Джонас
Будущее
Я знал, что мы окажемся у могилы. На моих собственных гребаных похоронах, не меньше. Это Будущее — предсказуемая маленькая шалунья, но я не играю в ее игры. Она может сколько угодно дергать за несуществующие струны моего сердца, но я оставлю слезы, причитания и самоанализ скорбящим.…
Минуточку.
Где, черт возьми, скорбящие?
Я бросаю взгляд на зияющую дыру в земле, избегая встречаться взглядом с блестящим черным гробом. Это какое-то странное дерьмо, прямо здесь. Напротив меня стоят всего три человека, и одному из них заплатили за то, чтобы он пришел.
Ни Грейс.
Ни детей.
Черт.
Такое чувство, будто все три духа объединились, чтобы ударить меня под дых одновременно. Я никогда не говорил Грейс, когда мы были вместе, но был момент, когда почувствовал, что та часть меня, которая не была мудаком, была бы довольно хорошим геномом, который можно было бы передать по наследству. В сочетании с ее обаянием и искрой, ребенок вышел бы просто бомбой.
Дождь хлещет, как холодные ножи. Я чувствую, как мои волосы прилипают к лицу. Самая младшая из троих делает шаг вперед с единственной белой розой, балансирующей между ее пальцами в черных перчатках. Вместо того чтобы аккуратно положить его на крышку гроба, она небрежно бросает ее, а затем едва пожимает плечами, когда цветок не попадает в цель и соскальзывает на землю. В течение нескольких секунд нетронутые белые лепестки покрываются грязью.
Это моя жена?
Ваза. Красивая, но пустая…
Будем надеяться, что ей было больше дела до меня, когда я был жив, но почему-то в этом сомневаюсь.
Слова моего отца снова начинают преследовать меня: «Ты хочешь закончить как еще один одинокий труп миллиардера, как я, у которого нет ничего, кроме коллекции пустых ваз и особняков?»
Вторая женщина выходит вперед, чтобы снять свою черную вуаль. Она намного старше, чем когда я в последний раз видел ее в больничной палате, и морщинки вокруг рта соответствуют огню в глазах. Я стискиваю зубы, когда она произносит свои прощальные слова в мой адрес. Я говорю слова… но это больше похоже на конечный жест «пошел ты».
Боже мой. Моя секретарша только что плюнула на мою могилу.
Сорняки вины проникли глубоко в мою душу, и теперь из них прорастает ядовитый близнец под названием сожаление.
Неужели перенять контроль над компанией отца того стоило?
Неужели я умер в одиночестве в пустой больничной палате?
Неужели я так долго гнался за недостижимой вершиной — крушил черепа, как мой отец, чтобы, черт возьми, поднять пыль — что забыл, как жить?
— Я увидел достаточно, — говорю, обращаясь к Будущему, которая вертит в руке красный зонтик. Тем временем священник произносит заключительные слова со всей монотонностью скучающего ребенка в день дебатов.
— Поэтому мы предаем его тело земле, земля к земле, пепел к пеплу, прах к праху…
— Делай свое дело, — шиплю я на нее. — Я все понял. Я плохой человек. Моя бывшая жена ненавидит меня, а секретарша наступает ей на пятки, чтобы заявить об этом.
Ни друзей.
Ни семьи.
Я снова в той больничной палате со своей мамой, смотрю на ее худое тело и ничего не могу с этим поделать. Никогда не чувствовал себя таким одиноким до той ночи, когда Грейс покинула меня.
Теперь я задыхаюсь от паники.
— Я ни о чем не прошу, Будущее, но сделай так, чтобы это произошло… пожалуйста.
Грейс тоже не должна была умолять вернуть ей компанию отца.
— …будет вознесен вместе с ними на облака, чтобы встретить Господа в воздухе…
— Заткнись на хрен! — вою на священника, когда мой гроб опускают в землю.
Мне нужна Грейс.
Мне нужен тот момент, когда я вхожу в ее тело, и все снова становится на свои места. Я никогда не чувствовал себя таким цельным, как когда она лежала подо мной, и мы были соединены в одно целое… выкрикивала мое имя, когда сжимала мой член и душу.
Осознание этого заставляет меня отшатнуться назад, а затем я падаю и падаю, пока плечами не врезаюсь в землю тремя метрами ниже.
Я лежу в пустой могиле — насквозь промокший и страдающий. Поднимаю глаза и вижу, что Будущее стоит надо мной, загораживая небо металлического цвета своей нагруженной лопатой.
— Не смей, черт возьми, этого делать, — шиплю я на нее, но она только смеется и высыпает грязь на мой костюм стоимостью в три тысячи долларов.
Пытаюсь подняться на ноги, но земля скользкая, как масло, и я снова падаю, когда еще одна лопата приземляется мне на грудь. Здесь пахнет смертью и призраком моего отца… Где-то вдалеке я снова слышу его кудахтанье. «Ты несешься на скоростном лифте в самое жаркое место, и позволь мне сказать тебе, что, когда ты туда доберешься, там ни хрена не будет за твоей спиной…»
Я открываю рот, чтобы закричать, когда очередное содержимое лопаты попадает мне прямо в лицо.
Все еще кашляю и отплевываюсь, когда с трудом открываю глаза. Это было ужасно. Этот случай прямо там, в Зале славы дерьмового жизненного опыта Джонаса Фарли.
