Если неоспоримый перевес Москвы над другими княжениями еще не всеми был оценен и понят при князе Иване, то после его смерти сила Калитина рода вполне проявилась.
Князь Иван умер в 1359 году, оставив княжение своему сыну Дмитрию, которому исполнилось в тот год девять лет. Племяннику Владимиру, сыну Андрея Ивановича, и того меньше. Мы уже говорили, что к XIV столетию, в период ордынского владычества на Руси, провозглашение великим владимирским князем, считавшимся старшим среди других великих княжений на Руси, целиком зависело от воли хана. Волею хана нарушались все родовые княжеские права, гасились все претензии на этот титул. Ни сила князя и его дружины, ни его родовое преимущество — ничто не могло противостоять воле хана.
Воля хана сочеталась с традициями ордынской политики и с тем, какие дары и какую дань предложит тот или иной претендент на великое княжение. Из Орды внимательно следили за тем, чтобы ни один князь не получал решающего перевеса над другим. Москва при Иване Калите и его сыновьях, как мы видели, заметно усилилась. Соперники рода Калиты и московских князей иногда угадывали принципы ордынской политики и сочли, что со смертью князя Ивана создалась благоприятная обстановка для того, чтобы вырвать великое княжение у московских князей.
Первым поднял голову суздальский князь Дмитрий Константинович. Его отец Константин когда-то попытался тягаться за великое княжение с отцом Дмитрия. Тяжба была проиграна с большими потерями для суздальцев. Князь Андрей, старший брат Дмитрия Константиновича, отговаривал брата от тяжбы. «Доискиваться ярлыка, — говорил он брату, — потратить только деньги, а потом, когда вырастет законный наследник Дмитрий московский, то надобно будет воевать с ним…»
Дмитрий Константинович не послушался брата. Суздальские князья свой род считали старше рода князей московских и никак не могли примириться с тем, что Великое Владимирское княжение находится в руках потомков Калиты.
Казалось, ничто не мешало Дмитрию Константиновичу выхватить великое княжение из рук малолетнего Дмитрия Ивановича. Суздальский князь получил ярлык в Орде. Но судьба владимирского престола в конечном счете определялась отнюдь не спорами отдельных русских князей между собой. Она решалась теми влиятельными силами в Орде, которые имели возможность контролировать так или иначе деятельность часто сменявших друг друга в тот период сарайских ханов. Если формально подходить к политической жизни Ордынской державы конца 50-х — начала 60-х годов, то можно согласиться с летописной ее трактовкой как «великой замятней». Но только формально. Имея в виду внешнюю сторону событий, можно признать, что убийство Джанибека послужило как бы сигналом к ускорению распада в высшем эшелоне власти среди потомков Чингисхана. Именно тогда на политической арене появляется фигура темника Мамая, захватившего главные рычаги власти в Орде (в этом большую помощь Мамаю оказал тесть — наследник Джанибека хан Бердибек). Возникновением этой сильной фигуры в Орде можно объяснить то обстоятельство, что при довольно стремительной смене ханов дипломатия Орды, за исключением малозначащих колебаний, не менялась, но, конечно же, теряла свою былую гибкость, ибо власть теневого хана Мамая не всегда могла преодолеть сепаратистские тенденции. Однако в ожесточенной борьбе с этими тенденциями Мамай довольно быстро добился доминирующего положения в Ордынской державе.
Дмитрий Константинович суздальский получил ярлык от хана Кульны, но не успел доехать до Владимира, как пришло известие, что хан Кульна убит своим братом Наврузом. Ранее смена хана повлияла бы на ордынское решение, теперь это событие не меняло намеченного плана действий. Кто-то в Орде, несмотря на смену ханов, следил за неизменностью ордынской политики, кто-то увидел опасность ослабления Москвы перед князем Ольгердом. Посланцы малолетнего Дмитрия Ивановича получили для него ярлык.
Суздалец пытался сопротивляться, рассчитывая, что смута в Орде поможет ему удержать великокняжеский стол. Но сказался новый порядок вещей. Дмитрий суздальский ранее не осмелился бы спросить ярлык, но, беря в расчет ордынскую «замятию», отказался покинуть Владимир. Тогда московские воеводы посадили на коней княжичей Дмитрия и Владимира и двинулись с московским войском против суздальского князя. Дмитрий Константинович был вынужден бежать из Владимира. Это случилось в 1362 году.
С 1362 года можно начать отсчет движения Руси к Куликовской битве.
Юрий Долгорукий боролся за расширение своего княжества, рассматривая его как свою вотчину, еще, быть может, и не предполагая, что Москве предстоит столь выдающаяся роль в объединении русских земель.
Мы не найдем нигде каких-либо указаний, что Иван Калита, укрепляя Москву и приобретая Владимирскому княжению новые земли, скапливал казну и, поощряя переселение на свои земли с южных окраин, готовил в какой-либо форме схватку с Ордой. Объективно его деятельность вела к тому, чтобы Москва стала собирательницей освободительных сил, говоря современным языком, он готовил материальную базу для создания того войска, которое могло бы противостоять ордынским войскам в грядущих битвах.
Симеон уже помышляет об освобождении от Орды, Москва расправляет свои плечи. Симеону и было бы предназначено совершить первые шаги к утверждению самостоятельности Руси от Орды, если бы не грянула чума.
Можно только удивляться, как Русь нашла силы в какие-нибудь десять-пятнадцать лет преодолеть последствия страшной эпидемии. Живуч был народ. При Иване Ивановиче Москву охватил один из самых ее гибельных пожаров, который вошел в историю как пожар «всех святых». Город сгорел дотла, сгорели все до одной церкви, но в какие-нибудь два года вырос вновь.
Мы не можем сквозь тьму веков разглядеть, сколь были развиты производительные силы Руси. Сложилось даже ложное представление у иных авторов, что будто бы Русь настолько обессилела, что уже не находилось ни каменщиков, умеющих сложить церкви, ни литейщиков, чтобы отлить колокола. Ордынские погромы были истребительными, гибли целые города и селения, но, перемещаясь на север, Русь копила силы для возрождения. Русь того времени жила не только земледелием, имелись ремесла, развитой была торговля.
Что собой являла Русь и Великое Владимирское княжение в год 1362-й, за восемнадцать лет до Куликовской битвы?
Северо-Восточная Русь в эти годы состояла из княжений: самого влиятельного Владимирского и Московского, Суздальского, Тверского и Рязанского, и, хотя все князья носили титул «великий», утверждались в этом титуле в Орде, тем не менее старейшим считался великий князь владимирский, покровительство хана давало ему ощутимые преимущества.
Несмотря на то что в Москве сидел князь-отрок, она благодаря этому обстоятельству имела перевес над Рязанью и Тверью, хотя и рязанский князь Олег, и тверской князь Михаил для того времени были личностями незаурядными, а Михаила еще и поддерживал Ольгерд, который был женат на его родной сестре.
Суздальская земля когда-то целиком входила во Владимирское княжение. К началу княжения Дмитрия Ивановича, как мы видели, суздальские князья возымели намерение потягаться с Калитиным родом и захватить великокняжеский владимирский стол, открыто противопоставив Суздаль Москве.
Суздальские князья были суверенными государями в том же смысле, как великие князья тверской, рязанский и московский. После смерти Симеона, подавлявшего их своим авторитетом, они начали проявлять во всем самостоятельность.
Еще при отце Дмитрия Ивановича на Рязанское княжество сел великим князем Олег Иванович, в череде рязанских князей личность заметная. Если строго разбираться, это был последний рязанский князь, который хотя бы первое время держался в полной независимости от Москвы и даже пытался бороться с Калитиным родом. Он выхватил из-под руки князя Ивана Лопасню, долгое время не оставлял попыток вернуть Рязанскому княжеству Коломну, отторгнутую от Рязани еще Даниловичами.
Можно предположить, что князь Олег был человеком неспокойным, энергичным, он положил немало сил, чтобы удержать свое княжество хотя бы равным среди равных. Однако географическое положение Рязанского княжества было крайне неблагоприятным. Оно граничило с Ордой и не только подвергалось в первую голову крупным нашествиям Орды на Русь, но ежегодно по нескольку раз на него наскакивали и ордынские эмиры, и просто разбойничьи шайки.
Итак, Дмитрий Иванович начинал княжение отроком, стиснутый со всех сторон сильными соперниками, готовыми использовать малейшую возможность, чтобы выхватить у него великое княжение или растащить московские земли по кускам и клочкам. На юг княжество Дмитрия Ивановича, где он был бесспорным суверенным князем, доходило до Оки с опорой в Коломне, позже в Серпухове, на западе — до Боровска и Можайска, Волок-Ламский стоял пограничным разделом с Тверским княжеством. Владимир, Ростов, Переяславль — центр княжества. На севере: Белоозеро, Галич, Великий Устюг, Углическое поле. Ярославль и Кострома управлялись своими князьями, которые в начале княжения Дмитрия Ивановича проявили свою самостоятельность, хотя при Симеоне о ней успели забыть.
Новгород всегда был готов объявить о своей независимости. Тверь приводили к покорности и Юрий, и Иван Калита, и Симеон, но при Дмитрии Ивановиче положение изменилось. То, что при Симеоне казалось благом для Великого Владимирского княжения, а именно брак его свояченицы, тверской княжны, с Ольгердом, при Дмитрии обернулось для Москвы великой опасностью. Михаил в своей борьбе против Москвы нашел опору в Ольгерде, которому того и надо было: ослабить Москву с помощью Твери.
Из всех соперников Дмитрия Ивановича самым сильным оказался Ольгерд, и не только по своему характеру, но и по своей энергии, полководческим способностям и политическому коварству. Он поддерживал тесные политические контакты с правителями Орды.
Трудно предположить, что двенадцатилетний отрок мог разобраться в обстановке, которая сложилась в Северо-Восточной Руси ко времени, когда он утвердился на Великом Владимирском княжении. Поэтому первый период его княжения мы сможем оценить, лишь приглядевшись к тем, кто его окружал, кто был его советчиком.
Боярская прослойка уже в силу противоречий в своей среде не могла бы защитить централизованную власть. Несомненно, что огромную роль сыграло то обстоятельство, что в Москве при отроке Дмитрии находился митрополит всея Руси Алексей, что троицкий игумен Сергий Радонежский, тогда уже завоевавший огромный авторитет в церкви и в народе, стоял за князей Калитина рода. Церковь, опасаясь ислама, начала собирать все народные силы на отпор Орде, а это было возможно только при укреплении власти какого-либо одного князя в Северо-Восточной Руси.
Однако мы впали бы в глубокую ошибку, если бы успех сохранения власти за князем-отроком приписали лишь московскому боярству и церкви. Церковь и московское боярство угадали нарастающую волю народа к освобождению от ордынского ига, потому их деятельность по охране прав князя-отрока возымела силу и привела к тому, что Дмитрий не растерял ни приобретений деда, ни дяди, ни отца. То, что начинал дед и продолжали дядя и отец, выпало завершить Дмитрию Ивановичу.
Московское боярство, управившись с суздальским князем, поспешило восстановить власть московского князя над теми, кто забыл тяжелую руку Симеона. Летописи не донесли до нас подробностей, как это было сделано, какие на это были употреблены средства. Но мы знаем, что князья того времени разумели только право сильного.
Князь выходил из отроческого возраста, настало время самостоятельного правления. Первым его осознанным политическим действием мы можем считать сватовство к Евдокии, дочери суздальского князя Дмитрия. Юность обычно горяча, но Дмитрий и в юности проявил умение пустить в ход дипломатические, а не военные средства. Можно предположить, что уже в юные годы он осознал свое великое предназначение. Готовя освобождение от ордынского ига, которое могло произойти только военным путем, он оберегал русских людей от междоусобиц и от братского кровопролития. Дмитрий суздальский был первым противником, которого он сделал своим союзником.
Выдав свою дочь за Дмитрия московского, суздальский князь Дмитрий, старший по возрасту, становился младшим по значению и вступал под руку Москвы. Но если Дмитрий суздальский смирился перед Москвой, то его младший брат Борис не хотел подчиниться князьям Калитина рода, не хотел ни в чем уступить и старшему брату. После смерти Андрея Нижний Новгород, тогда уже стольный город Суздальского княжества, переходил к Дмитрию Константиновичу, но Борис захватил Нижний и отказался повиноваться старшему брату. Дмитрий суздальский, который начал с того, что выступил претендентом на Великое Владимирское княжение, отступил от своих намерений под давлением московской силы и породнился с Дмитрием Ивановичем, теперь обратился к московскому князю, прося военной помощи Москвы.
Суздальская дружина Дмитрия Константиновича, дружина Дмитрия московского да московское ополчение обладали столь решающим перевесом над Борисом Константиновичем, что поход на Нижний мог соблазнить воевод и московских бояр, но не соблазнил юного князя. Он еще раз предстал перед нами мудрым политиком. Если собирать силы Северо-Восточной Руси на Орду, то, заглядывая вперед, надо не разжигать вражду между землями, а искать их единства.
Дмитрий Иванович не двинул войско против Бориса, а отправил в Нижний послом Сергия Радонежского. Митрополит всея Руси Алексей низложил нижегородского владыку, лишил его сана, а Сергий, явившись в Нижний Новгород, затворил церкви и запретил все церковные службы. Ни помолиться нижегородцам, ни свадьбы сыграть, ни отпеть усопших. Авторитет Сергия в народе был столь велик, что сами же нижегородцы заставили Бориса подчиниться брату в Москве.
Укрепление власти московского князя не вызвало каких-либо откликов в Орде. Время Дмитрием и его советниками было выбрано удачно. В Орде не утихала борьба за ханский престол: Кульну убил Навруз, Навруза уничтожил Кидырь, царевич из Заяицкой Орды. Но и Кидырь царствовал недолго. Его убил собственный сын Темир-Ходжа. Темир-Ходжа царствовал всего лишь пять недель. Естественно, что межханская вражда втянула в свою орбиту ордынскую феодальную знать и войско. Мамай еще не овладел целиком положением.
На огромных приволжских просторах, в донских степях, в среднем течении Волги, в Булгарах рубились ордынские тумены, обильно лилась кровь. Некий Булат Темирь взял Булгары и все города по Волге, овладел всем Волжским путем. Мамай наступал на него с Дона. Некий Тогай, тоже хан, теснил его с Мокши и из Мордовии. В 1363 году русские отмечают в Орде обострение борьбы между двумя ханами: Мамаевым ставленником Абдуллой и Амуратом — сыном Темир-Ходжи.
