Миллиардер в подарок

Глава 11

Джонас

Настоящее

— Тогда зачем нужно было присылать это гребаное электронное письмо? — кричу я на нее сквозь весь бар, хотя знаю, что она меня не слышит.

Это ее вина.

Она сама поставила себя в такое положение.

Но действительно ли я хочу сломить ее дух из-за этого?

Ее подруга ошибается. Мне нравилось, наше «тяни-толкай». То, что у нас было, являлось настоящим партнерством. Она была равной мне во всем, прямо посередине. Грейс была отважной и независимой. Когда я падал, она была достаточно сильна, чтобы подхватить меня, а это дерьмо не купишь в каталоге «Виктория Сикрет».

Я ударяю кулаком по барной стойке. Чувствую себя обиженным и обманутым, лишенным возможности жить долго и счастливо. Ей нужно извиниться за то, что она вела себя так бессердечно. Если она это сделает, я, возможно, позже перестану ее унижать.

Может быть, мне нужно извиниться, тоже.

— Чушь собачья, — шиплю я. — Я не сделал ничего плохого.

Тебе не нужно было вести себя с ней как последний придурок в течение последних двух лет и сейчас.

Я поворачиваюсь к Настоящему, которая примостилась на барном стуле рядом со мной — длинные ноги скрещены в стороне, будто она Первая леди, а не мисс Агент Провокатор, скромно потягивающая «Космополитен».

— Ты сейчас в моей чертовой голове? Последней оставшейся части, которую ты не раздавила своей убийственной шпилькой.

— Нет, мистер Фарли, — невинно отвечает она, изображая из себя Бэмби, отчего мне хочется приставить дробовик к ее заднице. — Я полагаю, то, что вы слышите — это пробуждение вашей совести после очень долгого сна.

— Ты что, издеваешься надо мной? Я похоронил свою совесть вместе с моим отцом… — я замираю как вкопанный, осознавая иронию ситуации. — О нет, нет, нет. Ни за что, черт возьми, — я качаю головой взад-вперед, как маньяк. — Эта часть меня мертва, ее больше нет. Я лучше сыграю на восемнадцати лунках с Папой Римским и Тираннозавром, чем…

— Я уверена, что это можно устроить, — мягко перебивает она, прежде чем вернуться к своему коктейлю.

Тем временем Грейс допивает свою третью рюмку. Эта девушка напьется в хлам… Она никогда не могла удержать в себе выпивку.

Неужели я действительно такая дрянь, что она должна утопиться в дешевой текиле, прежде чем встретиться со мной?

— Отвали! — реву я, метафорически захлопывая входную дверь перед носом у своей совести, а затем для пущей убедительности задвигаю пару засовов. — Я самый лучший секс, который у тебя когда-либо был, Грейси Паркер! Тебе следовало бы вприпрыжку подъехать к моему зданию, чтобы еще раз прокатиться на моем члене со спущенными до щиколоток трусиками и установленным на ноль показателем торможения. Держу пари, ты мокрая от одной мысли обо мне!

Настоящее поднимает одну идеально изогнутую бровь, глядя в моем направлении.

— Что? Ты мне не веришь? Настоящее, детка, я мог бы заставить тебя кончить, даже не прикасаясь к твоему телу…

Настоящее хранят молчание, но в ее ядовитых темных глазах читается презрение.

— Это что, вызов? Не стесняйся запрыгивать на меня в любое время, — говорю я, указывая на свою промежность. — Потому что, похоже, Грейси Паркер чертовски этого не хочет… — я снова делаю паузу. Чувство, которое я давным-давно похоронил, распространяется по моему телу, как сорняк.

Это даже хуже, чем возвращение моей совести домой. Я не хочу ничего чувствовать к этой женщине. Между нами все кончено. Баста. В аплодисментах нет необходимости…

— Мы здесь закончили, — огрызаюсь я, направляясь к двери. — Отвези меня обратно в мой офис. У меня есть десять минут до прихода Грейс. Она предложила это, и я, черт возьми, принял предложение. Самое время уделить немного внимания моему члену, — я тянусь к латунной ручке, когда слышу легкое постукивание по плечу. — И еще кое-что…

Удар.

Я не заметил приближающегося кулака.

Но мой нос чертовски точно его почувствовал.

Я отшатываюсь в сторону и в конце концов врезаюсь в стену — в голове полно звезд и желтых птичек с оторванными крыльями.

Сначала меня поражает запах. Это острый, приторный привкус неизлечимой болезни — запах смерти. Он возвращает меня прямиком в канун Рождества много лет назад, с зеленоглазой медсестрой, планшетом для обмена сведений и бланком согласия в главной роли.

Решение покончить с жизнью матери было моим. К тому времени отец так глубоко засунул нос в задницу своего дилера, что даже не мог вспомнить ее имени. Либо так, либо он искал золото в киске своей седьмой жены. Мой брат был таким же. В тот вечер ни один из них не потрудился ответить мне по телефону.

Я самостоятельно подписал бланк в той больничной палате, и через час ее система жизнеобеспечения была отключена.

Дело сделано.