Свет ослепительно яркий. Я быстро моргаю и пытаюсь сосредоточиться, когда слышу голос с резким британским акцентом.
— Не хотите ли попробовать вино, сэр?
Сомелье чрезвычайно гордится этим винтажом. Нотки темных ягод с едва уловимым оттенком кардамона и лаврового листа…
Не хочешь ли ты вынуть палку из своей задницы и, может быть, пойти поиграть в песочнице? Я нахожусь в ресторане — судя по звукам, довольно претенциозном. Как те, которые я любил покровительствовать, когда в моей жизни не было ничего, кроме еды, секса и зарабатывания миллионов…
Я сижу за большим круглым столом вместе с шестью другими лицами, которых не узнаю, и все они пристально смотрят на официанта.
Будущее взяла отпуск от этой сцены. Я нигде ее не вижу… Надеюсь, что ее рейс задержат на неопределенный срок.
— Просто налей вина, — огрызается мужчина, сидящий рядом со мной. — И вовремя подливай. Сегодня вечером мы по-крупному празднуем…
Что, твое банкротство? Я бросаю взгляд на этикетку вина, пока официант принимается за работу. Это бутылка «Шато Марго» за тысячу долларов.
— За тебя, Натан, — кричит один из его приятелей, поднимая свой бокал в тосте за него.
— И за роспуск издательства «Паркер энд Фиск Паблишинг», — говорит другой.
Я поворачиваю голову снова к брату Грейс.
— Думаю, нам всем нужно поднять тост еще и за мою беспомощную сестру, — Натан Паркер мерзко смеется и чокается своим бокалом об бокалы остальных. — Я играл в долгую игру, ребята, — кричит он, — и сегодня вечером она принесла плоды в восемьдесят миллионов долларов.
— Расскажи нам, как ты это сделал, Натан.
— Как поставил ее на место.
Ее?
Нейтан ставит свой бокал с вином и кладет руки одна на другую, как будто он старый мудрый пророк семейных разборок.
— Я бы продал его раньше, если бы мой отец не оставил свою компанию мне и Грейс…
— Глупый дурак.
— О чем, черт возьми, он думал? — говорит Натан. — Было достаточно неприятно наблюдать, как он потакает ее мечте о Гарварде… Единственное поощрение, в котором нуждается любая женщина — это лечь на спину или встать на колени.
Я сжимаю руку в кулак.
— Это потребовало немного, э-э, изобретательности, но, в конце концов, мы добились своего. Деловой мир не для женщин, парни. Они лучше всего подходят для спальни, если вы понимаете, что я имею в виду.
Мне хочется перегнуться через стол и врезать кулаком по жирному лицу Натана Паркера, покрытому пятнами от «Шато Марго».
— Грейс Паркер умнее любого из вас, ублюдков, — бушую я.
— Какое отношение ко всему этому имеет Фарли старший?
Я замираю.
— Я заключил сделку с дьяволом, — говорит Натан, выглядя чертовски довольным собой. — Оказывается, мы оба хотели избавиться от Грейс.
— Что, черт возьми, ты натворил? — шепчу я.
— Он рассматривал ее как средство отвлечения внимания, — продолжает он. — Думал, Грейс удерживает в узде его сына. Он убедил себя, что она «укрощает акулу» или что-то столь же бессмысленное. Джонас всегда был сыном своего отца, до мозга костей.
Больше нет…
— Он сказал мне поточить зубы Джонасу, поэтому я отправил электронное сообщение из его личного аккаунта своей сестре — своего рода письмо анти-любви, — он снова смеется. — Взамен старик гарантировал продажу «Паркер энд Фиск» по хорошей цене, когда придет время.
— Но Фарли умер много лет назад… Как?
— Все было заранее согласовано с парой его помощников. В любом случае, мне понадобился год или два, чтобы убедить правление в некомпетентности Грейс, и вот сегодня мы здесь. Теперь у меня есть средства, чтобы основать свою собственную корпорацию, лишенную вмешательства моей сестры.
Черт возьми. На каком-то уровне — на каком-то действительно базовом уровне — я впечатлен. Это то, что я мог бы сделать при данных обстоятельствах… И затем вся тяжесть его слов обрушивается на меня, как сокрушительный удар.
Натан и мой отец.
Они разбили вдребезги лучшее, что у меня когда-либо было.
А я продолжал крушить лучшее, что у меня когда-либо было, втирая осколки Грейс и меня в свой дорогой офисный ковер.
Я должен был позвонить ей.
Она должна была позвонить мне.
Мы оба такие упрямые.
— Что теперь будет с твоей сестрой?
Натан пожимает плечами.
— Она пыталась обжаловать решение Джонаса Фарли, но он все равно продолжил продажу. Последнее, что я слышал, Грейс планировала уехать из Нью-Йорка. Скатертью дорога, если хотите знать мое мнение. Она всегда была занозой в моей заднице.
Соперничество между Натаном и его сестрой, похоже, привело к тому, что ему по пути сделали пару сотен инъекций стероидов.
Мне нужно все исправить.
— Будущее! — реву я.
— Еще одна остановка на этих американских горках, сладкий, — напевает она, материализуясь по другую сторону стола, и я напрягаюсь, когда она обхватывает своими рубиново-красными ногтями бутылку «Шато Марго».
Секундой позже бутылка вина стоимостью в тысячу долларов разбивается о мою голову.