Мир истории: Русские земли в XIII-XV веках

Нашествие Тохтамыша

В ночь с 7 на 8 сентября Дон переходил во главе московского войска великий князь владимирский и московский, к исходу дня 8 сентября трубил победу на костях врагов государь всея Руси. То, к чему вели Северо-Восточную Русь Андрей Боголюбский, Всеволод Большое Гнездо, Александр Невский, Иван Калита, свершилось, хотя это и никак не было в тот час отмечено каким-либо юридическим актом. Мы говорим не о правовой стороне свершившегося, а о его морально-нравственном значении, и, конечно же, значении политическом. С Куликовской победы, через многие тяжкие препятствия началось неуклонное восхождение Москвы, собирательницы русских земель, столицы Русского государства.

Куликовская победа создала в Восточной Европе качественно новую политическую ситуацию, при которой искусственно сдерживавшиеся объединительные процессы получили простор для своего развития.

Сейчас же явились и признаки возросшего личного влияния Дмитрия Ивановича и возрастающего значения Москвы.

Еще при жизни митрополита Алексея в церковных делах на Руси наметилась смута. Ольгерд не хотел примириться с тем, что митрополиты избирали местом пребывания Москву. Он слал послов в Константинополь с жалобами на Алексея, что тот «прямит» московскому князю, и просил особого митрополита в Киев с властью на Смоленск, на Тверь, на Новосиль, на Нижний Новгород. Цель ясна: расколоть митрополию и тем ослабить московский княжеский дом.

В Константинополе нашлись сторонники Ольгерда, и был поставлен митрополитом Киприан, по происхождению болгарин. Киприан направлялся в Москву. По повелению Дмитрия Ивановича незваного гостя встретили под Любутском, сняли насильственно с него святые одежды и отправили восвояси.

В эту игру не преминула вступить ордынская дипломатия. Именно в это время Мамай готовил нашествие на Северо-Восточную Русь и искал союза сначала с Ольгердом, а после его смерти с князем Ягайлом. В Орде понимали, что митрополит из числа русских святителей встанет на сторону Дмитрия Ивановича и укрепит его позиции перед решающим столкновением. Когда умер митрополит Алексей, Дмитрий Иванович созвал епископов и попытался на епископском сборе без Константинополя поставить митрополитом своего духовника Митяя. Епископы не захотели ставить своей властью митрополита, Митяю пришлось отправиться в дальний путь в Константинополь.

А путь — через Орду, а в Орде — Мамай. Мамай встретил Митяя милостиво, ненадолго придержал и отпустил в Константинополь, но до Константинополя Митяй не дошел, умер в пути, как в свое время Александр Невский.

Теперь, после Куликовской битвы, изменилась позиция Дмитрия Ивановича по отношению к Киприану, изменилась и позиция Киприана.

Перед Дмитрием Донским в новой обстановке встали укрупненные задачи, теперь он начал разработку идеи консолидации всех русских сил вокруг Великого Владимирского княжения, а стало быть, и вокруг Москвы. Речь теперь шла не только о Северо-Восточной Руси, но и о распространении влияния на Тверь, Нижний Новгород, Новгород Великий и на некоторые русские земли, входившие в состав Литовско-Русского княжества.

Киприан, хотя и был оскорблен Дмитрием Ивановичем, а обласкан литовским княжеским домом, сумел взглянуть объективно на исторический процесс и понял, что консолидация русских земель выше княжеского соперничества, а поскольку ему были в равной степени безразличны Вильно и Москва, он пошел к тому, за кем была сила.

В 1381 году Киприан прибыл в Москву и был встречен с должным почетом. Приезд в Москву стал началом его деятельности по созданию общерусской митрополии, которая должна была объединить всех исповедовавших греческую веру в Северо-Восточной Руси, в Литовско-Русском княжестве и на юго-западных русских землях. Его деятельность поддержала и константинопольская патриархия, ибо как раз в это время активизировалось наступление католичества на Литовско-Русское княжество, в Галиции и на Волыни.

Не замедлили и перемены во взаимоотношениях с рядом княжений. В 1381 году состоялся акт докончания, заключенного между Москвой и Рязанью, санкционированный Киприаном. Согласно этому акту Олег рязанский в качестве «младшего брата» Дмитрия Донского должен был следовать московской политике и в рамках Великого Владимирского княжения, и в международных вопросах, в частности в своих отношениях с Литовско-Русским княжеством. Он расторгал союзные отношения с Ягайлом, но Олегу была оставлена возможность восстановить добрососедские отношения с Литвой, если бы ее возглавил другой князь, ибо в Литовско-Русском княжестве начались перемены, вызванные Куликовской победой и новым курсом Дмитрия Донского и Киприана.

Можно говорить и о наступившем в 1381 году сближении Москвы с Великим Новгородом. В 1379–1380 годах наместником в Новгороде сидел литовский князь Юрий Наримантович, в 1381 году его уже не было в Новгороде.

Наметилось к этому времени сближение Москвы и с некоторыми феодальными группировками и в самом Литовско-Русском княжестве. Вполне вероятно, что не без поддержки из Москвы развернулось успешное выступление Кейстута против Ягайла. Кейстут сменил его на великокняжеском столе. Сейчас же начались и другие перемещения на литовско-русских землях. В мае — июне 1382 года Кейстут начал военные действия в Северщине, оттесняя оттуда Дмитрия Ольгердовича, тогда по каким-то причинам потянувшегося к союзу с Ордой. Источники сохранили сведения о специальном антиордынском договоре между Дмитрием Донским и Кейстутом.

Сближение между Кейстутом и Дмитрием Донским, а стало быть, создание общерусского антиордынского фронта подтверждает и острая реакция в Орде на события в Литве и в Северо-Восточной Руси.

В 1381 году Тохтамыш дал ярлык на великое княжение Ягайлу. Но ни Кейстут, ни его сторонники не прореагировали на это вмешательство.

Не исключено, что весь 1381 год Тохтамыш искал политических контактов с Орденом и организовал совместное с ним выступление против Кейстута в поддержку Ягайла. Перед столь грозным союзом Кейстут вынужден был отказаться от вооруженной борьбы. Он пошел на примирение с Ягайлом, понадеявшись на миролюбивые заверения Ягайла и Ордена, но был жестоко обманут. Его схватили, заточили в тюрьму и казнили.

Поставив Ягайло противовесом Москве, Тохтамыш решился на вторжение в пределы Северо-Восточной Руси, чтобы сорвать планы Дмитрия Донского и Киприана по созданию общерусского антиордынского фронта.

Не ощущая в себе силы начать вторжение так, как это делали Батый и Мамай, Тохтамыш напал на Русь крадучись. Он приказал ограбить и перебить на Волге булгарских и русских купцов, перебил в Орде русских священников и монахов, дабы никто не мог предупредить московского князя о готовящемся вторжении. Тохтамыш рассчитывал лишь на внезапность. Дождавшись, когда Ягайло укрепится в Вильно, помчался на Русь изгоном.

Здесь следует обратить внимание на одно обстоятельство в жизни княжеских домов различного родового происхождения. Как мы видели, межкняжеское соперничество и вражду непрерывно на протяжении многих десятилетий разжигала и усугубляла Орда своей политикой «разделяй и властвуй». В иных случаях завязывались очень тугие узлы этой вражды, замешена она была и на крови. Дмитрием Ивановичем в преддверии Куликовской битвы была проведена огромная работа по объединению разрозненных сил Северо-Восточной Руси. В предкуликовский период вражда между некоторыми княжескими домами была притушена, Куликовская победа ее придавила авторитетом победителя, но приход к власти Тохтамыша, нового властителя Орды, оживил у некоторых угасшие надежды на перемены правящей династии на владимирском столе. И нашлись изменники, вспомнились прежние счеты. Измена пришла из самого близкого дома, из суздальского. Братья великой княгини Евдокии, Василий и Семен, памятуя о коротком времени, когда их отец имел ярлык на Великое Владимирское княжение, решили, что пришел их час. Когда они получили известие, что на Москву идет изгоном вся Орда, они поскакали к Тохтамышу, едва догнав его на бродах через Оку под Серпуховом.

Есть предположение, что у Дмитрия Ивановича из-за потерь на Куликовом поле не случилось под рукой войска для отпора Тохтамышу. Не из-за потерь не мог Дмитрий Иванович встретить в поле Тохтамыша, не было у него времени на сбор городовых полков.

Тохтамыша он не испугался. Защиту Москвы поручил митрополиту Киприану и сыну Андрея Ольгердовича князю Остею, оставил в Кремле княгиню Евдокию и поехал в Переяславль собирать переяславские, суздальские, белоозерские полки. Князь Владимир Андреевич поспешил собирать войска в Волок-Ламский. Оставляя жену и митрополита в городе, не был ли Дмитрий Иванович уверен, что Москва устоит перед Тохтамышем?

По не установленным до сих пор причинам в Москве начался мятеж, из города побежали «лучшие люди». Горожане никого не выпускали из Москвы. Митрополит Киприан все же выбрался из города и увез княгиню.

23 августа к городу подступили передовые ордынские отряды. Посады были сожжены перед их приходом. 24 августа Москву обложили главные силы. Тохтамыш разбил на берегу Москвы-реки шатер. Пошли на приступ. Со стен Кремля по ордынцам палили из «тюфяков», сиречь из пушек каменным и железным дробом, лили на них горящую смолу, кипяток, били стрелами. Приступ был отбит. С Фроловских ворот суконщик Адам пустил стрелу из самострела и убил одного из приближенных Тохтамыша. Стрелки из самострелов наносили значительный урон осаждающим.

Три дня безуспешно бросались ордынцы на стены и наконец прибегли к обычному для них коварному приему. Тохтамыш послал к воротам нижегородских князей Василия и Семена, сыновей Дмитрия суздальского. Они кричали осажденным, что Тохтамыш не имеет зла на горожан и на русских людей, а пришел наказать только князя Дмитрия. Если город откроет ворота, хан посмотрит город и уведет войска. Василий и Семен целовали крест, что хан сдержит свое слово.

Эта ордынская повадка очень хорошо известна. Вспомним: еще на Калке берендеи целовали крест Мстиславу киевскому, что его отпустят с миром, а кончилось поголовным истреблением всей киевской дружины. Князь Остей вышел на переговоры в сопровождении духовенства.

Остея схватили и убили, духовных «ободрали», в открытые ворота ворвались ордынцы. Началась страшная резня. Никого не оставили в живых.

Овладев Москвой, Тохтамыш распустил отряды по волостям. Ограбил Юрьев, Звенигород, Можайск, Боровск, Рузу, Дмитров. Под Волоком-Ламским его отряды натолкнулись на войско, которое успел собрать Владимир Андреевич. Ордынцы были изрублены в короткой сече. Узнав об этом, Тохтамыш собрал рассеянные отряды и помчался прочь так же скоро, как и явился. Не пожелал испытывать судьбу в открытой битве ни с Владимиром Андреевичем, ни тем более с Дмитрием Ивановичем, который двинул свое войско из Костромы к Москве.

