Мир истории : Россия в XVII столетии

После второй Крестьянской войны, подавление которой сопровождалось массовыми кровавыми расправами над ее участниками, власти беспощадно и неуклонно ведут наступление на зависимые и угнетаемые слои населения. Проводят в жизнь нормы Соборного уложения 1649 года. Карательные отряды сыскивают и возвращают владельцам тысячи беглых крестьян и холопов. Сыск беглых, принявший постоянный государственно-организованный характер, распространяется на окраины страны.

Бояре и дворяне получают во владение земли и крестьян за участие в разгроме разинского движения и других восстаний, за Чигиринские походы 70-х, Крымские походы 80-х, Азовские походы 90-х годов. В раздачу идут новые массивы земель из дворцовых имений, черносошных волостей, незанятых пространств Дикого поля к югу от Оки. Феодалы самовольно захватывают земли в Поволжье и Приуралье, на Украине и Дону, теснят казачество и нерусские народы.

Становление абсолютистской монархии сопровождается усилением роли дворянства и городской верхушки, увеличением мощи государственного аппарата, армии, укреплением самодержавной власти монархов. Отражая интересы феодалов, своей главной социальной опоры, абсолютистское государство последовательно и беспощадно проводит курс на увеличение их роли во всей жизни страны, их привилегий, на подавление всех проявлений недовольства со стороны социальных низов — крестьян, посадских низов, приборных людей.

Послеразинское время в истории классовой борьбы отмечено рядом ее ярких проявлений по всей стране. Продолжается бегство крестьян, посадских и других людей на окраины. В течение 70-90-х годов в ряде районов разворачивается движение раскольников, в частности, активно действуют они на Дону, выделяют из своей среды немало выдающихся предводителей (Кузьма Косой из елецких жителей, сын калужского стрельца Самойла Лаврентьев и др.).

Восстания на Дону и в Сибири

Весной 1 682 года, одиннадцать лет спустя после казни Разина, донские казаки попытались повторить его выступление. Участниками движения были донская голытьба, беглые русские крестьяне и посадские, холопы и стрельцы, солдаты и другие бедняки. Движение началось еще с середины 70-х годов, достигло пика весной 1682 года, когда его возглавили И. И. Форонов и И. С. Терский. Собирались повстанцы, как и при Разине, в Паншинском городке. Здесь их было до 150 человек. Затем пошли вверх по Дону до устья Хопра для сбора казаков и беглых людей. Нападали на богатых торговцев и промышленников.

Планировали поход в устье Волги или на Черное море «для своей добычи». Потом решили, как и Разин, идти на Волгу, бороться с боярами, купцами и властями. Обсуждался план привлечения к походу бедных крестьян, холопов, служилых людей пограничных уездов по Белгородской, Козловской и Тамбовской черте. Правительственные документы отмечают, что повстанцы Форонова хотели идти на Волгу тем же путем, «которыми местами шел вор Стенька Разин». Восставшие имели в своем отряде «знамена и прапорец Стеньки Разина».

Это был план довольно широкого антифеодального восстания, прямо продолжавший традиции, замыслы Разина и разинцев.

Движение расширяется, захватывает соседние с Войском Донским уезды — Тамбовский, Шацкий, Козловский, Романовский, Добренский, Сокольский, Белоколодецкий, Усманский, Орловский, Воронежский, Урывский, Олышанский, Острогожский. Здесь появляются посланные Терским и его сподвижниками эмиссары (станицы), чтобы поднять народные низы на выступление против властей.

Но движение не успело развернуться. В мае власти приняли быстрые и решительные меры. В начале месяца в Черкасске казнили И. О. Длинного и других активных участников восстания, захваченных ранее. В конце мая переловили многих других. В разных местах черкасские старшины и царские власти пытали, казнили и ссылали повстанцев. В Черкасске, Козлове, Тамбове, Романове, Шацке и других городах казнили более 30 человек. Не менее 35 человек сослали; это — участники движения и их «поноровщики» с Дона и многих городов юга России. Других публично наказали кнутом.

Движение, участники которого стремились к объединению сил с восставшими стрельцами в Москве, было разгромлено. Подобные же попытки предпринимались на Дону и позднее — в 1682–1683 годах, когда повстанцев возглавили атаманы Калина Родионов и Максим Скалозуб. И в последующие годы донская и прочая голытьба не раз тревожила местные и центральные власти.

Длительностью и упорством отличается классовая борьба в Сибири второй половины XVII века. Ее острие было направлено против представителей местной администрации и господствующего класса феодалов. Участниками народных восстаний выступали русские колонисты-крестьяне, промышленники, рядовые служилые и посадские люди. Если поначалу народные низы, поднимавшиеся на борьбу, уходили от властей и гнета в необжитые места, то к концу столетия, когда присоединение Сибири было в основном закончено, бежать стало некуда. Недовольные открыто выступали против воеводского гнета.

Местное ясачное население (татары, буряты, тунгусы, якуты и др.) протестуют против ясачного режима, нередко одновременно и совместно с русскими жителями. В течение всей второй половины века то тут, то там вспыхивают восстания и заговоры против произвола воевод и их помощников, феодальной эксплуатации закабаленных ими людей, махинаций в делах торговли, винокурения, промыслов и т. д.

Народное движение в Байкало-Илимском крае продолжалось с 1653 по 1658 год и завершилось восстанием, направленным против И. Похабова, управителя Братского и Балаганского острогов, открыто грабившего население. В Якутске один за другим возникали заговоры против воевод (1677, 1683 год и др.), его участники намеревались уйти в новые места. Усть-кутские крестьяне в 1 685 году угрожали оружием илимскому воеводе. Тремя годами раньше албазинские казаки выступили против нерчинского воеводы Ф. Воейкова. Эти и другие восстания подготовили народные движения, прокатившиеся от Красноярска до Нерчинска в 1695–1699 годах (Красноярск, Енисейск, Братский острог, Илимск, Иркутск, Нерчинск, Удинск, Селенгинск).

Роль главной, объединяющей силы играли служилые люди, наиболее организованная и многочисленная часть русского населения, имевшая традиции казачьего самоуправления. Восставшие выдвигали и отстаивали идеи местного самоуправления. Они смещали «лихих» воевод, приказчиков и создавали свое управление.

В восстаниях проглядывают явные элементы организованности и сознательности. Но в целом эти движения отличались стихийностью, локальностью. Как и другие антифеодальные выступления, они потерпели поражение.

Восстание 1682 года в Москве

Самым крупным и мощным движением этого времени стало Московское восстание 1682 года. Оно отличалось длительностью и упорством. Его начало совпало со смертью царя Федора Алексеевича и воцарением его брата Петра I.

После Федора Алексеевича, скончавшегося 27 апреля, осталось два брата — старший Иван, сын царя Алексея от первой жены — Милославской, и Петр, сын от второй жены Нарышкиной. Старший, а ему было лет 16, страдал слабоумием и болезненностью, второй — здоровый и веселый 10-летний мальчик — поражал всех живостью, любознательностью и непоседливостью. Как всегда в подобных случаях, началась борьба боярских группировок за власть.

В восстании приняли участие стрельцы и солдаты московского гарнизона, отчасти низы столичного населения. Главной его силой, душой движения, несомненно, были стрельцы, расквартированные в Москве. К 1681 году в стране насчитывалось 55 тысяч стрельцов, в Москве — 22,5 тысячи; реально в столице весной 1682 года находилось 19 стрелецких полков численностью 14 198 человек.

А. С. Матвеев.

Будучи частью русской армии, они несли охрану Кремля, следили за порядком в столице, подавляя при случае народные волнения, выступления против властей, знати. За свою службу получали жалованье, но выдавали его нерегулярно и к тому же с середины XVII века уменьшили вдвое. Чтобы прожить, стрельцы с разрешения властей занимались торговлей и ремеслом, что давало некоторый доход. С него с той же середины столетия их заставили платить налоги (до этого их освобождали от подобной тяготы).

Нарастающее недовольство стрельцов (как и солдат, пушкарей и прочих мелких служилых людей) усугубили насилия, вымогательства, взятки приказных и военных начальников — руководителей Разрядного, Стрелецкого и других приказов, которые ведали военным делом, стрелецких и солдатских полковников.

Стрельцы уже зимой и весной 1682 года не раз жаловались на полковников, но безрезультатно. Теперь же, в связи со сменой власти, борьбой придворных группировок, дело приняло другой оборот. Царем по предложению патриарха Иоакима, поддержанного частью бояр, провозгласили 10-летнего Петра, и его мать Наталья Кирилловна на правах регентши автоматически возглавила партию Нарышкиных, пришедшую к власти. Ни она сама, ни ее братья и другие родственники, государственными способностями не обладавшие, не смогли как следует организовать правительственные дела. Нарышкины, в том числе молодые и политически неискушенные, но самоуверенные и бездарные, братья царицы начали хватать чины и должности.

Разъяренные отказами властей, ухудшением своего положения стрельцы собирались на тайные сходки и открытые совещания, обсуждали свои требования. Составляли списки лиц, допускавших злоупотребления, чтобы потом с ними расправиться. 30 мая они предъявили правительству ультиматум: выдать на расправу 16 военных командиров. Царица-регентша и ее помощники, растерявшиеся и бессильные, уступили — этих начальников сняли с постов, били кнутом.

Власти надеялись, что все теперь успокоится. Срочно вызвали из ссылки А. С. Матвеева, который возглавлял правительство в конце жизни царя Алексея. Нарышкины рассчитывали на то, что по приезде в Москву он наведет порядок. Тот, по слухам, действительно, угрожал прекратить стрелецкие «своеволия». Московские правительственные деятели — бояре и князья тоже не скрывали своей ненависти к стрельцам с их «непослушанием» и требованиями. Но потушить разгоравшееся пламя не удалось.

Восставшие стрельцы и солдаты по заранее намеченному плану пришли в Кремль и начали расправы. От их бердышей и копий 15–17 мая погибли Матвеев, отец и сын Долгорукие, несколько Нарышкиных, стрелецких начальников, приказных дьяков. Восставшие овладели положением в столице, диктовали свою волю правительству. По их желанию первым царем объявили Ивана Алексеевича, Петр стал вторым царем, а Софья, их сестра, вскоре регентшей при них.

События восстания оказались во многом неожиданными и кровавыми, и они наложили на сознание юного Петра, его психологию неизгладимый отпечаток, который сказывался всю жизнь.

Конец весны, лето и начало осени 1682 года прошли под знаком политического всесилия восставших стрельцов и их сторонников. Стрелецкое войско в Москве стали именовать «надворной пехотой», в честь их заслуг (во время событий 15–17 мая) на Красной площади соорудили «столп» (обелиск). Стрельцы получили задержанное за многие годы жалованье, подарки; с их бывших полковников взыскивали, подчас с помощью батогов, удержанные со стрельцов и солдат деньги (по составленным заранее спискам) и возвращали обиженным.

При всей силе в первые недели и месяцы движения повстанцы оказались и не могли не оказаться очень слабыми в политическом плане — на непосредственную власть они не претендовали, поскольку править просто не умели. Князья Хованские, отец и сын, знатные Гедиминовичи (потомки великого князя литовского Гедимина), возглавили Стрелецкий приказ и некоторые другие учреждения и оказались как бы во главе стрельцов-повстанцев. В литературе восстание в Москве долго именовали поэтому «Хованщиной». Так называется и гениальная опера Мусоргского.

На самом деле Хованские, конечно, отнюдь не предводители восстания; цели его участников, в первую очередь стрельцов — выходцев из народных низов (крестьян, ремесленников, холопов), были им чужды. Попросту водоворот событий, бурных и драматичных, захватил этих охотников до власти, денег, привилегий, и они волею судеб оказались в одной лодке с социально чуждыми им людьми, пытались опереться на них в борьбе за власть.

Это им не удалось; выиграли регентша Софья и боярин князь В. В. Голицын, ставший по ее указанию главой правительства, канцлером. В эту группировку вошли также умный и энергичный делец Ф. Л. Шакловитый и другие лица. Новые правители, используя авторитет царской власти, правительственную машину, которая оказалась в их руках, а не Хованских, политически попросту бездарных, в конце концов овладели положением. Собрали дворянское войско, сосредоточив отдельные его полки в разных городах Подмосковья, и заставили осенью того же года восставших капитулировать.

Восстание в Москве имело ряд откликов — в Астрахани, Белгороде, Киеве, Переяславле, Добром, Гремячем, Одоеве, Смоленске, Опочке и в других местах. Влияние Московского восстания явно чувствуется в волнениях на Дону в 1683 году, проходивших под лозунгом защиты «старой веры», а также царя Ивана Алексеевича от происков московских бояр, которые-де его «не почитают». Брожение на Дону продолжалось до конца 80-х годов.

