближайшем карьере… Невероятная девочка! Я попросила ее называть меня бабушкой. Не будешь возражать?

— Нет, что вы! Мне даже приятно, что вы так быстро подружились. Ну что — вы еще погуляете? Я пойду готовить ужин…

— Катя, не торопись. Мне надо тебе кое-что рассказать… — Хильда коснулась ее руки и увлекла за собой подальше от песочницы. — Утром заходила Астрид, и мы с ней откровенно обо всем поговорили. Они с мужем готовы обсудить условия, на которых позволят Зигфриду познакомиться с его отцом.

— Как здорово! — воскликнула Катя и выдохнула с облегчением.

Признаться, после вечерних угроз Берндта она и представить себе не могла, что дело обернется таким образом.

— Но это еще не все. Сюда из Дортмунда едет Вадим. Уже где-то на подъезде, — глянула она на часы, затем на побледневшую собеседницу. — Уверяю, что о мальчике на момент вылета из Минска он ничего не знал. Как и о Марте. Думаю, что он прилетел к тебе. Но так сложились обстоятельства, что сейчас ему важно встретиться с родителями Зигфрида. Как бы они не передумали…

— Конечно! Ему необходимо с ними поговорить!

— Я не тревожила тебя раньше времени, дожидалась твоего возвращения… А вот и Астрид… — посмотрела она за спину Кати.

Женщина приближалась к ним быстрым шагом.

— Здравствуй, Катя! — слегка задыхаясь, проговорила она. — Берндт уже освободился, но ему надо забрать Зигфрида из школы и подвезти на тренировку… Так что разговор…

— Мы с Мартой можем забрать его из школы и подвезти в бассейн! — не задумываясь предложила Катя. — Мы с вами однажды туда ездили и с удовольствием посмотрели тренировку. Марте очень понравилось. И наш дом будет лучшим местом для разговора. Если вы не возражаете, конечно, — смутилась она, словив настороженный взгляд Астрид. — Поверьте, я хочу всем только помочь: и вам с Берндтом, и Вадиму Ладышеву, и Зигфриду. Особенно Зигфриду. В пятнадцать лет не так легко и просто узнать подробности далекого детства, еще сложнее понять и простить. Я знаю, как вы его любите, как он любит вас. И простите, что я вот таким образом вмешалась в вашу жизнь. Это вышло случайно, и я не могла промолчать. Мне очень дорог человек, который столько лет ищет сына, о рождении которого даже не подозревал.

Астрид задумалась.

— Вы знаете, для нас всех это будет лучшим вариантом, — неожиданно согласилась она. Голос ее потеплел. — Не стоит раньше времени беспокоить Зигфрида. Наш разговор может затянуться, это вызовет его подозрения… Сейчас я поговорю с Берндтом!

Астрид отошла в сторону, поднесла к уху телефон.

— Катя, ты удивительно добрый человек! — расчувствовавшись, Хильда даже обняла ее. — Как жаль, что я не познакомилась с тобой раньше! Всё было бы совсем не так…

— Мне тоже жаль, что нам не удалось познакомиться раньше, — в ответном порыве, Катя также прижала к себе Хильду. — Но тогда мы не нашли бы Зигфрида. Так что долгий путь к нашему знакомству был неслучаен.

— Да, моя девочка, ты права, — женщина отстранилась, достала из кармана салфетку, промокнула повлажневшие уголки глаз.

— …Берндт согласен. Но вам прямо сейчас надо выезжать. Уроки уже заканчиваются, — вернулась к ним Астрид.

— Пять минут!.. — Катя пошла к песочнице. — Марта, дорогая, поехали в школу за Зигфридом! А потом вместе с ним поедем в бассейн!

Второй раз повторять не пришлось: моментально вскочив, она по привычке стала собирать в ведерко совок, формочки.

— Солнышко, давай после все уберем, иначе опоздаем!..

С сожалением посмотрев на разбросанную по углам песочницы посудку, Марта прихватила куклу и поспешила к матери.

— Мы только ручки помоем и продукты в дом отнесем, — открыв дверь, пояснила Катя женщинам. — И ноутбук с собой возьму, поработаю во время тренировки.

— Как хорошо, что она рассталась с Генрихом! — пробормотала Астрид, наблюдая за девочкой и ее мамой. — У Кати доброе сердце. Надеюсь, теперь она будет счастлива.

Хильда улыбнулась совпадению их мыслей. Только она подумала и о Вадиме: «Надеюсь, теперь он будет счастлив. Они будут счастливы…»

— Я помогу, — подхватила она пакеты у двери. — Не волнуйся, я их сама разберу. Если позволишь, конечно. Езжай…

Машина Кати скрылась за поворотом буквально за пять минут до того, как у дома притормозил автомобиль. Заметив его в окно, Хильда открыла дверь, присмотрелась, призывно махнула рукой, показав место на пустой парковке.

— Здравствуй, мой дорогой! — обнялась она с Вадимом. — Бери вещи, проходи в дом.

— А Катя?..

