Миллиардер Скрудж по соседству

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Холли

Я слышу, как машина брата въезжает на подъездную дорожку.

— Холли! — кричит папа. — Эван дома!

Три секунды спустя из спальни напротив моей раздается голос мамы. Последние полчаса она заворачивала подарки, скрываясь от нас.

— Холли, Эван только что подъехал!

Они как два герцога, объявляющие о прибытии любимого ребенка. Я закатываю глаза и сохраняю документ, над которым работала. Статья зажила собственной жизнью. Слова так и полились из меня потоком, замечания о рождественском спектакле Фэрхилла. Является ли Фэрхилл местом отдыха, наполненным истинным духом Рождества или безудержной коммерциализацией? Это привело меня в кроличью нору истории города, не говоря уже об истоках рождественских традиций и тематики. Ни одна газета, возможно, не захочет опубликовать эту статью.

Но впервые за несколько месяцев мне хочется писать.

Я спускаюсь по лестнице как раз вовремя, Эван открыл входную дверь.

— Я дома! — ревет он. В одной руке набитая спортивная сумка, в другой — букет свежих цветов. Он протягивает их маме, которая, не теряя времени, заливается слезами. Уинстон радостно лает у его ног, виляя хвостом.

Я третья в очереди на объятия. Когда подходит очередь, Эван поднимает меня с пола.

— Цветы? — спрашиваю я ему на ухо.

— Поцелуй меня в зад, — шепчет он, а после громко отвечает: — Спасибо, Холлс. Всегда приятно подавать тебе хороший пример.

Когда благополучно встаю на ноги, я направляю удар в его сторону. Он уклоняется и делает вид, что наносит ответный. Уинстон предупреждающе лает.

— Уже ссоритесь, — говорит мама, но в голосе слышится радость. — Теперь мы все дома на Рождество. Поездка прошла нормально, милый?

Папа тянется к сумке Эвана.

— Давай я возьму это.

Я следую за заискивающими родителями и высокой фигурой Эвана. Он выглядит великолепно. Счастливый и здоровый, круги под глазами с прошлого лета исчезли. Темно-русые волосы аккуратно подстрижены и завиваются на затылке. На нем даже рубашка на пуговицах.

Это мой брат, тот самый парень, который в средней школе две недели подряд носил футболку со «Звездными войнами» и отказывался позволять маме стирать ее. Его комната была завалена коробками из-под еды на вынос большую часть нашего двадцатилетия.

Влияние Сары поразительно.

Я готовлю чашку кофе на кухне и слушаю, как родители расспрашивают его о поездке, прошедшей неделе, планах на предстоящую неделю, как дела у Сары и как дела на работе. Он переносит разбор полетов с большим терпением, чем было у меня.

Я выкладываю важную новость как только они замолкают.

— Рождественскую ярмарку перенесли!

— Что?! — говорит Эван. Наконец-то нашелся тот, кто реагирует на происходящие здесь изменения как следует.

— На самом деле много чего произошло, — говорит мама. — И не только в городе, но и прямо здесь, на Мэйпл-Лейн!

— Твой старый друг вернулся, — говорит папа. В его голосе звучит предвкушение, и я могу представить радость в глазах от того, что именно он расскажет Эвану о важные новости. Опередил маму. — Адам Данбар купил дом напротив. Он прямо сейчас здесь.

Наступает шокированная тишина.

— Он здесь? Адам?

— Да. Я написала тебе об этом, — говорит мама. — Но ты никак не отреагировал.

— Я думал, ты пошутила. Не очень смешно, конечно, но я и представить не мог, что ты серьезно. Адам Данбар вернулся в Фэрхилл? Вау.

— Холли проводила с ним время, — говорит папа. — Холли!

Я присоединяюсь к ним с двумя чашками кофе, скользя по деревянному полу на рождественских носках. Глаза Эвана широко раскрыты.

— Ты проводила время с Адамом?

— Да. На самом деле у него нет друзей в городе. Кофе?

— Да, спасибо, — Эван отодвигается в сторону на диване, и я сажусь рядом. — Итак? Как он? И еще, какого черта ты не написала об этом?

Я игнорирую последний вопрос.

— Такой же, я думаю. Ты знал его лучше, — я делаю глоток кофе, обжигая язык.

Не то чтобы я пялилась на него при каждом удобном случае, когда была подростком.

— Да, но сейчас он уже не тот. Он миллиардер, — ошеломленное заявление Эвана наполняет пространство. — То есть, думаю, я был последним человеком, который писал ему. Семь лет назад, может быть. Он всегда был занят.