В 1362 году утвердился на великом княжении Дмитрий Иванович, в 1362 году наши летописцы заметили в Орде темника Мамая.
Никто тогда еще не мог предположить, что в будущем им предстоит столкновение — одно из крупнейших в истории средних веков, что один возглавит освободительную борьбу русского народа, другой выйдет на защиту царства, созданного Батыем. Дмитрий стремился к объединению Северо-Восточной Руси, Мамай — к прекращению феодальной усобицы и к восстановлению единодержавия. Весь вопрос состоял в том, успеет ли Дмитрий Иванович объединить вокруг Москвы земли Северо-Восточной Руси и русских людей прежде, чем Мамай сможет мобилизовать ордынские силы для подавления московской «крамолы».
В 1367 году, покончив с суздальскими и нижегородскими делами, в предвидении более сложной борьбы с Тверью и Рязанью за объединение Северо-Восточной Руси, Дмитрий Иванович заложил каменный Кремль в Москве. Летописи сообщают, что строительство велось очень быстро, каменные стены вырастали на глазах. Так же быстро распространялась неограниченная власть юного московского князя на соседних князей. Наступал момент решительного столкновения с Тверью и тверскими князьями.
Симеон Гордый династическими браками сумел на несколько лет умерить соперничество с тверскими князьями. Его могущество держало тверичан в спокойствии, живо было в памяти и разорение, которое претерпели они от Ивана Калиты. Калите явно помогал хан, ныне Московской Руси Орда оказывала скрытую поддержку, имея в виду выравнивание ее сил с военнополитическим потенциалом Литовской Руси. Этой скрытой поддержки не сумели оценить в Твери. Претендентом на титул великого тверского князя выступил микулинский князь Михаил, внук замученного в Орде Михаила Ярославича, сын гонимого Москвой князя Александра, свояк князя Ольгерда. Тверской владыка Василий поддержал Михаила, и тот стал великим князем.
Ольгерд с тревогой следил за усилением Дмитрия московского, ревнуя не только к его славе, но и опасаясь, что к Москве потянутся русские земли, входящие в Литовско-Русское княжество.
Михаил выехал в Литву к Ольгерду договариваться о совместных действиях против Москвы. Дмитрий воспользовался его отъездом и выставил против Михаила своих родственников, кашинских князей Еремея и Василия. Тверской владыка был вызван в Москву митрополитом и претерпел «протор велик». Кашинские князья, получив в помощь московских ратных людей, наехали на Тверскую землю, согнали с места людей, перевели их в свои вотчины, пограбили Тверскую волость и город Тверь.
Михаил поспешил в Тверь с литовским войском. Был он человеком бесстрашным, нравом крут, летописцы признали, что княжение он держал «грозно». Он не склонил головы, как суздалец. С литовцами напал на кашинских князей, ограбил их, заставил на своих условиях замириться.
Все ждали выступления Дмитрия против Твери. Но Дмитрий был верен себе. Он не стал разжигать вражду, не желая тратить силы русских княжеств, которые в дальнейшем могли понадобиться в борьбе с Ордой. Но Дмитрий и митрополит Алексей все же вызвали к себе в Москву князя Михаила для полюбовного разрешения всех споров между Михаилом и кашинцами. Это был как бы третейский суд, но далекий от объективности. Да и невозможна была объективность. Кашинцы были сторонниками Москвы, а князь Михаил радел о могучей и независимой Твери в союзе с Литовской Русью.
Михаил прибыл в Москву в 1368 году. К концу шестидесятых годов междоусобица в Орде стихла, Мамай явно брал перевес надо всеми претендентами на ханский престол. Дмитрий же, видимо, решил покончить с Тверью до того, как ордынские владыки вновь обратят свое внимание на Русь и вмешаются в межкняжескую расстановку сил.
Суда неправедного, взявшего сторону кашинцев, Михаил не захотел признать, его и тверских бояр схватили и развели по дворам в заточение. Быть бы на то концу борьбе с Михаилом трерским, да появились вдруг на Руси ханские послы. Дмитрий расценил их приход как знак того, что Орда не хочет решительного перевеса Москвы над Тверью. Под угрозой ордынского вмешательства Дмитрий освободил Михаила. И ранее Михаил тверской не питал дружеских чувств к Дмитрию, внуку разорителя Твери, ныне же уехал, пылая к нему ненавистью.
Предугадывая, что Михаил не смирится, Дмитрий Иванович послал в тверские волости ратных людей. Время, когда Тверь своими силами могла сопротивляться Москве, безвозвратно минуло. Михаил побежал в Литву к Ольгерду.
Ольгерд только и ждал момента, чтобы нанести удар по Москве. И счел, что этот момент пришел. В Орде устанавливалась единая власть, Мамай стал хозяином положения, было к кому апеллировать против чрезмерного усиления Москвы.
Ольгерд стремительно поднялся в поход. Собрался так быстро, что о его движении к Москве Дмитрий узнал, лишь когда литовское войско появилось вблизи границ Великого Владимирского княжения. Против литовского воителя удалось выставить только сторожевой московский полк. Ольгерд между тем жег и грабил приграничные города, на реке Тросне 21 ноября 1368 года встретился с московскими воеводами.
Сторожевой полк был вооружен и сформирован по старинке, он нисколько не походил на то московское войско, которое десять лет спустя встретило ордынское нашествие на Воже. Тяжелая литовская конница разгромила москвичей, все до одного воеводы и бояре были перебиты, московские ратники утонули в Тросне. Ольгерд устремился прямой дорогой к Москве, и Дмитрий вынужден был сесть в осаду.
Давно, со времен Ивана Калиты, град Москва не видел неприятеля под своими стенами. Но и стены стали другими. Ольгерд не смог одолеть каменную крепость. Пожег окрестности, пограбил, угнал скот и через три дня снял осаду.
Однако и Михаил тверской недолго торжествовал. Молодой князь заново переустроил войско и год спустя вторгся в тверские пределы. Дмитрий пожег Микулин, родовую вотчину Михаила, взял Зубцов, погнал полон на московские земли, увел скот.
Михаил решил прибегнуть к старому средству, поискать защиту в Орде, но узнал, что все дороги в Орду перекрыты и за ним пойдет охота, как за красным зверем. Оставалась одна надежда на Ольгерда. Ольгерд собрался в поход, надеясь на свое военное искусство и на слабость московского войска.
Война состоит не только из военных действий, войне предшествуют дипломатические маневры, которые иной раз резко изменяют соотношение вооруженных сил. На этот раз Дмитрий готов был к встрече литовского полководца. Заключил союз с пронским и рязанским князьями. Олег рязанский и Владимир пронский выступили со своими силами на помощь Москве. Владимир Андреевич, двоюродный брат Дмитрия, собирал ополчение в Перемышле за Калугой. Сам Дмитрий сел в осаду в Москве.
Но Ольгерд нападал только тогда, когда имел безусловный перевес в силах. Взвесив силы Москвы, он почел за благо повернуть назад и избежать столкновения. Михаил тверской вернулся домой ни с чем.
Наступил 1371 год. И Михаилу тверскому, и рязанскому Олегу, и Ольгерду, и в Орде не видны были внутренние перемены, которые свершались в Москве и вокруг Москвы. В Москве почти незримо что-то менялось в военном деле. Что именно, источники об этом умалчивают, но юный князь, нисколько не склонный к авантюризму, давал понять, что ему не страшны ни соседи, ни Ольгерд. Если Михаил тверской и Олег рязанский не увидели, на чем основывалась уверенность Дмитрия в своей силе, если источники умолчали о ее природе, то мы, обращаясь к тому далекому и труднодоступному для изучения времени, должны задуматься, на что же рассчитывал Дмитрий в политическом, в экономическом и в военном плане.
Временное перемирие не могло устроить тверского князя. Он прекрасно понимал, что Москва рядом, а Ольгерд далеко. Оставалась надежда пугать Орду возвышением Москвы.
Михаил пробрался в Орду, минуя московские заставы.
Мамай принял Михаила и внял его предупреждению о том, что дальнейшее усиление князя Дмитрия может привести к ослаблению позиций Орды на Руси, если не к полному ее отпадению. Не жалость к Михаилу подсказала Мамаю решение передать тверскому князю ярлык на Великое Владимирское княжение, а следование традиционной ордынской политике — ослаблять силы одного князя, противопоставляя ему другого.
Михаил был отправлен на Русь с ярлыком, его сопровождал видный ордынский вельможа Сарыхожас отрядом.
Заслышав о таком грозном посольстве, Дмитрий взял присягу с горожан, с тяглых людей, с землепашцев, со всех бояр и черного люда на Великое Владимирское княжение князя Михаила не пускать, а от ордынской силы отбиваться. Сам стал со всем московским войском под Переяславлем.
Владимирцы затворили город и сели в осаду. Михаила в город не пустили. Сарыхожа прежним обычаем послал гонцов к Дмитрию с приказом явиться во Владимир к ярлыку. Это означало, что Дмитрий Иванович должен был выслушать ханское повеление и присягнуть Михаилу в послушании, как старейшему.
Дмитрий Иванович ответил Сарыхоже: «К ярлыку не еду, Михаила на княжение Владимирское не пущу, а тебе, послу, путь чист!» Такого на Руси не бывало с того самого 1237 года, когда зимним путем вторглись на Русскую землю полчища Батыя.
Сколько сабель привел с собой Сарыхожа, о том никто не знает. Летописцы не оставили нам по этому поводу никаких сведений. Сотню, тысячу, тумен ли? Не в количестве сабель дело. Сарыхожа пришел полномочным послом повелителя всех русских князей, а ему говорят: «Послу путь чист!» Путь чист во все стороны: и обратно в Орду с обидой, и в Москву к князю Дмитрию в гости. Мы имеем все основания считать, что заявление Дмитрия Ивановича «к ярлыку не еду, Михаила на княжение Владимирское не пущу, а тебе, послу, путь чист» было как бы предвестием Куликовской битвы, пока еще ее далекой зарницей с едва слышным громовым раскатом. Надо было обладать острым зрением и слухом, чтобы заметить это.
Мы не знаем, понял Сарыхожа, на что дерзает московский князь, или, упоенный недавним блеском Батыева царства, расценил дерзость Дмитрия только как обычную межкняжью неурядицу? Глуп ли, умен ли был сам Сарыхожа, но при ордынском вельможе могли найтись умные советчики, да и Михаил был рядом. Он не преминул бы указать ордынскому послу на дерзость.
Сарыхожа не поскакал с жалобой в Орду, смирился с ответом Дмитрия, поехал к нему гостем. Был принят с почетом, одарен богато. Орда почувствовала силу Москвы и на этот раз отступила…
Не так принял дерзкий ответ ордынскому послу Михаил тверской. Он был зорок, он угадал, что стоит за ответом Дмитрия, и заметался между Тверью и Ольгердом.
Можно было бы ожидать карательного набега, но времена переменились. Мамай видел за Дмитрием силу, видел, что обычным набегом достичь от него покорности невозможно. К большому походу, к нашествию всеми своими силами на Русь он не был готов. Мамай прибег к испытанному средству. Он натравил рязанского князя на Москву, зная, что и Олег рязанский, и его бояре никак не могут примириться с потерей Коломны.
В декабре 1371 года Олег собрал рязанское войско и двинулся на Коломну. Летописец отмечает, что рязанцы так зазнались, что предлагали воинам взять вместо оружия ремни и веревки, чтобы вязать «робких» москвичей. Летописец явно иронизирует над рязанцами.
Дмитрий Иванович сам даже не пошел навстречу рязанцам. Он выслал наперехват московское войско под началом воеводы Дмитрия Ивановича Волынского по прозвищу Боброк. Так впервые на страницах летописи под 1371 годом появилось имя русского воеводы, одного из вершителей Куликовской битвы.
Рязанцы неподалеку от стольного города Переяславля-Рязанского (ныне Рязань) потерпели сокрушительное поражение. Оно было столь убедительным, что летописцы не сочли нужным отметить какие-либо подробности сражения. Не упомянули ни о подвигах витязей, ни о действиях воевод или дружинников. Это тоже важно взять в соображение. Из действий войска не выделяются действия одиночек. И умолчание о чем-то может подсказать, каким же было московское войско, кто его готовил, какие тактические принципы были заложены в его действия. Кто таков, откуда взялся воевода Боброк-Волынский?
Дмитрию Ивановичу было всего двадцать лет. Подготовить такое войско, чтобы Орда считала его опасным, войско, способное нанести соседнему удельному князю сокрушительное поражение, вызывающее опасение у Ольгерда, — дело не одного дня и не одного года.
Несомненно, что в отрочестве и в юности Дмитрий был окружен мудрыми советниками, которых Симеон наказывал «слушать». Одним из блестящих достоинств Дмитрия Ивановича было умение слушать советников, выбирать нужное и полезное, не считаясь с амбициозными соображениями.
Итак, советники… Княжья дума. Ряд лиц, по выбору князя, которым он доверяет, чьи советы ценит. Мы имеем довольно точно очерченный круг этих лиц при Дмитрии. Самые значительные из них — те, кто засвидетельствовал его духовное завещание. Оно составлялось дважды. В первом варианте имя Волынского — Боброка стоит на втором месте после Василия Вельяминова, боярина из старого боярского рода, пришедшего еще на службу к князю Даниилу Александровичу. Во второй духовной на первом месте записан свидетелем Дмитрий Волынский. Первый из первых!
Если мы рассмотрим список советников Дмитрия Ивановича, то мы обнаружим почти за каждым из них и ту область политической и хозяйственной жизни, которая была ему подведомственна. Вельяминовы были тысяцкими. Старший Василий — тысяцким в Москве, Тимофей — в Коломне, Николай — во Владимире. Старый боярин Андрей Иванович Кобыла несколько раз упоминался в источниках в связи с посольскими делами в Орде. Иные значатся воеводами в городах, иные наместниками.