Регентство Софьи. «Потехи» Петра

Реальная власть в Москве оказалась в руках Софьи Алексеевны, умной и честолюбивой дочери царя Алексея от первого брака. Ее правление продолжалось семь лет. И все эти годы Петр и Иван оставались номинально царями, принимали участие в церемониях — приемах послов, церковных шествиях и прочих. Но Петр и его мать никакой роли в политических делах не играли; более того, оказались в своего рода ссылке в селе Преображенском, которое стало резиденцией двора опальной царицы-вдовы и ее сына.

Она, по словам Куракина, «жила тем, что давоно было от рук царевны Софьи»; ей оказывали тайную помощь деньгами благоволившие к Петру и его матери патриарх Иоаким, ростовский митрополит и Троице-Сергиев монастырь.

В такой обстановке растет мальчик Петр. К нему в Преображенское из кремлевских хранилищ довольно часто доставляют пистоли, пищали и другое оружие и прочие воинские изделия, припасы (свинец, порох), знамена. Непоседливый и неугомонный царь переезжает из Преображенского в Воробьево, оттуда в Коломенское, бывает то в Троице, то в Савво-Сторожевском монастыре под Звенигородом. За ним всюду возят его оружейную казну. Заинтересовался он «книгой огнестрельной», и ее присылают ему из той же Оружейной палаты московского Кремля.

Основное свое внимание Петр в эти годы отдавал воинским играм, «потехам». К ним он привлек целую толпу сверстников и «робяток» постарше — от покойного отца остались немалые штаты по конюшенному ведомству, по соколиной охоте, к которой его родитель имел большую любовь. Сотни сокольников, кречетников, конюхов, оставшихся без дела, поступили к нему в распоряжение. Петр же соколиную охоту терпеть не мог, предпочитал ходить пешком, торжественные выезды не любил, а всех этих спальников, стольников и прочих собирал в батальоны своих «потешных»; помимо знатных, верстал в их ряды и бывших холопов, прочих «простецов», лишь бы были они людьми шустрыми, веселыми, исполнительными. Так собралась довольно пестрая толпа — два батальона примерно по 300 человек.

Среди «потешных» видим, с одной стороны, князя М. М. Голицына, будущего фельдмаршала, тогда же, в 1687 году, записанного по молодости в «барабанную науку»; потомка знатного московского рода И. И. Бутурлина и им подобных; с другой стороны — немало лиц происхождения «подлого», в том числе самого удачливого из них — Александра Даниловича Меншикова, «Алексашку», продававшего горячие пирожки вразнос на улицах, сына придворного конюха, «породы, — по словам Куракина, — самой низкой, ниже шляхетства» (то есть простого дворянства), но замеченного и приближенного царем; он прошел путь от царского денщика до генералиссимуса русской армии, светлейшего князя; впрочем, этот «полудержавный властелин» (как его называл А. С. Пушкин) стал впоследствии и первейшим российским казнокрадом.

Под бдительным оком неугомонного Петра потешные войска, одетые в настоящие мундиры, овладевали всей солдатской премудростью. Они имели свой потешный двор, управление, казну. На реке Яузе, в окрестностях Преображенского, построили Пресбург — «потешную фортецию», каковую осаждали по всем правилам воинского искусства.

Под Москвой, недалеко от Преображенского, располагалась Немецкая слобода (Кокуй) — средоточие иноземцев, мастеров всякого рода, военных специалистов. Они появились в русской столице еще при покойном царе Алексее. И сам монарх, и некоторые его приближенные понимали, что Россия сильно отставала от Западной Европы в воинском устройстве, во всяких мастерствах и художествах. За большие деньги они приглашали специалистов из-за границы.

Среди приехавших оказались, естественно, и люди случайные, авантюристы, искатели счастья и чинов; по некоторым из них, как говорится, соскучилась на родине веревка (они бежали от правосудия). Но немало было дельных, хороших мастеров, офицеров, которые не за страх, а за совесть служили России, принесли ей большую пользу. Шотландец генерал Патрик Гордон примерно четыре десятка лет отдал военной службе в стране, ставшей его второй родиной.

И Петр, вызывая нередко удивление и осуждение у ревнителей московской старины и благочестия, сближается с иноземцами, лютеранами и католиками, которых патриарх Иоаким и многие другие не называли иначе как богомерзкими еретиками, чуть ли не исчадиями ада.

Уже тогда Петр, ломая косные привычки, делает иноземных офицеров полковниками, майорами, капитанами в своих потешных батальонах, которые к началу 90-х годов выросли в два полка. Именовали их Преображенским и Семеновским — по названиям сел, где они размещались. В 1684 году Петр познакомился с гранатной стрельбой, учил его этому опасному, но нужному делу иноземец Зоммер.

Любознательный Петр с его склонностью к мастерству, военному делу постоянно ищет и находит себе нужных людей, занятия, приспособления. Так он, среди прочего, изучает искусство вождения судов — пригодился старый бот, обнаруженный в Измайловском, одной из резиденций покойного батюшки.

Бот, который потом Петр назовет дедушкой, родоначальником русского флота, пробудил в нем, человеке сухопутном, неистовую любовь к мореплаванию. Он уже с этого времени мечтает о флоте, которого Россия, огромная страна, омываемая с севера морями, до сих пор не имела. А отсутствие флота, кстати говоря, послужило одной из причин того, что государство было отрезано от морей на северо-западе и юге. В свое время предки эти выходы к морям имели…

С помощью новых учителей из иностранцев Петр усвоил основы арифметики и геометрии, артиллерии и фортификации. Узнал правила возведения крепостей, мог высчитать полет пушечного ядра, управляться с астролябией.

Тяга к техническим знаниям, мастеровым, практическим занятиям, вообще свойственная его натуре, окрепла под влиянием деловых и практичных иностранцев. Все это пригодилось ему впоследствии, подобные знания и навыки он накапливал всю жизнь, недолгую, но на редкость насыщенную учебой и делами, делами и учебой.

Помимо плавания на судах по воде, не оставлял Петр и «потешные игры» в Преображенском и его окрестностях. Штурмы потешной земляной крепости Пресбурга, с применением орудий, воинских маневров на «поле боя», воспитывали в русских солдатах и унтер-офицерах умение и охоту к военному делу.

Внутренняя и внешняя политика Софьи

Софья и ее приближенные со снисходительными усмешками смотрели на потехи Петра с «озорниками», как изволила величать его преображенцев и семеновцев обычно проницательная царевна. Она видела в военных играх чудачество, сумасбродство молодого и несдержанного брата-царя. Характерно, что и матушка, обожавшая своего Петрушеньку, тоже считала, что он предается пустым забавам, отвлекающим его от царских дел и забот.

Софья была весьма довольна тем, что братец не интересуется государственными делами, более того — уклоняется от них. Сама же она упивалась властью, мечтала укрепить свое положение в правительственных делах, принимала к тому многие меры.

В правление Софьи дела в Москве шли заведенным порядком: работали приказы, принимали послов, решали текущие дела. Внешней политикой, связями с зарубежными государствами ведал Посольский приказ, во главе его стоял фаворит царевны-правительницы боярин князь Василий Васильевич Голицын.

Человек начитанный, образованный, он говорил на нескольких европейских языках. В своем доме в Охотном ряду, убранном на европейский манер картинами и зеркалами, он принимал иностранцев, вел с ними долгие беседы и, по их отзывам, не совсем ясным и достоверным, говорил о желательности реформ, широкого образования, будто бы даже об освобождении крестьян от крепостнического ярма.

Трудно сказать, что в этих сообщениях соответствует истине; во всяком случае, этот западник, как и другие его современники, старшие и младшие (например, А. Л. Ордин-Нащокин, одно время «канцлер» царя Алексея Михайловича, его приближенные Ф. М. Ртищев и другие), понимал, что России, во многом отсталой в сравнении с передовыми странами Западной Европы, необходимо выйти на новые рубежи, усвоить то новое и ценное, что там имелось в промышленности и торговле, ремеслах и искусстве, образовании и науке.

И Голицын, русский интеллигент конца XVII столетия, и другие политики делали что могли, направляя страну по новому пути. И в их время, и до них в России, по сути дела, были начаты, пусть не всегда решительно и последовательно, те новшества, реформы, которые потом, гораздо более масштабно и смело, продолжил Петр Великий.

Страна уже с начала XVII столетия вступила в бурную и драматическую эпоху важных событий и потрясений, которые следовали одно за другим с быстротой калейдоскопической. Они втянули в водоворот политической жизни большие массы людей, которые ощутили свою причастность к делам, оказывающим решающее влияние на судьбы России, взаимоотношения между сословиями, подданными и правителями. Именно с этого времени, что очень показательно, начинается (но это — только начало!) поворот к рационализму и секуляризации в сознании общества, его отдельных членов, отход от безусловной веры в провидение божие в сторону здравого смысла человеческого. Безусловное преобладание провиденциализма, догматов религиозных, политических, бытовых, постоянно, хотя и медленно, расшатывается под влиянием внутренних потрясений и идей, идущих с Запада.

Несомненным успехом России стало воссоединение с ней Левобережной Украины и Киева в 1654 году. Тогда же началась война с Речью Посполитой, длившаяся 13 лет — конец ей положило Андрусовское перемирие. В ходе русско-шведской войны 1656–1658 годов пытались решить и балтийскую проблему. Но вести войну на два фронта оказалось не по силам, успехи сменились неудачами, и Кардисский мир 1661 года привел к отказу России от всех завоеваний в Прибалтике. Несмотря на неудачу, сама попытка была весьма показательной и перспективной; недаром самые известные русские историки, Соловьев и Ключевский, называют Ордина-Нащокина, «канцлера» времени царя Алексея, горячего сторонника ее решения, «предшественником», «предтечей» Петра Великого.

Последующее развитие международной обстановки, положение Речи Посполитой, крайне ослабленной войной с Россией, нападениями турок и вассальных им крымских татар, вторжениями шведских армий, привело к заключению «вечного мира» между двумя славянскими странами в 1686 году. Это было несомненным успехом правительства Софьи Алексеевны и личной заслугой Голицына. По условиям договора, Левобережье и Киев навсегда отходили к России.

За этот успех полагалось платить: Россия, как мы уже говорили, вступила в антитурецкую лигу — союз государств (Австрия, Речь Посполитая, Венеция, Россия), направленный против Отоманской Порты (Турции) и Крымского ханства.

Такой кардинальный поворот во внешней политике соответствовал национальным интересам России. Помимо того, что он закрепил важные для нее достижения, союз давал возможность сосредоточить усилия на борьбе с извечными врагами, нашествия которых из столетия в столетие опустошали южные русские земли.

Крымцы уводили многие тысячи русских пленников, попадавших на невольничьи рынки Кафы (Феодосии) и Стамбула. Москва из года в год откупалась подарками (мехами прежде всего) и деньгами, уплывавшими в Бахчисарай, а оттуда — к турецкому султану. Все это довольно зримо напоминало старую зависимость Руси от Орды.

В годы русско-польской войны из-за Украины крымцы часто мешали решению спорных между Россией и Польшей вопросов, опустошали русские и украинские земли. Позже Турция и Крым затеяли войну из-за Украины, но в ходе Чигиринских сражений (1677–1678 года), нелегких и для русско-украинских войск, потерпели существенный урон. Окончательное урегулирование споров между Россией и Польшей, переход от вражды к миру и союзу между двумя славянскими государствами сделали возможным совместное противостояние турецко-крымской опасности.

«Вечный мир» с Польшей заметно повысил престиж русского правительства, самой регентши, и она год спустя после его заключения начинает упоминаться в официальных государственных документах наряду с царями Иваном и Петром; в стране и за рубежом уже поговаривают о том, что царевна мечтает о провозглашении себя царицей. В том же 1687 году в осуществление взятых на себя обязательств Россия предпринимает, впервые за двести лет отношений, большой поход против Крыма.

По желанию Софьи стотысячное русское войско возглавляет Голицын, Русская рать выступила в поход в мае. Добралась до южноукраинских степей. Но страшная жара, бескормица для лошадей, отсутствие воды, пожары (крымцы поджигали в разных концах степи сухие травы) измотали и обескровили русских воинов. Многие из них не вернулись домой, погибли от голода, жажды, болезней.