— Катя с Мартой пока уехали. Я должна тебе все объяснить, пока не пришли Алерты. Проходи…

…Мама и дочь сидели на трибуне среди других зрителей и увлеченно наблюдали за тренировкой. А посмотреть было на что: прихрамывающий и медленно передвигающийся по земле Зигфрид в воде творил самые настоящие чудеса. Он легко обгонял не только ребят из своей группы, которая состояла из таких же, как он, детей с ограниченными возможностями, но и обычных с физической точки зрения ребят, тренирующихся на соседних дорожках. Само собой, Марта за него болела и восторга не скрывала: вскакивала, хлопала в ладоши, громко скандировала.

Катя тоже не могла оторвать взгляд от дорожек: аплодировала каждому заплыву, в унисон с дочерью громко кричала «Зигфрид, вперед! Молодец!». И ловила себя на мысли, что стала к нему иначе относиться. Это уже был не просто хороший соседский мальчик, с которым дружила Марта. Он — сын Вадима. А значит, кровный брат ее дочери. Пусть только по отцу.

Проанализировала она и цепь ранее кажущихся случайными событий: и то, что Алерты оказались соседями, и то, как быстро Марта и Зигфрид нашли общий язык. Положа руку на сердце, это не она нашла мальчика. Дети сами нашли друг друга, выбрали из сотен других детей: сколько их живет по соседству, ходит в садик, в школу? Если учитывать разницу в возрасте, то они вообще не должны были заинтересовать друг друга. Современный подросток и маленькая девочка — что между ними общего? Так может, и не было никакой случайности? Может, всё это кем-то заранее запрограммировано на небесах?

Катя радовалась и одновременно грустила: как только после операции закончится реабилитационный период, они с Мартой сразу уедут. Это уже решено. Как скажется расставание на детях? Очень скоро они узнают, что на самом деле их связывает гораздо большее, чем обыкновенная детская дружба…

«Как там складывается разговор с Алертами?.. — время от времени отрываясь от работы, чтобы понаблюдать за заплывом, думала она о встрече у нее дома. — И почему прилетел Вадим? Оснований не верить Хильде у меня нет. Да и не успела бы она ему сообщить о сыне. Разве что ночью написала. Но очень сомнительно, что она решилась бы на это после вчерашнего визита Берндта… Любопытный вечер предстоит. Только бы Хильда не рассказала Вадиму о Марте! Я сама должна это сделать. Но стоит ли говорить о новой беременности? Бедный Вадим! Столько детей за один вечер! Не каждому такое дано, не каждый выдержит столько счастья или несчастья одновременно…»

Тренировка подошла к концу. В ожидании, пока Зигфрид выйдет из раздевалки, Катя решила позвонить Хильде — предупредить, что скоро выезжают. С учетом того, что уже пообещала детям заехать по пути в drive-кафе, дома они будут минут через сорок.

— Слушаю, Катя, — быстро откликнулась фрау Флемакс. — Мы уже собирались тебе звонить. Берндт сказал, что тренировка должна закончиться.

— Уже закончилась. Ждем из раздевалки Зигфрида, заедем по пути в drive-кафе. Я пообещала детям. И домой.

— Понятно… — в трубке было слышно, как она пересказывает их разговор. — Спасибо тебе от нас всех! Астрид и Берндт уже собираются домой. Они подумают, когда и как поговорить с сыном. Мы пришли к выводу, что мальчик сам должен решить, хочет ли он встретиться с Вадимом. Давить на него никто не собирается. Такую новость и взрослому сложно воспринять… Ну, а мы с Вадимом ждем вас дома.

— Да… Хорошо. Скоро будем.

Катя закончила разговор, спрятала телефон. От волнения стучало в висках.

«Вот и сбудется твоя мечта, родная моя! Твой папа уже ждет тебя дома…» — посмотрела она на Марту с виноватой улыбкой.

Получив из окошка пакеты с едой, Катя передала их на заднее сиденье, себе же оставила только сок. Не потому, что собиралась продолжить худеть, — какое уж тут худение, если подтвердилась беременность! Следовало заблаговременно подумать, что ждет ее завтра утром. В доме и Хильда, и Вадим, а чем закончится сегодняшний вечер — неизвестно. Хильда приняла их с Мартой, но как поведет себя Вадим? Придется подумать и об ужине… Голова кругом!

Отвлекла Оксана.

— Привет еще раз! Я в машине, наконец-то выехала домой из офиса. Видела твои ответы, сама отписалась еще двоим, посмотрела макет одной фотокниги. Хорошо получилось, молодец! Отдыхай сегодня.

— Спасибо, родная! Не представляю, как я успела бы доделать остальное… Я тоже в машине… — Катя посмотрела в зеркало заднего вида на детей, поправила телефон, прижатый плечом к уху. — Из бассейна едем с Зигфридом и Мартой.

— А что так? Почему его не родители возили?

— Так получилось, Оксана. Некогда было тебе рассказать… В общем… Нет, не могу, не одна… Давай, завтра. Нам в клинику к одиннадцати, оттуда и позвоню.

— Загадочная ты какая-то… Ну хорошо… А Хильда уехала?

— Нет. Зато Вадим прилетел. Но я его еще не видела.

— Кто-кто?!

— Вадим. Больше ни о чем не спрашивай, сама толком ничего не знаю и говорить в машине не могу.