За Дмитрием Волынским неизменно остаются дела ратные, а на Куликовом поле ему было доверено руководство всем сражением. Он нигде не обозначен иначе как воевода, мы не найдем при нем синонима нынешнему содержанию слова «главнокомандующий», но природа средневекового боя такова, что тот, кому отдан под начало резерв, тот и руководит боем. Резерв, засадный полк, был поставлен под началом Дмитрия Волынского. Это ли не знак того, что всеми ратными делами в Москве занимался Дмитрий Волынский? Этим и предопределено ему первое место в свидетелях духовной грамоты. Стало быть, мы имеем право предположить, что именно он играл ведущую роль в переустройстве московского войска, в подготовке его к решающей схватке с Ордой.
Вполне естественно, что у нас возникает желание побольше узнать о Дмитрии Волынском, кто он, откуда родом, как оказался в Москве? Детали его биографии многое могли бы объяснить, но никто нам не оставил ни малейшего намека на его жизнеописание.
Боярские родословные не очень-то надежный источник, и, если они не подтверждаются какими-либо другими документами, им опасно верить. Многие княжьи дружинники, дослуживаясь до боярского звания, стеснялись своего «простого» происхождения. Считалось более достойным вывести своего предка из чужестранцев. Так, Андрей Иванович Кобыла, документированный родоначальник царской династии Романовых, выводил себя из прусской знати. «Кобыла» из Пруссии! Знаменитый род Вельяминовых не стеснялся заявлять, что их предок Гаврила вышел из Пруссии к Александру Невскому.
С Дмитрием Михайловичем Волынским несколько легче. Волынский — это не фамилия, а прозвище. Волынский мы можем принять за указание, что означенное лицо связано с княжеством Новгород-Волынским. К этому добавляется немаловажное указание: прозвище Боброк. Неподалеку от Галича Карпатского протекает речка Боброк. Так два прозвища привязывают русского воеводу к определенному географическому району.
К Дмитрию Ивановичу Волынский явился на службу с двумя взрослыми сыновьями, стало быть, человеком на возрасте и с немалым военным опытом. В Москве он женился на сестре Дмитрия Ивановича. И этот брак указывает на то, что московский князь очень дорожил своим воеводой.
Именно через воеводу, воспитанного на военных традициях Галицкой Руси, мы можем найти какое-то указание на то, какими тактическими новшествами могло обогатиться войско Москвы. Возникает некая логическая цепочка, по которой военное искусство Куликовской битвы смыкается с традициями Святослава киевского и Даниила галицкого, а с этим увязывается возможность обогащения военного опыта за счет тех перемен в военном деле, которым ознаменовался XIV век в Европе.
Военное искусство во всем его объеме и в древности, и в средние века всегда развивалось по законам диффузии. Любая из противоборствующих сторон, едва применив какое-то новшество, давшее преимущество в вооружении или в тактике, вскоре его теряла, ибо другая сторона спешила перенять новшество.
К сожалению, иной раз военные историки, защищая честь оружия своей страны или своего народа, распространяют понятие самобытности на те виды военного дела, которые никак не могут быть самобытными, путают национальный характер, явление, безусловно, самобытное, скажем, с использованием того или иного тактического приема. Надо иметь возвышенную душу Петра I, чтобы не постесняться после Полтавской победы провозгласить тост за своих учителей в военном деле — шведов. Горе не тому народу, который, осознав свои слабости, учился у народа, свободного от этих слабостей, а тому, кто, закоснев в своих слабостях, держался за них только из желания не отступать от самобытности.
В древности и в средние века, чтобы ознакомиться с теми или иными новшествами в военном искусстве, особые службы были не нужны. Вооружение оставалось веками без особых изменений. Меч, боевое копье, метательное копье, дротики, лук, стрелы, арбалет или самострел, шлем, кольчуга, железные доспехи. Все эти виды оружия различались лишь по качеству и надежности, но в огромных сражениях не имело значения, какие в руках воинов сабли: из обычной стали или виртуозно выкованной дамасскими мастерами. Неожиданными могли быть тактические приемы, массированное применение того или иного вида оружия.
Ранняя стадия развития феодализма характеризовалась пережитками эпохи военной демократии, когдг понятия народа и войска почти совпадали. Позднее ситуация изменилась. Государственная власть эпохк развитого феодализма, будь то власть европейского короля, русского князя, скандинавского конунга или азиатского кагана, опиралась на профессиональных воинов.
Эпоха холодного оружия предъявляла особые требования. Владение мечом и копьем, стрельба из лука требовали длительной выучки и особой физической подготовки. В Древнем Риме были школы для патрициев, в средние века в иных случаях тоже существовали школы.
Чтобы отвечать всем требованиям средневекового боя, воину нужно было полностью отдаться военной подготовке. Кто-то должен был обеспечить ему эту возможность материальными средствами. Обеспечением в эпоху феодализма была земля. Власть отдавала своим воинам землю на прокорм, воин был обязан по первому зову властителя встать на защиту власти или принять участие в его военных походах. Так на Западе родилось рыцарское войско.
Рыцарь, то есть землевладелец, выступал на коне в окружении своих военных слуг. Конное рыцарское войско, если убрать проблему войн с соседними государствами, играло роль прежде всего полицейской силы для поддержки феодального строя. Конный рыцарь господствовал на полях Европы. Огромные просторы Азии, где свершались передвижения кочевых народов, немыслимы были без конницы.
Конница в Европе и в Азии несколько столетий оставалась решающей силой во всех битвах. То первостепенное значение пеших войск, которым были отмечены греческие войны и господство Рима над кочевыми народами, было накрепко забыто. Пример Святослава киевского, использовавшего пеших воинов, был чуть ли не единственным в массовых средневековых сражениях.
Начиная с XI века, в иных случаях и ранее, европейские и русские города становятся центрами ремесел и торговли. Внешне власть над городами остается за феодалами, но торговые и ремесленные цехи в Европе, братины и сотни на Руси постепенно заставляют феодалов уступить им некоторые прерогативы власти, а в иных случаях и подчиниться торгово-промышленной верхушке.
На Руси этот процесс надолго был приостановлен завоеванием Батыя и ордынским игом. Приостановлен, но не прекращен. В самой форме ордынского грабежа заключалась историческая необходимость развития ремесел и торговли на Руси. Орда требовала с русских земель дань. Чтобы платить ордынским ханам, русские князья вынуждены были поощрять ремесла и торговлю.
В Европе средневековые города достигли своего расцвета в XIII столетии, на Руси роль городов как экономической и политической силы приобрела свое значение в XIV столетии.
В Европе именно города, городские ополчения положили конец господству феодального войска — рыцарству. «Чернь» била «благородных».
XIV век открывается знаменитой в истории военного искусства битвой при Куртрэ в 1302 году. Фламандские ремесленники и торговцы, фламандские горожане восстали против французского короля. Ополчение фламандских горожан осадило замок города Куртрэ, в котором закрылись французские рыцари. Король Филипп IV Красивый послал на помощь осажденным рыцарское войско под командованием графа Д'Артуа.
Для средневековой Европы это было одно из самых значительных сражений не только в плане развития военного искусства, но и по численности противоборствующих сторон. Фламандское пешее войско насчитывало примерно 15 тысяч воинов. Граф д'Артуа выставил против них 7500 всадников и столько же пеших: генуэзских арбалетчиков, стрелков из лука, испанских метальщиков дротиков. Кроме того, французский гарнизон, запертый в крепости Куртрэ, готовился ударить в тыл фламандцам. Численность войск была приблизительно равной, но ранее всегда считалось превосходство за теми, кто выставлял рыцарскую конницу. Французских рыцарей было 2500.
Новым иногда бывает хорошо забытое старое. Фламандцы выставили против рыцарей пешую фалангу и арбалетчиков. Издавна главной угрозой для фаланги были удары конницы по флангам. Фламандские полководцы предусмотрели эту опасность. Оба фланга пешего войска были защищены водными преградами. По фронту фаланга прикрывалась от французского войска ручьем с болотистыми берегами. Фламандские полководцы рискнули построить фалангу ломаной линией. Это свидетельствует о высокой строевой выучке фламандских горожан, ибо самое трудное в действии фаланги — это перестроение в ходе боя, ломаной фаланге перестраиваться вдвойне труднее.
Сражение начали французские арбалетчики и стрелки из луков. Описание хода битвы в хрониках не дает возможности доподлинно установить, почему под обстрелом французов фламандская фаланга отступила и освободила предполье перед своим строем. Иные комментаторы полагают, что под ударами стрел из арбалетов и луков. С другой стороны, действия фламандских полководцев можно объяснить и желанием вызвать рыцарей на атаку, ибо пешие на конных наступать не могли.
О чем думал в тот момент граф и рыцарь д'Артуа, нам не дано знать. Но логика всего похода звала в наступление. Нужно было освобождать осажденных в крепости. Открывшееся пространство за ручьем манило возможностью построить рыцарский клин и ударить железным строем по фаланге презренной черни.
Французские арбалетчики и стрелки расступились, рыцари на конях ринулись через ручей. И там наткнулись прежде всего на волчьи ямы, тщательно замаскированные дерном. В это время из пешей фаланги выступили арбалетчики и осыпали рыцарей тяжелыми арбалетными стрелами. Те же рыцари, которые достигли фаланги, наткнулись на длинные копья, их сбивали с коней годендагами (особый вид алебарды).
Французское рыцарское войско потерпело полное поражение. Пало 350 рыцарей. Был убит и граф д'Артуа. Для средневекового боя между рыцарями и горожанами потери небывалые. Битва при Куртрэ в насмешку над рыцарями названа «битвой золотых шпор». Рыцари носили золоченые шпоры, фламандцы собрали на поле боя более семисот таких шпор.
Минуло всего тринадцать лет, и на другом конце Европы, в Швейцарии, при горе Моргартен пехота швейцарских кантонов сокрушила рыцарское войско австрийского императора.
26 августа 1346 года английский король Эдуард III нанес поражение французскому королю Филиппу VI в битве при Кресси. Войско французского короля насчитывало более десяти тысяч рыцарей, войско английского короля было сформировано из английских горожан, ремесленников и крестьян. Они были вооружены арбалетами и луками. В его рядах состояло всего четыре тысячи рыцарей. Во время сражения английские рыцари спешились и встали в ряды стрелков.
Французские рыцари наступали, английские стрелки оборонялись. Волна за волной бросались конные рыцари на английские позиции, но ни один рыцарь не приблизился на длину копья к английским стрелкам. От стрел пало 1200 всадников. Французский король отступил.
Через 10 лет — 19 сентября 1356 года — сын Эдуарда 111 принц Эдуард Черный при Пуатье с двумя тысячами стрелков из арбалетов и луков расстрелял около трех тысяч французских рыцарей.
25 октября 1415 года английский король Генрих V с девятью тысячами стрелков атаковал французское войско из шести тысяч рыцарей и разогнал их…
И уже шагала по полям Европы швейцарская пехота, вооруженная длинными копьями, нанося поражения конным рыцарям.
Вторая половина XIV столетия принадлежала пехоте и стрелкам. Стрелки становились главной силой, а конница навсегда уходила в разряд вспомогательных войск.
Итак, заметим, что к XIV столетию в Европе вполне оценили забытую в раннем средневековье силу пехоты. Однако дело здесь не только в забвении. Феодалы всячески отстраняли плебс от участия в военном деле из опасения, что вооруженные простолюдины поднимутся против их власти. Пехота возродилась в городах по инициативе городских властей и против феодалов.
Русь в раннем средневековье не отрицала роли пехоты. Святослав, опираясь на воинские традиции древних славян, создал войско, состоящее в своей основе из пеших воинов, ибо ставил своей целью не агрессию, а оборону Русской земли от соседей. С пешим войском Святослав разгромил Хазарский каганат, с пешим войском отражал набеги печенегов, с пешим войском выступил против Византийской империи, неустанно натравливавшей на Русь кочевые народы. Пешие полки Святослав формировал из горожан, землепашцы ставились в войсковую обслугу. А как же быть с профессионализмом горожан, ибо они не были воинским сословием?
Русь в X веке жила тревожной жизнью. Русские города были объектом непрерывных нападений хазар и печенегов. Каждый горожанин, способный носить оружие, был привычен к военному делу. Когда к городу приближался враг, все поднимались по тревоге и выходили с оружием на городские стены. Можно не сомневаться, что каждый воин знал свое место на городской стене и свою задачу в обороне города. Войско строилось по десятичной системе. Десятка, сотня, тысяча. Согласованные действия на городской стене были подготовкой к согласованным действиям в пешем строю Святославовой «стены».
Маврикий в «Стратегиконе» рассказывает, что восточные славяне сражались пешими, тесно сомкнутыми построениями, как бы глубокими колоннами, которые иногда выглядели как квадраты. Заметим, что к концу XIV столетия к этому построению пришла швейцарская пехота, и квадраты, ощетинившиеся длинными копьями восьмиметровой длины, назвали «баталиями».
Святослав растянул глубокие колонны по фронту, что давало возможность одновременно ввести в бой большее число воинов. Глубокая колонна превратилась у него в стену по двадцати шеренг в глубину. «Стена» — это, по существу, та же фаланга Александра Македонского, но значительно углубленная для усиления первого удара. Лев Диакон так пишет об атаке русской пехоты на византийцев: «Руссы с яростью, со всей быстротою, как бешеные, с ревом бросались на римлян (византийцев)». Опуская эмоции автора, мы можем заключить, что «стена» перед столкновением с противником с шага переходила на бег. А это требовало высокой выучки. Фланги «стены» охранялись конницей.
Предкуликовская эпоха в русской истории была необычной. Русь после многих десятилетий мрака переживала возрождение, общенациональный патриотический подъем. Народ сосредоточил все свои силы, все свои помыслы, все свои надежды на одной великой цели — освободиться от ордынского ига. Все было подчинено этой общей задаче, все способности, все таланты были ей отданы.
Именно в эту эпоху творил великий художник Феофан Грек, работали такие мастера, как Даниил Черный, Прохор с Городца, начинал свой взлет гений Андрея Рублева.
Столь значительные явления в искусстве не могли возникнуть из ничего. Нам посчастливилось, что сквозь века и пожары, сквозь разорения и бедствия до нас дошли шедевры великих мастеров, но время безжалостно стерло другие свидетельства высокой духовной и материальной культуры того времени. Можно не сомневаться в том, что князь Дмитрий Иванович был окружен советчиками, богатыми не только практическим опытом, но и людьми просвещенными, начитанными, знавшими, что происходит в мире. О том, с каким противником предстоит решающая схватка, знали все от мала и до велика.