Через два года Голицын повторяет поход, доходит до Перекопа, то есть до самого Крыма. Несколько раз русские громят крымские отряды в степях и низовьях Днепра, Существенных результатов не принес и второй поход; снова — масса погибших русских воинов, возвращение назад, в Москву, без видимого успеха. Но русские армии помогли армиям союзников — Австрии, и Венеции (в их борьбе с Турцией), отвлекли значительные силы крымцев, нанесли им несколько поражений, отнюдь, правда, не решающих, продемонстрировали мощь России; в те годы Стамбул не раз впадал в панику: «Русские идут!»

Софья постаралась изобразить оба похода как великие победы своего фаворита. На него посыпались награды: драгоценные каменья и кубки, шубы и кафтаны, торжественные встречи и триумфальные чествования.

Падение Софьи

Взрыв в отношениях Петра с Софьей назревал давно. Подраставший царь, занятый «потешными играми» и учением, с явным неудовольствием и плохо скрываемым раздражением смотрел на действия старшей сестры-правительницы. Таков был его характер: упрямый, самостоятельный и резкий. К тому же мать, ее и его приближенные, и не только из числа обиженных Нарышкиных, обращали внимание царя на двусмысленность двоевластия в стране, фактического всесилия регентши, на опасные замыслы последней. Князь Борис Алексеевич Голицын, один из самых близких и преданных Петру людей, двоюродный брат Софьиного фаворита, и другие лица из окружения царя разжигали недовольство и честолюбие, направляли его действия.

В январе 1689 года царица-мать женила сына, чтобы, как она надеялась, остепенить его. Сыскали ему невесту-красавицу, молодую девицу Евдокию Лопухину. По тогдашним понятиям царь, женившись, становился вполне взрослым, зрелым человеком, правителем; регентша уже не была нужна.

В Москве еще накануне свадьбы Петра заговорили о переходе власти в его руки. В марте он побывал в Посольском приказе — ведомстве Голицына, и глава русской дипломатии остался недоволен посещением царя, его требованием прислать ему новую партию оружия для своих «потешных». Три месяца спустя, 8 июля, происходил по традиции крестный ход с участием обоих царей, несли святую икону. Софья тоже пошла с ними. Петр потребовал, чтобы она оставила их — обычай запрещал подобное женщинам. Та отказалась, и разгневанный Петр ускакал в Коломенское.

Вскоре вернулся из второго крымского похода Голицын. Манифест о наградах его участникам должны были утвердить цари, но Петр отказался это сделать. С большим трудом его убедили уступить. Когда же Голицын, несостоявшийся полководец, приехал в Преображенское благодарить Петра за награды, тот даже не принял его. «Самодержица всея Руси» (или: «благоверная царевна и великая княжна»), как уже приказала именовать себя Софья Алексеевна, пришла в ярость. Назревала решающая схватка.

Софья Алексеевна как будто замышляла дворцовый переворот. Новый начальник Стрелецкого приказа Ф. Л. Шакловитый, к тому же ее новый фаворит, по сообщениям некоторых современников, пытается опереться на стрельцов, чтобы отстранить Петра от власти, а Софью возвести на престол. В загородную резиденцию он приглашает стрелецких командиров, которым предлагает написать челобитную о том, чтобы регентша венчалась на царство. Те не решаются, мнутся, отговариваются неграмотностью; наверняка вспомнили события 1682 года, расправы над стрельцами после окончания «мятежа». Но Шакловитый упорен; тут же вынимает прошение, давно им заготовленное, причем от лица не только стрельцов, но и всех московских жителей.

Начальники не склонились к заговору, разошлись. Но некоторые из рядовых стрельцов, наоборот, были готовы к решительным мерам. Один из стрельцов предложил как будто бросить в Петра гранату или подложить ее в сани; другой — напасть на него с ножом во время тушения пожара (царь очень любил участвовать в этом, а пожары в деревянной столице случались очень часто).

Софья и ее сторонники стремились озлобить, настроить стрельцов против Петра и Нарышкиных. Рассказывали, что по ночам подьячий Матвей Шошин, наряженный под Л. К. Нарышкина в белый атласный кафтан, подъезжал к стрельцам, стоявшим на карауле, бил их без пощады и приговаривал, «вспоминая» погибших в 1682 году «родичей»: «Убили вы братей моих, и я вам кровь братей своих отомщу!»

Один из заговорщиков, сопровождавших Шошина, «унимал» его: «Лев Кириллович! За что бить до смерти! Душа христианская!»

Слухи о подобных расправах «родственников» Петра распространялись по столице.

В ночь с 7 на 8 августа в Кремле поднялся переполох, откуда-то появилось подметное письмо: петровские «потешные» идут в Москву, чтобы побить Софью, царя Ивана и многих других. Вмиг заперли все кремлевские ворота, один отряд стрельцов встал под ружье в Кремле, другой — 300 человек — на Лубянке. Для чего? Никто толком не знал.

Двое стрельцов, тайных сторонников Петра, ночью поскакали из Москвы в Преображенское. Они сочли, что их братья в Москве собрались не для охраны, а для похода против Петра. О том и сообщили царю. Поднятый с постели, плохо соображая со сна, что же происходит, испуганный до крайности царь в одном белье бежал к ближайшему лесу. Чутко прислушиваясь, ждал услышать топот враждебных стрельцов. Все было тихо. Но страх не оставлял его. Куда бежать, что делать?

Скоро близкие люди принесли ему одежду и седло, подвели лошадь, и Петр всю ночь мчался в Троицкий монастырь. Сопровождали его трое. Утром прискакал в монастырь, упал на постель и весь в слезах поведал архимандриту о страшной опасности, нависшей над ним, просил укрыть его, защитить.

Тревога в связи с ожидавшимся походом стрельцов в Преображенское была ложной. Разговоры и слухи имели, конечно, место, и в напряженной, накаленной обстановке этих июльских и августовских дней они, может быть, сыграли роль запального шнура, вызвали цепную реакцию, привели к взрыву. Может быть, кто-то подготовил эти события? Использовал сложившуюся обстановку? Недаром некоторые уже тогда думали и говорили об умной режиссуре князя Голицына — не Василия Васильевича, а Бориса Алексеевича, конечно…

Еще одно обстоятельство любопытно: Петр и в молодости, и в зрелом возрасте трусостью не отличался, участвовал в сражениях под пулями и ядрами, нюхал, как говорится, пороху, и не раз, бывал и ранен; не боялся броситься в пекло во время пожара или в морскую бурю спасать погибающих. А тут — оставил мать, беременную жену, всех близких, «потешных», которые могли его, кстати, защитить, бросил все и пустился наутек, спасая свою жизнь.

Что это значит? Может быть, по договоренности с умным советником, разыграл, как по нотам, свою роль? Но очень уж натурально выглядели его страхи в спальне и роще, где он дрожал в одной рубашке, и слезы в монастырской келье…

8 августа, когда Петр в Троице-Сергиеве монастыре отходил от своих страхов и встречал прибывших к нему матушку, «потешных» солдат и стрельцов Сухарева полка, Софья, не подозревая ни о чем, ходила на богомолье. Ее сопровождали стрельцы. На брата нападать она не собиралась, и весть о бегстве Петра в Троицу была для нее неожиданной, встревожила ее. Удивился и «голант»: «Вольно ему (Петру. — В. Б.), — так выразил свое удивление Шакловитый, — взбесяся, бегать».

Петр между тем развил бешеную деятельность: послал в Москву приказ солдатским и стрелецким начальникам немедленно явиться к нему со своими полками. Те потянулись к Троице, и все попытки Софьи и Шакловитого остановить их не имели успеха. Софья послала к брату патриарха для уговоров, но Иоаким, приехав в Троицу, там и остался. То же делали многие бояре и дворяне.

Софья, понимая, что почва уходит у нее из-под ног, жалуется стрельцам: «Послала я патриарха для того, чтобы с братом сойтись, а он, заехав к нему, да там и живет, а к Москве не едет».

Стрельцы не поддержали ее, и, забыв гордыню, она сама поехала к Троице. На подъезде к обители ее встретил боярин Троекуров с приказом: царь запретил ей появляться в монастыре; если она не послушает, то с ней поступят «нечестно». Софье ничего не оставалось, как вернуться и ждать решения своей участи.

Петр, ставший господином положения (почти все полки явились к нему, на его же стороне оказалось и большинство служилого дворянского сословия), диктует свою волю — в первую очередь выдать Шакловитого и его сообщников: царю уже сообщили о тайном совещании у Софьиного фаворита и намечавшемся перевороте. Софья снова умоляет стрельцов, оставшихся еще в столице, поддержать ее, не выдавать своего начальника. Но ее опять не послушали, и она в безвыходном отчаянии соглашается с требованием брата. 7 сентября Шакловитого и его сторонников из числа стрельцов привозят в Троицкий монастырь и после допросов и пыток, через пять дней, казнят. Торжествующий победитель пишет письмо в Москву брату Ивану:

Вскоре Петр прибыл в Москву, и стрельцы, выйдя из столицы, легли вдоль дороги на плахи, в которые воткнуты были топоры; так они просили простить их, не предавать смертной казни. Царь помиловал. Софью же в конце сентября удалили от двора, и под именем сестры Сусанны она поселилась в келье Новодевичьего монастыря.

Начало правления Петра наполнено событиями, очень важными для судеб страны. Среди них, помимо продолжения формирования «потешных полков» и приучения их солдат и офицеров к правильной военной выучке, дисциплине, походы на Азов; «Великое посольство» в Западную Европу; проведение некоторых преобразований; подготовка войны за выход к Балтике. Одновременно Петр и его правительство беспощадно подавляют недовольство угнетенных. А. С. Пушкин столетие спустя напишет об этом времени:

После свержения сестры-соперницы Петр по-прежнему весь в хлопотах со своими потешными и мастеровыми, советниками и приближенными.

Стремительный и любознательный, царь в спешке, словно боясь опоздать, упустить что-то очень важное, хотел успеть всюду: бежал, скакал туда, где говорили и делали что-либо для него новое, полезное. Вероятно, уже тогда сознавая недостатки своего образования, он учится у всех и везде.

Власть оказалась в руках Натальи Кирилловны, но сама она, по отзыву Куракина, «была править некапабель (неспособна), ума малого» и посему поручила все дела свои и сына родственникам и приближенным. Главой Посольского приказа и, по существу, всего правительства стал ее 25-летний брат Лев Кириллович Нарышкин, человек недалекий и постоянно пьяный, гордый и взбалмошный. Другое влиятельное лицо — боярин Тихон Никитич Стрешнев, тоже умом не отличавшийся, злой и лукавый царедворец, «интригант дворовый» (Куракин). Князь Б. А. Голицын, самый умный из новых правящих лиц, как был, так и остался начальником Приказа Казанского дворца, ведавшего управлением Поволжьем, которое довел чуть ли не до полного разорения. Да и вся эта компания, в которую вошли и Лопухины — родственники Петра по жене, пустилась обкрадывать казну и людей; за ними тянулись другие бояре, дворяне, приказные, столичные и местные; началось «правление весьма непорядочное», «мздоимство великое и кража государственная».

Петр и его «кумпания»

У Петра сложилась своя «кумпания» в Преображенском и Немецкой слободе, где он стал бывать все чаще: здесь жили генералы и офицеры, которых он привлекал к своим «потешным играм», разный мастеровой люд. Нравился ему генерал Патрик Гордон, знаток военного дела, устройства европейских армий, исполнительный и немногословный, верный и надежный. А «министр пиров и увеселений» Франц Лефорт, тоже полюбившийся царю, всегда был готов организовать веселый пир или бал с танцами.

Из русских наиболее близким к царю стал Ментиков, «Алексашка», ловкий и услужливый, невежественный (не умел толком имя свое подписать), но преданный, как пес, патрону, у которого начал с мелких услуг, денщиком, дошел же до генералиссимуса, «полудержавного властелина». Затем шли Апраксин — будущий адмирал; Головин — командир «потешных»; Головкин — будущий канцлер. Особое место занимал князь Федор Юрьевич Ромодановский — «генералиссимус Фридрих», потешный главнокомандующий солдатскими полками, король пресбургский, позднее — «князь-кесарь», которого Петр, тоже шуточно, именовал «Кönih, Sir», то есть королем, отчитывался перед ним в делах, как подданный, подчиненный.

Ромодановский, помимо шуточных обязанностей, исполнял и другие, более серьезные — как глава Преображенского приказа (назван по месту первоначального пребывания — в резиденции царя), он ведал политическим сыском. Этот «министр кнута и пыточного застенка» приводил в дрожь всех, кто попадал к нему в руки, вел допросы, вынюхивал крамолу, карал «мятежников» и любителей вольно поговорить о политике, делах при дворе, поведении царя.