— Катя, ты шутишь? К тебе прилетел Вадим, а ты повезла соседского ребенка в бассейн?! Ты что себе думаешь? — возмутилась Оксана. — Да я бы на его месте…

— Ой, там всё так сложно… — Катя снова посмотрела на заднее сиденье: дети были заняты, о чем-то шептались, но, хорошо зная свою дочь, умудрявшуюся по обрывкам разговора воссоздать полную версию, решила молчать. Завтра расскажет. Может, за вечер еще что случится. — Извини, не могу говорить. Ты же знаешь Марту.

— Так может, мне приехать?

— Нет. Спасибо. Сами разберемся. Всё, мы почти приехали, — свернула она с главной дороги на улицу. — Не волнуйся за нас. Спокойной ночи!

— Спокойной, — пожелала озадаченная Оксана.

Пропуская встречную машину на перекрестке, Катя остановилась и непроизвольно прислушалась к детскому разговору за спиной.

— …твои мама и папа решили, что им надо с ним поговорить… Он, наверно, уже приехал. Ну, папа, который тебя родил. Поэтому мы с мамой повезли тебя в бассейн. Везет тебе, у тебя теперь два папы, а у меня ни одного… Даже волшебная Марта не помогла… А вдруг этот папа ошибся и должен был приехать ко мне? У тебя же уже есть один…

Катя замерла. Откуда Марта узнала о приезде Вадима?! Только если подслушала разговор Хильды и Астрид! Господи, что же теперь будет?

— Марта! Зачем ты слушала чужой разговор? Сколько раз я тебе говорила, что у взрослых могут быть секреты от детей? А ты мало того, что подслушиваешь, так еще и рассказываешь другим! Это некрасиво! — не сдержавшись, повысила она голос.

— Ты сейчас тоже нас подслушала… — насупившись, парировала девочка.

— Тетя Катя, это правда, что приехал мой… ну, как бы отец? — прямо в лоб спросил Зигфрид.

Катя притормозила у дома Алертов.

— Да, Зигфрид. Он очень долго тебя искал…

— Он меня бросил… Передайте, что я не хочу его видеть. Пусть уезжает.

Забрав сумку, Зигфрид вышел из машины и побрел к дому.

— Ну вот что ты наделала? Зачем ты ему рассказала? — повернулась Катя к дочери. — Как теперь мне всё объяснить тете Хильде, тете Астрид? Кто тебя просил, Марта! Ну неужели, если ты даже случайно что-то услышала, нельзя было посоветоваться со мной? Неужели нельзя было просто промолчать? — она сдвинула рычаг коробки передач, заехала во дворик, припарковалась следом за черным «Мерседесом». Чей он, подумать не успела. Сзади раздались всхлипывания, и к тому моменту, как открылась дверца со стороны детского автокресла, из салона доносился уже самый настоящий рев.

— Ну, ладно, ладно… Не плачь… — отстегнув ремень, Катя вытащила дочь из кресла, повесила на плечо сумку с ноутбуком.

Рев не прекращался. Наоборот, он грозил перейти в неконтролируемую истерику. Она была уже не рада, что повысив голос, отругала дочь. Никогда в жизни на нее не кричала! Ребенок, что с нее возьмешь? Господи, надо как-то ее успокоить, ей нельзя так нервничать.

Подхватив Марту на руки, Катя понесла ее к дому, набрала код.

В прихожей их встретили Хильда с Вадимом.

— Марта, дорогая, что случилось? Почему ты плачешь? — женщина, протянула руку, чтобы успокоить девочку.

Марта, отмахнувшись, лишь взвизгнула в слезах. Переглянувшись с ничего не понимающей женщиной и удивленным, даже испуганным Вадимом, Катя показала знаком, что лучше помолчать и ничего не делать, опустила дочку на пол, сбросила с плеча ремень сумки, туфли, снова подхватила ребенка и понесла к лестнице. По опыту знала, что успокоить Марту в присутствии чужих людей не получится. Лучше наедине.

Поднявшись на ступеньку, она оглянулась, запоздало кивнула Вадиму, беззвучно шевеля губами, подозвала Хильду и прошептала:

— Марта слышала ваш разговор с Астрид и всё рассказала Зигфриду. Я не сдержалась, ее отругала, потому и плачет.

— А Зигфрид?

— Плохо… Он не хочет встречаться с Вадимом. Извините!

Прижав к себе дочь, Катя поспешила вверх по ступенькам.

— Что случилось? — подошел озадаченный Вадим, посмотрел наверх.

— Утром Марта подслушала наш разговор с Астрид и рассказала Зигфриду. Сидела тихонько на диване, смотрела мультики… Кто мог подумать, что она всё слышала… — растерянно попыталась оправдаться Хильда. — Пойдем на кухню, дождемся Катю…

…Вадим лежал на диване, смотрел в темноту потолка и пытался подвести итоги дня. Сказать, что день не сложился — не сказать ничего. Приехал к женщине, собрался сделать ей предложение, купил кольцо, цветы. Нашел наконец сына! Женщина вниз так и не спустилась, сын отказался разговаривать… Вдобавок ко всему, так и не дождавшись Катю к ужину, Хильда вызвала верного Симона и уехала. Правда, перед этим убрала со стола, принесла откуда-то сверху постельное белье и постелила ему в гостиной.

