Мир истории: Русские земли в XIII-XV веках

Русские княжества в начале XIII Века

Положим на стол две карты, опускающие мелкие подробности, с общими очертаниями Русской земли в границах государства Киевская Русь и в начале XIII века, в эпоху феодальной раздробленности.

Сразу же бросается в глаза, что Киевская Русь имела выходы на два моря: на Балтийское и Черное. В XIII веке выход к Черному морю был отсечен. Выходы к Балтийскому морю на Новгородской земле подвергались ударам крестоносцев.

Западные границы Киевской Руси и русских княжеств с соседними государствами остались почти без изменений. Далеко в северные пределы Чуди Заволоцкой распространились владения Новгорода и, охватив берега Белого моря, достигли Печоры. Земля Суздальская перешагнула за Волгу и распростерлась до слияния Сухоны и Юга, в устье Юга укрепилась городом Устюг. Расширилось на юг Рязанское княжество, со стороны южных степей и Причерноморья обложили Русь половецкие орды.

Самым обширным русским владением стала Новгородская земля, включавшая Старую Руссу, Великие Луки, Торжок, Ладогу и далекие земли Заволочья. Новгород господствовал на важнейших торговых путях. С Днепра по Ловати в озеро Ильмень, из озера Ильмень по Волхову в Ладожское озеро. Из Ладожского озера два пути: один по Неве в Балтийское море, другой по Свири в Онежское озеро, оттуда на Белое озеро и по Шексне на Волгу.

На пути из Днепра по Западной Двине (на западном торговом пути) стоял Полоцк — стольный город Полоцкого княжества, соединявшего в своем уделе Витебск и Минск. Из Полоцкого княжества на Припяти выделилось княжество Турово-Пинское, смыкавшееся на юге с Киевским княжеством.

В межкняжеских усобицах, в борьбе за киевский стол Киевское княжество оказалось расхватанным на куски. Переяславль стал самостоятельным княжеством. Княжество Черниговское раскинулось от берегов Днепра до берега Дона, в него «врубилось» Новгород-Северское княжество с городами Новгород-Северский, Курск и Путивль. На юго-западе на границу с Венгрией и Польшей выдвинулось в Карпаты княжество Галицко-Волынское с городами Брест, Владимир-Волынский, Луцк, Перемышль, Теребовль, Каменец, Галич. У истоков Днепра, Десны, Западной Двины и Волги, в сердце русских земель, раскинулось Смоленское княжество с городами Смоленск, Вязьма, Торопец, Ржев, Можайск.

Владимиро-Суздальское княжество охватило междуречье Оки и Волги, на его территории лежал путь из Белого озера по Шексне на Волгу. Стало быть, связано оно было не только с торговлей новгородской, что уже немало значило, но с торговлей европейской, и по Волге с Каспием, Средней Азией, Поднебесной империей, с Византией. По Москве-реке вел путь в Коломну, по Оке на Волгу и по Клязьме также на Волгу. Выход на Сухону и Устюг открывал дорогу по Северной Двине в Студеное море, а оттуда не только в Карелу, но и в Скандинавские земли и в Англию.

Во второй половине XII века сформировались новые центры Русской земли. Одним из них стал стольный город Владимир. От Дикого поля, от половецких набегов Владимир и его города охраняли непроходимые леса, болота, реки и речушки и Рязанско-Муромское княжество.

Тринадцатый век начался княжением во Владимире, на Владимиро-Суздальской земле Всеволода Юрьевича. Не так-то легко далась ему власть над землей, которую его покойный брат Андрей Боголюбский начал рассматривать как семейную собственность княжеского дома Юрьевичей.

Андрей пал жертвой боярского заговора. Не суть важно, кто ворвался в его опочивальню с мечами и ножами. За убийцами стояло старое ростовское и суздальское боярство, коему не по нутру было единодержавие, которое вводил Андрей Юрьевич. Суздальские и ростовские бояре грозились: «Пожжем Владимир или пошлем туда посадника: то наши холопы каменщики» (Переяславско-Суздальская летопись). Той же ненавистью боярство пылало и к другим новым городам.

Бояре, опасаясь, что братья Андрея Юрьевича унаследуют от него рвение к единовластию и учинят суд над убийцами, искали князей, которые смотрели бы из боярских рук.

Суздальская земля при Юрии Долгоруком, при сыне его Андрее Боголюбском начала отвыкать от междоусобиц, старое боярство сеяло новую смуту. На первом этапе Михаил и Всеволод Юрьевичи были оттеснены пришельцами, боярство сумело организоваться быстрее «холопов каменщиков», точнее говоря, простых людей. Во Владимире сел княжить Ярополк, младший Ростиславич, в Ростове — Мстислав, внуки Владимира Мономаха.

С приходом новых князей начались новые поборы, ростовские и суздальские бояре клонили к разграблению владимирцев и переяславцев. Торговцам, ремесленникам, землепашцам наглядно показали, что такое боярское княжение, что такое потеря единовластия. Владимирцы рассуждали: «Мы приняли князей на всей нашей воле, они крест целовали, что не сделают никакого зла нашему городу, а теперь они точно не в своей волости княжат, точно не хотят долго сидеть у нас, грабят не только всю волость, но и церкви; так промышляйте, братья!» Призыв был обращен к противникам Ярополка и Мстислава — князьям Юрьевичам — Михаилу и Всеволоду, братьям погибшего Андрея.

Обычный порядок временного княжения, которым жила Русь после Ярослава Мудрого, не устраивал владимирцев, познавших княжение князя постоянного, князя-вотчинника, оберегающего волость для своего рода, а не для передачи неведомо кому. И владимирцы призвали к себе братьев князя Андрея, изгнанных Ростиславичами.

Летописец полон недоумения, как могло статься, что князья Михаил и Всеволод Юрьевичи с малой дружиной изгнали Ростиславичей с Суздальской земли, возводя все к божественному провидению, и, сам того не замечая, высказал истину: «Не сумели ростовцы и суздальцы правды божией исправить, думали, что они старшие, так и могут делать все по-своему, но люди новые, худые владимирские, уразумели, где правда, стали за нее крепко держаться…»

Михаил Юрьевич сел за старшего во Владимире, оставив его стольным городом, Всеволода посадил в Переяславле. Михаил Юрьевич умер в 1176 году. Ростовские бояре опять было поспешили зазвать к себе Ростиславичей, но владимирцы опередили их и целовали крест Всеволоду Юрьевичу. Началось княжение Всеволода Большое Гнездо, утверждение и развитие традиций княжеского самовластия, заложенных Андреем Боголюбским.

Как и старший брат, Всеволод прежде всего прогнал с Суздальской земли всех племянников, что пытались спорить с ним за власть. Опираясь на низшие сословия, разрушил могущество старого ростовского и суздальского боярства. Характер Всеволода резко отличался от характера Андрея. Он не бросался в бой, как Андрей, впереди своей дружины. Поспешности в бою, азарту боя он предпочитал ловкий маневр. Несколько кампаний выиграл простым ожиданием.

Отец его — Юрий Долгорукий — положил немало сил, чтобы овладеть Киевом. Ходил на Киев и Андрей Боголюбский в 1169 году, когда этот город еще считался главным центром Русской земли. Теперь наряду с Киевом выросли и другие влиятельные центры — Чернигов, Смоленск, Галич, наконец, сам Владимир-на-Клязьме. Киевское княжение оказалось низведенным до уровня рядового княжества, произошло его разделение на волости, какая-то часть населения Среднего Поднепровья мигрировала в междуречье Оки и Волги. Теперь киевский князь уже не смел выйти из воли князя Всеволода. После смерти князя Андрея рязанские князья помогали Ростиславичам, что послужило предлогом для Всеволода наказать их и взять Рязанское княжество под свою руку.

Как свидетельствуют летописи, Всеволод был нетороплив, но настойчив в достижении своих целей. Утвердив свое старшинство меж князьями, подавляя враждебные группировки, он, разумеется, не мог оставить вне поля зрения и Новгород.

Как мы знаем, после событий 1136 года Новгородская земля по сложившейся традиции принимала у себя князей-наместников из того княжеского дома, который в этот момент был наиболее влиятельным, самым могущественным. Поэтому неудивительно, что усиление суздальского князя Всеволода заставило боярскую олигархию Новгорода обратиться именно в Суздаль с просьбой прислать князя.

Всеволод не сразу отправил одного из своих сыновей в Новгород. Он подождал, пока утвердится его ведущее положение в системе русских княжеств и определится перевес его сторонников в Новгороде. Только когда это произошло, Всеволод стал направлять своих сыновей в Новгород в качестве князей-наместников.

В результате Суздальская земля со всеми ее городами, Рязанское княжество, Новгородская земля с Заволочью — все встало под власть Всеволода. Уже этого достаточно, чтобы понять, какая сила сосредоточилась в его руках.

По Угре и по ее притокам в пределы Владимиро-Суздальского княжества вклинивалось княжество Смоленское. Мы знаем, что родственные отношения даже в одной княжеской ветви не препятствовали борьбе за власть и кровной вражде между князьями. Сын Мономаха Мстислав Великий, брат Юрия Долгорукого, сумел утвердить свое потомство на нескольких княжествах. В Смоленске обосновался клан его сына Ростислава Мстиславича. (Не путать с сыном Мономаха Ростиславом Владимировичем, чьи сыновья Мстислав и Ярополк боролись с Юрьевичами за Суздаль и Ростов.) Из клана Ростислава Мстиславича вышли три Мстислава. Мстислав Романович, внук Ростислава и правнук Мстислава Великого, княжил в Смоленске и ничем особенным не прославился.

О других двух Мстиславах, о сыне Ростислава и о его внуке, получивших одинаковое прозвище Храбрых, речь впереди.

Как в свое время черниговский клан Ольговичей соперничал с киевскими князьями, когда Ольговичам не удавалось сесть в Киеве, так и на переломе XII и XIII веков черниговские князья, не имея возможности выдвинуться в объединители Русской земли, оставались в оппозиции центростремительным силам.

Мы уже говорили, что Всеволод не был охоч до разрешения споров оружием и, прежде чем пустить в ход это крайнее средство, искал пути более гибкие.

Всеволод вытребовал себе во владение Поросье, волость по реке Рось, ту полосу Русской земли, от которой, возможно, и произошло название Русь. Это города Торческ, Треполь, Корсунь, Богуслав. В Киеве в это время княжил Рюрик Ростиславич, тоже правнук Владимира Мономаха и внук Мстислава Великого. Взяв у него Поросье и лишив его тем самым опоры на черных клобуков, Всеволод искусной интригой посеял рознь между Рюриком и его сыном Ростиславом и отсек возможность союза южных Мономашичей с черниговскими Ольговичами против северных Мономаховичей.

Упадок значения Киевского княжения был связан с усилением других центров Русской земли как на севере, так и на юге. Видимо, не случайно центр Южной Руси переместился из Киева и Чернигова на крайний юго-запад Русской земли, в Галицкую Русь.

Еще при Ярославе Осмомысле Галицкая Русь уже заявляла себя значительной силой. Автор «Слова о полку Игореве» восклицает: «Ярослав Осмомысл галицкий! Высоко сидишь ты на своем златокованом столе; ты подпер горы Венгерские своими железными полками, заступил путь королю венгерскому, затворил ворота к Дунаю, отворяешь ворота к Киеву».

Но сколь ни славен был Осмомысл, сколь ни потрудился над усилением Галицкого княжества, смерть его незамедлительно вызвала смуту между сыновьями. Умирая, Осмомысл завещал Галич младшему сыну Олегу, а не старшему — Владимиру. Галицкие бояре разделились. Одолели те, кто стоял за старшего. Владимир сел в Галиче. Олег убежал в Овруч и превратился в изгоя, но и Владимиру не удалось удержать Галицкое княжество за своим родом. Появился новый претендент на объединение Галицкой Руси, князь волынский Роман Мстиславич.

Ярослав Осмомысл происходил из рода Владимира Ярославича, одного из сыновей Ярослава Мудрого. Роман Мстиславич — это линия Всеволода и Владимира Мономаха через Мстислава Великого. По степени княжеского старшинства Владимир и Роман были равны. Владимир по ряду причин не устраивал галицких бояр, и, когда Роман Мстиславич предложил им себя в князья, они вступили с ним в сговор и согнали со стола Владимира. Он бежал в Венгрию.

Венгерский король Бела 111 увидел возможность овладеть Галичем и двинул свои войска на Русь. Не имея под рукой ни войска, ни союзников, Роман Мстиславич вынужден был бежать. Бела вошел в Галич, но не отдал его князю Владимиру, а посадил княжить своего сына. Теперь Роман направился к польским князьям за подмогой.

Казалось бы, настало время вмешаться в распри южных князей властному и могучему северному князю. Роман Мстиславич был Мономашич, как и Всеволод Юрьевич. Всеволод не спешил. Поставив своей целью утвердить единовластие, но не имея силы подчинить весь юг, Всеволод ждал нужный для себя момент, чтобы остановить выбор на князе, который стал бы ему союзником. Галич еще был плодом незрелым, и вмешиваться силой оружия Всеволод по своему обычаю не торопился.

Пока Роман Мстиславич, находясь в Польше, метался в поисках помощи, а сын Осмомысла князь Владимир сидел в плену у венгерского короля, в Галиче назревал мятеж против иноземной власти.

Ратники королевича-князя, его окружение держали себя как завоеватели. Королевич и пришлые с ними были католиками. Римская курия возрадовалась проникновению католичества в Карпатскую Русь, ее проповедники возбуждали у захватчиков религиозный фанатизм. Католики оскорбляли православные храмы.

Галичане слали послов к Роману Мстиславичу звать его на княжеский стол, но Роман никак не мог собрать достаточных сил, чтобы изгнать королевича. В это время Владимир Ярославич сумел бежать из плена от короля Белы. Будто бы король поставил ему на башне, где его держали в заточении, шатер. Владимир изрезал шатер, свил веревку и спустился на землю. Его ждали, он бежал к императору Священной Римской империи Фридриху Барбароссе.

Изгнанный с княжения князь не находка для императора. Но этот князь был не только просителем своего наследственного удела, он приходился племянником по матери суздальскому Всеволоду, могучему русскому государю, в установлении связей с которым был заинтересован Фридрих Барбаросса, ибо политический вес Всеволода был тогда хорошо известен в Европе. Император имел и иные расчеты. Не станет ли племянник великого Всеволода, поставленный им на галицком столе, проводником политики императора на польских землях и одновременно пособником проникновения католической веры на Русь? К тому же Владимир обязался выплачивать императору по две тысячи гривен серебра ежегодно.

Фридрих предложил польскому князю Казимиру дать Владимиру войско. Галичане встретили сына Осмомысла восстанием против венгерского королевича.

Роман Мстиславич, Мономашич, не посчитал возможным обратиться к Всеволоду суздальскому за помощью, а Владимир поспешил послать к Всеволоду послов с изъявлением покорности: «Отец и господин! Удержи Галич подо мною, а я божий и твой со всем Галичем и в твоей воле всегда».

Галич с «подручным» князем был важным противовесом черниговскому гнезду и Киеву. Всеволод остановил свой выбор на Владимире. Покорный галицкому боярству, без устремлений к единодержавству, он был удобнее связанного с Польшей Романа Мстиславича, унаследовавшего от отца и деда и властность, и энергию, и стремление к неограниченной власти. Всеволод направил ко всем русским и польским князьям послов и взял с них подкрестную клятву не искать галицкого стола под Владимиром Ярославичем. А Романа Мстиславича оставил искателем Галича, дабы не успокаивалась усобица меж южными князьями и не вздумал бы князь Владимир выйти из «подручных».

В 1198 году Роману Мстиславичу все же удалось утвердиться в Галиче. Всеволод не ошибся в своей оценке Романа. Очень скоро галицкие бояре, открывшие ему путь в Галич, почувствовали над собой властную руку. «Не передавивши пчел, меду не есть!» — говорил Роман, имея в виду бояр. У него не расходились слова с делом, своих целей он привык добиваться, не слишком разбираясь в средствах. На севере единовластный князь суздальский, на западе — император Фридрих Барбаросса. Киевское княжество — яблоко раздора для южных князей. Роман имел возможность оценить преимущества сильной власти. И он принялся «давить пчел».

Галицкому боярству был нанесен ощутимый урон. И чем более слабело боярство, тем сильнее становился князь. Очень скоро Галич стал недоступен ни проискам соперничающих князей, ни половцев, ни западных соседей. О Романе слагались легенды и сказания. «Он стремился на поганых, как лев, сердит был, как рысь, губил их, как крокодил, перелетал земли их, как орел, и храбр он был, как тур, ревновал деду своему Мономаху». Важно заметить, что, подобно Андрею Боголюбскому и Всеволоду Юрьевичу, Роман украшал свою землю, укреплял города, возводил крепости.

Итак, к началу XIII века определился перевес Владимиро-Суздальского и Галицкого княжеств надо всеми другими, наметился упадок значения срединных княжений. Киевским столом распоряжался Всеволод, все попытки черниговских Ольговичей выдвинуть свой род в первые ряды оканчивались неудачей. Центростремительные силы побеждали на крайнем севере Русской земли и на крайнем юге. Роман и Всеволод пока уживались, но скоро должно было стать тесно двум медведям в одной берлоге. Оба, хотя и разными путями, стремились к усилению княжеской власти, к расширению сферы своего влияния на Руси. Всеволод уже смотрел на себя как на объединителя Русской земли.

Роман еще не смел говорить об этом открыто, несмотря на всю решительность и резкость своего характера. Однако планы такого рода у него были. Об этом свидетельствовали его устремления на берега Волхова, где он уже побывал князем-наместником и где имел влиятельных сторонников.

Отодвинутые на вторые места, приведенные в «подручные» княжеские роды ждали своего часа, чтобы затеять дележ уделов по старому порядку. Во многих областях Руси (в Галиче, в Чернигове) волновалось боярство, неспокойно было и в Новгороде. Только у Всеволода на суздальских землях борьба с засильем боярства уже осталась позади.

Академик Б. А. Рыбаков раскрыл источники могущества Всеволода, указал на ту силу, которая много позже помогла московским князьям, потомкам Юрьевичей, создать централизованное государство. «К этому времени, — пишет Б. А. Рыбаков, — создается еще одна сила, являвшаяся опорой княжеской власти, — дворянство, то есть служилый, военный слой, зависевший лично от князя, получавший за службу или земли во временное владение, или денежно-натуральную плату, или право сбора каких-то княжеских доходов, часть которых предназначалась самим сборщикам. Единого термина еще не было, но в эту категорию младших членов дружины и княжеских министериалов мы должны включить „детских“, „отроков“, „гридей“, „пасынков“, „милостников“, „мечников“, „вирников“, „биричей“, „тиунов“ и др. Одни из них были почти холопами, другие дослуживались до положения бояр; эта прослойка была многочисленной и разнообразной.

В судьбах этих людей многое зависело от их личных качеств, от случая, от щедрости или скупости князя. Они знали княжескую жизнь, несли дворцовую службу, воевали, судили, скакали гонцами в чужие земли, сопровождали посольства, объезжали далекие погосты за податями, закалывали из-за угла княжеских соперников, заковывали их в цепи, присутствовали на поединках, организовывали псовую и соколиную охоту, вели учет княжескому хозяйству, может быть, даже писали летописи. В мирное время им всем находилось дело в обширном княжестве, где государственное переплеталось с лично княжеским, домениальным, а во время войны они уже могли составить основное ядро княжеской рати, конницу „молоди“».

Многое сделал в этом направлении и князь Роман. Он продолжал «давить пчел», правда, эту программу своей внутренней политики ему так и не удалось довести до конца.

С трудом утверждалась центростремительная тенденция развития Русской земли, с трудом, пробиваясь сквозь удельную усобицу, межгородскую рознь, восстанавливалось единство Руси. В условиях соперничества Романа и Всеволода движение к централизации переживало новый кризис. Можно ли было вообще объединить тогда две равновеликие силы, действовавшие во имя схожих целей, но использовавшие притом разные средства? Видимо, никто не знал, как это сделать. Только смерть обоих князей могла в какой-то мере ослабить накал борьбы между двумя княжескими группировками, но не прекратить эту борьбу совсем.

Первым в 1205 году ушел из жизни Роман Мстиславич. Это незамедлительно ввергло Галицкую Русь в долголетнюю смуту, ибо удельный вес княжества определялся не только расстановкой политических сил, но и личностью князя, единовластие которого опиралось на его талант воителя и дружину; против боярской крамолы он хотя и боролся, но недостаточно успешно. Это обнаружилось сразу после его смерти.

Борьба центростремительных и центробежных сил продолжалась и после смерти князя Романа. Уже вскоре после этого события тенденцию централизации в русских землях рядом с князем Всеволодом стал представлять еще один влиятельный князь: выходец из смоленского княжеского дома Мстислав Удалой — сын смоленского князя Мстислава Ростиславича, правнук Мстислава Великого, князя киевского и новгородского. Участвуя в походах против половцев в 1193 и 1203 годах, успешно выполняя другие военные поручения смоленских князей, Мстислав Удалой рано приобрел репутацию искусного воителя, а вместе с тем и незаурядного политического деятеля.

Почувствовав поддержку антисуздальских сил в Русской земле, он смело стал претендовать на роль князя-наместника в Новгороде. При этом он явно рассчитывал использовать новгородцев для ослабления позиций суздальского князя Всеволода и усиления его политических противников в Русской земле.

В обстановке обострявшейся борьбы двух влиятельных княжеских домов — Всеволода и Мстислава — раскололось на два лагеря и новгородское боярство. Одна его часть ориентировалась по-прежнему на Всеволода (группировка посадника Михалки Степановича и его сына Твердислава), другая оказалась на стороне Мстислава Удалого (группировка всесильного тогда Дмитрия Мирошкинича). Неудивительно, что дальнейшее противоборство Всеволода и Мстислава тесно переплеталось с борьбой этих двух боярских группировок в Новгороде, со сменой князей-наместников на берегах Волхова.

Малолетний сын Всеволода Святослав, князь-наместник новгородский с 1199 года, видимо, не был реальным противовесом посаднику Дмитрию Мирошкиничу, в связи с чем Всеволод решил в 1205 году заменить Святослава девятнадцатилетним Константином. Отправляя старшего сына, Всеволод отмечал в особой декларации, что обладание Новгородом означает «старейшинство иметь княженью во всей Русской земли» и что пребывание на берегах Волхова обеспечивает утверждение старейшинства Константина не только среди братьев, но и во всей Русской земле.

Но, направляя своего сына со столь широкими политическими задачами в Новгород, Всеволод одновременно позаботился и о том, чтобы убрать с берегов Волхова весьма влиятельного противника суздальского правящего дома — посадника Дмитрия Мирошкинича. Так, во время похода на Рязань 1207 года Всеволод призвал новгородцев «любить только тех, кто им добр», в то же время «казнить тех, кто к ним зол». Этот призыв сыграл свою роль: новгородские сторонники Всеволода в 1207 году разгромили группировку Дмитрия Мирошкинича.

Однако полного торжества не добились. Какая-то часть новгородского боярства, зная о растущей политической активности Мстислава Удалого, стала оказывать сопротивление сторонникам Всеволода. Уже вскоре после разгрома группировки посадника Дмитрия Мирошкинича Всеволод был вынужден заменить своего старшего сына Константина менее влиятельным (тринадцатилетним) князем Святославом, а в 1209 году оказался перед фактом полного крушения своих планов на волховских берегах. Именно тогда главный противник Всеволода Мстислав Удалой встал на путь открытой борьбы с суздальским княжеским домом.

Общая расстановка политических сил в Русской земле, а также и самом Новгороде оказалась весьма благоприятной для Мстислава Удалого: он оставался новгородским князем в течение шести-семи лет (с небольшими перерывами с 1209 по 1216 год).

В этой ситуации наметившегося спада суздальского влияния в системе русских княжеств умирает Всеволод Большое Гнездо. Правда, его смерть, последовавшая в 1212 году, радикально не изменила характера отношений между ведущими княжескими домами: они продолжали соперничать друг с другом, готовясь к решающим столкновениям.

Закрепившись на Новгородской земле, Мстислав Удалой встал на путь привлечения в свой лагерь новых союзников, на путь расширения антисуздальской коалиции князей. Так, в 1214 году Мстислав выступил с новгородскими и смоленскими войсками в поход против черниговского князя Всеволода Черемного, который закончился вокняжением в Киеве и Чернигове князя Ингваря Луцкого и князя Мстислава Романовича. Тогда же, в 1214 году, Мстислав Удалой обратил свои взоры на сложную политическую ситуацию в Галицкой Руси. Хорошо понимая, что его успех в соперничестве с суздальским княжеским домом, устойчивость его присутствия на берегах Волхова во многом зависят от прочности его позиций не только в Киеве и Чернигове, но и в Галицкой Руси, князь Мстислав направляет свои стопы в Галич и добивается здесь успеха. Правда, пока не очень прочного (его потеснили тогда венгеропольские войска).

Одновременно Мстислав Удалой попытался найти союзников и среди самих суздальских князей. Такого оборота событий не мог предвидеть даже Всеволод Большое Гнездо.

Своими слабеющими руками Всеволод сам вложил меч вражды в руки своих сыновей, а их у него было шестеро. При анализе их взаимоотношений следует иметь в виду, что тогда еще на Руси не сложился тот политический порядок, при котором наследнику великокняжеского престола отдавалось все, остальным же — незначительные уделы, дабы перевес в силах неизменно оставался в одних руках.

Всеволод замыслил отдать Владимир старшему сыну Константину, который в то время княжил в Ростове, Ростов же отдать второму сыну — Юрию. Но Константин недаром получил в народе прозвище Мудрого. Он первым из Юрьевичей догадался, что старейшинство в наследственном праве только тогда старейшинство, когда не дробится княжение. Он попросил у отца и Владимир и Ростов, предполагая соединить в одних руках и владимирских новых людей, и оппозиционное княжеской власти ростовское боярство. Владимир и Ростов в одних руках дали бы перевес Константину над всеми братьями. Всеволод не понял старшего сына, созвал на совет бояр, духовных лиц, чуть ли не на земский собор и передал старейшинство Юрию Всеволодовичу. Так все, что было достигнуто на Севере в единении земель при Юрии Долгоруком, Андрее Боголюбском и при Всеволоде, оказалось под угрозой разрушения. Этим обстоятельством не замедлил воспользоваться князь Мстислав Удалой.

В 1216 году он вернулся из Галича в Новгород. Споры между сыновьями суздальского князя Всеволода не прекращались, предметом их спора теперь стало отношение к Мстиславу Удалому. Князья Ярослав и Юрий выступили против Мстислава, а Константин решил перейти на его сторону. При этом возник принципиально новый вариант программы восстановления целостности Руси — вариант, связанный не с победой южных или северных князей, а с торжеством одной группировки южных и северных князей над другой.

Вариант этот настолько прочно овладел умами лидеров противостоявших друг другу княжеских коалиций, что вооруженное столкновение между ними становилось реальной перспективой ближайшего будущего. Ни Ярослав, ни Юрий не вняли опыту своего отца — не искать сражений. Они слишком рассчитывали на многочисленность своих полков, слишком близко к сердцу принимали рекомендации своих советников, которые, хотя и признавали факт создания самого широкого фронта русских князей, выступавших против Ярослава и Юрия, тем не менее утверждали, что их главная опора — Суздальская земля — всегда была и останется самым сильным, самым боеспособным княжеством в Русской земле: «Не было того, — говорили эти советники, — ни при прадедах, ни при дяде, ни при отце вашем, чтобы кто-нибудь вошел ратью в сильную землю Суздальскую и вышел из нее цел, хотя б тут (собралась) вся русская земля, и Галицкая и Киевская, и Смоленская, и Черниговская и Новгородская, и Рязанская, никак им не устоять против нашей силы».

Рекомендации возымели действие. Ярослав и Юрий стали готовиться к решающему сражению, Мстислав и Константин тоже. Любопытно, что обе стороны накануне сражения выдвигали политические требования друг к другу, отрабатывали варианты «перекройки» Русской земли. Летописи зафиксировали программу Юрия и Ярослава: «…и рече князь Юрий: мне, брате княже Ярославе, Володимерская земля и Ростовская, а тебе Новгород, а Смоленск брату нашему Святославу, а Киев дай Черниговским князем, а Галич нам же…» Мы знаем, что у Мстислава Удалого была своя программа консолидации Русской земли, диаметрально противоположная программе Юрия — Ярослава. Смоленск, Новгород и Галич он так или иначе контролировал сам, в Киеве и Чернигове правили его ставленники, а Суздальская земля должна была стать уделом его союзника князя Константина Всеволодовича. Таким образом, планы на будущее у обеих княжеских группировок были грандиозными…

В такой напряженной политической обстановке 21 апреля 1216 года при реке Липице произошла историческая битва. Это одна из многих битв времен княжеских междоусобиц. Однако она заслуживает особого внимания. Это событие заняло важное место не только в политической жизни Русской земли начала XIII века, но и в военной истории той эпохи. В битву были вовлечены весьма значительные воинские формирования, а ее общий ход раскрывал тактику русских войск того времени. Заметим, что всего через шесть лет произошла битва на Калке с монгольским войском.

Юрий, Ярослав, их меньшие братья расположили суздальские войска на горе Авдовой и укрепили там свой лагерь. На расположенной рядом Юрьевой горе разместились войска Мстислава Удалого, суздальского князя Константина, смоленского — Владимира Рюриковича и псковского — Владимира Мстиславича. Между этими горами по сильно заболоченной местности протекал ручей Тунег.

Перед началом сражения Мстислав и Константин предприняли попытку заключить мир или хотя бы перенести сражение на другое, более удобное место. Однако это предложение было отвергнуто князем Юрием. Тогда Мстислав решил начать бой.

Учитывая характер местности, новгородские и смоленские воины спешились, сняли тяжелые одежды и налегке, босиком бросились через болото на штурм горы Авдовой.

В разгар сражения на поле боя появились и основные силы Мстислава Удалого и его союзников. Как сообщает летопись, князь Мстислав храбро сражался в рукопашных схватках, умело действуя топором. Это обстоятельство, а также полководческое искусство Мстислава, видимо, повлияло на ход битвы: войска противника были деморализованы и начали беспорядочное отступление в сторону Переяславля, Юрьева-Польского и Владимира. Ярослав без всякой свиты бежал в Переяславль, князь Юрий во Владимир.