Царь непрерывно в движении — в делах и увеселениях: устраивает смотры, военные игры, готовит и запускает фейерверки, строит корабли, испытывает новые суда и пушки, учится у инженеров, артиллеристов, математиков, плотников, берет у Гордона и других лиц книги, выписывает их из-за границы. А в перерывах между занятиями пирует со своей компанией то у Гордона или Лефорта, то у Голицына или Нарышкина, своего дяди. На Яузе для любимца Лефоота распорядился построить дворец, где вся компания иногда закрывалась дня на три «для пьянства, столь великого, — по словам Куракина, члена компании и царского свояка, — что невозможно описать, и многим случалось от того умирать». Другие после таких загулов стонали и охали несколько дней, а Петр уже на следующий день, как ни в чем не бывало, принимался за дела.

Наталья Кирилловна, патриарх Иоаким и другие ревнители старины и благочестия старались образумить царя, держать его побольше в Кремле, поближе к семье и официальным обязанностям, уговаривали поменьше знаться с иностранцами.

В марте 1690 года скончался Иоаким. В своем завещании, обращаясь к обоим царям, он во имя бога единосущного умолял их не общаться с иноверцами-еретиками, не доверять им командные должности в русской армии, «иностранных обычаев и в платье перемен по-иноземски не вводить»; патриарха приводило в ужас то, что эти проклятые еретики, «подобно скотам», едят траву — «салат» и говорят на языках, которые православные люди не понимают (отсюда в глазах людей, подобных Иоакиму, все иностранцы с Запада — это «немцы», то есть «немые», которые не могут говорить нормально, по-русски).

До поры до времени Петр терпел подобные вещи. Но постепенно, и чем дальше, тем быстрее, делал по-своему, вводил необходимые новшества. Правда, иногда, не желая расстраивать матушку и озлоблять бояр, отступал, затаиваясь… Так, месяц спустя после смерти Иоакима он заказал себе удобное в быту иноземное платье: немецкий камзол, чулки, башмаки, а также парик и шпагу на перевязи, шитой золотом. Но надевал все это только на время посещений Немецкой слободы.

Вскоре нужно было выбрать на церковном Соборе нового патриарха. Петр высказался за Маркела, митрополита псковского, человека образованного, умного. Но матушка и ее приближенные воспротивились: ведь Маркел говорил на «варварских языках» — латинском и французском, был учен слишком и, ко всему прочему, носил очень короткую бороду… Опять Петр уступил, и избрали митрополита казанского Адриана, удовлетворявшего требованиям ревнителей старины.

У себя в Преображенском и на Переяславском озере Петр делал все по-своему. Приказал, например, переодеть своих солдат в новые мундиры, Лефорт в его присутствии показал им военные приемы, эволюции. Царь, сам в иноземном мундире, участвовал в экзерцициях, быстро научился стрелять из ружей и пушек, копать шанцы, наводить понтоны, закладывать мины и многое друое. Более того, он решил сам пройти все ступени военной службы, начиная с барабанщика. Во время одного из потешных сражений лопнувшей гранатой ему сильно обожгло лицо.

Потешные игры и серьезные дела

В ходе показательных сражений на суше и маневров зарождавшегося флота на воде выковывались кадры солдат и матросов, офицеров, генералов и адмиралов, отрабатывались боевые навыки.

На Переславском озере Брандт построил два малых фрегата, три яхты, сам Петр на Москве-реке сооружал небольшие гребные суда. В конце лета 1691 года, появившись на Переславском озере, царь заложил первый русский военный корабль. Строить его должен был Ромодановский, ставший волей царя адмиралом. Доставили нужные материалы, продовольствие. Петр сам с охотой участвовал в строительстве. Корабль соорудили, спустили на воду. Но размеры озера не давали необходимого простора для маневров.

В 1693 году с большой свитой царь едет в Архангельск — в то время единственный морской порт России. Впервые он видит море и настоящие большие корабли — английские, голландские, немецкие суда, стоявшие на рейде, которые доставили в порт сукна, краски и другие товары. На них грузили русские товары — лес, меха, икру, пеньку, кожи.

Петр все с интересом осматривает, обо всем расспрашивает, размышляет о заведении русского флота, расширении торговли. С помощью Лефорта заказывает большой корабль за рубежом, снаряжение его поручает Витзену, амстердамскому бургомистру. В Архангельске начинают по распоряжению царя постройку двух кораблей. Царь в первый раз в жизни совершает плавание по морю — Белому, северному, холодному и угрюмому.

Осенью он снова в Москве. Тяжело переживает кончину матушки. Но жизнь берет свое, и в апреле Петр снова едет в Архангельск. Плывет по Северной Двине на дощаниках (речных судах); теша себя, называет их флотом. Придумывает для него флаг с красной, синей и белой полосой. По прибытии в порт, к радости царя, его ждал готовый корабль, который спустили на воду 20 мая. Через месяц достроили второй и спустили 28 июня на воду. 21 июля прибыл из Голландии корабль, изготовленный по его заказу. Дважды, в мае и августе, сначала на яхте «Святой Петр», потом на кораблях, он плавает по морю. Оба раза в шторм подвергается опасности из-за неумения управлять как следует судами.

По окончании всех испытаний и торжеств в русском флоте, который, правда, только еще зарождается, появился еще один адмирал — Лефорт, представитель славной сухопутной Швейцарии… Осенью Петр, уже в Москве, опять в хлопотах — в ее окрестностях, под деревней Кожухово, сооружают крепость с бойницами, обнесенную земляным валом высотой в 3,5 метра и рвом. В ней засела стрелецкая армия Бутурлина, а осадой и штурмом занимались новые полки Ромодановского, имевшего 7,5 тысячи человек.

Использовались все приемы ведения войны, заранее подготовили ее план, составленный Гордоном и другими. (Была даже целая книга с чертежами станов, обозов, боев.) Военные действия продолжались три недели, и в них участвовало, по сообщению Куракина, до 30 тысяч человек, по 15 тысяч с каждой стороны. Имелись убитые и раненые.

По окончании сражения все участники собрались в лагере у Ромодановского на общий пир, оплаченный московскими купцами.

Вообще все дела царь Петр любил перемежать весельем, пирами, всякими выдумками, на которые великими мастерами были он сам и его наперсники, более всего — Лефорт. Барабанщик и бомбардир, сержант и ротмистр, корабельный мастер и плотник, Петр отдавал должное и забавам… Именно в те годы он завел «всешутейший и всепьянейший собор» с его пародией на церковных иерархов, которых молодой царь зело не любил за обжорство, стяжательство, показное смирение и прочие пороки.

Петровские эскапады против идей и людей, уходивших в прошлое, его марсовы и нептуновы потехи скрывали, под шутовским нередко обличием, резкостью и грубым цинизмом, серьезные замыслы и будущие героические деяния. Сам Петр, вспоминая воинскую потеху, самую длительную, людную и самую последнюю, скажет потом: «Когда в ту пору, как трудились мы под Кожуховом в марсовой потехе, ничего боле, кроме игры, на уме не было; однако эта игра стала предвестницею настоящего дела».

Юный богатырь и телом и духом, каким он предстает перед нами в описаниях современников, на портретах живописцев, расправляет плечи и принимается за «настоящее дело», тем более что «семена великих дел» начинают уже прорастать, давать всходы. Пришла пора растить колосья и собирать урожай.

…Еще в Архангельске, в разговорах с Лефортом и прочими «компанейцами», Петр обсуждает вопрос о море, его крайней необходимости для России. Северное море — рассуждают друзья — не очень подходит для расширения торговли, поездок в западные страны. Путь к нему и долог и труден из-за дальнего расстояния и холодов. Каспийское море — по существу озеро, хотя и громадное, к морям и океанам выхода не имеет. Оставались Балтийское и Черное моря, хотя и Белое и Каспийское со счетов не сбрасывались. Но в ту пору, к середине 1690-х годов, Балтику Петр решил пока оставить, а вот Черное море казалось ему и его окружению вполне подходящим местом для серьезного дела.

…Отшумели Крымские походы; Голицын, не стяжавший особой славы, томился в ссылке. Петр, отправивший его в ссылку, замышлял поход в том же южном направлении, но не прямо против Крыма, через бесконечные степи, а несколько левее, по Дону, к его устью — турецкой крепости Азову. Зимними днями и вечерами 1694/95 года, в кругу друзей и единомышленников царь обсуждает детали предстоящего похода. К нему толкали царя, помимо прочих обстоятельств, о которых говорилось выше, и настойчивые требования Австрии и Польши, союзников России по антитурецкому Священному союзу.

С походом против турецкого Азова, запиравшего выход из Дона в Азовское и Черное моря, Петр связывал и свои честолюбивые расчеты: победоносный поход, как он надеялся, позволит ему в лучах воинской славы, ореоле победителя поехать в страны Западной Европы, посетить которые убеждал его «дебошан французский», все тот же Лефорт, искренне желавший добра и России, и ее такому необыкновенному, одаренному государю, своему хорошему другу, И он успел в этом: царь загорелся идеей поездки в Европу, где он мог бы увидеть много полезного для отечества и самого себя, чтобы потом использовать все ценное на родине.

20 января 1695 года всем служилым людям объявили указ: собираться для похода на Крым под начальством боярина Б. П. Шереметева. Его войско двинулось по Днепру к низовьям. Будущий фельдмаршал захватил четыре турецких крепости на Днепре, две из них разрушил, в двух других оставил русские гарнизоны.

Основные события развернулись восточнее, на Дону. Для похода к Азову выделили 31 тысячу человек, отборные русские полки. Войска Головина и Лефорта плыли по Москве-реке и Оке, Волге и Дону. Достигли Азова 29 июня. Появилось и войско Гордона, шедшее сухим путем. Оно сильно запоздало — нужно было строить мосты через реки, преодолевать сопротивление стрельцов.

Осада Азова длилась три месяца и лавров русскому оружию не принесла. С самого начала в организации похода были заложены изъяны, довольно серьезные: у стен турецкой крепости командовали три начальника, единый командующий в русской армии отсутствовал. Все они — Головин, Гордон и Лефорт — враждовали между собой. Поэтому войска действовали под Азовом разновременно. Русского флота при осаде Азова не было, и турки без помех подвозили морем подкрепления и продовольствие.

В действиях русской артиллерии не хватало мощи и силы. Организовали два штурма — 5 августа и в конце сентября, но успеха не добились. Осаждавшие понесли большие потери. Плохая подготовленность похода, поспешность штурмов, непредусмотрительность и неумение в ряде случаев (с флотом, минными подкопами, управлением войсками) заставили Петра отдать в начале октября приказ об отступлении. А оно тоже сопровождалось потерями людей, и немалыми: одни утонули в разлившемся Дону, другие умирали от голода и холода, когда шли степью до Валуек, первого южного русского города; началась ранняя зима, солдаты же были одеты не по-зимнему. Царь в своих письмах откровенно называл неудавшееся военное предприятие «походом о невзятии Азова».

Петр не опускает руки от первой неудачи, поражения. Он энергично принимает немедленные меры: все сухопутные войска поручает командующему, генералиссимусу А. С. Шеину; флот, который нужно было еще построить, — адмиралу Лефорту. В ноябре объявили сбор дворянского ополчения, а в январе призвали вступать в армию для участия во втором походе на Азов всех желающих, в том числе холопов. Последние тут же получали свободу, и немалое их число воспользовалось царским указом.

Далее Петр устраивает верфи в Воронеже и окрестных местах. Выбор не был случайным. На берегах Дона и Вороны уже издавна строили плоскодонные речные суда — струги. Вокруг Воронежа росли хорошие корабельные сосны. Они пошли в ход. Зимой Петр направился в Воронеж, несколько месяцев наблюдал за постройкой судов, сам не раз брал в руки топор. Сюда из окраинных городов согнали 26 тысяч плотников.

Трудная работа, спешка, зимняя стужа, пожары мешали постройке. Но, несмотря ни на что, дело двигалось — к началу апреля начали спускать на воду суда. А изготовили их немало: 23 галеры, 2 корабля, 4 брандера и 1300 стругов.

Сюда же, к Воронежу, стянули войска — до 40 тысяч солдат и стрельцов.

3 мая длинная вереница судов с войсками поплыла вниз по Дону-батюшке. На галере «Принцициум» находился капитан Петр Алексеевич, сам ее и построивший. У Азова Петрово войско дожидалась помощь — донские и запорожские казаки.

В конце мая русская армия пришла к своим прошлогодним шанцам. Обновив их, начали бомбардировку Азова. Днем и ночью 12 тысяч человек возводили земляной вал с тем, чтобы поднять его выше крепостных стен. Осажденные попытались помешать осуществлению этого плана Гордона, но их отбили.