Может, и Вадиму следовало уехать вместе с ней? Никто его здесь не ждал, никому он здесь не нужен…

«Жаль, не подумал раньше… — Вадим поднял руку, включившаяся на часах подсветка показала два ночи. — Почему она не спустилась? Ведь понимала, что мы ее ждем… Я жду! Когда летел сюда, я еще не знал о Сереже… «Успокоила», что он отказался со мной встречаться… И эта капризная девочка… Как можно так долго успокаивать ребенка, понимая, что тебя ждут? Или это специально?»

Вадим повернулся на бок, уткнулся носом в ткань дивана, тяжело вздохнул…

Неожиданно за спиной послышался шорох, где-то в глубине кухни включился свет, булькнула наливаемая в емкость вода. Обернувшись, он заметил женскую фигуру.

— Катя! — негромко окликнул Вадим. — Катя…

Не услышав с первого раза, она повернулась, сделала несколько шагов в гостиную.

— Вадим?.. Извини, если разбудила. Марта попросила водички. А где Хильда? Спит?

— Она уехала.

— Как? Ой, прости! Марте нельзя сильно нервничать, а ты видел, в каком она была состоянии. Пока успокаивала, укладывала спать, сама не заметила, как уснула. Тяжелый день был. А который сейчас час?

— Два ночи.

— С ума сойти! Как это я… Извини…

— Катя, нам надо поговорить.

— Да… Если ты подождешь, то я скоро спущусь. Только дам Марте попить.

— Хорошо, я подожду.

Катя ушла наверх, Вадим встал, натянул джинсы, набросил футболку, прошел на кухню, сел за стол. Ждать пришлось довольно долго. Минут пятнадцать, не меньше. Его уже начало клонить в сон.

— Извини, пожалуйста! — услышал он наконец. Катя ополоснула стакан, снова наполнила его водой и выпила сама. Подойдя к столу, присела напротив. — Я очень рада, что ты приехал… И нам действительно есть о чем поговорить. Но сначала я хотела бы извиниться за Марту, за ее неосторожность в разговоре. Она — ребенок, не понимала, когда делилась с Зигфридом…

— Я это уже понял. Не виню ни тебя, ни Хильду… Я ждал чего-то подобного, когда найду сына. Теперь ты его нашла. Спасибо! Остальное… Получил, что получил…

— Не расстраивайся. Зигфрид, пусть и много старше Марты, но пока тоже ребенок, — Катя, похоже, не поняла, что Вадим имел в виду под словом «остальное». — Даже хуже: он — подросток. Вспомни себя в его возрасте. Как бы ты отреагировал на появление неведомого отца, который от тебя отказался? Ты повел бы себя точно так же.

— Не знаю… Но я по меньшей мере попытался бы его выслушать.

— Не уверена. Подростковый максимализм, гены. Я много с ним общалась, но то, что он похож на тебя не только внешне, поняла только сегодня. Когда уже знала, что он твой.

— И чем похож?

— Добротой… и категоричностью. Как два полюса в одном человеке. Для него, так же как и для тебя, не имеет значения, кто перед ним — друг или враг, если он просит помощи. И даже если не просит, но в беде. В то же время Зигфрид не дает шанса оправдаться, если уже решил для себя, что это — плохой человек. Горячится, не слышит никого, кроме себя. Но… подожди немного. Пройдет время, он остынет и поступит так, как ему велит сердце. А оно у него доброе. Он ведь твой сын…

— Мамочка, ты скоро? — раздалось сверху.

— Ну вот, не поговорили… Иду, солнышко, ложись в кроватку! — прокричала она наверх, встала, снова наполнила стакан водой. — Ты когда улетаешь?

— В четверг.

— Это хорошо… Завтра обязательно поговорим обо всем. Я обещаю. Я сама этого хочу. Мне надо рассказать тебе что-то важное. — Катя обошла стол, приблизилась к Вадиму. — Я очень рада… счастлива, что ты прилетел. Спокойной ночи! — поцеловала она его в лоб и пошла к лестнице.

— Спокойной ночи! — растерянно пожелал Вадим.

Услышав, как наверху закрылась дверь, он встал, выключил на кухне свет, вернулся к дивану, снова разделся, заполз под плед.

«Пройдет время, он остынет и поступит так, как ему велит сердце. А оно у него доброе. Он ведь твой сын…», — повторил он про себя и улыбнулся. — Умеет же найти правильные слова… И почему нам обоим раньше не хватило умения подобрать?»

Снова повернувшись лицом к спинке дивана, он захотел немного отодвинуться, но… Так и уснул, не позволив этой мысли достичь командного центра в голове. Тяжелый случился день…

10

Почувствовав на себе чей-то взгляд, Вадим дернулся, повернулся на спину, открыл глаза. Быстро сообразив, где находится, он повернул голову и неожиданно увидел рядом с диваном Марту. В утренних сумерках девочка была похожа на маленького ангела: темные локоны до плеч, точно карандашом очерченные глаза, брови, линия губ.

— Доброе утро, Марта! — поздоровался он, поправив под головой подушку.

— Доброе утро, дядя…

— Вадим. Меня зовут дядя Вадим.

— Моего папу тоже так зовут. Мне тетя Хильда сказала.

— А что она тебе еще сказала? — неожиданно у него пересохло в горле.