Победа Мстислава Удалого была полной. Однако поражение суздальских князей обернулось самыми неожиданными последствиями не только для Юрия и Ярослава, но и для Мстислава Удалого. Из претендентов на общерусское лидерство князья Юрий и Ярослав превратились в скромных вассалов нового князя владимирского — Константина, а Мстислав Удалой — главный герой битвы на реке Липице — удовольствовался позицией князя-наместника в Новгороде, где он княжил и до этого сражения.

Таким образом, в главном выигрыше оказался князь Константин, ставший обладателем Владимира и Ростова, чего он добивался еще при жизни отца — Всеволода Большое Гнездо.

Сложившаяся после Липицкой битвы расстановка сил не позволила Мстиславу Удалому воспользоваться плодами своей победы. Коалиция Мстислава и Константина распалась. Мстислав не только потерял шанс стать общерусским лидером, но и в скором времени почувствовал ослабление своих позиций на берегах Волхова.

Резкое усиление Константина не могло не повлиять на настроения новгородского боярства, которое стало проявлять большее внимание к суздальскому князю, чем к Мстиславу Удалому.

Уже в 1217–1218 годах Мстислав вынужден был перебраться в древний Киев, куда, видимо не случайно, направился с ним и новгородский посадник Юрий Иванкович, глава одной из боярских группировок Новгорода.

Правда, место князя-наместника на берегах Волхова занимали пока представители не суздальского, а смоленского дома — сначала князь Святослав Мстиславич, а потом, с 1219 года, князь Всеволод Мстиславич, тем не менее позиции Мстислава Удалого в Новгороде, а вместе с тем и во Владимиро-Суздальской земле были окончательно подорваны, а политический вес Константина становился все более значительным.

Видимо, в связи с крахом всех своих планов на севере и северо-востоке Русской земли Мстислав перебрался в Галич, чтобы помочь своему зятю князю Даниилу в сложной политической борьбе не только против местного боярства, но и против внешних сил — венгерских и польских феодалов.

В 1219 году Мстислав Удалой стал галицким князем.

Положение на северо-востоке страны стабилизировалось. Суздальский князь Константин спокойно передал перед смертью владимирское княжение брату Юрию Всеволодовичу, а новгородским князем-наместником стал Ярослав Всеволодович.

Таким образом, центростремительные силы взяли верх на Северо-Востоке Руси, удельные князья подчинились государственному началу. Слава Владимирского княжения как государства богатого, с высокоразвитой культурой, земледелием и ремеслами вышла далеко за пределы Русской земли. Торговые караваны заходили по Клязьме во Владимир.

Константин Всеволодович был великий охотник до чтения книг, принимал участие в летописании, строительстве и украшении городов.

До нашего времени дошла очень интересная икона «Спас Златые Власы», которая хранится ныне в Успенском соборе Московского Кремля. Иконопись больших мастеров выражала идеалы той эпохи, в которой они творили. Роскошный золотой орнамент в сочетании с пронзительно зеленым фоном кричит о роскоши, о желании богато украсить своего бога. Лицо с тонкими чертами, с явным превалированием разума над силой. Умные глаза, брезгливая, полупрезрительная улыбка на губах разочарованного мыслителя. Не из времен ли Константина Всеволодовича, мудреца и летописца, пришла эта икона… Быть может, и из времен тонкого и лукавого политика Всеволода…

Казалось, после ухода Мстислава Удалого на юг никто уже не мог потревожить спокойствия Суздальской земли.

Встреча на Калке

В 1206 году на Владимиро-Суздальской земле княжил Всеволод Великий. В 1206 году Мстислав Мстиславич готовил отторжение Новгорода от суздальских князей…

В 1205 году умер Роман, князь галицкий. Киев переходил из рук в руки…

В 1206 году далеко на востоке, на границе с Поднебесной империей, на реке Ононе, собрались вожди кочевых племен и на курултае провозгласили своим верховным кааном Темучина — одного из удачливых степных вожаков и нарекли его Чингисханом. Древняя Русь отстояла от реки Онон на многие тысячи километров, но этот курултай сыграл в ее истории трагическую роль.

Монгольские племена в конце XII века переживали распад первобытнообщинного строя, совершался переход от родового строя к раннефеодальному. Общеплеменные пастбища, земля, принадлежавшие всему племени, становились собственностью отдельных родов и их вождей — ханов. При первобытнообщинном строе единицей объединения кочевников был курень, кольцо. Кочевое племя занимало определенный участок для пастбища и располагало юрты по кругу: для обороны от соседей, для защиты скота от хищников. Раздел земли на собственные пастбища привел к распаду рода на отдельные семейные кланы. Вместо куреня кочевой единицей стал аил, семья, владевшая землей — пастбищем.

(Относя создававшуюся у монгольских племен общественную структуру к феодальной, мы допускаем некую условность. Племена эти не были земледельческими.)

Кочевое скотоводство вызывает истощение пастбищ. Истощение пастбищ ведет к борьбе за новые пастбища. Эта внутриплеменная борьба превращает кочевников в военное сословие, выдвигает военачальников и зовет к захватам земель соседних племен. В этой обстановке может найтись личность, которая удачно и умело поведет войны с соседями. Такой личностью и оказался Темучин — Чингисхан. Силой он объединил под своей рукой всех монголов, некоторые соседние племена и на основе родового признака создал войско, которому в XII и XIII веках, в эпоху развитого феодализма, в среднеазиатских государствах, на Руси и в Европе не было равного.

Рядовой единицей этого войска была десятка, семья, ближайшие родственники одной юрты, одного аила. Следующим объединением была сотня. И в сотню входили люди одного рода. Тысяча могла объединять и два и три аила, далее шла тьма — десятитысячный отряд.

Жестокостью, хитростью и личной храбростью превосходя других, Чингисхан добился полного повиновения всех родов, входящих в племя. Но и главы родов и семей, собственники пастбищ видели в этом объединении хозяйственный интерес, это облегчало кочевое скотоводство, а грабеж соседей обогащал родовых старейшин и рядовых членов рода.

Вспышки завоевательных устремлений кочевых народов история знала и задолго до появления Чингисхана. Так начинали свое движение из дальних пустынь Азии и хунну, и тюрки, и хазары, и печенеги, и половцы. Мрачную окраску монгольскому движению придала личность Чингисхана, особенности его воспитания, формирования его взглядов. Несомненно, что и хунну в своем движении, и тюрки, и многие иные кочевники-завоеватели были не менее жестоки, чем монголы, но те волны переселений кочевых народов происходили в далекой древности, на их путях не везде встречались государства, достигшие определенного уровня цивилизации.

Рим был разрушен вандалами, вандализм стал синонимом высшего проявления варварства. Но тогда только Римская империя возвышалась как государство над многими народами, которые переживали времена первобытнообщинного строя.

Фигура Чингисхана выплыла словно из темных времен дикости и варварства. На его пути стояли развитые цивилизации, которые он завоевывал не для того, чтобы воспользоваться их плодами, а уничтожал. Позже его внуки и правнуки стали приобщаться к цивилизации.

Чингисхан подобрал себе и соответствующих помощников. Однажды у противника Чингисхана спросили: «Кто эти, преследующие нас, как волки, когда они гонятся за стадом овец до самой овчарни?» Джамуха ответил: «Это четыре пса моего Темучжиня, вскормленные человеческим мясом; он привязал их на железную цепь; у этих псов медные лбы, высеченные зубы, шилообразные языки, железные сердца. Вместо конской плети у них кривые сабли. Они пьют росу, ездят по ветру; в боях пожирают человечье мясо. Теперь они спущены с цепи; у них текут слюни; они радуются. Эти четыре пса: Чжебе, Хубилай, Чжелме и Субэдей».

Быть может, сподвижники Чингисхана и не ели человечье мясо, но, что они были преданы своему вождю, что они пили росу, перенесли немало тягостей, прежде чем их вождь выдвинулся на первое место среди кочевых феодалов, — это верно. Чингисхан и его военачальники, а их Джамуха перечислил всех, ввели в своем войске жесточайший закон. Если в бою кто-то из десятки побежит от врага, то казнили всю десятку. Если в сотне побежит десятка — казнили всю сотню. Если в тысяче побежит сотня и откроет врагу брешь, казнили всю тысячу.

Десятка подбиралась строжайше. Это были либо люди одной юрты, либо в крайнем случае соседних. Они были родней, вместе росли, знали все друг о друге и чего можно ожидать от каждого в бою. Трусливый, нестойкий не попадал в десятку. Во время похода воинов, не попавших в десятку, посылали пасти скот.

Монгольский воин самой жизнью приготовлялся к военному делу. С малолетства в седле, с малых лет в руках лук и стрелы, копье и меч. Охоты загоном приучали к взаимодействию, к дисциплине, трудности кочевой жизни закаляли. Войско было сильным, сильнейшим, но надо сказать, что главные свои завоевания Чингисхан совершил при очень благоприятных для него обстоятельствах.

Прежде всего он устремил свой взгляд на богатейшее государство хорезмшаха в Средней Азии. Целью Чингисхана было разграбление городов Бухары, Самарканда, Мерва, Ургенча и других. Это было феодальное государство с развитой торговлей и ремеслами, с высокопроизводительным земледелием, с крепостями, но его раздирали феодальные усобицы и межнациональная вражда.

Мы уже видели на примере Киевской Руси, как из раннефеодального централизованного объединения родилось множество удельных княжеств, как завязывался узел противоречий между ними в эпоху развитого феодализма. Позже этот процесс коснется и империи Чингисхана, но в начале XIII века родовые связи сковывали ряды завоевателей.

Хорезмшах Мухаммед, глава могучего государства, ослепленный властью, недооценил противника, считая, что кочевые племена не смогут ни противостоять его войскам, ни штурмовать крепости. Не смог даже организовать достаточно серьезного сопротивления.

Запутавшись во внутригосударственных противоречиях, хорезмшах не решился собрать воедино все свои войска, опасаясь больше своих феодалов, чем кочевников. Его войска были разбиты порознь, города взяты поодиночке, общего фронта сопротивления Чингисхан не встретил. Завоевание Средней Азии было завершено за три года — с 1219 по 1221 год.

Здесь, в Средней Азии, впервые проявилось и лицо завоевателя. Цветущие города сравнивались с землей, жители поголовно истреблялись. В Самарканде сын Чингисхана Джучи вывел из города и согнал в долине всех женщин, велел вручить им оружие и избивать друг друга. Оставшихся дорезали его воины.

В плен брали молодых и здоровых, но не для рабского труда, а связывали веревками и посылали заваливать рвы возле крепостей своими телами, гнали на стены под кипящую смолу и стрелы. Войско оставляло за собой развалины, пепелища, горы трупов, над которыми кружилось воронье и сбегались со всех сторон шакалы. Многие годы, а в иных местах десятилетия и столетия не восстанавливалась цивилизация.

В погоню за хорезмшахом Мухаммедом Чингисхан отрядил войско под началом своих «цепных псов» Джебе и Субэдея. Перед ними стояла задача не только изловить Мухаммеда, но и разведать, какие государства лежат далее на пути. Кошун (объединение нескольких туменов) под водительством этих военачальников прошел огнем и мечом по Северному Ирану, вышел на Кавказ, разрушил несколько древних и богатых городов, разбил грузинские войска, проник через Ширванское ущелье на Северный Кавказ и вошел в соприкосновение с аланами и половцами.

Воинское умение у монгольских военачальников сочеталось не только с жестокостью, но и с коварством. Завоеватели избегали сражений с соединенными силами врага. Сначала вели действия, разъединяющие противника. Джебе и Субэдей сумели обмануть половцев, заявив, что пришли на алан, а их, дескать, берут в союз. Половцы покинули алан, и те были почти все истреблены; после этого Джебе и Субэдей выступили против половцев.

Половцы объединились под водительством хана Юрия Кончаковича. Но военная организация монголов во много раз превосходила военную организацию половцев, привыкших к внезапным набегам на русские города и селения и давно уже не имевших серьезных противников в степи. Половцы были разбиты и побежали к Днепру в пределы Русской земли.

Половецкий хан Котян состоял в близком родстве с Мстиславом Мстиславичем Храбрым (Удалым). Мстислав был женат на его дочери и не раз призывал половцев на помощь в своих военных предприятиях. С помощью половцев он изгнал в свое время венгров из Галича. Котян кинулся за помощью к Мстиславу, Мстислав выступил ходатаем перед русскими князьями за половцев. Половцы резонно заявляли: «Нашу землю ныне отняли татары, а вашу завтра возьмут, защитите нас; если же не поможете нам, то мы будем перебиты нынче, а вы — завтра» (Ипатьевская летопись).

Мстислав разослал гонцов во все земли. Юрий Всеволодович, памятуя о неприятностях, которые причинил Мстислав Суздальской земле, не поспешил на помощь. Откликнулись лишь южные князья. В Киеве собрались: киевский Мстислав Романович, из гнезда смоленских князей, правнук Мстислава Великого, праправнук Мономаха; Мстислав Святославич черниговский из рода Ольговичей, правнук Олега Святославича; Мстислав Ярославич Немой, тоже правнук Мстислава Великого; князь Пересопницкий, Всеволод Мстиславич, сын киевского князя; Михаил Всеволодович, племянник князя черниговского, и Даниил Романович, зять Мстислава Храброго, князь волынский. Не было там ни смоленского, ни полоцкого, ни рязанского князей, ни полков новгородских.

Судьба ворожила Чингисхану и его удачливым «псам». Безусловно, что одной из причин неполного сбора княжеских дружин была неутихающая межкняжеская борьба за первенство на Русской земле. Но сводить все лишь к феодальной раздробленности, к взаимной вражде и неприязни князей было бы неправильно, это исказило бы картину происшедшего. Можно полагать, основываясь на скудных летописных сведениях, что на Руси не очень-то и знали, какой враг появился в южных степях.

В Новгородской летописи читаем: «Том же лете по грехом нашим придоша языци незнаеми, их же добре никто ж не весть: кто суть и отколе изидоша, и что язык их, и которого племени суть, и что вера их. А зовутся татары, а инии глаголють таурмены, а други печенези; инии же глаголют… яко… суть ис пустыни Етриевские… Бог един весть, кто суть и отколе изидоша; премудрии мужи ведять я добре, кто книгы разумееть; мы ж их не вемы, кто суть; но еде вписахом о них памяти ради русских князь и беды, яже бысть от них им: слышахом бо, яко много страны поплениша — ясы, обозы, касоги и половеч безбожных множество избиша…»

Запись многозначительна. Но если уж и не совсем не знали о новых завоевателях, как сей летописец, если хотя бы через купцов по Волге и могла дойти весть до Юрия Всеволодовича о разгроме государства хорезмшаха, если через тех же половцев и докатывались известия о погроме на Кавказе, то никто на Руси не отдавал себе отчета, с какой военной организацией придется столкнуться. А если бы и знали?

Мы видели, как в битве на Липице Мстислав Храбрый, или Удалой, как его еще называли, кинулся в рядах своих дружинников в гущу боя и рубил топором. В мужестве, смелости, искусстве владения оружием ни иным князьям, ни их дружинникам не откажешь.

Военная организация этой эпохи во многом уступала тому, что имел под рукой Святослав Игоревич, один из первых князей Киевской Руси. Распалось централизованное государство, распалось и всенародное ополчение. Главной военной силой эпохи феодальной раздробленности стала княжеская дружина. Основной силой Святослава были «пешцы», пешие полки.

Княжеские дружины, как и рыцарское войско в Европе, были конными. Они были надежной «полицейской» силой для поддержания княжеской власти, каждый дружинник был профессиональным воином, землевладельцем или служилым у князя, ратным холопом самое меньшее.

Если внимательно вчитываться в летописи, то сначала возникнет недоумение: чем же занимались полных два столетия русские люди? Только и делали, что воевали по нескольку раз в году друг с другом. А кто же пахал, кто сеял, кто возводил монастыри и храмы, кто ставил города?

И начнет проступать сквозь скупые строчки летописей, что войны-то вели князья, дружина на дружину, что очень редко в этих войнах участвовали те, кто занимался созидательным трудом. В княжеские войны чаще всего вступало городское население. Это когда один князь осаждал другого в городе и город садился в осаду. А нередко бывало и так, что горожане, затворив город, объявляли князю: тебя, дескать, держать не будем, иди, тебе из города путь чист. Если горожане хотели защищать город, то очень редко удавалось осадившему его взять.

В иные походы князьям удавалось увлечь и ополчение из горожан и землепашцев. Случалось, правда, это довольно редко. Возвращаясь к битве на Липице, можно предположить, что суздальские князья привели со своими дружинами, профессиональными воинами, большое число селян и горожан. Вероятно, и Мстислав Удалой привел с собой новгородцев, не состоящих в военном сословии. Босы и поскидав порты, с топорами кинулись на суздальцев, конечно же, люди невоенные, и побежали перед ними суздальцы, не привычные к ратным делам.

Перевес суздальских князей Юрия Долгорукого, Андрея Боголюбского, Всеволода Юрьевича, потом и Юрия Всеволодовича над другими князьями, над другими русскими княжествами объяснялся не воинственностью северян (южане были не менее привычны к битвам, хотя бы из-за близкого соседства с половцами), а прочной экономической опорой. Владимирское княжение, как мы уже упоминали, стало перевалочным центром всего Волжского торгового пути, который всегда превосходил торговый путь из греков в варяги. Суздальские князья имели возможность держать более крупные дружины, чем князья других княжеств, они имели на это большие средства.

Мстислав в голове дружины в бою на Липице, с топором, привязанным паворозой (ремнем) к руке, — ярчайший символ того, что являла собой тактика дружинного боя. Удаль, смелость, умение владеть оружием. Каждый дружинник был витязем, необоримым в поединке с половцем, да и не с одним. Дружинники были отлично вооружены. Меч, топор, копье, лук, кольчуга и дощатые доспехи, конь в броне.

Средневековый бой до изобретения порохового оружия имел свои законы. Обычный численный перевес в средневековом конном бою ничего не давал. Тысяча норманнов, если верить французским хроникам, изрубила, как стадо баранов, сорокатысячное ополчение французских крестьян. Побеждал тот, кто был смелее, кто искуснее владел холодным оружием, кто привык сражаться в дружине плечом к плечу. Численный перевес начинал влиять, когда он соотносился один к десяти, а то и более. Во всяком случае, воин, профессионально владеющий мечом, свободно сопротивлялся, а то и мог разогнать десяток вооруженных непрофессионалов. Каждый его удар был неотразим, он же мог отражать удары, тотчас нанося ответные. Битвы между княжескими дружинами, профессионалов с профессионалами, сводились к большому числу поединков, в которых соблюдались рыцарские правила боя, ибо дружинник и младший и старший сегодня служил под стягом, скажем, черниговского князя, а завтра переходил к князю киевскому, или, наоборот, князь уходил на княжение в другую волость, а дружинник оставался в том княжестве, где владел землей.

К концу XII — началу XIII века ослабел натиск половцев. Многие половецкие ханы породнились с русскими князьями, ассимиляция захватывала и более широкие сословия. Между половецкими ханами шла своя усобица. Русские приглашали половцев для нападений на соседние княжества, половецкие ханы в своих междоусобных битвах звали на подмогу русских князей.

Никогда половецкие орды, даже в самом начале их нашествия на Русь, не обладали таким потенциалом, как войско Чингисхана, никогда они не были связаны столь жестокой военной дисциплиной, и тактика их резко отличалась от тактики монголо-татар. Быстрый наскок, осыпь стрелами и бегство, если встречали отпор закованных в железо дружинников. Победы одерживались только огромным, многократным численным превосходством. Весь пафос «Слова о полку Игореве» к тому и сводится, что поражение потерпел князь-одиночка и, если бы к нему пришли на подмогу другие князья, половцам победы не одержать. Так оно и было, когда Владимир Мономах поднимал на половцев соединенные силы княжеских дружин.

Но простого соединения княжеских дружин для отпора сильнейшему противнику мало. Вчерашние враги, вчерашние супротивники на поле боя должны были собраться в полки, подчиненные единой воле, забыв все распри, обиды и пролитую кровь. И даже если бы такое единение было достигнуто, нужно время, чтобы научиться взаимодействию в бою очень разным по подготовке, по тактике боевым единицам. Такому войску нужен был и единовластный полководец, признанный не только вождями дружин, но и всей массой дружинников из разных земель. Естественно, что в тот короткий срок, который был отпущен южным князьям для сбора войска против неожиданных захватчиков, перестроить тактику боя, свести дружины в единый военный механизм было невозможно. Невозможно было это сделать и в год и в десятилетие. Политический строй Русской земли должен был перемениться, чтобы русское войско могло противостоять войскам Чингисхана. Впрочем, в то время соединенным силам Чингисхана нечего было противопоставить не только на Русской земле, айв Европе тоже.

К Днепру вслед за половцами двигалось не войско Чингисхана, а всего лишь один его кошун. Соединение дружин южных князей, которое вышло против Джебе и Субэдея, было достаточно могучим для прежних боев с половцами. Такой силой не обладал и Мономах, побеждая половцев. Но враг на этот раз был иным, иной была его выучка, иной была и тактика. Половцы дальше изматывания русских дружин осыпью стрел и наскоков не шли. Так же примерно действовали и печенеги, так скифы остановили продвижение войск Александра Македонского.

Чингисхан и его полководцы владели и тактикой изматывания, имели и легковооруженную конницу для наскоков, и тяжеловооруженных всадников для встречного боя. Войско Чингисхана делилось на три вида вооруженных сил: легковооруженные конники, тяжеловооруженная конница, воины, обслуживающие осадные орудия.

Задачей легковооруженного воина было завязать бой, осыпать противника стрелами. Обычно из легковооруженных всадников формировались авангарды. Воины авангарда имели на вооружении по два лука и по два колчана стрел. Лук для дальней стрельбы легкими стрелами, для стрельбы по воинам в доспехах, лук с тяжелыми стрелами с закаленными наконечниками. В каждом колчане не менее тридцати стрел, да еще тридцать железных наконечников в запасе. Все воины авангарда и других подразделений имели кривой меч, боевой топор, кожаные доспехи и арканы. Авангард выдвигал вперед летучие отряды. Они вели разведку, внезапно наезжали на противника, осыпая его стрелами. Воины этих отрядов копий не имели, ибо те могли выдать их присутствие в высокой степной траве. Воины главных сил авангарда были вооружены и легкими копьями.

За авангардом следовали правое и левое крылья войска. Они тоже имели свои авангарды. Строились правые и левые крылья обычно в несколько линий. Последние линии, как правило, состояли из воинов тяжеловооруженных.

Тяжеловооруженный всадник имел два лука: для дальнобойной стрельбы и для стрельбы на короткую дистанцию. Два колчана стрел, запасные наконечники, два меча — кривой и прямой, длинное копье, боевой топор, кольчугу, железный шлем, иногда и пластинчатые доспехи, кожаные доспехи для коня.

Оба крыла, правое и левое, стягивались сзади главными силами войска, тяжеловооруженными всадниками и ханской гвардией. Таким образом получалось что-то похожее на полумесяц с тяжелым непробойным полукружьем у основания и с легким полукружьем впереди.

Авангард завязывал бой. В его задачу входило осыпать противника стрелами, изранить коней, расстроить плотный строй и обратиться в бегство. Противник, полагая, что одерживает верх, пускался в преследование и как бы проваливался в пустоту. Правое и левое крылья смыкались, и в полном окружении противник уничтожался. Этот строй Чингисхан заимствовал из порядка облавных степных охот на диких зверей.

Если противник был достаточно силен и не поддавался заманиванию авангарда, не терял строя, в атаку переходили левое и правое крылья. Левое крыло вело бой на дистанции, осыпая противника стрелами, пробуя его прочность короткими рукопашными схватками. Правое крыло считалось крылом атаки, крылом главного удара. Оно начинало действовать, когда левое выпустило на противника сотни тысяч стрел. В задачу правого крыла входило обойти или прорвать центр противника, подрубить его знамя, схватить или убить военачальника. Лишь только центр противника оказывался прорванным, в бой вступали главные силы.

Ставка хана обычно располагалась за спиной главных сил. Ни о каких заездах хана в ряды противника во время боя и помыслить было нельзя. Даже темник и тот не считал особой доблестью сражаться в рядах воинов, его задача сводилась к организации боя. Да и тысячники редко принимали непосредственное участие в битве.

Ныне трудно определить, сколь многочислен был кошун Джебе и Субэдея. К цифрам численности войск русских и монголо-татарских, которые указываются в источниках, надо подходить с крайней осторожностью.

Марко Поло, совершивший путешествие в сердце империи Чингисхана, писал о сотнях тысяч воинов, которыми располагали монгольские военачальники. Однако передвижения столь огромных масс были не так-то просты, даже при крайней нетребовательности монгольских воинов. Каждый монгольский воин должен был иметь не менее трех заводных лошадей. (Наказ Чингисхана требовал при каждом воине пять лошадей.) Передвижение войска в 300 тысяч воинов с миллионом голов лошадей, с повозками для оружия, с юртами и стадами для продовольствия войска создавало немало проблем. Очень сомнительно, чтобы Марко Поло и другие европейские путешественники, посещавшие империю Чингисхана, видели такое войско в походе. Им пришлось бы потратить много дней, чтобы на лошади объехать эту громаду. Писалось все со слов монгольских чиновников.

Сообщения современных арабских авторов не могли быть более достоверными, чем сообщения европейцев. Прежде всего их поразил успех Чингисова войска. Успех этот, его победы нужно было как-то объяснить. Первое, что приходило в таких случаях на ум, что не оскорбляло мусульманского самолюбия, это превосходящая численность неожиданного нашествия.

Русские летописцы находились в еще более трудном положении. Они не очень-то знали, что рассказать о новом и грозном враге после битвы на Калке, не прибавилось знаний о нем и после Батыева нашествия. Объяснение разгрома русского войска лишь междоусобицей князей, с точки зрения летописцев, было недостаточно, поэтому в их сообщениях возникали числа неимоверные.

Все расчеты последующих исследователей строились лишь на косвенных данных и на сообщениях летописцев, серьезного демографического анализа не проводилось, описание битв не привязывалось к местности, как это обязывает делать история военного искусства. Размеры поля, где происходили битвы, не принимались в расчет, не рассчитывалась возможность прокормить огромные людские массы, якобы участвовавшие в битвах. Принимая во внимание крайне лаконичные сообщения о ходе битвы на Калке и восстанавливая по летописным известиям ход всей кампании, мы можем предположить, что силы сторон были приблизительно равны. Неравны были тактика войск и их подготовка.

Князья на совещании в Киеве приняли аргументы Мстислава Удалого. Он говорил: «Если мы, братья, не поможем им (половцам), то они предадутся татарам, и тогда у них будет еще больше силы». Князья решили: «Лучше нам принять их (татар) на чужой земле, чем на своей» (Ипатьевская летопись).

Поход был начат в апреле при полном разливе рек. Часть русских войск шла на конях вдоль берега, часть плыла вниз по Днепру. К русским князьям пришли послы Джебе и Субэдея. «Се слышим, оже идете противу нас, послушавше половцев, — заявили послы, — а мы вашей земли не заяхом, ни город ваших, ни сел ваших, ни на вас придохом, но придохом богом пущени на холопы и на конюси свое на половче; а вы возьмите с нами мир; оже выбежать к вам, а бийти их оттоле, а товары емлите к себе; занеже слышахом, яко и вам много зла сотвориша; того же деля и мы бием» (Новгородская летопись, Лаврентьевская летопись).

Как видим, монголо-татары действовали по неизменной схеме: разделяй и бей поодиночке. Эта тактика оставалась неизменной на столетия, никогда они не забывали применить этот маневр. Многие их противники были обмануты таким образом. Русских князей на этот счет просветили половцы, которых точно так же провели перед схваткой монголо-татар с аланами.

Обычно неудачу похода русских князей навстречу Джебе и Субэдею приписывают несогласованности в действиях киевского князя и Мстислава Удалого, в разнице их взглядов на ведение боя и забывают о «мирном» предложении монголо-татар. Ипатьевская летопись сообщает, что князья не приняли предложения Джебе и Субэдея и перебили их послов.

Весьма неожиданное сообщение, и если уж принимать его на веру, то следовало бы как-то объяснить в общем-то необычный для русских князей поступок с послами. Не скрывается ли в этом акте, не согласованном с понятием посольских пересылок для русских княжеств XIII века, желание Мстислава Удалого грубо оборвать переговоры и сделать невозможным примирение и отмену общего похода? Возможно, монголо-татарский засыл все же возымел действие на Мстислава киевского и Мстислава черниговского. Они не были столь тесно связаны с половцами, как Мстислав Удалой. Не с этого ли момента и началась между князьями распря, которая привела к плачевным результатам?

На семнадцатый день похода русское войско остановилось близ Олешья, по-видимому, где-то на берегу Роси. Там его нашло второе монголо-татарское посольство. На этот раз послов отпустили с миром, хотя они и упрекали князей за убийство первых послов и опять предлагали оставить половцев на произвол судьбы: «А есте послушали половеч, а послы наша есте избили, а идете противу нас; то вы поидите, а мы вас не заяли, да в сем бог».

Настало время переправляться через Днепр. По лодкам были наведены мосты, и все русское войско вышло в степь. Сразу же за Днепром завязалось дело.

Обычно Мстислава Удалого и его зятя Даниила галицкого, самого молодого и смелого князя, упрекают в поспешности, в желании первыми заслужить славу победителей. Но не связаны ли их поспешные действия со вторым монголо-татарским посольством? Не поторопился ли Мстислав завязать дело, чтобы лишить союзников предлога отвести свои войска?

Русские князья были совершенно незнакомы с монголо-татарской тактикой. Налет авангарда они восприняли как начало боя, а его отступление расценили как бегство противника, как свой успех.

Восемь дней двигалось войско степью в постоянных стычках с летучими отрядами противника. И казалось русским князьям и воеводам, что неведомые пришельцы бегут, устрашившись русской силы. Так от одной успешной схватки до другой, теряя по дороге убитых, раненых, запаленных лошадей и просто изнемогших от жары, на восьмой день вышли на берег Калки. Здесь пришельцы еще раз ввязались в бой с русскими дружинами и перебежали на другой берег.

Мстислав киевский все еще проявлял нерешительность в действиях. Ни одна из летописей не привела мотивов его медлительности, обвиняя князя лишь в равнодушии к сотоварищам, что вслед за летописцами делает и историография. Обвинения эти несостоятельны и когда князя упрекают в том, что он не перевел через Калку киевские полки, и когда, видя разгром своих союзников на противоположном берегу, не двинулся к переправам.

Летописец утверждает, что Мстислав Удалой из зависти вырвался вперед, дабы присвоить победу над пришельцами. Между тем логика военного дела требовала незамедлительной переправы, пока ее не преградили главные силы противника. Мстислав Удалой не понял тактики пришельцев, не догадался, что те и не собирались отгораживаться водной переправой, а, наоборот, ждали русских на своем берегу для решительной битвы.