Город окружили со всех сторон. На реке действовала русская флотилия — сначала казаки на небольших судах уничтожили турецкие корабли, разгружавшиеся у стен крепости; потом русская эскадра вышла в море, где на рейде располагались тяжелые турецкие корабли с 4 тысячами пехоты, запасами продовольствия, снаряжением, и не позволила войти им в устье Дона, пройти к осажденной крепости.

Турецкий гарнизон, видя безнадежность положения, капитулировал. Его командование оговорило сохранение жизни своим солдатам и их семьям, выход из крепости вместе с личным оружием. Победителям достались 136 пушек.

Разрушенную крепость, в которую русские вошли 19 июня, Петр после пира и пышного салюта велел восстановить. Азов стал опорным пунктом России на южных рубежах, базой для армии Петра. Но для новопостроенного флота он был неудобен — стоял в удалении от моря, и вскоре нашли удобную гавань для флота в Таганроге.

Новые дела и заботы

Окончились торжества и пиры в Москве по случаю победы. Нужно было закреплять достигнутое. Принимаются меры для заселения и обживания Азова и Таганрога. Туда переселяют целыми семьями простолюдинов на постоянное житье, солдат для усиления гарнизонов. Для строительства Таганрога Дума, созванная царем 20 октября, решила послать 20 тысяч человек. Другое ее сколь важное, столь и краткое решение гласило: «Морским судам быть».

Правда, казна была пуста, и решили (на заседании Думы 4 ноября) создать «кумпанства» — компании из владельцев земель и крестьян, то есть светских и духовных феодалов, из богатых купцов. Все они, сложившись вместе, должны были построить за два года 52 военных корабля, с помощью которых только и можно было закрепиться у моря.

Петр за два года до этого послал запросы в Венецию и иные места, и оттуда приехали корабельные мастера, соблазненные огромным жалованьем. В октябре 1696 года по царскому указу в Италию, прежде всего в Венецию, в Англию и Голландию отправились русские юноши, 61 человек (среди них более двух десятков — из княжеских фамилий), для обучения навигации — искусству вождения кораблей «как в бою, так и в простом шествии».

К 1698 году суда, сооруженные по приговорам Думы и царским указам, вошли в строй. 6 Таганроге строили гавань. Царь думал о том, чтобы прорыть канал между Волгой и Доном, по рекам Иловле и Камышенке. Но проект остался неосуществленным — захлестнули другие дела и планы, а их у царя оказалось очень много…

Все большее число людей исполняли замыслы Петра и «птенцов гнезда Петрова», его помощников, единомышленников. Царственной волей тысячи простых людей и многие из знатных трудились в разных краях обширной страны и за ее пределами. Но находились и недовольные, и ими занимался не только «монстра» Ромодановский со своими Преображенскими заплечных дел мастерами и застенками. Пришлось столкнуться с такими ослушниками и заговорщиками и самому царю.

В начале 1697 года старец монах Авраамий из подмосковного Андреевского монастыря составил послание с обличением злонравных поступков царя и подал его… царю. В нем речь шла и о «потехах непотребных» царя-батюшки и о том, что он не слушал и не слушает советы матери и жены, родственников и бояр. Старец оказался в лапах у князя-кесаря. Под пытками признался, что в его келье собирался своего рода кружок недовольных, судивших и рядивших о событиях при дворе, о поведении монарха: он-де знается с иноземцами, а русскому человеку не подобает это делать. Далее — царь будто бы присутствует на пытках в Преображенском и принимает в них участие. Осуждали и его частые визиты в Немецкую слободу, увлечение кораблестроением, участие в воинских парадах. Петру не подобает все это делать, ведь он царь. Участников кружка наказали довольно легко — били кнутом и сослали.

Так просто не отделались участники другого кружка недовольных, на этот раз — людей светских, занимавших довольно высокое положение. Во главе их стоял стрелецкий полковник И. Е. Цыклер — обрусевший иноземец, во время событий 1682 года оказавшийся на стороне Софьи и Милославских, а семь лет спустя перешедший на сторону Петра в надежде на быстрое возвышение по службе.

Он, правда, получил чин думного дворянина (третий по значению после чинов боярина и окольничего), возглавил стрелецкий полк. Служил одно время в далеком сибирском Верхотурье, по возвращении оттуда — в Азове и на постройке таганрогской гавани. Этого честолюбцу было мало, он мечтал о быстрой карьере в столице. Подобные назначения посчитал опалой. К этому добавилось недовольство тем, что двух его сыновей в числе других волонтеров послали за границу для учебы.

Но царь, очевидно, не забывая о его старых связях с Милославскими, предпочитал посылать с поручениями подальше от Москвы, и Цыклер затаил обиду, переросшую в ненависть к монарху. Недовольство, принимавшее с годами характер гипертрофический, толкает его к замыслу убить Петра. Он подговаривает к этому стрельцов: «Как государь поедет с Посольского двора, и в то время можно вам подстеречь и убить».

Помимо некоторых стрелецких начальников и представителей донских казаков, мечтавших о восстании против боярской Москвы, в заговор вступили окольничий А. Ф. Соковнин, родственник Цыклера по жене, боярин Пушкин и другие знатные лица, недовольные, в частности, отправкой за границу сыновей на учебу.

О заговоре узнали в Преображенском, и, не откладывая дела, Петр, уже готовившийся к отъезду за границу, принимает участие в розыске, ведет допросы виновных, которых на его глазах беспощадно пытали. Воспоминания о стрельцах, Милославских, своих переживаниях детской поры, очевидно, всколыхнулись в его душе. Главных участников заговора: Цыклера, Соковнина, Пушкина, двух стрелецких начальников и одного казака казнили в Преображенском в начале марта 1 697 года.

Начало «Великого посольства»

Подготовка к Великому посольству шла полным ходом. Главным здесь были не только и не столько личные замыслы царя, хотя этот момент тоже играл существенную роль, сколько объективные потребности России. И это сознавали многие предшественники Петра, среди них — его отец Алексей Михайлович, его приближенные Ртищее, Ордин-Нащокин, Матвеев; его брат Федор Алексеевич и сестра Софья, а при них — князь Василий Голицын, другие влиятельные деятели.

Сквозь толщу старорусских привычек и предубеждений пробивались еще до Петра ростки нового. И до него в России были люди, не страдавшие ксенофобией, и среди русских простолюдинов, которых подчас огульно и неверно считают оплотом российского консерватизма и мракобесия, немало людей интересовалось иноземными нравами и достижениями.

6 декабря 1696 года последовал указ — во главе Великого посольства Петр поставил генерал-адмирала Ф. Я. Лефорта как человека светского и обходительного, знатока европейских обычаев; генерала и комиссара Ф. А. Головина, руководителя Посольского приказа, тонкого и опытного дипломата, человека рассудительного и общительного; наконец — думного дьяка П. Б. Возницына, тоже одного из руководителей внешнеполитического ведомства, очень основательного и непроницаемого человека старой бюрократической закалки.

Первый выступал в роли парадного, «свадебного генерала»; второй был фактическим руководителем посольства, третий — его ближайшим помощником. Головину принадлежит честь ведения переговоров с цинским Китаем и заключения Нерчинского договора 1689 года. Возницын не раз бывал с дипломатическими поручениями за рубежом — в Турции и Венеции, Австрии и Речи Посполитой, Три руководителя, обладая разными способностями и характерами, дополняли друг друга; по словам одного польского дипломата, «эти послы — люди большого ума, хорошо знающие состояние Европы и приятные в обращении».

2 марта 1697 года выехал из Москва передовой отряд, через неделю — основной состав посольства.

Вместе со свитой и обслугой (врачи, священники, повара, слуги, карлы-шуты) в нем числилось более двух с половиной сотен персон; среди них — 35 «валантиров» (волонтеров), в том числе и урядник Преображенского полка Петр Михайлов — царь Петр Алексеевич, решивший ехать инкогнито. Как и другие волонтеры, он должен был учиться на Западе корабельному делу, морской науке; фактически с начала и до конца он возглавлял посольство, направлял во всем его работу.

Впервые в истории правитель России отправлялся в зарубежные страны. Официальная цель посольства — подтверждение союза, направленного против Турции и Крыма.

Еще в конце января 1696 года Кузьма Нефимонов, русский посланник, который вел долгие и трудные переговоры в Вене и Венеции, добился заключения на три года оборонительного и наступательного союза России со Священной Римской империей и Венецией против Турции. В Польше летом того же года умер король Ян Собесский, началось «бескоролевье» с обычной в таких случаях борьбой партий и группировок, анархией и неурядицами; посему посещение Речи Посполитой для заключения аналогичного договора не планировалось.

Францию, в то время союзника Турции, склонить к противостоянию с Портой было, конечно, невозможно; Англия и Голландия проявляли заинтересованность в торговле с Турцией. К тому же эти три страны готовились к войне за испанское наследство.

Такова была ситуация в области внешнеполитической, и она делает понятной то обстоятельство, что дипломатические цели не являлись главными в деятельности петровского Великого посольства. Его члены должны были ознакомиться с политической жизнью Европы, устроить воинские и политические порядки России по европейскому образцу, примером самого царя побудить подданных посещать зарубежные страны для обучения языкам и добрым нравам, разному мастерству и воинскому искусству.

Царь, очевидно, исходил из хорошего правила: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Исполненный планов и надежд, он вез с собой сургучную печать с надписью: «Аз есть в чину учимых и учащих мя требую».

В конце марта посольский обоз пересек границу, и русские въехали в шведские и прибалтийские владения, где безуспешно пытался закрепиться отец Петра — царь Алексей Михайлович.

Царь, об инкогнито которого в Риге уже догадывались, покинул город, встретивший его негостеприимно, и 8 апреля прибыл в Митаву — столицу герцогства Курляндского, вассального по отношению к Речи Посполитой государства.

2 мая Петр на «Святом Георгии» отплывает в Кенигсберг, впервые видит Балтийское море, которое несколько лет спустя овладеет всеми его помыслами. Пятью днями позже волонтеры, царь в их числе, прибывают в Кенигсберг.

Следуют один за другим торжественные приемы, увеселения, пиры. Но царь не забывает и другое: с помощью фон Штернфельда, главного бранденбургского специалиста по артиллерии, совершенствует свои знания и навыки в этой области, удивляет его своими способностями, получает аттестат, удостоверяющий, что царственный урядник — искусный артиллерист.

Петр и его послы принимали знаки внимания, благодарили курфюрста Пруссии и Бранденбурга Фридриха III за присылку инженеров и офицеров, столь нужных в войне с Турцией во время Азовских походов. Обе стороны подтвердили «древнюю дружбу» двух государств, их общую цель — борьбу с Турцией (Фридрих III использовал ее для ослабления соседней Речи Посполитой). Через Германию царь едет в Голландию.

Петр, произведший в целом благоприятное впечатление на образованных западноевропейцев, по пути через Германию вел переписку с Москвой. В частности, в письмах к А. Виниусу, который среди прочих приказов возглавлял и Сибирский, речь шла о найме в Европе, прежде всего в Голландии, мастеров-металлургов. На Урале еще до отъезда царя нашли хорошую по качеству железную руду, и его донимали заботы — строить домны, плавить руду, лить пушки и многое другое.

Страна с развитой промышленностью, великая морская, колониальная, торговая держава, Голландия с ее мануфактурами, огромным торговым флотом (16 тысяч судов — четыре пятых мирового торгового флота) имела всего 2 миллиона жителей, но была самой богатой страной Европы. Здесь уже тогда появились банки буржуазного типа, фондовые биржи, страховые компании. Вильгельм III Оранский, штатгальтер Голландии, с 1688 года одновременно являлся английским королем. Он возглавлял коалиции европейских государств (Аугсбургская лига, венский Великий союз), противостоявшие экспансии Франции «короля-солнца» Людовика XIV. Маленькая Голландия успешно противостояла самой сильной в Европе французской армии во главе со знаменитыми Тюренном и Конде.

Царь-плотник в Саардаме и Амстердаме

7 августа 1697 года Петр с 18 волонтерами прибыл в Амстердам, На следующий день он уже в Саардаме — небольшом городке на морском побережье.

Царь обрядился в местное платье и нанялся работником на верфь. Купив инструменты, начал с топором в руках учиться корабельному мастерству. Как и другие мастеровые люди, носил красную байковую куртку и холстинные штаны, ловко работал топором. Столь же умело управлял яхтой.

Петр быстро понял, что Саардам — не главный центр судостроения, как уверяли его голландцы в Москве. Здесь сооружали только купеческие суда и мелкие лодки; большие же военные корабли строили в Амстердаме. Его потянуло туда.