— Что с ним знакома волшебная Марта, — девочка вытащила куклу из-под мышки. — Она расскажет ему обо мне, и он обязательно приедет.

— Вот эта кукла? — Вадим сел на диване, протянул руку, взял «волшебную Марту», всмотрелся в покрытое трещинами фарфоровое личико.

«Пусть о ней позаботятся твои дети…» — всплыли в его голове слова из прошлого.

Продолжая держать куклу, он, как завороженный, перевел взгляд на девочку.

— Жалко, что ты папа Зигфрида… — грустно вздохнула та, протянула руку и забрала куклу.

Вадим попытался проглотить ком в горле. Широко раскрыв глаза, всмотрелся в лицо девочки: «Как же она похожа на Сережу с видео!..»

Осененный догадкой, он нащупал на соседнем кресле джинсы, смущенно прикрывшись пледом, натянул их, встал, сделал несколько шагов, вернулся, присел перед ребенком.

— А хочешь, я буду… и твоим папой? — спросил он, с трудом шевеля губами.

— А так можно?.. — Марта задумалась. — А если приедет мой настоящий папа, у меня тоже их будет два, как у Зигфрида? Нет… Что я тогда ему скажу? Ведь он же обязательно приедет, я знаю.

— А если я и есть твой настоящий папа?

— Настоящий-пренастоящий?

— Настоящий-пренастоящий, — внимательно глядя девочке в глаза, улыбнулся он.

— Марта! — раздался приглушенный окрик Кати, послышалось шлепанье босых ног по лестнице. — Марта, ты разбудишь…

Заметив дочь рядом с Вадимом, Катя осеклась, подошла ближе.

— Мамочка, он уже проснулся… — повернулась в ее сторону дочь. — Он — мой папа? — строго посмотрела она на мать, словно та должна была сдать экзамен.

— Да, Марта, это твой папа.

— Настоящий-пренастоящий?

— Настоящий-пренастоящий, — подтвердила Катя, встретившись глазами с Вадимом. — Это и есть то важное, что я должна была тебе сказать… Прости!

— Ура! Это всё волшебная Марта! Это она нашла моего папу!

Поцеловав куклу, девочка уложила ее на диван и, раскинув в стороны ручонки бросилась к Вадиму. Подхватив ее на руки, тот ошеломленно посмотрел на Катю, крепко прижал Марту к себе, зарылся лицом в ее локоны.

— Папочка, любименький, я так долго тебя ждала! — принялась целовать его в небритые щеки дочь. — Я тебя никому не отдам!!!

Ответить он смог не сразу: мешали ком в горле и выступившие слезы…

— Я тебя тоже никому не отдам!

— А маму? — Марта оглянулась.

— И маму… никому не отдам!..

Кате ничего не оставалось, как подойти к ним ближе и уткнуться лицом в плечо Вадима.

Все оказалось гораздо проще, чем она себе представляла…

Катя второй час сидела за столом на кухне, время от времени вставала, прислушиваясь к тому, что творится наверху: тихо. Наконец скрипнула дверь, послышались шаги.

— Извини! — протирая глаза, виновато произнес Вадим. — Никогда не понимал, как можно уснуть, укладывая ребенка. Пока вспоминал и рассказывал непонятно какую по счету сказку, уснул. Извини!

— Замучила? — Катя улыбнулась.

Чего-то подобного она ждала. Марта весь день не отходила от отца: щебетала без остановки, спрашивала, сама же отвечала. Всем подряд хвасталась папой: и докторам, и официантке в кафе, и тете Оксане. После визита в клинику Катя попросила подвезти ее к офису. Было совестно перед сестрой: и на работе ей не помогает, и рассказать обо всем случившемся в последние два дня никак не получается — с самого утра Вадим ни на минуту не оставлял ее одну. А здесь вдруг сам предложил: пока она будет занята делами, они с Мартой съездят в магазин.

Через два часа, как было оговорено, они уже ждали ее у офиса. И первое, что сделала Марта, завидев рядом с мамой провожавшую ее тетю, демонстративно забралась на руки к Вадиму, обняла его за шею и заявила: ее папа нашелся, теперь он никому ее не отдаст, никакому Генриху, и будет жить вместе с ней и мамой. Чем невероятно смутила всех: никакого разговора, кто и с кем будет жить, пока и в помине не было.

И не только потому, что с самого утра Марта не позволила своим родителям остаться один на один. В Вадиме словно боролись противоречивые чувства: он то, подыгрывая дочери, болтал с ней без остановки, то вдруг умолкал и отвечал невпопад. При этом менялось и выражение лица: в нем просматривалось что-то недовольное, даже злое. Понять, о чем он думает, было невозможно. Кате оставалось только ждать, когда он сам признается, что его так тревожит. Или не тревожит? Вдруг она опять что-то себе придумывает.

— …Не знаю. Пока не понял… У меня весь день состояние, что живу во сне… Почему ты ничего не рассказала мне раньше? — спросил он.

Катя виновато опустила глаза. Она ждала этого вопроса и сама задавала его себе весь день. Пожалуй, сегодня впервые после рождения дочери чувство ответственности, которое все эти годы мешало ей вдохнуть полной грудью, не давило на нее. Пришло ощущение защищенности, уверенности, что у Марты теперь всё будет хорошо.