Чтобы выработать тактику для схватки с Ордой, нужно было прежде всего знать ее тактику и взвесить, что противопоставить военному искусству Орды.
Вырисовывается первая тактическая задача: отразить стрелковый удар Орды. Ответ напрашивался сам собой: против стрелков выставить стрелков же. Но в военном искусстве решить задачу теоретически еще не значит тут же выполнить ее практически. Ордынцы были в те времена непревзойденными стрелками из лука.
Боевая стрельба из лука требует длительной подготовки. Военные специалисты считают, что на подготовку стрелка из лука на уровне ордынского мастерства нужно, по крайней мере, лет двадцать. Ордынец приучался к стрельбе из лука с малолетства и к тому времени, когда становился воином, умел поражать цель стрелой на скаку, сбивал стрелой птицу на лету, зверя на бегу.
Русь жила не грабежами, Русь жила трудом своих рук. Землепашцу, ремесленнику и торговцу не оставалось времени довести стрельбу из лука до ордынской виртуозности. Вместе с тем выступать против Орды без стрелкового заслона, без того, чтобы отразить стрелковый удар в сотни тысяч стрел, было безрассудством. Единственным оружием, с помощью которого можно было отразить стрелковый удар Орды, был самострел, или арбалет.
Самострел, арбалет, он же армбруст или цагра, был известен на Руси издавна. Это оружие не являлось столь «секретным», как, скажем, греческий огонь, сжигавший корабли и города. Самострелы, по-русски еще и «пороки», имели различие по силе боя.
Наибольшей силой боя обладали самострелы со стальным луком и зубчатым взводом тетивы. Из такого самострела пускались болты — тяжелые стрелы с массивными наконечниками или стрелы, целиком выкованные из железа. Они летели вдвое и втрое дальше, чем из самого сильного дальнобойного лука. Ложа с ложбиной для направления полета стрелы облегчала прицел. Если стрельбе из лука надо было обучаться двадцать лет, стрельбе из самострела можно было научиться за двадцать дней.
Историк военного дела на Руси А. Н. Кирпичников пришел в своих изысканиях к выводу, что к началу XIV столетия самострел на Руси получил массовое распространение. К сожалению, летописцы не обратили внимания на то, как было вооружено московское войско на Куликовом поле. «Сказание о Мамаевом побоище» вообще умалчивает об этом. Есть летописное известие, что московский суконщик во время обороны Кремля от Тохтамыша стрелой, пущенной из самострела, убил ордынского царевича.
Археологические раскопки на Куликовом поле и на берегу Вожи мало что могли дать, ибо оружие тогда вообще было дорого, а самострелы в особенности. Победители собирали оружие после битвы. Но мы имеем бесценное косвенное свидетельство о том, что на Руси в XIV столетии арбалет стал главным стрелковым оружием. В Литве и на землях Ордена, в ганзейских городах было строжайше запрещено продавать арбалеты на Русь.
Стало быть, вопрос об отражении стрелкового удара Орды тесно увязывался с развитием оружейного дела, что, в свою очередь, требовало длительной подготовки. Московское войско для решающей схватки с Ордой можно было вооружить только при значительном развитии ремесел.
Успех стрелкового оружия на полях сражений в Европе не мог остаться незамеченным на Руси. В какой-то мере в битвах на Воже и на Куликовом поле мы услышим отзвук битв при Куртрэ, при Кресси, при Пуатье и при Азинкуре. Есть сообщение Жювеналя де Юрсена, что герцог Брабантский в 1414 году имел в своем войске четыре тысячи арбалетчиков. У Московского княжества были не меньшие возможности, чтобы создать стрелковый полк и вооружить его самострелами.
Однако тактическая задача в сражениях с Ордой не исчерпывалась отражением стрелкового удара. Вслед за стрелковым ударом Орда в случае сопротивления противника переходила к фронтальной атаке в конном строю. Казалось бы, напрашивалось простейшее решение: против легковооруженной ордынской конницы выпустить тяжеловооруженных русских витязей. Но это уже было испробовано в битве на Калке. Орда не боялась тяжеловооруженных всадников.
Ордынская конница рассыпалась перед бронированным клином, осыпала стрелами его коней, стаскивала закованных в доспехи воинов крюками, арканами, наседая на витязя со всех сторон. В битве с Ордой в конном строю трудно было бы, почти невозможно достичь перевеса.
Как тут Дмитрию Ивановичу и его воеводам не вспомнить о боевом порядке Святослава. Но размышления о пешем строе не могли не увести к опыту военной классики древности. А на Руси читали древних греков и знали о походах Александра Македонского, о том, как он пешей фалангой громил персидскую конницу. Здесь мы уже имели на что опереться. Летописец сообщает: «Сила великая татарская борзо с шоломяни грядуща, и ту паки, не поступающе, сташа, ибо несть места, где им разступитись; и тако сташа кония закладше, стена у стены каждо их на плещи предних своих имуще, преднии кратче, а задни должае. А князь великий також с великою своею силою рускою з другого шоломяни поиде противу им. И бе страшно видети две силы великия…» (Татищев).
В этом кратком летописном известии ключ к раскрытию хода Куликовской битвы. Мы еще к нему вернемся. Сейчас нам важно отметить, что перед нами изображение сходящихся фронтально пеших фаланг, в которых копья в первых рядах короче, в задних — длиннее.
Да это же знаменитые македонские «сариссы»! Когда пеший строй, вооруженный такими копьями, выставлял их перед собой, то все до одного копья первых восьми шеренг выступали по крайней мере на полтора-два метра впереди, образуя дугу из железных наконечников, непроницаемую для конной атаки. Ни одну лошадь нельзя было послать на железо. Древнегреческий историк Полибий (204–120 годы до нашей эры) в «Истории римского государства» пишет, что римский полководец Эмилий Павел, увидев македонскую фалангу, двигающуюся с сариссами наперевес, «содрогнулся от ужаса». И у нас в летописи: «И бе страшно видеть две силы великия».
Одной из этих великих сил и были пешие городовые полки, вооруженные копьями разной длины. Именно в этом и состояло решение второй тактической задачи: предотвратить конный бой, навязать Орде бой пеший.
Сама собой подсказывалась и роль конных полков: охранение флангов, сторожевой и засадный полки.
Мало наметить тактическое решение. И стрелки, и пешие городовые полки, и конница, сформированная из княжеских и боярских дружин, требовали обучения, требовали навыков во взаимодействии. В немалой мере подготовке московского войска к схватке с Ордой послужили боевые походы Дмитрия против Ольгерда, усмирение рязанских бояр, отражение ордынских набегов…
Русь готовилась к свержению ордынского ига, в Орде это не могло пройти незамеченным.
Из Орды было видно, что вражда между Дмитрием московским и Михаилом тверским не утихает, а Олег рязанский включился в число союзников Москвы. Орду всегда страшил союз русских князей. Рязанская земля граничила с Ордой. Мамай в 1373 году решил разрушить этот опасный союз и, собрав силы, которые к тому времени были ему подвластны, напал на Рязань.
В Москве разгадали истинную причину его внезапного вторжения. Дмитрий Иванович кликнул большой сбор и впервые со времен Батыева нашествия открыто ополчил Русь на Орду, поставил войско на левом берегу Оки под Коломной на пути Орды.
Источники не сообщают, каким было это войско, молчат и о том, что оно делало под Коломной в течение трех с половиной месяцев, как оно кормилось. Летописи отметили лишь тот знаменательный факт, что московский князь с оружием в руках выступил против Орды, а Мамай, самый сильный в то время ордынский владыка, пограбив Рязань, через Оку ступить не решился.
Ордынские владыки не привыкли к неповиновению. Они не могли не видеть, что Русь со всеми ее богатствами, с огромными средствами, которые из нее выкачивались, уходит из-под их власти.
К началу семидесятых годов более или менее определилась расстановка сил в Орде. Мамай к этому времени сумел подавить всех своих соперников на правобережье Волги и распространить свою власть на Крым, на степные пространства между Днепром и Волгой и предкавказские степи. С 1371 года Мамай начал укреплять свои внешнеполитические позиции, выступая в международных сношениях как единовластный правитель Золотой Орды.
Источники не говорят, почему в 1373 году, разорив Рязань, он не решился переступить Оку и вторгнуться в пределы Московского княжества.
Некоторые исследователи склонны это объяснить только неустройствами ордынских дел. Мамаю действительно было бы трудно вести войну на два фронта: против московского князя и непокорных левобережных феодалов. Но это соображение можно считать действительным только в том случае, если на Оке он увидел устрашающую силу Москвы. При прежнем неравенстве военных сил между Москвой и Ордой Мамая не остановили бы опасения за свой тыл.
Стало быть, ордынские военачальники во главе с Мамаем оценили силу московского войска и, роняя свой престиж непобедимости, повернули назад, чтобы собраться с силами для нового нашествия на Русь.
Собирая военную силу, Мамай прибег к привычному маневрированию. В Орде вспомнили, что у отрока Дмитрия московского хотел отнять великокняжеский стол Дмитрий Константинович суздальский. Мамай посылает в Нижний Новгород, в то время уже стольный город Суздальского княжества, посла Сары-ака (в русских летописях Сарайка) с конной тысячей. Мамаева посла схватили, конную его тысячу изрубили.
Итак, Дмитрий московский преградил Орде путь на Оке, обнаружив намерение поднять оружие на бывших владык. Рязань разорили, Дмитрий суздальский выявил себя союзником Москвы, оставалась надежда поднять против Москвы тверского Михаила, а с ним и литовского Ольгерда.
Михаил и сам шел навстречу ордынским замыслам. В начале марта 1375 года из Москвы перебежали в Тверь торговый гость сурожанин Некомат и Иван Вельяминов, сын московского тысяцкого Василия. Дмитрий упразднил в Москве должность тысяцкого. Это, видимо, послужило толчком к измене Ивана Вельяминова. Но сводить лишь к боярской обиде этот шаг вряд ли будет правильным. Что-то таинственное объединило во вражде к Дмитрию высшего боярина и заезжего на Русь купца неизвестного рода и племени. Маловероятно, чтобы это произошло без участия Орды.
Иван Вельяминов и Некомат отправились от Михаила тверского ходатаями в Орду за ярлыком на великое княжение. Послав столь странных ходатаев к Мамаю, сам Михаил ускакал в Литву, на обратном пути из Литвы остановился в Новгороде и заключил с новгородскими боярами договор, который признавал его великим князем, если «вынесуть тобе изъ Орды княжение великое».
В июле 1375 года в Тверь пришел посол от Мамая, некий Ачихожа, и принес Михаилу ярлык на великое княжение. Михаил тут же сложил крестное целование Дмитрию и послал вооруженные отряды на Торжок и Углич посадить там своих наместников.
Конфронтация с Ордой нарастала. В ответ на действия Михаила тверского Дмитрий Иванович в короткий срок собрал на него большое войско: под начало Москвы пришли князья суздальские, нижегородские, ростовские, ярославские, князья моложский, белозерский, стародубский, новосильский, оболенский, тарусский, смоленский, брянский.
Этот сбор стал как бы пробой сил того ополчения, которое готовилось все годы правления Дмитрия к схватке с Ордой. Наступили последние дни тверского противостояния Москве.
Поход на Тверь начался 29 июля 1375 года из Волока-Ламского, куда сошлись все полки под начало Дмитрия Ивановича. 1 августа был взят город Микулин, центр бывшего удела князя Михаила, 5 августа московское войско обступило Тверь.
Михаил тверской, садясь в осаду, рассчитывал на скорую подмогу Ольгерда и Мамая.
8 августа московское войско пошло на приступ. Бой был тяжким, городские укрепления помогли отбиться, Дмитрий прекратил штурм и перешел к осаде, обнеся город острогом. Источники умалчивают о подробностях, нам же здесь важно заметить, что московский князь не побоялся перейти к длительной осаде. Вспомним, что Ольгерд и Михаил, осадив Москву, продержали ее в осаде всего три дня и поспешили уйти, опасаясь разгрома.
Известно, что Ольгерд двигался на выручку к Михаилу тверскому, но, узнав, какое войско собрал Дмитрий Иванович, не доходя до тверских пределов, повернул обратно. Не решилась тронуться и Орда. 1 сентября 1375 года Михаил тверской капитулировал и подписал договор по всей воле Дмитрия Ивановича, признав себя «молодшим братом», чем ставил Тверь под руку Москвы.
Но самым знаменательным положением договора было соглашение относительно Орды. «А с татары, оже будет нам миръ, по думе. А будет нам дати выход, по думе же, а будет не дати, по думе же. А пойдут на нас татарове или на тебе, битися нам и тобе с одиного всем противу их. Или мы пойдем на них, и тобе с нами с одиною поити на них».
Это уже не тайный сговор против Орды, это открытая подготовка антиордынского союза русских земель. Статьи такого договора не могли сохраниться в тайне. В Орде и в Литве оценили опасность капитуляции Твери. Ольгерд и Мамай не замедлили с ответными действиями. Но все ограничилось незначительными набегами. В глубь Московского княжества не решились вторгнуться ни Ольгерд, ни Мамаевы посланцы.
Орду со всей силой ждали летом. Дмитрий Иванович вновь вывел свои войска на берег Оки и стоял заставой от внезапного вторжения «изгоном». Но Орда не тронулась.
Надо полагать, что второе стояние на Оке не прошло попусту. Войска проходили обучение, пешие городовые полки и конные дружины отрабатывали взаимодействие для будущих сражений. Осенью Дмитрий Иванович отправил двоюродного брата Владимира Андреевича проучить Ольгерда. Владимир Андреевич «пустошил» Ольгердовы заставы и волости, осадил Ржев, но города не взял.
Зимой 1377 года Дмитрий Иванович направил своего лучшего воеводу Дмитрия Волынского-Боброка в поход на город Булгар, где сидел правителем ставленник Мамая.
Несомненно, что в Орде внимательно следили за всеми военными передвижениями московского войска. И Мамай и его сторонники понимали, что поход под Ржев князя Владимира и поход на Булгар — это стратегическая подготовка войны с Ордой. Дмитрий укреплял свои стратегические фланги.