Между тем в Нидерланды прибыло Великое посольство. 16 августа состоялся его торжественный въезд в Амстердам; в составе свиты находился и прибывший из Саардама Петр, обряженный в кафтан, красную рубаху, войлочную шляпу.

В тот же день Петра познакомили с Николаем Витзеном — бургомистром Амстердама, одним из директоров Ост-Индской компании. Побывав ранее в России, Витзен изучил русский язык; он автор книг о России, о кораблестроении.

Этот крупный администратор и ученый стал своего рода опекуном Великого посольства. Он устраивает Петра и других волонтеров на верфь Ост-Индской компании, а ее директора выносят решение заложить корабль, чтобы «знатная особа, пребывающая здесь incognito», могла изучить все этапы его постройки.

Царь и волонтеры усваивают все премудрости корабельного ремесла. 9 сентября они заложили фрегат, чтобы под руководством голландского мастера Поля полностью и самим его построить. Работа была очень тяжелой, но Петр, нетребовательный в одежде и еде, равнодушный к комфорту, не замечал трудностей. То же можно сказать о Меншикове, Головкине и прочих.

Трудясь на верфи, Петр руководит работой Великого посольства, следит за переговорами союзных дипломатов с французскими представителями в Рисвике, за событиями в Польше.

1 сентября он встречается с Вильгельмом Оранским — штатгальтером Нидерландов. (Он же — король Англии — Вильгельм III). Умный, волевой, дальновидный политик, штатгальтер еще при въезде Великого посольства в Голландию выдвинул предложение о встрече с царем, не зная, что тот уже находится в стране и орудует топором на верфи. Беседовали они вдвоем, с глазу на глаз; о содержании разговора ничего не известно.

Петр наконец познакомился с правителем, которого очень уважал, видел в нем героя еще по рассказам иностранцев в московской Немецкой слободе. Опытный же штатгальтер, человек сдержанный, хладнокровный, вероятно, с интересом смотрел на молодого и порывистого правителя «варварской» Московии.

Работа на верфи, дипломатическая переписка сопровождаются посещениями музеев, театра, ботанического сада, анатомической лаборатории, мануфактур и т. д. Русские нанимают мастеров — специалистов в разных областях, отправляют их в Россию. Петру наносят официальные визиты послы Англии, Бранденбурга, Дании, Швеции, других стран. Не появился только французский посол, и это понятно, поскольку и русское посольство его игнорировало как представителя страны, враждебной России и дружественной Турции.

Конец сентября — середина октября — время встреч и переговоров русских послов со специальной комиссией, назначенной Генеральными Штатами. Петр внимательно следит за ходом дела, составляет инструкции. Русская сторона ставит вопрос о голландской помощи России в войне с Турцией воинскими и корабельными припасами, деньгами для строительства флота. Предлагает Нидерландам право торговли через Россию с Персией и другими странами Востока.

Но Голландия не очень-то заинтересована в торговле с Россией, которая составляет менее 1 процента внешнеторгового оборота страны. После же заключения мира с Францией Нидерланды не хотели осложнять с ней отношения помощью стране, воевавшей с Турцией. Кроме того, местные власти заботило состояние торговли по Средиземноморью, которой могли бы помешать те же турки.

Так России приходилось расплачиваться за свою отсталость, отсутствие флота, широко развитой торговли. Разговоры же русских послов о необходимости объединения усилий христианских государств в борьбе с мусульманской Портой выглядели в глазах искушенных и расчетливых политиков Западной Европы довольно наивными: различия вероисповедований отнюдь не мешали складыванию коалиций, внешнеполитических комбинаций, союзов, например, враждебного католической Франции объединения государств, не только протестантских (Англия, Голландия, Швеция), но и католических (Австрия, Испания, Бавария); коалиции христианской Франции и мусульманской Турции.

После прощальной аудиенции и получения подарков (их стоимость точно соответствовала цене русских подарков, врученных на первой аудиенции) официальная миссия Великого посольства в Голландии закончилась.

Между тем работа на верфи Ост-Индской компании перестала удовлетворять Петра. Освоив практические навыки кораблестроения, и теорию корабельного дела. Но голландцы которых он выспрашивает, не могли помочь. Царь узнает, что это дело хорошо знают в Англии, говорит об этом с Вильгельмом III, который приглашает его в Англию.

В конце года члены Великого посольства приглашают для службы в России специалистов. Удалось набрать более 800 голландских, английских, венецианских, греческих офицеров, инженеров, врачей. В Россию отправили несколько десятков тысяч ружей новых марок, всякие материалы, морские приспособления.

Лондон

Утром 11 января 1698 года русская делегация 27 человек (вместе со слугами) прибыли в лучший город мира с 700-тысячным населением центр мирового значения (13 444 корабля посетили его в 1698 году, когда там пребывал Петр). Англия — передовая стран ставшая по пути буржуазного развития с развитым промышленным производством, сосредоточие величайших культурных ценностей, учреждений со всемирно-известными учеными.

Король Вильгельм III встретился с делегацией России. Царь, вероятно, с жаром рассказывал планах создания флота, выхода к морю. Европа с недоверием, пренебрежением воспринимала подобные заявления, и Петру подчас с трудом удавалось скрыть раздражение, застенчивость в разговорах с иностранцами. Лишь победы одержанные русскими на суше и на море 10–15 лет спустя, заставили иначе относиться к России и Петру. Большую часть времени из четырех месяцев, проведенных в Англии, царь пропадал на верфях, изучал теорию кораблестроения.

По приглашении короля Петр прибыл в Портсмут — главную базу английского флота. Специально для него были устроены учения военных кораблей, самых мощных в тогдашнем мире.

Присматривался Петр и к английской парламентской системе. 2 апреля он прибыл в здание парламента, но присутствовать на его заседании отказался — через слуховое окно на крыше слушал прения на совместном заседании палаты лордов и палаты общин. Это не осталось незамеченным. По словам одного дипломата, «это дало повод кому-то сказать, что он видел редчайшую вещь в свете, именно короля на троне и императора на крыше» Царя как будто привлекало то обстоятельство, что члены парламента свободно высказывают свое мнение в присутствии короля: «Весело слушать, когда подданные открыто говорят своему государю правду; вот чему надо учиться у англичан».

Он и у себя дома, в своей «кумпании», завел такие порядки: ее члены говорили царю то, что думали, подчас довольно смело. Ф. Ю. Ромодановский, например, в письме в Лондон упрекал его в путанице по какому-то делу и довольно весело говорил в связи с этим о «запое» царя и его присных, в чем, кстати говоря, был близок к истине. Да и позднее, организуя Сенат и коллегии, пришедшие на смену приказам, Петр проводит в их работе принципы общего, открытого обсуждения всех вопросов и дел, принятия решений.

Но все это, конечно, было весьма далеко от парламентаризма и демократии в западноевропейском смысле слова. Всю жизнь Петр как правитель оставался абсолютным монархом, деспотом, нередко жестоким и беспощадным. Будучи, по словам Ключевского, «добрым по природе как человек, Петр был груб как царь».

Знатный русский гость немало времени провел на фабриках, посетил Английское королевское общество, Оксфордский университет. В Гринвичской обсерватории и на Монетном дворе бывал по нескольку раз. Возможно, беседовал со знаменитым Исааком Ньютоном, возглавлявшим в то время Монетный двор. Встреча с математиком Ферварсоном закончилась договоренностью о его приезде в Россию.

18 апреля Петр и Головин нанесли прощальный визит королю. Через неделю царь покинул страну. Но еще до отъезда царь и его послы неожиданно узнали, что Священный союз Австрии, Польши, Венеции и России против Турции и Крыма оказался под угрозой: за спиной России Австрия, при поддержке Англии и других стран, вела с Портой переговоры о заключении мира. Петра же, занятого кораблями и мануфактурами, держали на сей счет в полном неведении. Авторитет России на европейской дипломатической арене, как видно, был невысоким…

И в этой области Петру нужно было многому учиться: прагматизму, тонкостям дипломатической игры, расчетливости. Узнал он и о коварстве, лживости и двуличии искушенных в своем деле дипломатов. В Европе намечалась новая расстановка сил. Закончилась война между Францией и Аугсбургской лигой, в которую входили Англия, Голландия, Испания, Священная Римская империя, Швеция, Савойя, мелкие итальянские и немецкие княжества. Рисвикский миф зафиксировал уступки Францией части завоеванных ею земель в Испании, Германии, Южных Нидерландах.

Близкая кончина бездетного испанского короля Карла II приближала борьбу за его владения, самые обширные в тогдашнем мире. Кроме Испании, в его государство входили большая часть Италии, Южные Нидерланды, огромные территории Южной, Центральной, части Северной Америки, в Африке, на морях и океанах (Филиппины, Канарские, Антильские, Каролинские острова).

Такое богатое наследство не прочь были принять и Франция, и Австрия. Людовик XIV был женат на Марии-Терезии, старшей сестре Карла И, а австрийский император Леопольд I — на другой его сестре Маргарите-Терезии, и оба имели сыновей, выступавших претендентами на испанский трон своего дяди. При дворе Карла 11 действовали две партии — французская и австрийская. Борьба Габсбургов и Бурбонов за трон в Испании сопровождалась схваткой за колонии морских держав — Англии и Голландии.

Смысл дипломатической борьбы, сложной и напряженной, Петр и его помощники, находясь в Голландии и Англии, поняли очень хорошо. 29 октября 1697 года царь в письме А. Виниусу довольно точно оценивал и договор, только что заключенный в Рисвике, и то, что за ним последует: «Мир с французами заключен и три дня назад был отмечен в Гааге фейерверком. Дураки очень рады, а умные опасаются, что французы их обманули, и ожидают вскоре новую войну, о чем буду писать подробнее».

Петра в этой обстановке заботило главное для России в то время дело — продолжение и успешное завершение войны с Турцией. Незадолго до начала Великого посольства, в январе 1697 года, Россия, Австрия и Венеция подтвердили условия своего союза. Но теперь все оказалось под ударом. Европейские страны, в том числе союзники России — Австрия и Венеция, а также правители Англии и Голландии, столь любезно принимавшие Петра, за его спиной вели активную дипломатическую игру, по существу, направленную против России. Ее хотели оставить один на один с Турцией, чтобы отвлекала на себя военные силы последней, а армия Австрии могла бы полностью переключиться на борьбу с Францией за испанское наследство. Отсюда — «мирное посредничество» Англии и Голландии в целях прекращения войны между Австрией и Турцией.

Петр следит за развитием событий, продолжает изучать теорию кораблестроения и прочие нужные вещи. Впоследствии ему и России все эти знания очень пригодятся для достижения собственных целей, в том числе и внешнеполитических.

Завершение посольства

25 апреля царь отплыл из Англии. Море было бурным, снова корабли бросало с волны на волну. В Голландии предстояло немало интересных и полезных дел: вместе с Лефортом царь осмотрел замок Оранских, Лейденский университет, в том числе его анатомический театр. Левенгук показал ему микроскоп, изумлявший всю Европу, Все это радовало любознательного Петра. Но огорчали известия, весьма для него неприятные.

Из России сообщили о волнениях стрельцов весной 1698 года.

Московские стрелецкие полки участвовали в обоих Азовских походах, штурмах и подкопах, взятии города-крепости. Во всех военных действиях они сыграли роль немалую, несли большие потери. После взятия Азова их оставили там для гарнизонной службы. Они же мечтали возвратиться домой к семьям, к своей торговле и промыслам, которые помогали прокормить жен и детей: жалованья-то не хватало. Прискучили и тяготы военных походов, притеснения начальников, голод.

Осенью 1697 года поступил приказ — идти из Азова, но не в Москву, а к литовской границе: стрельцов включили в состав армии М. Г. Ромодановского, придвинутой к границе Речи Посполитой в связи с выборами нового короля. По дороге, в условиях распутицы и наступивших затем холодов, стрельцы терпели страшную нужду: умирали от голода, везли на себе орудия (лошади падали от бескормицы). Дело дошло до того, что они под Великими Луками нищенствовали, просили милостыню в окрестных деревнях. Жалованье задерживали, не выдавали.