В том, как Вадим дотошно выяснял у профессора Саидина подробности всех этапов предстоящей операции, была не столько пока еще не осознанная им отцовская любовь (слишком мало времени прошло), сколько желание понять как, для чего, почему именно так, а не иначе. Он словно хотел убедиться, что это единственно верный ход операции, нужно предусмотреть всё до мелочей. При этом был настолько собран и хладнокровен, словно сам снова стал доктором и собирался идти в операционную, ассистировать профессору. И еще Катя чувствовала, что Вадим хочет оградить ее от лишних переживаний, успокоить.

«Как жаль, что он не остался в медицине…» — наблюдая за ним, грустно думала Катя, не в силах вникнуть в большинство медицинских терминов на немецком языке. Впрочем, от нее это не требовалось ни раньше, ни сейчас. Тогда она слепо надеялась на умение докторов, сейчас к этому добавилась вера, что если Вадим, гораздо лучше разбираясь в медицине, со всем согласен, значит, все правильно.

Он словно разделил с ней груз ответственности, точнее, переложил этот груз на себя, как делал и многое другое в течение дня. Когда без лишних слов переставил детское сиденье в свою машину, сел за руль, повез их в клинику, когда мягко отстранил ее от тележки с продуктами в магазине, одним взглядом пресек ее попытку достать кошелек из сумочки. Открывал двери, пропускал вперед. Он не позволял ей даже подумать, как что-то сделать, предугадывал ее желание и делал сам. Не напоказ, не для кого-то. И даже не для нее. Для него это было само собой разумеющееся!

Как же она отвыкла от постоянной заботы, от безмятежного состояния счастья! Почему она обо всем не рассказала Вадиму раньше?!

— Прости, я…

— Как ты выдержала всё это одна? — перебил ее Вадим, обошел стол, порывисто обнял, крепко прижал к себе. — Прости меня! Никому вас обеих не отдам! Никогда!.. Весь день себя ругал: дурак, кретин, верил непонятно чему и кому, не видел очевидного! Прости…

От неожиданности у Кати на глазах выступили слезы. Это не он виноват, это всё она!

— …Все эти годы продолжал тебя любить, но боялся признаться даже себе! — продолжал он. — Я ведь еще тогда готов был сделать предложение… Я люблю тебя… Забыл! Подожди пять минут! Только не плачь!

Вадим метнулся в гостиную, что-то достал из сумки. На секунду застыв, вдруг развернулся и, к удивлению Кати, скрылся в прихожей. Хлопнула входная дверь. Обратно он вернулся с двумя пакетами в руках. Один оставил на полу, из второго вытащил букет белых роз, снова подбежал к сумке, достал бутылку шампанского.

— Вот! — вручил он ей букет. — Есть во что разлить?

Улыбнувшись сквозь слезы, Катя достала из шкафчика два бокала для шампанского и поставила их на стол. Чтобы немножко успокоиться, стала возиться с цветами: подрезала и опустила в наполненную водой вазу. Стебли пришлось еще укоротить, чтобы сосуд не перевернулся под тяжестью огромных, наполовину распустившихся бутонов. Закончив, она повернулась и замерла: на столе стояли бокалы с шампанским, открытая коробка конфет. А мужчина всей ее жизни протягивал бархатную коробочку:

— Выходи за меня замуж!

Достав кольцо, Вадим, преданно глядя ей в глаза, улыбнулся:

— Ну пожалуйста!.. Честное слово — я добрый!

Прыснув от смеха, Катя протянула левую руку… Потом поднесла ее к лицу:

— Красивое!..

— Так ты согласна? — обрадовался и как будто удивился Вадим, хотя ответ был очевиден.

— Я-то согласна, только… Что скажет твой Поляченко? — она с трудом сдерживала улыбку.

Рассмеявшись, Вадим взял бокалы, протянул один ей.

— Выговор ему объявлю за то, что после Японии сразу к тебе не отправил.

— Бедный Андрей Леонидович, не повезло ему с шефом.

— А Александр Ильич пустит меня на порог? — попытался стать серьезным Вадим. — Придется же как-то просить у него руки дочери.

— Разве тебя кто-то может испугать?.. Расслабься. После того как узнал правду, папа спит и видит, как бы с тобой помириться.

— Так мы вроде и не ссорились… — он пожал плечами, поднял бокал. — Можно до дна…

Тонко звякнуло стекло, смакуя, Вадим медленно выпил шампанское, привлек к себе Катю.

— А ты? — удивленно посмотрел он на слегка пригубленный бокал.

— А мне нельзя, — Катя поставила бокал обратно на стол.

— Почему?

— Потому что мне надо сказать тебе еще что-то важное. У тебя… То есть у нас… будет еще один ребенок, — и, поймав недоуменный взгляд, пояснила: — Грибной человечек. Помнишь, я тогда говорила, что мы с тобой никогда не забудем ту поездку в грибы.

Вадим отстранился, недоверчиво посмотрел на Катю:

— Правда, что ли?.. Ты не шутишь?

— Нет.

— Получается, что скоро, я стану отцом-героином, как твой Потюня? — спросил он после довольно долгой паузы.

— Ну, извини. Так получилось…

— Извиняю, — посмотрев в глаза, он нежно поцеловал ее в губы.