Так кончился поход Тохтамыша на Московскую Русь в 1382 году. Вместе с тем завершился и весьма важный этап политической жизни восточноевропейских государств.

Орде снова удалось предотвратить чрезмерное усиление одного из государств Восточной Европы — Московского, вступившего после Куликовской битвы на путь тесного сотрудничества с западнорусскими феодалами Литовско-Русского княжества, удалось не допустить наметившегося сближения Литовской Руси Кейстута с Залесской Русью Дмитрия Донского. Были, таким образом, вновь созданы условия для восстановления необходимого Орде равновесия между Москвой и Вильно.

Весьма характерно, что, добившись ослабления Северо-Восточной Руси в ходе кампании 1382 года, ордынские политики очень скоро не только прекратили нападки на Москву, но и стали оказывать ей политическую поддержку. Когда тверской князь Михаил с сыном Александром попытались выхлопотать в Орде ярлык на великое княжение, им было отказано. В политическом фокусе ордынских дипломатов оказался не кто иной, как сам московский князь Дмитрий Донской.

Важные сдвиги произошли тогда и в жизни русской церкви. Сначала Дмитрий Донской пытался восстановить дружбу с Киприаном, уехавшим из Москвы в Тверь. Однако он наткнулся, с одной стороны, на нежелание Киприана возвращаться тогда в Москву, а с другой — на решительное осуждение Ордой плана возобновления сотрудничества московского князя с этим митрополитом, тесно связанным с западной церковью и с Литовской Русью вообще. На роль нового руководителя русской церковью был выдвинут митрополит Пимен, «избранный» на этот пост в Царьграде еще в 1379 году.

Но почти одновременно с Пименом ход политической жизни Северо-Восточной Руси выдвинул еще одного претендента на роль руководителя русской церкви — суздальского архиепископа Дионисия, который после смерти нижегородского князя Дмитрия Константиновича (январь 1383 года) перешел на службу московскому правящему дому и в этом новом качестве был направлен в Царьград как еще один претендент на управление всей русской церковью. Содействуя продвижению Дионисия, Дмитрий Донской, видимо, рассчитывал на то, что в его лице он будет иметь более весомого соперника Киприану, чем тогдашний митрополит Пимен.

Итак, Москва и Вильно снова оказались противопоставленными друг другу, снова тенденция сохранения равновесия между ними оказалась во многом определяющей ход политических событий в этой части Европейского континента. Хотя Тохтамыш вручил ярлык на Великое Владимирское княжение самому «крамольному» князю Дмитрию Донскому в конце 1382 года, хотя он же направил князю Ягайлу ярлык на русские земли еще в 1381 году, тем не менее ордынская дипломатия не ограничивалась этими приемами взаимоослабления двух великих княжений; дело в том, что она не только поддерживала широкие политические амбиции как Дмитрия, так и Ягайла, увеличивая тем самым накал их соперничества, но одновременно подогревала сепаратистские настроения удельных князей внутри этих двух великих княжений.

Прежде всего из-под влияния Москвы в 1383 году был выведен Великий Новгород, куда сразу был направлен представитель Литовско-Русского княжества — Патрикей Наримантович, продержавшийся там несколько лет (1383–1386). Натянутыми оказались и отношения Москвы с Рязанью, Нижним Новгородом, Тверью. Для того чтобы укрепить свои позиции в Сарае, Дмитрий Донской оказался вынужденным в апреле 1383 года направить в Орду чуть ли не в качестве заложника старшего сына Василия.

Не менее сложным было положение и Ягайла в системе «полуавтономных» княжеств Литовско-Русского государства. Он вынужден был считаться с сепаратистскими настроениями киевского князя Владимира Ольгердовича, волынского князя Любарта, сыновей Нариманта, Кориата, которые находились в тесных контактах с Ордой (эти контакты выражались даже в совместной ордыно-русской чеканке монет). Кроме того, Ягайло оказался перед фактом противоборства с сыном Кейстута — князем Витовтом, который находился в орденском плену и рассматривался Орденом как орудие сдерживания главы Литовско-Русского государства. По соглашению в Дубиссах (октябрь 1382 года) Ягайло должен был пойти на территориальные уступки Ордену.

Таким образом Ягайло как бы оказывался между двух огней: с одной стороны, требования повиновения Ордену, с другой стороны, активизация сепаратистских настроений южнорусских феодалов, получавших поддержку как литовско-русских династов, так и ордынской дипломатии. Если при Гедимине и Ольгерде крестоносцы и ордынская дипломатия действовали, как мы помним, обособленно и даже вступали в соревнование друг с другом, то теперь Орден и ордынские правители все чаще находили общий язык: в частности, поддержанный Орденом князь Витовт был весьма популярной политической фигурой в юго-западных русских землях как продолжатель политической линии своего отца Кейстута (возможно, благодаря помощи Орды).

Над главой Литовско-Русского государства Ягайлом, таким образом, сгущались тучи. Однако выход все же был им найден. Стремясь избавиться от опеки Ордена, Ягайло попытался ослабить позиции Витовта как тогдашнего союзника крестоносцев и добился этой цели, как это ни парадоксально, путем перехвата той политической программы, олицетворением которой раньше был Кейстут, а теперь стал Виговт, его сын. Так, в течение зимы 1382/83 года Ягайло сблизился с полоцким князем Андреем Ольгердовичем, в прошлом его врагом и союзником Дмитрия Донского. Андрей Ольгердович был оставлен в Полоцке на несколько лет, а прежний обладатель Полоцка «из ягайловой руки» — князь Скиргайло — был переброшен в Троки. Перемена отношения Ягайла к полоцкому князю Андрею была предвестником еще более значительных сдвигов в политике главы Литовско-Русского государства. В поисках партнеров на международной арене Ягайло обратил свои взоры на Дмитрия Донского, который в тот период, как мы помним, также нуждался в политически сильных союзниках.

Так в международной жизни Восточной Европы 1383–1384 годов снова создавались условия для сближения Москвы и Вильно. Между Дмитрием Донским и Владимиром Андреевичем, с одной стороны, и князьями Ягайло, Скиргайло и Корибутом — с другой, было заключено особое, едва ли не союзное соглашение.

Опись архива Посольского приказа 1626 года прямо говорит о существовании документа, который до недавнего времени не привлекал специального внимания исследователей: «Докончальную грамоту великого князя Дмитрия Ивановича и брата его князя Володимира Ондреевича с великим князем Ягайлом и з братьею его, и со князем Скиргайлом, и со князем Корибутом, как они докончали и целовали крест великому князю Дмитрию Ивановичу и брату его князю Володимиру Ондреевичу и их детям лета 6882 (1384) года».

Значение этого договора не приходится недооценивать. Он явно ломал тот порядок отношений, который пытались навязывать восточноевропейским странам Ордынская держава и Орден. Этот договор устанавливал новый порядок отношений, который выражал устойчивую тенденцию консолидации значительной части русских земель, тенденцию углубления сотрудничества Московской Руси с Русью Литовской в борьбе с общими врагами на международной арене, устойчивую потому, что он возрождал тот антиордынский фронт феодальных сил Восточной Европы, который был создан в 1380–1382 годах при содействии Дмитрия Донского, Киприана, Андрея и Дмитрия Ольгердовичей, князя Кейстута и который неоднократно возрождался позднее.

Московско-литовский договор 1384 года интересен еще и тем, что он был заключен на базе признания жизненности общерусской программы, на основе фиксации ведущей роли в осуществлении этой программы Дмитрия Донского. Не случайно именно литовско-русские князья «докончали и целовали крест великому князю Дмитрию Ивановичу и брату его князю Владимиру Ондреевичу и их детям». Не случайно и то, что в особом соглашении, которое было заключено между Дмитрием Донским и вдовой Ольгерда — тверской княгиней Ульяной по поводу предполагавшейся женитьбы ее сына Ягайла на дочери московского князя, подчеркивалось: «Великому князю Дмитрию Ивановичу дочь свою за него (Ягайло. — Авт.) дати, а ему, великому князю Ягайле, быти в их воле и креститися в православную веру и христианство свое объявити во все люди».

Вполне понятно поэтому, что крестоносцы и ордынские правители пытались сделать все, чтобы не допустить торжества указанной тенденции в политическом развитии Восточной Европы, чтобы ликвидировать намечавшийся союз между двумя великими княжениями.

В этих условиях Орда усилила свой финансовый, политический и военный нажим и на Северо-Восточную Русь, и на Великое княжество Литовское. Политика Орды получила отражение на ходе событий в Новгороде в 1384 году.

Наметившееся усиление Москвы привело к тому, что позиции литовского князя-наместника на берегах Волхова Патрикея Наримантовича оказались подорванными. Его выселили из Новгорода, но не в Литву, а в Русу и Ладогу, что, видимо, было обусловлено стремлением Дмитрия Донского не обострять отношений с союзным ему тогда литовским князем Ягайлом. Однако нежелание московского князя конфликтовать с правителями Литвы привело, видимо, к тому, что Тохтамыш обложил необычно высокой данью территории Великого Владимирского княжения и Новгорода, что вскоре привело к ухудшению отношений Москвы не только с Новгородом, но и с литовским князем Патрикеем Наримантовичем, а затем и с великим князем Ягайлом.

В этом же направлении действовал и Орден. Крестоносцы решили заменить тактику сталкивания ведущих князей Литовско-Русского княжества их примирением. Так, видимо, следует понимать содействие бегству из орденского плена князя Витовта к его двоюродному брату князю Ягайлу, что произошло в августе 1384 года. Объединение сил Витовта и Ягайла содействовало усилению Литовско-Русского княжества, а следовательно, создало условия для возобновления соперничества между Москвой и Вильно.

Таким образом, Орден и Ордынская держава многое сделали для того, чтобы расшатать формировавшийся союз Московской Руси с Русью Литовской, для того, чтобы возродить противоборство между ними, однако еще больше для этого сделали дальновидные малопольские феодалы, которые в октябре 1384 года посадили на польский престол юную Ядвигу, а в январе 1385 года уже вели скрытые переговоры с Литвой о выдаче замуж этой королевы-невесты за литовско-русского князя Ягайла, о принятии Литвой католичества под эгидой Польши и, наконец, о предоставлении самому Ягайлу польской короны.

Польско-Литовская уния 1385 года. Битва на Ворскле

Напуганные перспективой сближения Московской Руси с Литовской Русью, западные и восточные соседи Русской земли сделали все, чтобы программа консолидации древнерусских территорий, выдвинутая ходом исторического процесса, осталась неосуществленной. В результате усилий Орды, Ордена и Польши к лету 1385 года все попытки установления московско-литовского сотрудничества были пресечены, наметился и стал осуществляться план польско-литовской династической унии. Основой этой унии должен был послужить брак юной польской королевы Ядвиги с литовским князем Ягайлом. Литовский князь получал польскую корону, польским феодалам, а за ними и католическим миссионерам открывались ворота для проникновения в Литовско-Русское княжество. Предварительное соглашение было достигнуто 14 августа 1385 года, и уже в начале 1386 года оно стало основой официального акта династического объединения польского королевства и Литовско-Русского княжества.