Можно предположить, что Мстислав киевский был просто осторожнее других, не хотел без разведки переходить реку и, конечно же, мог думать о мирном исходе дела.

Мстислава Удалого мирный исход не устраивал. Он перешел Калку, за ним поспешили Даниил Романович и Мстислав черниговский. Вперед Мстислав Удалой послал половецкую сторожу под водительством своего старого сподвижника по походам и по Липицкой битве воеводы Яруна. Вслед и сам выехал взглянуть на противника, ибо тут же получил сообщение, что наконец-то вблизи видны пришельцы со всеми своими силами.

Между тем русские дружины заняли позиции. Дружина Мстислава Удалого сдвинулась вправо и заняла позицию вдоль реки, дружина Мстислава черниговского встала у переправы по оба берега Калки, дружина Даниила Романовича выдвинулась вперед как ударная сила. Мстислав киевский встал за переправой на каменистом кряже и обносил стан частоколом, огораживая его повозками.

Летописцы не раз упоминают, что не было ни на Русской земле, ни в соседних странах князя храбрее Мстислава Мстиславича Удалого-Храброго, не было человека более решительного и стремительного в бою. Можно понять его душевное состояние, когда он увидел врага не бегущего, а ожидающего нападения. И не столь многочисленного, как то расписывали половцы, и не такого-то могущественного, судя по вооружению. Не выдержать удара такому противнику не только всех соединенных сил русских князей, но и его кованой рати, которая взрежет этот строй тяжелыми копьями, подавит конями в железных доспехах. Невдомек было Мстиславу, что увидел он всего лишь авангард, легковооруженных всадников с короткими легкими копьями.

Мстислав тут же поднял в атаку половцев, дружину Даниила Романовича и свою дружину. Говорят, даже не посчитал нужным сообщить, что идет в атаку, ни Мстиславу черниговскому, ни Мстиславу киевскому.

Летописи писались монахами или княжескими книгочеями вдалеке от битв, очень редко очевидцами событий. Переписчики летописных сводов часто переиначивали тексты по-своему, под влиянием различных тенденций, а здесь и некого было спросить, ибо и Мстислав черниговский и Мстислав киевский погибли на Калке.

Мстислав Удалой никак не мог поднять свою дружину, половцев и дружину Даниила Романовича незаметно и тайно от своих союзников, как это утверждают летописцы. Дело это в боевой обстановке совершенно нереальное, и обсуждать его нет смысла. Вместе с тем вполне резонно было оставить часть войск как резерв и охрану переправы. У киевского Мстислава было много пеших воинов. Естественно, что для атаки конных войск они были непригодны, а оборону держать на случай превратностей боя могли. Черниговскому Мстиславу надлежало свою конницу поставить в резерв и беречь переправу. Отсутствие главнокомандующего, облеченного правом единовластно распоряжаться всеми силами, конечно же, лишило русское войско взаимодействия.

Учитывая превосходство военной организации монголо-татар над феодальной структурой княжеских дружин, можно полагать, что ввод в бой всех дружин, и киевской и черниговской, не привел бы к иному результату. Восемь дней заманивали пришельцы русское войско, за восемь дней их разведка боем составила полное представление о русских силах, их тактике и боеспособности. Полководцы Чингисхана по его заветам не смели начинать битвы, не имея подавляющего превосходства над противником как численного, так и в организации боя.

Монголо-татары имели возможность наблюдать все в русском войске, русские воеводы видели лишь силы авангарда. Разделение русских сил облегчило задачу Джебе и Субэдея, но несомненно, что готовились они к встрече со всеми силами, двигавшимися на них, и рассчитали свои силы, иначе отошли бы и от Калки.

По данным Лаврентьевской летописи, битва произошла 31 мая 1223 года. Первыми ударили половцы, за ними в ряды завоевателей врубилась дружина Даниила Романовича со своим князем во главе. Даниилу было 18 лет, и был он, по сообщениям летописца, «дерзок и храбр», «от головы и до ног его не бе в нем порока» (Ипатьевская летопись).

Авангард принял бой и после короткой схватки, в которой все же успели ранить Даниила, показал русским спину. Половцы во главе с Яруном, Даниилова дружина и Мстислав Удалой ринулись в преследование и оказались меж правым и левым крыльями монголо-татар перед лицом железного строя главных сил. Правое и левое крылья начали окружение, а тяжеловооруженные всадники ударили встречь. Взгляду участников битвы открылись совсем не те силы, о которых они предполагали, и удар был крепок. Половцы побежали, сминая ряды Мстислава Удалого и внося замешательство на переправах в стане Мстислава черниговского. Даниилова дружина была почти полностью уничтожена. Стиснутая с трех сторон, не могла отразить удара и дружина Мстислава Удалого.

И здесь опять же летописцы обвиняют Мстислава киевского, что стоял он на своей горе и равнодушно взирал, как гибнет русское войско. А что он мог сделать? Двинуть своих пеших воинов на переправу, разрушенную половцами, когда у них на спине, на пятках висела легкая конница противника? Подставить под верную смерть от кривых монгольских мечей пешую рать? Ему не оставалось ничего иного, как замкнуть кольцо обороны.

Странно другое. Даниила, раненного, дружинники умчали в степь. Но Мстислав Удалой, несмотря на всю свою славу, кинулся в бега и даже не попытался укрыться с остатками дружины в стане Мстислава киевского. Виновен был он перед киевским князем своей поспешностью, а не киевский князь своей осторожностью.

Все войско Джебе и Субэдея три дня штурмовало лагерь киевлян и взять не могло. Несколько минут боя в открытом поле дали им победу над большей частью русского войска, и три дня штурма не принесли победы над полками киевлян. Это была первая зарница победы русских над завоевателями в далеком будущем, прорисовка тактики, превосходящей тактику монголо-татар.

Станом киевлян монголо-татары овладели предательством. С. М. Соловьев называет предателей «варварской сбродной толпой». Назывались они «бродниками». Б. Д. Греков в своей работе «Золотая Орда и Русь» пишет: «К татарам присоединились „бродники“ (по всем признакам славяне, жившие на берегах Азовского моря и по Дону). Это воинственное население, прототип позднейшего казачества, находилось во враждебных отношениях с князьями черниговским и киевским. Совместное выступление их с татарами против русских княжеских дружин может быть объяснено желанием „бродников“ нанести удар соседним черниговским князьям и боярам, успешно осваивавшим на своей территории землю и энергично подчинявшим своей сеньориальной власти непосредственных производителей — земледельцев. За отсутствием каких бы то ни было источников говорить по этому предмету что-либо более уверенно невозможно». Продолжая предположения академика Б. Д. Грекова, следовало бы задуматься и над тем, не были ли поставлены «бродники» в безвыходное положение и под страхом гибели не пошли ли на ложное крестоцелование, что монголо-татары не причинят вреда киевским дружинам, если те сложат оружие. Когда киевляне, поверив «бродникам», сложили оружие и вышли из лагеря, монголо-татары набросились на них в степи и всех изрубили. Схватили Мстислава киевского и других князей, положили на них доски, сели на доски и, задавив побежденных, пили за победу.

Князь Василько ростовский, посланный Юрием Всеволодовичем с подмогой южным князьям, дошел только до Чернигова. Узнав о разгроме южных дружин, вернулся в Суздальскую землю.

Ответственность за неудачный поход, конечно же, падает прежде всего на Мстислава Удалого, человека беспокойного, воинственного, блестящего представителя русского рыцарства всей эпохи феодальных войн и бессмысленных дележей земли между княжескими родами. Вместе с тем его участие в битве на Калке показало, что ни удальством, ни рыцарскими отрядами, ни смелостью монголо-татар не победить, что понадобятся десятилетия на полную перестройку не только военной, но и социальной структуры, прежде чем из феодальной усобицы родится государственное начало: оно и даст те силы, которые положат предел господству завоевателей.

Накануне ордынского вторжения

Войско Джебе и Субэдея, разгромив на Калке ополчение южных русских князей, вошло в Черниговскую землю и дошло до Новгорода-Северского. От Новгорода-Северского повернуло назад. Жители городов и сел выходили навстречу пришельцам с крестами, молили о пощаде, но бесполезно. Пришельцы уничтожали жителей, города и села сжигали. Кошун двигался, к счастью, узкой полосой, там, где он прошел, оставались пепелища, слеталось воронье. Как явились внезапно, так внезапно же и исчезли. Из далекой грозовой тучи откололось и налетело облако, ударила молния, громыхнул гром, и облако растаяло, но туча громоздилась над бескрайними степями востока. Внять бы всей Русской земле, всем русским людям грозовому предупреждению, понять бы, что битва на Калке — это предвестие неисчислимых бедствий, что надо готовиться к встрече с врагом лютым и немилостивым.

Быть может, насторожила бы Калка Юрия Всеволодовича, насторожила бы и других, да случилось тут одно обстоятельство, смягчившее тревогу. В том же 1223 году Джебе и Субэдей пошли на Волжскую Булгарию, проникли глубоко в ее пределы, но, ослабленные битвой на Калке, не смогли одолеть булгарских князей, потерпели поражение и ушли в далекие степи.

Жизнь на Руси продолжалась все в той же межкняжеской усобице.

Князь Мстислав Мстиславич Удалой (Храбрый) ненадолго пережил Калку. Он умер в 1228 году, развязав своей смертью новый этап борьбы за киевский стол и галицкое наследство меж Даниилом Романовичем и венгерскими королевичами. Ольговичи опять устремились из Чернигова к Киеву, вырывая его из-под северных Мономашичей.

У северных Мономашичей — свои заботы. После смерти Константина Всеволодовича в 1219 году спор о том, кому быть великим князем на Северо-Востоке, принял более спокойные формы. Ярослав Всеволодович, ранее очень постаравшийся для смуты, согласился с Юрием Всеволодовичем, и братья поделили княжение. Ярослав сел княжить в Новгороде, Юрий — во Владимире. Но влияние окружающего владимиро-суздальского боярства и происки новгородской боярской олигархии делали мир между братьями напряженным и взрывоопасным.

Забота Юрия и Ярослава Всеволодовичей — Великий Новгород. Без опоры в Новгороде Владимирское княжение теряло значение княжения великого, первенствующего на Руси, так же как Новгородская земля без князя из сильнейшего рода становилась добычей западных соседей. Мы уже говорили, что с затуханием торгового пути из грек в варяги и из варяг в греки торговля переместилась на Волжский речной путь. Суздальская земля оказалась в центре этого торгового оборота. Новгород вне влияния суздальских князей — это нарушение торгового процесса. Как в свое время для киевских князей было немыслимо старшинство на Русской земле без княжения в Новгороде, так и теперь для владимирских. Связь с Новгородом летом по речным путям, зимник — посуху через Торжок и Тверь. В этот круговорот включаются Кашин, Калязин, Бежецк. Все чаще и чаще в летописях и документах той эпохи появляются названия этих городов. Возникает и Новгород-Низовский. Это на Волге Юрий Всеволодович укрепляет суздальскую торговлю.

Новгород Великий — велика и забота. Здесь не устают бороться боярские партии, сюда протягивают руки Ольговичи черниговские. Суздальские князья верны властным традициям Андрея Боголюбского и Всеволода Юрьевича. Новгородское боярство хочет князей покорных своей воле, властных боится, отказывает суздальским князьям, провожает прочь, ищет на стороне, не находит и опять возвращает их. Юрий Всеволодович посылает княжить в Новгород то брата Ярослава, то сына, то соглашается на княжение в Новгороде Михаила черниговского, правда взяв с города за такую уступку большой откуп.

Новгородской боярской олигархии несколько вольготнее при черниговском князе, но он не защитник от немцев, а Орден Меча, подстрекаемый Римской курией, стремится проникнуть на Новгородскую землю в надежде расширить свои владения и область католического влияния. Новгородцы спешат на поклон к суздальским князьям, и те ведут свои полки на помощь новгородцам и псковичам. Вспомним, что говорил Всеволод Юрьевич, посылая старшего сына Константина на княжение в Новгород: «На тебя бог положил старшинство во всей братье твоей, а Новгород Великий — старшее княжение во всей Русской земле…» В северорусском летописании появляется наименование: «великое княжение Владимирское и Великого Новгорода».

Великое Владимирское и Великого Новгорода княжение не дробилось на отдельные земли. Процесс консолидации центростремительных сил не прекратился со смертью могущественных объединителей Северо-Восточной Руси, ибо опора княжеской власти на широкое сословие служилых людей (дворянство по Б. А. Рыбакову), на торговый люд, на ремесленников и землепашцев оставалась прежней. Крупное боярство было сломлено княжеской властью. Все говорило о том, что движение центростремительных сил преодолевает действие центробежных, что Северо-Восточная Русь выступит в недалеком времени государственным началом на всей Русской земле.

Тот же процесс, но в более усложненной обстановке начинался и на самой окраине Южной Руси, на земле Галицкой.

Мстислав Удалой и здесь успел усугубить межкняжескую вражду, передав Галич в нарушение всяческого «княжего права» не Даниилу Романовичу, а венгерскому королевичу. Естественно было ожидать, что Даниил Романович, уже успевший показать себя ратоборцем, бесстрашным воителем, не успокоится, пока не отберет у иноземцев отчину.

Казалось бы, ничто не благоприятствовало этому предприятию, кроме решимости и мужества молодого князя. В Пинске сидел князь, враждующий с Даниилом; киевский князь Владимир Рюрикович, один из многих тогдашних временщиков на киевском столе, таил обиды еще на Даниилова отца; черниговские князья, сыновья Владимира Рюриковича, как всегда, были готовы к захватам и не хотели передачи Галича в руки Мономашича. Они призвали половцев и осадили Даниила в крепости Кременец.

Крепость была неприступна. Много позже ее, чуть ли не единственную, пришлось обойти стороной и Батыю. Пока князья злобились у изножия горы, на которой стояла крепость, Даниил вступил в переговоры с половецким ханом Котяном, дядей своей жены, дочери Мстислава Удалого. Хан Котян увел половцев. Князья разошлись, и Даниил, выждав момент, с небольшой дружиной овладел Галичем, а венгерского королевича взял в плен.

Был Даниил благороден и ценил добро. Помня доброе отношение к себе короля Андрея, отпустил пленника с миром домой. У венгерского короля нашлись советчики и подняли его против Даниила. Он двинулся к Галичу, города не взял и отступил.

Казалось бы, в Галицком княжестве должно было восстановиться спокойствие. Даниилу заняться бы укреплением городов, созвать большую дружину, он же видел пришельцев, дрался с ними и понимал, что, если те явятся вновь, борьба будет тяжкой. Даниил реально оценивал опасность для Русской земли. Он искал дружбы с северными Мономашичами, с Юрием Всеволодовичем, с Ярославом, но не обрел в Галицком княжестве той опоры, которую оставили Андрей Боголюбский и Всеволод Юрьевич своим преемникам. Отец Даниила не успел «передавить пчел», и Даниил много претерпел от бояр, но не решился (а быть может, и не имел для этого сил) разгромить боярство, как это сделали северные Мономашичи. Из-за боярских интриг не раз приходилось Даниилу уходить из Галича, силой возвращаться назад, изгонять венгерских захватчиков, мириться с королем Белой, схватываться с Ольговичами, призывая на помощь Ярослава Всеволодовича. Так и не достигла спокойствия или хотя бы равновесия между центробежными и центростремительными силами Галицкая земля до трагического для всей Русской земли часа.

В первой трети XIII века, несмотря на усиление центростремительных тенденций, центробежные силы продолжали действовать. Киев, Смоленск, Галич, Полоцк, Чернигов жили своей обособленной жизнью, словно их мало что связывало. Но в реальной политической жизни они очень часто тесно взаимодействовали, время от времени открыто заявляли о своих общерусских претензиях, требовали закрепления за собой Новгорода.

Так поступал смоленский князь Мстислав Удалой в 1209–1216 годах, а черниговский князь Михаил в 1229–1231 годах. В сущности, одним из проявлений борьбы за первенство в Русской земле был конфликт между Черниговом, с одной стороны, Киевом и Галичем — с другой, в 1235 году. Сначала черниговский князь Михаил организовал отпор войскам Даниила галицкого, последний должен был отступить. Однако его союзник киевский князь Владимир Рюрикович вернулся все же в Киев. Тогда в борьбу вмешался северский князь Изяслав Владимирович, который обратился за поддержкой к половцам.

Военно-политическая активность половцев, князей Изяслава и Михаила привела к тому, что Изяслав стал князем в Киеве, а Михаил в Галиче. Однако никто из них не претендовал на общерусское лидерство и не пытался тогда проникнуть так или иначе на берега Волхова. Это было трудно не только потому, что южные князья ослабили друг друга в ходе конфликта 1235 года, но также еще и потому, что северные князья Юрий и Ярослав становились все более влиятельными в Русской земле. Не случайно Даниил галицкий рассчитывал тогда на помощь князя Юрия, не случайно князь Ярослав Всеволодович в 1236 году двинулся из Новгорода в Киев, где и находился до весны 1 238 года. (После битвы на реке Сити он вернулся в Киев.)

Возможно, что тогдашнему успеху Ярослава и Юрия в концентрации русских земель содействовал не только их большой политический опыт, но также особые экономические обстоятельства, в частности весьма тесные торговые связи Новгорода с Северо-Восточной Русью, осуществлявшиеся по Волжскому торговому пути.

Шексна выводила Новгород на Ярославль, Кострому, Новгород-Низовский, оттуда на Владимир, Муром и Рязань. Ни Новгород не мог жить без этих городов, ни эти города без Новгорода. Тверь на Волге при впадении реки Тверцы, Торжок на Тверце, по Тверце через верхний (вышний) волок на реку Мету, по Мете в озеро Ильмень. То кратчайший путь с Волги на Новгород, с Новгорода на Волгу. Суздальские князья с той поры, как пришел в Суздаль Юрий Долгорукий, а может быть, и того ранее проведали об уязвимости Великого Новгорода с этого подбрюшья земли Новгородской. В острые моменты вражды с боярской олигархией Новгорода суздальские князья закрывали подвоз через Торжок хлеба и других товаров, и их противники вынуждены были смиряться.

Это, разумеется, не значит, что Новгород совсем порвал свои торговые связи с югом, не поддерживал экономических контактов со Смоленском, Киевом. Связи по Днепру сохранялись у Новгорода, однако Волжский торговый путь тогда, видимо, доминировал.

Все это дает основания считать, что через трудности феодальной усобицы, сквозь вражду княжеских родов государственное начало, движение центростремительных сил в Северо-Восточной Руси, невзирая на временные перепады, постепенно брало верх, и Северо-Восточная Русь в начале XIII века стояла на пороге создания более прочного политического объединения, чем другие части Русской земли той эпохи.

Но в ту пору уже доносились громовые раскаты с востока. Время ворожило Чингисхану, когда тот нападал на одряхлевшие цивилизации, время ворожило и его внуку Батыю, когда тот двинулся на Русь, переживавшую весьма сложный этап своей истории — этап феодальной раздробленности.

Летописцы сообщают, что с булгарской земли прибежали беженцы и просили Юрия Всеволодовича приютить их. Юрий Всеволодович будто бы обрадовался людскому притоку, устраивал беженцев по городам и весям.

Но чего бы стоил Волжский торговый путь, если бы с 1223 года, с битвы на Калке, никто бы не водил по нему торговые караваны до Каспия и далее? Конечно же, купцы и те, кто сопровождал торговые караваны, знали, что происходит в Азии, что собой являют новые государства — улусы, созданные после смерти Чингисхана. Не могли не знать торговые люди и о завоевательных планах Чингисхана и его преемников. Знали купцы, знали и владимиро-суздальские князья, знали и в Новгороде Великом и во всех городах Владимирского и Великого Новгорода княжений.

В 1235 году в степях появились венгерские монахи-миссионеры, обращавшие в католическую веру кочевников. У алан они не нашли проводников. Там уже были все напуганы татарами. Трудно сказать, в какой степени монах Юлиан и его спутники были заняты христианскими проповедями, скорее это были разведчики, посланные венгерским королем Белой IV, чтобы установить степень надвигающейся с востока опасности. Юлиан пробрался на кочевья улуса Джучи и успел отправить королю Беле свои донесения о силе новых пришельцев из далеких степей Востока, об их намерениях. Мы имеем ценное свидетельство Юлиана, что Юрий Всеволодович знал о готовящемся вторжении монголо-татар. Юлиан пишет: «Князь суздальский передал словесно через меня королю венгерскому, что татары днем и ночью совещаются, как бы прийти и захватить королевство венгров-христиан, и что у татар есть намерение идти на завоевание Рима и дальнейшего».

Это предостережение Юрия Всеволодовича, к сожалению, не было услышано в Европе, его расценили как просьбу о помощи, ну а помогать русским там не нашлось охотников.

Враг стоял у порога.

Чингисхан умер в 1227 году. Еще при жизни он разделил между сыновьями и все завоёванные земли, и те, что еще предстояло завоевать. Старшему сыну Джучи достался улус с центром на реке Яике и все, что от Яика на север, северо-запад и на запад: Урал, Сибирь, Волга, Русь, Приднепровье и королевства Восточной Европы. Однако для столь широкой завоевательной кампании сил одного улуса не могло хватить. Джучи умер раньше Чингисхана, главой улуса стал внук Чингисхана хан Батый.

В 1235 году новый великий хан Угедей собрал курултай, на котором было решено усилить улус Джучи для завоевания Волжской Булгарии, Дешт-Кипчака и Руси. В подкрепление Батыю выступили главные силы монгольского войска под предводительством царевичей Менгу-хана, Гуюк-хана, Бучена, Кулькана, Монкэ, Байдары, Тангута и других. Не доверяя полководческим способностям «принцев», великий хан Угедей отозвал из Китая Субэдея.

Итак, в 1236 году была разгромлена Волжская Булгария, ее города разрушены и уведен несметный полон. К весне кампания завершилась. Весной 1237 года монгольские войска под предводительством Субэдея двинулись в прикаспийские степи и развернулись широкой облавой на половцев.

Левый фланг облавы прошел по берегу Каспийского моря, по степям Северного Кавказа к устью Дона. Правый фланг очищал от половцев степи. Оба фланга соединились в нижнем течении Дона. К осени 1237 года монгольские войска приблизились к русским границам, разгромив мордву и другие народы на юго-востоке от русских земель. Все препятствия для вторжения на Русь были устранены. Осенью же собрался курултай, и Батый был поставлен во главе соединенного войска.

Обычно нашествие 1237 года называют «нашествием Батыя». Это неточно. Батый был не только ханом улуса Джучи, но и в какой-то степени соправителем ханов Каракорума. Поэтому на Русь двинулось все монголо-татарское войско, во главе его туменов стояли почти все принцы крови и самый яростный из «железных псов» Чингисхана Субэдей. Основные силы монголо-татар сосредоточились для вторжения на реке Воронеж. Перед захватчиками на пути к центру Северо-Восточной Руси лежало Рязанское княжество.

Нашествие Батыя на северо-восточную Русь

Святослав, сын Ярослава Мудрого, дал начало роду князей черниговских, по его сыну Олегу они назывались Ольговичами, младший Олегов сын Ярослав стал родоначальником князей рязанских и муромских. Юрий Игоревич, князь рязанский, был поставлен на княжение Юрием Всеволодовичем, которого почитал «в место отца своего». Рязанской земле, первой из русских земель, Юрию Игоревичу, первому из русских князей, пришлось встретить Батыево нашествие.

В декабре 1237 года стали реки. На Суре, притоке Волги, на Воронеже, притоке Дона, появились Батыевы войска. Зима открывала дорогу по льду рек в крепи Северо-Восточной Руси.

К рязанскому князю прибыли послы от Батыя. Будто бы женка-чародейка и с ней двое посыльных. Трудно сказать, что означало это странное посольство и на что оно было уполномочено. Еще более вызывающими были требования десятин со всего, что имеет Рязанская земля: десятины с князей, с простых людей, десятины с коней белых, вороных, бурых, рыжих и пегих. Заранее можно было сказать, что такого рода требования неприемлемы. Скорее всего это была разведка.

Юрий Игоревич вкупе с другими князьями земли Рязанской ответил: «Когда никого из нас не останется, тогда все будет ваше».

Решительный ответ рязанского князя вовсе не означал, что он недооценивал опасность нашествия. Не была забыта Калка, известны были походы Батыя на булгар и на половцев. Юрий Игоревич поспешил послать за подмогой во Владимир к Юрию Всеволодовичу и в Чернигов к своим родичам.

Очень просто все объяснить феодальной раздробленностью, межкняжеской враждой, княжеским несогласием. Конечно, межкняжеская рознь имела весьма существенное значение. Однако не следует упускать из виду и чисто военные аспекты проблемы.

На княжение Юрия Игоревича ставил Юрий Всеволодович. Ему бы и защищать Рязанскую землю. Как? Где? Спешно, зимними путями переводить новгородские и суздальские полки к Рязани, заслоняя ее спиной? Выводить княжеские дружины против неизвестного и могущественного противника в чистое поле, далеко от городов, стены которых могли бы послужить защитой? Испытанным средством от набегов половцев было отсиживаться в городских крепостях.

Такие же раздумья не могли не овладеть и черниговским князем. Оставался еще и расчет, что зимой конное войско монголо-татар не решится на вторжение из-за бескормицы.

Юрий Игоревич между тем предпринимал усилия дипломатического характера. Он послал посольство во главе со своим сыном Федором с дарами Батыю. Крепка, знать, была уверенность у русских князей, что Батый не решится на штурм городов и крепостей.

Сколь странно было посольство «чародейки», столь же вызывающе издевательским был и ответ Батыя на посольство князя Федора. Повесть о разорении Рязани Батыем, написанная в XIII веке, рассказывает, что Батый, потребовав себе жен и дочерей русских, объявил Федору: «Дай мне, княже, видети жены твоей красоту». Рязанскому послу ничего не оставалось, как ответить: «Не полезно бо есть нам, христианам, тебе, нечестивому царю, водити жены своя на блуд. Аще нас приодолееши, то и женами нашими владети начнеши».

Быть может, этот разговор всего лишь легенда, но существо событий она передает верно. Князь Федор был убит в стане Батыя. Нашествие могло начаться и без этих дерзких словопрений, но Батыю надо было раздразнить русских князей, вызвать их из городов в чистое поле.

До сих пор не установлено: выходил ли Юрий Игоревич навстречу Батыю с рязанским войском или только его сторожа встретилась с монголо-татарами в поле? Летописные сообщения противоречивы. Есть сведения, будто рязанское войско во главе с Юрием Игоревичем вышло навстречу Батыю чуть ли не к реке Воронеж. Но это входит в противоречие с известиями, что Юрий Игоревич оборонял город и был схвачен в Рязани. Может быть, нам помогут сохранившиеся названия сел неподалеку от Старой Рязани по берегам Прони, где она впадает в Оку.

В нескольких километрах от Старой Рязани вверх по Оке, неподалеку от впадения в нее реки Прони, раскинулось село Засечье. Выше по Проне — село Добрый Сот. Ниже Засечья на высокой горе деревня Иконино. Названия деревень иногда могут дать неожиданный ключ к разгадке давних событий. Вокруг Старой Рязани что ни название села или деревни, то все со значением. Ниже Старой Рязани села Шатрище и Исады.

Заметим, что местные жители обычно хранят в памяти из поколения в поколение старинные предания своих родных мест. Так, рассказывают, что Засечьем село названо в память о битве между Батыем и рязанцами. Там, где стояла засада рязанцев, — Добрый Сот, у Шатрища раскинул Батый свои шатры, обложив Рязань, где Исады — высадился на берег Оки.

Но столь прямое толкование не всегда точно. «Засеки», «Засечье» — название привычное для приокских мест. Оно отнюдь не всегда связывалось с местом сечи. Засека — это лесной завал на пути движения ордынской конницы. Если проследить путь Батыя с низовья Воронежа, то он нас по рекам приведет на Проню выше Засечья. Ступив на лед Прони, к Рязани надо было двигаться по реке.

Вполне вероятно, что берега Оки около стольного города Рязанского княжества и тогда были уже очищены от лесов. По правому берегу, где стоял город, были пашни, на низменном левобережье, на Княжьем лугу, пасли коней. А берега Прони, конечно же, были одеты лесом. Этот лес и «засекли», чтобы преградить пришельцам путь к Рязани.

Обычно врага встречали перед засекой, чтобы иметь возможность отступить за преграду. Добрый Сот выше Засечья-Засеки. Это скорее всего указание на то, что там Батыя встретила конная дружина князя. Пешие его воины могли стоять за засекой, на горе, выставив хоругви и иконы. Отсюда и название деревни Иконино и горы — Иконинская.

Очень сомнительно, чтобы рязанский князь, не получив подмоги от Юрия Всеволодовича, решился идти встречать грозного противника на Воронеж. Но, конечно же, он попытался дать бой под стенами города. Устье Прони, Иконинская гора и лес для засеки — это единственно возможное место для такой битвы. Тогда объяснимо, почему Юрий Игоревич смог после разгрома добежать с остатками своей дружины до города. Ибо, судя по времени, которое потребовалось Батыю, чтобы его взять, город обороняли не только мирные горожане, но и воины.

Здесь уместно коснуться вопроса о численности монголо-татарского войска, вторгшегося на Русь в декабре 1237 года. К сожалению, военные историки не занимались этим вопросом. Надежных указаний в источниках мы не найдем. Русские летописи молчат, европейские очевидцы и венгерские летописи исчисляют войско Батыя, взявшее Киев и вторгшееся в Европу, более чем в полмиллиона. В дореволюционной историографии совершенно произвольно утвердилась цифра 300 тысяч.

Рассуждения о численности войск, пришедших на Русь в 1237 году, строились обычно на мобилизационных возможностях империи Чингисхана. Не принималось во внимание ни время года, ни география местности, ни возможности передвижения крупных войсковых масс по зимним путям. Не принималась, наконец, в расчет и реальная потребность в силах для разгрома Северо-Восточной Руси, не взвешивались мобилизационные возможности Северо-Восточной Руси. Ссылались обычно и на то, что монгольская лошадь могла добывать корм из-под снега, но при этом упускали из виду разницу в снеговом покрове степей на далеком юге и в регионе Рязани — Владимира — Твери и Новгорода. Никто не обратил внимания и на проблему управления в средние века войском в полмиллиона или несколько сот тысяч воинов.