Катя ответила таким же мягким и нежным поцелуем. Наслаждаясь медленно нараставшим сладострастным головокружением, она прошептала:

— Я люблю тебя, Вадим Ладышев!

— Думал, что не дождусь, — с мягкой усмешкой отреагировал он и крепче прижал ее к себе. — Умеешь же ты делать долгие томительные паузы… Придется переучивать.

— Жаль, что ты завтра улетаешь.

— В воскресенье. Я поменял дату вылета. Роберт когда возвращается?

— Уже прилетел. Должен быть дома.

— Замечательно! Предлагаю завтра познакомить меня с будущими родственниками. А давай пригласим к тебе… к нам в гости! Как ты на это смотришь?

— Положительно. Оксана уже извелась, переживая за меня… А что там? — она показала взглядом на пакет в прихожей.

— Подумал, что какое-то время придется пожить на два дома. Пока ты была на работе, заехали с Мартой в магазин. Спортивный костюм, кроссовки, шлепанцы, халат. Не могу же я при дочери в трусах разгуливать… А как тебе нравится — Екатерина Александровна Ладышева? Мама будет счастлива!

— Я тоже буду счастлива. Я очень скучала по Нине Георгиевне… Но больше по тебе. Если бы не Марта, я без тебя не выжила бы. И Марта не выжила бы, — снова прижалась она к Вадиму.

— Никуда не отпущу! — точно так же, как утром зарылся в локоны дочери, спрятал Вадим лицо в волосах Кати. — Даже не пытайся.

— Однажды ты уже так говорил… И отпустил… — напомнила она.

— Отпустил. Только я не повторяю своих ошибок…

…В тишине ночи слева от Вадима пискнул телефон.

«Поляченко… — прочитал он на «умных часах». — Что-то случилось. Шесть утра, у нас семь. Андрей не станет будить без причины…»

Вадим осторожно выполз из-под одеяла, укрыл им спину Кати, набросил халат, вышел за дверь, спустился вниз и только тогда прочитал сообщение, в котором была ссылка: «Известный банкир найден убитым на своей вилле на Лазурном берегу! В свой юбилей Леонид Самуилович Лесин…»

Дочитав ссылку, Ладышев посмотрел наверх, пошел в прихожую, достал из кармана ветровки сигареты с зажигалкой и вышел за дверь.

— Привет!

— Привет! Извини, если разбудил. Как тебе новость?

— Крутой поворот.

— Я тоже едва в себя пришел, как открыл интернет. Уже на всех новостных сайтах есть… Выехал на работу, решил тебе отправить. Хорошо, что ты не у него на вилле, — хмыкнул Поляченко.

— Да уж… Как считаешь, что это?

— Однозначно заказ. Такие люди, как Лесин, сами в себя не стреляют. Сомневаюсь, что найдут заказчика.

— Не по нашему делу?

— А кто его знает… Врагов у него много… Только я не для того тебе ссылку кинул. Можешь теперь спать спокойно, счеты с тобой сводить уже некому.

— Думаешь, мог продолжить?

— Мог, не мог… Теперь это в прошлом. Всё, извини, иди досыпай.

— Как у нас дела? — Вадим вдруг вспомнил, что за вчерашний день ни разу не позвонил Поляченко.

— Лучше не бывает! Если пойдет такими темпами, успеем собрать линию к твоему дню рождения. Дополнительные вакансии сотрудников надо открывать, отправлять на учебу. Пучков уже озадачил наших новым оборудованием, оно им знакомо. Но маловато людей для двух линий: без выходных и проходных придется работать.

— Подбирай кадры. Вернусь — решим.

— Понял.

— Меня сегодня не жди, я в воскресенье прилечу.

— А я и не ждал. Я тебя на неделю отпустил, — довольно хмыкнул Поляченко и добавил: — Если по причине, о которой я думаю, то рад за тебя.

— Я тоже за себя рад, — Вадим улыбнулся. — У тебя знакомые в загсе есть?

— Нет — так найдем. Когда надо?

— Пока не знаю… На следующей неделе сможешь организовать?

— Ну, это же не завтра, — усмехнулся Андрей. — Сделаем.

— И еще. Придется сразу решать вопрос с усыновлением… То есть с удочерением.

— Само собой… Зине можно сказать? — замявшись, спросил он. — Уже волком смотрит: почему я ничего не предпринял? Она видела Катю и Марту. И, конечно же, сразу всё поняла.

— И даже не помчалась ко мне выяснять отношения? Не узнаю Зину, — посмеиваясь, прокомментировал Вадим. — Где Зина — там Марина… Ладно, говори. Чего уж теперь скрывать… Только вечером. Мне с мамой надо успеть объясниться, пока Зина не опередила.

— Это точно, — засмеялся Поляченко. — Все, я приехал. Как только узнаю по загсу — наберу. Отдыхай, наслаждайся жизнью.

