Минет (Отсос)

Семь

Анархисты Хэкней стали писком сезона, после того как инцидент у кенотафа и восстание Старая Цена вновь вернули их требования на политическую арену. Либертарианские идеи обсуждались по радио и ТВ, и прессу заполонили истории об этой неминуемой угрозе демократии! Поднялись продажи анархистской литературы, и большинство людей, которые придерживались анархистского учения, поверили в то, что государство ни хуя не сможет сделать, чтобы такую изменить ситуацию.

Несмотря на странно извращенное из-за пожизненной приверженности к троцкизму мировоззрение, Мартин Смит не был ни наивен, ни излишне легковерен. Хотя Спартаковская Рабочая Группа была крохотной сектой, хитрость необходима даже в том случае, когда ты управляешь самым диковинным сборищем маньяков.

Бесконечные интриги Смита привели к тому, что сотрудничество с городской полицией шло почти исключительно на пользу СРГ. Мартин убедил полицейских игнорировать Союз Нигилистов, и вместо этого сконцентрироваться на уничтожении Классовой Справедливости. В разговорах с инспектором Ньюманом Смит утверждал, что Майк Армилус возглавлял бумажную организацию, у которой полностью отсутствовали члены, поддержка и ресурсы. На самом деле Мартин понимал, что Союз Нигилистов представлял в более отдаленной перспективе большую угрозу для государства, чем Классовая Справедливость, но внимание Смита было сконцентрировано на последней организации, так как она являлась непосредственной угрозой для троцкизма.

Стив Драммонд соперничал с СРГ в борьбе за поддержку со стороны квалифицированного рабочего класса, в то время как Союз Нигилистов привлекал в свою организацию массы люмпен-пролетариата. Это те избиратели, которых, как ни старайся, Смиту никогда не видать. Мартин хотел, чтобы Союз Нигилистов разрастался для того, чтобы позже он смог заключить тактическое соглашение с одной-единственной группой, монополизировавшей поддержку большинства революционных элементов, не входящих в его личную, авангардную партию. После свержения капитализма Смит планировал захватить контроль над Союзом Нигилистов, а если это окажется невыполнимым, то разрушить его с той же беспощадной эффективностью, которую проявил Гитлер, уничтожив входившие в ряды СА членов НСДРП.

Предрассветные рейды не оказались бы неожиданными для любого анархиста, верившего в распространяемую Классовой Справедливостью пропаганду. К сожалению, большинство либертарианцев было более заинтересовано в своем собственном имидже бескомпромиссных боевиков, чем в последовательном политическом мышлении. И поэтому анархистские массы осознали репрессивную природу государства только в тот момент, когда их грубо вынули из кроватей полицейские, вооруженные ружьями и кувалдами, которыми они выбивали прогнившие двери квартир.

Подозреваемых свозили в различные полицейские участки, разбросанные по северному и восточному Лондону. Сидя в Невингтонском полицейском участке в ожидании того, когда для допроса привезут Стива Драммонда, Мартин Смит и инспектор Ньюман перекидывались банальностями. По зданию разносились звуки ударов и крики людей: это допрашивали и избивали либертарианцев.

– Ты не можешь со мной так обходиться! – выл юноша, которого полицейский бил по почкам. – Это демократическая страна, у меня, знаешь, тоже есть права человека!

– Ты блядский розовый говнюк, – отвечал констебль. – Ты лишился своих демократических прав тогда, когда присоединился к анархистам. Если бы все вышло по-твоему, то половина мудацкого населения этой страны была бы убита, а другую вы бы засунули в трудовые лагеря. Меня тошнит от тебя!

После этого полицейский пнул парня по яйцам, милосердно отправив подростка в обморок. Такие же сцены разыгрывались еще в десятке комнат. Полиция с огромным наслаждением брала реванш за избиения, которым она подверглись у кенотафа и во время восстания за Старую Цену. Однако с точки зрения полицейских счеты не будут сведены не до конца до тех пор, пока сотни либертарианцев навечно не упрячут за решетку. Ради этого они уже потратили недели и недели на фальсификацию доказательств!