— Он все еще очень занят. Но хочет тебя видеть, — говорю я и сразу чувствую себя нелояльной. Я не знаю мыслей Адама. Он, кажется, неохотно говорит об этом, как будто Эвану почему-то не понравится, что мы вместе.

Не то чтобы я понятия имела, как рассказать об этом брату. Я даже не знаю, кто мы такие, на самом деле. Еще слишком рано.

— Ха, — говорит Эван. — Чем вы двое занимались? Не знаю, как я вообще буду с ним разговаривать. Он живет совсем другой жизнью, чем мы.

— Он все тот же человек, — говорит мама. — Я все время с ним разговариваю!

— Ты кричишь на него с подъездной дорожки, — говорю я.

Она бросает на меня оскорбленный взгляд.

— Мы разговариваем. Буквально на днях я спросила, как он держался во время снежной бури. Адам сказал, что все сделал правильно и что вы двое присматривали друг за другом. Я подумала, что это мило. Вы общались через дорогу с помощью фонариков?

— Азбукой Морзе? — говорит папа со смешком. — Вы с Эваном были одержимы этим, помнишь?

— Это был один единственный раз, — говорю я.

— Да, и Холли так и не освоилась, — говорит Эван.

— Только потому, что ты стащил книгу кодов.

Он фыркает, ухмыляясь в кофейную чашку, и я не могу сдержать улыбку. Эван здесь, и есть несколько дней, пока не присоединится Сара. Уйма времени для некоторых старомодных братских шалостей.

— В любом случае, он очень милый, — говорит мама, как будто не слышала нашей маленькой интерлюдии. — Совсем не заносчивый, даже если стоит больше, чем Фэрхилл.

— Мама, думай шире, — говорит Эван. — Он мог бы купить штат.

Папа хихикает, и в этом звуке слышится гордость.

— Кто знал, что он станет таким успешным? Когда сидел за нашим кухонным столом и делал домашнее задание с вами двумя?

— Только не я, — говорит Эван. — Чем ты занималась с мальчиком-гением, Холли? Он уже знает город.

На меня смотрят три пары глаз, и мысленно я вижу его обнаженным.

— О, знаешь, — слабо говорю я. — Как обычно.

— Как обычно?

— Ходили на рождественскую ярмарку.

— Это еще не все, — говорит мама. Она практически улыбается. — На днях они ходили обедать. Я видела, как вы двое уезжали на его машине.

— Да, — говорю я, быстро кивая. — Мы обедали.

Просто пообедали.

— Они действительно ладят, — продолжает она. — Адам одинок, милая? Потому что я думаю, вы двое были бы прекрасной парой. Представь себе их детей, Крейг.

Папа закатывает глаза, но не выглядит недовольным. Он улыбается, проводя рукой по подбородку.

Протест исходит от Эвана.

— Мама, будь серьезной. Адам Данбар не собирается встречаться с Холли.

— Почему нет? Твоя сестра потрясающая!

Я старательно сохраняю непроницаемое выражение лица и делаю еще один глоток кофе.

— Да, она потрясающая, — говорит Эван. — Холли лучшая. Но он встречается с кем-то влиятельным.

Мама качает головой.

— Ни в коем случае. У него не было посетителей, кроме матери. Мы бы это увидели.

— Во-первых, это поведение сталкера, — говорит Эван. Он поворачивается ко мне за поддержкой.

Я поспешно киваю.

— О да. Перестань подглядывать за занавесками.

— Точно, — говорит Эван. — Во-вторых, Сара следит за его девушкой в социальных сетях. Кажется, ее зовут Виена или что-то в этом роде. Она занимается… На самом деле я не уверен. Что-то с одеждой или макияжем. Сказала, что у них просто перерыв, но они все еще вместе, — вздыхает он. — Честно говоря, не могу поверить, что знаю это. Но Сара рассказывает все, что узнает об Адаме, потому что в курсе, что мы были друзьями.

— Ха, — говорит мама.

Она выглядит так, как я себя чувствую.

Шокировано.

Но затем пожимает плечами и дерзко улыбается, глядя прямо на меня.

— Ну, это не конец, пока у него на пальце не появится кольцо. Разрыв — нехороший знак. Иди сюда, Холли!

Я изо всех сил стараюсь улыбнуться. Мокрый нос прижимается к руке, и я опускаю взгляд.

Уинстон кладет голову мне на колено, темные собачьи глаза смотрят снизу вверх. Я провожу пальцами по его мягким, бархатистым ушам.