Под Булгаром произошло сражение. Мамаевы эмиры Асан и Мухаммед Султан вывели свое войско в поле и попытались атаковать московское войско. Со стен стреляли камнями пушки, ордынцы впереди выпустили воинов на верблюдах. И огонь из пушек, и верблюды — все это было непривычно, устрашающе, но русская рать не дрогнула, отразила атаку ордынцев. Асан и Мухаммед Султан запросили мира и подписали его по всей воле воеводы Дмитрия Волынского.
Лето 1376 года было тревожным, наступало не менее тревожное лето 1377 года. Опять ждали всю Орду. Пришло известие из Литвы о смерти Ольгерда. В Литве началась междоусобица.
Благоприятно складывалась обстановка и в Орде. У Мама я появились два сильных соперника: Тохтамыш и Тимур (Тамерлан).
Тимур давно уже стал известен за пределами Средней Азии и Самарканда, правителем которого начал свою карьеру. До поры до времени его успехи по завоеванию и покорению бывших земель хулагидов не беспокоили Мамая. Поначалу не очень-то опасным для Волжской Орды могло казаться заигрывание Тимура с Тохтамышем, царевичем из Заяицкой Орды. Тимур приютил у себя в Самарканде беглого царевича, надеясь вырастить покорного правителя Заяицкой Орды. Он дал ему войско отвоевать ханский престол.
Два первых похода Тохтамыша окончились неудачей. Третий поход принес ему победу. Тохтамыш, утвердившись в Сыгнаке, столице Заяицкой Орды, начал распространять свою власть на левобережье Волги, заявляя свои права чингизида на Волжскую Орду, объявив Мамая узурпатором.
Для Мамая и для Дмитрия наступило время ответственных решений, ждать далее было нельзя.
Победа Тохтамыша над Мамаем, объединение под властью одного хана Заяицкой и Волжской Орды грозило большими осложнениями для русского дела. Мамаю, чтобы противостоять притязаниям Тохтамыша, надо было утихомирить Русь, обеспечить себе разгромом Москвы тыл и средства для предстоящей схватки с Тохтамышем, а быть может, и с Тимуром.
Приход Тохтамыша в Сыгнак вызвал в Заяицкой Орде перестановку сил. Иные ордынские князьки левобережья тянули к Тохтамышу, предпочитая подчиниться чингизиду, а не Мамаю, напротив, некоторые князьки подались к Мамаю. К нему явился со своей ордой царевич Араб-шах (в русских летописях Арапша). Мамай немедля направил его против нижегородских князей.
Разведка Дмитрия Ивановича донесла о походе Араб-шаха. Дмитрий Иванович вышел со своим войском навстречу и стал на реке Пьяне «в силе тяжцъ».
Но времена открытых нападений на Русь миновали. Араб-шах затаился в мордовских лесах и не подавал никаких признаков своего присутствия. Дмитрий Иванович с московскими воеводами ушел сторожить Москву, оставив часть сил под началом свояка Ивана Дмитриевича.
Нижегородские князья двинулись на поиски Араб-шаха, но в походе проявили неосторожность, попали в засаду и потерпели жестокое поражение. Князь Иван Дмитриевич погиб в этой битве. Араб-шах изгоном помчался на Нижний Новгород. Дмитрий Константинович, оставив город, отступил в Суздаль. Нижегородцы разбежались по лесам и уплыли вверх по Волге. Араб-шах ограбил Нижний Новгород, оттуда быстро прошел к Рязани, взял город. Олег рязанский едва спасся бегством. Он был изранен стрелами.
Междоусобица в Литве привела к расколу между Ольгердовыми сыновьями. Один из его самых способных к военному делу сыновей, князь Андрей Ольгердович полоцкий, перешел на службу к Дмитрию Ивановичу и сел великокняжеским наместником в Пскове. Есть сведения, что он участвовал в битве на Воже.
Тишина на западной границе дала возможность московскому князю нанести зимой 1377/78 года ответный удар по мордовским князьям, союзникам Мамая на восточных окраинах Северо-Восточной Руси.
Решающее столкновение приближалось.
Мамаю надо было наступать на Русь, громить непокорный улус или, отказываясь от господства над Русью, искать с ней союза против Тохтамыша и Тимура на равных. Но к такому союзу Мамай склониться не мог. Слишком привычно было для ордынских владык господствующее положение на Русской земле, слишком удобно было выкачивать из русского народа средства. Не забудем и о чисто психологическом аспекте. Ни Мамай, ни его сторонники, ордынские князья, не могли поверить, что Русь обрела силы для отражения их нашествия.
Если бы Мамай правильно оценил силы Москвы, он сразу поднял бы в поход всю Орду. Инерция вчерашних представлений была слишком велика. Мамай решил, что достаточно наслать на Русь крупную рать, оставив часть сил в Орде для подавления сепаратистских устремлений ордынских князьков. Мамай послал в поход темника Бегича, а с ним еще пятерых темников.
На Московскую землю Бегичу вступить не пришлось. Дмитрий Иванович с пешими городовыми полками, с конными дружинами подручных князей и бояр стремительным броском вышел к нему навстречу.
Между разгромом Бегича на реке Воже и Куликовской битвой прошло лишь два года. С высоты сегодняшнего XX века, по прошествии шестисот лет, эти два события сливаются как бы воедино. Естественно, что Куликовская битва заслонила битву на Воже, и в литературе, да и в источниках она тоже оказалась обойденной вниманием. Между тем именно в битве на Воже мы найдем разгадку Куликовской победы.
Не на Оке, не по водному рубежу с опорой на крепости встретила Москва Бегичеву рать. Дмитрий Иванович смело, без тени сомнений в успехе, вышел за границы своего княжества, пошел в пределы владений Олега рязанского.
Патриотизм русских людей, твердая решимость сбросить ненавистное иго — все это, конечно, очень важно, но для выступления против многочисленного противника, отлично вооруженного, отлично подготовленного к бою, нужно было иметь и соответственно подготовленное и обученное войско, превосходящее противника по своему вооружению, по своим тактическим приемам.
Дмитрий поставил свое войско на северном, левом берегу Вожи. Заметим, что до сих пор нет единого мнения, где именно произошла битва. Есть предположение, что московское войско встало, опершись левым флангом о берег Оки, правый фланг загородила от обхода петля реки Вожи. Археологические поиски пока не дали ощутимых результатов, которые могли бы подтвердить или опровергнуть это предположение.
Летописи сообщают немаловажную деталь. Московское войско стояло в отдалении по крайней мере на версту или более от берега реки, как бы приглашая Орду беспрепятственно переправиться через нее и даже построиться в боевой порядок. Это было вызовом на бой. Похоже, князь Дмитрий и его воеводы опасались, что Орда не примет боя. (Заметим в скобках, этот мотив присутствует и в Куликовской битве!) Бегич остановился перед Вожей и стоял несколько дней, не решаясь вступить в бой.
Попытаемся вообразить, что смутило ордынского полководца, воина многоопытного и мужественного? Каким предстало перед ним войско Москвы?
Тактика повелевала Дмитрию в центре расположить пешие полки, способные сначала стрелковым оружием ослабить атаку Орды, а затем остановить ее конную лаву длинными копьями. Тактика же встречного боя диктовала необходимость поставить на флангах пеших полков конные дружины. К сожалению, мы не знаем, какое именно место на Воже было выбрано Дмитрием для битвы, поэтому трудно рассчитать расстановку сил: какое пространство занимали пешие полки, какое пространство отведено было под конницу. Быть может, полки правой и левой руки целиком были конными, быть может, частично и пешими.
Но не конницы же испугался Бегич. На противоположном берегу Вожи, в отдалении от реки, неколебимо стоял строй пеших воинов, как бы приглашая незваных гостей испытать прочность гибельных копий. Наконечники длинных копий сверкали на солнце, будто застывшее стальное облако над непроницаемой стальной стеной. Пешие воины неуязвимы для стрел, если облачены в кольчуги, прикрыты железными щитами, а на головах шлемы с опущенными прилбицами из той же стальной вязи, что и кольчуга. Старый, искушенный во многих битвах воин и темник понимал, что этот пеший строй, эта стальная стена в поле страшнее городского острога. Острог можно сжечь, можно разбить стенобитными орудиями. На земляные валы лошадь идет вскачь, на склоненные копья лошадь не прыгнет.
Можно было бы, конечно, переправить на тот берег стенобитные орудия, но у русских в рядах скрыты большие арбалеты, пущенные с них тяжелые стрелы собьют стенобитные орудия. Не осадой же брать подвижную стальную стену. Бегич знал, что пешую фалангу надо атаковать пешим строем, но его воины пешему бою не были обучены.
Бегич был первым из высших ордынских владык, кто в начале августа 1378 года мог понять, что владычеству Орды над Русью приходит конец. Понять и оценить мог, но примириться с этим было не в его силах. Не примирилось бы с этой мыслью и его войско. Неумолимо действовала на незваных гостей инерция вековой безнаказанности.
11 августа Бегич решился ударить всей своей конной силой на пешую рать. И ударил. Ордынцы беспрепятственно переправились через Вожу и конной лавой, сотня за сотней, тысяча за тысячей, развертывая все пять туменов, помчались на русские полки.
Летописи умалчивают, что произошло, когда ордынская конница натолкнулась на русский пеший строй. Они скромно сообщают, что московское войско опрокинуло атаку, сбросило ордынские тумены в реку, уничтожив всю Бегичеву рать, что на поле брани остались и Бегич, и все пять темников, отметив лишь двух павших с русской стороны: белозерского князя Дмитрия Монастырева и рязанского боярина Назара Кучакова. Эти два имени были занесены Дмитрием в поминовение во время церковных служб…
На другое утро над Вожей встал плотный туман. Только к полудню русские перешли через Вожу. Ордынцев и след простыл. Остатки Бегичевой рати бежали, оставив весь обоз.
Карл Маркс заметил, что битва на Воже была первым правильным сражением, выигранным у Орды.
Замечание точное. Только отлично обученное войско, только отлично вооруженное могло провести сражение в таком темпе, с таким поразительным для средневековья успехом.
Трудно предположить, что московское войско численно превосходило Бегичеву рать. Ордынские полководцы, следуя заветам Чингисхана, никогда не вступали в бой с численно превосходящим противником. Стало быть, преимущество московского войска было качественным, на стороне Москвы было явное тактическое превосходство.
Мамай, получив известие о разгроме Бегичевой рати, собрал все тумены, что случились под рукой, и помчал изгоном в набег. Он сжег Переяславль-Рязанский, князь Олег едва успел с дружиной ускакать за Оку под защиту московских копий. Мамай дошел до Оки.
Источники не сообщают, что его остановило на границе Московского княжества. Очевидно, мы вправе сделать вывод: увидев на другом берегу реки, под Коломной или под Серпуховом, новой крепостью на Оке, московское войско, Мамай понял, что теперь на Русь надо поднимать всю Орду…
Можно было ожидать нашествия всей Орды на Русь весной или летом 1379 года. Москва держала войска, собранные в кулак. Дмитрий Иванович загородил Оку. Но Орда в 1379 году в поход на Русь не двинулась. Урок на Воже был принят. Мамай начал собирать силы, которые могли бы численным превосходством подавить Русь.
К 1379 году оставалсь немало нерешенных проблем в Орде. В новую фазу вступала борьба за власть: если ранее Мамай прикрывался ханами-марионетками, то теперь он сделал ставку на провозглашение себя ханом, по русским летописям «царем царей». Последний хан, именем которого правил Мамай, был как будто бы Тулугбек. Во всяком случае, из его рук был получен последний ярлык русскому митрополиту. С 1379 года и его имя начисто исчезает из источников.
До сих пор исследователи обстановки в Орде в предкуликовский период не пришли к окончательному выводу, провозгласил ли себя Мамай ханом или так и не решился нарушить традицию, по которой ханом мог быть только прямой потомок Чингисхана. В какой-то мере основанием для предположения, что Мамай все же решился на захват ханского престола, может служить лишь указание в Никоновской летописи: «И не к тому уже нарицашеся князь Мамай, но от всех сущих его нарицашеся великий царь Мамай».
Это сообщение косвенно подтверждается в Новгородской IV летописи, где содержится насмешка над его притязанием называться царем.
Назвался ли Мамай ханом или нет, но именно 1379–1380 годы могут считаться апогеем его могущества. Все правобережье Волги, Донские степи, Предкавказье и Крым целиком находились под рукой Мамая. Со столь огромной территории ордынских кочевий он мог собрать значительное по численности войско, отлично подготовленное к конному бою. Однако рассчитывать только на перевес в коннице Мамай после битвы на Воже не мог. Источники единогласно указывают, что, собрав под свой бунчук Орду, народности Предкавказья, хорезмских тяжеловооруженных всадников, Мамай нанял генуэзскую пехоту (в летописях — фрягов).
Это не в меньшей степени, чем описание сходящихся пеших фаланг в «Сказании о Мамаевом побоище», показывает, что сила Москвы заключалась в пеших полках. Генуэзская пехота нужна была Мамаю для пешего боя, значительно увеличить численность войска наемники не могли.
Что же собой являла генуэзская пехота в XIV столетии?
Вспомним, что европейские хроники указывают на генуэзских арбалетчиков в рядах французских рыцарей в битве при Куртрэ. Генуэзские арбалетчики понадобились и Мамаю против русских стрелков, вооруженных арбалетами. В генуэзскую пехоту в конце XIV столетия входили и копейщики, вооруженные длинными копьями. Вот откуда и в Орде пеший строй в кульминационный момент Куликовской битвы.
Пока собиралось войско, Мамай вел дипломатическую подготовку похода. Он озаботился, чтобы расколоть Русь. Именно к 1379 году относится странная история с Иваном Вельяминовым, уже известным нам перебежчиком из Москвы к Михаилу тверскому.
Мамай отправил Ивана Вельяминова на Русь с тайной миссией, содержание которой источники до нас не донесли. Можно предположить, что он шел послом к Михаилу тверскому призвать его к выступлению против Москвы. Однако это вызывает сомнение. Если бы Михаил имел силы выступить против Москвы, ему не нужны были бы послы от Мамая. Скорее Иван Вельяминов был направлен Мамаем к Владимиру Андреевичу, князю серпуховскому, чтобы внести раскол в братский союз московских князей. На эту мысль наводит то обстоятельство, что посол Мамая был схвачен в районе Серпухова.
Но Мамай не ограничился этой интригой. Наибольшие надежды он возлагал на вражду литовского князя Ягайла к Москве и на затруднительное положение Олега рязанского.