– Плохие новости, инспектор, – информировал сержант Джеймса Ньюмана, – мы произвели рейд на шалман Драммонда, но этого мудилы не оказалось дома.

– Чертовы мартышки! – вырвалось у Мартина Смита. – Вы, что, хотите мне сказать, что я просто так встал в 4 часа утра?

– Мне очень жаль, – промямлил сержант.

– Достаньте этого гондона, достаньте его! – возмущался инспектор.

Драммонду повезло. Ту ночь он провел на квартире Патриции Гуд. Несмотря на огромное количество затраченных усилий, ему так и не удалось трахнуть католическую журналистку, но зато удалось избежать ареста и неизбежного избиения в руках городской полиции.

Майк Армилус был доволен тем, как осуществлялись его планы. Единственной накладкой оказался налет полиции на его старую квартиру. После того как он переехал на Коутсбах-Роуд в Клэптоне, Майк держал свой новый адрес в полном секрете. Армилус был полон решимости ускользнуть от пытливого взгляда легавых. Когда Быстрый Ник Картер выскользнул из тисков полиции во время рейда в Кеннингтон Парк, на стороне Союза Нигилистов оказалось простое везение, но, начиная с настоящего времени, Майк решил подходить к мерам безопасности с научной тщательностью, чтобы в будущем не допустить, чтобы полиции удалось взять заложников.

Картер опять находился в контакте со своими товарищами, и это было здорово. Тексты, которые он передал через Стива Драммонда, уже отослали в печать. Для газеты и для расширения книжной подписки Стиву было нужно настолько много материалов, насколько это было возможным. Майк признавал, что политика небольших брошюр по высоким ценам мудрее той, которую взяли на вооружение другие группы, например, Классовая Справедливость. Его издательское предприятие работало на твердой финансовой основе, и Майк уже наслаждался стабильным доходом.

Армилус согласился предоставить Быстрому Нику скромное содержание в обмен на ежемесячный минимум в шестьдесят тысяч слов политического анализа. Часть этого будет использована в газете Союза Нигилистов, часть – в теоретическом журнале, а остальное будет выпушено в виде брошюр или антологий революционной мысли. Так что с помощью нескольких владеющих словом сторонников в комбинации с плодами бессовестного плагиата с удивительной скоростью создавалось большое количество теоретической литературы.

Однако печатного слова самого по себе было недостаточно, чтобы подпитывать пламя нигилистского «неверия». Проза слов следовало превратить в поэзию дел. Это и было причиной того, что жесткие сторонники Союза Нигилистов собрались перед Церковью Всех Святых в Попларе. Десять боевиков ворвались в здание и швырнули бензиновые бомбы в конгрегацию, собравшуюся в обеденное время. Раздались крики, и одеяние викария запылало после того, как бутылка с коктейлем Молотова разбилась о тыкву этого ублюдка.

– Да простит тебя Бог! – выкрикнул церковный служка.

– Ты конченый мудак! – ответил нигилист и ударил этого козла в нос.

Акция против Церкви Всех Святых была просто первой из многих, направленных против институтов, идущих в разрез с базовыми основами нигилистского материализма! Христианство является господствующей религией в стране и поэтому должно принять на себя основную тяжесть революционного террора, но это не означало, что мечети и синагоги избегут гнева нечеловека (и нечеловечицы). Для разрушения Армилус уже наметил кладбища различных конфессий: надгробия будут разбиты, трупы выброшены из могил, и на подходящих для этого стенах будут нанесены аэрозолем лозунги провозглашающие: «СМЕРТЬ – ЭТО ПРОДУКТ ИДЕОЛОГИИ ГУМАНИЗМА» и «ГЕРОИН – ЭТО ОПИУМ ДЛЯ НАРОДА».