Польские феодалы и римская курия торжествовали, но торжество было преждевременным. Уния не превратила польское королевство и Литовско-Русское княжество в единое государство, она не порвала сложившиеся политические, церковные и культурные связи русских земель Литовско-Русского княжества с Северо-Восточной Русью. Напротив, наметившееся засилье польского влияния в Литовско-Русском княжестве породило движение протеста среди русского населения этого региона и даже в среде русских и литовских феодалов. Чем больше усилий прилагали польские феодалы к тому, чтобы подчинить своим интересам жизнь Литовско-Русского княжества, тем сильнее становилось сопротивление, тем скорее возрастало движение за воссоединение с Северо-Восточной Русью. Этот процесс имел длительный характер и завершился много позже.

В Москве разгадали, что уния ведет к постепенной колонизации земель Юго-Западной Руси, что католическая церковь начнет широкое наступление на православие. В 1386 году начался новый этап усиления Москвы. Дмитрий Донской подписал договор с Олегом рязанским и выдал свою дочь замуж за князя Федора, сына Олега рязанского. Были усилены позиции в Новгороде и намечено сближение с суздальским княжеским домом. Все это совершалось при полном нейтралитете Орды. Там опять стояли за усиление Москвы в противовес польско-литовской унии.

Наступление католического элемента обеспокоило и патриарха в Константинополе. Митрополит Киприан, который не смог противодействовать унии, потерял поддержку патриархии, ему даже грозила потеря митрополичьей кафедры. Киприан поспешил выступить с программой ликвидации польско-литовской унии, нового сближения с Московской Русью на основе брачного союза сына Дмитрия Донского и дочери литовского князя Витовта и восстановления общерусской митрополии.

Константинопольский патриарх подготовил специальный документ, содержавший теоретическое обоснование этой программы. В нем предусматривалась и замена митрополита Пимена митрополитом Киприаном.

19 мая 1389 года в Москве умер Дмитрий Донской. 19 августа на московский престол вступил Василий I Дмитриевич. 11 сентября при загадочных обстоятельствах умер митрополит Пимен, вызванный в Константинополь. 1 октября Киприан с санкции Константинополя становится общерусским митрополитом, в начале 1390 года он приезжает в Москву, а летом 1390 года в торжественной обстановке состоялось бракосочетание Василия Дмитриевича с Софьей Витовтовной.

Сложилась совершенно новая международная обстановка в Восточной Европе, вступили в противоборство две новые тенденции: развитие польско-литовской унии польскими феодалами и Римской курией и усилия московского князя Василия, Витовта и Киприана воспрепятствовать упрочению унии и заменить польско-католическую колонизацию литовских и русских земель консолидацией русских сил вокруг Москвы, как это было предпринято сразу после Куликовской победы. Это нашло отражение в известных литературных памятниках. Так, Киприан создал свод «Летописец великий русский» и «Слово о житии по преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя русского». Тогда же, в середине 90-х годов, был составлен список русских городов, дальних и ближних, который очерчивал древнерусскую территорию, Молдавию и часть Болгарии. Этот список городов обозначил распространение власти московского митрополита и в какой-то мере расшифровал программу создания общерусского государства, как его мыслили Киприан, князь Василий и Витовт.

В ход наметившегося исторического процесса опять тесно вплелись события в Орде.

Когда-то Тохтамыш, царевич из Кок-Орды, прибежал к Тимуру и искал у него покровительства. Тимур поддержал Тохтамыша, несколько раз посылал с ним в Кок-Орду свои войска, мирился с неудачами Тохтамыша и поставил в Кок-Орде ханом, рассчитывая на его вассальную преданность. Овладев Волжской Ордой, усилив свои позиции в Северо-Восточной Руси и заручившись союзом с Ягайлом, Тохтамыш вышел из повиновения Тимуру и стал претендовать на подвластные ему территории.

Этот новый этап в истории Волжской Орды и всего улуса Джучи совпал со смертью Дмитрия Ивановича, последовавшей в 1389 году. Тохтамыш начал искать поддержки против Тимура в Северо-Восточной Руси и в Литовско-Русском княжестве. Сразу же после смерти Дмитрия Ивановича выдал ярлык на Великое Владимирское княжение его сыну Василию I и усилил его, передав ему под руку Нижегородское княжество и города Городец, Таруса и всю Мещеру. Таким образом князья, предавшие великое дело освобождения русского народа от ордынского ига и открывшие Тохтамышу ворота Москвы, попали в полную зависимость от сына Дмитрия Донского.

Василий Дмитриевич был личностью сложной, и задачи ему предстояло решать, быть может, и не столь тяжелые, как отцу, но более запутанные.

Мы упоминали, что он был задержан Тохтамышем в качестве заложника, за него был выплачен огромный выкуп. Но Тохтамыш не отпускал Василия от себя. Он бежал из ордынского плена в Литву и уже оттуда перебрался в Москву.

То ли во время пребывания в Литве и общения с литовскими князьями, будто с сыном Кейстута Витовтом, соперником Ягайла, то ли под влиянием Киприана, сформировались политические взгляды Василия. Он искал с Литвой сближения, полагая, что Великому Владимирскому княжению совместно с Великим Литовско-Русским княжеством можно решить задачу освобождения от Орды, отнеся спор, кому быть объединительным центром русских земель, на будущее.

Тохтамыш между тем метался в противоречиях ордынской политики. Усилив московского князя за счет своих нижегородских доброжелателей, он испугался своего решения и поспешил отправить посольство в Вильно, дабы предотвратить наметившееся сближение Витовта и Василия Дмитриевича. Тохтамыш искал поддержки против Тимура на Руси и своими руками разрушал возможность такой поддержки.

Не замедлила и расплата за двойственность в политике. В 1395 году на реке Терек войска Тимура настигли войска Тохтамыша. В грандиозной битве Тимур наголову разбил Тохтамыша. Тохтамыш бежал в Литву. После битвы на Тереке Тимур двинул свои войска на Поволжье, уничтожил столицу Волжской Орды и другие ее опорные центры. С Поволжья он прошел в Приднепровье и разорил земли, входившие в состав Великого Русско-Литовского княжества, вернулся к Дону, добивая остатки Тохтамышевых союзников, и стремительным маршем вышел к окраинам Великого Владимирского княжения, разгромил Рязанскую землю, взял Елец. Непобедимый «бог войны» остановился как бы перед решающим прыжком на Москву.

Однако общая расстановка сил в Европе, а также готовность Василия к обороне не располагали Тимура к наступлению на Москву. Простояв пятнадцать дней в Ельце и его окрестностях, Тимур повернул прочь. Никаких известий о том, велись ли между Тимуром и Василием Дмитриевичем переговоры, до нас не дошло.

Опять, как и прежде, когда дело касается чисто военных аспектов, летописи молчат. Уход Тимура объясняют чудесным вмешательством в судьбу Москвы иконы Владимирской Богоматери. Сражения не состоялось, стало быть, бессмысленно гадать, кто бы победил в этом столкновении. Но поступок Тимура, его поворот вспять требует от исторической науки объяснения. Несомненно, что на решение Тимура повлиял ряд причин.

Прошло всего пятнадцать лет после Куликовской битвы. В войсках Тимура, конечно же, сражались и те, кто опрометью бежал с Куликова поля. Жива была память об этом убедительном разгроме и у тех, кто не побывал на Куликовском поле. Мы уже говорили о том, что Куликовская победа не была чудом, а раскрывала превосходство русской тактики и русского военного искусства над ордынским, слепком с которого было и военное искусство Тимура. Очень надо было задуматься среднеазиатскому полководцу, рисковать ли, вступая в сражения с московским войском.

Несомненно, что Северо-Восточная Русь с ее проблемами была далека от интересов Тимура. Он уже наметил передать контроль над ней своим ставленникам в Орде.

Немалую роль в решении Тимура должны были сыграть и внешнеполитические соображения. Что могла дать победа над Москвой? Она ослабила бы Москву, тем самым усилив литовских князей и Тохтамыша. Разгром московского князя мог привести к новому отпадению русских земель к Великому Литовско-Русскому княжеству, стало быть, послужить его усилению. Объединение русских сил Москвой или Литвой было равно опасно Орде, которая после падения Тохтамыша становилась союзником Тимура в его завоеваниях в Средней и Малой Азии.

Все это, вместе взятое, побудило Тимура уклониться от битвы, исход которой трудно было предугадать.

Тимур ушел в свои пределы, поделив Волжскую Орду между своими ставленниками.

Казалось бы, господствующее положение Среднеазиатской Орды в жизни Восточной Европы должно было бы утвердиться. Во всяком случае, на это рассчитывал Тимур, проводя политику разделения Великого Литовско-Русского княжества и Великого Владимирского княжения. Но внутренние процессы консолидации русских сил после Куликовской победы уже вышли из-под контроля Орды и какой-либо третьей силы.

Сколько ни старались новые ордынские правители посеять рознь и воздвигнуть вражду между Великим Литовско-Русским княжеством и Москвой, долгое время им это не удавалось. Сближение между Василием Дмитриевичем и его тестем продолжалось. На это немало сил положил и митрополит Киприан. Надо полагать, что он явился тем церковным деятелем, который был необходим наметившемуся историческому процессу. Сугубо промосковская политика митрополита Алексея и Сергия Радонежского в обстановке, сложившейся к последнему десятилетию XIV века, была уже непригодна. Москве надо было выстоять перед новым ордынским нажимом, используя своих сторонников в Литовско-Русском княжестве.

В то же время Витовт искал путей возвращения Тохтамыша в Орду, полагая, что, предоставив ему убежище, навеки приобрел его привязанность. Тохтамыш сидел у Витовта, Орда распалась на несколько улусов, притих Орден на литовских границах. Фигура Витовта приобретала все большее и большее значение в восточноевропейской политике.

Заботы Москвы в это время сводились к урегулированию отношений с Новгородом.

Складывалась очень благоприятная обстановка для укрепления независимости Новгорода от ведущих русских центров. Новгородская боярская олигархия имела возможность играть на противоречиях между Москвой и Вильно. Однако в Новгороде не приняли в расчет митрополита Киприана.

Развивая идею объединения Великого Литовско-Русского княжества и Великого Владимирского княжения, Киприан в это время работал над сближением Витовта и Василия Дмитриевича. Новгород виделся ему как поле их совместной деятельности.

Киприан сумел на какое-то время объединить Витовта и Василия. Витовт и Василий сделали совместное предупреждение Новгороду, остерегая его от союза с Орденом.

Однако новгородцы не обеспокоились предостережением Витовта и Василия. В Новгороде не верили в прочность этого союза, зная же резкий и предприимчивый характер литовского князя, предугадывали скорый конфликт между ними. Ответ князьям был послан дерзкий, новгородцы заявили, что они являются хозяевами своих взаимоотношений с немцами, а князю Василию сказали: «А ты, княже, в то у нас не вступайся, Новгород держит старину древнюю».

Василий оскорбился, предпринял враждебные действия против Новгорода, рассчитывая на поддержку Литвы, но Витовт, как того и ожидали новгородцы, подтолкнув Москву на конфликт, отошел в сторону.