У него перерыв с девушкой.

Что объясняет, почему Адам сбежал в Фэрхилл. Ему нужно было побыть вдали от нее, или ей от него. Но это всего лишь перерыв.

А перерывы всегда заканчиваются.

Рука Эвана обвивается вокруг моего плеча.

— Что скажешь? У тебя есть время поиграть в «Монополию» вечером? Я надеру тебе задницу.

Я улыбаюсь своей лучшей улыбкой. Сыграть несколько раундов старым набором — рождественская традиция. Картонка трещит по швам, и в ней не хватает всех двадцатидолларовых купюр, но никто из нас не купил бы новую версию.

Это мой любимый праздник. Вся семья снова вместе.

И я не собираюсь думать о потенциальной девушке Адама.

— Да, — говорю я. — Но ты будешь тем, кто проиграет.

Я заканчиваю с «Монополией» и вечерним горячим шоколадом и добираюсь до спальни, весело желаю спокойной ночи семье, прежде чем погрузиться в Google.

Каким-то образом я, должно быть, пропустила ее, когда гуглила Адама ранее, эту таинственную девушку. Но теперь, когда знаю, кого искать, я сразу же нахожу ее.

Просмотр фотографий незнакомки повергает меня в пучину отчаяния.

Она великолепна. Стройная и гибкая, с широкой, искусственно выбеленной улыбкой. Каждая фотография в социальных сетях выглядит идеально. Как будто она путешествует с личным фотографом.

Возможно, так оно и есть, насколько я могу судить.

Количество подписчиков впечатляюще… давайте просто признаем, что это больше, чем население Фэрхилла. Намного больше. Адам мог бы купить штат, и она — заселить его.

На фотографиях есть тонкие намеки на него. Лица никогда нет, но Адам там. Легко представить, кто сфотографировал Виену, позирующую в ванне с пеной на фоне горизонта Чикаго. Она опубликовала фотографию позднего завтрака восемь месяцев назад, а напротив нее — длинная мужская рука, сжимающая чашку кофе.

Я знаю эту руку.

И видела ее на своей коже.

Все, что мне остаётся — это выбросить телефон, отчего тот отскакивает от одеяла, целый и невредимый.

Вот с кем он встречается, когда не проводит несколько месяцев наедине с собой в Фэрхилле. Это жизнь, которой живет Адам. Дорогая машина, район в Чикаго, журнал, который берет у него интервью. Адам уже не тот, которым был когда-то. И это прекрасно. Великолепно. Теперь он стал намного большим.

Но я — нет. И никогда не осознавала этого так остро, как сейчас, когда карьера идет в никуда, нерегулярный график тренировок, крошечная квартира-студия и долги по кредитной карте. Я прижимаю ладони к глазам и пытаюсь не заплакать. Это не стоит того.

Но тело этого не знает, и эмоции, которые Адам заставил меня испытать, были слишком сильными. Средств защиты не осталось.

— Все в порядке, — бормочу я, сосредотачиваясь на глубоких вдохах. — Ничего не изменилось. На самом деле ты ничего не знаешь.

Но я вижу его девушку мысленным взором и слышу слова брата.

«У них просто перерыв».

Я все та же влюбленная девочка, какой была подростком, безнадежно влюбленная в лучшего друга брата.

Создаю фантазии из воздуха и строю будущее из нескольких улыбок.

Телефон вибрирует. Я делаю глубокий вдох, затем выдох, и обдумываю, не проигнорировать ли сообщение. Сразу же пойти спать. Задернуть шторы и не обращать внимания на дом напротив.

Но не делаю этого. Рука дрожит, сжимая телефон.

Это он.

Адам: Привет. Я так понимаю, Эван дома? Надеюсь, вы хорошо провели вечер, общаясь. Знаю, ты скучала по нему.

Слова кажутся размытыми. Это так вежливо, тон почти официальный. Он именно так переписывается со своей девушкой? Или я та знакомая, с которой Адам проводит каникулы?

Появляется еще одно сообщение.

Адам: Не буду беспокоить тебя в ближайшие дни, я знаю, что это семейное время. Дай знать, когда освободишься. Хотел бы тебя увидеть.

Я перевожу телефон в режим полета и ставлю на зарядку в дальнем конце комнаты. Затем выключаю свет и забираюсь в постель, натягивая одеяло до носа, и пытаюсь не думать ни о чем, кроме рождественских фильмов, которые завтра заставлю Эвана посмотреть.