Патриция на один день отпросилась с работы. Хотя ей было почти тридцать, она все еще жила с родителями в шикарной квартире в Кенсингтоне. После того как ее отец вышел на пенсию, парочка стариков, по меньшей мере, шесть месяцев в году проводила заграницей и тем давали прекрасную возможность возлюбленному их дочери оставаться в доме на ночь. Стив и Патриция спали допоздна. Когда Драммонд проснулся, был уже час дня. Он провел рукой по худому и молочно-белому бедру Гуд. Патриция резко проснулась, шлепнула Драммонда по руке и выпрыгнула из кровати.

– Не делай этого! – отрезала Гуд.

– Ебанный И. Христос! – выругался Стив. – Ты моя девушка, черт возьми, так в чем же дело?

– Я не хочу секса! – произнесла Патриция свою любимую фразу.

– Ты же сказала, что позволишь мне тебя трахнуть на день рождения! – рявкнул Драммонд.

– Ну, а сегодня у меня еще не день рождения, так ведь?

– Но он не за горами!

– Я это знаю и уверена, что если заставить тебя ждать, то ты получишь еще большее наслаждение от моей любви.

– Ты действительно хочешь остаться девственницей до тридцати?

– Да, – Гуд поперхнулась этим словом словно это была блевотина.

Патриция накинула халат и побежала на кухню заварить чаю. Она хотела избежать всех дальнейших препирательств на тему секса. Обвинения могут подождать до дня рождения. Тогда Патриция расслабится и позволит Стиву делать с ней все то, что мужчины в таких случаях делают. С Божьей помощью все это не продлится больше, чем пять минут.

Понимая, что никакой ебли сегодня не будет, Драммонд поднялся, умылся и оделся. Он обдумывал не кинуть ли ему свою девушку за то, что она дала ему такой от ворот поворот. При этом бить Гуд казалось глупым, потому что, чтобы залезть к ней в трусы, нужно было всего лишь дождаться назначенного дня.

– Пожалуйста, – сказала Гуд, протягивая своему возлюбленному чашку, – влей это в себя.

Стив плюхнулся в кресло, включил ТВ и стал вливать в себя пойло. В заголовках новостей доминировали ухудшающаяся экономическая ситуация и различные распри внутри промышленного сектора. Но что действительно привлекло внимание Драммонда, так это короткий сюжет о рейдах полиции на дома анархистов в Хэкней. Были показаны кадры, в которых полицейские выбивали дверь сквота Стива на Амхерст-Роуд, а также как Мясника в наручниках запихивают в полицейский фургончик. Без сомнения возвращаться домой Драммонду просто глупо; надо будет придумывать что-то другое.

Быстрый Ник Картер сидел перед компьютером, который он украл в Норфолк-Сквер в городе Хоув. Сассекс в целом и Портслэйд в особенности не предлагали развлечений, которыми в свое время Лондон радовал продвинутый ум этого пролетария. Нику было скучно. После первоначального прилива энтузиазма, связанного с работой над полемическими материалами, он страдал от писательской болезни – запора слова. В этом не было ничего удивительного, учитывая то, что Картер написал приблизительно двести тысяч слов всего лишь за десять дней. Взрыв штаб-квартиры Англо-Саксонского Движения и целый ряд краж со взломом, обеспечивали достаточно высокий уровень адреналина для поддержания творческого порыва! Ну, по крайней мере, до настоящего момента.

Картер постучал по клавише пробела, после чего стер результат этой бесполезной операции. Экран был такой же пустой, как и двадцать минут назад, когда он только что сел перед ним. Ник встал и заварил себе чашку кофе, после чего заглавными буквами напечатал слова «НА ХУЙ НАЦИОНАЛИЗМ». Ник начинал сожалеть о том, что он заключил соглашение с Майком Армилусом. Картер должен был написать рецензию на новый трактат Спартаковской Рабочей Группы о Палестине. Это произведение было галимой левацкой дребеденью на тему национального освобождения, еще один призыв к классовому сотрудничеству, высказанный бессовестными политическими интриганами, жалкие попытки которых представить себя прогрессивными, полностью провалились. Ник был настолько в ярости от этого мусора, что злость блокировала его способность выразить свое отвращение в письменном виде.