В начале 1398 года новгородцы перешли в наступление на Василия. Они продвинулись в его исконные волости, приобретенные Иваном Калитой в Белозерье, на Кубенское озеро, дошли до Устюга, перебили московских наместников в двинских землях. Казалось, надо было ждать новых выступлений великого владимирского князя, но уже летом 1398 года всякие военные действия вдруг прекратились. Было бы ошибкой объяснить внезапное замирение слабостью Москвы. Оно было знаком того, что внешнеполитические отношения в Восточной Европе резко переменились.

Еще весной 1398 года наметилось неожиданное для Москвы сближение Витовта с Орденом. В то же время Тохтамыш, ведя борьбу со ставленником Тимура в Орде ханом Едигеем, дал обязательство Витовту сделать его хозяином всей Русской земли, включая и Новгород Великий. Орден, со своей стороны, в переговорах с Витовтом готов был рассматривать его как короля Литвы и Руси взамен отторжения от Русской земли Пскова. Новгородцы с этой перестройкой политики Витовта не могли согласиться, не мог и московский князь далее следовать в фарватере притязаний Витовта. Отсюда замирение между Москвой и Новгородом.

Витовт разгневался на новгородцев, ибо им приписал разгадку его замыслов «пленить Русскую землю и Новгород и Псков». Скрытое ранее соперничество Василия и Витовта в достижении главенства в русских землях стало явным. Восстановив под главенством Едигея свое единство, Орда вновь оказывалась третьей силой в этом противостоянии.

Нацеливаясь на объединение всех русских земель под своей эгидой и полагая, что Орда выступит против полного подчинения Пскова, Новгорода Великого и Москвы Литовско-Русскому княжеству, Витовт искал союзников против Василия Дмитриевича и против ставленников Тимура в Орде ханов Темир-Кутлуя и Едигея. Звал литовского князя на борьбу с Темир-Кутлуем и Едигеем прежде всего Тохтамыш. Витовт обратился за помощью к немецким рыцарям и к польским феодалам, но те не очень-то спешили с подмогой. Русские земли Великого Литовско-Русского княжества стали основным резервом для создания противоордынского войска.

Решающая встреча с Ордой была необходима Витовту и еще по одному немаловажному соображению. Куликовская победа выдвинула Дмитрия Донского, а за ним и московских князей в неоспоримые объединители русских земель, авторитет победителя Орды не переставал действовать и через десятилетие после Куликовской битвы. Витовту нужна была такая же убедительная победа над Ордой, хотя бы и в союзе с давними врагами русских людей — Тохтамышем и Орденом.

Русские летописи и литовские хроники единогласно сообщают, что Витовт собрал огромное войско, в которое входили русские, литовцы, немцы, поляки, молдаване и татарские отряды Тохтамыша. Насчитывали в его рядах пятьдесят русских князей, среди них оказались и те, кто участвовал в Куликовской битве. Поднялись на Орду и знаменитые своими подвигами на Куликовом поле Андрей и Дмитрий Ольгердовичи. И русские летописи, и литовские хроники молчат о численности Витовтова войска, но, судя по землям, которые послали своих ратников, оно, по всей вероятности, превосходило численностью войско Дмитрия Донского.

Однако следует отметить разницу в целях Витовта и Дмитрия Донского. Московский князь вышел навстречу Мамаю, он выступил предотвратить нашествие на Русь, Витовт ополчился на Орду и двинул войско, чтобы свергнуть ставленников Тимура и отдать ордынский престол Тохтамышу. С одной стороны, это событие показывало изменение в соотношении сил между Ордой и русскими землями, как бы знаменовало упадок ордынской власти над Русью, упадок авторитета Орды в Восточной Европе. С другой стороны, наступательные действия ради Тохтамыша не могли сравниться с вдохновляющими целями московского войска. Поражение на Куликовом поле привело бы к неизмеримым бедствиям, чуть ли не к полной гибели Северо-Восточной Руси. Куликовскую битву нельзя было проиграть.

Для разгрома Орды у Витовта сил не было. Не смог он взять в союз Москву. В его планы не входило делить победу с Москвой и Северо-Восточной Русью, в победе над ханами Темир-Кутлуем и Едигеем он, напротив, искал пути подчинения Москвы. Выступление Витовта против Едигея не стало общерусским национальным делом, что, видимо, и предопределило в конечном счете его неудачу.

Собранное из разнородных элементов, не объединенное общностью цели, не приученное к взаимодействию войско Витовта должно было встретиться с ордынским, которое ко времени этой встречи не утратило своих боевых качеств.

Никоновская летопись сообщает, что, узнав о сборах Витовта, Темир-Кутлуй послал ему сказать: «Выдай мне беглого Тохтамыша, он мой враг, не могу оставаться в покое, зная, что он жив и у тебя живет, потому что изменчива жизнь наша; нынче хан, а завтра беглец, нынче богат, завтра нищий, нынче много друзей, а завтра все враги. Я боюсь и своих, не только чужих, а хан Тохтамыш чужой мне и враг мой, да еще злой враг; так выдай мне его, а что ни есть около его, то все тебе».

Витовт ответил: «Язь царя Тохтамыша не выдамъ, а со царем с Темир-Кутлуем хощу видети сам».

Темир-Кутлуй собрал ордынские силы и двинулся навстречу Витовту. Сошлись на берегах Ворсклы. Перед битвой начались переговоры. Темир-Кутлуй послал спросить: «Зачем ты на меня пришел? Я твоей земли не брал, ни городов, ни сел твоих». Витовт передал с ордынскими послами свой ответ: «Бог похорил мне все земли, покорись и ты мне, будь мне сыном, а я тебе буду отцом, и давай мне всякий год дани и оброк; если же не хочешь быть сыном, так будешь рабом, и вся орда твоя будет предана мечу!» (Никоновская летопись).

Если верить в достоверность этого диалога, то нужно признать, что таким языком с ханом Орды никто не разговаривал, столь откровенная уверенность в своих силах смутила Темир-Кутлуя. Он затягивал переговоры, поджидая прихода Едигея. Витовт выдвинул еще более унизительные требования: чеканить на ордынских деньгах клеймо литовского князя. Темир-Кутлуй будто бы со всем согласился. Наконец пришел Едигей. Он потребовал личных переговоров. Противники съехались на разных берегах Ворсклы, и Едигей сказал Витовту: «По праву ты взял нашего хана в сыновья, потому что ты стар, а он молод; но я старше еще тебя, так следует тебе быть моим сыном, дани давать каждый год, клеймо мое чеканить на литовских деньгах» (Никоновская летопись).

Это был вызов на бой. 12 августа 1399 года на берегах Ворсклы разыгралась одна из знаменитых битв средневековья.

Полки Витовта двинулись на ордынцев. Удар приняли тумены Едигея. Витовт широко применил артиллерию, пищали и арбалеты. Первый натиск его полков мог быть расценен как удача. Конные тумены Едигея попятились.

Но успех был кажущимся. Орда, верная своей тактике, втягивала в бой как можно больше сил противника. И то, что по рассказам очевидцев могло показаться летописцам временным успехом Витовта, скорее всего было заманным отступлением Едигея, ибо вскоре оказалось, что тумены Темир-Кутлуя успели обойти войско Витовта с флангов и тыла.

Начался разгром литовского войска. Несчетно пало ратных людей, много князей. Пали и герои Куликовской битвы Андрей и Дмитрий Ольгердовичи, погиб в этой битве и славный воевода Дмитрия Донского князь Дмитрий Михайлович Боброк-Волынский. Тохтамыш первым покинул поле битвы и бежал без оглядки. Великое Литовско-Русское княжество простерлось перед ордынским войском без защиты. Орда захватила обоз Витовта, преследовала его пятьсот верст, дошла до Киева, из Киева Темир-Кутлуй распустил свои отряды по волостям.

Несомненно одно: если бы не опасения ордынских владык Москвы, Великое Литовско-Русское княжество подверглось бы беспощадному опустошению.

Явным признаком усиления Москвы после поражения Витовта на Ворскле может служить поведение митрополита Киприана. Перед битвой, когда наметилось размежевание Витовта и Василия после перемирия Москвы с Новгородом Великим, Киприан покинул Москву и обосновался в Вильно. Сразу же после поражения Витовта поспешил к Василию Дмитриевичу, понимая, что после поражения Витовта на Ворскле Литовская Русь оказывалась под контролем Кракова, а Москва становилась главным центром консолидации русских земель.

Поражение на Ворскле вызвало, быть может, и запоздалую, но довольно решительную попытку Олега рязанского раздвинуть границы своего влияния и претендовать если и не на ведущую роль в собирании русских земель, то, во всяком случае, поставить Рязань в первые ряды княжений. В 1401 году, не исключено, при полном одобрении ордынских владык он затеял отторжение от Литвы Смоленска. В городе начался мятеж против литовского наместника. Требовали поставить князем Юрия Святославича. Олег рязанский пришел к нему на помощь. Изгнали литовцев, а князя Романа брянского, ставленника Витовта, убили. В какой-то мере надо считать этот поход Олега рязанского ударом Орды с фланга по Витовту.

Не замедлило и ответное движение. В ту же осень Витовт объединился с Ягайлом, пришел в Смоленск, изгнал оттуда Олега рязанского и Юрия Святославича, «городом Смоленском и всей землей овладели и, утвердив и укрепив всех людей в Смоленске, пошли обратно в Литву» («Хроника Быховца»).

Дело, однако, было не так просто, как его пересказал западнорусский хронист. Витовту пришлось дважды ходить под Смоленск, ни приступом, ни осадой городом он не овладел, и только после смерти Олега рязанского в 1402 году Юрий Святославич бежал в Новгород, не получив поддержки от Василия Дмитриевича.

Мы очень мало знаем о характере старшего сына Дмитрия Донского. Долгое время он сидел заложником в Орде, бежал оттуда через Литву, где сблизился с княжеским домом, взял в жены дочь Витовта, много претерпел в поисках тесной связи с Литвой, смело вышел на берег Оки навстречу грозному Тамерлану. Терпелив был к враждебным действиям Литвы, стерпел вторичный захват Смоленска, но, когда Витовт двинул войска на Псков, ополчился на тестя и, хотя они ни разу не сошлись в битве, каждый раз становился на пути Витовта, когда тот пытался посягнуть на расширение своего княжества за счет русских земель.

Думается, Василий Дмитриевич умел точно взвешивать внутренние и внешние обстоятельства, они-то и побуждали к осторожности, чтобы сохранить тишину на Северо-Восточной Руси.

Необходимо заметить, что узел вражды с литовским княжеским домом завязался не Василием, а значительно раньше, он сделал все возможное, чтобы притушить эту вражду, которая была крайне необходима Орде. Но вражде этой не дано было погаснуть, ибо разжигалась она не только ордынскими усилиями, но теперь и польско-литовскими отношениями.