Расчетами очень легко показать, что в походе по зимним дорогам войско в 300 тысяч воинов должно было растянуться на сотни километров. Монголо-татары никогда не отправлялись в поход без заводных лошадей. Не ходили даже «о двуконь», как русские дружины, у каждого воина было самое меньшее три заводные лошади. Миллион лошадей в зимних условиях на землях Северо-Восточной Руси прокормить было невозможно, и полмиллиона — невозможно, нечем прокормить и триста тысяч лошадей.

Какой бы мы ни рисовали себе нетребовательность монгольского воина в походе, он длился не десять дней и даже не месяц, а с декабря по апрель, пять месяцев. Сельский люд, приученный половецкими набегами, умел прятать продовольствие. Города доставались захватчикам в огне, не города, а пепелища. Полгода на куске вяленого мяса и на кобыльем молоке не прожить, тем более что зимой кобылы не доятся.

Столь же неясным оставался и вопрос о возможной численности русских войск, которые могли противостоять нашествию. Вплоть до исследований М. Н. Тихомирова о русских городах XIII века из одной исторической монографии в другую перекочевывали столь же легендарные числа, как и при определении численности войск Батыя. М. Н. Тихомиров пришел к выводу, что такие города, как Новгород, Чернигов, Киев, Владимир-Суздальский и Владимир-Волынский, насчитывали от 20 до 30 тысяч жителей. Это давало им возможность в случае крайней опасности выставить от 3 до 5 тысяч воинов. Города Северо-Восточной Руси, такие, как Ростов, Переяславль, Суздаль, Рязань, по числу жителей не шли ни в какое сравнение с Новгородом и Киевом. По подсчетам М. Н. Тихомирова, число их жителей редко превышало 1000 человек.

Есть основания полагать, что о состоянии русских крепостей, о численности городского населения, о мобилизационных возможностях Северо-Восточной Руси Батый и его темники имели достаточно точную информацию. 300 тысяч воинов не требовалось. Для средних веков и войско в несколько десятков тысяч всадников было огромной силой, способной разлиться по всем городам Северо-Восточной Руси, обладая неоспоримым перевесом в каждой точке приложения сил.

Исходя из соображений географического, демографического и военного характера, можно предположить, что Батый привел на Русь от 30 до 40 тысяч всадников. Этому войску да еще при отсутствии единства русских сил нечего было противопоставить.

Очень сомнительно, чтобы рязанский князь Юрий Игоревич с сыном Федором и всей родней из рязанских городов могли собрать войско хотя бы в пять тысяч воинов. При таком соотношении ни засеки, ни засады не могли изменить исход дела. Защитой для Русской земли оставалось только мужество ее воинов. Стойкости рязанцев, их упорному сопротивлению, их выходу в поле, обороне города в течение семи дней нужно воздать должное.

Начало похода ознаменовалось для Батыя первой неудачей. Разгром в чистом поле всех русских сил не состоялся. Семидневный штурм Рязани, потери в живой силе должны были сказаться.

Вызывающим посольством и убийством князя Федора Батый хотел вызвать в поле не только рязанцев, но и владимирского князя, рассчитывая в одном решающем сражении в поле уничтожить все русские войска, чтобы города остались беззащитными, ибо его не могли не беспокоить потери в живой силе во время штурма и затяжка похода.

Если рассматривать сложившуюся стратегическую обстановку, придется признать, что, поспеши Юрий Всеволодович с новгородскими полками, а с ним и Михаил черниговский на помощь Рязанскому княжеству, этим они только сыграли бы на руку Батыю. Действительное сопротивление монголо-татарскому войску Русь могла оказать, только если бы она была государством, имеющим регулярное войско.

16 декабря Батый осадил Рязань и взял ее после ожесточенного шестидневного приступа. Эта затяжка дала возможность очень многим рязанцам уйти за Оку в Мещерские леса и спастись. Через Оку в Мещерские леса Батый не пошел, не пошел и на Муром. Он двинулся разорять города по Проне. Разорил Пронск, а Белогород, Ижеславль, Борисов-Глебов с той поры исчезли навсегда.

Заметим на будущее. Сто сорок три года спустя, выходя навстречу Мамаю, великий московский князь Дмитрий Иванович (Донской) покинул пределы Рязанской земли, оставил Рязань за спиной и тем самым расколол возможный союз Рязани с Ордой.

Как сто сорок три года спустя рязанский князь Олег не мог покинуть свой город, отвести войска на Оку под защиту московских крепостей Коломны и Серпухова, так во время Батыева нашествия не мог Юрий Игоревич бросить Рязань и увести свои войска на соединение с Юрием Всеволодовичем. Свой долг защитника Русской земли рязанский князь выполнил, насколько хватило сил. Он был убит, как и еще многие князья. В живых остался его брат Ингварь Игоревич, который в это время находился у Михаила черниговского, и племянник Олег Ингваревич. Его взяли в плен во время битвы на подступах к городу.

Перед Батыем лежало несколько дорог в глубину Владимиро-Суздальской земли. Вниз по Оке через Муром на Нижний, с Оки на Клязьму и на Владимир. Неподалеку от Рязани в Оку впадала извилистая с озерными разливами река Пра. Она брала начало неподалеку от Владимира и протекала сквозь Мещерские леса. Можно было подняться к Владимиру по реке Гусь. В начале XIII века то были пустынные, малонаселенные места. Если бы Батый ограничивал свои цели грабительским набегом, эти пути, быть может, и имели бы смысл. Но его задачей было покорить всю Русь, захватить все русские земли за одну зиму. Прой и Гусем монголотатарское войско дошло бы до Владимира значительно быстрее, чем по Оке через Коломну и Москву. Но Батый остался верным своему стратегическому замыслу: воевать Русь не в крепостях, а в открытом поле.

Название «Москва» появилось впервые в летописях, когда Юрий Долгорукий заключил союз со Святославом Ольговичем черниговским. Москва была местом встречи союзных князей и их дружин. Москву для этой встречи выбрали не по капризу. Десна и Ока своими верховьями давно соединяли Чернигов и южные земли с северо-востоком. Из Оки прямой путь на Москву и по воде — по рекам Протва, Нара и посуху — через Можайск. Батый мог ожидать соединения войск владимирского князя и черниговского именно на Оке в Коломне или под Москвой. Задержка под Рязанью, встреча только с рязанскими полками не устраивала Батыя, спешившего к решительному сражению. Не мешать соединению черниговских и владимирских дружин шел он на Коломну, а искал объединенных противников, чтобы разом покончить с ними в поле, дабы брать города незащищенными.

Юрию Всеволодовичу не послужил на пользу урок, преподанный на реке Липице Мстиславом Удалым. Видимо, еще жила в князе убежденность, что «и не было того ни при прадедах, ни при дяде, ни при отце, чтоб кто-нибудь вошел ратью в сильную землю Суздальскую и вышел из нее цел». Не имея известий от черниговского князя, вернее, зная, что тот не спешит на подмогу Северо-Восточной Руси, Юрий Всеволодович совершает грубейшую тактическую ошибку: посылает свои полки под Коломну, навстречу Батыю, а сам ждет исхода битвы во Владимире. Он как бы играет в поддавки.

Это была типичная переоценка своих сил. Самому могущественному русскому князю и в ум не пришло беречь живую силу, употребить свое войско для защиты городов, наносить внезапные удары подобно рязанскому боярину и витязю Евпатию Коловрату, уклоняясь от битв и сражений в открытом поле.

Воинскую повесть XIII века о Евпатии Коловрате мы вправе считать одним из замечательнейших литературных памятников всего русского и европейского средневековья. Ни одна из песен трубадуров, ни один из рыцарских романов, ни одна из легенд не поднимается до пафоса этого сказания.

Евпатий Коловрат ушел из Рязани с посольством Ингваря Игоревича в Чернигов просить о подмоге против монголо-татар. Князь Ингварь Игоревич задержался в Чернигове, Евпатий Коловрат вернулся с «малой дружиной» в Рязань на дымящееся пепелище. Из-за Оки, из Мещеры, из тех мест, где спасались от Батыя (теперь там город Спасск-Рязанский), возвращались на родное пепелище ремесленники, землепашцы, воины, коим удалось избежать плена в битве у Засечья на Проне. Евпатий крикнул клич: кто готов ударить на супостатов, отмстить за убиенных и растерзанных жен и детей? Собралась дружина около полутора тысяч человек. Изловили распущенных с княжеских конюшен коней и погнались за Батыевым войском.

Между тем под Коломной, куда вышел встретить Батыя Всеволод, сын Юрия Всеволодовича, с суздальскими полками случилось то, что и должно было случиться. В жестокой сече владимиро-суздальское войско было разгромлено, рязанский князь Роман Ингваревич и владимирский воевода Еремей были убиты. В это время великий князь Юрий Всеволодович с сыном своим Константином отъехал от Владимира и раскинул стан на реке Сити между Угличем и Бежецком, собирал там с северных окраин полки и ждал подхода братьев Ярослава и Святослава с новгородцами и псковичами.

Одна тактическая ошибка порождала другую. Разделив свои силы посылкой полков под Коломну, Юрий Всеволодович увел княжескую дружину на Сить, оставив в городе лишь незначительную рать, как это и нужно было Батыю.

Разгромив владимиро-суздальские полки под Коломной, Батый пришел к Москве, взял и сжег город, перебил жителей, Владимира Юрьевича, сына великого князя, пленил. 3 февраля передовые отряды завоевателей подошли к Владимиру.

Когда Батыевы тумены ощутили удары Евпатия Коловрата, доподлинно неизвестно. Сказание переносит действие его дружины на Владимиро-Суздальскую землю. Этому можно верить, ибо нет сведений, что до коломенской битвы кто-нибудь обеспокоил Батыя. В «Повести о разорении Рязани Батыем» сказано: «И собра мало дружины — тысячу семсот человек, которых бог соблюде, быша вне града. И погнаша во след безбожного царя и едва угнаша его в земли Суздальстеи. И внезапу нападоша на станы Батыевы и начата сечи без милости. И смятошася все полки татарскыя…»

Воинская повесть — литературное произведение, но она, как и «Слово о полку Игореве», как былины и народные сказания, может служить источником для историографии. Древние авторы лаконичны. Двух слов «внезапу нападоша» достаточно, чтобы логически домыслить, что же произошло.

Мы теперь называем это партизанскими действиями, во времена Александра Македонского такая тактика называлась «скифской войной». Действия Батыя показывают, что он был весьма обеспокоен нападениями рязанского витязя. Ведь именно такая тактика только и могла расстроить его сплоченное железной дисциплиной войско. Обученное битвам в степях, в открытых местах, оно не могло столь же искусно сражаться в лесных крепях.

Началась монголо-татарская облава на дружину Евпатия Коловрата. Против него был выделен целый тумен (до 10 тысяч всадников) под водительством Хостоврула, ближайшего родственника Батыя.

К Владимиру отряды Батыя подошли 3 февраля, а 7-го столица Северо-Восточной Руси, родовое гнездо Андрея Боголюбского и Всеволода Юрьевича, самых могущественных русских князей, пала. В те же дни был уничтожен Суздаль. Некому было защищать города, в решении стратегических и тактических задач Батый переиграл Юрия Всеволодовича.

Не так-то просто оказалось справиться с дружиной Евпатия Коловрата. Своими набегами на Батыево войско он наносил большие потери пришельцам. В поединке сразил самого Хостоврула. Батыевы воины не смогли одолеть Евпатия обычным оружием, выставили против него метательные орудия и забросали камнями.

После взятия Владимира Батый разделил свое войско и начал громить беззащитные города, нисколько не беспокоясь сбором ополчения на Сити. Это ему было только на руку. Батый ждал, когда на Сить придут новгородские полки. Не дождался. Дальше тянуть было нельзя.

Москва XII–XIII веков. Реконструкция.

4 марта 1238 года войска Батыя пришли на Сить и разгромили ополчение Юрия Всеволодовича. Великий князь владимирский был убит. Батый устремился к Новгороду. И вот первый знак того, что его замысел разгромить все русские силы в открытом поле не состоялся. Торжок, не дав ратников Юрию Всеволодовичу, продержался две недели. Город был взят только 23 марта. От Торжка двинулись селигерским путем к Новгороду, но, не дойдя ста верст, от Игнач-Креста повернули на юг и пошли на Козельск.

Выдающийся русский историк С. М. Соловьев писал:

Так и повелось в историографии объяснять поворот от Новгорода. Однако и поход на Козельск грозил теми же весенними неприятностями. Даже большими. В Козельске и на пути к нему снега начинают таять на две недели раньше, чем под Новгородом.

В связи с этим интересно заглянуть в исследования климата Древней Руси, проведенные доктором физико-математических наук Е. П. Борисенковым и доктором исторических наук В. М. Пасецким, которые в своей книге «Экстремальные природные явления в русских летописях XI–XVII веков» дают справку: «Зима 1237/38 года — с сильными морозами. Люди, захваченные в плен татарами, „ото мриза изомроша“».

Под 1238 годом читаем у них: «Поздняя затяжная весна. Монголо-татарские войска Батыя после взятия Торжка двинулись к Новгороду, не терпя лишений ни от чрезвычайных морозов, ни от метелей, ни от разлития вод. Не доходя 100 верст до Новгорода, „они безбожники, вспятиша от Игнача Креста“. Весна была маловодная, и войска Батыя при отходе на юг не пострадали от половодья». Эти сообщения подтверждаются данными о морозной зиме в Западной Европе.

Что же остановило Батыя неподалеку от Новгорода, какое значение имел этот город в его стратегическом замысле?

Прежде всего следует обратить внимание на географию походов Батыя в 1236–1238 годах. Волжская Булгария, Владимир, поволжские города Ярославль, Кострома, Торжок и Игнач-Крест. Вся логика походов Батыя вела к Новгороду. Улус Джучи перемещался в Нижнее Поволжье, перехватывал Волжский торговый путь. Господство над этой мировой торговой артерией выдвигало улус Джучи и Волжскую Орду на первое место в империи Чингисхана. Но Нижнее Поволжье — это не полное господство над торговым путем. Батый громит булгар, завоевывает Владимир и русские волжские города, остается нетронутым ключевой узел всего этого пути — Новгород. Какие же соображения могли остановить грабительское нашествие у ворот самого богатого города Северо-Восточной Руси?

Не следует ли предположить, что у руководителей нашествия возникли противоречия, что союзные принцы рвались разграбить северную Венецию, а Батый, заботясь об улусе Джучи, не хотел разрушения этого важнейшего торгового узла теперь уже полностью захваченного Волжского пути?

Не изменились ли взгляды Батыя на Русь во время его похода? Мог ли он после уничтожения более чем 14 городов считать Русь уничтоженной и неспособной к возрождению? Считал ли свою победу полной, как намечалось?

Захватывая государства Средней Азии и Дальнего Востока, завоеватели оседали на их землях. Пройдя лесными крепями всю Северо-Восточную Русь, не увидел ли Батый, что земля эта непригодна для жизни кочевников, что она им как территория для расселения не нужна? Не возникает ли у Батыя во время похода замысел черпать отсюда, как из неиссякаемого источника, средства для Орды не одним грабежом, а четко организованным сбором дани?

Если и возникали такие мысли у владетеля Джучиева улуса, мы все же должны признаться, что этим целям нисколько не помешало бы взятие Новгорода. Соображение же о том, что разорение Новгорода приведет к затуханию Волжского торгового пути, слишком тонко для Батыя и улусных политиков, да и весьма спорно. Товары из Западной Европы потекут туда, где за них будут платить; ограбившим всю Среднюю Азию, овладевшим багдадским золотом и русским серебром было чем платить.

Нет, не дальние замыслы повернули Батыя от Игнач-Креста, не страх перед распутицей, хотя это реальная трудность для похода.

Поход не укладывался в сроки — это одно. Рухнул замысел разгромить соединенные силы Северо-Восточной Руси в открытом поле в одном-двух больших сражениях, используя свое численное и тактическое превосходство.

На Рязань пришлось потратить неделю. Ошибки Юрия Всеволодовича очень помогли овладеть городами Владимиро-Суздальского княжения, но первое же вступление на Новгородскую землю дохнуло угрозой поражения. Новгородские полки, новгородские ратники, владеющие тяжелым оружием, одетые в крепкие доспехи, не пришли на Сить, они остались оборонять город. Три дня на Владимир, две недели на Торжок, а сколько придется биться за Новгород? Не пришлось бы с позором отступить.

Отвернув от Новгорода, войска Батыя пошли круто на юг. Обошли стороной Смоленск и вышли на Козельск.

Козельск штурмовали семь недель, сорок девять дней, ибо ратные люди Козельска оставались в городе и не было их в поле. Будто бы Батый потерял под Козельском около 4 тысяч воинов и велел называть его с той поры «Злым городом».

Кремль в Новгороде. XI–XVII века. Башня Кукуй.

Поход Батыя на южную Русь

Множество набегов, нашествий и разорений претерпел русский народ с той поры, как расселился по Днепру, Двине, Оке, Волге, Волхову, по рекам и озерам Белоозерского края. Но такого разорения, какое принесло нашествие Батыя на Северо-Восточную Русь, не сохранили в памяти ни летописи, ни сказители былин. И все же Русь не была уничтожена, не была покорена.

Русские люди умели словно бы в одночасье отстраиваться заново. И набеги кочевников, и пожары научили русских плотников ставить избы, хоромы и церкви из дерева в «один стук топора». Приходила плотницкая ватага, рядились с хозяином, и топор не умолкал ни днем, ни ночью, пока все не было готово, «как войти».

На пепелища возвращались те, кто успел и сумел спрятаться в лесных крепях от страшных пришельцев. Половецкие набеги приучили и селян и горожан держаться настороже. Ныне трудно восстановить, как все делалось. Можно полагать, что в лесах стояли скрытые дебрями «зимники», которые использовались не только во время охоты, но и как кладовые для продовольствия, как тайники с кормом для домашнего скота. При завоевании Средней Азии, Ирана, Багдада и Китая монголам не приходилось сталкиваться с подобными явлениями. После гибели Юрия Всеволодовича Ярослав наследовал звание великого владимирского и киевского князя. Он явился во Владимир и принялся восстанавливать город, оставаясь в то же время и князем новгородским. Несомненно, что взоры владимирского князя в ту лихую годину обратились на север, и север помог, как потом не раз помогал и Владимиру и Москве.

Батый не дошел ни до Вологды, ни до Белоозера, ни до Великого Устюга, а за ним оставалась нетронутой вся Чудь Заволоцкая, новгородские владения по Шексне, по Белоозеру, по Кубенскому озеру, по Выборге, на Онеге и Ладоге, по Северной Двине. Населены же эти места при великих торговых путях были густо. Оттуда шли лесорубы, плотники, ремесленники. В год поднялся стольный город, и князь Ярослав Всеволодович уже оборонял земли Владимиро-Новгородского княжения от Литвы.

В то время как Ярослав Всеволодович и северные русские князья, горожане и сельские жители, возвратившиеся на пепелища, восстанавливали порушенное, не смея помыслить о реванше, в робкой надежде, что все ограничится грабительским нашествием, Батый и «принцы крови» готовили новые завоевательные походы на Южную Русь и в Европу. Осенью 1238 года они развернули широкое наступление на половцев, на аланов, на ясов. В 1239 году еще оставались очаги сопротивления в степях. К осени, как это можно понять из восточных источников, по Волге, по Дону, на побережье Черного моря сопротивление половцев и иных степных народов было подавлено. Одни были уничтожены, другие покорились, третьи ушли в чужие земли. В это время монгольские войска лишь местами сталкивались с русскими. Так, преследуя половцев, один из монголо-татарских отрядов овладел Переяславлем-Киевским.

Осенью после разгрома аланов и половцев войска под водительством Менгу-хана явились под Чернигов, другие отряды вошли в мордовскую землю. Оба эти похода имели целью обезопасить правый фланг подготавливаемого нашествия на Южную Русь и Европу.

Чернигов был осажден 18 октября 1 239 года. Южно-русские князья не оказались столь же стойкими, как племя Всеволода Большое Гнездо. В Чернигове княжил Михаил из рода Ольговичей. Э+и князья принесли немало смуты на Русскую землю, претендуя на первенствующую роль. История с падением Чернигова показала, что на такую роль Ольговичи претендовать не могли. Двоюродный брат Михаила, Мстислав Глебович, пытался пробиться к Чернигову, а когда это не удалось, без оглядки бежал в Венгрию. Князь Михаил черниговский не стал ждать, когда монголо-татары осадят город, бежал в Киев. Позже, когда после взятия Чернигова Менгу-хан подошел к Киеву, Михаил бежал в Венгрию.

Жители Чернигова, горожане, посадские, и земледельцы из окрестных волостей обороняли город до последнего. Множество их погибло на стенах. Захватчикам достался разрушенный город.

Менгу-хан после разгрома Чернигова подходил к Киеву. Но штурмовать город не решился. Подивился его красе, взвесил возможности его обороны и ушел прочь. Время завоевания Южной Руси еще не пришло. У монголо-татар оставалось еще много нерешенного на Северном Кавказе и по побережью Каспийского моря.

Свое нашествие на Южную Русь и Восточную Европу Батый начал осенью 1240 года, опять собрав под свое начало «принцев крови».

Батый подошел к Киеву в ноябре 1240 года. Ипатьевская летопись сообщает: «Приде Батый Кыевоу в силе тяжьця, многомь множьством силы своей и окроугжи град, и остолпи сила Татарьская, и бье град во объедержаньи велице. И бе Батый оу города, и отроци его объясядахоу град, и не бе слышати гласа, от скрипения телегъ его, множества ревения вельблудъего и рьжания, от гласи стадъ конь его, и бе исполнена земля Роуская ратных».

Есть все основания полагать, что Киев был укреплен значительно лучше других русских городов. Бегство князек, конечно, не способствовало его обороне. Но еще хуже было то, что Даниил галицкий, завоевавший себе славу ратоборца в битве на Калке, не поспешил собрать в Киев все воинские силы Южной Руси. Киевляне, оставленные на произвол судьбы князем и соседями, оказали упорное сопротивление.

Батый оснастил свои войска мощными по тому времени осадными орудиями. В проломы в стенах устремились осаждающие. Весь город, все его улицы, церкви, все здания превратились в арену кровавых схваток. Но перевес в силах был слишком велик. 6 декабря 1240 года Киев пал. Путь во все города, во все центры Южной Руси был открыт. Наступила очередь Владимира-Волынского.

Рассматривая нашествие Батыя на Северо-Восточную Русь, можно еще говорить о стратегических и тактических соображениях и ошибках Юрия Всеволодовича. Ни о чем подобном говорить при рассмотрении нашествия Батыя на Южную Русь не приходится. Это еще одно свидетельство, что государственные начала в Северо-Восточной Руси явно превалировали над этим же процессом на Руси Южной.

Жители городов и крепостей оказывали мужественное сопротивление. Крепость Холм монголо-татары так и не взяли, пришлось Батыю обойти и крепость Кременец. Но и Холм, и в особенности Кременец были крепостями особого рода. Кременец располагался на остроконечной вершине отвесной скалы. Кременец и Холм можно было взять только измором после длительной осады. Батый же спешил в Венгрию, в Европу. Почти все города, начиная с Владимира-Волынского, были разрушены, десятки тысяч жителей перебиты. Пал и Галич. На разгром Южной Руси ушло четыре месяца. Из Галича, собрав в кулак все свои силы, Батый двинулся в Венгрию.

После таких погромов, разрушений, избиений населения войсками Чингисхана и его преемников закончилась история многих цивилизованных государств. Казалось бы, и с Русью, с Русской землей, с русским народом было покончено. При всем лаконизме изложения летописцы воссоздают страшные картины разрушений, не менее ужасны описания погрома у западных миссионеров — очевидцев нашествия.

Летописцы, надо полагать, знали все стороны дела, но в том-то и парадокс, что о вещах общеизвестных они не видели нужды сообщать. Во всяком случае, мы не найдем сколько-нибудь полного и мотивированного объяснения, почему Русь не погибла, почему раз за разом возрождалась после повторных нашествий все того же врага.

Забытым оказалось то обстоятельство, что на протяжении всей своей истории Русь соседствовала с кочевыми народами и непрестанно подвергалась набегам и нашествиям то аваров, то хазар, то печенегов, то половцев. Исчезли авары, исчезли печенеги, исчезли половцы, в конце концов, исчезли и ордынцы — конгломерат феодально-разбойничьего характера; Русь осталась.

Опыт поколений научил русский народ бороться с беспокойными соседями. Города и веси сгорели, но люди остались, они умели уходить от уничтожения. А поскольку остались люди, привычные к самым неожиданным формам сопротивления, стало быть, не было завершено ни Батыем, ни его преемниками покорение Русской земли в полном смысле этого слова.

Смертоносный смерч лишь коснулся восточных окраин Европы, промчался по венгерской, польской и чешской землям. Батый без видимых причин повернул назад. Сугубые реалисты, не понимавшие истоков живучести русского народа, искали всяческих объяснений этому возвращению вспять, не желая признать одного: Батый не мог продолжать похода, получая известия, что русские города отстраиваются и вновь на Руси создаются воинские дружины.

Наиболее распространенное объяснение ухода Батыя из Европы — смерть Угедея и борьба за великоханский престол. Разумеется, сохранение политического сотрудничества с Каракорумом и после смерти Угедея оставалось одной из задач политики Батыя, но теперь его все в большей степени интересовали судьбы Волжской Орды и Восточной Европы.

Меж двух огней

Русские дела являли в это время собой довольно сложную и запутанную картину, которая дошла до нас далеко не в полном виде, словно зашифрованное неизвестными шифром изображение. Источники донесли до нас только отдельные, разрозненные известия. Живо, с трагической силой описывается возвращение русских людей. Рассказывается, что делали иные русские князья, как хоронили погибших родичей, как Ярослав Всеволодович ходил на Литву, но ни слова о том, как русские князья собирались обойтись с Ордой. Считали ли они Русь завоеванной, как относился к завоевателям народ, имела ли Русь силы, чтобы дать отпор новым нашествиям монголо-татар?

До нас дошли известия, что папа Григорий IX обратился с письмами ко всем русским князьям с предложением вступить в лоно «истинной» католической церкви, если они хотят получить помощь от европейских королей против Орды. Но вторжение Батыя в Восточную Европу наглядно показало, что стоили обещания папы. В то же время западные соседи, пользуясь бедствием, постигшим Русь, оживились и предприняли несколько попыток отторгнуть русские земли.

Надеяться русским людям можно было только на себя, рассчитывать только на свое мужество, на свою выносливость, на свое великое терпение.

Для расшифровки туманной картины того, что происходило на Руси после Батыева погрома, единственно достоверное в нашем распоряжении — хронологический ряд событий.

Декабрь 1237 — апрель 1238 года — нашествие Батыя на Северо-Восточную Русь.

1239 год — поход Ярослава Всеволодовича под Смоленск изгнать литовские полки, пришедшие воевать Русскую землю. Заметим: Смоленск не был разорен Батыем, смоленские князья обратились за подмогой к Ярославу, к князю разоренного Владимира!

Осень 1239 года — появление монголо-татарских отрядов в нижнем течении Клязьмы, второе разорение Рязани, разорение Мурома. В том же 1239 году монголо-татарские войска овладели Черниговом и подошли к Киеву.

Летом 1240 года Батый разделался со степными противниками и начал сводить свои войска и войска «принцев крови» к русским пределам. Летом же 1240 года на Псков и Новгород двинулись «крестовым походом» шведы, а за ними немецкие рыцари; литовские князья, изведав под Смоленском, что Русь не погибла, ждали своего часа.

Папа римский побуждал русских князей обратиться в католичество и в то же время своими посланиями звал в крестовый поход на Русь шведского ярла Биргера, зятя короля.

Шведские корабли крестоносцев появились на Неве, когда тумены чингизидов стягивались к реке Роси под Киевом. Совпадение знаменательное. Самым простым истолкованием такой синхронности было бы предположение, что шведские ярлы, проведав о разорении Северо-Восточной Руси, решили воспользоваться ее бедственным состоянием, захватить Псков и Новгород и оседлать верховья Волжского торгового пути. Такое предположение не требует документального подкрепления.

Но мы знаем, что в степи улуса Джучи, даже в стан великого хана именно в это время вереницей шли католические миссионеры, более похожие на тайных посланцев Римской курии, нежели на бескорыстных проповедников. Из улуса Джучи отправлялись монгольские посольства, которые проходили половецкими путями и исчезали в Европе.

Архивы Ватикана полностью никогда не открывались для исследователей, мало вероятности, чтобы они стали предметом широкой гласности в обозримом будущем. Оттуда разъяснений политики Римской курии относительно монголо-татарской проблемы ждать нечего. Улус Джучи и его восприемники, Волжская и Яицкая Орда, архивов не имели. С достаточной мерой осторожности мы все же остановимся на весьма вероятном предположении, что и здесь Чингисова дипломатия постаралась разделить своих противников и подтолкнуть Римскую курию к агрессии на Новгород в решающий час похода Батыя на Южную Русь и Европу.

С 1236 года в Новгороде Великом княжил Александр, сын Ярослава и внук Всеволода. В дни Батыева нашествия он стоял во главе новгородских и псковских полков и готовил оборону Новгорода. Узнав о вторжении шведов, он не стал их ждать под Новгородом, а поспешил к ним навстречу на Неву. 15 июля в битве на Неве ярл Биргер потерпел сокрушительное поражение. Александр Ярославич был наречен Невским.

Едва отбили шведов, как явились рыцари Тевтонского ордена, опять-таки с благословения римского папы. Киев оборонялся от войска Батыя, воздвигнув щит против нашествия, разорительного для всей Европы. Рыцари-католики в это время взяли Изборск, разбили в открытом поле псковские полки, подступили к Пскову, пожгли посады и осадили город. Изменники открыли им его ворота.

Киевляне изнемогли в неравном бою, пал Киев, Батыевы тумены жгли и полонили города Южной и Юго-Западной Руси. Рыцари-католики построили крепость в Копорье, наложили дань в завоеванных волостях, ограбили жителей по берегам Луги, по дорогам в Новгород поставили заставы, грабили и били купцов. Словом, немецкие рыцари-католики в тот момент зверствовали на Русской земле так же, как и монголо-татарские язычники.

В 1241 году монголо-татары громили Венгрию, Польшу, Моравию, Нижнюю Силезию, купали коней в Адриатическом море. Александр Ярославич во главе новгородской дружины дрался с немецкими рыцарями. Пскова не отбил, но очистил от захватчиков Копорье.