Счастливого мне Рождества.

— Ты никогда не догадаешься, мама, что… я нашла тот журнал с твоей любимой актрисой на обложке!

Я удивленно вскидываю голову, когда моя белокурая секретарша, которую скоро уволят, проносится мимо меня и исчезает в соседней комнате.

Заинтригованный, я следую за ней внутрь и наблюдаю, как она бросается в кресло рядом со съежившейся фигурой на кровати. Мой желудок сжимается, когда я рассматриваю все провода и приводы для шприцев, расположенные в виде мигающего, пищащего ореола.

Ава машет своим трофеем перед фигурой, и из-под белых простыней раздается тихое карканье.

— В статье перечислены все ее фильмы до единого.

Я наблюдаю, как она нетерпеливо листает страницы, посвященные части интервью.

— Мы можем поставить перед ними галочки по ходу дела… С чего начнем? «Австралия»? Или «Практическая магия»? Ты можешь выбирать, главное, чтобы в итоге получился фильм с Томом Крузом. О боже, что это еще за ирландец такой? Я так сильно люблю этот фильм!

— «Далеко-далеко», — бормочу я.

Из-под простыней раздается еще одно карканье, и Ава смеется. Однако неестественно. Не такой смех, как у Грейс в ту первую ночь, когда мы встретились. Этот напряженный, вымученный и полный боли. Он хочет быть радостным, но реальность проделывает дыры в поверхности и выпускает все веселье сквозь них наружу.

— Как у нас сегодня дела, миссис Джонсон?

Медсестра лет под пятьдесят заходит в палату позади меня. Она лучезарно улыбается кровати, где к карканью номер три присоединяется слабый поднятый большой палец.

— Рада это слышать. Меня зовут Сара, и я здесь, чтобы измерить ваши жизненные показатели. Во-первых, я хотела бы поговорить минутку-другую с вашей прекрасной дочерью. Можно?

— Конечно, — Ава встает со стула и осторожно кладет журнал на грудь матери. — Не вздумай красть инвалидную коляску и устраивать побег, пока меня не будет… Договорились?

Я замечаю, что мои губы растягиваются в улыбке. Ава довольно милая и забавная, несмотря на всю свою бесполезность… Может быть, я все-таки позволю ей сохранить работу.

Когда они выходят из комнаты, я чуть отступаю назад, чтобы послушать их разговор. Тем временем Настоящее стоит, прислонившись к стене, и изучает свои ногти.

— Ей настолько удобно, насколько это в наших силах, мисс Джонсон, — бормочет медсестра, слегка касаясь ее руки.

Ава кивает.

— Как долго, по-вашему, она сможет продержаться без… — она замолкает и смотрит в мою сторону. Я вижу, как в ее глазах блестят слезы.

— Два, максимум три дня. Мне так жаль. Мы делаем все, что в наших силах.

Ава снова кивает.

— Я планирую оставаться здесь так долго, как смогу. Следующие два дня у меня выходные, но потом мне нужно на работу. Я не могу позволить себе ее потерять.

Ах, дерьмо.

Я чувствую, как Настоящее смотрит на меня. Два темных огненных шара неодобрения сверлят мое лицо.

— На что, черт возьми, ты смотришь? — я рычу на нее. — Моя секретарша может взять дополнительный отгул, хорошо? Оформит документы послезавтра.

Но этот свирепый взгляд не отпускает меня.

— Прекрасно! Она может взять пару выходных в связи с тяжелой утратой, но потом я хочу, чтобы Ава вернулась на работу. В этой жизни случается всякое дерьмо, но нам всем приходится чем-то жертвовать.

Настоящее закатывает глаза, и я остаюсь в замешательстве. О Господи… неужели она хочет моего сострадания? Я никому не даю этого дерьма, не говоря уже о женщине, которую не знаю.

Сара тянет Аву в объятия. Даже отсюда чувствую опустошение своей секретарши. Это похоже на мощную ударную волну перед настоящим землетрясением.

— Милая, сегодня канун Рождества. Мы обо всем позаботимся. Это наша работа. У нас есть все ваши номера. Мы позвоним вам, как только у нас появятся какие-нибудь новости.

— Нет, я хочу быть здесь, — твердо говорит Ава. — Эта женщина вырастила меня в одиночку… Я ни за что не позволю ей умереть на ее… — она морщится.

Моя левая рука начинает подергиваться. Я засовываю ее в карман своих брюк, прежде чем совершу какую-нибудь глупость, например, протяну руку, чтобы утешить девушку… Слава богу, мать твою, она не может видеть или чувствовать меня здесь. Моя репутация никогда не восстановится после этого. Младшие сотрудники стали бы вытирать об меня ноги.

— У нас киномарафон с Николь Кидман, — говорит Ава, улыбаясь сквозь слезы. — Это наша традиция. Мы делаем это каждое Рождество, и я хочу, чтобы ее последнее Рождество было таким же, к черту обстоятельства.

— Дорогая, звучит прекрасно, — говорит Сара. — Послушай, у меня через час выходной, а потом я приду и немного посижу с вами. Это будет нормально?