Здесь уместно сказать несколько слов о том, как складывались эти отношения. Если мы обратимся к карте Европы на переходном рубеже от XIV к XV столетию, то обнаружим, что Великое Литовско-Русское княжество сравнительно с другими государственными образованиями занимало огромное пространство. Можно сказать, что неправдоподобно огромное!

От устья Днестра и Днепра по правому берегу конце Днепра до Северского Донца, а севернее уже и по обоим его берегам до Дона, до Ельца (чуть ли не до Калуги), Смоленск, Великие Луки, Ржев, Полоцк, по Западной Двине с выходом в Балтийское море и границей с Польшей по Висле. С 1385 года после унии с Польшей, по Висле чуть ли не до Одера с выходом в Балтийское море у Гданьска. Но слишком разнородным по своему этническому составу было это объединение, слишком острые противоречия между отдельными ее землями и народами разрывали его.

Нашествие Едигея

Пятнадцатый век распахнул свои ворота. О его порог разбилась феодальная усобица сеньоров, закладывались конфликты между королями, государствами и нациями. Все укрупнялось.

Одержав победу на Ворскле в 1399 году, ордынский князь Едигей на какое-то время еще больше укрепил свое единовластие в Орде. Но победа на Ворскле не остановила разрушающего воздействия Куликовской победы Дмитрия Донского. Едигей понимал, что посылками карательных ратей на Русь власти над ней не удержать: время, когда можно было держать Русь в напряжении, разжигая вражду между отдельными княжествами и князьями, прошло. Ни Великое Владимирское княжение, ни Великое Литовско-Русское княжество уже не поколебать внутренними усобицами, и сдерживать их усиление можно, лишь разжигая противоречия между этими двумя крупными центрами русских земель.

Однако теперь и Орде надо было делить участие в восточноевропейской политической ярмарке с другими ее участниками, значительно усилившими свое воздействие на исторический процесс. Священная Римская империя и Орден под воздействием Римской курии активизировали свое проникновение на Восток. Папский престол в Риме уже сотрясали громовые раскаты реформации в Англии и в Чехии. Одной из позиций контрреформации и была установка Рима на колонизацию русских земель с надеждой ввести на Русской земле католичество и восполнить потери новыми приверженцами римской веры. Рим готов был хоть черту молиться, лишь бы продвинуться на восток. Он подталкивал Орден, он благословлял Священную Римскую империю на это движение и всячески помогал Польше в распространении католицизма на русских и литовских землях, несмотря на то, что и Орден и империя не могли примирить своих противоречий.

В эту сложную мозаику восточноевропейской политики вмешалась и Византия, теснимая турецкими султанами. Греческая церковь не собиралась уступать своих позиций на Руси, рассматривая Москву как самый верный оплот против турецкого притеснения.

Теперь уже не только Едигей сопротивлялся сближению Великого Владимирского княжения и Великого Литовско-Русского княжества, но и польские феодалы.

Польские феодалы спешили воспользоваться ослаблением позиций Витовта. Они провели сложнейшую комбинацию с королем Ягайлом. Умерла королева Ядвига, польским феодалам грозило усиление литовского элемента в Польше. Положение короля оказалось двусмысленным, он перебрался в Литву.

В Польше началось «бескоролевье». Но если раньше такое положение устраивало крупных феодалов, то теперь они сами спешили скрепить свой союз избранием короля, ибо захват земель на востоке требовал их объединенных усилий под одной короной. Можно было избрать нового короля или оставить на троне Ягайло, подыскав ему польскую невесту. Выборы нового короля могли затянуться и разжечь феодальную усобицу.

В жены Ягайлу выбрали внучку короля Казимира Анну Цилийскую. Ягайлу показали, что он король в Польше до той поры, пока связан с наследницами польскокоролевского дома и играет роль связующего звена с Литвой.

В 1402 году состоялась коронация Анны. Но прежде чем обвенчать Ягайло с внучкой Казимира, польские феодалы заставили его подписать в Вильно соглашение с Витовтом, по которому великий литовский князь обязывался сохранять вассальную зависимость от польского короля. Это была новая польско-литовская уния, еще один шаг к реальному сближению Литвы и Польши.

Государственные деятели Польши позаботились, чтобы политическая самостоятельность Литвы в короткий срок была сведена до минимума. В соглашении 1401 года Ягайло трактовался не только как польский король, но и как князь литовско-русский. Прелаты католической церкви обязали Витовта гарантировать сохранение за Польшей верховных прав на вновь приобретенные территории. Витовт, хотя и оставался пожизненным владетелем Литовско-Русского княжества, по существу, превращался в вассала польского короля.

Резко изменялось и существо всей политики Литовско-Русского княжества. До унии 1401 года оно выступало как один из центров собирания русских земель. Теперь, когда оно оказалось в фарватере политики польских феодалов и Римской курии, его притязания на присоединение русских земель выглядели как подчинение их польскому королю Ягайлу. Речь, стало быть, шла не о собирании, а о захвате русских земель. Усиливалось в связи с этим и польско-литовское влияние в Великом Новгороде, в Рязани, в Пскове и Смоленске. Смоленск в 1405 году был захвачен главным образом при помощи польских войск.

Проникновению на восток мешали неотрегулированные отношения с Орденом. Ягайло добился соглашения с Орденом, передав ему часть литовских земель и поделив планируемые захваты на Русской земле: Ордену — Псков, Литве — Великий Новгород.

Столь откровенную тенденцию поглощения Литовско-Русского княжества польским феодальным государством и подчинение Витовта королю Ягайлу не мог не заметить Василий Дмитриевич. Между ним и тестем раздвигалась все более широкая пропасть. Падали, несомненно, и симпатии Киприана к Литовско-Русскому княжеству, ибо в польском засилье он видел и начинающееся засилье католической церкви.

Естественно, что тенденция поглощения Польшей Литовско-Русского княжества породила в среде русских и литовских феодалов сильную оппозицию. Во главе оппозиции встал князь Свидригайло. В борьбе с Витовтом Свидригайло обратился за помощью к внешним силам. Он самостоятельно вступил в переговоры с Орденом и установил политические контакты с Ордой. Есть сведения и о прямых его переговорах с ханом Шадибеком. Думается, что не обязательно Свидригайло был инициатором этих переговоров. В Орде не могли спокойно смотреть на усиление Южной и Западной Руси даже за счет роста влияния польских феодалов.

Свидригайло пошел далее. В 1408 году он ушел со всем своим двором на службу к Василию Дмитриевичу. Задачи собирания русских земель объединяли в свое время всех наследников Ольгерда, теперь же Свидригайло, младший сын Ольгерда и тверской княжны Ульяны, перешел во владимирское княжение, надеясь таким путем возродить сотрудничество двух великих княжений.

Не замедлила и реакция в Великом Новгороде на переход в Москву литовских князей. Новгородцы проводили от себя литовского князя Семена Лугвеня и позвали княжить Константина Дмитриевича, младшего сына Дмитрия Донского.

К 1408 году урегулировались и дела рязанские. После того как между рязанским князем Федором, сыном Олега, женатого на дочери Дмитрия Донского, и Василием Дмитриевичем установился тесный союз, Рязань вошла в фарватер московской политики. Орда попыталась оторвать ее от Москвы. Осенью 1407 года князь Иван пронский явился из Орды с ханским послом, согнал с рязанского стола Федора и порвал союз с Москвой. Федор собрал рязанские войска, получил подмогу от Василия Дмитриевича и выступил против Ивана пронского. Федора Ольговича постигла неудача, но победа пронского князя не принесла ему торжества. Видимо, 1408 год был годом столь заметного усиления Москвы, что Иван поспешил заключить мир с Федором и порвал свои отношения с Ордой.

Итак, в Москву пришел князь Свидригайло Ольгердович на службу к Василию Дмитриевичу, Великий Новгород посадил у себя князем брата Василия, Рязань и Пронск целиком вошли в орбиту московского влияния. В Литовско-Русском княжестве встал раскол.

Столь резкое усиление Москвы вызвало крайнюю тревогу в Польше у Ягайла, у Витовта, а главное — в Орде. Явно с благословения ордынских политиков Витовт и Ягайло двинули против Москвы большое войско. Василий Дмитриевич встретил нашествие на берегу Угры. Казалось бы, оставался всего лишь один шаг до военных действий, противников разделяла неширокая река с удобными бродами. Однако до битвы не дошло.

Витовт, имея в составе своего войска большое число русских ратников, испугался, что они перейдут на сторону Москвы. К вящему неудовольствию ордынских политиков, несмотря на прямое подталкивание Едигеем московского князя на военные действия, противники помирились. Едигей прямо обещал Василию военную помощь. Мало того, даже совершил набег на южные земли Литовско-Русского княжества.

Подталкивая Москву против Литвы, ордынские послы в то же время побуждали Витовта к активным действиям против Василия Дмитриевича. «Повесть о нашествии Едигея» очень точно раскрыла эту провокационную политику Орды.

Когда все маневры ордынских политиков оказались напрасными, Едигей двинулся на Москву. «Повесть о нашествии Едигея» подробно обрисовывает принципы ордынской политики, направленной на разжигание вражды между Москвой и Вильно, и раскрывает весь замысел его похода: разорить земли, переданные Василием Дмитриевичем князю Свидригайлу, и этим подорвать основу московско-литовского сотрудничества под эгидой Москвы. Одновременно удар шел и по Рязани. Города, которые были даны Василием в кормление Свидригайлу: Переяславль, Юрьев-Польский, Ростов и Дмитров, — пылали в огне.

Следует особо отметить, что «Повесть о нашествии Едигея» впервые по-новому осмысливает взаимоотношения с Ордой. Ранее в литературных памятниках ордынские рати, все беды межкняжеской усобицы объяснялись «божьим гневом». В «Повести…» они объяснены злой волей Орды.

Едигей осадил Москву. Он надеялся, что на помощь придет тверской князь Иван Михайлович, сын знаменитого враждой к Дмитрию Донскому князя Михаила Александровича. «Сам бо Едигей князь ко граду Москве не приступаше, не посылаше, но хотяше зимовати и всячески взяти ю и гордяше и превъзносяшеся много, и посла во Тверь к великому князю Ивану Михайловичу Тферскому царевича Булата, да князя Ерикли Гоердея, веля ему часа того быти на Москву с пушками, и с тюфяки, и с пищалями, и с самострелы» («Повесть о нашествии Едигея»).

И здесь расчеты Едигея не оправдались. Времена, когда по призыву Орды русские князья с легкостью поднимались один на другого, миновали. Иван Михайлович тверской Едигею на помощь не выступил.

Но тут еще одна новость в ордыно-русских взаимоотношениях. Василий Дмитриевич сумел поднять против хана Булат-Султана, ставленника Едигея, ордынских царевичей. В Орде началась междоусобица, и Едигей, сняв осаду Москвы, поспешил в Орду.

Урон, нанесенный его нашествием, был значителен, но политического выигрыша Едигей не достиг. С нашествием Едигея связывают уход князя Свидригайла в Литву. Летописцы отметили: князь Свидригайло «от Едигеевых татар утомился зело» и потому покинул Великое Владимирское княжение. Это событие ослабило Великое Владимирское княжение, возвращение же Свидригайла в Литву вновь усилило Витовта и Ягайла.