Естественно, вставал вопрос, как вести борьбу на все стороны: против Батыя, уже проникшего на Русь (есть сообщение, что в Угличе еще в 1238 году появиллись его баскаки), против немецких рыцарей и шведских крестоносцев. И это был первый предмет для серьезных раздумий великого владимирского князя Ярослава Всеволодовича и других князей Северо-Восточной Руси.

Но не только внешнеполитические мотивы стали предметом раздумий. Ход сражений с Батыевыми войсками в Северо-Восточной Руси и особенно во время нашествия на Южную Русь показал, что широкие народные массы, низшие сословия, проявили в борьбе с захватчиками мужество и настойчивость необыкновенные. Ярослав Всеволодович не мог не знать, что его брат Юрий, его отец Всеволод Большое Гнездо, его знаменитый дядя Андрей Боголюбский обрели почти единодержавную власть, опираясь на широкую социальную базу, включая «служилое сословие», города, отдельные группы крестьянства. И он не ошибся. В годину возросшей внешней опасности различные социальные силы Русской земли соединились в гневном порыве против захватчиков.

Однако Ярослав Всеволодович, унаследовавший от отца, деда и дяди умение разбираться в постоянно меняющейся политической конъюнктуре, должен был выбирать: поднимать Северо-Восточную Русь, не оправившуюся от погрома 1237 года, на борьбу с Батыем и всеми силами монголо-татар при непрекращающихся нападениях шведских и немецких крестоносцев, с враждебной Литвой в тылу или, имея в виду разорение южных земель, нескрываемое желание старого ростовского и суздальского боярства замирения с завоевателями и, не вняв общенародному патриотическому настроению, пойти на поклон к Батыю, принять его условия замирения и обратить свои силы против крестоносцев и литовских князей?

Выбор, конечно же, кажущийся, ибо всякое сопротивление Батыю вызвало бы новое, не менее жестокое нашествие на Северо-Восточную Русь. Антиордынские настроения — это еще не возможность победы при полном неравенстве сил.

Но был еще и третий предмет для раздумий: Новгород Великий и города Северо-Западной Руси, не тронутые Батыевыми нашествиями. В одной из летописей XVI века мы найдем такое известие: «въ тоя ж горкая Батыева времчина отвергоша они (новгородцы. — Авт.) работнаго ига, видевшие держаще державныхъ Рускихъ нестроение имятежь, и отступища тогда, и отделишася отъ Руси, царства Владимирского, оставше бо Новгородцы отъ Батыя не воеваны и не пленены».

Быть может, тенденция отхода русских земель, «не воеванных» Батыем, от княжений «воеванных» выражалась не в столь законченном и определенном виде, однако такое направление мыслей ни в Новгороде, ни в Смоленске, ни в Пскове, ни в Полоцке, ни в Витебске отрицать не следует.

Может быть, именно такого рода настроениями в какой-то мере объясняется и разлад князя Александра с новгородцами, наметившийся сразу после невской битвы. Однако нельзя исключать воздействия на тогдашнее развитие отношений Новгорода с Великим Владимирским княжением и других факторов; вполне возможно, что победа Александра на Неве настолько усилила его авторитет среди русских князей, что Батый решил уже в 1240 году заменить его менее влиятельным политиком и менее способным военачальником — князем Андреем Ярославичем. В пользу такого предположения говорит сам ход политических событий 1241–1242 годов. Именно тогда политическая конъюнктура на западных рубежах Новгородской и Псковской земли настолько ухудшилась (немецкие крестоносцы не скрывали своих завоевательных планов в отношении этих территорий), что Батый решил снова сделать ставку на проверенного в военном деле князя Александра. Об этом, в сущности, говорила и поездка князя Александра в Орду, совершенная им в 1 242 году. И сам факт удаления Андрея из Новгорода, и возвращение Александра на Волховские берега в качестве наместника своего отца — великого владимирского князя Ярослава Всеволодовича.

Первым оценил всю сложность и противоречивость обстановки Александр Невский, ибо лучше других знал, какая опасность надвигается с Запада, видя, что крестоносцы явились на Русь не меньшими разрушителями, чем монголо-татары. Новгородская IV летопись сообщает под 1 242 годом, что «поиде Александръ к Батыю царю».

Выезжал он в стан грозного завоевателя, не завершив изгнания немцев из Пскова. Это не надо упускать из виду. Возвратившись из Орды, Александр Ярославич собрал новгородские полки и, спокойный за свой тыл, двинулся к Пскову, изгнал оттуда рыцарей-крестоносцев и вступил в Чудскую землю, во владения Ордена. Орден в ответ двинулся всеми своими силами на Псков. На Чудском озере развернулось одно из крупнейших сражений средневековья, в котором с блеском проявился полководческий талант Александра Ярославича. Для Европы и Римской курии явилась неожиданностью живучесть Руси, ее сохранившаяся боеспособность.

Ледовое побоище

Сражение состоялось 5 апреля и получило в истории название Ледового побоища. О Ледовом побоище написано немало исследований, популярных очерков, нашло оно отражение в художественной литературе, в живописи и даже в кинематографе. Знаменитый советский режиссер С. Эйзенштейн поставил накануне Великой Отечественной войны художественный фильм «Александр Невский», в сюжете которого центральное место занимает Ледовое побоище. Везде, во всех работах воздается должное мужеству русских воинов, полководческому искусству Александра Невского, но мы нигде не находим вполне ясного ответа, как, каким образом, с помощью каких тактических приемов новгородское войско победило профессиональное войско немецких рыцарей.

Рифмованная немецкая хроника и новгородская летопись воссоздают приблизительный облик битвы, но во всех своих позициях он очень схож со знаменитой битвой при Каннах, где Ганнибал нанес поражение римским легионам, и производит впечатление литературного заимствования.

Немецкие рыцари выстроились клином (в просторечии «свиньей»), а точнее, узкой и очень глубокой колонной. В ряду построений рыцарских войск клин — один из многих тактических приемов. Задача клина сводилась к массированному удару рыцарской конницы, закованных в доспехи всадников и коней по центру новгородского войска.

Русское войско было построено по классической схеме, выработанной еще Святославом. Центр — пеший полк с выдвинутыми вперед лучниками, по флангам — конница. И новгородская летопись, и рифмованная немецкая хроника единогласно утверждают, что клин пробил русский центр, но в это время ударила по флангам русская конница, и рыцари оказались в окружении. В упорной сече русские разбили рыцарей. Софийская летопись сообщает, что Орден потерял убитыми 500 рыцарей, в плен было взято 50.

Вплоть до начала XIV столетия, до битвы «золотых шпор» при Куртрэ в 1302 году, где фламандские горожане побили французских рыцарей, таких потерь рыцарское войско не несло. Крупнейшее рыцарское сражение при Буввине в 1214 году, в котором схватились французские рыцари во главе с королем Филиппом Августом и немецкие рыцари под предводительством Оттона IV, ознаменовано потерей 70 рыцарей с немецкой стороны, что привело к поражению.

До сих пор ведутся даже споры о месте, где произошло Ледовое побоище, хотя военные историки склоняются к мысли, что русские встретили немцев у Вороньего Камня. Встает вопрос, что побудило командование Тевтонского ордена, достаточно изощренное в тактике, принять построение клином и наносить удар по центру русского войска, упустив из внимания его фланговое прикрытие. Рифмованная хроника и новгородская летопись показывают, что такое построение на пробой русского центра оказалось выгоднее русской стороне. Следует тут же задаться другим вопросом: а не вызвал ли Александр Невский намеренно это построение рыцарского войска? Не входило ли в его замысел что-то не замеченное ни немецким хронистом, ни новгородским летописцем?

Французское рыцарское войско при Куртрэ было сначала осыпано стрелами из арбалетов, затем встречено фалангой пеших фламандцев, вооруженных длинными копьями. В XIII и XIV веках арбалет был единственным стрелковым оружием, которое могло поразить закованного в доспехи рыцаря и его коня, укрытого броней.

О широком применении арбалетов-самострелов новгородским войском ничего не сообщается, мало того, очень сомнительно, чтобы в середине XIII века этот вид оружия имел массовое употребление на Руси. Вместе с тем археологические находки говорят о том, что новгородцы имели на вооружении очень надежные дощатые доспехи. Построенные глубокой стеной пешие воины в дощатых доспехах, не очень-то поворотливые в бою, и могли стать приманкой для клина.

Летописцы — как и хронисты — несвободны от тенденциозности в изображении событий и особенно в изображении военных столкновений. Русскому летописцу очень хотелось подчеркнуть мужество, богатырскую силу новгородских полков, сумевших отразить удар немецкой «свиньи».

Не раз так случалось, что хроники и свидетельства очевидцев искажали картины тех или иных сражений из желания показать, как тяжко далась победа, чем и восславить победителей. Чем больше потерь, чем больше пролито крови, тем значимее победа. При таком «методе» блистательный замысел полководца иной раз оставался незамеченным, хотя нет ничего выше и значительнее, чем победа, добытая разумом, а не оглоблей или тележной осью.

Какой-то очень глубокий расчет был в замысле Александра Невского заставить немецких рыцарей двигаться узкой, глубокой, плотной, тяжелой колонной по апрельскому льду Чудского озера. Быть может, рабски следуя за хронистами и летописцами, отнюдь не современниками события, мы теряем одно из гениальных решений русского полководца в борьбе с сильнейшим противником. Погибло 500 рыцарей. Их было по меньшей мере раза в три-четыре больше. Хотелось бы произвести эксперимент: пустить по озерному льду в апреле месяце тысячи две всадников, закованных в железо, построенных стремя к стремени. Лед выдержит?

Орда и русские князья

Победа на Чудском озере очень высоко подняла авторитет Александра Невского, вместе с тем она усилила политическое влияние и его отца — обладателя владимирского стола — князя Ярослава Всеволодовича. Батый сразу прореагировал на возвышение дома Ярослава. Он позвал в Орду Ярослава Всеволодовича и его сына Константина. Отказаться было невозможно, всякое ослушание было смерти подобно, установление связи, в какой-то степени похожей на вассалитет, позволяло заняться восстановлением порушенного и сохранить начатки государственности.

Поездка Ярослава Всеволодовича в Орду, дипломатия Александра Невского дали на некоторое время передышку северо-восточным землям от ордынских нашествий.

Ярослав Всеволодович был приветливо встречен Батыем, был почтен им превыше всех других русских князей, его сын Константин привез от великого хана признание отца великим владимирским князем. Таким образом на Северо-Восточной Руси Владимир остался центром притяжения всех русских сил.

В это время, видимо, усилился еще один центр Русской земли — Чернигов, куда в 1245 году вернулся после шестилетнего пребывания в Польше и в Венгрии черниговский князь Михаил.

Очевидное возвышение князя Ярослава, а также широкие международные связи Михаила испугали ордынских правителей. Ордынские ханы решили расправиться с двумя русскими князьями, имея в виду тем самым не только подготовить условия для замены их более молодыми и более послушными князьями, но и создать более совершенную систему ордынского контроля над политической жизнью всей Русской земли.

Реализуя первый этап этого плана, ордынские правители вызвали Михаила в Волжскую Орду, а Ярослава в Каракорум. И хотя эти князья находились тогда очень далеко друг от друга, тем не менее им была уготована одинаковая трагическая судьба; их ждала почти одновременная расправа, правда, совершенная под различными предлогами.

Некоторые исследователи искали разъяснения этим акциям в противоречиях между Батыем и великоханским двором, в якобы происходившей между ними в 40-50-е годы открытой политической борьбе. Будто бы тогда складывалось положение, при котором тех, кого привечал Батый, не принимал Каракорум, и наоборот. Нам представляется это объяснение недостаточно убедительным. Дело в том, что в 40-50-е годы XIII века явного разлада между двумя крупнейшими улусами империи Чингисхана еще не было, их правители совместно действовали на международной арене, в частности, они осуществляли согласованную политику в Восточной Европе, старались общими усилиями укрепить ордынский контроль над русскими землями как путем умелого использования противоборства центробежных и центростремительных сил в стране, так и хорошо продуманным сталкиванием ведущих князей Русской земли друг с другом. Именно этим обстоятельством объяснялась одновременная казнь в Орде князей Ярослава и Михаила.

Орда создает два великих княжения на Руси, намереваясь тем самым поставить под свой политический контроль Южную и Северо-Восточную Русь и властвовать, сталкивая эти два княжения и князей одного Ярославова дома. В 1250 году Александру Невскому дают ярлык на Киевское Великое княжение с предоставлением ему традиционных прав на Новгород, князь Андрей Ярославин получает ярлык на Великое Владимирское княжение с предложением лишь в перспективе прав на Новгород.

Спрашивается: не проще ли было Батыю уничтожить обоих братьев и поставить на великое княжение какого-либо малоизвестного и малоавторитетного князя?

Здесь мы приближаемся к главному узлу всей ордынской политики на Руси.

Оккупация Северо-Восточной Руси, так же как и Среднего Поднепровья, была не по силам Орде и не сулила ей, в сущности, никаких выгод. Эти земли были нужны Орде как постоянный и надежный источник доходов в виде дани. Но с Волги, из Батыева стана, видели и дальше. Там знали, что папа римский не оставляет своих попыток окатоличивания либо всей Русской земли, либо отдельных ее частей. В планы Батыя и Орды не входило делиться своими завоеваниями на Русской земле с государствами Западной Европы — со шведами, немецкими орденами и другими западными соседями Руси.

Для получения крупных выходов дани с русских земель, для противодействия попыткам проникновения на Русь западноевропейских государств нужен был сильный и политически гибкий князь. Поскольку перспектива внедрения католичества на территорию Галицкой Руси, а потом и на русские земли вообще была довольно реальной, появление на Великом Киевском княжении, а также на берегах Волхова такого авторитетного князя, как Александр Ярославич, было вполне оправданным. Именно он мог дать отпор попыткам наступления на русские земли католических сил, именно он мог противостоять западным претендентам на дележ древнерусских территорий.

Итак, Киев, а потом и Новгород — Александру Невскому в противовес планам Даниила галицкого создать союз с католическими государствами. Владимир — Андрею Ярославичу в противовес князю Александру Ярославичу, чтобы предотвратить чрезмерное усиление обладателя Киева и Новгорода. Так закладывались основы ордынской политики сталкивания великих княжений, политики обеспечения политической напряженности в системе русских княжеств, а вместе с тем и утверждения ордынской власти в Восточной Европе. Однако первая попытка такого рода, предпринятая Ордой, все же дала сбой. Батый не смог, несмотря на все ухищрения, предотвратить развития антиордынского движения на Руси. Тогдашний обладатель владимирского стола Андрей Ярославич не был ни стратегом в той мере, как его старший брат, ни столь тонким политиком и позволил увлечь себя антиордынскими настроениями, перспективой успешного сотрудничества с Даниилом галицким.

Источники не дают нам возможности установить, кто был инициатором антиордынского союза, пронизавшего русские земли с северо-востока на юго-запад: Даниил галицкий или Андрей Ярославич? Подсказкой может служить поездка на северо-восток митрополита Кирилла в 1250 году. Бесспорно установлено, что митрополит Кирилл был ставленником Даниила галицкого, не раз выполнял его деликатные дипломатические поручения. Митрополит посетил самые крупные города Северо-Восточной Руси: Владимир, Суздаль, Рязань.

Намечавшийся антиордынский союз был закреплен женитьбой Андрея Ярославича на дочери Даниила галицкого. Венчал их митрополит во Владимире в 1251 году. А затем отправился в Новгород, где в это время находился Александр Невский. Приезд митрополита совпал с приходом папских послов, которые появились в Новгороде, надо полагать, не без участия Даниила галицкого.

Посмотрим, что же в это время происходило в Южной Руси, чем был занят Даниил галицкий, входя в союзные отношения против Батыя с Андреем Ярославичем.

Плано Карпини, итальянский путешественник и папский легат, проезжая Поднепровской Русью, рисует страшную картину разорения и гибели. Над городами и полями недавних битв кружило воронье, по полям, забегая в город, бродили стаи шакалов и одичавших собак. Повсюду на дорогах белели кости. Киев лежал в развалинах. Русь грабили воинственные соседи, хватали уцелевших жителей и уводили в полон. Киев перестал быть притягательной силой даже для Ольговичей.

На Галицкую Русь вернулись беглецы: князь Даниил в свою отчину и Михаил черниговский претендентом на Галич, ибо одного Чернигова ему уже было мало. Возможно, претензии Михаила на Галич послужили еще одной причиной его казни в Орде в 1246 году. Оба князя достаточно изведали мытарств, скитаясь по соседним королевствам в поисках помощи против татар, оба вернулись к пепелищам.

То, что не успели или не захотели разорить Батыевы войска, теперь разоряли в братоубийственной войне Даниил и Михаил. В борьбу включился и сын Михаила, черниговский князь Ростислав Михайлович. Эта война длилась несколько лет, с постоянным перевесом Даниила, пока Ростислав Михайлович не привел против Даниила венгерские и польские полки. Они осадили галицкий Ярославль, предстояла решающая схватка.

Войска Даниила и Ростислава, усиленные венграми и поляками, сошлись неподалеку от Ярославля. Венгерский воевода Филя хвастался перед битвой: «Русские горячо наступают, но долго не выдерживают боя, стоит нам только выдержать их первый натиск». Но и сам Даниил, и его дружинники на этот раз поддержали славу ратоборцев, завоеванную в битве на Калке.

Ростиславовы полки начали было теснить Даниилова брата, князя Василька. Даниил со своей дружиной ударил ему на выручку. Венгры сбили его с коня и схватили. Даниил разметал венгров, вырвался у них из рук, добыл нового коня, оружие и вновь бросился в бой. Здесь он проявил себя князем, защитником земли, смывая позор своего бегства от татар перед нашествием Батыя. Дружина поддержала князя. Ростиславовы полки, а с ними и поляки и венгры не выдержали затяжного боя и побежали.

Поражение черниговских претендентов и их иноземных союзников было полным. Попал в плен и хвастливый Филя.

Это произошло в 1249 году. Наконец-то на Галицкой Руси наступила тишина. Противники Даниила больше не возвращались со своими притязаниями. Но тут же пришел грозный оклик из Орды: «Дай Галич!» Совпадение победы Даниила и повеления из Орды не случайно. Не случайно было и упорство черниговских князей в их борьбе с Даниилом. Эту борьбу явно разжигала третья сторона. Орда проводила свою политику на Руси: разделяй, чтобы властвовать.

Никого уже не осталось из русских князей, а быть может, и рядовых витязей, что сражались с Джебе и Субэдеем на Калке в 1223 году. С того далекого уже теперь Чингисова «героического» времени для Батыя князь Даниил был личностью, не только вызывающей приятные воспоминания о великом деде, но восхищение воина. Слава о молодом русском князе, дерзко и смело бросившемся в бой на «железных псов» Потрясателя вселенной, долго сохранялась в памяти ордынцев.

Батый принял Даниила неожиданно дружелюбно. Будто бы он встретил его восклицанием: «Данило! Зачем так долго не приходил! Но все хорошо, что теперь пришел. Пьешь ли черное молоко, наше питье, кобылий кумыс?

— До сих пор не пил, — ответил Даниил, — но теперь, если велишь, буду пить!

— Ты уже наш татарин, — продолжал Батый, — пей наше питье!

Но пить кумыс не заставил и прислал Даниилу вино».

Трудно сказать, сколь достоверен этот диалог, приведенный летописцем. Но он достоверно передает обстановку встречи. Устроивши по своему усмотрению Северо-Восточную Русь, чтобы регулярно получать дань, Батый обратил свой взор на Юго-Западную Русь. Его, конечно же, не мог устроить захват Галича ни венгерским королем, ни польскими князьями. Вместе с тем Батый понимал, что существование непокоренной еще Галицкой Руси не только лишает его дополнительных источников дохода, но и ослабляет его позиции в уже подвластной ему Северо-Восточной Руси, поскольку создает почву для политического взаимодействия антиордынских сил в обеих частях Русской земли. Но для того чтобы подчинить себе Галицкую Русь, нужно было заручиться для начала союзом с влиятельным ее князем Даниилом. Вызов его в Орду был, видимо, первым шагом в этом направлении.

Поклон Даниила Романовича в Орде больно отозвался в сознании современников. В ту эпоху далеко не каждый мог оценить тяжелый опыт Александра Невского, пошедшего на поклон в Орду, еще меньше был понятен такой же поход к Батыю героя битвы на Калке. «О злее зла честь татарская! Даниил Романович князь был великий, обладал вместе с братом Русскою землею, Киевом, Владимиром и Галичем: а теперь сидит на коленях и холопом называется, дани хотят, живота не чает и грозы приходят. О, злая честь татарская! Отец был царем в Русской земле, покорил Половецкую землю и воевал на иные все страны; и такого отца сын не принял чести, кто же другой после того получит от них что-нибудь? Злобе и лести их нет конца!»

В этом восклицании летописца слились печаль об унижении героя и ратоборца и печаль о всей Русской земле. Оно отражало мысли самых широких слоев населения на северо-востоке. Естественно, что ни летописцы и никто другой, кроме самого близкого окружения Даниила, не знали, что, кланяясь в Орде, он готовил широкое восстание против ее владычества.

В Орде видели, что назревает союз между Даниилом и Андреем, но подкрепить грозный окрик новым нашествием не могли. И опять ход исторического процесса в Орде и на Руси сложился в пользу Орды.

Как раз к тому времени, когда Даниил наконец-то избавился от Ольговичей и наступила в Галицкой Руси тишина, а Андрей Ярославич, невзирая на оппозицию старшего брата, закрепил союз с Даниилом против Орды, Батый в 1251 году добился избрания на великоханский престол своего ставленника и возвратил свои войска из Средней Азии. Настало время для вооруженного подавления назревающего в Северо-Восточной Руси восстания.

Здесь мы сталкиваемся с очень сложным узлом внутриполитических противоречий в Северо-Восточной Руси. Историография очень доверчиво отнеслась к летописным сообщениям о действиях Александра Невского против брата. Будто бы Александр Невский в 1252 году пошел в Орду с жалобой на Андрея, что тот отнял у него великокняжеский стол и задерживает выплату дани Орде, и выпросил у Батыева сына Сартака ордынскую рать, чтобы с ее помощью согнать брата с великокняжеского стола.

Повадка для русских князей привычная. Приводили друг на друга половцев, приводили поляков и венгров, еще ранее печенегов, почему бы не привести и ордынцев.

Надо заметить, что позиция Александра Невского, выступавшего за мир с Ордой, в обстановке усиливавшейся интервенции с Запада, далеко не у всех вызывала симпатии. Низшие сословия единодушно выступали против Орды, феодальная верхушка раскололась во мнениях. Церковь поддерживала Александра Невского, но и в церковной среде не могло не быть сторонников восстания против Орды. Можно сделать такое предположение: составители летописи, симпатизируя позиции Андрея, связали воедино поездку в Орду Александра и приход на Русь карательной ордынской рати. Между тем следует заметить, что именно Батый навязал князю Александру рать против князя Андрея и Александр Невский не сам поехал в Орду, а был туда вызван.

Очень вероятно, что Андрей, узнав сразу о поездке брата в Орду и о движении татарской рати, не захотел искать объяснения этих событий и в гневе воскликнул: «Господи! Что се есть, доколе нам меж собою браниться и наводити друг на друга татар!»

Одно дело возражать против попыток брата развернуть открытую борьбу с Ордой, другое дело звать Орду на Русь. Нам представляется, что, если бы Александр Невский и не поехал в Орду, Орда в силу своих интересов все равно направила бы на Русь карательную рать. Союз Даниила и Андрея был слишком опасен.

В истории очень противоречиво слагаются образы ее действующих лиц. Образ исторической личности при отсутствии достоверных и достаточно полных источников выверяется по надежно проверенным действиям этой личности. Слишком много сил Александр Ярославич вложил в борьбу с врагами Русской земли, в нейтрализацию Орды, в поиски спокойствия своему отечеству, чтобы назвать на Русь новое разорительное нашествие. Нигде и ни в чем он не проявил эгоизма, горячности, не обнаружим мы в его характере и склонности к авантюризму. Известна его осторожность. Он не мог не понимать, что призыв ордынской рати вызовет ненависть всех низших сословий, породит врагов и в феодальной верхушке.

Логика образа ведет нас к предположению, что в Орду он поехал не жаловаться на брата, а с намерением предотвратить нашествие Орды. Его поездка не нужна была для приглашения нашествия, но она не могла и его предотвратить. На Русь двинулись ордынские войска под водительством царевича Неврюя. В историю это нашествие вошло под именем «Неврюевой рати».

Летописи очень глухо сообщают об этом нашествии. В Софийской I летописи говорится, что Неврюева рать явилась под Переяславлем, Андрей вышел к ней навстречу с полками и на Клязьме произошла «сеча велика».

Очень трудно составить ясное представление, из кого состояли полки владимирского князя, какова была сила сторон. Упоминается, что на стороне Андрея сражался тверской воевода Жирослав, а стало быть, и тверские дружины. Можно считать, что от участия в битве уклонились ростовские князья, маловероятно, чтобы кто-то пришел на помощь Андрею из Белоозерского края и из волжских городов. Малодейственным оказался и союз с Даниилом галицким. Из своего далека, конечно же, он не мог послать помощь Андрею, да и с западными соседями хватало забот.

Опять соотношение сил на поле боя сложилось явно в пользу Орды. Владимирская, суздальская и тверская дружины были разбиты, князь Андрей побежал в Новгород. В Новгороде и раньше недолюбливали Андрея, побаиваясь его ярко выраженной враждебности к Орде, теперь же, взвесив угрозу от Неврюевой рати, указали ему путь из города. Андрей побежал в Швецию. Неврюева рать разгромила Переяславль и Суздаль, не тронув других городов Владимирского княжения, явно показав, что пришла только покарать непокорных.

Здесь-то как раз скорее всего и сказались последствия поездки Александра Невского в Орду. Он сумел смягчить карательные действия Неврюя. Исход первого антиордынского выступления во главе с Андреем Ярославичем показал: прав был Александр Невский, считая, что Русь в целом не готова к отпору Орде. А это, на наш взгляд, окончательно отводит упреки в том, что он навел татар.

Для Северо-Восточной Руси приход Неврюевой рати явился серьезным актом, закрепляющим ордынское иго. Историография это точно подметила. Но вместе с тем Неврюева рать, как всякое историческое явление, содержала в себе диалектическое противоречие. Зажимая в формы ордынского владычества Северо-Восточную Русь, она вместе с тем цементировала земли северо-восточных княжеств, создавала условия, при которых действие центростремительных сил хотя и замедлялось, но становилось господствующим общественным движением. Своим вождем это движение избрало Александра Невского. По возвращении из Орды Александр Невский сел на Великое Владимирское княжение.

Что же происходило в это время с союзником Андрея Ярославича галицким князем Даниилом Романовичем, обласканным Батыем? Даниил понимал, что ласки восточного владыки коварны, коварен был в своей покорности и он. Внешнее примирение одного из первых ратоборцев против Чингисовых завоеваний с Батыем испугало прежних противников галицкого князя. Венгерский король поспешил послать посольство чуть ли не с поклоном, все делал, чтобы была забыта его помощь Ольговичам. Совсем еще недавно Даниил в поисках опоры для борьбы с Ордой безуспешно сватал своему сыну Льву дочь венгерского короля. Король теперь сам возобновил сватовство.

На этот раз бракосочетание состоялось. Казалось бы, действительно, наметилось что-то серьезное против Орды: дочь Даниила замужем за Андреем Ярославичем, сын женат на дочери венгерского короля. Однако Неврюева рать все порушила.

Потеряв поддержку Северо-Восточной Руси, Даниил ищет помощи на Западе, пытаясь создать союз европейских королей против Орды, вынашивает замысел о крестовом походе, не понимая, что Европа поднималась на крестовые походы с такими же грабительскими целями, с какими монголо-татары пришли на Русь. Крестовые походы никогда и никого не защищали, но папа Иннокентий IV поспешил вселить русскому князю надежду на помощь католического мира в обмен на соединение церквей.

Римской курии не удались крестовые походы шведов и немецких рыцарей, здесь же добыча сама шла в руки. Иннокентий IV засыпал письмами Даниила, отправил в Галич доминиканского монаха Александра для наставлений князя догматам католической веры, разрешил множество религиозных послаблений, которые облегчили бы слияние церквей, запретил крестоносцам приобретать русские земли. В 1 253 году папа разослал буллы ко всем католическим государям, скорее всего не веря, что они откликнутся на призыв двинуться в крестовый поход, но этой демонстрацией подталкивая Даниила принять католичество.

Даниил не спешил поверить папе на слово, ждал, когда его призывы приведут в движение войска католических государей. Не дождался. Тогда папа предложил Даниилу королевскую корону в награду за соединение с католической церковью. Но Даниил не обольщался короной. Он отвечал папе: «Рать татарская не перестает: как я могу принять венец, прежде чем ты подашь мне помощь». Даниил короновался, но в католическую веру не обратился и рассорился с преемниками Иннокентия IV.

Не имея надежды на европейскую помощь, Даниил все же решился вступить в борьбу с Ордой. В 1 257 году он выгнал из галицких и волынских городов ордынских баскаков и ордынские гарнизоны. Памятуя, что в свое время Батый не сумел взять ни Кременец, ни Холм, спешил укрепить города. В 1259 году войско Куремсы, одного из ордынских вельмож, попыталось вернуть потерянное, но вынуждено было ретироваться. Не замедлило и возмездие. Орда прислала нового баскака Бурундая во главе значительного войска. Бурундай, понимая, что сила галичан в крепостях, потребовал, чтобы Даниил во всех городах разметал крепостные стены. Пришлось принять это требование, ибо сопротивляться Бурундаевой рати средств не было. К тому же, как и в Северо-Восточной Руси, борьба складывалась на два фронта: началось вторжение с Запада.

Шведские ярлы и немецкие рыцари рвались овладеть Псковом и Новгородом, литовские князья то вступали с ними в союз, то враждовали, пока не открылись новые возможности расширить свои владения за счет русских земель.

Юго-Западная Русь залечивала раны после Батыева погрома, а не тронутые Батыем литовские княжества вступали в процесс централизации. Первым, кто железной рукой со средневековой жестокостью собрал воедино литовские земли, был князь Миндовг. Создание союза феодалов под единой властью обычно сопровождалось агрессивными устремлениями. Вместе с тем задачу Миндовга по объединению литовских князей облегчило ослабление нажима со стороны Тевтонского ордена, устремившегося в это время на Русь, и разорение польских княжеств. Удачные набеги на Юго-Западную Русь, когда она, обессиленная после Батыева погрома, еще не поднялась, не обстроилась и не собрала сил для отпора, в какой-то мере содействовали возвышению Миндовга.