Соперничество за сосредоточение русских земель между Великим Литовско-Русским княжеством и Москвой со смертью Ольгерда не прекратилось. Литовский дом Гедиминовичей еще долго спорил с родом Ивана Калиты за первенство в русских княжествах, но именно накануне Куликовской битвы для Дмитрия Ивановича сложилась благоприятная обстановка. Ягайло был ослаблен борьбой с братьями за отцовское наследство. Однако соглашение с Мамаем о совместном выступлении против Москвы было достигнуто. Активно велись переговоры Мамая и с Олегом рязанским.
Вопрос о позиции рязанского князя Олега накануне Куликовской битвы оказался весьма запутанным. Летописи, как и памятники Куликовского цикла, склонны обвинять его в отходе от общерусского дела. Есть, однако, некоторые основания считать, что литераторы-публицисты того времени несколько сгустили краски. «Геополитическое» положение этого княжества на литовско-московско-ордынском пограничье было настолько сложным и ответственным, что князь Олег не мог открыто выступать против Орды, не мог и заключить явный союз с Москвой. Рязанский князь, видимо, вынужден был занимать позицию нейтралитета в намечавшемся ордыно-московском конфликте, но нейтралитета с элементами дружественного расположения к московскому княжескому дому, к задаче ослабления власти Орды над русскими землями.
Прежде всего следует заметить, что слово «измена» здесь вообще неприменимо. Олег рязанский по статусу русских земель того времени был суверенным государем независимого от Москвы государства. Как суверенный государь, он прежде всего должен был заботиться о благополучии и безопасности своего государства.
Вместе с тем Олега рязанского мы меньше, чем кого-либо другого из русских князей, можем заподозрить в симпатиях к Орде. На протяжении XIV столетия Рязанская земля чаще всего страдала от ордынского соседства, от ордынских нашествий и грабительских набегов.
Вспомним обстановку, что сложилась накануне Батыева нашествия. Великий владимирский князь Юрий Всеволодович не решился вывести свои войска в рязанское предполье и тем самым оставил Рязань один на один со всеми силами Батыя.
Как же быть Олегу рязанскому, если Дмитрий Иванович решил бы встречать Мамаево нашествие на Оке, за спиной Рязани? И князю, и каждому рязанцу известно, что первый удар Орды придется по Рязанской земле: будут сожжены дотла ее города и селения, расхищены хлеба, уничтожены или угнаны в полон жители. Уйти? Куда? В лесах не укрыться. Уйти на Московскую землю, бросить нажитое, родные места? А принесет ли это спасение?
Ни у одного рязанца не могло быть уверенности, что Москва устоит под ударом Орды. Поднять всю землю в отступ невозможно. Увести дружину за Оку к Москве? Да кто бы выпустил ее с Рязанской земли, уцелел бы Олег, не пал бы он от руки дружинников за предательство?
Только при одном условии Олег мог не выступать на стороне Мамая против Москвы: если бы московское войско встретило ордынское нашествие за пределами Рязанской земли.
Орда еще не тронулась, Мамай собирает несметное войско, Дмитрий Иванович сидит в Москве и тоже не трогается в поход. Идет подготовка к схватке. Мог ли Олег рязанский в этом предгрозовом затишье открыть свои симпатии к Москве и отказать Мамаю в союзе с Ордой?
Всего лишь двумя-тремя туменами Мамай мог нанести упреждающий удар и разорить Рязанскую землю быстрым набегом. В этой обстановке у Олега Рязанского была только одна возможность: вести тонкую дипломатическую игру с Ордой в ожидании, как будут развиваться события.
Мамай понуждал Олега на союз с Ягайлом. Это было на руку Олегу и… Дмитрию Ивановичу. Олег не случайно обусловил, что выступит против Москвы только после соединения рязанского и литовского войск.
Именно на это условие их сговора следует обратить особое внимание. В чем смысл такого условия?
Союз Ягайла и Олега предполагал, что после соединения их войска вливаются в ряды ордынцев и идут через Оку на Москву. Олег явно лукавил, зная заранее, что Москва встретит Орду за южными пределами Рязанского княжества. Не свидетельствует ли это странное условие в сговоре Ягайла с Олегом, что существовало другое тайное соглашение: между Олегом и Дмитрием?
Олег не мог не знать, что всякий союз с Ордой ненадежен. Мамай использовал бы рязанское войско в битве с Москвой, но, победив, разграбил бы и Рязань. Для Олега единственным спасением было тайное соглашение с Дмитрием, по которому рязанский князь оставался бы нейтрален, если московское войско заслонит Рязанскую землю.
Нейтралитет — это уже некоторая помощь Москве. Но нейтралитет превращался в значительную помощь, если бы рязанское войско уклонилось от соединения с Ягайлом. Даже если бы в таком тайном союзе не было предусмотрено выступление рязанцев против Ягайла, одно их устранение могло остановить князя литовско-русского от выхода на поле боя. Как же Ягайло должен был в критический момент расценить нарушение договора?
Мы знаем, что Олег рязанский не соединился с Ягайлом. Во время Куликовской битвы Ягайло находился от Вильно неизмеримо дальше, чем Олег от Рязани. Ягайло проделал длинный поход, чтобы выйти к Одоеву, а Олег для этого не пожелал сделать двухдневный переход. Ягайло правильно все понял, он увидел, что обманут, и поспешил уйти прочь.
Естественно, что для полной ясности в определении позиции Олега очень хотелось бы иметь известие, что за спиной московского войска, оберегая его, рязанцы ударили на литовцев. Но военная наука имеет свои законы. В иных случаях столкновение, битва менее опасны, чем нависающая возможность нападения. Ягайло был достаточно силен, чтобы отразить удар рязанцев, но, поскольку рязанское войско стояло вдалеке, он не мог оценить его возможностей и не решился двинуться на московское войско, не ведая, чем грозит ему Олег.
Но все это произошло позже. В 1379 году ничто не могло подсказать Мамаю, что Олег ведет с ним двойную игру. В летописях мы найдем упоминание, что Олег постоянно сообщал Дмитрию о планах и передвижениях Мамая.
Итак, Мамай сколачивал союз против Москвы.
Дмитрий Иванович принимал свои меры.
Намечая уже в 1379 году поход навстречу Мамаю за пределы Рязанской земли, Дмитрий Иванович заботился о своих флангах. Левый фланг движения московского войска со стороны Наручатской (Мордовия), со стороны Нижнего Новгорода, контролировался его тестем Дмитрием Константиновичем суздальским.
Зная от Олега рязанского о том, что Ягайло готовится присоединиться к Мамаю, Дмитрий Иванович в зиму 1379/80 года послал в поход на литовские окраины Дмитрия Боброка-Волынского. Это не было походом на сокрушение Литовского княжества, его цель — создать благоприятные условия для перехода на сторону Москвы князя стародубского и трубчевского Дмитрия Ольгердовича. Дмитрий Ольгердович со всем своим семейством перешел на службу к Дмитрию Ивановичу.
К весне 1380 года дипломатическая, экономическая и военная подготовка обеих сторон была завершена. При этом следует заметить, что Москва еще могла выжидать, время работало на нее, для Мамая 1380 год должен был стать решающим.
Тохтамыш утвердился на левом берегу Волги, однако, как и в первый свой приезд в Сарай в 1376 году, Тохтамыш не чувствовал себя способным одержать победу над Мамаем в открытом бою. Он, видимо, осторожно выжидал результата намечавшегося столкновения Мамая с вооруженными силами Дмитрия Ивановича московского. Исход этого столкновения должен был определить дальнейшую линию поведения пришельца из среднеазиатской Орды. Кроме того, следует иметь в виду, что тогда испортились отношения между Тохтамышем и его могущественным покровителем Тимуром. Тимур увидел, что Тохтамыш не торопится выразить ему покорность. И выжидал, когда один владыка Джучиева улуса поглотит другого.
Расстановка сил на огромных просторах Восточной Европы, в Поволжье и в Средней Азии слагалась вне зависимости от Дмитрия Ивановича и его ближайшего окружения. Заслуга московского князя в том, что он сумел оценить все выгоды момента и смело воспользовался благоприятными обстоятельствами, не помедлив, не потеряв времени на колебания.
О том, что наступил год давно ожидаемого столкновения, стало ясно с весны. Как только сошел снег, кочевья Орды начали сдвигаться к Дону. Определилось и место, к которому они собирались: на реке Воронеж при ее впадении в Дон.
Летописцы не сообщают, откуда они черпали сведения о том, что происходило в Орде, но всякие внутренние события при ханском дворе незамедлительно попадали на страницы летописей. Это дает нам основание полагать, что Москва имела в Орде свои глаза и уши.
Сквозь Орду по Волге ходили русские купцы, в Орде было немало христиан, имелись и русские церкви с русскими священниками, и православная епископия в Сарае. Известно, что многие жены ханов и эмиров исповедовали христианство, в Орде жили русские рабы и русские ремесленники, навещали ордынские кочевья русские монахи. Все эти люди, кто из приверженности к православной вере, кто из ненависти к ордынским владыкам, кто из желания помочь московскому князю одолеть Орду и сбросить ее иго, разными путями доводили до Москвы сведения о том, что делается в Орде.
С той поры как ислам начал теснить Византийскую империю, вся ее разветвленная агентура доносила об ордынских делах в Константинополь, а патриарх извещал о них митрополита в Москве.
Прежде чем тронулся лед на Волге, в Москве знали о расстановке сил в Орде, обо всем, что касалось взаимоотношений и соперничества между Мамаем, Тохтамышем и Тимуром.
Когда тронулся лед на Волге, очистились степи от снега и кочевья двинулись к Дону, отправились в путь по рекам и русские воины, которых Дмитрий собирал для решающей битвы с Ордой. К Москве по рекам плыли лодки, струги и ушкуи с дружинами из далеких княжеств, плыли городовые полки с озера Кубенского, из Устюжны, из Белоозера, из Ярославля, из Костромы.
Наивно было бы полагать, что клич к ополчению был кликнут князем лишь после того, как пришло в Москву известие с приграничной с Ордой стороны о сборе Мамаева войска под Воронежем. По дальним городам и весям не успели бы разнести сигнал о сборе ополчения.
Здесь нет нужды перечислять имена всех князей и бояр, чьи дружины явились на зов Дмитрия Ивановича. Каждое имя рассмотрено в историографии, взвешены реалии участия каждого в битве. Но вместе с тем обнаружилось, что много позже были и подтасовки. Многим видным политическим и церковным деятелям послекуликовской поры хотелось видеть себя активными участниками сражения на Дону в 1380 году. Важнее здесь отметить другое: кто из князей и какие города не выставили своих войск на Куликово поле?
Этот список короток, но очень важен, чтобы еще раз оценить чисто военный аспект Куликовской битвы.
Не послали своих войск: князь Михаил тверской, Смоленское княжество, Олег рязанский и Новгород. Обычно это трактуется как нежелание Михаила поддержать св, оего соперника, враждой смоленских князей к Москве, изменой Олега рязанского и желанием новгородской боярской олигархии остаться нейтральной.
О позиции Олега рязанского сказано достаточно. Добавим, что его дружина важнее была в тылу московского войска как противовес Ягайлу, чем в рядах обученного взаимодействию профессионального войска Москвы.
Если бы Дмитрий Иванович рассчитывал только на количество воинов, может, и появились бы в боевых рядах и смоляне, и тверичане, и рязанцы, и новгородцы. Но он делал ставку на победу не численным перевесом, а боевым искусством. Дружины и городовые полки, не приученные к взаимодействию с основными его полками, к действию на поле боя в строю, как одна рука, ему просто-напросто были не нужны.
Мы имеем возможность более или менее точно обозначить костяк московского войска, его главные городовые полки пеших воинов. Это московский, переяславский, коломенский, белоозерский, устюжский, костромской, ярославский, угличский, дмитровский.
Собиралась вся эта рать, конечно же, не наскоро. Местом сбора была назначена Коломна, в Москву сходились подручные князья и их конные дружины.
Начали поступать известия о передвижении Мамая от Олега рязанского. Московские летописцы, его недоброжелатели, не могли утаить этого факта. Мало того, они сообщают, что, передавая Дмитрию известия о передвижении Мамаевых войск, Олег в то же время уверял Мамая, что Дмитрий от страха перед Ордой убежит в северные леса. Это, как сказали бы теперь, дезинформация противника, но никак не верная служба союзнику и даже сюзерену.
Между тем прояснялось, что Мамай намечает вторжение на конец лета. Летописи говорят, что он не велел в Орде сеять хлеб, а велел снимать урожай на Руси.
На 15 августа Дмитрий Иванович назначил сбор всех полков в Коломне. Мамай в то время разбил свой стан на реке Красивая Меча.
В исторических очерках о Куликовской битве можно встретить в изложении хода событий некоторые несообразности. Так, на основании летописных известий принимается как нечто само собой разумеющееся, что Олег рязанский убедил Мамая в отступлении Дмитрия Ивановича на север. Мамай-де не знал о готовящемся ему отпоре всеми русскими силами.
Но это наивное положение. Русь располагала широкой информацией из Орды, Орда имела свои глаза и уши на Руси. Как Дмитрий не мог не знать о приготовлениях Мамая, так и Мамай не мог не разведать о сборе русских войск под Коломной.
Известно, что летом Мамай направил послов в Москву к Дмитрию с требованием восстановить выплату «ордынского выхода» (дани) в тех же размерах, которые были установлены при первых ханах.
С ответным посольством Дмитрий Иванович отправил в ставку к Мамаю боярина Тютчева. В некоторых исторических работах утвердилось мнение, что этим посольством Дмитрий пытался предотвратить нашествие Орды. Что будто бы Тютчев поехал к Мамаю с предложением снизить дань. Как бы мог Мамай согласиться с этим, собрав огромное войско? Так что мнение это ни на чем не основано. Дмитрий шел к решающей схватке с Ордой двадцать лет, и во все эти двадцать лет не было более благоприятного момента для удара по вековому врагу.
Посольство Тютчева имело, конечно же, значение политической демонстрации, но перед ним стояли и разведывательные задачи. Вряд ли посол мог оценить численность Мамаева войска, от него требовалось установить, не отменит ли Мамай вторжения, не уйдет ли от встречи с русским войском в степи, где пешим полкам не угнаться за конной Ордой?