Ник сделал большой глоток кофе и напечатал следующие слова: «У Рабочего Класса Нет Родины!» Посмотрев на написанное, Ник пришел к выводу, что результат всех его усилий просто жалок. Он нажал на пару кнопок, стер ничтожный документ, после чего выключил компьютер. Он потратил почти сорок минут на эту ерунду, как же все это тоскливо!

Картер встал подошел к стереосистеме и вставил компакт-диск. Это был сборник «Блюз для совокупления». Ник любил джаз, в особенности ранние вещи, придуманные на какой-нибудь тетке во время секса, любил эту «золотую» подборку не спетых, а просто выкрикнутых непристойных стихов. Конечно, и тут все эти арт-пердуны обосрали музыку своей интеллектуальностью. Современный джаз Картер не выносил. Тем не менее, никто не мог отрицать сочность старых записей двадцатых, тридцатых и сороковых годов до тех пор, пока музыку не подвергли санобработке эрудиты, которые прикалывались на концертах, а не на танцульках и в борделях. Размышляя, Ник притопывал ногой, и именно в таком виде его и застала неожиданно возвратившаяся домой Тина.

– Меня на хуй уволили, вот как, – ругалась Тина.

– Почему?

– Чертова Индустриальная Лига, – Лиа извергала слова, так словно наелась говна, – это наверняка они! У меня и раньше из-за них были проблемы с тем, чтобы найти работу.

– Если это так, то почему тебя эта фирма на работу взяла?

– Когда меня брали, менеджер по кадрам был в двухмесячном отпуске, – возмутилась Тина, – им была просто необходима еще одна машинистка. А именно менеджер по кадрам и отвечает за контакт с Индустриальной Лигой. Сейчас он вернулся и, видимо, меня проверил. Меня просто вызвали в офис к этому ублюдку и сказали, чтобы я немедленно уходила и не возвращалась. Все равно я первый месяц была как стажер, поэтому ничего поделать нельзя.

– Это погано, – слова выпали изо рта Ника, как две какашки.

– По крайней мере, мы будем получать капусту от Майка Армилуса за то, что ты пишешь, – Лиа сделала над собой усилие, чтобы во фразе не прозвучало отчаяние.

– Единственная несостыковочка, – ухмыльнулся Картер, – в том, что он нам не даст денег до тех пор, пока мы не напишем рецензию на эту чертову брошюру СРГ.

– Ну и за чем же дело? – проскрежетала Тина. – Такую вещицу ты в состоянии за пару часов написать.

– Я пытался! Пытался! – Ник продавил эти слова сквозь стиснутые зубы, словно это были пищеварительные газы – Но у меня синдром перегоревшего писателя.

– Ты просто жалок! – фыркнула Лиа.

– Если уж ты такая охуительно умная, – зарычал Катер, – почему бы ты тогда не напишешь эту рецензию сама?

– Ладно, – ответила Тина, принимая вызов, – я напишу. Где та брошюра, которую мы должны стереть с лица земли?

Ник передал ей текст, после чего сел и утопил свою грусть в том, что ему оставалось на «Блюзе для совокупления». Лиа прочитала буклет за 20 минут. Потом включила компьютер, сменила дискету, создала новый файл и быстро приступила к работе.

«Палестинцы так легко подвержены безработице и эксплуатации не потому, что у них отсутствует государство, а в их статусе самоочевидном и реальном статусе низшего класса в Израиле, так же как и на оккупированных территориях. На протяжении последних сорока лет сионизм не только отнял права у палестинцев, но также путем превращения населения небольших деревень в некий накопитель низкооплачиваемой наемной силы, создал палестинский рабочий класс. Создание Израиля было созданием современного капиталистического государства. Этот процесс начался в 1930-ых годах, когда сионистские переселенцы стали систематически выкупать земли у богатых палестинских и турецких землевладельцев (многие из которых жили слишком далеко, чтобы их волновал вопрос распродажи их „родины“). Политическая трансформация Палестины в новое государство Израиль была санкционирована Организацией Объединенных Наций в 1948-м году. Быстрый экономический рост означал экспроприацию земель палестинского крестьянства, и этот процесс все еще продолжается на оккупированных территориях. Вот, что означает фраза „превратить пустыню в цветущий сад“. У палестинцев был выбор: или продолжать работать на нового землевладельца или отправляться в изгнание. Это движение поддерживалось объединительной силой сионизма, которое поставило крест на межклассовом сотрудничестве израильских граждан. С помощью военного и экономического спонсора в лице американского блока, израильский национализм практически привел к геноциду палестинско-арабского крестьянства и племен бедуинов…»

Ник стоял за Тиной и читал то, что она писала. Лию это немного отвлекало, но она решила, по крайней мере, сейчас все это игнорировать.