Грюнвальдская битва и ее значение

Пока на северо-востоке московский князь был занят нашествием Едигея, восстановлением разрушенного, пока все его внимание было поглощено ордынскими делами, король польский Ягайло и князь литовский Витовт поспешили развязать себе руки на западе для укрепления своих позиций на Руси.

Орден, несмотря на ряд перемирий и соглашений с польским и литовским князем, оставался опасным соседом и для Польши и для Литвы. В конце XIV века, в связи с «розмирием» с Василием Дмитриевичем, Витовт уступил Ордену Жмудь, формально отказавшись от своих претензий на эту область. Орден ввел свои войска на Жмудскую землю.

Жители побежали от крестоносцев в Литву. Витовт их принял. Орден по этому поводу выразил недовольство. Витовт отказал Ордену в выдаче жителей Жмуди. Этот отказ внушил жмудинам уверенность, что Витовт поддержит их восстание против Ордена. По всей земле встал мятеж, рыцарей изгоняли из поместий. Орден собирал силы для карательного похода на Жмудь.

Восставшие обратились к Витовту и ко всем европейским государям с воззванием. Они писали: «Выслушайте нас, угнетенных! Орден не ищет душ наших для бога, он ищет земель наших для себя; он нас довел до того, что мы должны или ходить по миру, или разбойничать, чтобы было чем жить. Как они после того смеют называть себя братьями, как смеют крестить? Кто хочет других умывать, должен быть сам чист. Правда, что пруссы покрещены; но они так же ничего не смыслят в вере, как и прежде: когда войдут с рыцарями в чужую землю, то поступают хуже турок, и чем злее свирепствуют, тем больше получают похвал от Ордена. Все плоды земли нашей и улья пчелиные рыцари у нас забрали; не дают нам ни зверя бить, ни рыбы ловить, ни торговать с соседями; что год, увозили детей наших к себе в заложники; старшин наших завезли в Пруссию, других со всем родом огнем сожгли; сестер и дочерей наших силой увлекли — а еще крест святой на платье носят! Сжальтесь над нами! Мы просим крещения, но вспомните, что мы люди же, сотворенные по образу и подобию божию, а не звери какие… От всей души хотим быть христианами, но хотим креститься водою, а не кровью».

Не мольбы о помощи побудили Ягайло и Витовта прервать перемирие и двинуть войска на Пруссию, а рыцарский набег на Гродно. Витовт в ответ опустошил в 1404 году Пруссию. Но война не разгорелась. Обе стороны, по-видимому, не считали себя готовыми к решающей схватке. Витовт опять пожертовал Жмудью.

6 августа 1409 года Орден нарушил мирный договор и вторгся в Добржинскую землю. В ответ Витовт привел войско на помощь восставшим в Жмуди и изгнал из городов рыцарские гарнизоны. Ягайло нанес удар Ордену под Быдгощью. И опять война не разгорелась. Было подписано перемирие на год до 24 июня 1410 года. Орден собирал войско для широкого вторжения, Ягайло и Витовт выверяли реакцию Москвы и Орды на возможное столкновение с Орденом.

Замок XV века

Князь Василий, по-прежнему занятый ордынскими делами, был не против, чтобы во взаимной борьбе Орден и польско-литовский союз друг друга ослабили.

Едигей, ощущая в Орде давление Москвы, не прочь был на какое-то время заручиться поддержкой Витовта. Орда не только не воспрепятствовала столкновению Ордена с польско-литовским союзом, но и выделила отряд ордынских воинов в поддержку королю Ягайлу.

К концу июня магистр Ордена Ульрих фон Юнгенген собрал для того времени значительное войско. В него вошли не только рыцари и их кнехты, но наемники из Германии и прусские отряды.

Необычно большое войско было собрано и союзниками. Ягайло и Витовт привлекли русских ратников из земель, входивших в Литовско-Русское княжество, получили в подмогу смоленские полки под водительством князя Юрия Андреевича, сына Андрея Можайского, внука Дмитрия Донского, чешские и венгерские отряды. Чешским отрядом командовал Ян Жижка, будущий вождь гуситов.

Долгое время в историографии держалось мнение, что войско Ягайла и Витовта достигало 150–160 тысяч человек. Польский историк Стефан Кучинский в своей монументальной монографии о войне Польско-Литовского государства с Орденом пересмотрел эти цифры в более реальном плане. Он исчисляет союзное войско в 31 500 воинов.

Ранее историки исчисляли войско Ордена в 60–80 тысяч, признавая, однако, что орденское войско уступало в численности войску союзников. Стало быть, вносится поправка и в эти цифры в сторону их значительного уменьшения. Привязывая ход битвы к местности, мы должны согласиться с Кучинским: Грюнвальдская битва, как мы увидим ниже, состояла из сложных маневров и передвижений, что было бы невозможно совершать при огромных людских массах.

Соотношение сил сторон нельзя рассматривать только с точки зрения численного превосходства польско-литовской армии. Рыцарское войско имело значительное превосходство в вооружении и в боевой выучке. Так что силы были приблизительно равны.

Вопрос сводился не столько к искусству полководцев, ибо и Ульрих фон Юнгенген, и Ягайло, и Витовт были искусными полководцами. Польские, литовские и русские воины шли в бой с желанием покончить с агрессором, который на протяжении чуть ли не двух столетий беспощадно разорял их земли. Орденские воины шли с целями грабительскими. Мы можем считать, что войско союзников имело нравственный перевес над рыцарским войском.

Кучинский таким образом распределяет участие союзников в польско-литовском войске.

Польская кавалерия-18 тысяч всадников.

Литовско-русская конница-11 тысяч.

Польская пехота — 2 тысячи.

Литовская пехота — 500 воинов.

Чехи, венгры входили в польские хоругви, русские полки — в хоругви литовско-русские.

Известно, что обе стороны имели на вооружении бомбарды и пушки, стрелявшие дробленым железом.

Появление огнестрельного оружия вызвало утяжеление рыцарских доспехов. Конный рыцарь превратился как бы в маленький танк. На тонкую кольчугу надевали прочный панцирь, слитый воедино шлем с нагрудником. Для глаз оставалась узкая щель, руки и оплечья тоже закрывали железом, ниже панциря — набедренный пояс. У рыцарей на вооружении были приняты длинные копья с древком, окованным жестью, двуручные мечи, секиры и арбалеты. Кнехты имели более легкое вооружение.

Польские и литовские рыцари тоже имели железные доспехи, но не в таком количестве, как орденские. Вообще вооружение первой четверти XV века можно считать наиболее тяжелым в истории рыцарства.

Магистр сосредоточил основные свои силы в районе Тукола, чтобы оттуда начать наступление на Добржин и Куявию.

Союзники сводили свои войска на Вислу к Червинску. Стратегический замысел союзников, по-видимому, состоял в том, чтобы соединиться как можно ближе к столице Ордена Мариенбургу. В Червинске войска, следовавшие из Вильно, из Смоленска и из Орды, а также из Великой и Малой Польши, сошлись 1 и 2 июля.

Быть может, командование Ордена, выводя главные силы на среднее течение Вислы, намеревалось отсечь подход польских сил. Однако уже 3 июля союзники двинулись через Радзанув и Бендзин на Мариенбург. Магистр вынужден был поспешить наперерез. Маршем на Мариенбург Ягайло и Витовт вырвали инициативу из рук Ордена и навязали ему одно решающее сражение вместо разрозненных битв.

9 июля польско-литовско-русское войско перешло границу орденских владений и подошло к реке Дрвенце неподалеку от орденской крепости Кужентник. Магистр рассчитывал, что Ягайло и Витовт начнут переправу через Дрвенцу, и готовился ударить им во фланг. Однако Ягайло искал битвы в открытом поле, а не в лесистой и болотистой местности. Он повел войско вдоль берега Дрвенцы в обход выше истоков. По правому берегу Дрвенцы магистр двинулся параллельно его маршу.

Навязанные магистру маневры принудили его искать поле для битвы, ибо надо было преградить путь противнику к столице. 13 июля польско-литовско-русское войско захватило Домбровно. Магистр перешел Дрвенцу и встал на пути между селами Людвигово, Стембар и Грюнвальд, между речкой Маржанкой, озером Любень и Грюнвальдским лесом.

Рыцарское войско, пришедшее на поле первым, заняло наиболее выгодную позицию на всхолмье. Правый фланг его был защищен лесом и примыкал к селу Грюнвальд, левый фланг опирался на село Стембар (Танненберг) и был защищен болотами по берегу Маржанки. Рыцари поставили впереди войска артиллерию и пехоту, на поле вырыли волчьи ямы, замаскировали их, а в лесу сделали засеки.

Польско-литовско-русское войско подошло к Людвигову на рассвете 1 5 июля. Левым флангом оно примкнуло к тому же Грюнвальдскому лесу, правый фланг выдвинулся к Танненбергу.

В Грюнвальдской битве есть несколько моментов, которые дают возможность оценить превалирующее значение маневров над рукопашной схваткой.

Магистр Ордена был поставлен перед необходимостью построить войско как преграду на пути наступающего противника. Рыцари и ратники в доспехах, в боевом облачении заняли плотным строем пространство между Грюнвальдом и Танненбергом. Стояли они в открытом поле.

Наступающая сторона имела возможность маневра. Ягайло и Витовт расположили войска вдоль леса, в тени. Расчет был прост. Жаркое июльское солнце раскалит железные доспехи, и еще до боя рыцари будут разморены жарой. Польско-литовские войска рвались в бой, видя перед собой давних разорителей своих земель. Ягайло приказал отслужить две мессы, провел обряд посвящения в рыцари. Он ждал подхода отставших.

Три часа он томил крестоносцев ожиданием битвы, солнце накаляло их железные доспехи. Магистр занял позицию активной обороны, наступать не хотел. Движение орденского войска по полю могло подставить фланги под удар противника, теряли смысл засеки и волчьи ямы. Великий магистр послал к Ягайлу и Витовту глашатаев. Они принесли два меча, как символ вызова на бой, и от имени магистра заявили, что Орден отступает, чтобы освободить место для вступления в бой польско-литовско-русскому войску.

Отступив и тем приглашая противника к бою, крестоносцы оставили на месте пехоту и артиллерию сразу же за волчьими ямами. И Ягайло и Витовт, однако, не поспешили вводить в бой главные силы. Они послали на разведку боем легкую конницу и татарские отряды.

Разведка обнаружила волчьи ямы, прошла сквозь них и разгромила пехоту и артиллерию, действие которой оказалось в полевых условиях неэффективным.

Удар легкой кавалерии последовал в 9 часов утра. Сколько длилась ее атака, сказать трудно. Наверное, ушло немало времени и на ликвидацию волчьих ям и расчистку засек. Солнце продолжало свою работу. Это было первой фазой битвы.

Когда исчезли препятствия и была рассеяна орденская пехота, в бой двинулась тяжелая конница. Ее выхода ждали и крестоносцы. Они пошли навстречу.