Не случайно вслед за Тютчевым был тут же отправлен сторожевой отряд Василия Тупика (70 человек). В его задачу входило взять «языка», уточнить численность Мамаева войска и следить за его передвижениями.
И Тютчев, и «язык», взятый Василием Тупиком, подтвердили, что Мамай не остановит нашествия.
Дмитрий Иванович двинул войска, сосредоточенные в Москве, на соединение с полками, которые уже стояли в Коломне.
В это время из Пскова шла рать Андрея Ольгердовича. Это был глубоко продуманный фланговый марш в защиту Москвы и главных сил от внезапного нападения Ягайла. Ягайло тоже двинулся в поход на соединение с Олегом рязанским и Мамаем. В Боровске стоял со своей дружиной князь Владимир Андреевич, сторожил Ягайла. Литовскому войску пришлось двигаться параллельным маршем с дружинами Андрея Ольгердовича и Владимира Андреевича далеким обходным путем, чтобы выйти на верховья Оки, а оттуда к Одоеву.
В Коломне были уряжены полки, произведен смотр войску. Летописцы отмечают, что такой огромной силы давно не видела Русская земля.
Здесь следует остановиться еще на одном соображении касательно московско-рязанских отношений. От Коломны до Рязани для пеших полков два перехода, для конных — один. Если бы Дмитрий Иванович опасался измены Олега рязанского, что его остановило бы изгоном ударить на Переяславль и сокрушить одного из союзников Мамая? Полководцы не только XIV столетия, но и глубокой древности знали, что разъединенного противника выгоднее бить по частям.
Московское войско не только не двинулось на разгром Рязани, но Дмитрий Иванович повел его в обход Рязанской земли, крепко наказав не обидеть ни одного рязанца: в священный час для Руси не должен русский проливать русскую кровь… Оберегал Олега как своего тайного союзника.
Из Коломны войско двинулось вверх по течению Оки к Лопасне. Владимир Андреевич присоединился к Дмитрию со своими силами у Лопасни. Началась переправа через Оку во исполнение стратегического замысла выйти навстречу Мамаю за пределами Рязанского княжества.
Андрей Ольгердович переходил Оку где-то выше, оттесняя Ягайла далеко за Калугу. Этот теперь для нас переезд через Оку под Коломной или под Серпуховом не знаменует даже переезда из Московской области. В те далекие времена за Коломной шла узкой полосой, захватывая Зарайск, Рязанская земля, а за Окой под Лопасней начиналась как бы ничейная земля: и не ордынские кочевья, и не русские поселения. Дикое поле, где хозяйничали ордынские разбойничьи шайки.
Московское войско двигалось в тишине, выставив впереди сторожу, в русском походном порядке: впереди сторожевой полк, за ним передовой полк, далее полк правой руки, затем большой полк, полк левой руки и засадный полк.
30 августа завершилась переправа через Оку, 4 сентября московское войско остановилось в урочище Березуй, неподалеку от Дона. Здесь к нему присоединились дружины Андрея и Дмитрия Ольгердовичей.
6 сентября все войско под водительством Дмитрия Ивановича подошло к Дону. Собрался военный совет из князей и воевод. Сторожа доносила, что Мамай сошел с Красивой Мечи и медленно, высылая вперед дозорных, движется к переправам через Дон при впадении в него Непрядвы. Ягайло остановился под Одоевом в двух днях пути и ждал Олега рязанского. Войско Олега рязанского стояло под своим стольным городом Переяславлем-Рязанским.
Дмитрий Иванович дал возможность выговориться подручным князьям и воеводам, хотя, как мы имеем основание полагать, заранее уже наметил, где быть сражению с Ордой, где встретить Мамая.
Летописцы, по-видимому, не очень сведущие в военном деле, довольно глухо донесли до нас некоторые соображения участников похода. Будто бы некоторые князья и воеводы предлагали ждать Мамая на левом берегу Дона, за водной преградой. Дон-де должен был стать препятствием Орде своими переправами и чтобы оставалась возможность отступления в случае неудачи в битве.
Нам представляется, что не в ожидании неудачи Дмитрий Иванович вышел встретить Мамая за Оку к Дону. При малейших сомнениях в своих силах это было бы авантюрой, но князь был совершенно лишен авантюризма в своих действиях. Законы военного искусства как раз диктовали необходимость перейти через Дон. Левый берег, сухой и открытый, с его большими просторами был удобен для фланговых обходов ордынской конницы и неудобен для действий пешей рати. Вместе с тем на другом берегу Дона лежало Куликово поле, как бы природой предназначенное для встречи Орды с ее превосходящим по численности войском.
Однако, прежде чем оценить значение местности в Куликовской битве, мы должны представить, каким было Куликово поле в XIV столетии. Для этого надобно отрешиться от нынешних географических представлений. Еще стояли по берегам Дона густые дубравы. Там, где ныне необозримые поля, темнели непроходимые леса. Дон, который у впадении Непрядвы теперь можно перейти вброд, был полноводен и глубок. Сейчас Непрядву можно перепрыгнуть с разбега и перейти, не замочив колен, а она была судоходной. Ныне только весенний паводок укажет, где в давние времена пролегали русла рек Смолки, Нижнего, Среднего и Верхнего Дубиков, притоков Непрядвы.
На всем пространстве между Непрядвой и Доном мы не встретим ни одного болота. Между тем, как это установил сто лет назад известный тульский краевед Афремов, на заболоченных берегах Курцы, Смолки, Дубиков и Непрядвы еще в XVIII веке тонул всадник с лошадью. Да и само название поля — Куликово, не содержит ли указание, что было оно обширным болотом?
Мы знаем, что между Смолкой и Доном простиралась дубрава, где укрылся засадный полк.
Итак, кругом леса и болота, и только по водоразделу между Смолкой и Нижним Дубиком, на высокой гряде, было сухо.
По гряде между заболоченным верховьем Смолки и верховьем Нижнего Дубика всего лишь четыре километра. Это как бы горловина воронки. Далее, к Красному холму, притоки Дона и Непрядвы расступались. Между истоками Курцы и Нижнего Дубика поле раздвигалось до 6–8 километров. Это была как бы верхняя часть воронки.
Дмитрий, конечно, знал географию Куликова поля и вышел на него не случайно, а по давно взлелеянному замыслу. Это подтверждается и тем, что от Оки до Куликова поля нигде не сыщется столь же выгодной позиции для московского войска. Отголоски этой заранее спланированной встречи на Куликовом поле мы найдем и в «Сказании о Мамаевом побоище», где приводятся слова Дмитрия Ивановича на военном совете: «Братья и любезные друзии, веждте, яко не приидох зде Ольга смотрети, ни реки Дона стресчи, но или землю Рускую от пленения и разорения избавлю, или голову мою за всех положу, честная бо смерть есть лучши злаго живота. Лучши было не ити противу безбожных татар. Приидем убо ныне в сей день за Дон всеми и тамо или победим и вся от гибели сохраним, или положим главы своя вси за святыя церкви и за православную веру, и за братию нашу христианство».
Ни «зде Ольга смотрети, ни реки Дона стресчи…». Сомнительно, чтобы автор сказания привел дословно речь Дмитрия, но смысл ее должен был дойти до автора и сохраниться в его переводе. А смысл здесь ясный: все заранее продумано и предусмотрено. При решении вопроса о переправе через Дон надо полагать, что не тактические вопросы волновали Дмитрия, ибо он знал, где поставить войско, оставался под сомнением вопрос стратегический. Свежо было воспоминание о колебаниях Бегича на Воже. Дмитрий с уважением относился к противникам, не принижая ни их ума, ни их военного искусства. Он опасался, что Мамай, полководец искусный и многоопытный, увидев московское войско на высокой гряде между Смолкой и Нижним Дубиком, поступит более разумно, чем Бегич, и повернет назад, как это уже было на Оке после битвы на Воже.
Отступление ордынцев было чревато осложнениями для Дмитрия Ивановича, но Мамаю грозило катастрофой: его бы авторитет в Орде упал, начались бы переходы его сторонников к Тохтамышу и власть Мамая растаяла бы.
Сторожа донесла, что Мамай со всей ратью стронулся с Красивой Мечи и движется к Куликову полю.
Дмитрий Иванович назначил переправу московскому войску на 7 сентября. Переправились и встали на водоразделе между Смолкой и Нижним Дубиком к ночи с 7 на 8 сентября.
Князь и его воеводы сами выехали на разведку на Красный холм. В тишине, что царила над Доном и его притоками, был слышен далекий шум: то надвигалось войско Мамая, и уже схватывались отряды сторожи с дозорными Орды.
Русское войско было расставлено, над ним стояла тишина, воины, переодевшись во все чистое и облачившись в доспехи, молились. Орда накатывалась к берегу Непрядвы, не зная, что ее ждет…
Все источники единодушно сообщают, что утром 8 сентября над Куликовым полем стоял густой, непроницаемый туман, который рассеялся только к двенадцатому часу.
Ничто, никакая дезинформация, никакой туман не могли скрыть от Мамая, что в нескольких верстах впереди его ждет русское войско. Десятки и сотни ордынских дозорных уже натолкнулись на русские полки. Мамай вынужден был ночью сводить Орду в боевой порядок. Потому всю ночь и доносился до русского стана шум из-за Красного холма. Местом для своей ставки Мамай избрал Красный холм. Между Красным холмом и водоразделом между Смолкой и Нижним Дубиком пролегает просторная низина.
В иных исследованиях, непонятно почему, Красный холм назван господствующей возвышенностью. Так произошло скорее всего потому, что авторы этих исследований либо вообще не бывали на Куликовом поле, либо ограничили свое посещение осмотром памятника, почему-то сооруженного именно на Красном холме. Те, что приходили на Красный холм, впадали в оптический обман.
Действительно, человеку, находящемуся на Красном холме, может показаться, что он стоит на самой высокой точке в окрестности. Но достаточно перейти через низину на гряду водораздела, как станет ясно, что Красный холм ниже гряды, на которой размещалось русское войско. Мы не исключаем, что Дмитрий Иванович знал, что занял господствующую высоту. Быть может, это входило в его тактические расчеты.
Когда начал рассеиваться туман, Мамаю и его темникам, находившимся на Красном холме, русское войско открылось ранее, чем его войскам в долине, и оставалось время задуматься, начинать ли битву?
Вся гряда за низиной сверкала сталью. Русская рать была закована в сталь, загорожена червлеными щитами, над ней высился частокол гибельных копий. С Красного холма невозможно было разглядеть глубину русского строя, глубину его пеших полков, а стало быть, и нельзя было, взвесить, опрокинет ли эти ряды конная атака.
Время для раздумья, начинать ли битву при столь невыгодной позиции для конной атаки, у Мамая было, но не так-то много, а к тому же его подгоняло нетерпение ордынских воинов наказать русских за непокорность. Ордынское войско шло в наступательный поход, оно двигалось на Русь, и это движение, приостановленное ночью и туманом, сейчас же в силу инерции возобновилось, как только начал рассеиваться туман. У Мамая еще оставалась возможность задержать битву, но этой возможности его лишил Дмитрий, введя в бой сторожевой полк, в ряды которого встал как рядовой воин.
«Сказание о Мамаевом побоище» и летописные известия указывают в спокойной повествовательной манере, что битву начинал сторожевой полк и передовые отряды Мамая, ну а мы обязаны задуматься над тем, в чем смысл выхода вперед сторожевого полка, откуда возникла легенда о поединке Пересвета и Челюбея?
С точки зрения тактики, избранной Дмитрием, столкновение конного сторожевого полка с авангардом Орды — действие совершенно ненужное. Однако вспомним, что за спиной русского войска где-то уже неподалеку был Ягайло! Всякая оттяжка битвы могла оказаться на руку Мамаю. Вот в чем причина того, что Дмитрий выдвинул вперед конный сторожевой полк. Втянуть в сражение Мамая — вот в чем состояла уже не тактическая, а стратегическая задача. Авангард Орды принял вызов. Это была богатырская разминка, проба сил и обычное для ордынцев желание, разгорячив противника, заманить его в засаду. Отсюда и вызов Челюбея, который был принят Пересветом.
Битва началась, остановить ее Мамай уже был не в силах…
Чтобы понять, как разворачивалась битва, нам необходимо попытаться восстановить по летописным известиям и по тексту «Сказания», каким образом было размещено русское войско.
На высоте водораздела тесным строем встала пешая рать — большой полк, в который были сведены все городовые полки.
Его правый фланг был надежно защищен болотистыми берегами Непрядвы и Нижнего Дубика. Дабы эту защиту усилить, чтобы правый фланг вообще не вызывал опасений во время битвы, его заслонили тяжеловооруженной конницей, псковскими и полоцкими конными дружинами. Закованные в доспехи всадники на конях в броне не годились для боя в поле, но сбить их тесно сомкнутые ряды легкой коннице было не дано. Мы имеем подтверждение этому в некоторых строчках сказания. Конный полк правой руки в ходе боя неоднократно отбрасывал атакующих ордынцев, но в лреследование не переходил.
Главные события должны были развернуться на левом фланге. Дмитрию Ивановичу и его воеводам, конечно же, было известно, что правое крыло Орды было крылом атаки.
Левый фланг русского войска защищали топкие берега Смолки. За левым флангом Дмитрий Иванович расположил засадный полк и резерв пеших воинов.
Обычно ход битвы излагается таким образом. Когда не удалась фронтальная атака, Мамай, усилив правое крыло атаки, послал его против полка левой руки. Полк левой руки не выдержал массированного удара, начал отступать и оторвался от большого полка. Прорыв попытался ликвидировать резерв, но ордынцы проскочили в тыл большому полку и подрубили великокняжеское знамя. В прорыв втянулись значительные ордынские силы. В этот момент навстречу ордынцам, действовавшим в тылу большого полка, ударил Дмитрий Ольгердович во главе кованой рати, и Дмитрий Волынский ввел в бой засадный полк. Начался разгром Орды.
Ход дела, по-видимому, таким и был, но это только внешнее его очертание. Не стоило идти навстречу Орде на Дон, чтобы исходом одного сражения подвергнуть Русь риску полного уничтожения. Есть и еще одно противоречие в изложении хода битвы. Если бы Орда действительно столь убедительно разгромила полк левой руки, а стало быть, и левый фланг, засадный полк своим вмешательством не смог бы повернуть исход сражения.