Весной 1698 года 175 стрельцов, представителей полков, появились в столице. Подали жалобы, просили спасти их от голодной смерти. В Москве началось брожение, недовольных среди ее жителей было немало. После нескольких стычек власти быстро приняли меры: стрельцам выдали жалованье и выставили из города. Они вернулись к своим полкам, и все как будто успокоилось. Но по столице и стране поползли слухи: царь Петр якобы погиб за рубежом, от него нет никаких известий…

Петр посылает письменное распоряжение об укрощении «стрелецкого своеволия». Потом переходит к другому делу, не менее, а, пожалуй, более досадному: назревавшему развалу антитурецкого союза. 15 мая на прощальной аудиенции с голландскими официальными представителями Петр, после обмена любезностями, высказывает, как и в Лондоне, свое недовольство политикой союзников, их покровителей. Ему ответили, что Голландии ничего не известно о делах, связанных с антитурецкой лигой. Ясно было, что ответ не более чем уловка.

На другой день посольство отправилось в обратный путь. Оставив спутников, плывших по каналам и рекам, Петр быстро продвигался по суше. Вскоре прибыл в Дрезден к Августу I — курфюрсту саксонскому, а теперь, с помощью Петра, королю польскому. Снова начались празднества и церемонии. Гость осматривал крепости и арсеналы, богатейшие коллекции Дрездена. Особенно интересовали его всякие инструменты, литейный двор. Снова удивил он всех своими познаниями в артиллерии.

Из Дрездена Петр спешит в Вену, скачет на почтовых лошадях. День и ночь царь в дороге. Его нетерпение и пыл вполне понятны: уже идут переговоры о мире между Веной и Стамбулом. Понимал он, конечно, что нет надежд на то, чтобы исправить положение. А оно было чрезвычайно трудным, бесперспективным для России. Но одно из главных свойств Петра — не опускать руки даже в безвыходных ситуациях, даже после тяжких поражений. И он начинает действовать лихорадочно, нетерпеливо, упрямо. 11 июня подъезжает к Вене.

Переговоры союзников с Турцией продолжались, причем Россию от них бесцеремонно отстранили, пренебрегли ее интересами. Петр поставил перед венским двором вопрос о соблюдении союзного договора. Исходил он при этом из принципов справедливости, разума, морального права. Прагматизм европейской дипломатии в его демаршах учитывался явно недостаточно…

Петр разговаривает с австрийским канцлером графом Кинским, требует продолжения войны с Турцией до окончания трехлетнего срока союза (то есть до 1701 года), чтобы Россия могла обезопасить себя от турецких и крымских нападений, для чего ей необходима крепость Керчь в проливе между Азовским и Черным морями. Союзник в ответ сообщает о своем твердом намерении заключить мир; что же касается Керчи, то Турцию «легче будет склонить» уступить ее России, «когда русские войска овладеют ею». После блестящих побед принца Евгения Савойского, австрийского полководца, над турками венский двор мог позволить себе столь язвительные советы. Петру потребовалось еще десятилетие, чтобы почувствовать себя так же уверенно.

Дипломатические шаги Петра закончились неудачей. Но он многое постиг, и контакты с европейскими дворами, их опытными властителями, изощренными дипломатами принесли ему немалую пользу.

Оставалась еще Венеция, тоже союзник России и тоже не очень верный. Но все-таки… Может быть, там удастся что-то предпринять? Во всяком случае, попытаться это сделать. К тому же в республике развито кораблестроение, имеются арсеналы, большой галерный флот. Все это можно с пользой осмотреть. Потом — съездить в Рим, во Францию…

…1 5 июля Петр готовится сесть в карету для отъезда в Венецию. Но письмо из Москвы от князя-кесаря разрушает все планы: Ромодановский пишет о восстании четырех московских стрелецких полков. Если весной в Москву приходили 175 «смутьянов», то теперь, летом 1698 года, все полки в полном составе идут к ней «бунтом» с северо-западной границы.

Петра охватывает ярость. С трудом переносит он дипломатические проволочки, споры венских и московских дипломатов о деталях церемониала прощальной аудиенции, которая чуть было не сорвалась. Последовал обмен визитами между императором и Петром, 19 июля царь принял австрийского наследника и во второй половине дня, к вящему удивлению всей Вены, сел со свитой в пять колясок и поскакал… не в Венецию, а в Россию.

Возвращение в Москву

День и ночь кареты мчат царя и его спутников через Польшу к русской границе. Только после Кракова курьер, посланный из Вены, догнал царя, и он узнал о разгроме восставших стрельцов на реке Истре под Новоиерусалимским Воскресенским монастырем, к западу от Москвы. Скачку Петр остановил. Ехали уже не спеша. В Раве Русской Петр встретился с Августом — курфюрстом саксонским и королем польским. Задержался здесь надолго.

В разговорах с глазу на глаз оба правителя, ставшие приятелями, оформили, правда, только устно, на словах, скрепив их взаимными клятвами, союз против Швеции. Поскольку союз на юге, против Турции, распался, Петр перенес внимание на север, к Балтике. Зарождался будущий Северный союз. Закрепили договоренность способом любопытным — король и царь поменялись камзолами, шляпами и шпагами. Расстались довольные друг другом.

25 августа Петр вернулся в Москву. Его ждали неотложные дела. Еще в Вене, отправляя 16 июля письмо князю-кесарю, царь писал кратко, но гнев его, это бросается в глаза, переливался через край: «Her Konih! Письмо твое, 17 июня присланное, мне отдано, в котором пишешь, Ваша милость, что семя Ивана Михайловича (Милославского. — В. Б.) растет, в чем прошу быть вас крепкими; а, кроме сего, ничем сей огнь угасить немочно. Хотя зело нам жаль нынешнего полезного дела, однако сей ради причины будем к вам так, как вы не чаете».

В этом послании — весь Петр, напружинившийся, собранный, готовый пасть, как снег на голову, обрушить неудержимый гнев на тех, кто представлялся ему виновным. Стрельцов, поднявших восстание, как был уверен царь, по наущениям ненавистных ему Милославских, сестры Софьи («семя… растет», то есть дает новые всходы в виде заговоров против него, бунтов), он, и это чувствуется по тону, ритму его письма, готовится карать беспощадно, кроваво…

Политическая жизнь столицы, сразу оживившаяся с приездом молодого и энергичного правителя, переместилась в Преображенское. Сюда потянулись бояре. То, что они пережили при первой встрече с царем, поразило и их самих, и современников, долгие годы рассказывавших потом детям и внукам о случившемся в тот памятный день: принимая бояр, Петр приказал подать ему ножницы и тут же пустил их в ход: на пол посыпались отрезанные самим царем бороды. Шок испытали самые влиятельные в то время лица — генералиссимус А. С. Шеин, князь-кесарь Ф. Ю. Ромодановский и другие.

Но пришлось смириться, тем более что царь не ограничился первой встряской, упорно продолжал войну с бородами. Несколькими днями позже на пиру у Шеина, теперь уже безбородого, у его участников, еще имевших на лице сие старорусское украшение, бороды кромсал царский шут. Так Петр, в обычной своей манере, решительно и деспотически грубо рвал со стариной в быту.

Не считаясь с недовольством бояр и духовенства, Петр объявил в указах, что брить бороды должны все подданные. Знать относительно быстро и легко примирилась, рассталась с бородой. Простой же люд ответил глухим ропотом и сопротивлением. Тогда власти объявили, что те, кто желает носить бороды, должны платить налог: богатый купец — 100 рублей в год (деньги огромные по тем временам), дворяне и чиновники — 60, горожане — 30 рублей; крестьяне — по копейке при въезде в город и выезде из него. Не платили новый налог только лица духовного звания. В итоге выиграла казна, пострадали убежденные бородачи, среди них немало тех, кто с осуждением и гневом встречал петровские новшества и выходки, выступал за незыблемость дедовских порядков и обычаев.

Все эти дни, занимаясь делами или пирами, Петр вникал в обстоятельства восстания стрельцов, этих, по его убеждению, завзятых пакостников. В своих суждениях он и раньше и теперь во многом заблуждался; ему застилала глаза и мутила разум старая и непримиримая ненависть к ним и к Софье, Милославским.

Все они, по его ошибочному заключению, составляли лагерь врагов, противников преобразований, новшеств, которые Петр задумывал и начинал проводить в жизнь. Ему не было никакого дела до действительного положения стрельцов, их страданий и лишений. А именно они и явились причинами восстания.

Петр узнал, что стрельцы четырех полков, всего 2200 человек, двинулись из-под Великих Лук с Западной Двины к Москве, чтобы побить ненавистных бояр и иноземцев, в первую очередь офицеров, пограбить боярские дома, поставить у власти Софью или (если она не согласится) кого-либо другого, «доброго» к ним, например — одну из царевен, 8-летнего царевича Алексея, боярина князя В. В. Голицына, находившегося в ссылке с 1689 года, боярина князя М. Я. Черкасского, популярного в народе.

Рассчитывали восставшие на московский простой люд — чернь, которая, по отзывам современников, в это время волновалась; ее недовольство вызывали высокие цены на хлеб и другие съестные припасы. Московские стрельцы не прочь были опереться и на помощь стрельцов из других городов, донских казаков, солдат.

Известие о выступлении стрелецких полков вызвало переполох в Москве среди бояр-правителей. Богатые люди начали бежать из столицы. Боярская дума, неоднократно собиравшаяся на заседания, вынесла решение — послать против восставших стрельцов несколько полков. Под ружье собрали не только дворян и солдат, но и отставных воинов, конюхов, подьячих, недорослей, всего до 8 тысяч человек при 25 пушках. Возглавили войско боярин А. С. Шеин, генерал П. Гордон, генерал-поручик князь И. М. Кольцов-Мосальский.

Царские ратники шли очень поспешно. Вечером 17 июня они подошли к Новоиерусалимскому Воскресенскому монастырю.

Переговоры, происходившие на следующий день, закончились безрезультатно. В разговор вступили орудия. Восставшие развернули знамена и открыли огонь из пушек и ружей, ранили четырех человек. Вслед за тем пушки полковника Граге точным огнем стали косить ряды стрельцов, и они смешались. После третьего залпа восставшие бросились на солдат, но уже следующий залп окончательно смял их, и повстанцы начали разбегаться, сдаваться в плен.

В ходе сражения, довольно короткого, было убито до 15–20 стрельцов, ранено около 40. Остальных переловили и посадили под караул в Воскресенском монастыре.

В ходе розыска, предпринятого по указанию московских бояр, Шеин приказал из всей массы восставших выделить выборных, «беглецов» в Москву (в марте этого года) и «пущих заводчиков», то есть наиболее активных деятелей восстания, его руководителей. Таковых набралось 254 человека. После допросов Шеин приказал повесить 56 «пущих заводчиков», в том числе главных вождей — Туму и других. Потом по решению московских бояр повесили 74 «беглеца» в Москву. Всего погибло 130 человек. Умирали они молча, с крестным знамением. Остальных 1965 человек разослали по разным городам и монастырям. Но пробыли они там недолго, немногим более двух месяцев.

Петр не скрывал крайнего недовольства результатами розыска Шеина в Воскресенском монастыре. Следствие, по его мнению, провели поспешно, не выявили корни «бунта» (то «семя» Милославского, о котором он писал в Москву из-за границы), а большинство участников отделалось слишком мягкими наказаниями. Зачинщиков же движения — считал Петр — казнили слишком быстро, не выведав у них необходимые и важные сведения.

По указанию царя в Москву вернули более тысячи стрельцов-повстанцев. 17 сентября 1698 года начался печально знаменитый стрелецкий розыск, поразивший воображение современников и потомков, оставивший у многих русских людей тяжелейшее впечатление жестокости, страшной, беспредельной.

19 сентября приступили к работе 10 розыскных комиссий. Их возглавляли самые знатные и влиятельные лица: князь-кесарь Ромодановский, начальник Преображенского приказа, главный мастер дыбы и кнута; бояре князья М. А. Черкасский, В. Д. Долгорукий, П. И. Прозоровский, И. Б. Троекуров, Б. А. Голицын и другие. Постепенно выяснялись подробности восстания, его цели.

После розыска, продолжавшегося по 1700 год, более тысячи человек закончили свою жизнь на плахе и виселицах, других сослали. 16 московских стрелецких полков Петр приказал раскассировать; стрельцов вместе с семьями выслали в разные города и там записали в посадские люди (ремесленники, торговцы). Эту операцию в народе назвали «стрелецким разорением». Царь планировал расформировать все другие стрелецкие полки. Но началась Северная война, и вскоре из бывших московских стрельцов сформировали новые полки. Они хорошо показали себя в Полтавской битве 1709 года и других операциях. Но постепенно их переводили в солдаты.

Окончательно московские стрельцы исчезают в 1713 году. Стрельцов же из других городов расформировали только во второй четверти столетия, уже после Петра Великого.