После того как немецкие рыцари потерпели поражение на Чудском озере и путь на Русскую землю был для них закрыт, Миндовг, чтобы обезопасить себя и оставить свободными руки для захватов западных и юго-западных русских земель, прибег к весьма хитрому приему. Он принял католическую веру. Римская курия с восторгом отозвалась на это известие, папа поставил литовского князя под покровительство святого Петра, приказал магистру Ордена оказывать ему всякое содействие, а епископу кульмскому поручил венчать Миндовга королевским венцом. Летописец, однако, сообщает: «Крещение его было льстиво, потому что втайне он не переставал приносить жертвы своим прежним богам».

Однако и союз с Орденом на первых порах не принес успеха Миндовгу в его захватнических замыслах. Даниил галицкий уже оправился после затяжной борьбы с Ольговичами. Миндовгу пришлось просить у Даниила мира и вернуть все волынские земли, но Полоцким княжеством он успел завладеть, чем положил начало присоединению западных русских земель к Литве.

Руководителей Ордена взволновали успехи литовского князя. Немецкие рыцари выступили против Миндовга, но в 1259 году потерпели от него жестокое поражение. А в 1 260 году он вторгся во владения Ордена. Литовское княжество заявило о себе значительной силой.

Иначе складывались дела в польских землях.

В XII веке польские земли, поделенные между собой незначительными князьями, не были богатым краем. Много болот, лесные дебри, очень редкое население. Католические монастыри, проникая в дебри, мало что могли сделать, не имея рабочих рук. В 1241 году и на польские земли нахлынуло Батыево нашествие. Польские воины, польский народ мужественно встретили захватчиков, но силы были слишком неравны.

Первая битва с наскоро объединенным малопольским (Малая Польша — земля в верхнем бассейне Вислы, по рекам Пилица и Венржа) рыцарством произошла под Хмельником. Мало кто из польских воинов ушел с поля боя. Потеряв своих защитников, пал Сандомир, и вся сандомирская земля оказалась во власти захватчиков. Вслед за Сандомиром пали Краков и Вроцлав, о малых городах и говорить не приходится. Татарская облава устремилась в глубь Мазовии (среднее течение Вислы, бассейн рек Нижнего Буга и Нарева) и охватила Великую Польшу (бассейн реки Варты).

Ничто не могло остановить завоевателей. Пылали пожарами города и села в Верхней и в Нижней Силезии. Силезский князь Генрих Благочестивый попытался оказать сопротивление. Он собрал значительное ополчение, в его рядах сражались немецкие колонисты.

Встреча с Батыевыми отрядами произошла при Лигнице. Силезское ополчение было почти полностью уничтожено на поле битвы, пал и Генрих Благочестивый. Татарские отряды двинулись было в чешские земли, но, встретив рыцарское войско во главе с чешским королем Вацлавом, уклонились от битвы с всадниками, закованными в железо, и повернули на юг.

Батыев погром, собственные внутренние неурядицы сделали польские земли довольно легкой добычей Миндовга. Литовское княжество разрасталось. Трудно сказать, не стало ли бы оно во второй половине XIII века решающей силой в Восточной Европе, если бы время от времени не получало ордынские удары. С Нижней Волги внимательно следили за тем, чтобы не только на Руси, но и в Восточной Европе не возникало противовеса господству Орды надо всем регионом Восточно-Европейской равнины. Отряды Куремсы, а затем и Бурундая несколько раз ходили на Литву урезонивать Миндовга.

Современникам не всегда видна логика событий, а в средние века при отсутствии широкой информации, точнее говоря, при отсутствии всякой информации далеко не все могли оценить ордынскую политику Александра Невского.

Брожение на Руси не утихало и после Неврюевой рати, Новгород указал «путь чист» Андрею Ярославичу, рассчитывая, видимо, при этом на возможность избежать появления ордынцев на Новгородской земле. Новгородцы помнили, что Батый во время нашествия повернул от города, и это внушало им ложную надежду, что ордынцы и впредь не решатся на осаду.

Александр Невский видел для Руси один путь: поддерживать мир с Ордой и сделать все для того, чтобы семена государственности, посеянные Юрием Долгоруким, Андреем Боголюбским и его дедом Всеволодом, дали всходы. Власть великого владимирского князя должна стать в Северо-Восточной Руси единодержавной, хотя и, быть может, на довольно длительное время зависимой от Орды. В подготовке освобождения от ордынской зависимости решающую роль могла сыграть только единодержавная власть. Мы не знаем, надеялся ли Александр Невский подготовить силы для разгрома Орды, но путь он выбрал в тех обстоятельствах единственно возможный.

Летописи об этом молчат. Иначе и быть не могло. Маловероятно, чтобы Александр Невский делился с кем-либо столь дерзновенными помыслами, да и летописцы, если о чем-то и догадывались, предпочитали молчать. Орда, конечно же, без особых затруднений могла устранить Александра Невского, увидев опасность в его усилении.

За мир с Ордой, за спокойствие на Русской земле надо было платить. Александру пришлось оказать содействие ордынским чиновникам в переписи русских земель для регулярного взимания дани. С другой стороны, перепись земель, проводимая ордынцами, делала Александра доверенным лицом хана по взиманию дани.

Ордынская перепись вызвала новые волнения во всех землях Северо-Восточной Руси. Александр сделал все возможное, чтобы эти волнения не вылились в открытый отпор ордынским переписчикам, ибо это навлекло бы, в свою очередь, ответную карательную «рать». Суздальская летопись лаконично сообщает: «Приехаши численици, исщетоша всю землю Суждальскую и Рязаньскую и Мюромьскую и ставиша десятники и сотники и тысячники и темники, и идоши в Орду, тольико не чтоша игуменовъ, черньцов, поповъ, крилошан, кто зрит на св. Богородицу и на владыку».

Вопрос, кто были эти десятники, сотники, тысячники и темники, остался невыясненным. Можно предположить, что вся эта система отличалась от баскачества, от неупорядоченных разъездов ордынских чиновников с летучими отрядами за данью по русским городам и селам в первое десятилетие после нашествия Батыя. С. М. Соловьев высказал предположение, что баскачество прекратилось усилиями Александра Невского, что десятники, сотники и тысячники в подавляющем большинстве не были ордынскими чиновниками, а княжьими сборщиками дани. Не знаем мы и ни одного ордынского темника, который постоянно представлял бы интересы Орды в сборе дани. Безусловно, упорядоченный сбор дани создавал более благоприятные условия для ликвидации последствий погрома, чем наезды ордынских баскаков. Но сама по себе перепись не могла не ужаснуть все слои населения своей регулярностью и безысходностью.

Первыми поднялись новгородцы. По новгородской «старине», по своему обычаю указали «путь чист» из города князю Василию, сыну Александра Невского, и призвали к себе из Пскова тверского князя Ярослава Ярославича, сторонника Андрея. Новгород раскололся надвое: «вятшие» люди — крупное боярство — стояли за то, чтобы допустить «перепись», в то же время «меньшие» заняли иную позицию — они «целоваша святую Богородицу… како стати всем, либо животь, либо смерть за свою отчину новогородскую…» (Новгородская I летопись).

Одни историки усматривали в этих событиях проявление классового размежевания феодального Новгорода. Другие исследователи видели в них лишь борьбу различных группировок привилегированного населения Новгорода, причем факт политического «расщепления» этого населения объяснялся ими не столько «полярностью» социального положения, сколько неоднозначностью их позиций в развернувшемся тогда противоборстве различных княжеских домов Русской земли, неоднозначностью их ориентаций на эти конфликтовавшие друг с другом княжеские группировки. Такое объяснение представляется нам более убедительным. Видимо, уже в 1257–1259 годах всегда хорошо информированные новгородцы почувствовали обострение противоречий между княжеским домом Александра Невского и домом тверских князей, во главе которого стоял Ярослав Ярославич. Произошедший тогда «раскол» новгородцев на два лагеря, в сущности, отражал возникавший конфликт между этими князьями, возникавший, разумеется, не без участия ордынской дипломатии. Отсюда необходимость постоянного внимания к развитию межкняжеских отношений.

Уже с Ярослава Всеволодовича обнаружилось, что ордынские ханы берут на себя роль верховных судей в спорах между князьями об их праве на великокняжеский стол и уделы. На первом этапе княжеских взаимоотношений с Ордой это могло устраивать многих князей. Им случалось в межкняжеской борьбе приводить на Русь иноземцев. Александра Невского упрекнуть в этом мы не можем. Как только новгородцы изгнали его сына и объявили, что не примут ордынской переписи, он собрал суздальские и владимирские полки и поспешил в Новгород. Лучше было утихомирить непокорных своими силами, чем получить на Русь новую ордынскую рать. Новгородцы простояли, ополчившись, три дня и впустили Александра Невского в город. Он отстранил посадника, возглавившего сопротивление ордынской переписи, и поставил нового, своего человека Михалку Степановича.

Однако сопротивление новгородских «меньших» людей на этом не кончилось. Следующая вспышка относится к 1257 году. Перепись довольно спокойно прошла в низовых землях, в Рязани, во Владимире, в Суздале. Новгородцы, узнав о приближении ордынских чиновников, убили посадника Михалку и «сметошися люди чересъ все лето». Александр Невский повел ордынских чиновников в город под охраной своих полков. Сына своего Василия за непокорность и поддержку новгородского восстания сослал на низ, многих зачинщиков казнил.

Это дало право некоторым историкам упрекнуть Александра Невского в неблаговидном сотрудничестве с ордынцами и в прямом участии в переписи. Неужели и теперь, спустя много веков, когда можно спокойно взвесить, чем грозил приход на Новгород карательной рати Орды, неясно, что, воздав должное патриотическим чувствам одной из группировок привилегированного населения Новгорода, нельзя не признать правомерности действий великого князя, отводившего своим участием в переписи бедствия значительно большие. Добавим, что в 1257 году Александр Невский не стал настаивать «на ордынском исчислении» и дал возможность новгородцам отделаться лишь богатыми дарами хану.

И здесь не обошлось без передержек в истолковании событий. Родилось утверждение, что у великого князя недостало сил провести перепись. Сил у Александра Невского достало бы, стоило ему лишь признаться в бессилии татарским послам. Нет! Он дал еще на два года передышку новгородцам. Ордынская податная перепись, опять-таки не без сопротивления, была проведена только в 1259 году.

Некоторые исследователи установления на Руси ордынского ига поспешили с далеко идущими выводами, утверждая, что именно новгородское сопротивление переписи дало Северо-Восточной Руси большую самостоятельность, чем другим покоренным Чингисханом странам, что именно это сопротивление предотвратило приход на Русь ордынской администрации.

На первый взгляд эта точка зрения претендует на строго научное понимание исторического процесса: классовая борьба, классовое сознание масс помешало, дескать, укреплению ордынского владычества. Здесь мы имеем дело, к сожалению, отнюдь не с диалектическим подходом к оценке событий. Именно преодоление при Александре Невском внутренних проблем своими силами дало Северо-Восточной Руси какую-то передышку от ордынских погромов. Неврюева рать в 1252 году была вызвана как раз не подготовленным к реальному сопротивлению открытым антиордынским движением. Александр Невский не только отвел на много лет ордынские погромы, но и сумел возродить, укрепить и дать инерцию движению центростремительных сил. Более того. В самом начале 60-х годов он предпринял попытку сближения с литовским князем Миндовгом. В 1262 году был даже заключен между ними договор, наметивший совместный поход против Ордена (в походе участвовали войска Александра Невского, в том числе новгородцы, а также вооруженные силы Миндовга вместе с войсками Полоцка и Витебска). Но такой ход событий, видимо, напугал ордынскую дипломатию. Вероятно, не без ее участия в 1263 году в княжеской междоусобице был убит Миндовг, а князь Александр тогда же был вызван в Орду и на обратном пути умер при загадочных обстоятельствах.

Молва приписывала его смерть ордынской отраве. Очень она похожа на смерть его отца Ярослава Всеволодовича. Момент, выбранный для устранения Невского, косвенно подтверждает это предположение. За два десятилетия относительно спокойной жизни Северо-Восточная Русь залечила раны, отстроились ее города, победами над интервентами с Запада прославились ее полки. Александр Невский почти достиг своей цели: Владимирское Великое княжение стало опасной силой для ордынского владычества. Быть может, не так уж и много оставалось доделать удивительному для средневековья государю, великому полководцу и блистательному дипломату, чтобы сразиться с Ордой и устроить ей Куликово поле на сто лет ранее, избавив Русь от неисчислимых бедствий предстоящего столетия. В Орде начинались уже те явления, которые сопровождают развитие феодализма от единовластия к его расколу.

Орде выгодна была смерть Александра Невского, и он умер. Сразу же была приведена в действие ордынская политика сталкивания претендентов на великокняжий стол.

Зигзаги ордынской политики

Наступило время, ознаменованное систематическими вторжениями ордынских войск в пределы Северо-Восточной Руси, являлись одна за другой ордынские рати и разоряли Русскую землю.

Выше говорилось, что хан Батый, его окружение, его преемники готовились черпать средства для своего обогащения из русских земель, что они были заинтересованы в «выходах» большой дани, которые не мог дать разоренный край. Поэтому Орда поддерживала княжескую власть. Не изменились ли намерения преемников хана Батыя и первых волжских ханов? В чем причина разбойных нашествий, только ли в желании пограбить и окончательно подавить на Руси всякую мысль о возможности сопротивления?

Желание грабить никогда не иссякало в недрах феодально-разбойничьего строя Орды, но открытый грабеж в набегах не мог восполнить то, что давал систематический сбор дани.

Вот далеко не полный перечень важнейших ордынских нашествий.

В 1273 году приходили «царевы татары» и разоряли города Северо-Восточной Руси.

В 1275 году татарская рать погромила на пути из Литвы южные русские города.

В 1281 году приходили Кавгадай и Алчедей, опять же на Северо-Восточную Русь.

В 1282 году ордынская рать Турантемиря и Алыни опустошила земли вокруг Владимира и Переяславля.

В 1288 году ходила рать по Рязанской, Муромской и Мордовской землям.

До сих пор, до наших дней по деревням Калужской, Рязанской и Владимирской областей бабушки пугают расшалившихся внучат «дюдюкой». «Дюдюка», дескать, придет и заберет неслуха. В народной памяти особо сохранился приход в 1293 году «Дедюневой рати». Погром, по оценке летописцев, был ничуть не меньшим, чем нашествие Батыя. В какой-то мере даже страшнее. Ордынцы научились вылавливать людей в лесах. Летопись отмечает: «Людей из лесов изведоши». Ограблены и опустошены были все крупные города Северо-Восточной Руси вплоть до Волока-Ламского.

В 1297 году еще одна рать.

Историография обычно объясняла, что приход ордынских ратей породила княжеская междоусобица. Однако исторический процесс обязывает взглянуть на это явление несколько шире.

Факты говорят о том, что не русские князья были инициаторами нашествий Орды, а Орда использовала русских князей в своих целях в усложнившейся внутри-ордынской обстановке.

Конечно же, попытка Андрея Ярославича поднять Русь против ордынского владычества не могла не встревожить ханов, но эта попытка была слишком слабой, и не она пугала ордынских правителей. Начался разлад в самой Волжской Орде. Отражением этого разлада и было превращение Северо-Восточной Руси в своеобразный полигон столкновений внутриордынских сил.

В шестидесятых годах XIII века произошли важные политические перемены в жизни бывшей империи Чингисхана, что не могло не отразиться на характере ордыно-русских отношений. Начался ускоренный распад империи. Правители Каракорума перебрались в Пекин, улусы империи приобрели фактическую самостоятельность, независимость от великих ханов, и сейчас же между ними усилилось соперничество, возникли острые территориальные споры, началась борьба за сферы влияния. В 60-е годы улус Джучи втянулся в затяжной конфликт с улусом Хулагу, владевшим территорией Ирана. Казалось бы, Волжская Орда достигла апогея своего могущества. Но тут и внутри нее начался неизбежный для раннего феодализма процесс распада. Началось в Волжской Орде «расщепление» государственной структуры, и сейчас же возник конфликт в составе правящей элиты.

В середине 60-х годов в Северное Причерноморье был послан из Сарая темник Ногай. Он закрепился в устье Дуная и, располагая значительными военными силами, обособился от ханов. Этому способствовали и расстояние и действия центробежных сил в недрах ордынского феодального строя. Ногаю на первых порах не потребовалось открытого бунта, он начал проводить свою сепаратную политику во взаимоотношениях с соседями и особенно с русскими княжествами.

В 70-80-х годах он сумел создать свою сферу влияния на территории Юго-Западной Руси, она находилась, видимо, в треугольнике между городами Галичем, Курском и Новогородком. Ногай ревниво охранял эту область от влияния ханов Волжской Орды и тем самым вынудил их временно отказаться от общерусских масштабов ордынской политики.

Это обязывает нас зафиксировать тот факт, что Сарай теперь мог распоряжаться судьбами княжеских домов лишь в Северо-Восточной Руси. Темник Ногай распоряжался судьбами Галицко-Волынского княжества, не имея, правда, возможности влиять на ход событий в Новгороде.

Каждая из сторон старалась добиться перевеса не только в центре, но и на периферии. Ногай стремился «внедриться» в сферу влияния Волжской Орды, ханы Волжской Орды старались вытеснить Ногая с земель Юго-Западной Руси. К обычной политике сталкивания русских князей, к политике «разделяй и властвуй» примешивается борьба между ордынскими группировками; русский князь уже не только «улусник», он и заманчивая фигура на роль союзника в ордынской междоусобице.

Так мы подходим к парадоксу, о котором говорилось выше. Ханам Волжской Орды для пополнения своей казны нужны были земли неразоренные, а власть князей-данников должна была быть реальной, иначе к чему было бы вести переписи населения и все расчеты «выходов» в Орду. И вдруг в разлад логике — один за другим грабительские походы на Русь.

И летописи и историография обвинили русских князей в том, что они в своей междоусобной борьбе начали «называть» на Русь ордынцев, как некогда «называли» на Русь половцев. Но при этом не принимался во внимание тот факт, что от половцев русские князья ни в чем не были зависимы. Орда же поставила русские княжества в прямую и постоянную зависимость.

У летописцев, а вслед за ними и у многих историков сложилось мнение, что виновником приглашения ордынских войск («царевы татары») на Русь в 1273 году был костромской князь Василий Ярославич. В действительности инициатива этой политической и военной акции исходила от хана Менгу-Темиря, а костромской князь Василий был лишь прикрытием действий ордынского правителя. Менгу-Темирь стремился подавить нашествием влияние Ногая в городах Северо-Восточной Руси. Он же позаботился и о том, чтобы противопоставить Василию костромскому энергичного и честолюбивого соперника, тверского князя Святослава (сын убитого в Орде князя Ярослава Всеволодовича). Князей стравили в борьбе за влияние в Новгороде.

Считая, что позиции Орды в Северо-Восточной Руси таким образом укреплены, сарайский правитель попытался в 1274–1275 годах осуществить прорыв на литовско-русские земли. Летописи сообщают, что ему удалось тогда собрать большую группировку западно-русских князей во главе с Львом Даниловичем галицким и двинуться на территорию Литовско-Русского княжества. Естественно, что действия Менгу-Темиря не могли вызвать одобрения Ногая: используя свои связи с галицко-волынскими князьями, он сделал все, чтобы дезорганизовать ход кампании.

Менгу-Темиря очень обеспокоили неудачи литовского похода. Он разгадал игру Ногая и поспешил себя обезопасить от влияния правителя Дунайского улуса в пределах, подвластных Волжской Орде. На обратном пути он погромил южные города в регионе Курска, а затем устранил с политической арены в Северо-Восточной Руси Василия костромского и Святослава тверского, опасаясь, что в своем соперничестве они будут искать поддержку не в Орде, а у Ногая. Заменил он их в то время малозначащей фигурой переяславского князя Дмитрия (сын Александра Невского). Однако именно на Дмитрии переяславском мы и можем проследить, как развертывалась борьба Ногая и ханов Волжской Орды за влияние в Северо-Восточной Руси.

Ногай организовал под своим руководством большой поход западно-русских князей в Литву, который прошел вполне успешно и укрепил его позиции на литовско-русских землях. Казалось бы, этим было проведено строгое разграничение сфер влияния: Ногаю — Южная Русь и литовско-русские земли, Волжской Орде — Северо-Восточная Русь.

Выше уже говорилось, что это разделение не было непреодолимым барьером. Естественно, что попытки проникновения в чужие сферы соперничающих ордынских правителей не оставляли равнодушными тех или иных русских князей. Мы не располагаем указаниями в источниках о каких-либо контактах Ногая и князя Дмитрия Александровича до 1281 года. Но события 1281 года наводят на мысль, что между Ногаем и князем Дмитрием, когда он княжил во Владимире по ярлыку Менгу-Темиря, были какие-то контакты. Не исключено, что и князь Дмитрий искал между соперничающими правителями Орды сильнейшего и обратил свои взоры на Ногая.

Во всяком случае, сразу же после успешного похода Ногая на русско-литовские земли Менгу-Темирь отобрал ярлык у князя Дмитрия и передал владимирский стол городецкому князю Андрею Александровичу. Князь Дмитрий «эмигрировал» в 1281 году к Ногаю. Не исключено, что князь Дмитрий надеялся, что теперь, после смерти Менгу-Темиря (1 280 год), Ногай подчинит себе и Волжскую Орду.

Преемник Менгу-Темиря, хан Телебуга, испуганный такой откровенной формой «сотрудничества» русского князя с Ногаем, поспешил организовать несколько карательных походов на Русь (все те же ордынские рати теперь уже начала 80-х годов). Есть все основания полагать, что эти рати были направлены не столько против русских городов, сколько против влияния Ногая в Северо-Восточной Руси.

В 1282 году после рати Турантемиря и Алыни, опустошивших земли вокруг Владимира и Переяславля, переяславский князь Дмитрий Александрович возвратился из «эмиграции» и, казалось бы, совсем неожиданно получил вновь из рук хана Телебуги Великое Владимирское княжение на целых десять лет (1283–1293).

Волжская Орда как бы переманила к себе «диссидента», но нельзя терять из виду и того соображения, что и князь Дмитрий, видимо, с присущей ему дальновидностью предугадал исход борьбы между Ногаем и Волжской Ордой в пользу ордынских ханов. Нельзя не отметить здесь и некоторого компромисса. Ханы Волжской Орды не могли не понимать, что их рати ведут к разорению Русской земли, и поэтому пошли на союз с перебежчиком, дабы погасить оппозицию и нейтрализовать сторонников ориентации на Ногая в северо-восточных русских городах.

Однако Ногай не оставлял своих замыслов овладеть положением и подчинить Волжскую Орду. В 1 287 году он организовал поход западно-русских князей, находившихся от него в зависимости, против Польши и Венгрии и пригласил участвовать в походе хана Телебугу. Условие: войска каждого улуса действуют самостоятельно.

В результате этот поход кончился для Ногая вполне благополучно, а для Телебуги обернулся катастрофой; его армия, заблудившаяся в заснеженных Карпатах (возможно, не без дезориентирующей «подсказки» самого Ногая), полностью погибла. «Про се, — писала летопись, — межю ими (возникло) большее нелюбие: зане баястася оба: сий сего, а сей сего».

Наметившееся к концу 80-х годов преобладание Дунайского улуса над Волжским позволило Ногаю устранить Телебугу с помощью хана Тохты, который был его тайным союзником в Волжской Орде. Однако, став во главе Волжской Орды, хан Тохта очень скоро из союзника Ногая превратился в его врага. Тохта вступил с ним в борьбу по всем линиям, имея в виду устранение самого Ногая, крушение его улуса, а также ликвидацию сферы его влияния на западно-русских землях.

Не исключено, что хан Тохта не мог простить и переяславскому князю Дмитрию Александровичу — тогда обладателю владимирского стола — его политических контактов с Ногаем. В 1293 году с согласия хана Тохты против князя Дмитрия неожиданно выступил претендент на Владимирское княжение городецкий князь Андрей Александрович. В том же 1293 году хан Тохта санкционировал крупномасштабное вторжение татарских войск на Северо-Восточную Русь. Это была печально знаменитая «Дедюнева рать».

Князь Дмитрий бежал в Псков, но Орда не собиралась оставлять во Владимире городецкого князя полновластным хозяином положения. Уже в 1294 году она возвратила князя Дмитрия из Пскова в Тверь, а потом и в его родной Переяславль. Орда хотела вновь его противопоставить городецкому князю Андрею, но в 1294 году Дмитрий умер. Тогда хан Тохта выдвигает план ослабления князя Андрея с помощью целой коалиции князей Северо-Восточной Руси — в составе Ивана Дмитриевича переяславского, Даниила Александровича московского и Михаила Ярославича тверского.

Внешнеполитический курс Волжской Орды стал еще более последовательным, еще более масштабным после полного торжества хана Тохты над темником Ногаем, что произошло, как мы знаем, в 1300 году. Городецкий князь Андрей был вскоре лишен владимирского стола (в 1304 году умер), но и его политические противники недолго праздновали свою победу, недолго сохраняли единство своих рядов.

В истории Русской земли наступил новый этап, ознаменованный не только длительным противоборством Московского и Тверского княжеств, но и выходом их противоборства на общерусскую политическую арену.

От сложной политической и военной жизни Восточной Европы второй половины XIII века не была ограждена и жизнь русской церкви. Волжская Орда и улус Ногая в 60-90-х годах XIII века сохраняли церкви те же льготы, которые были ей предоставлены Ордой еще в 40-50-х годах XIII столетия. Однако в церковной политике двух улусов на протяжении 60-90-х годов все же существовали кое-какие различия. Правители Волжской Орды, создавшие еще в 1 261 году в своей столице особую Сарайскую епископию, превратили ее позднее в важный инструмент политики прежде всего в Северо-Восточной Руси, а также и в специальную инстанцию, которая имела возможность поддерживать связи не только с Константинополем, но и с Киевской митрополией через свой «филиал» в Переяславле-Киевском.

Ногай, женившийся в 1273 году на побочной дочери византийского императора Михаила Палеолога, обладал, видимо, большими возможностями, чем сарайские ханы, воздействовать на жизнь православной церкви Юго-Западной Руси и особенно на деятельность киевских митрополитов всея Руси Кирилла и Максима, считавших во второй половине XIII века своей постоянной резиденцией Киев. Митрополит Максим(1283–1304) долгое время имел своей постоянной резиденцией город Киев, однако он признал необходимым переехать на постоянное жительство в город Владимир лишь после ликвидации улуса Ногая — в 1300 году.

Такими сложными тенденциями характеризовались взаимоотношения двух ордынских улусов в 60-90-х годах XIII века, а вместе с тем и взаимоотношения искусственно изолированных друг от друга Северо-Восточной Руси и Руси Юго-Западной.

Здесь мы оказываемся еще перед одним историческим парадоксом. Казалось бы, «расщепление» власти в Орде должно было благоприятно сказаться на положении русских земель, ослабить ордынский гнет. Этого не случилось. Русь еще не залечила раны от Батыева погрома, в ней еще не свершились те внутренние процессы, которые сто лет спустя привели к Куликовской победе. Вражда улусов Волжской Орды ужесточила ордынское владычество. После серии ордынских ратей над Русью воцарился мрак ордынского ига.

Торжеству таких тенденций в развитии ордыно-русских отношений способствовали внутриполитические процессы, происходившие в Ордынской державе на протяжении первой половины XIV века, утверждение центростремительных сил в Волжской Орде при хане Тохте (в последние годы его правления, 1300–1312 годах), а особенно при ханах Узбеке (1313–1342) и Джанибеке (1342–1357). В этот период Орда достигла зенита своего могущества, добилась заметных успехов в хозяйственном развитии.

В условиях утвердившейся централизации Волжской Орды восточноевропейская политика ордынской дипломатии стала более масштабной. Использование Ордой противоречий между центробежными и центростремительными силами в системе всех русских княжеств теперь стало дополняться, а иногда и заменяться использованием противоборства между формировавшимися тогда крупными государствами Восточной Европы, в частности, антагонизма между Владимирским и Литовско-Русским княжениями.

Эти новые веяния восточноевропейской политики Орды породили и новую, во многом осложненную тактику. Так, стремясь поддерживать постоянную напряженность в отношениях между Москвой и Вильно, ордынские правители форсировали тенденции смыкания территориально-политических границ между двумя великими княжениями и вместе с тем содействовали сохранению пояса «нейтральных» княжеств в качестве арены соперничества и даже вооруженной борьбы. (Прежде всего это касалось Новгорода и Тверского княжества.)

Подобная тактика тогдашних ордынских правителей естественно давала свои результаты: она укрепляла политические и экономические позиции Орды в Восточной Европе. Факт значительного усиления ордынской державы в правление ханов Узбека и Джанибека признается многими историками, однако такого единодушия нет у историков, изучавших политические судьбы Ордынской державы в эпоху Мамая.

Исследователи политической истории Золотой Орды второй половины XIV века, опираясь на восточные и русские источники, много говорят о торжестве в это время феодальной анархии. Для таких утверждений у них есть некоторые основания: с 1359 по 1381 год на золотоордынском престоле побывало около 25 ханов, что, естественно, свидетельствовало о неустойчивости ханской власти в Сарае, о наличии симптомов политической дестабилизации. Однако, признавая правомерным этот общий вывод, мы все же не можем преувеличивать масштабы анархии и распада власти и переоценивать его значение в политической жизни Восточной Европы в целом.

Дело в том, что, несмотря на обилие ханов, довольно рано самой влиятельной, «доминантной» политической фигурой Ордынской державы оказался правитель Мамай. Еще при хане Бердибеке (1357–1359) он стал вторым человеком в Орде, заняв наиболее важную при ханском дворе должность беклярбека, обеспечивавшую ему руководство всей дипломатической службой, а также командование ордынским войском. Кроме того, он тогда же стал зятем ордынского хана.

Однако все эти «карьерные» достижения Мамая не могли иметь дальнейшего развития в государственно-правовой сфере, не могли стать трамплином для обретения им ханского престола. Для Мамая эта возможность была закрыта по той же причине, что и для темника Ногая — оба они не были чингизидами.

Тем не менее, наделенный большим честолюбием и незаурядным талантом политика и военачальника, Мамай находил новые пути для утверждения своей власти, и в этом он явно превзошел своего предшественника Ногая. Мамай сумел на протяжении почти двадцатилетнего периода держать своих сарайских соперников то под явным, то под скрытым контролем. Добивался он этого весьма своеобразным способом.