Мы склонны полагать, что тактика русского войска была более активной и битва разворачивалась по плану русского командования.
Обратимся к некоторым деталям битвы, как они предстают перед нами из источников.
«На правой стране князь Андрей Ольгердович не единою татар нападши и многих избил, но не смеяше вдаль гнатися, видя большой полк недвижусчийся и яко вся сила татарская паде на средину и лежи, хотяху разорвати».
Это момент битвы после столкновения пеших фаланг. Выше мы уже приводили описание того, как сошлись пешие фаланги Москвы и Орды.
Стало быть, после неудачи конных фронтальных атак Мамай спешил главные силы и начался непривычный для Орды пеший бой. Мы по справедливости исходим из того, что Орда превосходила своей численностью московское войско. Тем, что Мамай спешил конных, его превосходство в какой-то степени смягчалось, но для победы этого было недостаточно. Нужно было организовать массовое уничтожение ордынской конницы, для чего и было задумано окружение правого крыла ордынского войска. Старинный тактический прием, известный в далекой древности и много раз применявшийся Ордой: ложное бегство, заманивание в засаду.
Условия местности целиком отвечали этой задаче. Прорвав левый фланг и устремившись к знамени Княжьего Двора, а для этого надо было перевалить за гряду, ордынцы оказывались в низине под ударом русской отборной конницы, устремляющейся с высоты на равнину.
Полк левой руки, как мы знаем из поминального списка, состоял из князей и бояр, из русских витязей, которым чуть ли не в последний раз представлялась возможность показать свою удаль и молодечество, значение конницы отходило в прошлое. Трудно сказать, что произошло во время заманного отступления полка русских витязей. Маневр требует крайней дисциплинированности, хладнокровия и выучки.
Давно, уже полторы сотни лет, русский витязь, поднимая на ордынца меч, не мог унять стеснения в сердце. Меч рубил, а мысли были о том, какова будет расплата за этот удар. А ныне было сказано: руби и не думай о расплате. И рубили. И оторваться вовремя не смогли. Нарушили строй, и во время заманного бегства обильно полили землю своей кровью.
Есть в «Сказании» поэтические строчки о том, как рвется в нетерпении князь Владимир Андреевич ударить на врага, помочь, спасти русских витязей, а Боброк его удерживает в ожидании, когда переменится ветер.
Нет, не перемены ветра ждал мудрый воевода. Он ждал, когда в прорыв, в стальной мешок влезет как можно больше ордынцев, чтобы одним ударом изменить соотношение сил, пока две пешие фаланги давили одна на другую. Момент был выбран точно, и началось уничтожение векового врага.
В описаниях Куликовской битвы в историографии наметился спорный вопрос о передовом полке. Одни исследователи считают, что впереди русского строя был поставлен передовой полк пеших воинов. Есть в «Сказании» строчки, где указывается, что весь передовой полк полег как скошенный. Отсутствие источников и достоверных описаний битвы вынуждает нас относиться к поэтическому произведению как к первоисточнику. Но, как каждое поэтическое произведение, оно может быть принято за источник лишь условно.
Вот схема построения русского войска на Куликовом поле, как она сложилась в исследованиях.
При такой схеме передовой полк, выдвинутый перед главными силами, выглядит тактической бессмыслицей.
Сторожевой полк завязал бой и вернулся в строй. А на что был оставлен передовой полк без флангового охранения? На расстрел ордынским стрелкам и под фланговые удары? Иные говорят, что упоминание о передовом полке — свидетельство построения русской пехоты в две линии. Это не исключено, но тогда схема должна выглядеть иначе. В битве передовой полк мог быть только частью большого полка, его первой линией. Стало быть, условная схема должна выглядеть так.
Особо следует отметить роль Дмитрия Ивановича в Куликовской битве. До Куликовской битвы он организатор войска, а на Куликовом поле он совершает почти беспримерный в истории подвиг.
В средневековом бою командующий, если он хотел руководить битвой, должен был находиться при резерве и засадном полку. Дмитрий Иванович облачился в боевые доспехи и вошел в строй рядом с витязями и рядовыми воинами, а командование передал более опытному воеводе Дмитрию Михайловичу Волынскому-Боброку, думая не о славе полководца, а о чести государя. Когда его начали уговаривать руководить войском и не подвергать свою жизнь опасности, он ответил: «Кто больше меня среди русских сынов был почтен и беспрестанно дары принимал от господа? А ныне злое пришло на меня, ужели не могу вытерпеть! Не могу видеть вас, побеждаемых, не могу этого терпеть, хочу с вами ту же общую чашу испить и тою же смертью умереть, за святую веру христианскую! Если же умру, то с вами, если спасусь, то с вами!»
Где уж тут вслед за В. О. Ключевским смотреть на первых московских князей как на безликих и серых! Где найдет историк в длинной череде государственных деятелей столь яркий пример?
Все правое крыло Орды, крыло атаки, оказалось между молотом и наковальней. Молотом был засадный полк, наковальней — кованая рать псковских и полоцких всадников. Разрезав строй ордынских сотен, русские витязи уничтожили ошеломленного таким ударом врага. Часть сил засадного полка Боброк направил в тыл пешей ордынской фаланги.
В это же время перешел в наступление полк правой руки, заворачивая свой левый фланг в тыл пешей фаланги. «Тогда же и князь Глеб Брянский с полками Владимирским и Суздальским (пешие городовые полки. — Авт.) поступи через трупы мертвых, и ту бысть бой тяжкий… и бысть такая смятня, яко не можаху разбирати своих, татаре бы въезжаху в русские полки, а русские в полки татарские» («Сказание о Мамаевом побоище»).
В нескольких строчках текст «Сказания» воссоздает картину полного окружения Мамаевой рати.
Ордынская конница побежала. Мамай сначала было хотел защищаться, окружив свой стан чапарами (высокими и широкими щитами, за которыми могло укрыться до десятка воинов). Но попытка перейти к обороне не удалась, и он кинулся прочь.
На поле пешие и конные полки уничтожали главные силы ордынцев, а те, кому удалось вырваться из окружения, мчались, загоняя коней. Московский конный полк во главе с князем Владимиром Андреевичем преследовал ордынцев до Красивой Мечи.
Битва при Каннах внесена в анналы военного искусства как непревзойденный пример полного окружения противника Ганнибалом и уничтожения войска, превосходившего по своей численности победителей. Но битва при Каннах по своей конструкции значительно проще Куликовской, проще и ее решение.
У римлян было 80 тысяч пехотинцев и 6 тысяч всадников. Непосредственно в сражении участвовало 55 тысяч тяжеловооруженных легионеров, 9 тысяч легковооруженных и 6 тысяч всадников.
Ганнибал имел 40 тысяч пехотинцев (в том числе — 8 тысяч легковооруженных) и 10 тысяч всадников. Всего 50 тысяч человек.
Римляне значительно превосходили карфагенян в численности, но открытая равнина давала карфагенской коннице тактическое преимущество.
Римский полководец Варрон построил легионы глубокими эшелонами, считая такой строй менее уязвимым для ударов карфагенской конницы и более пригодным для сокрушительного удара по карфагенской фаланге. В центре — пехота, а по флангам — конница. 2400 всадников на левом, защищенном речкой Ауфид, на правом фланге — 3600 всадников. Общая глубина пешего строя составляла 48 шеренг.
Ганнибал понял, что римляне построились для таранного удара, поэтому основные силы сосредоточил на флангах, пешую фалангу перевернул полумесяцем, рассчитывая, что ее центр прогнется под ударом римского тарана и фланги охватят римлян в клещи.
Против слабого левого фланга римлян, охраняемого 2400 всадниками, Ганнибал выставил 8 тысяч отборной тяжелой конницы.
Когда под ударом римского тарана центр пешей фаланги карфагенян начал пятиться, конница Ганнибала опрокинула римскую конницу на левом фланге и зашла в тыл римской пехоте. Могучие фланги пешей фаланги Ганнибала сдавили римлян с двух сторон.
При Каннах наступающей стороной были римляне, но с самого начала стало ясно, что все их войско подвергается опасности окружения с флангов.
На Куликовом поле Орда имела превосходство в коннице и угрожала русским флангам. Орда стремилась окружить русских и пробить их строй таранным ударом. Русские приняли бой в активной обороне. Перед русским войском стояла более сложная задача, чем перед карфагенянами. Надо было отразить таранный удар Орды, спешить ее и затем опрокинуть ее пехоту. Надо было снять численное превосходство в коннице сложным маневром левого фланга: сначала отступить, заманить правый фланг Орды в засаду, уничтожить его, а потом уже взять в окружение ее главные силы.
Думается, что с точки зрения военного искусства Куликовская битва являет собой непревзойденный пример использования всех тактических приемов для достижения победы.
Эхо Куликовской битвы прокатилось по всему тогда обозримому миру. Неожиданно для Западной Европы восстала из пепла, возродилась из мертвых Русь.
Но вот же досадная скромность. Оценивая Куликовскую битву, воздавая должное подвигу ее полководцев, русские историки не уставали с завидным усердием повторять, что на Куликовом поле было положено лишь начало освобождению от ордынского ига. Сейчас же вспоминали разорение Москвы, учиненное Тохтамышем два года спустя после Куликовской победы, как бы не замечая одного решающего обстоятельства. Да, Москва была сожжена, жители ее перебиты, но город не был взят приступом с боя, его ворота отворила измена. И Тохтамыш, едва узнав, что Дмитрий Иванович появился с городовыми полками под Переяславлем, а Владимир Андреевич в Волоколамске, тут же бежал опрометью с Русской земли. Непобедимый Тамерлан подошел к Ельцу. Его ждало на Оке московское войско, Тамерлан предпочел повернуть прочь.
После Куликовской битвы Орда не раз совершала набеги (Крымская Орда и при Иване Грозном сожгла Москву), но не решалась на битву с русскими в открытом поле.
Указывалось на то, что и после Куликовской битвы Русь платила дань Орде. Но то были не ордынские выходы, то был вынужденный откуп от разбойников, ибо худой мир всегда лучше хорошей войны. Забывают при этом, что даже Екатерина II слала «поминки», откупные от разбоя, крымским ханам.
Разгром Мамая, последовавшие за этим ордынские неурядицы, которые привели к окончательному распаду грабительское государственное образование, демонстрация превосходства русского военного искусства над военным искусством агрессора, усиление государственной власти на Руси — все это заметные последствия битвы на Куликовом поле. Но вместе с тем Куликовская победа положила начало возрождению национального самосознания русского народа. Это огромная, неисчерпаемая тема для специальных исследований.
Летописи и «Сказание о Мамаевом побоище» донесли до нас образы нескольких деятелей предкуликовского периода, созданные с огромной художественной убедительностью.
Прежде всего Дмитрия Ивановича Донского, радеющего не только о своей славе, чести и роде, но о благе народном. Это политический деятель, который сумел понять народные чаяния и объединить всех русских людей на их свершение и перед решающей схваткой с угнетателями примирить самые острые общественные противоречия. В этом его заслуга во внутренней политике.
Его дед, Иван Калита, в свое время научился поворачивать в свою пользу и в пользу усиления Москвы как собирательного центра ордынскую политику, нацеленную на разжигание межкняжеской вражды. Дмитрий Иванович унаследовал от деда умение использовать слабости ордынской политики, меж русскими князьями он искал пути для мирных решений противоречий и споров. Не столько оружием, сколько дипломатическим искусством он привел под руку Москвы Северо-Восточную Русь, и она выступила единой в час решающей схватки. Он не только возродил лучшие традиции русского военного искусства, он обогатил его новыми принципами стратегии и тактики, в невероятно сложных условиях сумел вооружить и обучить войско.
Во всех его делах по сплочению Северо-Восточной Руси и укреплению Москвы стояли рядом две значительные личности: митрополит Алексей и игумен Троицкого монастыря Сергий Радонежский.
Предкуликовский период был на Руси и эпохой русского исихазма, философского течения, требующего нравственного самосовершенствования без вмешательства извне. Трудно сказать, являлись ли митрополит Алексей и Сергий Радонежский зачинателями этого течения на Руси, но вся их деятельность была направлена на смягчение нравов той суровой и даже жестокой эпохи. Западную Европу в это время раздирала борьба с ересями, пылали костры, на которых сжигали еретиков, в русской церкви царили терпимость и спокойствие; на Западе церковь сеяла рознь и вражду между верующими, русская церковь собирала гонимых людей под единое знамя освобождения. В этом и состоит значение митрополита Алексея и Сергия Радонежского.
Мы выше говорили о воеводе Дмитрии Волынском. Ничуть не принижая роль Дмитрия Донского в разгроме Орды, мы должны воздать должное одному из самых значительных полководцев Древней Руси. И если летописцы и «Сказание» не оттенили его выдающееся полководческое дарование, то современники, те, кто сражался на Куликовом поле, твердо надеялись на его мудрость. Отнюдь не по капризу отдал князь под его начало засадный полк и руководство всей битвой. Это ли не высшая оценка?
«Сказание о Мамаевом побоище» донесло до нас и еще один образ, не меркнущий в народной памяти, — образ ратоборца Пересвета. Ни его мужеству, ни его молодецкой удали, ни его подвигу не наносит ущерба, что на поединок с грозным богатуром Челюбеем он вышел в монашеской схиме. В те жестокие времена монастыри были крепостями, их должны были оборонять люди, сведущие в военном деле.
Весь эпизод с поединком перед сражением носит легендарный характер. Сам поединок изображен с суровым лаконизмом. На вызов богатура, наверное, могли откликнуться многие, да не каждый мог быть удостоен великой чести представлять все русское войско.
Поединок длился несколько секунд, но память о нем живет вот уже шестьсот лет и будет жить, покуда жив хотя бы один русский человек.
Летописи скупы, «Сказание о Мамаевом побоище» дошло до нас в поздних списках, было ли оно единственным литературным памятником этой эпохи — мы не знаем. Лишь по счастливой случайности дошли до нас сквозь пожары и вражеские нашествия работы Андрея Рублева, выразившего в искусстве возрождение народа. «Троица» Андрея Рублева и «Сикстинская мадонна» Рафаэля — явления одного порядка. «Троица» родилась на суровом Севере, вырвавшемся из ордынской мглы, «Сикстинская мадонна» засверкала под ласковым южным небом столетие спустя!