«… Смысл в том, что до сегодняшнего дня сионизм так бы и оставался проигранным народным делом, несмотря на страдания европейских евреев в 1930-ых и 1940-ых, если бы только союзные державы не нашли для него место в планах создания послевоенного капиталистического порядка. Этот план превратил сентиментальную мечту о еврейском государстве в мрачную реальность сионистского триумфа…»

Катер побрел на кухню и поставил на плиту чайник. Когда он вернулся, Тина все еще строчила.

«…Несмотря на националистическую риторику, страну которую палестинцы потеряли, восстановить невозможно, – в той же мере нельзя считать, что современный Израиль является восстановленной библейской Иудеей. В любом случае довольно трудно представить, что образованный, работающий в Саудовской Аравии или в Кувейте палестинец захочет вернуться и арендовать какой-нибудь маленький участок у отсутствующего землевладельца (даже если тот и палестинец). Израиль искоренил традиционные общины, еще существовавшие в 1930-ых годах. На их месте были построены новые города, сельскохозяйственные коммуны и военные зоны. Арабские деревни все еще там, где они и были, но даже на Западном Берегу, они превратились в обслуживающие индустриальные центры рабочие общежития…»

– Чашку чая? – поинтересовался Ник.

– Да, – ответила Лиа.

Картер исчез на кухне. Типа продолжала писать.

«…Что делает такие идеологии, как сионизм и лоялизм еще более отвратительными, чем палестинский национализм и ирландское республиканство, так это тот факт, что они защищают существующее положение национальных правящих классов. Но суть всех националистических идеологий одна и та же, и функция у них одна и та же: мобилизовать рабочий класс на защиту их политических господ вне зависимости от того находятся ли они у власти или нет…»

– Пожалуйста, – сказал Ник и поставил перед Тиной кружку. Она подняла ее, отпила настой, поставила кружку на место и без слов вернулась к своей работе.

«… Левые приветствуют националистическую идеологию, когда, по их мнению, она способствует реализации их амбиций, направленных на захват власти. Когда неудачники начинают побеждать, то могут возникнуть „противоречия“…»

Ник сел, поднес чашку к губам и сделал глоток чая.

«… Какую бы личину ни принимал национализм, смысл его для нас должен быть ясен. Национализм означает смерть под видом патриотизма. Он означает удушение классовой борьбы и перенос революции на более поздний срок – революции, которая является нашей единственной надеждой на то, что ужас капитализма, царящий над нашей жизнью, где бы мы ни находились, рано или поздно развеется. Рабочий класс должен вернуть себе не только свои вонючие гетто и скудные клочки земли, но весь мир. До тех пор пока каждый кусок земли и каждый аспект жизни разделен на сферы интересов капиталистов, до тех пор у рабочего класса нет ни страны, ни родины. И ничто кроме мировой революции не сможет изменить это положение…»

Тина сняла руку с клавиатуры, поднесла чашку ко рту и сделала глоток. Затем опустила кружку, прочитала последние написанные предложения и принялась печатать снова.