У меня не очень получается. На следующий день мама приготовила гигантский семейный бранч. Мы едим не менее полутора часов, время от времени делая перерыв, чтобы поджарить бекона или еще одно яйцо. Эван ест как зверь, и я поддразниваю его по этому поводу. Он воспринимает подстегивание как приглашение продемонстрировать бицепсы.

— Ты такой подросток, — упрекаю его. Эван протягивает руку с газетой и хлопает меня по плечу.

— Прости. Кажется, я увидел муху.

Я показываю ему язык.

Он ухмыляется.

— И кого ты назвала подростком?

Мы возвращаемся к прежней динамике, находим равновесие, и это приятно. Кажется правильным. Похоже на традиции, о которых рассказывала Адаму. Маленькие закономерности, делающие мир знакомым среди хаоса жизни.

Эван уходит с мамой, чтобы сделать кое-какие рождественские покупки в последнюю минуту, а я провожу день с Уинстоном на диване, работая над статьей, время от времени наблюдая за искорками снега за окном.

Игнорируя сообщения Адама.

Вот так провожу и вечер. Глажу мягкие ушки Уинстона и наблюдаю, как он игнорирует попытки брата поиграть.

— Думаю, ему это неинтересно, — говорит Эван, но хмурится. Игрушка, которую он держит в руках, когда-то была любимой у Уинстона.

— Он очень устал за последние несколько дней, — говорю я. В тот вечер мы играли в шарады, используя приложение, которое я скачала на телефон. Категории указаны на экране.

Наблюдать за тем, как папа пытается разыграть названия песен, может быть, самое смешное из-за чего я смеялась больше всего за весь год. Мужчина старше шестидесяти не должен пытаться разыгрывать «Чмоки-чмоки» перед камином, но он это делает, и все остальные взвывают.

На следующий день Адам присылает еще одно сообщение.

На этот раз это фотография рождественской елки. Она выглядит красивой, зеленой и пышной, и он зажег ее, несмотря на солнечный свет, льющийся через окна.

Адам: Она все еще жива и здорова. Подумал, тебе следует знать, что я ее не убил. (пока что)

Пальцы порхают по клавиатуре прежде, чем я останавливаю себя, сердце подскакивает к горлу.

Холли: Это угроза?

Он отвечает сразу же.

Адам: Просто пытаюсь подстраховаться.

Адам: Как прошел твой день?

Я засовываю телефон в задний карман леггинсов. Кармашек — вторая лучшая деталь в них, сразу после узора с голубым оленем. Я знаю, что должна ответить. Но боюсь задать вопрос, боюсь услышать ответ, боюсь того, что это будет означать.

— Я пеку пирог с орехами пекан, — говорит мама. — Хочешь помочь, Холли?

Я дарю ей свою самую яркую улыбку и с головой погружаюсь в рождественские приготовления, убегая от трудных разговоров.

Несколько часов спустя на кухне вкусно пахнет. Я слышу, как папа и Эван спорят о том, как лучше поддерживать огонь в гостиной, и я закрываю глаза, впервые с тех пор, как услышала новости о девушке Адама, чувствуя себя цельной.

У меня есть это. Что бы ни случилось, у меня есть это.

— Когда приедет Сара? — спрашивает мама, прислонившись к дверному косяку гостиной. — Завтра, верно?

Голос Эвана теплый.

— Да, едет на автобусе. Она очень расстроена из-за того, что выходных так мало.

— Нет, нет. Мы благодарны за то, что она вообще смогла приехать, — говорит мама. — В следующем году мы должны пригласить сюда и родителей Сары.

— Спасибо, мама, — говорит Эван. В его голосе слышится терпение, которое принадлежит мужчине, потратившему последние месяцы на подготовку к свадьбе, вечеринки по случаю помолвки и медленное слияние двух очень разных семей. Он останавливается в дверях кухни и смотрит на миску с едой Уинстона.

— Кто последний давал собаке корм?

— Я давала, — говорю я. — Но это было несколько часов назад.

— Он к нему не притронулся.

Мы все осуждающе смотрим на корм. Он все еще там.

Что-то скручивается в животе, и мне приходится сглотнуть комок в горле. Все знают, что происходит, когда собака больше не хочет есть. Когда не хочет играть или гулять.

Мама вытирает руки о фартук. Это нервный жест, но в ее голосе звучит та же повелительность, за которую я цеплялась, будучи ребенком в трудные времена.

— Думаю, стоит посмотреть, свободен ли доктор Шелли завтра. Лучше сходить к ветеринару.

Эван встречается со мной взглядом.

— Мы все пойдем, — говорит он.