— С какой, черт побери, стати, тебе это делать? — громко восклицаю я. — Зачем кому-то хотеть провести в этой адской дыре хоть одну минуту дольше, чем это необходимо?

— Вам необязательно это делать, — быстро говорит Ава, вторя моим собственным мыслям, но я могу сказать, что это ложноположительный результат с ее стороны. Это одинокое зрелище — наблюдать, как умирает твоя мать.

— Эй, сегодня Рождество… Мой мужчина работает допоздна, а дети у моей мамы до одиннадцати.

— Спасибо, — шепчет Ава, и на мгновение меня чуть не тошнит от всего этого Рождественского духа, пронизывающего воздух.

Почти.

Медсестра возвращается в палату и начинает суетиться со всякой ерундой. Аве требуется мгновение, чтобы прийти в себя в коридоре, она злобно вытирает глаза и щеки, прежде чем улыбнуться белой стене, а затем следует за ней внутрь.

— Думаю, нам стоит начать с классики, мам, — слышу я ее веселый голос. — Я голосую за «Флирт».

Э-э, нет. Этому фильму место на помойке, навсегда.

— Чем больна ее мать? — спрашиваю я.

Настоящее пожимает плечами. Она сидит на столе в сестринском посту и болтает ногами, как маленький ребенок. Это чертовски раздражает.

— А это имеет значение?

Не совсем. Смерть — это неизбежность, которая вгоняет в депрессию, если ты такой же одинокий мудак, как я.

— Я не одинок, — громко говорю я.

— Повтори это достаточно раз, и ты, возможно, поверишь в это, — говорит Настоящее с ухмылкой.

— Если бы я хотел узнать твое мнение, Адриана Лима, я бы спросил его. А теперь вытащи меня отсюда, и на этот раз без того, чтобы втащить мне по лицу.

— Разве ты не хочешь отдать последние почести?

— Я бы лучше съел грязь с подошвы твоих «Лабутенов». Надеюсь, мой отец платит тебе за это сверхурочные.

Она начинает быстрее болтать ногами, когда подзывает меня к себе. Повинуясь импульсу, я опускаю руку, чтобы защитить свою промежность, что оставляет мое лицо полностью открытым.

Хреновая попытка.

Секундой позже моя левая глазница взрывается пламенем.

Я нахожусь за пределами своего офисного здания. Вижу стоящую прямо внутри огромную рождественскую елку, которую неохотно позволил установить своим сотрудникам. Украшения из искусственных свечей кажутся мне похожими на поднятые вверх средние пальцы. Даже серебряная мишура выглядит странно зловеще. Какого черта я должен назначать праздничный сезон, который не принес мне ничего, кроме страданий?

Грейс стоит в нескольких метрах от меня. Свирепый декабрьский ветер приглаживает ее каштановые кудри к голове. Она съела свою губную помаду несколько часов назад. Некоторые женщины могут выражать свои эмоции на лице так же естественно, как наносят макияж, и Грейси Паркер — одна из них. Я вижу в них гнев, беспокойство и… Смирение.

У нее закрыты глаза, и она что-то бормочет себе под нос — без сомнения, подбадривает себя. Она гордая женщина, и сегодняшний вечер будет стоить ей всего. На ней элегантное черное кашемировое пальто поверх сшитых на заказ черных брюк, а на ногах любимые вишнево-красные кеды. Без каблуков она кажется меньше и уязвимее, чем я когда-либо ее видел. Конверсы — это утешительная вещь, и от них этот безымянный сорняк снова распространяется по моим венам, как триффид.

Внезапно она распахивает глаза.

Те два коричневых якоря, которые зацепили меня при нашей первой встрече, сверкают сильнее, чем у Настоящего…

— Пошел ты, Джонас Фарли! — кричит она моему офисному зданию стоимостью в несколько миллионов долларов, заставляя всех покупателей, пришедших за покупками в последнюю минуту, повернуть головы в ее сторону. — Пошел ты на х*й за то, что заставил меня это сделать! Пошел ты на х*й за то, что превратился в этого жестокого, неисправимого ублюдка, и пошел ты на х*й за то, что вообще существуешь!

— Привет, детка, — мурлычет голос слева от меня. — Ты меня ищешь?

Я отрываю взгляд от Грейс и обнаруживаю, что рядом со мной стоит моя третья котенок-сучка на этот вечер. Она выше остальных, почти на уровне моих глаз, с волной насыщенного каштанового цвета, ниспадающей на ее красную атласную баску. Держу пари, если бы она наклонилась, как хорошая девочка, я бы увидел надпись «Будущее» на ее заднице.

— Вообще-то, нет, — растягивая слова, отвечаю я. — Но мне повезло, что ты все равно нашла меня.

— Эй, а мы подходим друг другу. Как мило, — она хватает за концы моего красного галстука и легонько дергает, но я знаю, что за этим последует…

Я почти испытываю облегчение, когда каблук ее красной шпильки глубоко вонзается мне в стопу. И когда ее острый как бритва локоть соприкасается с моим ртом? Черт, я почти приветствую эту боль…