«Забыл ему сказать, что нашел Сережу, — докурив, Вадим загасил бычок о плитку. — Куда бы выбросить? — он покрутил головой и заметил фигуру подростка в окне второго этажа соседнего дома. — Зигфрид? — мелькнула надежда. Задернулась занавеска, фигура исчезла. — Если пошел в меня, как говорит Катя, ждать придется долго. Упрямый… А ведь я нашел сына. И дочь… И третий скоро будет… Пора бросать курить! — вспомнил он свое обещание, вытащил из кармана пачку сигарет, зажигалку, вместе с бычком решительно выбросил в мусорный контейнер, захлопнул крышку. — С кем бы договориться присмотреть за Мартой, пока Катя будет в Минске?.. Только с Хильдой…»

— Доброе утро, дорогой! — казалось, она ждала его звонка, настолько быстро ответила. — Как у вас дела? Как твои девочки?

Ладышев опешил. Вот так: твои девочки. Хильда будто и не сомневалось, что иначе быть не могло.

— Всё хорошо, спят еще… Я тебя не разбудил? — спохватился он.

— Ну, что ты. Я уже в аэропорту. Вот-вот объявят посадку на Рим.

— А когда вернешься?

— В субботу… А когда надо?

— Понимаешь… Кате придется слетать в Минск на несколько дней. Расписаться нам надо, на Марту оформить документы. А доктор вчера не рекомендовал дальние поездки. Нельзя ей сейчас заболеть.

— То есть мне надо побыть с Мартой? А доверяешь?

— Я — да. Правда, пока не знаю, как Катя к этому отнесется.

— Я с ней поговорю. Она мудрая, доверит. Предложу ей отправить Марту погостить у нас с Каролиной, пошлю за ними Симона. У тебя прелестная девочка, мы с ней успели подружиться. А о Кате я вообще могу говорить только в превосходных тонах. Жаль, что вы потеряли столько времени.

— Да, жаль.

— Теперь остался только Сережа. Но, поверь, это вопрос времени. Мне вчера звонила Астрид, мы говорили о Зигфриде. Она уже сама хочет, чтобы вы встретились и поговорили. Но он пока… не готов.

— Я понимаю. Буду ждать, сколько понадобится.

— Я надеюсь, что с этим ему поможет Марта. Они ведь теперь брат и сестра.

— Да. Только она это пока еще не осознала… Представляешь, за вчерашний день ни одного каприза, ни слезинки.

— А я тебе что говорила? Маленькая она еще. Всё хорошо будет… Посадку объявили, — в телефоне послышался голос диктора. — Что-то еще?

— Вопрос с продлением вида на жительство Кати…

— Никаких вопросов, всё решим. Успею написать Каролине до взлета.

— Фамилии пока не будем менять. Не успеем, мало времени на оформление разных документов. Сделаем после…

— Я поняла, дорогой… Мне пора.

— Спасибо, Хильда! Ты в самом деле моя вторая мама. Теперь я убежден, что так бывает не только в кино. Мне повезло.

— Мне тоже повезло, Вадим. Теперь я вправе считать себя дважды бабушкой.

— Трижды. Скоро ты станешь трижды бабушкой… У нас с Катей будет еще один ребенок. У меня до сих пор голова кругом: один, второй… Стоило один раз встретиться — и, пожалуйста, третий! — не сдержав эмоций, поделился Вадим.

— Поздравляю! — Хильда облегченно выдохнула. Вопрос, от кого на самом деле беременна Катя, нет-нет да и беспокоил ее. — Счастлива! Радуюсь вместе с тобой!

— Спасибо! Вернешься — дай знать. Я здесь до воскресенья.

— Обязательно! А первой маме ты сообщил?

— Еще нет. Сейчас позвоню.

— Немедленно звони Нине Георгиевне!

— Слушаюсь! Мягкой посадки, моя вторая мама!

Повеселев, Вадим посмотрел в окно напротив — все та же занавеска, но он чувствовал на себе пристальный, изучающий взгляд. Взгляд сына.

— Доброе утро, мама! — набрал он следующий номер.

— Доброе, сынок! Мы как раз только что говорили о тебе с Галей! — в трубке было хорошо слышно, как на кухне работает телевизор, тявкает Кельвин-второй.

— Галине Петровне и Михаилу привет. Мама, я сегодня не вернусь. Только в воскресенье прилечу.

— Один?..

Вадим растерялся: что значит «один»? И вдруг до него дошло, что она имеет в виду.

— Пока один. Но ты не расстраивайся. На следующей неделе прилетит…

— …Катя?!

Сын замер, усмехнулся. Ну что он может со всеми поделать? Только соглашаться!

— Да, мама, Катя.

— А девочка? Марта, кажется…

Вадим сделал паузу, прикрыл на секунду глаза, выдохнул.

— Твоя внучка пока не может прилететь. Марта вернется в Минск после операции.

— Внучка?.. Ты сказал — внучка? Я не ослышалась?!

— Нет, не ослышалась. Марта — моя дочь.

— Вадик, а как же?..

— Мама, вернусь — все объясню. Вечером мы тебе позвоним все вместе, обещаю. Всё, жди звонка. Я пошел в дом…

Нина Георгиевна опустила руку с крепко зажатым в ней телефоном, посмотрела на подругу.

— Что там? Какая внучка? — обеспокоенно спросила слышавшая весь разговор Галина Петровна.

— Галя, у меня есть внучка… Марта. Дочь Кати… и Вадима. Надо подумать, в какой из комнат подготовить детскую! — подхватилась она с места.

— Конечно, в моей бывшей комнате! Она самая уютная и рядом с твоей… — засеменила следом по лестнице Галина Петровна…