Опираясь на «освоенный» им крымский улус и достигнутый в Ордынской державе политический авторитет, он получил возможность активно воздействовать на ход борьбы многочисленных чингизидов за обладание ханским престолом, смог предопределять появление того или иного хана в Сарай-ал-Джедиде или, стравливая друг с другом, убирать неугодных чингизидов, не давая ни одному из них надолго укрепить свое положение.

Все царствовавшие в Сарае на протяжении 60-70-х годов чингизиды находились в той или иной зависимости от Мамая. Достаточно сказать, что одни золотоордынские правители были его ставленниками-марионетками (например, Абдуллах, Тулунбек, Мухаммед-Булак), другие оказывались его скрытыми выдвиженцами, а третьи, хотя и были выходцами из среднеазиатской Орды и даже представляли не род Батыя, а род хана Орды (линия старшего сына Джучи), тем не менее также попадали под то или иное его влияние. В таком положении оказывались Азис-шейх в 1364–1367 годах, Тохтамыш во время своего первого прихода в Волжскую Орду (1376–1377 годы), наконец, и Арабшах в 1378 году.

Показателем политического могущества Мамая в эти годы служит и тот факт, что он сам трижды появлялся тогда в Сарай-ал-Джедиде в качестве реального общеордынского лидера, в первый раз в 1363 году во время недолгого пребывания у власти его явного ставленника Абдуллаха, второй раз в 1368 году, когда на нижнюю Волгу снова был переброшен из Крыма тот же Абдуллах, и, наконец, третий раз в 1372–1373 годах, когда ханским престолом владели Тулунбек или Мухаммед-Булак — также его откровенная креатура. Все это позволяет говорить не о подлинном бунте Мамая против сарайских ханов, не о действительном расколе Золотой Орды и не о реальном двоевластии в Ордынской державе, как это было в эпоху темника Ногая, а лишь о видимости бунта, раскола и двоевластия, искусно создаваемой Мамаем для того, чтобы замаскировать факт своего полного господства над политической жизнью всего ордынского государства.

И действительно, обеспечивая пребывание тех или иных чингизидов на сарайском престоле, позволяя им содержать в Сарае свой двор, «правительство» и чеканить монету, Мамай демонстрировал свою верность династии Чингисхана, свою готовность следовать главным законам политической жизни ордынского государства. Вместе с тем, содействуя частой смене этих номинальных обладателей Сарай-ал-Джедида, не позволяя никому из них хоть как-то усилиться, Мамай фактически создавал надежную политическую основу своего властвования в Орде, выступал в роли вершителя ее политических судеб, в роли ее монопольного владыки на протяжении почти двадцатилетнего периода.

В сущности, это положение было зафиксировано и русской летописью. «Цари их, — читаем мы в Троицкой летописи под 1378 годом, — иже в то время имеаху себе, не владевше ничимъ же и не смеяще ничто же сотворити перед Мамаем, но всяко старейшинство держаше Мамай и всеми владеаше въ Орде».

Все это в известной мере объясняет, почему Орда, несмотря на все внешние признаки политической дестабилизации, по существу, продолжала, как мы это увидим далее, вести довольно активную, весьма целеустремленную и в целом последовательную политику в отношении ведущих восточноевропейских стран.

Все это означало, что набиравшая в 60-70-х годах политические и военные силы Северо-Восточная Русь готовилась к схватке не с ослабленным и маломощным соседом, а с государством, которое под эгидой Мамая в полной мере сохраняло свой политический и военный потенциал.

Москва и Тверь

Жизнь русских земель на всем их протяжении: на юге, в Приднепровье, на Волыни, на западе вплоть до Пинских заболоченных лесов и до границ Литвы, и на северо-востоке — в 60-90-е годы XIII столетия протекала под воздействием напряженного противоборства Приднепровско-Дунайского улуса во главе с Ногаем и Волжской Орды.

После падения Ногая обстановка резко меняется. Волжская Орда выступает вновь, как при первых ханах, претендентом на безраздельное господство над всеми русскими землями. Установление контроля над огромной территорией требует пересмотра принципов дипломатии и военной стратегии. За спиной хана Батыя стояла вся империя Чингисхана. Хан Тохта владел всего лишь улусом Джучи, и нарастала вражда с другими улусами империи. Вместе с тем на подвластных Орде землях не останавливался свой исторический процесс, протекавший в борьбе центробежных и центростремительных сил, не везде феодальная структура была одинаковой, где-то еще превалировали силы расщепления, а где-то шла консолидация феодальных сил, направленная на создание государственности.

Можно предположить, что сразу же после падения Ногая правители Волжской Орды искали пути преодоления сложившейся разобщенности южных, юго-западных и северо-восточных земель с тем, чтобы, применяя прежний метод стравливания княжеских домов, направлять жизнь на русских землях в нужном им русле из какого-то общерусского центра.

Этот общерусский центр естественно было искать на великом Волжском пути. Наталкивало на этот поиск и его огромное торговое значение для всей Восточной Европы и близость к ордынской столице, к кочевьям Орды, близость и связь с Новгородом. Да и ход исторического развития независимо от ордынской политики подводил к тому, что на Волжском торговом пути сосредоточивалась экономическая и политическая жизнь всех северо-восточных русских княжеств.

Мы подходим к тому порогу, когда вдруг ранее малозначащие города на Северо-Востоке — Тверь и Москва — начинают играть ведущую роль в жизни всей Северо-Восточной Руси и оказывать влияние на судьбы Новгорода и тех русских княжеств, которые в это время переходили в сферу литовского влияния.

Мы говорим: Тверь и Москва, но поначалу первенство в Орде, конечно же, отдавалось Твери, ибо ее географическое положение как центра всей Северо-Восточной Руси было значительно выгоднее, она служила удобными воротами в Новгород, в западные княжества и в Литву. Но то же преимущество географического положения послужило впоследствии препятствием для ее превращения в центр Северо-Востока, ибо именно своей близостью к литовско-русскому центру Тверь стала опасна Орде.

Возвышению Москвы и Твери уделено немало внимания. Одни исследователи видели причину возвышения этих городов в их ускоренном социально-экономическом развитии. Но это объяснялось как раз их возвышением, было не причиной, а следствием. Другие — в действии миграционно-демографических факторов, забывая, что и они были вторичны; третьи относили это явление к воздействию политических и международных факторов. На самом деле в разное время, на разных исторических этапах все эти причины, выступая во взаимодействии, и определили судьбу этих городов.

Итак, к моменту падения Ногая и сосредоточения всей ордынской власти в руках хана Тохты, великим владимирским князем сидел сын Александра Невского — Андрей Александрович, князь городецкий. В противовес ему Орда поддерживала его братьев Дмитрия переяславского и Даниила московского. Дабы усилить князя малого и незначительного городка Москвы, в Орде благословили захват им Коломны у рязанского княжества (1301 год).

В 1294 году умер Дмитрий Александрович, Переяславль перешел к его бездетному сыну Ивану. Умирая в 1302 году, Иван завещал Переяславль князю Даниилу московскому. Даниил, умирая в 1303 году, передал своему сыну Юрию уже не только Москву, но Переяславль, Коломну и Можайск. В Костроме сидел в это время младший брат Юрия, князь Борис, находившийся в союзе с ним. Орда не воспрепятствовала этому усилению Москвы в противовес великому князю владимирскому.

В 1304 году умер великий князь Андрей. В Орду поехали два претендента на великое княжение: Михаил Ярославич тверской, племянник Александра Невского, и его внук Юрий Данилович московский. Орда дала ярлык на великое княжение Михаилу тверскому, оставив за Юрием Даниловичем все приобретения московского княжеского дома. Новгород, как и в прежние времена, был оставлен яблоком раздора для московского и тверского князей.

Еще в бытность великим князем Андрея городецкого, после крушения Ногая, в 1300 году митрополит всея Руси Максим переехал из Киева во Владимир. Для того времени событие немаловажное, оно ознаменовывало возрастающую роль на всех русских землях Великого Владимирского княжения. Михаил Ярославич оценил совмещение в одном центре власти духовной и светской. В 1305 году по его указанию создан был общерусский летописный свод. Тверской князь претендовал на роль собирателя русских земель, на международной арене он котировался как «великий князь всея Руси». Перед Ордой возникала все та же дилемма: чтобы держать Русь в повиновении и черпать из нее доходы, нужна централизованная сильная власть. Но сильный князь опасен, а единство Руси под его властью — прямая угроза владычеству Орды. Союз митрополита и великого князя (Михаила и Максима) обеспокоил Орду. В 1304 году митрополит Максим умер.

Встал вопрос о назначении нового митрополита. Сейчас же столкнулись интересы московского князя Юрия и Михаила тверского.

Надеясь на поддержку Орды и Константинополя, тверской князь Михаил предложил своего кандидата в митрополиты — тверского иерарха Геронтия, московский князь Юрий, рассчитывая на те же силы, выдвинул другую кандидатуру — галицкого иерарха Петра, поддержанного, кстати, и галицким князем Юрием Львовичем. Интересно, что ордынская дипломатия и на этот раз проявила присущую ей «последовательность»: предоставив владимирский стол тверскому князю Михаилу, общерусскую митрополию она передала кандидату московского князя Юрия. В 1308 году состоялось поставление Петра с обязательством его постоянного пребывания сначала во Владимире, а потом и в самой Москве. Проведенный под эгидой Орды и Царьграда в 1311 году в Переяславле съезд русских князей и духовенства поддержал ставленника московского правящего дома митрополита Петра. Орда позаботилась о том, чтобы между князьями сохранялось равновесие: если тверской князь, заняв владимирский стол, получил некоторый перевес в сфере политической жизни, то московский князь обрел большее влияние в сфере церковной.

Но главной ареной соперничества между двумя княжескими домами оставалась Новгородская земля. Заняв владимирский стол в 1305 году и не получив права на управление Новгородом, тверской князь попытался самочинно овладеть берегами Волхова. «А в Новгород послаша Тферицы наместники Михайловы силою, и не приняша их Новгородцы». Но, проявив настойчивость, Михаил добился своего и в 1307 году стал князем Новгорода.

Такое усиление тверского князя не понравилось Орде, и она поддержала претензии московского князя Юрия на Волховские берега. Чувствуя возраставшую активность Москвы, новгородцы изгнали тверских наместников. Но князь Михаил не уступал. Собрав войско против северного соседа («заратися князь Михаил к Новгороду»), он занял Торжок, Бежицу и организовал экономическую блокаду Новгородской республики («не пустя обилья в Новгород»). В результате Новгород снова капитулировал.

Но торжество Твери на Новгородской земле оказалось недолговечным. Пришедший к власти в Волжской Орде новый правитель хан Узбек (1313–1342) решительно поддержал московского князя Юрия против чрезмерно усилившегося тверского князя. Уже в 1314 году возник открытый конфликт между Москвой и Тверью за влияние на берегах Волхова, завершившийся в пользу Москвы. Правда, до вооруженного столкновения тогда не дошло. В 1314 году было заключено соглашение, в силу которого князь Юрий направил своего сына Афанасия в качестве князя-наместника в Новгород.

В этот момент сам Михаил возвращался из Орды домой вместе с татарским войском, чтобы расправиться со своим московским соперником. Положение князя Юрия было опасным: он получил приглашение от хана Узбека посетить Волжскую Орду. Тем временем тверской князь снова пошел на Новгород, где и восстановил свои позиции, изгнав князя Афанасия. Но этот рывок к власти был последним в жизни тверского князя Михаила.

Во время своего визита в Орду князь Юрий был обласкан сверх всякой меры: хан Узбек не только обещал ему владимирский стол, но и женил на своей сестре Кончаке. Отпуская князя Юрия домой, хан Узбек направил вместе с ним значительную военную дружину, а также ордынского посла Кавгадыя с весьма широкими полномочиями. Орда явно приняла решение заменить на владимирском столе тверского князя Михаила московским князем Юрием.

Трезво оценив создавшуюся обстановку, князь Михаил решил отказаться от первоначального намерения продолжать борьбу со своим соперником. Присутствие большого ордынского войска, а также ханского посла Кавгадыя заставило тверского князя радикально изменить линию своего поведения. «И съслався с Кавгадыем съступися великого княжения Михаил князь Юрию князю». Но для Орды этого «добровольного» отказа князя Михаила от Владимирского княжения было мало: Кавгадый имел задание ослабить само Тверское княжество и стремился осуществить это как татарскими отрядами, так и войсками многих князей Северо-Восточной Руси и силами новгородцев. Так была предрешена битва, которая произошла недалеко от Твери в 1317 году.

Хотя план кампании был как будто хорошо разработан, тем не менее новгородцы и войска Юрия не соединились в намеченном районе в назначенное время. Это позволило князю Михаилу нанести решительное поражение своим противникам. Сам князь Юрий успел убежать в Новгород, а значительная часть его войска попала в плен к тверскому князю. Среди пленных оказалась и жена Юрия Кончака — сестра Узбек-хана.

Таким образом в привычный ряд событий межкняжеских войн вплелся эпизод совсем необычный. В запале борьбы Михаил Ярославич допустил роковую ошибку. Не в том беда, что он разбил Юрия и рассеял его ордынских помощников. Для Орды все русские князья были безразличны, лишь бы дрались между собой и платили дань. Разбив Юрия, тверской князь не только захватил в плен его жену Кончаку, но допустил ее гибель. Незамедлительно разнесся слух, что ее отравили. Это чрезвычайно осложнило отношения тверского князя с Ордой.

Правда, обнаружилось это не сразу. На первых порах победа тверского князя Михаила над московским князем Юрием привела к неожиданным и, пожалуй, загадочным политическим результатам. Загадочными оставались как причины самого поражения, так и характер первоначальной реакции на это событие ордынской дипломатии.

В самом деле, трудно сказать, чем был вызван провал этой кампании: простой ли военной неудачей князя Юрия или тонкой игрой ордынского дипломата, пытавшегося, возможно, таким путем ослабить обе борющиеся стороны. Настораживает и первая реакция ордынского посла Кавгадыя на победу, одержанную князем Михаилом. Она послужила поводом для временного примирения посла с тверским князем. Кавгадый посетил со своими отрядами Тверь, а Михаил ненадолго вернулся во Владимир.

Однако дальнейший ход событий внес ясность в эту запутанную ситуацию: Орда не могла допустить резкого усиления одного князя за счет другого, отсюда одновременное приглашение в Ордынскую державу двух князей, приглашение, которое кончилось трагедией для князя-победителя и триумфом для князя, потерпевшего поражение. Михаил был осужден в Орде на смерть, Юрий, несмотря на свое военное нерадение, стал обладателем ярлыка на Великое Владимирское княжение. В соответствии со сложившейся политической традицией его сын Афанасий стал князем-наместником в Новгороде, а потом и сам князь Юрий подолгу бывал на Волховских берегах. Видимо, он хорошо выполнял как политические, так и финансовые обязанности перед Сараем.

В течение четырех лет своего пребывания во Владимире Юрий значительно усилился и усилился настолько, что Орда, видя перспективу слишком большого перевеса Москвы над Тверью, решила снова «перетасовать» карты: в 1322 году устранила на время с политической арены Юрия Даниловича, передав ярлык на Великое Владимирское княжение представителям тверского дома — сначала Дмитрию Михайловичу (1322–1325), а потом Александру Михайловичу (1325–1327).

Тверские князья могли, видимо, еще ряд лет оставаться фаворитами Орды. Такого рода отношения не были нарушены даже убийством «родственника» хана Узбека московского князя Юрия Даниловича, совершенного 24 ноября 1324 года тверским князем Дмитрием Михайловичем. Последний, правда, был казнен в Орде, но владимирский стол после этого события получил все же не московский княжеский дом, в частности, не Иван Калита, а тверской князь Александр Михайлович (тогда же в 1325 году он заключил договор с Новгородом). Но, поддержав таким образом тверской княжеский дом, Орда все же пыталась не допустить его чрезмерного усиления: в 1322–1324 годах она не передала ему Новгород, там оставался московский князь Юрий вплоть до своей смерти. Только в 1325 году Сарай санкционировал появление тверского князя на Волховских берегах, но ненадолго. Вскоре перевес оказался на стороне московского правящего дома.

Мы видим теперь, что ошиблись те историки, которые усматривали в фактах военно-политической активности Орды на русских землях лишь следствие межкняжеских распрей. На самом деле эти распри порождала ордынская дипломатия, усиление или ослабление отдельных княжеских домов на Руси оказывалось результатом целенаправленной деятельности Волжской Орды. Но, добиваясь таким путем сохранения политического контроля над русскими землями, правители Орды не могли не думать об увеличении денежных сборов с подвластных им территорий феодальной Руси.

Если внимательно присмотреться к ордынской политике первой трети XIV века, можно в ней различить не только разжигание вражды между Москвой и Тверью, но и подталкивание их князей на соперничество в собирании дани с населения тех или иных частей Русской земли. Дело иногда доходило до того, что князья в этом соперничестве стали грабить друг друга. Разумеется, соревнование князей в сборе денежных средств вполне устраивало ордынскую казну. Тем самым Орда против своей воли постепенно подготавливала формирование тех сил на Руси, которые в дальнейшем оказались способными вести борьбу против нее. Но на этом этапе указанное соревнование пока еще не решало политическую судьбу того или иного русского князя.

Великий князь был ограничен в своих возможностях, на этот раз весьма своеобразным способом. В 1328 году Орда ввела новый порядок отношений Владимирского княжения с Новгородом Великим. «Озбяк, — читаем мы в Новгородской I летописи, — поделил княжение: князю Ивану Даниловичу (московскому. — Авт.) Новгород и Кострому, а суздальскому князю Александру Васильевичу дал Володимир и Поволжье». Правда, это экспериментирование с противопоставлением Новгорода Владимирскому княжению продолжалось недолго. Общая расстановка политических сил в Восточной Европе, в частности, весь ход международной жизни того времени заставили, видимо, Орду восстановить старый порядок отношений между указанными центрами Северо-Восточной Руси.

Иван Калита

Пришло время Ивана Калиты.

Тверские князья, сами того не ведая, ускорили появление этой сильнейшей фигуры на первом плане в междукняжеской борьбе.

Всякое действие рождает противодействие. Казалось бы, отлаженный механизм ордынской политики на Руси «разделяй и властвуй» навеки укрепил ее господство и ничто уже не может вернуть Русь к единовластию и согласию. Время, исторический процесс требовали появления на Руси личности, способной понять ордынскую политику, найти ее слабые стороны и нейтрализовать ее губительное действие. Такой личностью оказался Иван Калита, до смерти Юрия стоявший в тени, ничем не обнаруживая ни свойств своего характера, ни своих возможностей изменить соотношение сил между возвысившейся Тверью и еще не очень-то окрепшей Москвой.

В. О. Ключевский однажды сказал, что московские князья, начиная с Ивана Калиты, ничем не обнаружили своих дарований и явили череду серых личностей. Что-то затуманило взгляд замечательного русского историка. Иван Калита очень точно уловил, что нужно Орде в тот момент, когда тверской князь убил его старшего брата: регулярный и всевозрастающий сбор дани хану, минуя ордынских вельмож, успевших своими грабительскими набегами на Русь перехватить значительную долю того, что причиталось хану.

В 1318 году приходил в Кострому и в Ростов некий ордынский посол Конча. Что со сбора им дани досталось хану, неизвестно. В 1320 году ордынский посол Байдета приходил с теми же целями во Владимир. В 1321 году ордынский посол Таянгар пограбил Кашин. В 1322 году посол Ахмыл взял и ограбил Ярославль и другие низовские города.

Все это происходило как раз тогда, когда хан поощрял русских князей к соревнованию: кто больше даст за ярлык на великое княжение. Стало быть, первейшей задачей в такой обстановке был бы наиболее крупный и упорядоченный сбор дани. Это обеспечило бы поддержку хана в борьбе с тверскими соперниками, это оградило бы земли Великого Владимирского княжения от грабительских набегов ханских послов.

До сих пор из-за отсутствия точных указаний в источниках несколько загадочным представляется прибытие в Тверь ордынского царевича Щелкана, племянника хана Узбека, сына недоброй памяти Дедюни. Конечно, Щелканова рать стояла в ряду тех набегов, о которых говорилось выше: сбор дани, но на этот раз по прямому повелению хана и скорее всего для хана. Но к этой задаче приплетались и другие.

Юрий Данилович и Дмитрий Михайлович обвиняли друг друга перед ханом в утайке дани. Можно предположить, что Щелкан был облечен полномочиями не только контролировать выплату дани великим князем, но и взять сбор дани из рук великого князя в свои руки. Миссия Щелкана должна была носить и устрашающий характер, ибо убийство великого князя Юрия без «царева слова» очень встревожило ордынских владык. Такая самостоятельность нарушала выработанную ими расстановку сил на Руси и опять-таки отражалась и на величине дани.

Сложилась народная песня о Щелкане, которая дошла до нас в нескольких вариантах XIV и XVI веков. Народ не случайно запомнил Щелканово дело, ибо для конца XIII и первой половины XIV века с именем Щелкана связано единственное и ярчайшее восстание русских людей против ордынского ига, в котором раскрылось антиордынское настроение низших сословий.

Похоже, что события развивались таким образом. Щелкан с большим отрядом всадников пришел в Тверь. Дело не ограничилось лишь сбором ордынского выхода. Будто по тверским городам и волостям Щелкан посадил ордынских баскаков, сместив княжескую администрацию. Не следует ли предположить, что в миссию Щелкана входили и попытки Орды заменить русскую администрацию ордынскими чиновниками. Есть сообщения, что Щелкан выбил великого князя Александра Михайловича из его резиденции и сам засел в княжеском тереме.

Действия Щелкана вызвали необычный для того времени взрыв народного гнева. Нужна была лишь искра, чтобы вспыхнуло пламя народного восстания.

15 августа 1327 года дьякон по прозвищу Дудко вел «кобылицу младу и зело тучну» к Волге, чтобы напоить. На торгу толклось много народу. К Дудко подбежали татары и отняли лошадь. Дьякон закричал: «О, мужи тферстии, не выдавайте!»

Кобыла, отнятая у дьякона, никак не могла быть причиной восстания, но она оказалась спичкой, брошенной в сухой хворост. С торга набежали люди и отбили лошадь. Татары, привыкшие к безнаказанности, обнажили оружие. Но оно нашлось и у тверичан. Ударили колокола, сзывая тверичан на вече.

Это уже был и призыв к ополчению. Горожанин в те времена был и воином, каждый знал свое место в десятке, десятка в сотне, сотня в тысяче. «И кликнуша тферичи, и начаша избивать татар, где которого застропив, дондеже и самого Шевкала, и всех по ряду». То ли внезапность, то ли трудность для всадника сражаться на городских улицах дали тверичанам преимущество. Весь отряд Щелкана, ордынские купцы и чиновники были перебиты. Спаслись только коноводы, оказавшиеся с лошадьми за городом. Они и принесли весть об избиении ордынцев в Москву и в Орду.

Над Русью нависла угроза появления новой карательной рати.

Настал час Ивана Даниловича Калиты. Он поскакал в Орду, едва не опережая известие о разгроме Щелкана.

В историографии отнюдь не одинаков взгляд на действия Ивана Даниловича. Не раз выдвигались обвинения в его адрес, что вот-де тверичи восстали, а он по злобе на тверских князей, в борьбе за великокняжеский стол навел на Русь ордынскую рать. Раздаются сожаления, что Тверь не поддержали другие русские города. Сожаления, конечно, имеют право на существование. Но нельзя не принимать в расчет, что Русь еще не была готова к свержению ордынского ига, не имела на это сил, в то время как Орда при Узбек-хане переживала апогей своего могущества.

Ордынская рать и без Ивана Калиты пришла бы на Русь, двигаясь на Тверь, она опустошила бы и Рязанскую и Владимиро-Суздальскую земли. У Ивана Даниловича не было выбора: или идти вместе с татарской ратью покарать Тверь и тем самым спасти Москву, Владимир, Суздаль, или потерять все.

В борьбе между Тверью и Москвой как центрами объединения русских сил наступил решающий момент.

Источники сообщают, что на Русь пришли пять темников во главе с Федорчуком и привели с собой 50 тысяч ордынских всадников. Цифра сомнительная, но ясно одно: это было полнокровное войско, а не отряд, похожий на Щелканов. Ордынская рать прошла Московской землей, не разорив ни Москвы, ни городов Владимирского княжения, и жестоко опустошила Тверскую землю. Александр Михайлович бежал сначала в Псков, а оттуда в Литву, ибо Иван Калита потребовал у псковичей его выдачи. Тверское княжество после этого опустошения уже никогда не смогло собрать силы. Иван Данилович получил ярлык на великое княжение и право собирать «ордынский выход» со всей Северо-Восточной Руси.

Мы не найдем в источниках указаний, каким образом Иван Калита сумел договориться с ханом, чтобы на Русь не ездили ордынские сборщики дани, какой ценой князь выговорил это условие. Не исключено, что гибель Щелкана, попытавшегося посадить на Руси ордынскую администрацию, испугала Орду.

Служба Ивана Даниловича пришлась Орде кстати. В 1332 году он поставлен надо всеми князьями, «царь его пожаловал и дал ему княжение великое надо всею Руською землею, якоже и праотец великий Всеволод Дмитрий Юрьевич».

Никоновская летопись сообщает далее, что как только Иван Данилович укрепился на великокняжеском столе, наступила великая тишина на Русской земле и татары перестали ее воевать.

Однако тишина эта была обманчива. Иван Калита откупался от Орды, собирая дань; оставлял немалую толику и себе для укрепления Москвы, собирая казну (калиту) впрок и еще, быть может, не очень-то ясно представляя себе возможность обратить ее на освобождение от ордынского ига.

Забегая несколько вперед, скажем, что не только восстание в Твери сыграло роль в выдвижении Ивана Калиты в общерусского деятеля и позволило ему использовать в своих интересах ордынскую политику. В 1332 году Иван Калита укрепился на великом княжении, а в 1333 году в Новгороде появился литовский князь. Смыкание Твери с Новгородом выглядело опасным, на положение дел в Северо-Восточной Руси оказал сильное воздействие международный фактор. Москва казалась более спокойным центром на северо-востоке, чем Тверь, но и Тверь не хотели предать забвению, имея в виду, что князья тверского дома стали кровными врагами князей дома московского. Когда Александр Михайлович вернулся на Русскую землю, хан не покарал его, а отпустил с миром в Тверь.

Между тем ход исторического процесса создавал противовес Москве и Великому Владимирскому княжению на западе и юго-западе.

Великое княжество Литовское и Русское в первой половине XIV века

Процесс становления раннефеодального Литовского государства, происходивший в XIII веке, историческая наука может воссоздать лишь фрагментарно. Из-за недостатка источников она имеет возможность проследить только главные тенденции этого процесса, наметить основные его этапы.

Так, на основе проведенных исследований мы можем констатировать, что уже в первой половине XIII века на собственно литовских землях происходила концентрация феодальных сил страны, сложилось консолидированное раннефеодальное государство, что совпало по времени с процессом объединения мелких западно-русских княжеств в более крупные политические образования.

В середине и второй половине XIII века в политических судьбах Литовского княжества, как и в развитии взаимоотношений литовских и западно-русских князей, наступили заметные перемены, обусловленные как ходом внутриполитической жизни литовских и западно-русских земель, так и важными обстоятельствами международной жизни, в частности появлением в Восточной Европе ордынских завоевателей и утверждением воинственных Орденов в Прибалтике.

В результате военно-политической активности хана Батыя, а потом и хана Берке оказались подвластными Орде почти все русские земли — Северо-Восточная Русь, Киевщина, а также возглавлявшаяся князем Даниилом Романовичем (1239–1264) Галицко-Волынская Русь. В таком же положении должно было оказаться и Великое княжество Литовское, сохранившее пока свою относительную самостоятельность, несмотря на вторжение татарского войска Куремсы и других ордынских предводителей.

Однако в дальнейшем на протяжении 60-90-х годов, когда сформировались в Восточной Европе два соперничавших друг с другом ордынских улуса — Волжский и Дунайский, взаимоотношения между указанными государственными образованиями стали заметно меняться.

Так, в правление Войшелка (1264–1267) и Шварны Даниловича (1267–1270) наметился определенный перевес юго-западных русских княжеств над собственно литовскими политическими объединениями. Позднее, при галицком князе Льве Даниловиче (1264–1301) и литовских князьях Тройдене (1270–1282), Пукувере (1289–1394), а также в первые годы правления Витеня (1295–1315), установилось (не без участия темника Ногая) нужное ему равновесие между Галицко-Волынской Русью и Литвой.

Обстоятельства сложения такого равновесия были особенно ощутимы в ходе кампании галицко-волынских князей и татарских войск Ногая против литовского князя Тройдена, в силу которого западно-русские князья признали вхождение в состав Литовского княжества таких русских центров, как Гродно, Новгородок, Дорогичин, а литовский князь Тройден отказался от наступательной политики в направлении Галича, Чернигова, Киева, взяв при этом на себя обязательство вести борьбу главным образом против Ордена.

Радикальные перемены в расстановке сил между собственно Литвой и юго-западными русскими землями наступили в первой половине XIV века, когда Волжская Орда, ликвидировав улус Ногая, стала снова осуществлять широкомасштабную политику в Восточной Европе, а вместе с тем была готова искать в Литовском княжестве и западно-русских землях надежный противовес Великому Владимирскому княжению, с одной стороны, Польше и Ордену — с другой.

В своем стремлении противопоставить Северо-Восточной Руси равноценный политический потенциал ордынский хан Тохта в последние годы своего правления и особенно хан Узбек (1313–1343), видимо, содействовали сближению Литовского княжества с отдельными западно-русскими землями. У нас есть поэтому основания утверждать, что политическая жизнь Великого княжества Литовского в XIV веке совершенно правомерно оказалась связанной с историческим развитием русских земель, прежде всего западно-русских.

Правда, характер этих связей не был однозначным. Здесь были устойчивые мирные контакты, основанные на совпадении социально-экономических и политических интересов, на заключении браков и союзов с отдельными княжескими домами Русской земли, на практике приобщения литовских династов к «русской вере» — православию. Здесь были и вооруженные столкновения, вполне естественные для эпохи феодальных войн, княжеских междоусобиц и постепенного преодоления феодальной раздробленности в стране.