В этой второй фазе битвы польско-литовско-русское войско почти полностью было выведено в поле и построено в три боевые линии. Учитывая, что польско-литовско-русское войско, по расчетам Стефана Кучинского, достигало 31 тысячи 500 человек, можно предположить, что каждая боевая линия состояла, по крайней мере, из 5–6 рядов. Такая глубина линии обеспечивала массированный, почти таранный удар.

Основная борьба во второй фазе битвы развернулась на флангах. Крестоносцы нанесли главный удар по правому флангу союзников, на котором были сосредоточены русско-литовские хоругви (хоругвь — боевая единица войска, со своим знаменем) и татары.

Легкая конница и татары встретили удар крестоносцев и кинулись в заманное бегство, выводя рыцарей под удар второй и третьей линий. Этот маневр был, возможно, позаимствован Витовтом у Дмитрия Донского, но применен он был в иных условиях. Дмитрий Донской отступлением перед ордынским крылом атаки выводил его под удар засадного полка, когда главные силы Мамая спешились. У магистра не было пехоты, и рыцари были на конях. Магистр мгновенно ввел в бой свой резерв, под его ударом хоругви второй и третьей линий вынуждены были отступить.

В это же самое время обозначился успех польских хоругвей на левом фланге. Казалось бы, возникло равновесие в ходе битвы.

Магистр усилил давление, и битва вступила в третью фазу. Правый фланг литовско-русских хоругвей оказался разорванным. Рыцари отбросили его к селу Ульневу и взяли в окружение. Пока сквозь окружение пробивались смоленские полки, магистр нанес удар по польскому флангу и приостановил его наступательные действия.

Литовско-русские полки в окружении вели тяжелый бой. Магистр сумел сосредоточить на этом участке превосходящие силы. Смоленские полки понесли огромные потери. Крестоносцы достигли литовско-русского лагеря. Однако им не удалось уничтожить окруженные смоленские полки. Они прорвали окружение, в прорыв пришли на подмогу польские хоругви.

Битва перешла в четвертую фазу. Часть крестоносцев попала в окружение, обострилась обстановка на польском фланге. Весь бой сдвинулся от Ульнева к Людвигову. Удар Ордена во фланг польской кавалерии принес успех. Крестоносцы уже уверились в победе. Они схватились с польскими ратниками за главное польское знамя и хором подхватили победную песню Ордена «Christ ist ersten den».

Но песня прозвучала преждевременно. Ягайло выдвинул из леса скрытые хоругви. Удар легкой кавалерии остановил рыцарей, часть хоругвей передвинулась к Ульневу, чтобы прочнее замкнуть окружение вокруг крестоносцев, которые прорвались прежде к литовско-русскому лагерю.

Тогда великий магистр Ордена Ульрих фон Юнгенген повел в бой свой главный резерв — 16 конных хоругвей тяжеловооруженных всадников. Трудно сказать, в котором часу битва вступила в пятую фазу. Началась битва в 9 часов утра и длилась до 7 часов вечера. Пятая фаза была предпоследней, и можно предположить, что резерв Ордена двинулся значительно позже полудня. Вот когда обнаружилось воздействие солнца. Истомленные зноем, одетые железными доспехами кони не смогли в один темп пересечь все поле и остановились у взгорья, на котором был разбит шатер Ягайла.

Передышка ничего не дала рыцарям. Король выставил против них на этот раз пешие полки смоленских и польских крестьян. Пешие полки остановили рыцарей фон Юнгенгена, заслонили им дорогу к крестоносцам, окруженным на русско-литовском фланге, в жестокой сече сокрушили их, часть перебили, многих захватили в плен. Пал в этом бою с пешими великий магистр и множество комтуров. К этому моменту было покончено и с рыцарями, окруженными под Ульневом. Бой медленно затухал, сдвигаясь к орденскому лагерю. Огромным усилием рыцари прорвались из окружения и побежали с поля боя. Грюнвальдская битва была одним из последних крупных конных сражений, запоздалая дань средневековью. Пехота прочно становилась хозяйкой полей.

Наступила шестая фаза битвы.

Польско-литовско-русское войско захватило лагерь крестоносцев и начало преследование бежавших к Мариенбургу. Погибло 18 тысяч крестоносцев, 14 тысяч попало в плен. Со времен Ледового побоища на Чудском озере Орден не переживал таких поражений. Слава о непобедимости Ордена раз и навсегда померкла.

Поражение в Грюнвальдской битве положило конец орденским захватам в Прибалтике. Тевтонский орден стал приходить в упадок, Ливонский перестал быть значительной силой в восточноевропейской политике.

Польско-русско-литовское войско подошло к Мариенбургу. Это была одна из самых неприступных крепостей в Европе, она располагала неограниченными запасами продовольствия. Стенобитные орудия средневековья не могли разрушить ее стен, артиллерия еще не достигла необходимой мощности. Король Ягайло распространил свою власть на все владения Ордена, но Мариенбург брать не стал и поспешил в феврале 1411 года заключить мир с Орденом.

Этому были чисто внутренние причины, повлияло и внешнеполитическое давление. Ни империя, ни венгерский, ни чешский короли не желали уничтожения Ордена, а с этим и чрезмерного усиления польского короля. Вместе с тем у Ягайла и Витовта оставались и свои расчеты на Ливонский орден, как на угрозу против несговорчивых Пскова и Новгорода.

Нельзя не сказать и еще об одном последствии Грюнвальдской битвы. Польские феодалы сумели использовать победу над Орденом для усиления своих позиций в Великом Литовско-Русском княжестве. Под их воздействием круто меняется политика Витовта. После Грюнвальда он становится на позиции насильственного захвата русских земель, рассматривает русские земли как военную добычу княжеского литовского дома.

Противоборство различных тенденций в развитии русских земель

Грюнвальдская победа не могла не осложнить положения Великого Владимирского княжения. Ее следствием должно было стать усиление позиций Витовта в Великом Новгороде, предстояла сложная дипломатическая борьба за влияние в Орде. От Василия Дмитриевича требовались осторожность и выдержка, дабы избежать военного конфликта при самых неблагоприятных для Москвы обстоятельствах.

Надо признать, что сын Дмитрия Донского научился терпению у великого отца. В Москве понимали, что и Грюнвальдская победа не устранит внутренних противоречий в польско-литовском объединении, что время ослабит грозный союз, оно же создаст и благоприятную для Москвы обстановку в Орде.

Время, время… Великое дело создания могучего государства не могло решиться сразу.

Внешне, быть может, и не очень было заметно нарастание разногласий и противоречий между польскими феодалами и литовско-русскими. Но уже в хрониках того времени, в народных преданиях о Грюнвальдской битве мы можем уловить различие в тенденциях. Литовско-русские идеологи приписывали ведущую роль в разгроме Ордена князю Витовту, польские — королю Ягайлу. Литовско-русские феодалы объединились вокруг Витовта, и, хотя прямого разрыва с Ягайлом не состоялось, во внешнеполитических вопросах Витовт начинает действовать самостоятельно.

Прежде всего Витовт выступил с территориальными претензиями к Ягайлу, затем установил прямые контакты с венгерским королем, с императором Священной Римской империи, с Великим Новгородом и Псковом. В Орде Витовту удалось на некоторое время поддержать в борьбе за власть сына Тохтамыша и своего союзника Джелаль-Еддина.

В ответ польские феодалы всячески пытались утвердить приоритет короля над князем. В 1411 году, по всей видимости, именно они организовали совместную поездку Ягайла и Витовта по землям Литовско-Русского княжества от Жмуди до Киева. Во время поездки Ягайло вел переговоры с послами Рязани, Пскова и Новгорода. Ягайло сумел договориться с Новгородом, чтобы там приняли наместником его брата Семена Лугвень Ольгердовича. Вместе с тем Ягайло договором с императором Священной Римской империи закрепил за Польшей Галицию и Подолию.

Этому настоятельному давлению польской стороны Витовт пытался противопоставить свой союз с тогдашним ханом Орды Джелаль-Еддином. Тот, опираясь на Витовта, захватил в 1411 году Крым. С одной стороны, у Витовта установилось подобие равновесия с Ягайлом, с другой стороны, наличие «своего» хана в Орде давало ему перевес в отношениях с польскими феодалами.

Наступил момент, когда совпали интересы Москвы и хана Едигея. Едигей, опираясь на поддержку Москвы, изгнал Джелаль-Еддина и поставил ханом Тимура. Тимур-хан не пожелал быть марионеткой Едигея. Он изгнал его из Орды, но тут же пал от удара Джелаль-Еддина и Витовта. В Орде воцарился на короткое время «злой недруг» Москвы.

Джелаль-Еддин вызвал к себе зимой 1410/11 года почти всех князей Северо-Восточной Руси и прежде всего Василия Дмитриевича, твербкого Ивана Михайловича, кашинского Василия Михайловича, князей нижегородских и ярославских. Теперь уже не только в ордынских, но и в интересах Витовта, его ставленник попытался внести раздор между князьями Северо-Восточной Руси, дабы отнять у нее возможность противостояния захватническим устремлениям польских и литовских феодалов. Джелаль-Еддин успел сблизить тверского князя и Витовта, противопоставил нижегородских князей Москве.

В августе 1412 года Джелаль-Еддин был убит, ханский престол занял Керим-Берды, находившийся в Москве с 1408 года. Перемена ханов в Орде прямо увязывается с поездкой туда в августе 1412 года Василия Дмитриевича. В сентябре он уже вернулся назад с отменой всех ярлыков, пожалованных Джелаль-Еддином. Керим-Берды отдал Нижегородскую землю в полную волю московскому князю, и тот очень быстро вытеснил из Нижнего стародавних своих недругов, сыновей и племянников Семена и Василия Кирдяпы, предавших Москву в руки Тохтамышу.

Помог Василию Дмитриевичу новый хан и ослабить тверское противостояние, он даже задержал в Орде более чем на год Ивана Михайловича, отпустив в Тверь Василия кашинского и дав ему в подмогу ордынских всадников.

Незамедлительно в русле обычной ориентировки на усиление Москвы пресек свое сближение с Витовтом и Великий Новгород. Осенью 1412 года Семен Лугвень Ольгердович был изгнан из Новгорода, наместником сел Константин Дмитриевич, брат Василия.

Но этот успех Москвы не мог быть прочным в сложнейших политических движениях, создающих неустойчивость международной обстановки в Восточной Европе. Процесс централизации государств, процесс образования государств национальных и многонациональных вызывал все новые и новые изменения в соотношении сил.

Всякое движение Витовта к самостоятельности и обособленности от польской короны незамедлительно вызывало контрдействия Ягайла; всякое усиление Москвы объединяло Витовта и Ягайла и порождало новые и новые попытки усилить свои позиции в Орде.

Угроза усиления Москвы приостанавливала сепаратистские действия Витовта. И если внутренняя политика польских феодалов порождала оппозицию в Литве, то внешнеполитическая обстановка, напротив, связывала Польшу и Литву все более и более тесными узами.