Первые новшества

Годы «стрелецкого розыска» наполнены многими другими событиями в жизни России. И дело не ограничилось борьбой со старозаветными бородами. В конце-то концов эта реформа коснулась прежде всего верхов русского общества, многие же простые крестьяне и горожане держались, откупались от брадобрития по иноземному подобию. Эти и другие меры царя вносили изменения в жизнь русских людей, подталкивали их к более живым и цивилизованным ее формам. То же можно сказать и об ассамблеях, обучении юношей-недорослей, а подчас и более зрелых по возрасту людей политесу, умению обходиться в обществе; введении вместо старорусского долгополого и широкорукавного платья коротких и удобных кафтанов европейского покроя, причем суконных, а не роскошных, как раньше, — парчовых, бархатных, шелковых. Последнее новшество не было таким уж и новым: еще при царе Федоре, брате Петра, при дворе вошли в моду польские и венгерские кунтуши. Теперь новое платье окончательно утвердилось, стало, так сказать, общегосударственной нормой — указ 4 января 1700 года повелевал всем дворянам российским, посадским людям, боярским холопам в Москве и других городах носить венгерские кафтаны. И бритье бороды, и новое платье постепенно внедряются в русское общество.

Еще более важное значение имели другие нововведения, принятые в 1699–1700 годах. Начало кораблестроения и мореплавания, артиллерийское дело и строительство крепостей остро поставило вопрос о необходимости инженеров, техников, мастеров, знающих математику, умеющих читать карты, пользоваться мудреными инструментами. Для армейских полков требовались госпитали и, тем самым, медицинский персонал, знание медицинской науки. И о многом другом, срочном, не терпящем отлагательства, приходилось думать, ломать голову. Конечно, нанимали за большие деньги специалистов-иностранцев. Но Петр, увидевший за границей академии и университеты, обсерватории и школы, многое другое, прекрасно понимал, что нужно в России заводить те же учреждения и заведения.

Уже в Англии Петр поручил Я. Брюсу изучить английские школы, представить отчет о них. По приезде в Россию он предпринимает практические шаги. Приглашенный им из Англии профессор Эбердинского университета Генри Ферварсон с двумя товарищами в 1701 году начал преподавать математику в Навигацкой (Навигационной) школе, расположенной в Сухаревой башне, над Сретенскими воротами Земляного города. За нею появились и другие математические школы.

В 1699 году в Москве завели новую типографию, в которой планировали печатать, причем не церковнославянским, а гражданским шрифтом, книги светского, научного содержания — по артиллерии, механике, истории, астрономии. Правда, первые книги, изданные на русском языке в 1699–1701 годах, вышли в Амстердаме. Потом их начали печатать в Москве.

Следующий важный шаг — введение нового летосчисления. 19 декабря 1699 года указ Петра возвестил, что отныне в России, как и в других странах Европы, летосчисление будет вестись не от «сотворения мира», а от рождения Иисуса Христа. На следующий день новый указ повелел начинать новый год не с 1 сентября, как делалось до сих пор, а с 1 января. Согласно распоряжению царя, 1 января 1700 года в церквах состоялись торжественные молебны по случаю Нового года.

С этого же времени всем подданным разрешили ездить за границу для обучения. Раньше подобные поездки запрещались. Теперь царь изо всех сил старался, чтобы русские юноши отправлялись в Западную Европу за знаниями, понуждал их к тому.

Указ 10 марта 1 699 года учредил, по примеру Европы, орден — Св. апостола Андрея Первозванного. Удивляя соотечественников, Петр с этого же времени, в отличие от своих предшественников на русском престоле, собственноручно подписывает международного характера акты — грамоты, ратификации. Царь сам, при закрытых дверях, ведет переговоры с иностранными представителями в Москве.

В январе 1699 года Петр обнародует указ о городской реформе. Создаются органы городского самоуправления — Ратуша в Москве и земские избы в других городах.

Еще при царе Алексее Михайловиче его любимец А. Л. Ордин-Нащокин, канцлер, выдающийся дипломат, пытался, правда, неудачно из-за интриг вельмож, провести подобную реформу во Пскове, где одно время воеводствовал.

Теперь же, три десятилетия спустя, Петр и его помощники решительно ввели новые порядки, необычные для русского посадского сословия. Петровский указ снова, как и во времена Тишайшего и Ордина-Нащокина, говорил о цели реформы — оградить купцов от приказной волокиты и разорения. Правда, власти, давая городам самоуправление и освобождая их от контроля воевод, потребовали от посадских людей внесения двойных налогов. Это была цена реформы. Но те отказались ее платить, не согласились на условие, предложенное указом. Правительство пошло на уступка — налоги оставило прежними, реформу распространило на все города.

На Ратушу и земские избы возложили сбор таможенных пошлин и кабацких доходов. Это отныме должны были делать не воеводы, а выборные люди из купцов. Правительство, проводя эту реформу, надеялось на оживление ремесла, промышленности и торговли.

Дума и приказы

Тогда же начались другие административные преобразования. Помимо городской реформы, которая ввела новые учреждения, Петр и его приближенные занялись и старыми.

Высшим законодательным и судебным органом при Петре оставалась Боярская дума. Она состояла из высших думных чинов — бояр, кравчих, окольничих, думных дворян, стряпчих с ключом, думных дьяков. В начале 1690-х годов их было 182 человека, а в конце века — 112. Старые бояре и прочие умирали, новые же назначения почти не производились. Боярская дума, таким образом, вымирала естественным путем. На 1 января 1702 года в ней осталось 86 человек, за десятилетие Дума уменьшилась более чем вдвое.

Но на заседаниях Думы присутствовали далеко не все, обычно человек 30–40: одних посылали с поручениями по стране, других попросту не приглашали. Самое же главное то, что она занималась вопросами второстепенными (например, о записи крестьян в купцы, взимании пошлин при заключении сделок и тому подобное). Важные дела рассматривал и решал царь. Оповещали о них его именные указы. Да и в самой Боярской думе появились новшества, дотоле небывалые: князь Ф. Ю. Ромодановский, не являвшийся формально ее членом (имел чин стольника), по воле Петра председательствовал на заседаниях Думы.

Продолжали работать приказы. На 1 сентября 1699 года их насчитывалось более четырех десятков. Как и раньше, проводилось объединение приказов: по близости, однородности порученных им дел, по традиции. В объединение во главе с Посольским приказом входили, например, приказы Великороссийский, Малороссийский, княжества Смоленского, Новгородский, Галицкий, Владимирский, Устюжский. Существовала группа приказов по дворцовому управлению — Большой дворец, упоминавшийся выше, Дворцовый судный (судебные дела), Каменных дел (строительство), Конюшенный (лошади и конюшни, кареты и сани; одним словом — придворная транспортная служба). Иноземский, Рейтарский и Стрелецкий приказы в конце XVII века подчинялись одному лицу — князю Ф. С. Урусову, потом боярину А. С. Шеину. Ф, А. Головин ведал, помимо группы приказов во главе с Посольским, еще группой из Оружейной, Золотых дел, Серебряных дел (тоже дворцовые приказы, ведавшие изготовлением оружия, золотых и серебряных изделий «на царский обиход»), затем — Ямским приказом (почтовая служба), наконец, Военным морским приказом (учрежден 11 декабря 1698 года для управления флотскими специалистами, приехавшими из-за рубежа).

Закрыли Земский приказ, ведавший полицейскими функциями в Москве. Их передали Стрелецкому приказу, который после раскассирования московских стрелецких полков утратил эту часть своей компетенции; другие дела — противопожарные меры — за ним остались и дополнились теперь общими полицейскими функциями. В связи с этим он стал называться иначе: Приказ земских дел.

Палаты Золотых и Серебряных дел, а также особый Ствольный приказ слились с Оружейной палатой (указ 19 января 1700 года). В феврале того же года объединили Иноземский и Рейтарский приказы; возглавил новое ведомство в звании «обер-комиссара» князь Я, Ф. Долгорукий, посему называли его в переписке «Приказом комиссарии», позднее — Приказом Военных дел. Тогда же закрыли Каменный приказ, вместо него возникло ведомство «генерал-провианта» окольничего С. И. Языкова (сбор со всего государства хлебных запасов, их распределение в войсках). 19 мая Пушкарский приказ передали в ведение «генерала артиллерии» царевича имеретинского Александра Арчиловича (во время пребывания за границей Великого посольства он хорошо изучил в Гааге артиллерийское дело), и с начала 1701 года его ведомство стали называть Приказом артиллерии, но иногда по-прежнему именовали и Пушкарским приказом.

24 августа 1700 года создали новый приказ — Рудокопный — для организации работ по сыску руд, «золотых и серебряных и иных».

Как-то сами собой исчезли приказы Великороссийский (назначал воевод в великороссийские города), Владимирский, Костромская четверть.

Все эти административные изменения — прямой результат инициативы Петра. С одной стороны, он делал то же, что и его предшественники, пытался как-то централизовать, обобщить, упростить управление. С другой — царь вводил новые учреждения, по военному прежде всего управлению, и это понятно — начиналась Северная война за выход к Балтике. Общее количество приказов сократилось с 44 до 34.

Церковь

Не обошел Петр своим вниманием и церковь. Как и его предшественники, начиная с Ивана III в конце XV века и Ивана Грозного в середине следующего столетия, как его отец, он стремится ослабить ее влияние, пресечь претензии на верховенство по отношению к светской власти, подорвать ее экономические позиции, очень и очень крепкие. Царь и раньше высказывал свое отрицательное отношение к богатым и брюхатым бездельникам, каковыми считал монахов российских. При жизни матери он еще сдерживался. Но и тогда в ряде случаев не очень-то считался с иерархами.

После взятия Азова Петр устремил свой зоркий глаз на церковь: потребовал от нее отчеты о доходах, заставил строить на свои средства корабли, запретил возводить в монастырях новые корпуса, а тем из иерархов, кто имел поместья, платить жалованье.

В 1700 году умер патриарх Адриан. Нового патриарха, которого ждали верующие, так и не назначили. Вместо него Петр ввел новую должность — местоблюстителя патриаршего престола, который имел только функции духовного пастыря. А имущество церкви поступило в Монастырский приказ во главе с И. А. Мусиным-Пушкиным, лицом светским. Доходы от него шли в царскую казну (более 1 миллиона рублей за 1701–1710 годы). По сути дела, Петр провел частичную секуляризацию, продолжил попытки своих предшественников и предвосхитил полную секуляризацию, объявленную Екатериной]] в 1764 году.

Разумеется, перемены в администрации не устраняли чересполосицу функций, громоздкость, однако Петр и его правительство сделали новый шаг вперед, продолжили и развили то, что делалось до них, и заложили основу для более решительной перестройки системы государственного управления, центрального и местного, которую они провели позднее, в ходе Северной войны.

Финансы

В области финансовой самой существенной мерой оказалась та же городская реформа. Именно в Ратушу теперь стекались основные налоговые поступления, а не в старый Приказ Большой казны: в 1701 году приход первой составил 1,268 миллиона, второго — 717,7 тысячи рублей. Той же цели повышения доходов казны способствовали две другие меры: введение сбора с гербовой бумаги (по мартовскому указу 1699 года) и упорядочение взимания печатных пошлин, собиравшихся за удостоверение всех актов новой специальной «орловою воротною печатью» (печать с изображением орла; дьяк носил ее на шнурке, на вороте). Появились «прибыльщики» — особые чиновники, в обязанность которых входило выдумывание новых налогов для пополнения казны. Уже в годы Северной войны, следуя примеру обер-прибыльщика А. Курбатова, они старались вовсю, поощряемые Петром и ненавидимые его подданными.

Указ 11 марта 1700 года провозгласил монетную реформу. Стали чеканить наряду с серебряными мелкие медные монеты разной стоимости: полкопейки («денежка»), ¹/₄ копейки («полушка»), ¹/₈ копейки («полуполушка»), До этого в обращении не хватало мелкой разменной монеты, и люди рассекали серебоя-ную копейку на две, три части, а в некоторых местах самостийно появлялись заменители — кожаные и прочие «денежки».

Памятуя о неудаче медной реформы 1654–1663 годов, когда рынок наводнили огромным количеством медных денег, стоимость которых постепенно упала в 10–15 раз в сравнении с серебряными, теперь отчеканили только нужное количество мелких медных монет хорошего качества. Нововведение в народе приняли спокойно. Очевидно, посещение лондонского Монетного двора, беседы со специалистами пошли впрок и Петру, и его помощникам в этом деле.

В последние годы столетия страна вступила в полосу реформ, хотя еще не очень решительных и последовательных; они набирали силу, темпы и вскоре дали свои плоды. Но это уже начало следующего столетия, в которое Россия вступала «под гром пушек и стук топора» (А. С. Пушкин).