Но, фиксируя различный характер отношений между Литвой и западно-русскими землями, мы должны признать, что их синтезу способствовали два важных обстоятельства: во-первых, совпадение во времени генезиса раннефеодальной литовской государственности с процессами преодоления феодальной раздробленности на западно-русских землях, появление в тот период у литовских и западно-русских феодалов общих интересов как социального, государственно-правового плана, так и международного характера; во-вторых, все более заметное воздействие на ход политической жизни Литовско-Русского государства ордынской дипломатии, видевшей в нем надежный противовес как восточным, так и западным его соседям. Видимо, Орда поддерживала тогда территориальную программу литовских князей в отношении юго-западных русских земель, потому что тем самым она создавала нужный ей баланс политических сил в Восточной Европе, с одной стороны, предупреждала чрезмерное усиление Великого Владимирского княжения — с другой, нейтрализовала успехи Ордена и Польши на собственно литовских и западно-русских землях.

Можно говорить поэтому об определенной зависимости развития литовско-ордынских отношений от того или иного положения Великого княжества Литовского на международной арене. Чем сильнее был натиск на литовские земли Ордена, чем сложнее оказывались отношения Литвы с Польшей и Мазовией, чем значительнее становился перевес Владимирского княжения, тем щедрее было ордынское содействие территориальному росту Литовско-Русского государства.

Но, отмечая такое поведение Орды в отношении государства Гедимина (1316–1341), а потом и Ольгерда (1345–1377), мы должны признать: ордынская дипломатия действовала тогда весьма осмотрительно и осторожно, заботясь прежде всего о том, чтобы процесс территориального расширения этого государства не создавал угрозы ее влиянию в восточноевропейском регионе и не выходил из-под ее контроля. Отсюда и особые тактические приемы ордынских стратегов: эти приемы носили отнюдь не прямолинейный характер, а подчинялись сложному ритму международной жизни региона. В зависимости от той или иной политической конъюнктуры ордынские правители то поддерживали процесс роста Литовско-Русского государства, то его тормозили, а иногда поворачивали вспять.

Следует иметь в виду, что проведение такой гибкой ордынской политики было возможно, с одной стороны, при сохранении автономии отдельных земель-княжеств в составе Великого княжества Литовского, а с другой — при утверждении особого статуса отношений между Ордой и литовской династией, который предусматривал установление своего рода кондоминиума Орды и Литвы над всеми этими землями-княжествами.

В сущности, мы убеждаемся в этом, когда рассматриваем основные этапы политического развития Великого княжества Литовского в период правления Гедимина, а потом и Ольгерда. Так, видимо, при скрытой поддержке ордынской дипломатии уже в первые десятилетия XIV века в сфере литовского влияния оказались не только Гродно, Новгородок, Полоцк, Витебск, Минск, но также Псков, Смоленск, Брянск, в какой-то мере и Тверское княжество.

Не без участия хана Узбека, а вместе с тем и Гедимина была решена судьба Галицко-Волынской земли в 20-е годы XIV века. После загадочной смерти в 1323 году двух последних галицко-волынских князей из дома Романовичей — Льва и Андрея Юрьевичей — правителем этих территорий оказался князь Юрий II Болеслав (1324–1340) (сын Тройдена Мазовецкого и дочери галицко-волынского князя Юрия Львовича — Марии), который, несмотря на свою связь с католическими силами, все же вынужден был стать вассалом ордынского хана, а в дальнейшем и вассалом литовского князя Гедимина (в 1331 году Юрий Болеслав должен был жениться на его дочери).

В рамках существования в тот период ордыно-литовского кондоминиума следует рассматривать и судьбу Любарта Гедиминовича, который также закрепился тогда в Среднем Поднепровье, женившись на дочери волынского князя Андрея Юрьевича, а также деятельность киевского князя Федора в 30-е годы XIV века, когда он, являясь родственником Гедимина, выступал в роли ордынского баскака.

Весьма показательным для выявления тогдашней расстановки политических сил в Восточной Европе является и тот факт, что дипломатии Рима, Польши, Венгрии и Ордена рассматривали Орду и «литовских схизматиков» в качестве своих общих противников, находившихся друг с другом в союзных отношениях: именно против них готовились общие «крестовые походы».

Показателен и другой факт: когда феодальные силы Польши и Венгрии усилили свой нажим на Галицко-Волынскую Русь в конце 30-х годов, хан Узбек в 1340 году организовал большой поход ордынских войск против польского короля Казимира, преградив тем самым ему путь наступления на те западно-русские земли, которые находились под общим ордыно-литовским контролем. Таким был, видимо, один из международных аспектов формирования Литовско-Русского государства, или — как его называли официальные документы той эпохи — Великого княжества Литовского и Русского (иначе «Великого княжества Литовского, Русского и Жемайтийского»).

Вполне правомерным было и то обстоятельство, что это государственное образование очень рано стало, подобно Великому Владимирскому княжению, претендовать на все древнерусское наследство. Сам факт вхождения в состав этого государства обширных западно-русских земель, так же как и характер его восточноевропейской политики, вскоре закономерно поставили вопрос о появлении литовско-русских князей-наместников на берегах Волхова. И здесь действовали не только отмеченные внутриполитические причины, но также причины международные.

В сущности, весь ход политической жизни Восточной Европы того времени, в частности интенсивный рост Великого Владимирского княжения, а также Великого княжества Литовского и Русского, заставлял Волжскую Орду, вернувшуюся после 1300 года к общерусским масштабам своей политики, добиваться сохранения своей власти над Русской землей не только поддержкой внутренних противоречий в этих государственных образованиях, но и поощрением соперничества между ними (между прочим, и на почве борьбы за влияние на берегах Волхова, происходившей также не без участия Сарая).

Весьма показательно, что уже в 1331 году шли переговоры между новгородским архиепископом Василием и литовским князем Гедимином (во время поездки архиепископа к митрополиту Феогносту, находившемуся тогда на Волыни), в частности, по поводу возможности приглашения на Волховские берега литовско-русского князя-наместника, а в октябре 1333 года князь Наримант — Глеб Гедиминович уже заменил московского князя в Новгороде.

Так, поощряя противоборство двух сформировавшихся тогда государственных образований Восточной Европы, двух великих княжений, умело регулируя соотношение сил между ними, в частности, путем ориентирования Новгорода на сближение с тем или иным великим княжением, Орда обеспечивала постоянную конфронтацию главных очагов консолидации русских земель, их взаимоослабление, что в конечном счете и обеспечивало сохранение и упрочение власти Орды над всей восточной частью Европейского континента.

Все эти достижения ордынской дипломатии в Восточной Европе оказывались возможными, видимо, потому, что в самой Орде происходили тогда важные сдвиги.

В начале XIV века улус Джучи распался на Кок-Орду (Синюю Орду), в нее вошли земли в бассейне реки Яик (Урал) и нынешний Северный Казахстан, и на Ак-Орду (Белая Орда) в бассейне реки Волги и Дона, с владениями на Северном Кавказе и в Крыму. Современники называли Белую Орду Волжской Ордой и Большой Ордой, впоследствии в историографии за ней утвердилось название Золотая Орда.

Несмотря на это, Волжская Орда во главе с ханом Узбеком добилась значительной концентрации феодальных сил, укрепления центростремительных тенденций, чему способствовало и принятие этим ханом ислама в 1313 году.

Результатом этих процессов в Волжской Орде и являлась еще более целеустремленная и более энергичная ее политика в Восточной Европе, еще более откровенная погоня ханов за увеличением дани с русских земель, еще более настойчивое разжигание соперничества между русскими князьями.

Отсюда то скрытое, то явное содействие территориальному росту государства Гедимина, отсюда оказание аналогичной помощи Ивану Калите, отсюда и поощрение их соперничества за лидерство в системе русских княжеств, за установление каждым из них своего контроля над политической жизнью русских земель, которые сохраняли еще ту или иную степень политической независимости: Твери, Смоленска, Новгорода, Пскова и т. д.

Литва и при Миндовге успела усилиться, присоединив Полоцкое, Туровское и часть Волынского княжеств. Князья галицкие и волынские были весьма обеспокоены усилением Литвы. Источники не дают возможности достаточно точно сказать, кто начал враждебные действия — внуки и правнуки Даниила Галицкого или Гедимин. Столкновение было неизбежным.

В 1320 году Гедимин появился под стенами стольного города Волынской земли. Войско Гедимина в подавляющем большинстве состояло из русских воинов из Полоцка, Новгородка и Гродно. Владимир-Волынский пал. Луцк достался Гедимину династическим браком. Луцкий князь отдал свою единственную дочь за Гедиминова сына Любарта. В 1321 году Гедимин двинулся к Киеву. Русские князья встретили его на реке Ирпень и были разбиты в жестокой битве. Гедимин с триумфом вошел в Киев через Золотые ворота. Отдались ему под власть и другие южные города.

Гедимин нигде не переменил административного порядка, ограничившись назначением в южных городах своих наместников. В короткий срок родилось Великое Литовско-Русское княжество как южный и западный центр создания государственности. И сразу же литовские князья потянулись к Новгороду, а новгородцы к литовским князьям, как к дому, соперничающему с владимирскими князьями, взвешивая, за кем сила, с кем удобнее сохранить новгородскую независимость.

Заканчивался период феодальной раздробленности в Польском княжестве. 25 апреля 1333 года в Кракове короновался Казимир Великий. Не столько воин, сколько дипломат, он сумел добиться перемирия с Тевтонским орденом, заключил союз с Яном чешским и, освободив себя от забот на западе, устремился на захват Галицкой Руси.

Обращаясь к XIV веку и говоря о становлении в это время Русского национального государства, имеют в виду только Московское государство, упуская из виду, что княжество Гедимина в большей степени стало русским, чем литовским. Великое Литовско-Русское княжество выдвигало программу восстановления былой целостности Руси, стало на путь объединения русских земель. С особенной настойчивостью и последовательностью проводил эту политику сын Гедимина князь Ольгерд (1345–1377).

Еще будучи при жизни отца удельным князем в Витебске, Ольгерд женился на витебской княгине Марии Ярославне, тайно принял православие и пытался привести под свою руку Псков. Овдовев, Ольгерд женился в 1349 году на тверской княгине Ульяне Александровне, надеясь через Тверь проникнуть в глубину Северо-Восточной Руси, крепко держал Киев, присоединил Смоленск, Брянск, Подолию и Чернигово-Северскую земли. Если взглянуть на карту, то можно увидеть, что на какое-то время Великое Литовско-Русское княжество превзошло по территории Великое Владимирское княжение.

Таким образом, к середине XIV века в Восточной Европе создались два основных центра объединения русских земель. Если несколько заглянуть вперед, можно увидеть, почему все же перевес получила Северо-Восточная Русь. Процесс роста Великого Владимирского княжения не выходил за этнические границы русских территорий и совершался путем расширения Московского княжества, в то же время Великое Литовско-Русское княжество было многонациональным объединением под династией литовских князей, чуждых русскому населению, влившемуся в Литовско-Русское княжество. Впоследствии, когда Литва и Польша начали слияние в одно государство, русские земли потянулись к русскому центру.

Но это свершилось позже. Наша задача проследить, какое влияние на историю русской государственности оказало внезапное рождение Великого Литовско-Русского княжества.

Прежде всего обратим внимание на то, что Орда не воспрепятствовала образованию столь могучего княжества. Орда искала противовес Великому Владимирскому княжению и усмотрела этот противовес в создании Великого Литовско-Русского княжества. Ольгерд стал соперником московским князьям, а очень скоро и опасным врагом. Орда опять могла проводить политику разделения русских сил. Это тем более было необходимо, что в самой Орде начались процессы распада.

Симеон Гордый, Иван Милостивый и начало правления Ольгерда Гедиминовича

XIV столетие приближалось к середине. Те подспудные, почти невидимые для современников процессы, о которых мы говорили ранее, которые медленно, но неуклонно оказывали воздействие на жизнь Русской земли в целом и на судьбы Северо-Восточной Руси в особенности, должны были прийти к своему завершению. Небольшой, еще совсем недавно незначительный городок в сердце лесного края, в междуречье Оки и Москвы-реки, менее чем в полвека приобрел первенствующее значение среди всех других городов: и более древних, и более знаменитых, и более богатых.

Уходил из жизни последний из братьев Даниловичей, лукавый, премудрый и столь же жестокий, как и его время, Иван Калита. Умирая, он оставлял сыновьям не только земли и города Великого Владимирского княжения, не только казну — калиту, собранную силой, хитростью, политую кровью и потом русских людей, не только золотые пояса, золото, серебро, одежду, усыпанные драгоценными каменьями, Иван Калита оставлял в наследство соперничество и вражду с Тверью и ее князьями, неразрешенный вопрос о взаимоотношениях с Новгородом, соперничество с литовским княжеским домом Гедиминовичей и ордынское иго.

Мы нигде не найдем каких-либо свидетельств о том, сколь обширны были замыслы Ивана Калиты, засматривал ли он в будущее, думал ли, что уже его внук поднимет меч на Орду? Иван Калита сделал многое для того, чтобы на Русской земле не появлялись ордынские баскаки и шайки ордынских грабителей. Внешне он выражал, как мы видели, полную покорность ордынскому хану, но одновременно создавал и создал материальные предпосылки для усиления Москвы и возвышения своего рода над соседними князьями. Из общего, так называемого рюриковского рода выделилась ветвь, которая поставила себя выше не по отчине, не по дедине, а по реальной силе.

Иван Калита умер в марте 1341 года, в том же году умер и Гедимин. При Иване Калите окрепло Великое Владимирское княжение, при Гедимине усилилось Литовско-Русское княжество.

После смерти Ивана Калиты и Гедимина на сцену вышли новые правители: Ольгерд Гедиминович и Симеон Иванович Гордый, оба в равной степени властные, обладающие сильным характером.

Сразу же после смерти Ивана Калиты князья Северо-Восточной Руси поспешили в Орду спорить о ярлыке на Великое Владимирское княжение. Поспешил и старший сын Калиты — Симеон. На этот раз спор русских князей был недолгим. Соперничество, разжигаемое Ордой между Москвой и Тверью, отходило в дипломатии на второй план. Рождение Литовско-Русского княжества резко меняло политический курс ордынских правителей. Теперь в противовес возрастающему могуществу литовского правящего дома нужно было усилить Северо-Восточную Русь. Рязань была в стороне от главных политических коммуникаций, чрезмерно возвышать Тверь опасно ввиду ее пограничной близости к Литве и уже наметившихся связей между тверскими князьями и князьями литовскими. Хан Узбек избрал противовесом Литовско-Русскому княжеству Москву, соперниками Гедиминовичей поставил князей московского дома. Московские князья к тому же были богаты и проверены в деле сбора и поставки дани. Ярлык на Великое Владимирское княжение получил князь Симеон Иванович.

Наступил новый этап политической жизни Восточной Европы, новый этап соперничества обладателей Владимирского княжения с наследниками Гедимина, которое происходило в рамках традиционного чередования успехов и неудач, дававших себя знать прежде всего на «нейтральных» русских землях — в Великом Новгороде, Твери, Смоленске, Нижнем Новгороде.

Естественно, что предоставление владимирского стола князю Симеону не одобряли в западно-русских землях, далеко не все одобряли это и в Северо-Восточной Руси.

Быть может, кто-то из князей-соседей был не очень-то доволен ордынским решением, но они со времен Юрия Даниловича познали, что споры с Москвой могут окончиться очень тяжко. Есть сведения (у В. М. Татищева), что Симеон открыто поговаривал о возможности полного освобождения от ордынского ига при повиновении верх князей одному, старшему, князю. Не по роду старшему, а старшему по той власти, которой он был наделен ханом.

Получив в наследство от отца и дяди смертельную вражду с Тверью, Симеон сумел приглушить эту вражду и на какое-то время обезопасить себя от тверских соперников. Надо полагать, что в личности Симеона было что-то внушающее уважение и страх соседям. Тверской князь Всеволод Александрович не решился на дальнейшую борьбу с Москвой, отказался от мести за отца и в 1346 году отдал свою сестру Марию за Симеона. Тремя годами позже его племянник, сын великого князя тверского, женился на дочери Симеона.

Симеон, успокоив тверичан и замирившись со Смоленском, обратился к делам новгородским, отчетливо представляя себе политические трудности приведения Новгорода под руку Москвы. Симеона не страшило сопротивление новгородцев. Там уже произошло размежевание во взглядах на взаимоотношения с Москвой.

Опасности подстерегали московского князя со стороны Орды и Литвы. Великий литовский князь Ольгерд видел в усилении Москвы препятствие к расширению своих владений за счет русских земель на востоке. Да и Новгород Гедиминовичи давно рассматривали как сферу своего влияния. Сюда не раз приглашались князья из Литвы. Всякое укрепление московского присутствия в Новгороде вызывало среди литовского боярства и князей острое беспокойство. Орда, сохраняя в неизменности основы своей политики на Руси, не желала допускать усиления Москвы за счет тесного союза с Новгородом, однако не собиралась и усиливать Ольгерда за счет Новгорода и его земель.

В этих условиях спор между Литвой и Москвой за Новгород невозможно было решать вооруженной силой. Орда никогда не поддержала бы победителей, победа Ольгерда над Симеоном навлекла бы гнев хана на Ольгерда, победа Симеона над Ольгердом принесла бы крупные беды Москве.

Однако ход событий не давал возможности Симеону не торопясь развязывать новгородский узел. Его княжение началось со столкновения с новгородцами. В Новгороде с облегчением встретили смерть Ивана Калиты, полагая, что давление Москвы теперь ослабеет, вернутся былые отношения с великим князем: «Ты князь княжь, а жить мы будем по всей прежней новгородской вольности». Мало кто верил в Новгороде, да и в соседних княжествах, что власть Москвы не пошатнется. Пока Симеон ходил в Орду за ярлыком на великое княжение, новгородские ушкуйники поспешили пограбить московские волости. Они повоевали и пограбили Устюжну, а затем подались в Белоозерскую волость. Белоозерск был «прикупом» Калиты (он покупал земли у князей и бояр) и считался вотчиной его рода.

Симеон, вернувшись из Орды, счел нужным посчитаться с новгородцами. Он послал в Торжок собрать дань. Сборщики не очень-то стеснялись с жителями Торжка. Из Торжка запросили подмоги и защиты в Новгороде. Новгородцы выслали против сборщиков дани войско, схватили москвичей, их жен, заковали в кандалы, а Симеону послали сказать: «Ты еще не сел у нас на княжении, а уже бояре твои насильничают».

Какой-то части новгородского боярства были в досаду и сбор дани, и хозяйничанье Москвы. Однако в Торжке, как и в Новгороде, были сильны и промосковские элементы — главным образом черные люди. Промосковски настроенные жители Торжка повернули вспять новгородское войско, опасаясь больших раздоров и княжьего гнева. Однако противники Москвы опять послали в Новгород гонцов, чтобы поднимали новгородцев на защиту Торжка от Симеона. Но новгородские черные люди не пошли за боярами, а черные люди Торжка встали на своих бояр: вооружились и пошли разбивать боярские дворы, где были заточены московские пленники. Москвичей освободили, а новгородцев выгнали из города. Бояре попытались разогнать черных людей, они собрали вече, бояр разгромили, боярского вожака Семена Внучка за враждебные Москве речи убили. Бояре убежали из Торжка в Новгород строить крамолу против Москвы с новгородским боярством.

Симеон в ответ созвал на съезд всех подручных князей и объявил поход на Новгород. Этот поход несколько отличался от похода его отца. Симеон выступил против новгородской боярской олигархии. Уже при Иване Калите определилось, что часть новгородского боярства в ответ на усиление в Новгороде московского влияния начинает тянуть к Литве, в поисках противовеса усилению Москвы. Важно заметить, что с московским войском отправился митрополит всея Руси Феогност.

По тем временам Новгород располагал значительными военными силами. Он не раз выступал заступником Пскова против немецких рыцарей. Оружие и броня новгородских оружейников славились не только на Руси, но и в Европе и в Орде. Видимо, значительна была сила Москвы, коли новгородцы вышли навстречу Симеону во главе с владыкой Василием просить мира, бить челом за торжковские неурядицы, за набеги ушкуйников на Белоозерскую волость. Симеон обнаружил незаурядную расчетливость. Что-то изменилось в княжеских повадках. Оружие уступало политическим действиям. Симеон предпочел мир с новгородцами, взял по всей волости «черный бор», а с Торжка особо тысячу рублей. В 1341 roqy в Новгороде появился наместник московского князя.

Есть одно любопытное сообщение у Татищева, связанное с этими переговорами. Будто бы Симеон потребовал, чтобы новгородские послы, знатные мужи новгородские «аще хощуть милости и мира от меня, да приидуть пред мя посадники и тысяцкий боси, просят при всих князех на коленях».

Можно на этот факт взглянуть как на обычное самодурство властителя, но мы не имеем каких-либо известий о том, что Симеон где-то еще проявил себя самодуром. Напротив, все, что мы о нем знаем, свидетельствует о его осторожности, дипломатическом такте, умении держать княжение грозно и твердо. Когда нет уверенности в свидетельстве источника, мы обязаны взвесить, совмещается ли то или иное сообщение с общей обстановкой, в которой произошло означенное событие, с характерами действующих лиц.

Новгород был не только спорным городом между Москвой и Литовско-Русским княжеством. Новгород был носителем децентрализованного начала, новгородское боярство не желало попадать в зависимость ни от Москвы, ни от Литвы, ни от какой-либо другой княжеской власти. Князей в Новгороде привыкли часто приглашать и так же провожать. Симеон попытался сломать эти порядки, установив свою власть в Новгороде на длительный период. Как мы знаем, он не покончил с новгородской вольностью, но его требование к новгородским послам могло быть пробой сил Москвы, как бы знамением грядущих перемен на Руси.

Показать силу княжеской власти новгородцам, наложить на них княжескую руку еще не значило довершить подчинение Новгорода. Этот процесс занял длительное время, сменилось несколько московских князей и государей, прежде чем Новгород сделался их вотчиной.

Установление московского контроля над Новгородом во время Симеона наталкивалось на серьезные препятствия не только в Новгороде. Князь Симеон должен был считаться с ордынской политикой. Он понимал, что полное подчинение Новгорода, а отсюда и усиление Москвы вызовет опасения в Орде и он лишится ее поддержки. Симеон привел новгородцев к покорности, утвердил на Новгородской земле авторитет великокняжеской власти, но добиться полного подчинения Новгорода Москве даже не пытался. И был прав.

Ольгерд обеспокоился усилением Симеоновых позиций в Новгороде и поспешил остеречь хана и настроить его против Москвы. Он послал к хану Джанибеку своего брата Кориада пррсить ордынских сабель против Симеона.

Симеон получил весточку о хлопотах Ольгерда и сам отправил посольство в Орду. Осторожность с новгородцами помогла Симеону. Он писал хану: «Ольгерд опустошил твои улусы (юго-западные русские волости) и вывел их в плен; теперь то же хочет сделать и с нами, твоим верным улусом, после чего, разбогатевши, вооружится и на тебя самого».

Хана Джанибека в это время занимали планы завоеваний на юге. Ордынские политики считали, что Симеон — верный улусник, что на Руси равновесие не нарушено. В Орде приглядывались и к характеру князей. Симеон ничем не обнаруживал воинственности, Ольгерд тревожил Орду военными успехами, ему не хотели дать перевеса над Москвой.

Русские летописцы, несмотря на то, что Ольгерд был враждебен Москве и русским землям, отзывались о нем весьма лестно. Его считали умным, смелым воителем, человеком образованным. Ольгерд умел стремительно водить свои войска, никто не мог предугадать направление его походов. Перед противником он появлялся внезапно и выигрывал сражение, если видел за собой перевес, или ловко уходил от битвы, если не имел уверенности в безусловной победе.

Хан поддержал не Ольгерда, а Симеона и выдал ему Кориада. На некоторое время Ольгерд присмирел, завязались дипломатические отношения между ним и Симеоном. Ольгерд просил отдать ему брата Кориада. Симеон и здесь показал себя человеком мудрым: отпустил Кориада. На какое-то время соперничество Гедиминовичей и Мономашичей было приглушено, но, конечно же, не погашено. Решение спора о том, кому собирать русские земли под единой державной властью, было только отсрочено.

Не видя возможности заручиться поддержкой в Орде против Москвы, Ольгерд решил пустить в ход династические связи. Он высватал себе в жены тверскую княжну, сестру микулинского князя Михаила. В то время вражда между Москвой и Тверью была притушена. Симеон не разглядел опасности родства Ольгерда с сыном и внуком тверских князей, которые были повержены Юрием и Иваном Даниловичами. Сей семейный узел тверского княжеского дома и Ольгерда пришлось разрубать племяннику Симеона, Дмитрию Ивановичу Донскому.

Тверь затихла, Рязань не поднимала головы против Симеона, с Ольгердом мир. Орда увязла в войне с хулагидами. На Русской земле наступала тишина. Казалось бы, судьба вручала Симеону в руки меч освобождения. Быть может, столкновение с Ордой случилось бы намного ранее Куликовской битвы, но из Европы накатилась эпидемия чумы.

Чума пришла нежданно-негаданно, занесли ее в Псков немцы. К тому времени в Европе она уже унесла, как ныне подсчитано, более 24 миллионов жизней. Из Пскова эпидемия перекинулась в Новгород. Вымирали целые улицы. Вымер Смоленск, осталось всего лишь четыре человека, в Белоозерске умерли все. Чума достигла Москвы. Сначала она поразила митрополита всея Руси Феогноста, следом умер великий князь Симеон, его сыновья и брат Андрей.

Русь и Великое Литовско-Русское княжество обезлюдели и надолго обессилели. Все, чего добились Даниловичи, Иван Калита, князь Симеон, а также литовские князья Гедимин и Ольгерд, оказалось перед угрозой распада.

В этот трудный для Руси час на митрополичий престол пришел владимирский владыка Алексей.

Московское княжество по наследству от Симеона перешло к его брату Ивану.

Симеон, умирая, успел оставить завещание: «По отца нашего благословленью, что приказал нам жить за-один; лихих людей не слушайте, которые станут вас ссорить; слушайте отца нашего владыку Алексея, да старых бояр, которые отцу нашему и нам добра хотели. Пишу вам это слово для того, чтоб не перестала память родителей наших и наша, чтоб свеча не угасла».

Симеон оставлял брату княжество как вотчину, как собственность до смерти, а после смерти его наследникам.

Московское княжество делилось на три удела, на три части после смерти Ивана Калиты: Симеону большая часть и старшинство, по части Андрею и Ивану. После смерти Симеона и его детей у Ивана сосредоточились две части.

Летописи ничем особым не отметили правление Ивана Ивановича. Упоминается о попытке суздальских князей перехватить у Ивана великое княжение, но все их старания оказались напрасными. Хан Джанибек не считал возможным ослаблять Москву перед Литовско-Русским княжеством. Рязанцы воспользовались тяжбой Москвы с Суздалем, захватили Лопасню, принадлежавшую к уделу малолетнего Владимира, сына князя Андрея и племянника князя Ивана, но князь Иван не стал из-за Лопасни воевать с Рязанью. Русь залечивала раны, нанесенные чумой.

Летописцы, опираясь, по-видимому, на народную молву, называют Ивана князем Милостивым. Такого рода прозвища редко даются правителям без оснований. Но об основаниях говорится глухо или вообще ничего не говорится. Иван правил с 1353 по 1359 год.

Иван спешил втихомолку укрепить свое княжество. Вокруг Москвы и в Москве, на ее землях стали собираться люди. Сюда переселялись землепашцы, ремесленники, ратные люди и бояре с Рязанской, Курской, Черниговской и Киевской земель. Приходили на службу к московскому князю с дальних южных окраин, с Волыни, из-под карпатского Галича.

Иван Калита, Симеон и Иван оценили значение этого переселенческого движения. Началось освоение северного Поволжья, Белоозерского края, Кубенских земель, Углического поля, Устюжны. Переселенцы продвигались и дальше на север и уже схватывались по воле московского князя с новгородцами за далекое Заволочье.

Иван Иванович не воевал с соседями, не простирал руки ни на Суздаль, ни на Нижний Новгород, не трогал Тверь. Внешне все, казалось бы, оставалось в столь бережно охраняемом Ордой равновесии. Однако оно медленно нарушалось. Иван расселял пришельцев по дальним окраинам, осваивал пустоши и лесные угодья, ставил деревни по Волге, по Сухоне, по Северной Двине. Там русские люди получали отдых от ордынских набегов, там рождалось новое поколение, которому предстояло выйти при его сыне на Куликово поле.

Именно при Иване началась и деятельность Сергия Радонежского, одного из вершителей Куликовской победы.

Нам очень трудно разглядеть эту фигуру, залакированную церковно-житийной литературой, приемами жанра, который убирал все человеческое, подменяя объемное изображение плоскостным. Если мы останемся на позиции житий Сергия Радонежского, то никогда не сможем оценить его вклада в освободительное движение русского народа.

По-видимому, соответствуют истине летописные и житийные сообщения о том, что он, сын разорившегося ростовского боярина, с юных лет проявил интерес к грамоте, к раздумьям и размышлениям, что он был одарен талантом к учению. Это, несомненно, обратило на него внимание церковных владык, в руках которых тогда находилось обучение грамоте. Молодые люди того времени искали подвигов в ратном деле, воинская доблесть ценилась превыше всего, но вместе с тем и была привычна. Отрок, увлекающийся книгами, житиями святых, Священным писанием, был в удивление, на него смотрели как на человека не от мира сего. Быть бы отроку Варфоломею (имя Сергия до пострижения) книгочеем, переписчиком книг, быть может, составителем летописного свода, если бы не его подвижническая натура.

Неподалеку от городка Радонежа, на крутом холме, он построил келью и уединился для иноческой жизни. Теперь мы уже никогда не узнаем и никакие источники нам не расскажут, было это зовом его натуры или кто-то из церковных владык угадал в нем волевого человека, предназначенного вести за собой людей? Или, быть может, это слияние личности с эпохой, когда в общественном движении возникает нужда в особого характера деятеле?

Сергий появляется в надлежащий момент выразителем общих стремлений.

Прошло столетие со времен нашествия Батыя, столетие почти полного молчания и бездействия русской церкви. За это столетие разрушались старые монастыри, разрушались церкви, не строились новые. И вот Варфоломей, в монашеском чине Сергий, начинает монастырское устроение. Вокруг его кельи вырастают новые, ставится церковь, и вот уже один за другим его воспитанники уходят в глубину лесов основателями монастырей на пустошах и в урочищах, куда переселялись русские люди с южных окраин.

Монастырь не только прибежище веры, это и хозяйственно-экономический и просветительский центр того времени, это и священник с обрядами, это и церковь. Если убрать налет житийного лака с образа Сергия, то перед нами предстанет один из организаторов переселения русских людей в края, недоступные для ордынских набегов, первопроходец, личным примером увлекающий людские массы на неосвоенные земли. К его политической роли как примирителя княжеских междоусобиц мы обратимся несколько позже.