В такой обстановке правящим кругам феодальной Польши сравнительно легко удалось закрепить унию более определенными соглашениями. В сентябре 1413 года в Городло встретились Ягайло и Витовт, а 2 октября 1413 года были подписаны три грамоты, которыми подтверждалось объединение обоих государств, предполагавшее проведение общей внешней политики и сближение внутриполитических форм правления Польши и Литвы, соединяемых в одно государство.

Практически устанавливался контроль польской стороны над политической деятельностью Витовта. Отныне избрание нового литовского князя требовало санкции польского короля. Четко проводилась разница между литовскими феодалами-католиками и православными. Католики получали преимущественное право на замещение государственных должностей в Литовско-Русском княжестве. Старые звания «литовские бояре» заменялись новыми — «бароны и нобили».

Городельская уния главными своими положениями была нацелена на будущее, открывая возможность постепенной полонизации Литвы. В момент ее подписания значение Городельской унии не выходило за пределы компромисса между разнодействующими силами. Феодальная Польша еще была не в состоянии поглотить Литовско-Русское княжество, Литовско-Русское княжество не могло идти на разрыв с Польшей.

Городельская уния заметно укрепила внешнеполитические позиции Польско-Литовского государственного союза. Витовт, имея поддержку Ягайла, возобновил борьбу с Москвой за влияние в Орде.

В Орде шла своя усобица между претендентами на престол. Витовт поддержал хана Кепека, не без его помощи тот подчинил своему контролю всю Орду. Это немедленно отозвалось на положении Великого Владимирского княжения.

Первыми подняли голову нижегородские князья. Заручившись поддержкой Орды, они попытались силой вернуться в Нижний Новгород. Василий послал против них своего брата Юрия Дмитриевича, который отогнал их за реку Суру.

Возобновился литовский нажим на Псков и Великий Новгород. В начале 1414 года Витовт провел устрашающую военную демонстрацию: он сжег Себеж и блокировал город Порхов. Новгород направил к Витовту послов. Уже летом 1414 года московский князь Константин Дмитриевич вынужден был уйти из Новгорода, его место занял Семен Ольгемунтович, племянник Витовта. В Псков явился наместник Витовта Юрий Нос. С епископской кафедры в Новгороде был удален сторонник Москвы Иоанн.

Витовт открыл враждебные действия против митрополита всея Руси Фотия и вернулся к замыслу Ольгерда создать независимую митрополичью кафедру в Литве. Созвал собор иерархов Литовской Руси, обвинил Фотия в пренебрежении к Киеву, как к подлинной столице русской церкви. На пост киевского митрополита был выдвинут Григорий Цамблак, племянник Киприана. Но в Константинополе это предложение приняли крайне нервозно, рассматривая создание второй митрополии на Руси как попытку раскола русской церкви в интересах католической Польши. Григорий Цамблак «был извержен синодом из сана и отлучен».

Между тем в Орде вновь сменился хан. Едигей вернулся в Орду, сверг хана Кепека и поставил Чингис-оглана. Орда снова стала противником Польско-Литовского государства. Все повторялось, будто бы время раскачивало маятник гигантских часов. Из Пскова изгнали Юрия Носа, туда пришел наместником ростовский князь.

Не так-то легко сдавал свои позиции в Новгороде Витовт. Он сумел в 1415 году созвать там церковный собор и провозгласить Григория Цамблака киевским митрополитом. Фотий предал Цамблака проклятию, патриарх отлучил литовского ставленника от церкви.

Тревога православных иерархов была не напрасной, ибо с Цамблаком в католическом мире связывались далеко идущие цели. Уже в январе 1416 года магистр Ливонского ордена писал великому магистру в Мальбург (Мариенбург): «Витовт выдвинул и избрал русского папу, или, как его называют, патриарха, в Литве и рассчитывает привести к послушанию этому патриарху московитов, новгородцев, псковичей — словом, все русские земли».

Однако римская церковь взглянула на это событие значительно шире. Митрополита, отлученного от церкви патриархом, поспешил прибрать к рукам папа римский. В мае 1417 года римский папа Мартин V утвердил Ягайла и Витовта в звании викариев римской церкви в Жмуди, Пскове, Новгороде и других русских землях, хотя ни в Пскове, ни в Новгороде, а тем более на земле Великого Владимирского княжения не было ни одной римской церкви и трудно было бы найти среди местных жителей хотя бы одного католика.

В 1418 году Григорий Цамблак поехал на Констанцский собор римской церкви. Папа Мартин V был склонен расценивать эту поездку Цамблака как решительный шаг к церковной унии на территории Польши и Литовско-Русского княжества с дальнейшим продвижением католичества на Русь.

Но и здесь сказались противоречия между политикой польских и литовских феодалов. Ягайло рассматривал миссию Цамблака как переход к унии. Он поспешил оповестить об этом в послании папу Мартина V, но Витовт дал наказ Цамблаку всячески избегать каких-либо соглашений, которые могли бы привести к унии. Под нажимом польской стороны Цамблак дал согласие лишь на диспут об унии.

В Литовско-Русском княжестве очень хорошо понимали, что церковная уния приведет к захвату всех позиций польскими феодалами. И все же поездку Цамблака можно оценить как первую попытку Рима с помощью русского митрополита повернуть Русь к католицизму. Позже, когда падет влияние Константинополя и Литва будет поглощена Польшей, такие попытки станут более решительными.

Каких-либо ощутимых результатов в захвате общерусских позиций, поставив своего митрополита, Витовт не добился и вновь обратил взгляд на Орду. Благоприятным толчком для примирения с Ордой явился внезапный побег князя Свидригайла, заключенного Витовтом в кременецком замке. Пленника сторожили крепко, он был опасен своими промосковскими настроениями и Витовту и Ягайлу.

Чудес не бывает. Без всякой помощи извне Свидригайло бежать не мог. Его побег вскрыл существование в Литовско-Русском княжестве оппозиции Витовту как проводнику польской политики. Это был даже не побег, а вооруженное нападение на крепость. У Свидригайла сразу же под рукой оказалось довольно значительное войско.

Витовт укрылся в Тракайском замке, им был утерян контроль над значительной территорией княжества. Резко усилилась в Литве оппозиция польскому влиянию. Это вызвало опасение в Орде.

Ослабление позиций Витовта в связи с побегом Свидригайла прямо связывалось в сознании ордынских владык с усилением Москвы. Едигей незамедлительно предпринял ряд мер, чтобы ослабить Великое Владимирское княжение давно испытанным способом «распыления» его сил, восстановлением против великого князя князей; попавших от него в зависимость.

Под годом 1418-м читаем в Симеоновской летописи: «В лето 6926 князь Данило Борисович с братом Иваном Новгородские бежаша с Москвы от великого князя Василия Дмитриевича». Можно, и не без оснований, предположить, что Едигей связывал с нижегородскими князьями какие-то планы вторжения на Русь. Есть известие и о посольстве Едигея в Литву в 1419 году, хронисты приводят даже текст его послания к Витовту. «Не могу скрывать от внимания пресветлейшего князя, — писал Едигей, — что оба мы с тобой приближаемся к закату жизни. Не пристойней ли нам провести конец жизни в согласии и мире, чтобы кровь, пролитая в войнах между нами, впиталась в землю, чтобы ветер развеял взаимные упреки и проклятия, чтобы огонь уничтожил гнев и ожесточение между нами, чтобы пожары, все еще пылающие в наших странах, были погашены водой».

Вполне резонно заметить, что Витовта интересовала дружба не лично с Едигеем, а союз с Ордой для осуществления давних замыслов превращения Вильно в общерусский центр. В Орде разгорелась усобица, в которой погиб Едигей, на его место пришел Улуг-Мухаммед, ставленник Витовта. Московская Русь оказалась опять в изоляции.

Затем Витовт попытался восстановить отношения с митрополитом Фотием. Он порвал с Цамблаком, отлученный от церкви митрополит сошел с политической арены. Фотий, памятуя о посягательствах Рима через Цамблака, Ягайла и Витовта на православие на Руси, сблизился с литовским князем, чтобы не дать в обиду православных в Литве и Польше. В процессе сближения с Витовтом Фотий «потянул» в сторону Литовско-Русского княжества. В 1423 году обязал великого князя Василия Дмитриевича «приказать» (поручить руководство и заботу) в духовной грамоте «сына своего князя Василия и свою княгиню (Софью Витовтовну) и свои дети своему брату и тестю, великому князю Витовту».

Жизнь сына Дмитрия Донского, полная тяжких испытаний и тревог, приближалась к концу. Сын победителя Мамая, заложник Тохтамыша, беглец из Орды, зять литовского князя и своего соперника уходил из жизни в тревожное для Москвы и общерусского дела время.

Происходило дальнейшее сращивание Великого Литовско-Русского княжества и Польши. Несмотря на внутренние противоречия в этом крупнейшем феодальном объединении, несмотря на религиозную рознь, его создание определило весь ход политической жизни в Восточной Европе. Все еще высилась грозной силой Орда, восстановленная Тохтамышем и его сыновьями. У многих в Москве опустились руки, гасли надежды на полное освобождение от ордынской зависимости. Митрополит Фотий и тот колебался.

Силой разорвать союз Орды и Литвы Москва нэ могла. Дипломатическими маневрами Василий Дмитриевич несколько раз разрывал его, но и с ордынской помощью не видел возможности ослабить своего тестя настолько, чтобы приступить к воссоединению отторгнутых литовским княжеским домом земель.

Каждое время, каждая эпоха решают свои задачи. Отец нанес смертельный удар вековечному врагу, Орда смертельно ранена, она в агонии междоусобиц, но она страшна не столько сама по себе, сколько теми, кто использует ее затухающую, но все еще опасную силу, чтобы унизить Москву.

Ни в чем, казалось бы, не явил нам блестящих деяний сын Дмитрия Донского, нет выигранных битв, не прославлен походами, и все же он оказался достойным преемником своего отца. Он не растерял отцовского наследства, а почти незримой для нас деятельностью сохранил его и укрепил. Нет, не погибающей предстает Русь первой четверти XV века. Здесь закладывается ее будущий взлет.

При Василии Дмитриевиче расцвело могучее творчество Андрея Рублева. Здесь работали и другие талантливые художники, над возрождением общерусского летописания, над утверждением национального самосознания всего русского народа трудились летописцы. Это самосознание, общее понимание задач создания государства и было той силой, которая не дала растерзать Русь ни западным, ни восточным соседям.

Летописи — это хроники событий. Изредка упоминается в них о сооружении города, реже монастырей, еще реже о создании шедевров искусства и совсем не говорится о жизни народа. Но искусство Андрея Рублева не могло родиться из ничего. Оно, как в зеркале, отразило ту высоту, которой достигло Возрождение Руси после Куликовской битвы.

Нет, не случайно повернул Тамерлан прочь, узнав, что на Оке его ждет московское войско, и Едигей не взял Москвы, ибо у Орды уже не было той силы, и Витовт, подведя свое войско к Угре, не по родственному сочувствию уклонился от битвы. Москва стала неодолимой для врагов.

27 февраля 1425 года, после тридцатишестилетнего княжения, Василий Дмитриевич скончался, оставив после себя на княжении девятилетнего сына Василия Васильевича.