«… Если последствия недавних успешных лево-националистических кампаний недостаточны для того, чтобы убедить рабочий класс в том, что идеология Национального Освобождения далека от того, чтобы стать „неотъемлемой“ частью революционной борьбы в определенных частях мира, более того, что эта идеология в каждом конкретном случае оказалась убийственной мистификацией, в таком случае простого обзора роли, которую играют современные социально-националистические организации будет недостаточно для того, чтобы завершить спор по этому вопросу. Но попробовать все же стоит. Лидеры и члены этих организаций неизбежно начинают вести себя как прототип правящего класса с той самой минуты, как им удается освободить клочок территории от „гнета империалистического угнетателя“. Например, в начале 70-ых с энтузиазмом проводимая ИРА политика запретных зон, которые были установлены ими в Богсайде и других областях, дала некоторым католикам в шести графствах Северной Ирландии возможность ощутить на себе, что означает на деле республиканское правление. ИРА рьяно принялась защищать частную собственность и общественную мораль путем энергичных дисциплинарных методов борьбы с вандалами, мелкими преступниками и сошедшей с правильного пути молодежью…»

Картер опять стоял позади Лиа и читал слова на компьютерном экране.

– Мне кажется, тебе лучше разбить это на два параграфа, – предложил Ник, сгорая от желания помочь. – Первый закончи словами: «Но попробовать все же стоит». Так будет гораздо лучше читаться.

– Это все, что ты можешь сказать? – укоризненно сказала Лиа. – А что ты думаешь о тексте?

– Просто охуительно! – признался Картер. – Откуда ты все это знаешь?

– Я читала все, что ты написал с тех пор, как мы встретились! – выпалила в ответ Лиа. – Я не тупая, как ты понимаешь, и в любом случае надо не так уж много времени на то, чтобы понять твою линию классовой политики!

Ник был приятно поражен. Ему всегда нравились умные телки, безмозглых людей он просто терпеть не мог. Однако он определенно недооценил интеллект Тины. Он подумал о том, не из-за этого ли его обвиняли в женоненавистничестве.

Церковь Валери Соланас только-только начинала ощущать свою собственную силу. Ранние ее операции в основном сводились к тому, что знакомых мужчин заманивали в какие-нибудь отдаленные места, где их сперва пытали и, в конце концов, избавляли от страданий. Многие из тех мужчин, которых избивали, душили, колотили, резали ножами, с которых сдирали кожу и расстреливали, были бывшими возлюбленными активисток Церкви Валери Соланас с политическими связями среди крайне правых организаций. Из рассказов этих клоунов Вики Дуглас узнала о том, как было уничтожено Белое Семя Христово. Кроме того, она узнала, что три бывших активистки Нарцисса Брука все еще надеются выполнить завет своего покойного лидера и забеременеть от спермы некоего Ника Картера. И все для того, чтобы сохранить его гены для этой ужасной абстракции, для Белой Расы. Вики была полна решимости пресечь в корне эту затею, поскольку рассматривала ее как надругательство над идеей женского превосходства.

Дуглас знала, что уничтожение отдельных мужчин есть только подготовка к последующей грандиозной чистке. Первой посильной целью, которую решила атаковать Церковь Валери Соланас, оказалось собрание недавно организованной группы Классовой Справедливости в Челмсфорде. В комнате над пабом рядом с центром города собрались три бывших члена Рабочей Лиги, одинокий перебежчик из Спартаковской Рабочей Группы, два панка, скин и стиляга. Перед ними выступал Малой из лондонского отделения Классовой Справедливости. Тема обсуждения значилась как «Организация Движения и Продажа Газеты».

Малой избежал ареста во время полицейских рейдов в Стоук Невингтоне, лишь потому, что тот вечер он провел с семьей в Колчестере, буквально в каком-нибудь плевке по ветру от Челмсфорда. Малой был доволен тем, что раз в сто лет решил навестить родителей. Он узнал из телевизионных новостей про полицейские акции против анархистов, и, окажись он дома, когда все это происходило, то совершенно очевидно на сходке не досчитались бы одного опытного боевика Классовой Справедливости.

– Понимаете, – объяснял Малой, – если каждый из вас сможет пристроить по десять копий Классовой Справедливости для продажи в шести киосках, то только в одном Челмсфорде мы будем продавать дополнительно 480 копий! Добавьте к этому уличную продажу, а также подписку по отделениям и общее количество продаж возрастет до восьмисот экземпляров. А если поработать еще серьезней, то вы, вероятно, сможете достигнуть символической тысячной отметки в одном только вашем отделении. Если вы добьетесь этого во всей стране, то у нас действительно будет необходимая база для народного движения, которое, в конце концов, и свергнет правительство.

– А я могу заниматься киоскам в центре? – вставил один из панков.

– Это ты должен решить со своими товарищами, – дипломатично ответил Малой.

– Я сквотничаю в центре, – настаивал панк, – поэтому для меня было бы совсем неудобно заниматься киосками в таких пригородах как, например, Большое Бэддоу…

Дискуссия прервалась, потому что Вики Дуглас ввела в комнату пятнадцать боевиков Церкви Валери Соланас. Они замечательно смотрелись в зеленых камуфляжных формах, черных беретах и ботинках. Каждый пехотинец революции матриархата был до зубов вооружен (а вернее, вооружена) огнестрельным, холодным оружием и дубинками.

– Привет, ребята, – тон Викиного голоса был издевательским, – мы пришли вас убить. Ваша судьба решена, однако, от вас самих зависит, умрете ли вы безболезненно от пули в голову или вас медленно замучат до смерти. Мне нужна информация. Я в курсе, что где-то бродят три женщинки, которые предлагают сделать минет каждому мужчине-анархисту, встречающемуся на пути. Я хочу знать, попадались ли они вам и, если да, то где их можно найти.

– ЕБ ТВОЮ МАТЬ! – взорвался скин и прыгнул со своего места прямо на Дуглас. – Не на ту лошадь ставите! И не втирайте мне тут мозги, что Челмсфорд не бомбили во время войны!

Но парень пал под шквалом огнестрельного огня, так и не успев прикоснуться к Вики Дуглас. Шальными пулями убило двоих из бывших троцкистов и стилягу. Один из панков, серьезно раненный, рухнул в свое кресло.

– Вот что случается с теми хуями, которые меня не слушаются, – пролаяла Вики. – А теперь отвечайте на мой вопрос, пока вам голову не оторвали! Я хочу знать, где найти женщин, которые предлагают сделать анархистам минет.

– Они были вчера в обед в «Холле Тэннерс» на Стоук Невингтон Хай Стрит, – вызвался Малой.

– Вот это уже лучше,– промурлыкала Вики, – и так как проявил ко мне некоторое уважение, то я дам тебе шанс спасти твою бесполезную шкуру. Встань на колени и лижи мои ботинки.

– Да я твой клитор вылижу, если ты хочешь, – предложил Малой и это с его стороны было высшей жертвой, потому что панк, смертельно боявшийся пизды, лизал только жопы.

– Осел! – наехала на него Дуглас. – Как ты смеешь меня оскорблять! Да я такое говно, как ты, и близко не подпущу к моим генетическим сокровищам! Джэнет и Шэрон, оприходуйте подлеца и пришпильте его к стенке!

Двое пехотинцев сделали, как им было приказано. Вики вынула из кобуры пистолет и отстрелила одно из яиц Малого. Панк потерял сознание. После этого Дуглас выстрелила активисту Классовой Справедливости в голову. Джэнет и Шэрон отпустили то, что теперь было уже трупом. Мертвый Малой упал на пол.

– Один из вас, клоуны, останется в живых, потому что я хочу, чтобы мир услышал о безжалостной эффективности движения матриархата. Томагавк, – выдохнула Вики, одновременно указывая на того панка, который не был ранен. – Скажи мне, что ты говно, последнее, самое настоящее говно.

– Я говно, – с чувством произнес мальчик, – последнее, самое настоящее говно.

– Очень хорошо, – Дуглас прямо светилась, – можешь идти.

Парня сдуло из комнаты через секунду после того, как он узнал, что ему сохранят жизнь. Всем остальным представителям анти-пола, которые еще дышали, произвели контрольный выстрел в голову, после чего команда «ГРЯЗЬ» с достоинством ретировалась. Дуглас расценивала операцию как блистательно удавшуюся. Информация, которую она собрала, говорила о том, что для Церкви Валери Соланас наступило время произвести вылазку в Стоук Невингтон!